Сословная правосубъектность подданных Российской империи и перспективы ее эволюции

Проблема правосубъектности российского крестьянства в период отмены крепостного права неразрывно связана с трактовкой субъекта российского сословного права в целом, следовательно, неизбежно затрагивает вопрос о юридической (правовой) свободе, рассмотрение которого в любом из аспектов, предполагает учитывать конкретно-исторические условия развития личности, общества и государства4.

Смена методологических парадигм в правоведении резко расширила предметные границы познания права и правовой свободы . Постклассическое правоведение исходит из нового видения современного социального мира — сложного, нелинейного, постоянно изменяющегося и глобализирующегося, стохастического, не поддающегося контролю со стороны человека, принципиально непредсказуемого, утрачивающего себя как объективную закономерно развивающуюся реальность в бесконечной смене смыслов, знаков, психогенных восприятий, рациональных и иррациональных артефактов. Изучение правовых категорий свободы, правосубъектности, правового статуса, как и права в целом, претендует на выход за привычные рамки классической парадигмы понимания права как «государственно-организованной» рациональной «иерархии норм», существующей объективно и довольно автономно относительно правосознания и межсубъектных взаимодействий. Место классической диалектической методологии изучения объект- субъектных и субъект-субъектных отношений, объявленной «однолинейной» и «одномерной», в современном правопонимании заняли концепции права как сложно организованной синергетической среды правовых коммуникаций, включающей помимо «государственноорганизованной» нормативной системы и «аутопойетическую», само- воспроизводящуюся, «горизонтально организованную» («гетерархию») .

как и «государственно-организованного» права в целом, сохраняет не меньшую актуальность, чем для ныне развитых государств на ранних этапах их правовой истории.

Комплекс объект-субъектных характеристик права (в их нормативном, структурно-системном, ценностном, интерсубъективном, межсубъектном и иных аспектах) в каждой фазе его исторической эволюции, выражая, с одной стороны, степень востребованности обществом меры свободного поведения субъекта права (передвижения, волеизъявления, предпринимательской, трудовой, иной общественной активности), а с другой — заинтересованность и готовность самого субъекта воспользоваться юридическими правами и свободами, концентрируется в социальном содержании категории правосубъектности, которая носит философско-правовой характер5. Объективно изменяясь вместе с правовой системой общества, общая правосубъектность или, используя выражение С. И. Архипова, «родовая связь лица с правопорядком» проходит различные стадии эволюции (родоплеменную, сословную, классовую, общегражданскую), каждая из которых формируется под действием объективных и субъективных, рациональных и иррациональных, детерминированных и спонтанных факторов социального развития, сложное единство и глубина которых современная наука постигает с позиций «методологического плюрализма», отнюдь не предполагающего полный отказ от лучших образцов класси- «* ческой научной методологии, доказавших необходимость исторического подхода к изучению социальных явлений1".

Выдающийся российский ученый Б. Н.Чичерин в начале 1880-хгг. писал, что свобода, «как все человеческое, даже как все органическое, ... составляет плод долговременного и многотрудного внутреннего процесса, и если человек в своем невежестве и в своем нетерпении, забегает вперед и хочет установить то, что не приготовлено развитием жизни,

неумолимый закон природы и истории возвращает его назад, как бы в наказание за дерзость». Ответ на вопрос, «почему с самой колыбели человечества и до наших дней миллионы рабов погружены в рабство», Чичерин призывал искать в социальных результатах действия закона развития, открывая начала свободы в эволюции исторических форм частных и публичных «общественных союзов» (семьи, корпорации, государства). Поскольку «нет формы общественного быта, где бы не было свободных людей», а путь от свободы-привилегии к правовой свободе юридически равных субъектов права длителен и труден", точность выбора правовых средств расширения сферы юридической свободы в обществе во многом определяла успешность реализации программ тех или иных этапов социальной модернизации.

Б. Н. Чичерин в конце XIX века, как и М. М. Сперанский в начале столетия, в эпоху сословного права связывал этот выбор с индивидуализацией личности в гражданской и политической сферах общества: «Частная свобода остается коренным правом человека, источником его самостоятельности; но над нею воздвигается другая область, общественная, где водворяется политическая свобода. Первая служит основанием, вторая — обеспечением. И это отношение должно сохраниться ненарушимо, ибо оно составляет драгоценнейшее приобретение человеческого рода, плод всего его исторического развития»6. М. М. Сперанский и Б. Н. Чичерин заложили основы отечественной позитивистской социологии права7. Ориентируясь на историзм и эволюционизм, они в своем анализе и прогнозе развития правовой системы Российской империи исходили из реального состояния ее социальных институтов, ключевыми из которых являлись сословия.

Под сословием российское право понимало «разряд лиц, наследственно пользующихся известными правами или несущих известные повинности»8.

Данный симбиоз сословности и «государственности» определял «архетип» правосознания большинства авторов официальных реформаторских проектов XVIII — первой трети XIX вв., признававших неизбежность и «естественность» сословного неравенства10. «Все подданные в государстве не могут быть одного состояния, — были уверены составители «елизаветинского» проекта Уложения в середине XVIII в. — природа, заслуги, наука, промыслы и художества разделяют их на разные в государстве чины, из которых каждый чин имеет особливое своему званию приличное преимущество и право, от которых благополучие их единственно зависит»1*. Этой же установкой в начале XIX в. руководствовался М. М. Сперанский при составлении знаменитого «Плана всеобщего государственного преобразования», который был социально ориентирован на постепенное выравнивание сословных различий правовыми средствами, главным из которых в государстве с 80% сельского населения должен был стать общегражданский институт частной собственности на землю.

в России в общегражданский напрямую связывалась на рубеже XVIII—XIX вв. с модернизацией социальных отношений в российской деревне и формированием новой правосубъектности «сельских обывателей» империи.

Юридическое разделение «сельских обывателей» на свободных и несвободных входит в российское законодательство при Екатерине II, но традиция рассматривать российское крестьянство как «служебное сословие» по отношению к государству и его агентам — землевладельцам, восходит к XVII в. В первой половине XVIII в. законодателей интересовала преимущественно та часть правового статуса крестьян, которая была связана с исполнением ими обширных податно-повиностных обязанностей, и разработчики официальных реформаторских проектов обращали мало внимания на внутрисословные юридические различия в крестьянской среде. Так в разделе «О состоянии подданных» главы XIX проекта, составленного Уложенной комиссией 1754—1763 гг., юридические различия между казенными, дворцовыми, «вотчинниковыми», «помещиковыми» и иными группами крестьян, в отличие от Соборного Уложения 1649 г., не прописывались. В то же время, комиссия впервые прочно увязала юридическое положение той или иной группы российского крестьянства с правовым статусом властного субъекта, под управлением которого она находилась. Наибольший объем власти, приближавшийся к полному произволу, получили частные лица — представители «высшего» сословия: «Дворянство имеет над людьми и крестьянами своими мужского и женского полу и над имением их полную власть без изъятия; кроме отнятия живота и наказания кнутом и произведения над оными пыток»". Однако, к концу XVIII в., несмотря на масштабные раздачи населенных земель в частное владение при Екатерине II и Павле Р, почти половина «низшего» сословия империи проживала на землях российской короны, а не частных лиц и целиком находилась во власти самодержавного государства. Правовой статус этих крестьян, получивших при Екатерине II общее наименование «свободных сельских обывателей», оказался в фокусе официального реформаторства последней четверти XVIII - начала XIX в.

Реформы последней четверти XVIII в. заложили основы нового территориального и «общественного» (сословного) устройства свободных от частной зависимости крестьян, подчиненных в административном отношении государственным органам управления. Наряду с разработкой «жалованных

грамот» для дворянского и городского сословий, утвержденных 12 апреля 1785 г., по указанию императрицы были составлены два проекта «Сельской грамоты», которые по аналогии с «Грамотой городам»11 предполагали разделение «свободной» половины российского крестьянства на шесть разрядов, определение базовых прав и обязанностей для каждого из них, введение автономии крестьянского «мира» в организации внутренней сельской жизни. Предполагалось по аналогии с городским сословием особо выделить зажиточную часть казенного крестьянства, освободив ее от телесных наказаний, и регистрировать сельское население персонально в специальных книгах («реестрах») для подтверждения сословных, личных и имущественных прав12. Проекты Грамоты остались на бумаге, но их региональные варианты — «Учреждение Екатеринославского наместничества» и составленное на его основе «Учреждение для Вологодского и Ярославского на- местничеств» — получили утверждение императрицы13. Эти нормативные правовые акты, в первую очередь, имел в виду Б. Н. Чичерин, утверждая, что административную сельскую общину в России создала Екатерина II. Заложенные тогда основы общей сословно-корпоративной правосубъектности «свободных сельских обывателей», составлявших значительную часть населения империи, получили развитие в ходе реформы управления казенными и дворцовыми крестьянами императора Павла I14, а также на последующих этапах разработки и реализации сословно-правовой полити- »* ки российских императоров в крестьянском вопросе.

Анализируя содержание официальных либеральных легистских проектов начала XIX в., невозможно не учитывать тот факт, что в это время

российское сословное общество находилось на пороге трансформации от традиционной к индустриальной стадии эволюции15, а потому проблема модернизации сословного строя Российской империи не могла не стать ключевой в законопроектной деятельности. При этом абсолютное преобладание в России «сельского сословия» предопределяло непосредственную зависимость успешной реализации любых модернизаци- онных планов от выбора оптимальных правовых средств разрешения «крестьянского вопроса» не только в частновладельческой, но, в первую очередь, в государственной (в широком смысле) деревне, где проживала половина сельского населения страны, крайне неоднородная в правовом отношении.

План 1809 г. М. М. Сперанского стал одним из первых в XIX в. примеров комплексного подхода законодателя к решению указанной проблемы. Он был нацелен на создание общероссийского механизма правового регулирования взаимодействия государственной власти и сословного общества, рационализацию политической системы абсолютной монархии, ее финансово-хозяйственных и государственно-правовых институтов, в том числе, законодательного института сословий, юридическое закрепление модели эволюционной трансформации сословной правосубъектности российских подданных в общегражданскую через ряд промежуточных этапов. М. М. Сперанский исходил из того, что Россия находится «во второй эпохе феодального состояния — эпохе, когда власть самодержавная, соединив в себе все силы государственные, обладает свободой подданных, как политической, так и гражданской». В максимальной степени, считал он, власть присвоила свободу помещичьих крестьян, а два других «класса», обладая гражданской свободой, не имеют политической. Но мера гражданской свободы у представителей первого и второго «классов», к которым Сперанский относил сословия дворян и горожан, нетождественна. Юридической свободой в «стандартном» объеме обладали купцы, мещане, государственные (все нечастновладельческие) крестьяне как «лица свободного состояния». Первый «класс» (дворянство) пользуется привилегированной свободой, поскольку помимо минимума гражданской свободы, вместе с самодержавной властью владеет свободой крепостных

людей20. Сперанский разделял два периода в развитии крепостного права в России: «старый», когда «крепостные люди... имели некоторый степень гражданских прав», т. е. «могли иметь собственность и право перехода с одних земель на другие», и новый, когда помещичьи крестьяне, «быв укреплены к земле, потеряли как личную, так и вещественную (имущественную — . .) свободу». Концепция Сперанского о «старом и новом»

крепостном праве надолго утвердится в отечественном историческом правоведении".

Модель юридической свободы, предложенная Сперанским, оставалась сословной, но и в ее гражданском (частноправовом), и в политическом (публично-правовом) компонентах содержались элементы, позволявшие развивать новые всесословные (общегражданские) институты. Гражданскую свободу Сперанский представлял в двух видах — как «свободу личную и свободу вещественную». Содержание первой сводилось к двум правилам (нет наказания без суда; «никто не обязан исполнять личную службу иначе как по закону, а не по произволу другого»), а отмену крепостного права он связывал с распространением этих правил на помещичьих крестьян и дворовых людей: первое правило «дает крепостным людям право суда и, отъемля его у помещиков, ставит наравне со всеми перед законом», второе — лишает помещика права «отдавать в службу без очереди». На этих двух основаниях, по Сперанскому, «утверждается личная свобода». Содержание «вещественной» (имущественной) свободы выражали два классических постулата: I) «всякий может располагать своей собственностью по произволу, сообразно общему закону; без суда никто собственности лишен быть не может»; 2) «никто не обязан отправлять вещественной службы, ни платить податей и повинностей иначе как по закону или по условию, а не по произволу другого»16.

Сперанский был еще далек от проектирования государственных гарантий общей гражданской (бессословной) свободы, считая, что пока различия в культурном уровне представителей трех иерархически соотнесенных друг с другом общественных групп («классов»), обусловливающие «естественность» неравенства, слишком глубоки. Приоритетом правового статуса российского подданного для него по-прежнему оставалось «служение», т. е. обязанности, а не права и свободы. При этом обязанность «служения», как и права представителей сословий («классов»), также подчинялась иерархическому принципу. Сперанский писал, что «закон, личную службу определяющий, не может быть для всех одинаков. Есть род службы, предполагающий особенный образ воспитания и науки, который не может быть совместим с родами промышленности. Такова есть служба высших чинов в порядке судном, в управлении и в войске. Если допустить равенство во вступлении в службу, и всех без различия подчинить одной очереди, тогда высшие звенья наполнятся людьми, воспитанием к ним не приуготовленными, и один из важнейших предметов общественного образования исчезнет». Таким образом, закон должен определить условия поступления на государственную службу и требования к кандидатам, «но ни в каком предположении никого не должен он освобождать от службы». Поскольку «служебные» обязанности и «права состояния» опосредованы сословной иерархией социума, а государство своими законами только «распределяет» население по характеру «служб» и уровням служебных обязанностей, основным положением «сословной» программы Сперанского являлась

В отношениях собственности — главном проявлении «имущественной свободы» — М. М. Сперанский учитывал наличие в России особого имущественного объекта — . Полагая, что

«право собственности движимой и недвижимой, но не населенной, должно принадлежать всем без различия», он, как уже отмечалось, не признавал формального равенства подданных в переходный период, поскольку «собственность населенная предполагает такие отношения, к коим не все могут быть способны. Она предполагает управление и, следовательно, знание законов правительства, коего нельзя достигнуть без особенного к тому образования. Странно было бы допустить, чтобы помещичий крестьянин, разбогатев по случаю, купил деревню, населенную другими подобными крестьянами, и управлял бы ею по закону, тогда как власть его, воспитанием не приуготовленная, ни познания закона, ни морального к себе уважения приобрести не.может». Потому Сперанский уверенно заявлял, что «собственность недвижимых имений населенных не может принадлежать всем без различия, и должен быть класс людей, коему бы право сие принадлежало исключительно»25. В данном тезисе Сперанского мы находим ключ легистско-этатистского отношения к правовой природе крепостничества и указание вектора его вытеснения из правовой системы общества.

Концепция отмены крепостного права, разработанная Сперанским, не предполагала лишения дворянства права владеть населенными землями, он планировал лишь вывести крепостных людей из-под произвольной личной власти помещика, урегулировать законом их отношения с землевладельцем. За образец такого регулирования им принималась юридическая модель взаимоотношений государственных органов управления с поселенными на землях казны и удела крестьянами, которую прежде также следовало усовершенствовать. Как и последующие сторонники этатистско-легистского подхода к проблеме отмены крепостного права, Сперанский видел в помещике не столько собственника ревизских душ, сколько властного субъекта, которого законодатель должен наделить административными и судебными полномочиями в отношениях с крестьянами, «водворенными» на его землях. В том, что российский император имеет право уравнять административную правосубъектность коронного органа управления и частного лица (помещика) он не сомневался, а сам процесс ограничения и постепенной отмены крепостного права связывал с дальнейшим регулированием государством властных полномочий помещика. Впоследствии эта идея получит развитие в проекте 1845 г. .ТТ. А. Перовского, одного из немногочисленных руководителей коронной администрации при императоре Николае I, компетентных в вопросах государственного управления аграрной экономикой3", а учитывая тот факт, что Сперанский в течение двух лет читал лекции по политическим и юридическим наукам (в форме бесед) цесаревичу, будущему императору Александру II17, его подходы к «крестьянской проблеме» можно рассматривать как важную веху в развитии монархической либеральной легистской традиции ее разрешения в России и идейно-теоретическую основу одного из подходов к разработке юридической модели крестьянской реформы на рубеже 1850-1860-х гг.

Либерализм М. М. Сперанского не знал противоречия между формальным законом и «внутренней нравственной правдой», которое акцентировали «славянофилы» и «почвенники». Уверенность в возможностях государства законодательным путем поэтапно преобразовать социальную структуру традиционного общества в институциональные основы

общества эпохи модерна помогли Сперанскому обосновывать иерархическую структуру субъекта сословного права и необходимость законодательного закрепления — как двух

комплексов правомочий: «общих прав», принадлежащих всем российским подданным, нескольких групп «специальных прав», которые законодатель мог предоставить только некоторым «классам». «Общие права» были крайне немногочисленны, специальные (которые в Своде законов будут названы «права состояния») — более разнообразны по видам и объему. В отличие от современного права, которое утверждает общую правосубъектность в конституционно-правовом институте прав человека и гражданина, правосубъектность подданных российского императора определялась признанием законодателем исключительных правовых привилегий одних юридических групп за счет градации ограничений общей правосубъектности большинства населения империи. Создатель Свода законов прямо указывал, что «из различия прав гражданских, общих и особенных, возникает различие состояний, различие, которое по самой необходимости допустить должно»32. Таким образом, по Сперанскому, в государстве, законодательно отменившем личную несвободу, юридическая свобода, по крайней мере, на некоторое время, будет по-прежнему иерархически градуирована, а ее конкретный объем будет определяться сословнослужебным статусом лица. Для автора Плана, как и для многих его современников, не юридическое (формальное) равенство, а минимальное обеспечение материального благополучия простого народа («низших сословий») являлось главным ориентиром социальных реформ. Сперанский подчеркивал, что в России «участь крестьянина, отправляющего повинности по закону и имеющего в возмездие свой участок земли, несравненно выгоднее, нежели положение бобылей, каковы все рабочие люди в Англии, во Франции и в Соединенных Штатах», а копирование опыта зарубежных стран в России привело бы к «безмерному отягощению участи крестьянина» и «великой расстройке» земледелия33. Подобное отношение к опыту решения земельно-аграрного вопроса в некоторых западноевропейских государствах звучало рефреном во всех «крестьянских» проектах XIX в.

Понятие политической свободы у М. М. Сперанского сводилось к активному и пассивному избирательному праву, оно также получило многоуровневую структуру. Логически связывая неравенство в гражданских и политических правах, Сперанский не считал необходимым предоставлять политические права всем российским подданным, а потому рационально

. План всеобщего государственного преобразования ... С. 58.

обосновал необходимость введения имущественного ценза. Не усматривая ценности в формально-юридическом равенстве, он не понимал, как могут защищать собственность лица, ее не имеющие, например, «бобыли», и ради чего подданные, не имеющие собственности, будут принимать законы, ограничивающие налоги на имущество. Собственники, по его мнению, — более надежные и ответственные носители политических прав, поскольку «само приобретение собственности в обыкновенном порядке предполагает разум и трудолюбие». Сперанский не сомневался, «что люди, имеющие собственность, все без различия должны быть допускаемы к участию в правах политических. Но, если вместе с ними допустить к сему участию и людей, собственности не имеющих, тогда голос и суждение сих последних по числу их, без сомнения, возьмет перевес, и, следовательно, все избирательные силы народа перейдут в руки тех самых, кои наименее в доброте сих выборов имеют участия и наименее способов к правильному их усмотрению». Такой политический режим Сперанский называл «охлократией»18. Ограничение политических прав следовало распространить и на лиц определенных профессий, «кои по образу жизни и воспитания не позволяют предполагать ни довольно разума, ни столько любочестия, чтобы допустить людей ими занимающихся], к участию в составлении закона. Таковы суть состояния домашних слуг, ремесленных и рабочих людей и поденщиков, хотя бы они и имели собственность, в капиталах состоящую». Что касается права быть избранным в предста- ви-Еельные органы, то здесь ограничения должны быть более существенными, а имущественный ценз, как и в других странах, более высоким, чем для участия в голосовании19. Как известно, эти идеи Сперанского впервые вошли в тексты законов только спустя десятилетия.

«Переходная модель» юридической свободы российских подданных, по-Сперанскому, представляла собой три взаимосвязанных иерархически соподчиненных уровня, которые можно обозначить как «базовый», «специальный», «исключительный». К первому относились личные и имущественные гражданские права, принадлежащие всем российским подданным: право претерпевать наказание только по решению суда; право привлекаться к исполнению служебных обязанностей только по закону, а не по произволу; право собственности (за исключением населенных земель); право (и обязанность) исполнять «вещественные повинности» только по закону (уплата налогов) или договору (гражданские обязательства). Ко второму уровню «юридической свободы» относились особенные права,

обусловленные специальной подготовкой лица к обладанию ими: право привлекаться только к специальной службе, установленной законом, не подвергаться «общей очередной службе» (здесь у Сперанского смешиваются трудовые и служебные права и обязанности); право приобретать недвижимую населенную собственность с обязанностью «управлять ею не иначе как по закону». К третьему уровню были отнесены права политические, доступ к которым открывался соответствием определенному имущественному цензу. После упразднения крепостного права (предоставления личной свободы помещичьим крестьянам и дворовым) юридическая структура населения России должна была, согласно Плану 1809 г., включать три «состояния» (дворянство, «людей среднего состояния» и «народ - рабочий»), объем прав и свобод которых, как и возможности межсословной мобильности, будут установлены законодателем. В целом трактовка юридической свободы, предложенная Сперанским в начале XIX в., характерна для правовой идеологии, соответствовавшей переходному состоянию общества от традиционного земледельческого уклада к основам индустриального развития.

В 1809 г. Сперанский включал в перечень дворянских прав личные имущественные и неимущественные права, свободу выбора хозяйственной деятельности без потери сословного статуса, «специальные» права — выбор вида государственной службы (гражданской или военной) продолжительностью не менее 10 лет; приобретение недвижимых населенных земель и управление ими на основании закона, а также исключительные (политические) права: избирать и быть избранными «не иначе как на основании собственности». Он разделял потомственное и личное дворянство, относя к последним детей потомственных дворян до завершения ими прохождения обязательной 10-летней государственной службы, а детей личных дворян относил к «людям среднего состояния». Переход из личного в потомственное дворянство планировалось производить не автоматически, а по рассмотрению всех «особенных заслуг» лица и удостоверению их специальным дипломом, выданным императором. Уклонение от службы влекло прекращение потомственного дворянства и превращение его в личное, а полная потеря дворянских «прав состояния» могла стать только результатом утвержденного судебного приговора, влекущего публичное наказание, либо перехода дворянина «в класс людей рабочих»30. Многие из предложений Сперанского, корректировавших сословный правовой статус дворянства, нашли отражение в законодательстве первой половины XIX в. Автор Плана особое внимание уделил правам «среднего состояния», общим свойством которого являлось обладание «недвижимой собственностью в известном количестве»20. «Средний класс» должен был стать главной опорой власти, а его формирование в аграрном обществе могло проходить, в основном, за счет крестьян. В правовом статусе лиц «среднего состояния» проектировались общие гражданские права (без «особенных прав», т. е. дворянских привилегий), «служебные» права и обязанности, устанавливаемые отдельными законами (например, обязанность уплаты установленных законами повинностей, право заниматься по своему выбору промышленной или торговой деятельностью, получать «выслугой» личное дворянство на государственной службе после исполнения «специальных служебных обязанностей»), политические права, обусловленные наличием имущества в частной собственности (ценз). Основным источником роста «среднего класса» в России Сперанский считал юридически свободное крестьянство, и еще до отмены личной крепостной зависимости предлагал принять законодательные меры, направленные на расширение возможностей некрепостных крестьян приобретать недвижимость в собственность. Об этом свидетельствует содержание представленных в Комитет 6 декабря 1826 г. проекта закона о состояниях и записки «о людях крепостного состояния», где выдвигалась идея двухэтапной крестьянской реформы (преобразование управления казенными крестьянами и реформирование по этому образцу отношений полі мещиков и крестьян)21. В Комитете 9 декабря 1828 г. более широко звучали идеи «устроить государственных крестьян наподобие городского сословия», ввести семейное землепользование, организовать переселения государственных крестьян или применить к ним опыт управления удельным сектором аграрной экономики, как предлагал в своем проекте министр финансов Е. Ф. Канкрин. Е1о «могучего ума Сперанского оказалось недостаточно, чтобы перевоспитать Киселева», будущего первого министра государственных имуществ, и оппонент Сперанского и Канкрина добился отклонения их проектов, противопоставив легистскому либерализму эпохи Александра I новое видение «крестьянской свободы» как объекта государственного администрирования и попечительского «гувернементализма»22.

На нижнем уровне социально-правовой лестницы после упразднения личной крепостной зависимости, по замыслу Сперанского находились бы

российские подданные — «все помещичьи крестьяне, мастеровые, их работники и домашние слуги». Этому «народу рабочему» предоставлялись только общие гражданские права, но приобретение недвижимого имущества открывало для них возможность перехода на уровень «среднего состояния» (после исполнения всех обязательств по «рабочему состоянию»)23. Великий реформатор, проектируя различные правовые формы «социальных лифтов», подчеркивал постепенность процесса расширения границ юридической свободы российских подданных. Он указывал, что «те самые лица, кои по положению не имеют прав политических, могут их желать и надеяться от труда и промышленности», приобретая недвижимость и личное дворянство24.

Легизм Сперанского, унаследованный от реформаторов XVIII в., вызывал стойкую негативную реакцию его авторитетных современников и потомков. Ее суть наиболее емко выразилась в формуле Н. М. Карамзина — «не формы, а люди важны». Во второй половине царствования императора Николая I «градуированную» переходную модель юридической свободы отрицали и в рядах «московских славянофилов», и среди сторонников «партии петербургского прогресса». Все законодательные проекты Сперанского «общественное» (славянофильско-народническое, «почвенническое»), направление в отечественной историографии оценивало как нечто поверхностное, вторичное, иллюзорное. Мнение В. О. Ключевского, полагавшего, что Сперанский «был способен к удивительно правильным политическим построениям, но ему туго давалось тогда понимание действительности, т. е. истории», что «приступив к составлению общего плана реформ, он взглянул на наше отечество, как на большую грифельную доску, на которой можно чертить, какие угодно, Математически правильные государственные построения», до сих пор рефреном звучит в научных работах25.

Ключевский подчеркивал неосуществимость, удаленность проектов Сперанского от «действительных потребностей и наличных средств» России, а в программе «уравнения русских сословий перед законом», предложениях об «освобождении русских крестьян без земли», о разделении властей и выборности представительных органов от «сельской волости» до Еосударственной думы он увидел только следы политических идей XVIII в. «о воле народа как истинном источнике власти» и, в то же время, торжестве аристократии, устроенной «наподобие английской». Примечательно, что содержание проектов Сперанского Ключевский в своих лекциях не освещал26, а полностью План государственных реформ 1809 г. был опубликован только в 1905 г. Упреки славянофилов, почвенников и народников, адресованные Сперанскому, для которого «общим разумом преобразования» государственного строя России и общественных отношений, являлся принцип законности власти и систематизированное имперское законодательство27, — одного порядка с содержанием критики А. И. Герценом и К. Д. Кавелиным «гувернементалистской» позиции Б. Н. Чичерина на рубеже 1850—1860-х гг., речь о которой пойдет далее.

Но историку права сегодня трудно не оценить усилий М. М. Сперанского в становлении «государственно-организованного» права в России первой трети XIX в. и формализации в России правосубъектности, как «родовой связи лица с правопорядком». Развивая легистскую традицию, заложенную в предшествующем столетии, он не дистанцировался от реальной правовой жизни, а стремился к ее рационализации, проектируя поэтапную унификацию многоуровневой системы сословных правовых статусов и ее трансформацию в новое качество, основанное на подлинной всеобщности действия правовых принципов. В этом позиция Сперанского принципиально не отличалась от других либеральных легистских проектов его современников (Д. А. Гурьева, Е. Ф. Канкрина, Н. С. Мордвинова,

Н. И. Тургенева и др.) и во многих положениях перекликалась с умеренными проектами декабристов28.

Компаративный подход к оценке правовых средств эволюции правосубъектности российских подданных в проектах российских «леги- стов» первой трети XIX в. показывает, что М. М. Сперанский мыслил в общем русле континентальной легистской традиции реформаторства. Наиболее близкий российским реалиям «прусский путь» буржуазной модернизации, проложенный реформами Штейна—Гарденберга в 1807—1813 гг. в Пруссии, не предполагал одномоментной отмены форм сословного права, но базировался на развитии общегражданских институтов (в первую очередь, частной собственности на землю

и бессословного самоуправления). Известный немецкий ученый и дипломат Вильгельм фон Гумбольдт, близко знакомьте лидером прусских реформ Карлом фон Штейном, видел в сохранении сословно-представительных учреждений в конституционном устройстве немецких государств одну из переходных государственно-правовых форм. Сословные конституции немецких земель, по Гумбольдту, должны были обязательно содержать нормы, закреплявшие базовые естественные права личности (право на личную безопасность, право на частную собственность, свободу вероисповедания). Он подчеркивал, что в прусском государстве эти права на деле фактически существуют, но не зафиксированы юридически, в то время как «формальная сторона, столь же необходима, как и содержательная, не только с точки зрения непосредственной цели, но и, главным образом, обратного воздействия на характер народа, которому, чтобы он нерушимо и принципиально повиновался закону, следует предоставить в качестве нерушимого принципа право, вытекающее из закона»40. Таким образом, с точки зрения легистско-этатистского либерализма эпохи заката сословного и роста общегражданского права, сословность не только не являлась непреодолимым препятствием для начала юридического упорядочения социальных отношений средствами конституционно-правового регулирования, но не могла не стать его первым объектом.

Предложенная Сперанским конструкция сословной юридической свободы российских подданных и в России мыслилась в начале царствования императора Николая I в качестве важной предпосылки перехода к законодательному институту общегражданских прав и свобод, поскольку в ее частноправовом и публично-правовом компонентах содержались элементы, позволявшие развивать новые общегражданские институты29. После законодательной отмены «личной крепости» частновладельческих крестьян мера юридической свободы, по Сперанскому, в течение определенного периода по-прежнему была бы подчинена иерархическому «градуированию», но ее конкретный объем определялся бы не произволом землевладельца или чиновника, а законом в «сословно-служебном» статусе субъекта права. Данная трактовка юридической свободы в целом отвечала правосознанию российского общества и возможностям законодателя обеспечить действие предложенных норм и институтов,

а также соответствовала общему ходу аналогичных эволюционных процессов в ряде западноевропейских государств30.

Сословия как важнейшие юридические институты государственного права Российской империи не могли не сохранять свое значение до закрепления в «недрах» сословного законодательства и общественной практике новых общегражданских институтов, индифферентных к сословным различиям в формально-юридическом отношении, а потому всеобщих (например, институт частной собственности на землю или институт территориального бессословного, но, возможно, цензового, самоуправления). Сословный характер был присущ не только законодательству, но социальным отношениям в целом, а представления о социальных различиях между основными группами российского общества имели глубокие корни в народной жизни и правосознании31. Таким образом, правовые инновации на данной стадии эволюции правовой системы могли развиваться только в рамках сословной традиции, но не укреплять сословный строй, а внутри него создавать «ростки» будущего общегражданского правового пространства. Однако, как мы увидим далее, крестьянское законодательство после 1861 г. отразило принципиально иное содержание правовой инновации, предназначенной реформаторами для сельского населения земель российской короны.

Концепция трансформации сословной правосубъектности и юридической свободы, разработанная М. М. Сперанским, хотя и не была реализована полностью, но оказала значительное влияние на содержание и направленность юридической деятельности самодержавного государства в первой половине XIX в. При составлении Свода законов Сперанскому пришлось существенно модифицировать рассмотренную выше модель юридической свободы, отказавшись от глубокой разработки «базового уровня» гражданских прав (основы формального юридического равенства), выделения комплексов гражданских и политических прав, сосредоточившись на разработке юридической конструкции « »,

укрепившей сословный характер российского законодательства в условиях сохранения крепостного права.

Термин «права состояния» М. М. Сперанский использовал для юридического определения в Своде законов Российской империи сословной правосубъектности российских подданных. Единственным общесословным элементом в правовом статусе россиян второй трети XIX в. являлось их подданство. Всех российских подданных закон делил на две группы: «природных обывателей» («великороссы», «малороссы», «белороссы», т. е. так называемое «коренное население») и «инородцев» (некоренное население, ведущее оседлый или кочевой образ жизни)32. «Природные обыватели» подразделялись на «четыре главные рода людей» или четыре юридические «состояния», каждому из которых «монаршей милостью присваивались» разные по объему и содержанию права и устанавливались юридические обязанности: дворянское, духовное, городских и сельских «обывателей». Данные группы населения, отличавшиеся социальным происхождением, характером деятельности, правами и обязанностями, объемом правовой свободы, принято считать сословиями, однако в данном значении термин «сословие» в Своде законов употреблялся крайне редко33. В научном юридическом языке термин «сословия» прочно утверждается только к середине 1870-х гг.34.

Свод законов Российской империи закрепил смысл института сословной правосубъектности как установленной законом способности и возможности российского подданного иметь и осуществлять непосредственно сословные права и нести юридические обязанности. Сословная и личная правосубъектность соотносились как видовое и родовое понятия: обладать первой можно было, лишь обладая второй, но личная правосубъектность могла и не сопровождаться сословной, хотя такие случаи не являлись типичными. Таким образом, институт сословной правосубъектности охватывали не более Российской

империи, т. к. 20 млн крепостных крестьян и дворовых людей в первой половине XIX в. считались по закону35, фактически остава

ясь вне прямого действия российского законодательства. Наличие этой категории юридически бесправных лиц служило главным препятствием для перехода на всеобщую основу гражданской правосубъектности, но не означало отказа от формирования юридических предпосылок к этому в другой части российского землевладения — на землях российской короны.

Разработанный М. М. Сперанским институт «прав состояния» недостаточно оценен в контексте общей эволюции российского права. Между тем он стал одной из первых общих систематизированных юридических форм, призванной унифицировать и рационально организовать обширный массив правовых норм, содержавшийся в обычаях, традиции, отдельных правовых актах, судебной и административной практике. Играя в истории отечественного права переходную роль, он намечал вектор развития основ многих бессословных институтов.

Итак, Свод законов признал два общих для всех сословий источника приобретения «прав состояния»: рождение (через переход сословного статуса от отца к законным детям) и брак (через передачу сословного статуса супруга по общему правилу: «муж высшего состояния сообщает право сего состояния жене...»36). Для отдельных сословий и «званий» устанавливались также особые источники правовых статусов. Личная дворянская правосубъектность приобреталась пожалованием от императора, выслугой до восьмого класса действующих гражданских служащих или до звания обер-офицера — для военнослужащих, в результате награждения российским орденом (до 1826 г. — только для лиц духовного или купеческого сословия)35'. Добровольные переходы в дворянское «состояние» (в отличие от всех иных) не допускались. Сословная правосубъектность городского обывателя приобреталась помимо рождения и брака путем добровольного перехода из другого «состояния» гго установленным правилам, «припиской» к городскому обществу (для лиц, имеющих «право или обязанность избирать род жизни»), путем усыновления городским обывателем «подкидыша», сироты «всех податных званий» или воспитанника городских обывателей. Детей, усыновленных иностранцами, не принявшими российское подданство, автоматически записывали в мещане. Условия приобретения сословной правосубъектности «свободных сельских обывателей» будут рассмотрены в соответствующем параграфе. Поступление на военную службу, как добровольное, так и по рекрутскому набору, изменяло правосубъектность выходцев из податных категорий населения50.

Полная дееспособность или «реализация прав состояния полной силы» по закону наступала в 16 лет - для поступления на службу, в 18 лет для мужчин и 16 лет для женщин - для вступления в брак, в 17 лет и 21 год - для заключения сделок (соответственно - с «попечительством» и самостоятельно). Право свидетельствовать в суде по уголовным и гражданским делам свободные российские подданные получали в 15 лет. Избирательная сословная праводееспособность для дворян наступала в 21 год, для «свободных сельских обывателей» — в 25 лет37.

По закону «права состояния» могли быть ограничены («приостановлены») вследствие «душевных недугов» («по безумию и сумасшествию») или безвестного отсутствия (лица «свободных состояний, не записанные в подушный оклад», признавались безвестно отсутствующими, если о них не имелось сведений в течение 10 лет, а лица из податных сословий - с момента последней ревизии). Безвестно отсутствующими считались лица, выехавшие по паспортам за границу, но не вернувшиеся в установленный срок (5-летний для дворян и 3-летний для других сословий)38.

Юридические возможности социальных перемещений как внутри сословий, так и между ними были весьма ограничены, сопровождались административными барьерами и зависели от усмотрения других лиц. Например, допускавшиеся законом добровольные переходы внутри самой массовой социальной группы - российского крестьянства, до отмены крепостного права были редкостью: крепостных крестьян должен был отпустить помещик (как правило, за высокую плату), государственные или удельные крестьяне должны были получить разрешение верховной власти. Браки внутри сельского сословия требовали согласований между помещиками, административным начальством или сельскими обществами.

Институт «прав состояния», в первую очередь, - совокупность корпоративных (сословных) прав, отличавшихся для каждого свободного сословия по содержанию, но близких по форме. Так все сословия по закону имели право составлять отдельные общества (дворянские, религиозные, городские, сельские) и управлять делами этих обществ на выборной основе. Общества представляли собой местные сословные корпорации, дейр'гвовавшие на территориях губерний, уездов и городов. Членам всех сословных обществ были предоставлены права на участие в собраниях обществ, избрание органов (и избрание в органы) общественного управления, право контроля деятельности выборных органов, расходования ими общественных средств, принятия на собраниях общества решений об административных и дисциплинарных наказаниях членов общества за проступки, предусмотренные законом, и исключении из членов общества «за дурное поведение». Члены сословных обществ пользовались специальным (как преимущественным перед членами других сословий) правом заниматься «профильным» для данной корпорации видом деятельности (например, у дворян — это управление населенными землями и служба в уездных и губернских органах; для горожан — это торгово-промышленная деятельность в своем городе; для крестьян — земледелие и сельское хозяйство). Членам городских и сельских обществ было предоставлено право — принимать в состав обществ новых членов. Корпоративные и личные права «сельских обывателей» не распространялись на частновладельческих крестьян39.

Сословный характер правосубъектности российских подданных в первой половине XIX в. ярко проявился в законодательном закреплении не только прав, но и юридических обязанностей сословных и основных вну- трисословных групп. Дифференциация российских подданных по их обязанностям перед государством отражалась, прежде всего, в разделении населения на податные и неподатные разряды и была обусловлена, как и «служебный» характер сословий в России, историческими особенностями развития государства. К группам населения относились

дворяне, духовенство, купцы и именитые граждане, к — абсо

лютное большинство российских поданных — мещане и крестьяне всех групп. Основной обязанностью податного населения являлась уплата податей и исполнение многочисленных повинностей в отношении государства и своего общества. Податная (налоговая) правосубъектность «свободных сельских обывателей» была непосредственно связана с их административной правосубъектностью (подведомственностью). Эта связь, как будет показано далее, обусловливала многочисленные ограничения «прав состояния» свободных сельских обывателей в первой половине XIX в.

Общей юридической обязанностью всех свободных сословий являлась служба «по общественным выборам» (на выборных должностях сословного самоуправления), которая регулировалась Уставом о службе, размещенном в третьем томе Свода законов. Все сословия были обязаны подчиняться выборным должностным лицам, выполнять принятые обществом решения, участвовать в организации опеки и попечительства в отношении малолетних, больных и престарелых членов своего общества и др. Таким образом, корпоративные сообщества, хотя и в разном объеме, но выполняли важные функции в сфере сословного самоуправления, тесно связанного с местными нуждами. Население России, разобщенное по сословному признаку, не было полностью отчуждено от социального управления на местах, хотя выходцы из различных «состояний» не имели к нему равного доступа. По мере расширения функций государства сословные корпоративные институты все более вовлекались в их исполнение, бюрократизируясь и превращаясь в часть исполнительнораспорядительного аппарата местного управления и правоохраны. Право сословного самоуправления, торжественно дарованное свободным сословиям Екатериной II, к середине XIX в. приобрело двойственный характер корпоративного права-обязанности, и участие свободного населения в управлении делами своих корпораций (дворянских, городских, мещанских, сельских) повсеместно воспринималось как исполнение (часто принудительное) обременительной обязанности, а не осуществление свободного личного выбора. Иерархически соподчиненная социально-правовая структура общества и общей правосубъектности российских подданных проявлялась в «ранжировании» доступа населения не только к управлению, судопроизводству, но и торгово-промышленной, интеллектуальнокультурной деятельности.

Юридическое закрепление законодателем принципа иерархического («вертикального») соотношения «прав состояния» и сословных (общих) правовых статусов, в целом адекватное социальной стратификации и легитимированное в общественном правосознании, позволяло применять механизмы «вертикального перемещения» человека по сословной лестнице сверху вниз в целях наказания. Согласно российскому уголовному законодательству второй четверти XIX в. самые тяжелые наказания - смертная казнь, ссылка на каторжные работы, ссылка на поселение в Сибирь, ссылка на Кавказ - имели и обязательный сословный эквивалент - лишение прав состояния. Оно производилось только судом и приравнивалось к смерти осужденного (юридический синоним этого наказания — «политическая смерть» использовался в юридической практике с 1620-х гг.). Лишение прав состояния в сословном праве приводило к потере не только дееспособности, но фактически - и правоспособно- сти/'Закон устанавливал, что «имущество лица, лишенного прав состояния, переходит к его законным наследникам так же, как и после смерти естественной»00; оно влекло полный разрыв осужденного с естественной социальной средой, прекращение родительских, брачных «всех прочих прав, основанных на связях родства или свойства»01. Как самостоятельное наказание лишение «прав состояния» применялось в ряде случаев нарушения режима пребывания за границей (невозвращение в страну по требованию российских властей «природных российских подданных», законно пребывающих за границей, или выезд их за границу

на постоянное жительство без разрешения императора). Закон указывал, что- такие преступники «как бы умирали» для монарха и государства. Лишение «прав состояния» носило личный характер и не распространялось на ближайших родственников, если их виновность не была доказана. Супруга (супруг) и дети осужденного сохраняли «права состояния» и в том случае, когда добровольно следовали за ним в ссылку. Полное или частичное восстановление «прав состояния» осужденного, зависело только от усмотрения императора02.

В российском праве широко применялись и более мягкие варианты наказаний сословного характера, сопровождавшие первые четыре рода исправительных мер общественного воздействия. Содержание этих наказаний заключалось в потере виновным лицом всех или некоторых «особенных прав и преимуществ, лично или по состоянию осужденного ему присвоенных»03. Эта группа наказаний не лишала человека его базового сословного статуса, семейных и имущественных прав, но влекла потерю лицом почетных титулов, чинов, знаков отличия, права поступать на государственную или общественную службу, записываться в гильдии, свидетельствовать в гражданском суде, быть поверенным, опекуном или попечителем. Решение о лишении этих «особенных» прав также принималось в судебном порядке.

В административном порядке допускалось ограничение «прав состояния», но в основном, в отношении «низших» или податных сословий ** в полицейских целях. Например, во второй четверти XIX в. после издания Устава о ссыльных (1822 г.), разработанного М. М. Сперанским, было восстановлено право городских и сельских обществ наравне с помещиками удалять с места постоянного жительства лиц «дурного поведения». Попадая в разряд ссыльных такие лица не теряли «права состояния», но лишались ряда личных и корпоративных «прав и преимуществ»04. В городах в пятую, самую низшую в иерархии городских обывателей, «рабочую» группу в административном порядке попадали правонарушители, которых нельзя было по каким-то причинам напрямую удалить из города, «приписав», например, к крестьянскому обществу, отдав в армию или отправив в административную ссылку. В эту группу «неблагонадежных» горожан зачислялись лица иностранного происхождения, «из неспособных к военной службе дурного поведения», которых городское общество отказывалось принимать в свои члены, а также те горожане, кого принудительно записывали «в рабочие люди за пороки их и неисправный платеж податей и других сборов»05.

Разумеется, «рабочее сословие» формировалось не только из маргиналов и привлеченных к корпоративной юридической ответственности горожан, но законодатель в 1830-е — 1850-е гг. намеренно определил правовой статус «рабочего сословия» как самый низкий среди населения городов. Не будучи членами городских обществ, они не могли участвовать в городских собраниях, пользоваться корпоративными правами «городских обывателей». Повысить свой правовой статус и вступить в члены городских мещанских обществ они не могли, как правило, из-за высокого имущественного ценза (обладание недвижимостью в городе). В лучшем случае, они «приписывались» к какому-то цеху и приобретали статус ремесленников или цеховых людей, но эти «состояния» не наделялись законом особыми сословно-корпоративным правами.

Появление подобных норм в российском праве второй четверти XIX в. показывает отношение власти к социальному облику рабочих и способам формирования этого нетипичного для традиционного общества «состояния людей в государстве». Накануне отмены крепостного права термин «пролетариат» и опасность «пролетаризации» десятков миллионов крестьян вызывали в российских реформаторских кругах устойчивый страх и воспринимались ими как наибольшая угроза социальной стабильности и внутренней безопасности государства. Аналогичное отношение прослеживается и в позиции российских дворянских либералов периода подготовки Великих реформ. Исторически ошибочная оценка социальной роли крестьянства в процессе модернизации традиционного аграрного строя российского общества помешала законодателю объективно оценить и перспективы развития «рабочего

сословия» в России.

Помимо четырех основных «состояний» (сословий) российские подданные в силу разных обстоятельств, предусмотренных законом, могли попадать в промежуточные или маргинальные группы (например, ссыльных разных разрядов, военнослужащих, отставных нижних воинских чинов, казаков и проч.). При проведении «ревизий» (переписей) населения

совершалось множество ошибок, бывали случаи, когда крестьян неправомерно «присваивали в крепость», т. е. объявляли крепостными (как правило, это происходило при переходе прав собственности на населенную землю). Закон позволял, если только утрата прав не была связана с осуждением лица за совершение тяжкого преступления, «отыскивать» утраченные «права состояния», т. е. восстанавливать правосубъектность, обращаясь в соответствующие государственные органы. Дела по «отысканию» прав состояния не имели давности00.

Законодательный институт «прав состояния» весьма активно пользовался властью в качестве инструмента сословной правовой политики, но важность сословно-правовой дифференциации российских «природных обывателей» по «правам состояния» затмевалась официальным разделением миллионов российских крестьян на «свободных» и «несвободных», а существование юридически несвободного «крепостного состояния» миллионов российских подданных рассматривалось властью и всей реформаторской мыслью как главный тормоз на пути к новым юридическим формам бессословного права.

Свод законов, как бы ни относиться к замыслам его создателя, обеспечил сословию как важнейшему институту государственно-правовой природы, закреплявшему социальные функции сословных групп, их правовой статус, источники его приобретения и условия прекращения, место сословно-корпоративных организаций (обществ) в социальном управлении, формы их взаимодействия с государством и т. д., ключевое положение в российском праве первой половины XIX в.

Юридический институт сословий отражал основные ценностные установки российского общества первой половины XIX в., опирался на сословную правовую культуру и правосознание07, но его трансформация в общегражданские институты прав и свобод, общего правового статуса личности, не могла осуществляться без участия государства, обеспечивающего своей правоустанавливающей, правоприменительной и правосудной деятельностью координацию правовых интересов властных субъектов, сословных социальных групп и личности.

Научный анализ института «прав состояния» и юридических свойств сословного права начался в отечественном правоведении только в пореформенный период08. Видный правовед А. Д. Градовский не только систематизировал нормативно-правовой и исторический материал о четырех основных сословиях в России, но и попытался выделить инвариантный перечень прав российских подданных, в который включил; «а) признанные законом меры к ограждению личных и имущественных прав всех и каждого; б) те формы, в которых ... может проявляться деятельность отдельного человека как в области экономической, так в области умственной и религиозной»09.

К общим правам Градовский отнес права личности, на судебную защиту со стороны «своих естественных судей», на привлечение к уголовной ответственности только по приговору суда на основании уголовного закона, на процессуальные гарантии правосудия; права на неприкосновенность имущества. Сложнее ему было выделить такие общие свободы как свобода передвижения («перемена оседлости»), и он констатировал, что «Россия осталась в этом отношении на степени развития полицейского государства», свобода предпринимательской деятельности («право торговли и ремесел»), печати, совести (вероисповедания»), которые не могли получить тогда полных демократических гарантий или сохраняли пережитки сословного периода7". Градовский считал, что до унификации сословных обязанностей еще далеко, поскольку законодатель не внес принципиальных изменений в действующий институт сословий71, по-прежнему существенно разделявший российских подданных на наследственные группы72.

Только к концу XIX в. российская правовая мысль четко осознала опасность как увлечения абстрактной естественно-правовой идеей, так и наивной убежденности в исключительных способностях самодержавного легального нормотворчества спроектировать и осуществить любую «революцию сверху»: Н. М. Коркунов, вспоминая замечание Гегеля о том, что многие юристы конца XVIII—XIX вв. писали о государстве и праве «так, как будто их еще нет и не было, как будто еще надо решить, быть им или нет» (Р. Моль), заметил, что общественные науки призваны быть не «судьею фактов», а объяснять их, не гадать о том, каким быть государству,

68 См.; . . Начала русского государственного права...;

. Об ограничении гражданской правоспособности по состояниям и званиям // Собр. соч.: в 4 т. - СПб., 1904. - Т. 2. - Стб. 651-653; . . Общее

государственное право. — М.: Зерцало, 2006; и

. Начала русского государственного права ... С. 282. 70

Там же. С. 282-339. 71

Там же. С. 339-347. 72

Там же. С. 347-354.

а исследовать, почему оно таково, каким представляется в действительности. Коркунов призывал не бояться ущемления личной свободы в ходе неизбежного «расширения государственной деятельности», поскольку абсолютная свобода личности невозможна, а стремиться к новому (правовому) типу государства, которое обеспечит подлинное юридическое равенство членов общества40. '

Если помнить, что в начале XIX в. главной проблемой российского законодателя являлось преодоление юридическими средствами легального «рабства» (крепостного права), а в 1880-е гг. Б. Н. Чичерин уже указывал на необходимость борьбы с другой опасностью — социализмом с его идеей борьбы за «общественную свободу», которая «ведет к поглощению всей частной сферы общественною и к пожертвованию личной свободы общественным требованиям»41, нельзя не задуматься о юридических механизмах, не позволивших в России на протяжении XIX столетия сформировать прочные основы нового общегражданского статуса личности на месте юридической конструкции сословной правосубъектности, т. е. завершить выполнение важного условия программы модернизации традиционного »

аграрного общества.

Подводя итог, отметим, что понятие правосубъектности в российском праве первой половины XIX в. было обусловлено общими v закономерностями эволюции национальных правовых систем на завершающем этапе развития традиционного общества. Юридическое содержание правосубъектности российских подданных на стадии до- индустриального общества определялось фрагментированностью действия правовых принципов свободы и формального равенства, что допускало лишение значительной части общества свойств юридической личности. Формальное юридическое равенство признавалось только между членами отдельных иерархически соподчиненных сословных групп, юридическая свобода также отличалась сословным характером. Общая правосубъектность в российском праве первой половины XIX в. как «родовая связь лица с правопорядком» была представлена как иерархически «градуированная» совокупность правосубъектности сословий, повторявшая «ступени» социальной структуры традиционного общества и служившая основой системы привилегированных, по- лупривилегированных, непривилегированных правовых статусов российских подданных. Но формирование новых свойств общегражданской правосубъектности могло протекать только на наличной сословной социально-правовой основе через рационализацию правового воздействия законодателя на патриархальные общественные отношения. Преодоление свойств российского сословного права и его трансформация в общегражданское были связаны, в первую очередь, с решением так называемого «крестьянского вопроса», а основным источником модернизации традиционного общества и роста нового «среднего класса» в России должны были стать юридически свободные сельские обыватели. От выбора правовых средств реформирования их правосубъектности напрямую зависела дальнейшая судьба российского общества в целом. 1.2.