Юридическая дифференциация сельских обывателей Российской империи в 1830—1850-е гг.

Опираясь на проведенную М. М. Сперанским систематизацию российского законодательства, можно выделить четыре основные системы юридической дифференциации российского крестьянства, действовавшие в дореформенный период: 1) по обладанию юридической сословной свободой; 2) по форме земельной собственности, с которой были связаны труд и место проживания крестьян; 3) по виду «обязанного» труда крестьян; 4) по властному субъекту, наделенному административно-судебной юрисдикцией в отношении крестьян.

В Российской империи, включая Царство Польское и Финляндию, по данным десятой ревизии (1857 г.) из 63 млн человек российских подданных сельское население составляло более 50 млн человек или более 80% от общей численности населения. Соотношение крестьян, проживавших на землях российской короны, и частновладельческого (крепостного) населения накануне отмены крепостного права составляло примерно 1:1. По сравнению с восьмой ревизией, проведенной в 1834—1835 гг., доля крепостного населения Европейской части империи сократилась с 45 до 34%7\ В общем составе крестьянства Российской империи к 1858 г. насчитывалось 27 397 289 человек или 52,4% государственных (в широком

. Русская история ... С. 891.

смысле), 2072285 или 4,0% удельных (вместе с дворцовыми и государевыми), частновладельческих — 22 846 054 или 43,6%70. Государственные крестьяне проживали в 48, удельные — в 1 942, помещичьи — в 47 губерниях империи. В Остзейских (Прибалтийских), Сибирских и Кавказских губерниях «крепостное состояние» юридически не существовало.

Понятие «крепостное (несвободное) состояние» в официальных документах Российской империи применялось довольно редко; как правило, вместо него использовались термины « » или «

» крестьяне и дворовые люди43. М. М. Сперанский стал первым из отечественных юристов, предложившим определение юридического содержания этого понятия в духе западноевропейского сословного права. В записке 1836 г., ставшей известной уже после смерти автора, отмечалось, «в чем состоит в точном и буквальном смысле ныне действующих законов, истинное законное крепостное право в России», а именно; «.

в существе своем есть состояние крестьянина, водворенного на земле помещичьей с потомственной и взаимной обязанностью: со стороны крестьянина обращать на пользу помещика половину рабочих своих сил, со стороны помещика — наделять крестьянина таким количеством земли, на коем он мог бы, употребляя остальную половину рабочих своих сил, трудами своими снискивать себе и своему семейству достаточное пропитание»44. Иными словами, создатель Свода законов ^ определял суть «законной» юридической несвободы через отношение особого рода, сторонами которого являлись

. Юридическая природа этого архаичного общественного отношения в то время не могла не быть множественной, поскольку в нем в «свернутом» виде содержались элементы многих впоследствии самостоятельных видов правоотношений (имущественных, обязательственных, земельно-правовых, трудовых, административных). М. М. Сперанский, признавая юридическое неравенство сословий естественным

и справедливым на определенном этапе социально-правовой эволюции, неоднократно обращал внимание на двойственную природу «крепостного состояния», в котором переплетались публично-правовые и частноправовые черты45, в которой проявлялась специфика феномена власти на ранних этапах развития социума, когда личность была жестко связана с локальным коллективом (семьей, общиной ит. д.) и властным субъектом. Власть хозяина над рабами, отца и мужа в семье (patria potestas и manus в римском праве), как и позднее, власть землевладельца над крепостными крестьянами — разновидности частной господской власти на стадии традиционного общества.

М. М. Сперанскому, признававшему «законность» обоих «состояний» сельского населения — и «крепостного», и «свободного», унификация правового статуса российского крестьянства представлялась как. серия последовательных действий, направленных на: а) «возвращение» от «нового» к «старому» крепостному состоянию (прикреплению крестьянина не лично к землевладельцу, а только к земле его вот/тоны); б) ассимиляцию дворовых в иных социальных группах; в) определение всех работ и повинностей договором; г) улучшение положения казенных крестьян, поскольку их «устройство» станет образцом для реформирования помещичьей деревни47. Положение казенных крестьян до создания министерства государственных имуществ (далее — МГИ) М. М. Сперанский характеризовал как весьма печальное: «Сей род людей беднеет и разоряется не менее крестьян помещичьих. Работы и повинности их также неопределенны. С одной десятины худой земли казенный крестьянин платит столько же оброку, несет столько же разнообразных земских и волостных повинностей, как другой с восьми или более. Земские исправники суть тоже помещики, с тою токмо разностию, что они переменяются и что на них есть некоторые способы к управе; но взамен того сии трехлетние владельцы не имеют никаких побуждений беречь крестьян, коих они

ни себе, ни потомству своему не прочат»48. Однако до начала «двуединой» крестьянской реформы (казенных и помещичьих крестьян), как он считал, следовало реформировать «устройство земского управления» в губерниях, уездах и волостях, без чего решение крестьянского вопроса невозможно. Важной юридической предпосылкой общей крестьянской реформы должна была стать систематизация общего правового статуса «свободных сельских обывателей», определяющая основные элементы сословной крестьянской правосубъектности.

Главным показателем правосубъектности крестьян, по Сперанскому, являлись юридические свойства их связей с землей и землевладельцем. Он подчеркивал, что «отношения помещичьих крестьян к владельцам земли должны быть те же, как и крестьян казенных к казне. Все различие может состоять: L) в управе полиции; 2) в особенном порядке, коим оброки в помещичьих селениях могут быть заменяемы работами на хозяйственных помещичьих заведениях»49. В этих отношениях крестьяне выступают как «обязанные» землепользователи, но не «крепостные по лицу». Такой подход составителя Свода законов к ближайшему будущему помещичьих крестьян отразился в выборе им главной официальной классификации «сельских обывателей» Российской империи по признаку владельца земли, на которой «водворялись» те или иные группы крестьян. Этот подход, во- первых, помог Сперанскому «вписать» в сводное законодательство «кре- ?* постное состояние» (состояние личной гражданской несвободы) почти половины населения России, а во-вторых, обеспечивал после ликвидации зависимости крестьян от землевладельца дальнейшее использование юридической модели «поземельной зависимости» при трансформации ее в гражданско-правовую (договорную) модель поземельных отношений юридически свободных субъектов права. При этом унификация правового положения российского крестьянства на основе упразднения личной зависимости (юридической несвободы) рассматривалась как базовое условие реализации намеченной в Плане 1809 г. модели «двухуровневой (гражданской и политической) свободы», не требовавшей единовременного упразднения сословных различий.

Разделение российских крестьян на юридические группы по признаку формы землевладения, закрепленное Сводом законов, стало официальной юридической классификацией сельского населения империи. Ее тесная связь с ранними административно-правовыми институтами

выражалась в таких базовых терминах, как «водворение», «приписка», «ревизия», «подведомственность». «Водворение» — одно из ключевых понятий в российском юридическом словаре первой половины XIX в., которое означало регистрацию при очередной переписи (ревизии) крестьянина мужского пола (ревизской души) на земле определенной формы собственности для ведения сельскохозяйственной деятельности при условии постоянного проживания и (или) домовладения, передельного или участкового пользования наделом «мирской» земли и коллективного пользования «мирскими» угодьями, отделенными от безусловной собственности землевладельца, участия в коллективном исполнении податных и повинностных обязанностей («круговой поруке»), членстве в сельском обществе (для некрепостных крестьян).

Связь правового статуса крестьянина с формой собственности на землю — важнейшая особенность феодального права. Иерархический принцип сословной организации общества в имущественных отношениях при феодализме выступает как иерархия форм землевладения, диктуя необходимость «юридизации» отношений и институтов аграрного общества. Как отмечал Ф. В. Тарановский, «феодализм внес в сферу отношений власти юридические определения и рамки, которые держались затем в сословной монархии, были сломаны монархией абсолютной и вновь воскресли в правовом государстве новейшего времени»50. Своеобразным отражением этого общего принципа феодального сословного права в России можно рассматривать и представленную в Своде законов «поземельную» классификацию «сельских обывателей». В 1830-е гг. законодатель не стремился акцентировать неравноправие крестьянских групп в зависимости от землевладения, а, наоборот, пытался приглушить противоречия между «свободными» и «несвободными» крестьянскими группами. В дальнейшем эта юридическая «уловка» Сперанского вызовет немало нареканий у его оппонентов.

Российский закон устанавливал пять главных разрядов сельского населения по признаку «водворения» на земле определенной формы собственности: крестьян казенных; удельных; дворцовых (включая крестьян государевых вотчин); крестьян владельческих (помещичьих и др.) и крестьян-собственников, «водворенных на собственных землях»80.

На землях казны проживало множество юридических групп сельского населения, носивших различные наименования, но их костяк составляли

. К этому «особенному состоянию в государстве» закон относил разряды крестьян, названия которых отражали этнические и служебные источники их появления в российском обществе: «татары, вотяки, башкирцы, мещеряки, мордва, черемисы, чуваши, теп- тяри, бобыли», проживавшие в Пермской, Оренбургской и Вятской губерниях; бывшие черносошные, дворцовые, монастырские, синодальные, церковные, экономические, коронные, ранговые, коронно-посполитые, слободские крестьяне, войсковые обыватели, казаки, казачьи подсуседки, крестьяне, принадлежавшие бывшей комиссии сооружения храма Христа Спасителя в Москве, панцырные бояре, копейщики, рейтары, драгуны, казаки, затинщики, рассылыцики, кречетные и сокольи помытчики, бо- « бровники, пташники, стрелки, чемоданные татары, воинские поселяне, пахотные солдаты, крестьяне, проживавшие в имениях приходского духовенства и городов западных губерний, на землях, принадлежавших учебным заведениям и еще целый ряд мелких групп. На казенных землях также проживали однодворцы; иностранные колонисты; «евреи-земледельцы»; оседлые и кочевые «инородцы» Восточной и Западной Сибири, Архангельской, Астраханской и других губерний; белопашцы (например, в селе Коробово Костромской губернии); обельные вотчинники; обельные крестьяне (например, в Петрозаводском и Повенецком уездах Олонецкой губернии); «вольные люди» в Западных губерниях; половники; цараны и др.51 Особый характер землепользования был установлен в западных губерниях империи на землях, присоединенных к казне и получивших статус «населенных казенных имений». Сельское население этих земель юридически перестало быть частновладельческим, но, наряду с некоторыми группами «свободных сельских обывателей» находилось «на особых хозяйственных положениях».

Второй группой в «поземельной классификации» крестьян являлись «сельские обыватели, водворенные на землях удельных» или удельные крестьяне. Произвольный характер возникновения этой группы крестьян, образованной законами императора Павла I, принятыми в день его коронации 5 апреля 1797 r.ss, в значительной степени предопределил особенности их сословной правосубъектности.

Третьей группой, близкой по статусу к предшествующей, были «сельские обыватели, водворенные на землях дворцовых и государевых вотчин», или дворцовые и государевы крестьяне. По своему правовому положению они были близки удельным крестьянам особенно после централизации управления всеми коронными учреждениями в 1826 г. в министерстве императорского двора и уделов. Масштабная юридическая унификация сословной правосубъектности крестьян государевых, дворцовых и удельных летом 1859 г. рассматривается нами как важный этап реализации либерально-этатистской модели трансформации сословной правосубъектности сельского населения коронного сектора российского землевладения в общегражданскую.

Все вышеперечисленные группы крестьян (государственные, удельные, государевы, дворцовые, и др.) проживали и трудились на землях, собственником которых являлся российский император как глава государства, глава императорской семьи, носитель самодержавного титула, и никогда в официальном делопроизводстве не именовались крепостными. Даже в тех случаях, когда некоторые группы крестьян, состоявшие под управлением государственных органов власти, находились «

», это не означало, как будет показано ниже, отождествление их юридического статуса с частновладельческими людьми. Эти группы в исследовательских целях можно объединить термином «

», который по аналогии со средневековым правом западноевропейских государств служит для обозначения правовой связи определенных групп сельского земледельческого населения с земельным имущественным комплексом, собственником которого являлся монарх. Отсутствие этого и близких ему понятий в научном тезаурусе отечественной истории государства и права можно объяснить отказом дореволюционной историографии признавать существование феодализма в России (славянофилы, К. Д. Кавелин,

В. О. Ключевский, П. Н. Милюков и др.). Советская историческая наука, доказав факт развития феодализма в России, тем не менее, не приняла понятия «коронный» в силу его «внеклассового» характера. Современному историческому правоведению, преодолевшему монополию классового похода к социальным явлениям, нет оснований отказываться от парных юридических понятий «коронный» — «частновладельческий», поскольку их дихотомия отражает суть как имущественной, так и социально- политической институциональной структуры традиционного аграрного общества при самодержавном правлении. Понятие «коронный» как «государственный» в широком смысле, включая «домены» как совокупность наследственных земельных владений монарха, акцентирует обусловленность правового положения, жизни и быта половины сельского населения России особенностями юридической структуры землевладения и организации публичной власти абсолютной монархии.

В России, как и в ряде западноевропейских государств на соответствующей стадии развития общества, функции публичного управления территориями и населением уже при Екатерине II были разделены между двумя субъектами — «короной» и частными лицами (помещиками), которые одновременно являлись и основными субъектами права собственности на землю. В первой половине XIX в. эта тенденция проявилась еще ярче в связи с укреплением механизма абсолютистского государства.

*' Российская «корона» (монархическое государство) как собственник казенных, удельных, кабинетских, дворцовых земель, населенных различными группами нечастновладельческих крестьян, выступала в отношении последних субъектом централизованной власти, расширяющей свое присутствие в традиционном обществе путем постоянного усложнения сети государственных («коронных») органов управления. Использование в историко-правовом исследовании понятий «коронные земли», «коронные крестьяне», «коронный сектор российского землевладения» позволяет более четко выявить различия в правовом положении не только двух основных юридических групп российского крестьянства в канун «Великой реформы», разграничить административную правосубъектность государственных органов и частных «душевладельцев» (помещиков, заводчиков) в отношении «подведомственных» им крестьян, но и точнее оценить эффективность правовых средств проведения крестьянской реформы в этих секторах российского общества.

Разделение российского крестьянства на «коронных» и частновладельческих, в целом соответствующее юридическому разделению земельного имущества по формам собственности, являлось правовой реалией,

характерной и для многих средневековых европейских монархий. Но если юридическое положение частновладельческих крестьян было для законодателя абсолютно однородным (как бесправных лиц), то среди крестьян, проживавших на землях российской короны, как будет более подробно показано ниже, отмечалась значительная дифференциация по объему их сословной юридической свободы, обусловленная особенностями административной подведомственности, вида принудительного (обязанного) труда, формы собственности и проч. «Пестрота» правовых статусов многочисленных разрядов крестьян землевладения российской короны, как и существование в условиях традиционного общества юридически бесправных сельских жителей, обусловлены исторически. Эти объективные социальные реалии заставляли реформаторов многих государств Западной Европы начинать модернизацию земельно-аграрных отношений, как правило, с коронного сектора экономики, доменов, постепенно распространяя новые механизмы реформирования на иные разряды крестьян.

В российской «поземельной» классификации сельских обывателей немногочисленную, но довольно пеструю по составу, группу представляли «сельские обыватели, водворенные на землях собственных»: однодворцы; вольные люди; однодворцы западных губерний Российской империи; государственные крестьяне, водворенные на собственных землях; колонисты; малороссийские казаки; панцырные бояре; татары-поселяне Таврической губернии52. Как мы увидим далее, рост удельного веса крестьян- собственников в составе сельского населения империи должен был, по замыслу ряда высших государственных деятелей конца 1850-х гг., стать одним из магистральных направлений перехода российского общества к новой бессословной модели общего правового статуса российских подданных.

Крестьяне, «водворенные на землях владельческих», являлись одним из самых крупных разрядов сельских жителей России. Свод законов относил к нему не только помещичьих (крепостных) крестьян, но и юридически свободных лиц, живущих на частных на землях по договорам с владельцем: однодворцев западных губерний, «вольных людей», однодворческих крестьян, колонистов, половников, «панцырных бояр», татар-поселян в Таврической губернии, царан (крестьян) Бессарабской области (все указанные группы могли заключать договоры с любыми землевладельцами), а также «обязанных крестьян», «водворенных» в майоратных имениях и на помещичьих землях по закону 1842 г., крестьян имений, пожалованных владельцам в губерниях, возвращенных от Польши. В этот разряд входили также

крестьяне, купленные владельцами частных фабрики заводов («вотчинные заводские крестьяне») или приписанные к частным фабрикам и заводам по особым правилам («приписные крестьяне» на крепостном заводском праве)53. Объединение в данном разряде свободных и несвободных сельских обывателей, как уже отмечалось, создавало, по замыслу либеральных реформаторов первой четверти XIX в., юридическую основу нормирования и включения в сферу «государственно-организованного» права миллионов частновладельческих совершенно бесправных крестьян.

Таким образом, приведенная официальная («поземельная») юридическая классификация российского крестьянства отодвигала на второй план главный критерий, разделявший российских подданных на свободных и несвободных. Во всех трех полных дореформенных редакциях девятого тома Свода законов крепостные крестьяне сосуществовали в одном разряде вместе с юридически свободными землепользователями, «водворенными на землях владельческих». М. М. Сперанский намеренно, как можно заключить из его Плана сословно-правовых реформ, представленного выше, создавал такую структуру девятого тома Свода законов, которая могла бы существовать и после отмены личной крепостной зависимости половины сельского населения империи. Следует подчеркнуть, что Сперанский не рассматривал возможность одновременного освобождения личности крепостного и наделения его землей в собственность на условиях обязатель- ного выкупа. Но после 1861 г. крестьянская реформа развивалась именно таким путем, а замысел Сперанского был представлен как его желание узаконить существование рабства в России. Преемственность законодательной традиции была нарушена, но не без острой борьбы реформаторов- «радикалов» и реформаторов-«охранителей». Оценивая легистские опыты Сперанского через антитезу закона и нравственности, невозможно избежать противоречий, что ясно видел, например, В. О. Ключевский. Он отмечал, что «умолчание Свода законов о юридических и политических основах права крепости производит такое впечатление, что обе стороны, правительство и дворянство, признавали это право чем-то таким, что превратится в постыдное и ни в каком государстве недопустимое безобразие, как скоро в него будет внесена, хотя и микроскопическая доза права»54.

Официальная классификация «сельских обывателей» по признаку «водворения» на земле определенной формы собственности дополнялась их делением как «податного» населения российского государства по виду их «обязанного» (принудительного) труда, существенно корректировавшего сословный правовой статус представителей различных крестьянских разрядов. Сословное неравенство субъектов трудовых отношений, их недоговорная форма выдвигали в регулировании крестьянского труда на первый план трудовые обязанности, а не права работника. Труд подавляющего большинства сельского населения России в интересах землевладельца в качестве платы за пользование предоставляемым крестьянину земельным участком не считался свободным (хотя в сельском хозяйстве использовался и труд по найму, т. е. «вольнонаемный»). Термин «обязанный труд» получил юридическое закрепление в многочисленных нормативных правовых актах первой половины XIX в., его замена свободным («вольнонаемным») трудом стала одной из главных целей крестьянской реформы 1860 г. Все феодальные разновидности «обязанного» труда крестьян и в российском сословном праве, и в средневековом праве западноевропейских государств выступали исторической формой земельной ренты, классический анализ которой представлен трудами марксистских экономистов.

Принудительный («обязанный») труд стал господствующей формой трудовых отношений сначала в аграрном секторе российской экономики, а в XVIII в. - и в промышленности. Юридическая обязанность платить ренту и иные платежи у крестьян коронного землевладения основывалась на норме закона и обычае, а у помещичьих крестьян — на воле частного землевладельца и обычае. Принуждение осуществлялось в отношении абсолютного большинства населения (так называемых «податных состояний»), но имело различную интенсивность и нормирование. Обязанность нормировать и законодательно регулировать объем принудительного («обязанного») труда крестьян была обусловлена публично-правовым статусом выгодополучателя (короны как землевладельца, коронного управляющего органа), для частных лиц, владевших крепостными людьми (помещики, заводчики), закон такой обязанности не устанавливал (за исключением Указа Павла I о «трехдневной барщине», соблюдение которого государство не контролировало). Пример регулирования трудовых отношений в коронном секторе российской аграрной экономики подтверждает вывод современных правоведов о том, что в добуржуазную эпоху «тщательному публично-правовому регулированию подвергается именно процесс труда при известном (и вполне оправданном) равнодушии законодателя к договору как основанию трудового

отношения: в эпоху всеобщей несвободы и корпоративности в обществе роль договора и не могла быть достаточно авторитетной»55. Не случайно, договор между помещиком и крестьянином представлялся либеральным реформаторам в первой половине XIX в. основным способом выхода из феодально-крепостнических (принудительноеобязанных») отношений юридически неравных субъектов, но приватизация крестьянами земли фактически приобрела принудительный характер.

В коронном (государственном) секторе экономики принуждение через получение земельной ренты, назначение обязательных работ и сборов постепенно формировало основы налоговой системы государства, а в «частном секторе» принуждение к труду как «присвоение прибавочной стоимости» носило целиком стихийный характер и основывалось на усмотрении частных земле- и душевладельцев. Очевидно, что тотальность трудового принуждения самого массового сословия империи требовала установления законом (или обычаем) особой административной связи крестьянина-работника с землевладельцем-выгодополучателем, которая находила реализацию в таких явлениях как «крепостное право» (в частном секторе) и «крепостничество» (в коронном секторе), имевших общую экономическую, но различную правовую природу.

По виду «обязанного» труда можно дифференцировать крестьян, «водворенных» на землях всех форм собственности, за исключением крестьян- собственников, которые как и дворяне-землевладельцы, религиозные организации, иные частные земельные собственники не подлежали поземельному налогообложению. Наиболее распространенными земледельческими разновидностями «обязанного труда», прежде всего — феодальной земельной ренты, являлись и в пользу землев

ладельца. Крестьяне российской короны, в основном, являлись

, для них «обязанный труд» выступал в формах денежной платы за землю ( ) и исполнения ряда повинностей, связанных с землей.

Помимо оброчной подати они платили подушную подать (основной государственный налог, взимавшихся со всех так называемых «податных» сословий), исполняли рекрутскую, земские («региональные») и «мирские» повинности.

Податное обложение оброчных крестьян строго нормировалось. Размер оброчной подати устанавливался законом, виды податей и сборов, порядок обложения, ответственность за несвоевременную уплату регулировались Уставом о податях и ведомственными нормативными правовыми актами. Более 10% от общей численности крестьян российского коронного землевладения находились «

» и имели особую податную правосубъектность. Структура и объем их «обязанного труда» в пользу землевладельца существенно варьировались. Группировка этих крестьянских разрядов зависела от статуса и наименования их бывших владельцев, места проживания, происхождения вещных прав на землю, разновидности их «обязанного» труда. На « » была переведена значительная

часть сельского населения земель, перешедших в собственность казны в западной части империи, в иных регионах России на «особых хозяйственных положениях» также находилось немало крестьян, которым поземельные платежи и подушная подать были официально заменены определенным видом «обязанного» труда. Назовем некоторые наиболее характерные наименования таких крестьян: адмиралтей

ские; военные поселяне; дворцовые; лашманы и засечные сторожа; солеломщики» и «солевозчики»; магистратские; монастырские и архиерейские служители; ямщики и лоцманы и др.; «приписанные» от казны к Олонецким казенным горным и Уральским заводам, горнозаводские; кабинетские и др.9-'

Отдельную группу сельского населения, освобожденного от уплаты подушной подати, составляли крестьяне, занятые исключительно на фабрично-заводских работах. Несмотря на особый характер их труда, они продолжали регистрироваться в ревизиях как «сельские обыватели», поскольку юридического самостоятельного «рабочего сословия» (кроме «маргинальной» части в составе сословия «городских обывателей») не существовало. К такой группе закон относил: мастеровых, рабочих людей и «непременных» работников горных и соляных заводов и промыслов казны и Кабинета Его Императорского Величества, путиловских и Никольских мастеровых гоф-интендантского ведомства министерства двора, оружейников тульских оружейных заводов, крестьян, работавших на Ме- жегорской фаянсовой фабрике в Киеве, мастеровых и работников суконной казенной фабрики в Павловске; безземельных фабричных мастеровых казенной лосиной фабрики и кожевенного завода56. К этой группе примыкало неучтенное в Своде законов рабочее население промышленных предприятий, подведомственных Кабинету императора: Екатеринбургской гранильной фабрики, Горношитского завода, императорских фарфорового, стеклянного и Выборгского зеркального заводов, шпалерной мануфактуры, Царскосельской обойной фабрики, Киево-Межегорской фаянсовой фабрики, Тильдийских и Рускольских мраморных ломок.

Многочисленные разновидности «обязанного» труда крестьян российского коронного сектора экономики в сочетании с их «поземельной» дифференциацией создавали основу для их разделения по еще одному важному признаку — «подведомственности» тому или иному органу коронного управления. Данная классификация для этих крестьян приобрела первостепенный характер, поскольку административно-правовой статус того или иного органа государственного управления, особенности организации его «хозяйственной» власти над крестьянами (казенными, удельными, дворцовыми и т. п.) непосредственно влияли на правовой статус соответствующей группы крестьян и их фактическое положение.

К управлению земельными имуществами российской короны и крестьянами, от них неотделимыми, привлекалась значительная часть механизма самодержавного государства. Владельцами этих земель являлись субъекты государственной власти - глава государства, императорская семья в целом и ее отдельные члены, государство в лице ряда высших органов государственного управления, осуществлявших права и обязанности собственника. Не случайно, что в коронном секторе феодальной аграрной экономики складывалась весьма пестрая картина юридических статусов крестьян как следствие «камерального» (ведомственного) подхода к организации государственного управления57.

В целях дальнейшего исследования важно подчеркнуть, что при отсутствии однородного общего правового статуса российского подданного главным ограничителем сословной юридической свободы сельского населения России являлась не только формальная «подведомственность» свободных крестьян тому или иному органу управления, но и эффективность реальной организации управления, качество администрирования, управленческая культура чиновников, являвшихся для крестьян административной властью, способность коронных органов взаимодействовать между собой и проводить единую социально-экономическую государственную политику. Таким образом, исследуя правовой статус «свободной» половины российского крестьянства, невозможно не учитывать особенности государственного управления огромной страной и механизма самодержавного государства как совокупности публично-правовых институтов на определенной исторической стадии государственно-правовой эволюции общества.

По выделенному признаку «подведомственности» крестьян российского коронного землевладения можно разделить на несколько групп. В первой четверти XIX в. абсолютное большинство крестьян находилось под управлением департамента государственных имуществ министерства финансов, военного и морского министерств (с 1810 г.), а также департамента уделов (с 1797 г.), Кабинета Его Императорского Величества, ряда дворцовых контор и управлений, в пользу которых они трудились, участвуя тем самым в реализации многих государственных функций. В нормативно-правовых актах и официальном делопроизводстве эти группы крестьян нередко называли « » к соответствующим органам управления. После

создания МЕИ основная масса сельского населения, проживавшего на казенных землях, перешла под управление («попечительство») нового государственного органа и получила официальное называние

96. В последующие 20 лет в этот разряд вливалось множество мелких групп сельского населения: не имевшие договоров с землевладельцами вологодские половники, цыгане, бывшие крепостные с земель римско- католической и православной церквей58, бывшие однодворцы западных губерний (в основном, польская шляхта, не подтвердившая дворянских прав), однодворческие крестьяне59, демобилизованные солдаты и матросы («отставные нижние чины»)60, «евреи-земледельцы», царана, мазылы и руп- таши (однодворцы Бессарабской области), ямщики, кресть'яне, принадлежавшие различным благотворительным учреждениям, выпускники сиротских воспитательных домов, лашманы (из ведения морского министерства), коннозаводские крестьяне (из дворцового ведомства), освобожденные хозяевами посессионные рабочие, жители оставшихся «за штатом» городов, вольноотпущенные дворовые, лица, признанные судом некрепостными, уволенные с гражданской службы и исключенные из духовного звания61.

Накануне отмены крепостного права закон выделял шесть групп «свободных сельских обывателей», находившихся в ведении МГИ и имевших ряд особенностей правового статуса: 1) государственные

крестьяне всех наименований, «водворенные» на землях казны (около 8 млн ревизских душ); 2) однодворцы, проживавшие на собственных землях и землях, арендованных у казны; 3) все иностранные поселенцы или колонисты, проживавшие на собственных землях, землях казны или землях, арендованных у частных лиц; 4) «евреи-земледельцы», «водворенные» на землях казны; 5) оседлые и кочевые «инородцы», проживавшие в Восточной и Западной Сибири, Архангельской, Астраханской и других губерниях, для управления которыми были изданы специальные нормативно-правовые акты; 6) «однодворцы западных губерний», как проживавшие на землях казны или собственных, так и «неоседлые»62.

Вторым крупнейшим государственным органом, управлявшим «свободными сельскими обывателями», являлось министерство императорского двора и уделов, с 1826 г. объединявшее ряд коронных ведомств: департамент уделов, Кабинет Его Императорского Величества, дворцовые правления, гоф-интенданскую часть и др. Идея централизации управления всеми придворными и дворцовыми учреждениями была высказана еще императрицей Елизаветой Петровной, много лет руководившей собственной вотчинной канцелярией. После ее вступления на престол Х.-В. фон Минихом, братом опального фельдмаршала Б.-Х. фон Миниха, был составлен проект создания гоф-коллегии — государственного органа, не имевшего аналогов в Западной Европе63. Проект не был реализован, но идея консолидации всех ветвей коронного управления продолжала развиваться (весьма активно — во времена правления императрицы Екатерины II). Ее воплощение в жизнь состоялось только при императоре Николае I. Департамент уделов как наиболее крупное автономное подразделение министерства двора, управлял не только удельными землями и крестьянами, но и некоторой частью дворцовых, бывшими государственными крестьянами Симбирской губернии (после 1835 г.) и даже крестьянами двух имений, принадлежавших казне, но «на помещичьем праве» (Грибовском в Московской губернии и Гдовском в Новгородской64).

Министерство финансов также имело богатый опыт управления крестьянами, работавшими на нужды государственной казны. В ведении департамента горных и соляных дел Минфина, в 1834 г. преобразованного в военизированное главное управление горных и соляных дел, находились «приписные» крестьяне, т. е. приписанные к казенным и частным горным заводам, соляным разработкам65. С 1810 г. идо образования МГИ в департаменте государственных имуществ Минфина было сосредоточено управление казенными крестьянами. Министерство финансов в начале царствования Николая I инициировало в казенной деревне административные реформы по образцу проведенных в удельной деревне. Министр финансов Е. Ф. Канкрин не скрывал фискальной направленности преобразований. В 1826 г. в Санкт-Петербургской и Псковской губерниях (позднее зона реформы была расширена до десяти губерний) по его плану был проведен эксперимент по упорядочению в казенной деревне двухуровневой системы крестьянского самоуправления (волость — сельское общество), введению жестких мер юридической ответственности сельских обществ за неуплату налогов и применению иных управленческих приемов, заимствованных в удельном секторе аграрной экономики.

Проведенный эксперимент получил поддержку одного из самых образованных государственных деятелей империи адмирала Н. С. Мордвинова, расходившегося с Канкриным по ряду вопросов экономической и финансовой политики. Мордвинов, первый председатель департамента государственной экономии Еосударственного совета, известный сторонник идеи гражданской свободы, назначенный в 1833 г. председателем Комитета об усовершенствовании земледелия, считал недостаточными государственные меры поддержки и поощрения земледелия и сельского

хозяйства в государственной деревне, выделяя как пример наиболее эффективного управления, удельный имущественный комплекс. Он предлагал «управление казенными крестьянами и всеми имуществами, ныне находящимися в заведовании министра финансов, предоставить министру двора или министру внутренних дел для устройства их по примеру удельных крестьян»1"5, однако Государственный совет отложил реализацию этих конкретных предложений.

В 1836 г. было создано специализированное (пятое) отделение собственной императорской канцелярии для разработки новой организационной модели управления государственными имуществами, а департамент государственных имуществ был выведен из структуры Минфина и подчинен особому совету. В 1837 г. было учреждено новое ведомство — МГИ в составе трех департаментов, канцелярии, совета министра и ученого комитета. Многие заимствования из опыта удельного управления нашли применение при создании нового министерства, хотя впоследствии и первый министр государственных имуществ П. Д. Киселев, и его биографы резко противопоставляли модель управления государственными крестьянами удельной системе, которую они называли «помещичьей». Однако МГИ не достигло главной цели, ради которой создавалось — остановить рост задолженности казенных крестьян по сбору оброчной подати и обеспечить ее бесперебойное поступление в казну66.

Под управлением военного министерства до 1857 г. находились крестьяне, проживавшие в округах военных поселений67. Морское министерство (Адмиралтейство) управляло небольшим числом крестьян («охтинских поселян»), занятых на Санкт-Петербургских судостроительных верфях. Охтинские поселяне происходили от плотников, поселенных при Петре I на берегах рек Нева и Охта для обязательных работ «топором на Адмиралтейство взамен всякой другой повинности» без права перехода в другие сословия. Их охтинское поселение к середине XIX в. насчитывало 3,5 тыс. человек, из которых 951 человек состоял в штате Адмиралтейства (потому в публицистике и мемуарах их часто называли «крепостными крестьянами Адмиралтейства, которые ходят на барщину не в поле с сохой и бороной, а на верфь с топором»).

Обязанный труд охтинских поселян был преобразован в вольнонаемный только при Александре II, когда охтинские адмиралтейские поселения вошли в состав Санкт-Петербурга, а сами они поменяли сословный статус, став

108

мещанами .

Кроме того, в военно-морских силах империи примерного треть личного состава представляли так называемые «нестроевые», «казенные люди» (дворники, водовозы, кучера, мастеровые и т. п.), занятые не военной службой, а разными хозяйственными работами (в 1829-1855 гг. их насчитывалось более 34 тыс. человек). Как позднее отмечал великий князь Константин Николаевич (по свидетельству его секретаря), «от постоянного обращения на подобное дело большого числа казенных людей у нас вышло, что казенный человек или личная услуга его ценится гораздо дешевле денег, т. е. что начальнику или ведомству, имеющему в своем распоряжении нестроевых чинов, весьма легко назначать их на разные работы, тогда как трудно ассигновать казенные суммы. Это обстоятельство уменьшает уважение, которое следует иметь к солдату и человеку, и обращает его в какую-то рабочую силу, которая народу и казне стоит гюсьма дорого, а в глазах начальства составляет самое дешевое средство...»

В ведении морского и военного министерств находились также солдатские (в основном, крестьянские) дети - так называемые с детства обреченные жить на казарменном положении. Их содержание, воспитание и обучение финансировала казна (на эти цели отпускалось по 777 рублей в год на каждого 20-летнего кантониста из матросов, для содержания детей младших возрастов сумма понижалась). К середине XIX в. в морском ведомстве числилось более 14 тыс. кантонистов (8% от общей штатной численности военнослужащих). А. В. Головнин отмечал, что эти матросские дети «представляют в физическом отношении самое жалкое и болезненное племя и не приносят службе той пользы, которая сколько- нибудь соответствовала издержкам на их воспитание», и составляют пятую часть всех правонарушителей на флоте68.

Министерство внутренних дел (далее - МВД) не имело непосредственно подведомственных ему крестьян, если не считать лиц, отбывавших наказания в ссылке или арестантских ротах. Это обстоятельство важно подчеркнуть, поскольку МВД монаршей волей на рубеже 1850—1860-х гг. заняло центральное место в координации работ над законопроектами крестьянской реформы. Номинально в ведении МВД находились крестьяне

93 «городских населенных имений», принадлежавших 25 городам, расположенным в девяти губерниях империи (Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Ковенской, Подольской; Курляндской, Лифляндской, Эстляндской). Более 30 тыс. крестьян исполняли различные повинности в пользу городов (денежный оброк, барщина, поставка некоторых продуктов натурой), обеспечивая общий доход около 90 тыс. рублей серебром в год. Феномен городских или «магистратных» поселян представлял собой рудимент западноевропейского средневекового муниципального права и был совершенно не характерен для российской правовой системы. С конца 5 840-х гг. начался процесс разрешения этого противоречия. МВД и МГИ (министрам Л. А. Перовскому и П. Д. Киселеву) высочайше утвержденным 7 октября 1847 г. Положением Комитета министров было поручено разработать предложения о передаче таких имений «в казенное ведомство для однообразного ими управления». Два имения, принадлежавшие городам Киеву и Виннице, к 1858 г. фактически уже перестали считаться городскими и поступили в государственную собственность, но казначейство выплачивало этим городам компенсацию потерь доходов от земельной собственности. Поселенные в предместье Киева «магистратские посполитные крестьяне» были зачислены в киевские мещане, но правовое положение крестьян других «городских населенных имений» до отмены крепостного права не было урегулировано69.

Институт «подведомственности» крестьян тому или иному органу государственного (коронного) управления опосредовал одну из главных особенностей социальных отношений в доиндустриальном обществе — связь сельского жителя с землей, которая, в подавляющем большинстве случаев, юридически не являлась его собственностью. Проживание и ведение хозяйства на «чужой» земле огромной массы податного населения требовало от государства выработки особых приемов его административной организации. Несмотря на то, что у крестьян российского коронного землевладения «прикрепление» к земле и землевладельцу, в отличие от частновладельческих крестьян, в основном, носило поземельный, а не личный характер, их административно-правовой статус, как будет показано во второй главе, не содержал прочных гарантий от административного произвола управляющих ведомств и чиновников. Однако именно публичноправовой статус институтов монархического государства (органов коронного управления), проецируясь на «водворенных» на коронной земле крестьян, сообщал последним меру их сословной юридической свободы. Во второй четверти XIX в. унификация сословного правового статуса многочисленных разрядов этих крестьян составляла одну из острейших проблем социально-правовой политики российского государства в «крестьянском вопросе». Пестрота юридического состава российских подданных, по закону считавшихся «свободными сельскими обывателями», требовала систематизации законодательных норм, регулировавших их правовое положение, и закрепления в законодательстве общего сословного правового статуса «свободных сельских обывателей», согласно которому все крестьяне, поселенные на землях российской короны или на собственных землях, юридически не являлись крепостными. Дальнейшее законодательное регулирование структуры землевладения и землепользования в процессе крестьянской приватизации земли и развития долгосрочной аренды (имущественного найма земельного участка) как в государственном (коронном), так и в частновладельческом секторах аграрной экономики, должно было обеспечить создание материальных условий для распространения на все крестьянство сословной правосубъектности с последующим формированием на ее основе общегражданских институтов. 1.3.