§ 3. Эффективность уголовно-правовой охраны собственности в Российской Федерации и Кыргызской Республике

Исходя из лексического толкования слова можно сделать вывод, что эффективность понимается способность нормы достичь результат; «достижимость целей уголовно-правового регулирования»^[371]

По мнению Е.А. Мамая получает широкое распространение в современной правовой науке рассмотрение эффективности по средством экономических методов, то есть наличие связи между компонентом результативности и

рациональности: правовое регулирование не должно приводить к потере экономической эффективности^[372].Примером такой позиции является содержание критерия экономической цены, а именно минимизации затрат на реализацию законопроектов, поступающих на рассмотрение Жогорку Кенеша Кыргызской Республики (законодат. собрание - прим, авт)

Категорию «эффективность» следует отграничивать от понятия «оптимальность», характеризующего способность достижения положительного результата наиболее рациональным и экономичным способом.

А.И. Рарог, исследуя данную проблему, отмечал, что эффективность правовой нормы следует рассматривать отдельно от ее социальной полезности². Автономность указанных понятий наблюдается в той ситуации, когда принятая законодателем норма приводит к положительному результату не предусмотренной законодателем или может достигать побочного эффекта, который изначально не охватывалось замыслом законодателя.

Основываясь на позиции А.И. Рарога можно сделать вывод, что уголовный закон как совокупность норм должен достигать полезного эффекта и не связываться с аспектом социальной полезности. Поэтому критерии эффективности связаны с соблюдением законодательной техники, исключением нарушения системности правового акта. Наличие несовершенства в изложении норм, неоднозначность понятий приводящих к затруднению квалификации деяний является индикатором низкой эффективности уголовного законодательства.

Поэтому мы придерживаемся такой позиции, что эффективность правовой нормы определяется соотношением между заключенной в ней целью и

полученным результатом¹. Эффективность норм на стадии правотворческого процесса зависит от предъявляемых критериям, характеризующие качество дефиниций: социальная обусловленность приминаемой нормы, которая связывается своевременностью законопроекта и соблюдение адекватной оценки; соответствие требованиям законодательной техники, и применение научного прогнозирования при проектировании нормы.

Однако способность достижения положительной результативности нормы зависит не только от законодательной, но и от уровня правоприменительной деятельности^{[373] [374] [375], текущего состояния правосознания. Немаловажным компонентом соблюдения условий эффективного функционирования зависит от подготовительного процесса, а именно: включение всех указанных выше показателей при формировании нормы, в частности изучение достижений уголовно-правовой науки, успешного зарубежного опыта1.}

Однако в полной мере оценить действительность правовых норм возможно лишь после вступления их в законную силу. Поэтому для правоприменительной практики важен учет факторов, оказывающих влияние на эффективность правового регулирования: определённость смысла нормы, заключаемой в избежание искажения, узкого или широкого применения нормы.

Экономический анализ преступлений охватывает проблему не только расчета затрат на создания эффективной модели уголовно-правовой охраны, но в большей степени созданию таких условий, когда для совершения преступлений становиться невыгодным или создающим соответствующие издержки, способные удерживать общество от совершения противоправных деяний.

норма наделяется определенным репрессивным аппаратом, выраженным в санкции, исключающей легкую их переносимость для виновных лиц¹

В этой связи вызывает беспокойство наличие противоречия норм общей части киргизского уголовного закона, предусматривающих основания освобождения от уголовной ответственности, с нормами, содержащимся в главе 21. Результаты изучения судебных решений позволили выявить тенденцию широкого применения института освобождения от уголовной ответственности при достижении примирения с потерпевшей стороной. Так из анализируемых 250 уголовных дел более 80% были прекращены на стадии судебного разбирательства на основании достижения виновного лица примирения с потерпевшей стороной (см. приложение № 7). Диспозиция ст.66 УК КР предполагает императивный характер в отличие от аналогичной нормы в российском УК РФ. Исследование уголовных дел, позволило выявить определенное количество прекращенных уголовных дел в отношении обвиняемых лиц, которые были привлечены к уголовной ответственности по совокупности преступлений против собственности. В этой связи, институт освобождения от уголовной ответственности не в полной мере обеспечивает предупредительную функцию уголовного закона, в частности, его специальную превенцию. Если лицо уже было освобождено по ст.66 УК КР, то цель, связанная с профилактикой совершения преступлений, не достигается и даже более того, возникает определенная профессионализация противоправной деятельности. Поэтому указанная норма требует включения такого условия, как ограничение его применения по кругу лиц и найти выражение в его однократном применении, учитывающего не только юридическую, но и фактическую повторность совершения преступления^{[376] [377].}

Решение проблемы эффективности уголовно-правовой охраны собственности заключается в совершенствовании целостной системы

правотворчества и правоприменения, а также в создании между ними взаимной привязки, так как неполнота уголовно-правовой охраны объяснима не столько пробельностью уголовного законодательства, сколько наличием несовершенного механизма применения действующих уголовно-правовых норм.

В настоящем исследовании мы придерживаемся позиции, что важнейшим аспектом эффективности уголовно-правовой собственности закладывается в его юридическом аспекте уголовного закона. Данное положение воплощается в соблюдении правил юридической техники, наделении их такими свойствами как четкость, ясность и доступность изложения норм уголовного законодательства.

Компаративистское исследование уголовных законодательств позволяет выявить наряду со схожими ошибками в юридической технике и недочеты, присущие отдельным уголовным кодексам.

В редакции главы 21 УК Кыргызской Республики наблюдается полисемия в используемой терминологии. Р. Иеринг отмечал: «Что русло для реки, то и терминология для мысли: не только делает мысль более сжатою, не только уменьшает занимаемое ею пространство, но и сдерживает ее и дает ей определенное направление, облегчает поверку и обзор предметов»¹. Использование такого приема юридической техники в уголовном законодательстве, как классификация, позволяет соблюдать ясность и полноту толкования норм. Напротив, его игнорирование вызывает сложность и неопределенность правоприменения².

Некорректное использование терминов в уголовном праве нарушает классификацию преступлений, что, в свою очередь, ведет к рассогласованности и усложняет такой мыслительный сложный процесс, как квалификация преступлений. Мы придерживаемся той позиции, что термины в уголовном

праве должны передавать однозначный смысл¹. В случае заимствования парадигм из иных отраслей права или иных отраслей наук к ним предъявляются следующие требования: они должны быть общепризнанными и заключать в себе определенное значение^{[378] [379].}

Использование дефиниции «завладение» в определении хищения, представленного в примечании к ст. 164 УК КР «Кража», для описания объективной стороны влечет за собой обособление такой формы хищения, как присвоение и растрата. Это объясняется тем, что на момент совершения хищения предмет преступления - вверенное имущество - уже находится в ограниченном владении, распоряжении или управлении виновного лица.

способы преступлений, не относящиеся к группе преступлений, связанных с хищением, и создал условия для конкуренции однородных уголовно-правовых норм. Более того, отсутствие в диспозиции указания на наличие материального ущерба приводит к тому, что существующая законодательная конструкция является формальным составом. Золотосодержащие материалы были в ведении гр. О. и переданы ей для производственных нужд. Деяние соответствует признакам присвоения и растраты с использованием своего служебного положения в крупном размере, и дополнительной квалификации в качестве кражи не требуется, так как вынос за территорию предприятия являлся способом присвоения чужого имущества.

Из существующих признанных хищением преступлений против собственности в диспозиции лишь ст. 164 и 169¹ УК Кыргызской Республики содержится дефиниция хищения.

Вместе с исключением некоторых уголовно-правовых норм в главе 21 УК Кыргызской Республики законодатель устранил положения, которые содержали обобщающий признак хищения. В диспозиции утратившей силу в 2007 году ст. 169 УК КР «Хищение чужого имущества в особо крупных размерах» указывалось, какие формы относятся к хищениям: «Хищение чужого имущества, совершенное в особо крупных размерах, независимо от способа хищения (статьи

164 - 171)»¹. В норме содержалась отсылка, позволявшая при квалификации преступления, совершенного в особо крупных размерах, узнать, к каким нормам главы 21 УК КР следует обращаться при раскрытии понятия термина «хищение». Учитывая прошлый опыт законодателя и вариант изложения указанного термина, представленный в Уголовном кодексе Беларуси, действующую редакцию законодательного определения хищения следует дополнить исчерпывающим списком составов преступлений.

Поэтому примечание ст. 164 УК Кыргызской Республики необходимо добавить легальное определение, исчерпывающиц список составов преступления, которые следует отнести к хищениям: «Под хищением понимается кража, скотокрадство, мошенничество, грабеж, разбой, присвоение и растрата». Данная позиция позволит добиться однозначного понимание, в каких составах главы 21 УК усматриваются обобщенные признаки группы составов преступлений; и исключит внесение в существующих нормах масштабных коррекций.

Следует учесть, что в законодательной конструкции такого специального состава хищения, как скотокрадство, используется слово «похищение», что, в свою очередь, нарушает терминологическое единство уголовного закона. В советском уголовном законодательстве в описании объективной стороны преступлений использовалось слово «похищение» для описания неправомерного завладения в отношении личного имущества, а хищением признавалось обращение в свою пользу имущества, являющегося государственной или общественной собственностью, использование близких по смыслу слов по уголовно-правовым характеристикам связывалось с существовавшей правовой идеологией. Наличие синонимичности дефиниций «хищение» и «похищение» и использование их при описании однородных составов преступлений при отсутствии объективных причин для различия между ними приводит к необоснованной насыщенности категориального аппарата уголовного

Уголовный кодекс Кыргызской Республики / предисловие канд. юрид. наук А.П. Стуканова, канд. юрид. наукП.Ю. Константинова. СПб., 2002. С. 180.

законодательства. Использование в диспозиции ст. 165 УК КР слова «похищение» не вполне оправданно, так как состав скотокрадства, напротив, соответствует тайному хищению чужого имущества. Таким образом, считаем, что необходимо заменить в диспозиции ст. 165 УК КР термин «похищение» на «хищение». Это позволит упорядочить и внести единообразие в понимание понятийного аппарата уголовного законодательства.

Качество законов зависит от более досконального и обоснованного подхода законодателя и напрямую связано с деятельностью по исключению или минимизации дефектов принимаемых правовых норм, приводящих к перманентной изменчивости законодательства. К наиболее распространенным ошибкам можно отнести наличие коллизионных норм, которые способствуют конфликтности и противоречиям отраслевому законодательству.

Коллизия представляет собой рассогласованность и отсутствие унифицированного подхода в употреблении юридической терминологии, противоречивое их содержание, вызванное нарушением технико-юридических правил и законов логики. Общее понятие коллизии дается в Законе «О нормативно-правовых актах Кыргызской Республики» №241, принятом 20 июля 2009 года: «Коллизия - это противоречие (несоответствие) между нормативными правовыми актами, регулирующими одни и те же общественные отношения». По справедливому замечанию В. Хорькова, заимствование в административно­правовом законодательстве уголовно-правовых дефиниций является закономерным процессом^[381]. Однако, соблюдая единство применения категориального аппарата, каждое законодательство вносит свое содержание в используемую терминологию, которая раскрывает определенные особенности. Примером коллизии между Уголовным кодексом и Кодексом об административной ответственности Кыргызской Республики, на наш взгляд, является применение в административном законодательстве термина «хищение». В главу 35-2 Ко АО КР «Административные правонарушения в области

законодательства о гидрометеорологической деятельности» включен состав правонарушения, направленный на охрану и регулирование деятельности различных служб и объектов обеспечения нормальной деятельности гидрометеорологической службы. В ст. 505-14 Ко АО Кыргызской Республики устанавливается ответственность за разрушение, повреждение гидрометеорологических станций и постов всех видов, за их порчу и хищение приборов и оборудования на указанных объектах.

Согласно примечанию ст. 368 Ко АО «Мелкое хищение» административная ответственность предусмотрена за хищение имущества, стоимость которого не превышает одного расчетного показателя. Следовательно, за совершение хищения имущества, стоимость которого свыше одного расчетного показателя, наступает ответственность по нормам уголовного законодательства. Представляется, что законодатель, пытаясь усилить административную ответственность за совершение мелкого хищения приборов и оборудования метеорологического предназначения, при этом допустил ошибку, не отметив в ст. 505-14 КоАО отсылку на размер причиняемого ущерба, не превышающего одного расчетного показателя.

Более того, учитывая сложность и не широкое распространение в продаже метеорологических приборов, уместно говорить об их высокой цене. Так, например, стоимость осадкомера, как наиболее простого и обязательного для любого метеорологического поста прибора, составляет более 20 900 рублей¹. Тем самым, хищение любого метеорологического прибора влечет наступление уголовной ответственности, что ставит вопрос об исключении ст. 505-14 КоАО КР.

В ст. 32 Закона «О нормативно-правовых актах Кыргызской Республики» регулируется порядок разрешения коллизий. При наличии коллизий между нормативными актами применяются положения акта, обладающего большей юридической силой. Согласно ст. 6 Закона по иерархии нормативных актов

отмечается, что кодексы обладают равной юридической силой. В и. 3 ст. 32 Закона устанавливается, что при наличии коллизии в равных по юридической силе нормативных актах вступает в действие положение каждого из актов, регулирующих свою сферу правоотношений. В случае коллизии приоритет должен отдаваться регламентации уголовного закона, как акта, указывающего на криминообразующие признаки¹.

Нарушение технико-юридических норм приводит к дисбалансу правовой системы, к утрате формально-логических межотраслевых связей. Коллизия как дефект нормы разрешается путем своевременного реагирования законодателя, субъектов правоприменительной и интерпретационной деятельности. Коллизионность в терминологии в текущем отраслевом законодательстве устранаяется путем включения разъяснений к используемым дефинициям, раскрывающих характерные в рамках предмета регулирования признаки. Например, термин «хищение» используется в Законе Кыргызской Республики «Об электроэнергетике», но при этом в ст. 2 «Определения» рассматриваемого нормативно-правового акта дается его дефиниция, применяемая в рамках специального закона^{[382] [383].}

Так, указание однокоренного слова похищение нарушает такие требования, предъявляемые при использовании синонимов: недопустимость использования неточного оттеночного термина и проявление синонимического излишества. Первый недостаток связан с тем, что законодатель не учел, что каждый синоним обладает своим оттеночным значением, что, в свою очередь, дезориентирует правоприменителя. Второе негативное качество связано с синонимичным излишеством, а именно наблюдаемым в главе 21 УК Кыргызской Республики

обилием необоснованного количества синонимов, что в итоге отрицательно влияет на эффективность понимания текста уголовного закона¹.

Вместе с тем «плюрализм в терминологии» нарушает системность юридической терминологии, которая заключается в утрате взаимных связей между понятиями, влечет за собой исключение иерархии. Так, несмотря на содержание легального понятия хищения, данный шаг не позволил в главе 21 УК унифицировать однородные составы преступлений.

Более того, такой подход вызывает сложность разграничения не только между преступлениями, связанными с завладением чужого имущества, но и других преступлений против собственности, направленных на корыстное обогащение, без фактического обращения имущества. Примечание к ст. 164 УК отражает нормативные стандарты, включающие значимые признаки преступлений, но фактически неиспользуемые и тем самым несоблюдаемые в их применении.

В новых уголовных кодифицированных актах, принятых в 2016 году в Кыргызской Республике, также наблюдаются недостатки, изложенные при описании действующего кыргызского уголовного законодательства. Реформа уголовного закона в первую очередь была направлена на создание новой категоризации преступлений и внесение изменения в систему санкций уголовно- правовых норм, снижающих возможности судебного усмотрения.

В рамках нового Уголовного кодекса от 3 января 2017 года, учитывая, что понятие хищения дается без указания корыстной цели, предлагаем включить примечание к главе «Преступления против собственности»: «В настоящей главе хищением с корыстной целью признается кража, мошенничество, грабеж, присвоение и растрата, разбой».

Информатизация общества влечет за собой распространение мошеннических действий, когда виновные лица используют средства массовой

коммуникации для охвата преступным умыслом как можно большей части аудитории и закрепления убеждения у лиц в правдивости информации и придания ей определенной достоверности. Такого рода действия характерны при построении финансовых пирамид, распространении наркотических средств или материалов экстремистского характера, когда телевидение, Интернет дает возможность аудитории с большим охватом населения распространить преступный замысел¹. Совершение такого рода преступлений происходит при хорошо спланированной информационной кампании с использованием рекламы, что, в свою очередь, позволяет у аудитории закрепить правдивость распространяемой информации. Использование информационно- телекоммуникационных систем и средств массовой информации является методами, позволяющими ввести в заблуждение даже скептически настроенных лиц; использовать опосредствованно различные виды внушения; создать искусственно негативную ситуацию, а кроме того, затрудняет расследование подобных мошенничеств. Так, гр. М.С.К. с целью совершения хищения создала микрокредитную организацию «Сауле» под предлогом предоставления кредитного займа с низкой процентной ставкой, с помощью средств массовой информации привлекла внимание большого количества граждан. От действий М.С.К. пострадали жители Сокулукского района и Тапласской области. В уголовном деле содержатся материалы о 16 эпизодах мошенничества^{[384] [385].}

Злоумышленники используют различные предлоги о проводимых акциях и розыгрышах. Так, лишь в 2014 году лица в Кыргызской Республике, отбывающие наказание, завладели обманным путем денежными средствами на сумму 10 млн сомов^[386]. В рамках корыстно-обманных деяний целесообразно уголовно-правовые нормы дополнить основанием для дифференциации

ответственности при использовании виновным лицом средств массовой коммуникации. Включение соответствующего квалифицированного признака соответствует принципу субъективного вменения. Применение при мошенничестве средств массовой коммуникации характеризует устойчивость и организацию преступной деятельности, ее целенаправленность и профессиональную ориентированность виновных лиц¹. С учетом того, что состав заведомо ложной рекламы был декриминализован в УК России, включение квалифицирующего признака позволит навести порядок на медиарынке и повысить ответственность работников в сфере средств массовой информации в связи с существующей проблемой корыстного обмана граждан. Следует обратить внимание наличие определенной части населения с высоким порогом внушаемости. Использование средств массовой коммуникации при совершении мошенничества или причинении имущественного ущерба путем обмана может выражаться в осуществлении следующих действий: распространение листовок, буклетов и иной печатной продукции в общественных местах; трансляция аудио- , видео- или иного материала на зарегистрированных в качестве СМИ сайтах, блогах или публикация в печатных изданиях^{[387] [388].}

По результатам анкетирования большинство сотрудников ОВД в Нижегородской области Российской Федерации и Чуйской области и г. Бишкек Кыргызской Республики поддержали позицию о том, что использование средств массовой коммуникации при совершении мошенничества отражает умысел совершения виновных лиц на обман большего круга лиц и указывает на их «профессионализацию» (ответ «да» - 86% в России (85% - в Кыргызстане), против ответа «нет» - 14% и 13% соответственно) (см. приложение №3).

Современное уголовное законодательство предусматривает ряд составов преступлений, где применение средств массовой коммуникации является

квалифицирующим признаком деяния и отражает наличие большей общественной опасности при наличии такого обстоятельства, как публичность. Данный признак указан в составах преступлений экстремистской направленности, в сфере экономической деятельности, посягательств на личность. В соответствии с ч. 2 ст. 280 УК РФ установление публичности связывается с использованием виновным для обращения к другим лицам технических средств, информационно-телекоммуникационных сетей; и с учетом места и обстановки распространение печатной продукции (листовок, газет, брошюр), содержащей информацию экстремистского характера¹.

Использование при совершении преступления против собственности средств массовой коммуникации характеризует наличие у виновного лица цели в совершении неоднократных действий по незаконному обогащению, а также нацеленность на охват большего числа жертв. Полагаем, в составе мошенничества или причинения имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием в рамках квалифицирующего признака необходима криминализация следующего уголовно-правового основания: «использование средств массовой информации, либо электронных или информационно­телекоммуникационных сетей (включая сеть «Интернет»),

Новая концепция уголовного законодательства Кыргызстана определяет обращение к зарубежному опыту. На наш взгляд, перспектива развития правовой доктрины стран Содружества связана с включением в материю уголовного права института уголовного проступка, который констатирует исключение сугубо уголовно-правовых последствий: наказания в виде лишения свободы, судимости (см. приложение № 6).. Вместе с тем дифференциация уголовной

ответственности на такие категории как проступки и преступления, исключит смешение различных по своей правовой природе институтов административного и уголовного права, обладающих различными функциями регулирования

общественных отношений. Полагаем, что в новом уголовном законодательстве Кыргызстана исключение возможности применения наиболее репрессивных мер, связанных с лишением свободы, необоснованно снижает эффективность предупреждения уголовно-правовых деяний. Зарубежное уголовное законодательство, где существует деление на преступления и проступки, за совершение последних предусматривает применение наказания в виде лишения свободы сроком, не превышающим 3 лет^[389].

В судебной реформе в Кыргызской Республике одним из ключевых ее моментов является принятие новой редакции уголовного материального и процессуального законодательства. При исследовании в рамках опроса профессорско-преподавательского состава профильных вузов г. Нижний Новгород большинство отметили как положительный момент проекта нового УК, что новая классификация позволит снять репрессивность уголовного законодательства. По мнению большей части респондентов, новое уголовное законодательство существенно повлияет на исключение коррупциогенности путем установления фиксированных пределов, связанных с категоризацией вида наказания.

Вместе с тем критический взгляд заслуживает, то, что разграничение уголовного проступка и преступления в рамках состава тайного хищения осуществляется в 100 расчетных показателях. Установление столь высокой планки не соответствует криминологическим и социально-экономическим критериям.

Изучение 200 уголовных дел, рассмотренных в киргизских судах, приходим к выводу, что преобладающее количество хищений имущества, не превышает по стоимости 5000 киргизских сомов.

Таблица 3. Показатели распределения 200 уголовных дел по размеру

причиненного ущерба

Вместе с этим, опрос 400 жителей, проведенный в г. Джалалабад в 2014 году, позволил установить, что у более половины опрошенных размер месячной заработной платы составляет менее 10000 сомов^[390].

Диаграмма 4. Распределение респондентов в зависимости от размера месячной заработной платы

■ Процент респондентов

Таким образом, хищение или утрата имущества вызовет значительные финансовые затруднения для потерпевшего лица. Большинство респондентов из числа жителей и гостей Нижнего Новгорода при ответе на вопрос, какую цель они будут преследовать в первую очередь, обращаясь в органы правопорядка после хищения у них имущества, превышающего размер месячной заработной платы. На первое место ставили необходимость возмещения материального ущерба. Меньшая часть опрошенных в качестве мотива указывает достижение

социальной справедливости, то есть соответствующего наказания лиц, причастных к преступлению (см. приложение №3).

Разделяя ту позицию, что экономия репрессии влечет за собой повышение показателей материального ущерба, следует отметить, что новая модель уголовного законодательства закладывает потенциал для реализации принципа гуманизации путем исключения такого вида наказания, как лишение свободы. Учитывая основные социально-экономические показатели, такие как размер заработной платы, распространённость преступлений против собственности, необходимо снизить размер значительного ущерба до 50 расчетных показателей.

При этом в действующем и новом уголовном законе Кыргызстана показатели значительного размера в рамках преступлений против собственности в равной степени применяются в отношении имущества юридических и физических лиц. При рассмотрении вопроса размера значительного ущерба, нельзя оставить без внимания Уголовный кодекс России. Для соблюдения принципа равноправия форм собственности в действующем российском уголовном законодательстве необходимо внести изменения в нормы, раскрывающие размеры значительного ущерба. Следует устранить исключительное его применение в рамках рассмотрения ущерба для физических лиц. Вместе с тем показатели значительного размера применяются при описании масштаба вреда в рамках состава умышленного уничтожения или повреждения чужого имущества, принадлежащего не только физическим, но и юридическим лицам.

В этой связи, следует внести изменения в и. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ, так как в квалифицирующем признаке тайного хищения в качестве потерпевшего может выступать не только физическое, но и юридическое лицо. При этом важно помнить, что юридическое лицо создается на основе определенных финансовых и материальных активов, то есть критерии значительного ущерба должны быть выше, чем для физического лица.

Беря во внимание, что показатели крупного ущерба в ст. 159¹ УК РФ, где потерпевшим выступает юридическое лицо, превышают в шесть раз указанный

размер крупного ущерба в ст. 159 УК РФ, необходимо соблюдать представленную пропорциональность стоимостного критерия, и значительный ущерб должен составлять тридцать тысяч рублей.

Отсутствие внимания со стороны киргизских правоприменителей к официальным интерпретационным актам толкования высших судебных органов связано с тем, что в ряде случаев они являются устаревшими и не соответствуют нормам уголовного законодательства. Постановление Пленума Верховного Суда «О судебной практике по делам о преступлениях против собственности» было принято еще в 1994 году, и его положения касаются вопросов обеспечения равного положения государственного и личного имущества.

Неширокое распространение в качестве источника уголовного права актов судебного толкования связано с тем, что Конституционным Судом Кыргызской Республики в 1996 году приговор по делу 3., осужденного по ч. 3 ст. 72 УК КР (контрабанда), был признан противоречащим Основному закону. В тексте обвинительного приговора городского суда г. Бишкека было использовано разъяснение термина «сокрытие», представленного в п. 2 Постановления Верховного суда «О судебной практике по делам о контрабанде» от 12.07.1996, в качестве признака, отягчающего ответственность состава контрабанды. Данное решение исходило из того, что практика применения положений интерпретационных актов органами правосудия является примером, когда судебная власть выступает в роли законодателя¹.

Мы придерживаемся позиции, что акты высших судебных органов, обобщая применение уголовного закона, могут определять содержание уголовно-правовых норм путем конкретизации^{[391] [392]. Такой подход позволяет, не выходя за рамки принципа законности, упорядочить и единообразно применять нормы закона. Опыт применения уголовного законодательства, заключенный в актах высшего судебного органа, является руководящей практикой, в которой}

находит место формулировка предписаний, основанных на системном и логическом толковании уголовно-правовых норм.

Об отсутствии стабильности судебно-следственной практики в Кыргызской Республики говорит количество оправданных уголовных дел. По итогам 2014 года лишь 47,4% от общего числа судебных решений на апелляционной стадии были оставлены без изменения; 29,6% отменены¹. В России оправдательных судебных решений - около 0,2% от общего числа рассмотренных в суде дел^{[393] [394]. Результат анкетирования, осуществлённого среди сотрудников правоохранительных органов в России и Кыргызстане, продемонстрировал весьма различные и противоречивые выводы. Так, относительно толкования уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность, преобладающее число российских респондентов указали, что обращаются к соответствующим интерпретационным актам высших судебных органов, тогда как половина киргизских коллег отметили, что полагаются в первую очередь на свой собственный опыт или опыт коллег (см. приложение №1).}

Что касается столь высокого показателя применения в качестве источника толкования уголовно-правовых норм российскими правоприменителями разъяснений постановления Верховного суда объясняется рядом причин. Во- первых, наличием декларативности. В указании за № 2815/1/2898/20 от 24 июня 1994 года отмечалось, что следует руководствоваться соответствующими постановлениями Пленума Верховного Суда^[395]. Во-вторых, это обусловлено тем, что акты официального толкования активно включены в образовательный процесс при изучении научных дисциплин уголовно-правового цикла. В- третьих, столь преобладающая позиция объясняется доступностью, изданием отдельных сборников и комментариев с широким использованием

интерпретационного материала. В Кыргызской Республике лишь ряд постановлений и обзора судебной практики находятся в свободном доступе на сайтах правовой тематики и в печатном периодическом издании - в бюллетенях Верховного Суда Кыргызской Республики.

Принцип единообразия реализуется путем осуществления надзора со стороны органов прокуратуры и высшего судебного органа и дачи официального разъяснения по вопросам судебной практики¹. При этом судебную практику в теории права условно разделяют на: а) текущую; б) прецедентную; в) руководящую. Наиболее обобщенный характер несет в себе текущая судебно­следственная практика, которая складывается из совокупности общих подходов в квалификации преступлений. По замечанию Т.И. Ганиевой, судебный акт отражает обобщенные обстоятельства, становясь образцом толкования и применения права. Как правило, акт не обладает юридической силой, но не соблюдается субъектами уголовно-правовых отношений^{[396] [397]. Такая практика чаще всего отражена в изучении отдельного уголовного дела, выявлении и устранении ошибок в квалификации преступлений на всех инстанциях судебной власти.}

С.Н. Братусь и И.С. Самощенко, изучая правовую природу постановлений Пленума Верховного суда, выделили следующие положения: 1) они обращают внимание на проблемы применения судами нормы действующего законодательства; 2) соблюдая некую абстрактность, раскрывают смысл действующих норм права; 3) в содержание норм вносят конкретизацию и детализацию; 4) восполняют пробелы в праве^[398]. Занимая преобладающую позицию в системе регулирования правоприменительной практики, судебная практика носит характер «вторичных» правовых норм.

Согласно новой редакции Конституции Кыргызской Республики, принятой референдумом 11 декабря 2016 года, и. 2 ст. 96 гласит: «Пленум Верховного

суда дает разъяснения по вопросам судебной практики, которые обязательны для всех судов и судей Кыргызской Республики». Полагаем, что указание о директивности акта об обобщении судебной практики придаст новый толчок и привлечет внимание к существующему пробелу в интерпретационной деятельности высшего судебного органа. В частности, это касается устаревших и не соответствующих новым реалиям постановлений, не раскрывающих большинство вопросов при квалификации преступлений против собственности, отсутствия разъяснений используемых в главе 21 УК терминов, оценочных понятий.

Необходимость интерпретационной деятельности в Кыргызской Республике обусловлена вступлением в законную силу в 2019 году нового уголовного законодательства. Снижение судебного усмотрения, связанного с новой фиксированной категоризацией наказаний, приведёт к тому, что органы следствия и правосудия будут чаще обращаться к практике переквалификации, что связано с произвольным толкованием значимых для квалификации признаков, содержащихся в уголовном законе критериев. Результат обобщения судебной практики применения уголовно-правовых норм позволит дать ориентирующее понимание уголовно-правовых норм.

Вывод. Сопоставление уголовного законодательства России и Кыргызстана дало возможность раскрыть существующие пробелы в сфере охраны собственности. В частности, несовершенство уголовного закона связано с несоблюдением терминологического единства, влекущим ошибки при квалификации преступлений.

В этой связи, использование в главе 21 УК КР «Преступления против собственности» в качестве дефиниций синонимичных слов считаем неоправданным как с точки зрения раскрытия определенного содержания, так и описания механизма преступления. Для соблюдения однозначного понимания термина «хищение» предлагаем дополнить примечание ст. 164 УК следующим определением: «Хищением в настоящей главе признается совершение преступления путем кражи, мошенничества, присвоения и растраты, грабежа,

разбоя». В целях исключения коллизии предлагаем исключить ст. 505-14 из КоАО Кыргызской Республики, устанавливающую ответственность за разрушение, повреждение гидрометеорологических станций и постов всех видов, за их порчу и хищение приборов и оборудования на указанных объектах.

Учитывая конституционные принципы о равноправии всех форм собственности, следует внести следующие изменения в и. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ: в квалифицирующем признаке тайного хищения в качестве потерпевшего может выступать не только физическое, но и юридическое лицо. Полагаем, что юридическое лицо создается на основе определенных финансовых и материальных активов, то есть критерии значительного ущерба должны быть выше, чем для физического лица.

Учитывая, что показатели крупного ущерба в ст. 159¹ УК РФ, где потерпевшим выступает юридическое лицо, превышают в шесть раз указанный размер крупного ущерба в ст. 159 УК РФ, необходимо соблюдать представленную пропорциональность стоимостного критерия, и значительный ущерб должен составлять тридцать тысяч рублей.

Использование средств массовой коммуникации как способа совершения корыстного преступления против собственности характеризует субъективный состав: направленность лица на совершение большего количества преступлений. Для составов мошенничества и причинения имущественного ущерба необходимо определить следующий квалифицирующий признак: «с использованием средств массовой информации либо электронных или информационно-телекоммуникационных сетей (включая сеть Интернет)».

Игнорирование в Кыргызской Республике правоприменителями официальных интерпретационных актов, а также слабая работа в этом направлении высшего судебного органа влечет снижение эффективности предупреждения и противодействия преступлениям против собственности. Тому подтверждение - многочисленные примеры ошибок квалификации из судебно­следственной деятельности, которые нашли отражение в настоящей работе.

Резюмируя вышеизложенное, отмечаем, что право применение уголовного закона в рассматриваемых странах в ряде случаев отличается, несмотря на то, что в основном уголовно-правовые нормы схожи. Во многом это связано не только с наличием юридико-технических ошибок в уголовном законодательстве, но и игнорированием опыта обобщения и несоблюдения единообразия судебной практики.

Обращение к такому способу обмана при хищении, как распространение преступного умысла средств массовой коммуникации, направлено на охват широкой аудитории, лицо ставит перед собой цель на совершение большего числа хищений, но при этом ущерб при каждом эпизоде может не превышать показатели мелкого хищения. С другой стороны, такой способ позволяет облегчить достижения преступного замысла. В этой связи предлагается включение в составе мошенничества и причинения имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием в качестве квалифицирующего признака: «с использованием средств массовой информации, а равно с использованием информационно-телекоммуникационных сетей ( в том числе сети «Интернет»),

При сравнительно-правовом анализе двух уголовных законодательств можно выделить важность соблюдения терминологического единства, которое в целом оказывает существенное влияние на систему уголовно-правовых норм, в частности рассматриваемой главы 21 УК. В уголовно-правовых нормах киргизского уголовного кодекса, предусматривающих ответственность за преступления против собственности, наблюдается нарушение данного принципа, и связано это, прежде всего с содержанием синонимов понятия хищения. Поэтому предлагается замена в диспозиции ст. 165 УК КР слова «похищение» на термин «хищение»; включение в примечание ст. 164 УК дополнительной дефиниции: «Под хищением понимается кража, мошенничество, грабеж, разбой, присвоение и растрата».