РАЗДЕЛ I ДРЕВНЕРУССКОЕ ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО B ПЕРИОД ПОЯВЛЕНИЯ РУССКОЙ ПРАВДЫ

Славянские племена в VI - начале VII в. расселяются из Поду- навья на территории Восточной Европы - от Карпатских гор на западе до Днепра и Дона на востоке и до озера Ильмень на севере.

Процесс колонизации славянскими племенами Восточной Ев­ропы, миграционные и переселенческие процессы способствовали постепенному разрушению общинной и родовой изоляции, наруше­нию стабильного функционирования общественных институтов ро­доплеменной системы - племенного народного собрания, войска, института вождества и старейшин, которые обеспечивали само­управление племени, его независимость и военную безопасность. Тем не менее, племя было наиболее стабильной социальной органи­зацией в условиях разлагающегося родоплеменного строя. Образо­вание государства, изменение правовой системы, норм поземельной собственности были процессами взаимообусловленными и взаимо­связанными. Родоплеменной строй сменяется в несколько этапов

’Подробнее см.: Свердлов М.Б. Современные проблемы изучения генезиса феода­лизма в Древней Руси // Вопросы истории. 1985. № 11. С. 69 - 93; Трубачев O.H. Этногенезис и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. Изд. 2-е, доп. М., 2003. С. 12 - 170; Свердлов М.Б. Становление феодализма в славян­ских странах. СПб., 1997. С. 106 - 130, 176 - 188; Хабургаев Г.А.

феодальными отношениями, но процесс их генезиса остается до сих пор остро дискуссионным в историографии[11].

Л.В.Черепнин справедливо отмечал, что "генезис феодализма начинается в рамках предшествующей формации; если дело идет о Руси, то - первобытнообщинной". Истоком феодализма было "ок- няжение" (подчинение власти князя - военного предводителя) тер­ритории соседних общин и превращение дани в феодальную ренту .

Именно племена в качестве многочисленной и в военном от­ношении сильной организации обеспечивали безопасность славян, а не роды - экзогамные группы кровных родственников, ведущих свое происхождение по одной линии, носящих общее родовое имя, вхо­дящих в состав своего племени. Племени принадлежала и занимае­мая территория, а также верховное право собственности на подкон­трольные земли. C развитием производительных сил, выделением ремесла, разделением общества на классы, ростом имущественных и социальных различий, разложением рода произошло оформление аллода - индивидуального владения свободного общинника земле­дельца. Свободным земледельцам-общинникам («людям») предстоя­ло встретиться с организованным натиском формирующегося прежде всего из племенной знати и княжеской дружина класса феодалов[12].

0 племенных владениях периода заселения Восточной Европы говорят летописные данные, за территориальными владениями за­креплялись племенные названия. Деление племени на роды преду­сматривало внутри племен починенную земельную собственность.

Картографирование восточнославянских археологических памятников VIII - IX вв. позволяет установить их компактную группировку по бассейнам рек Рось, Южный Буг, Днестр, Днепр и др. Географическое соотнесение указанных археологических па­мятников (отдаленных друг от друга значительными пространства­ми) с летописными известиями позволяет связать их с определен­ными восточнославянскими племенами: полянами, древлянами, ду­лебами, бужанами, волынянами, уличами, тиверцами, хорватами[13].

М.Б. Свердлов пишет: «Итак, сравнительно-исторические на­блюдения, теоретические исследования и данные «Повести времен­ных лет» не позволяют предполагать ни родовую земельную собст­венность, ни ее паритетное существование с племенной собственно­стью. Напротив, эти материалы свидетельствуют о племени как вер­ховном собственнике земли и о наличии различных видов подчинен­ной общинной собственности. Именно принадлежностью к племени, а не к роду определялись права индивида при племенном строе»[14].

B IX - XI вв. у восточных славян в результате социально- экономического развития и политической активности киевских кня­зей образовалось Древнерусское государство. Политогенез у восточ­ных славян в главных чертах достаточно хорошо исследован в рабо­тах отечественных историков LX в. Остановимся на главных выводах.

B Древней Руси в IX - XI вв. органы племенного самоуправле­ния и демократические выборы должностных племенных лиц были заменены системой государственного управления, во главе с князем[15]. Постепенно складывается социальная иерархия: князья, бояре, кня­жьи мужи, в доменах которых эксплуатировалось феодально­зависимое население. Дружина, находившаяся на службе князя, была инструментом насилия, реализовавшим господство этой системы. B то же время происходил слияние этой иерархической системы с во­енным аппаратом управления. Бояре и княжьи мужи входили в стар­шую дружину и становились членами высшего звена государствен-

ного управления - посадниками, воєводами, тысяцкими. Из членов младшей дружины формировались кадры низшего и среднего звена государственного управления: отроки, детские, мечники. Это круг должностных лиц существенно расширяется в XI веке: ябетники, ем- цы, вирники, подъездные, биричи, - поэтому нельзя сводить систему управления только к дружинному аппарату. Данная система полити­ческого, административного и судебного управления состояла из лю­дей, непосредственно не занятых в процессе материального произ­водства и осуществлявших взимания и перераспределение поступле­ний от налогов, судебных вир и продаж.

Процесс политогенеза в период реформ Ольги, Владимира, создания Русской Правды происходил особенно активно, как строи­тельство аппарата государственного управления. B результате сло­жился централизованный княжеский аппарат управления, который полностью контролировал государственную власть в стране. Он поставил под свой контроль или аннулировал институты управле­ния и самоуправления, обеспечив полное политическое господство князьям, боярам и княжим мужам, владельцами домениальных хо­зяйств и господам феодально-зависимого населения, посредством иерархической социальной системы и подчиненного администра­тивно-судебного аппарата.

Реализация социального господства и политической власти феодалов нашла выражение не только в институтах государствен­ного управления и юридической системе наказаний, карающей за нарушение собственности и общественных отношений зависимо­сти, но, главное, в осуществлении верховного права земельной соб­ственности, которое раньше принадлежало племени и осуществля­лось через племенные органы управления.

Однако процесс перехода к новой формационной ступени у восточных славян продолжает быть темой острых дискуссий. М.Б. Свердлов считает, что переход к раннефеодальным отношениям шел через разложение родоплеменных отношений на их позднем этапе развития[16]. Другие исследователи с 60-х гг. XX в. предлагают поставить вопрос иначе: переход к феодализму шел через рабовла­дельческую формацию, или по крайней мере «рабовладельческий уклад»[17]. Рабами на Руси выступали «холопы». В.И. Горемыкина находила такую формацию на Руси и в Западной Европе[18].

А.А. Зимин и П.А. Пьянков усматривали в холопах рабов, харак­терных для рабовладельческой формации[19]. И.Я. Фроянов наиболее последовательно отстаивал тезис об архаичности уклада жизни вос­точно-славянских племен и энергично настаивал на существовании довольно долго в Древней Руси института рабства[20]. B работах этого направления не акцентировался взгляд на том, что рабство у славян носило ограниченный и патриархальней характер.

И.Я. Фроянов в своих работах подчеркивал, что явление вот­чины было «каплей в море свободного крестьянского землевладе­ния» и поэтому спецификой социального развития Руси на раннем этапе было доминирование общинного землевладения. B длитель­ном сохранении сам исследователь видел главную специфику об­щественного строя Древней Руси[21]. B последних работах Фроянова в принципе признается наличие частновладельческого феодализма, но оспаривается концепция государственного феодализма с идеей верховной собственности на землю, концепция, разработанная JI.B. Черепниным, М.Б. Свердловым и др.[22]

Если, например, М.Б. Свердлов отстаивает переход к феода­лизму через формирования верховной собственности на землю и воз­никновение крестьянской аллодиальной собственности в рамках ма-

лой семьи[23], то аргументы оппонентов диаметрально противополож­ные. В.И. Горемыкина считает[24], что ко времени возникновения госу­дарственности на Руси сложилось сословно-классовая структура, «типичная для рабовладельческих обществ», где основное деление проходило по линии свободные («люди») - несвободные (рабы). Го­сударство возникло в результате разделения труда и противоречий между интересами отдельного индивида, отдельной семьи и общими интересами всех индивидов. Собственность была общеплеменная, а не государственная. Архаическая земледельческая община подпала под суверенитет государства. За отправление публичных функций древнерусский князь получал «кормление» в форме «полюдья» («да­ни»), He семья, а община оставалась в новых условиях самой важной производственной ячейкой общества. Часть земли могла оставаться «ничьей», а правитель мог использовать эти земля для выпаса своего скота, потом с помощью посаженных на землю пленных расширять запашку, как это и было в Древней Руси. Публичная наследственная власть и наследственная знать явились результатом разложения пле­менной формы собственности, как бы ее расщеплением.

Формирование крупного землевладения отражено в Правде Ярославичей (ст.

В.И. Горемыкина отвергает теорию маркового строя общины со свободно отчуждаемым наделам для Древней Руси, как непод- крепленную источниками[25]. Ha Руси, считает исследователь, господ­ствовала частная собственность только на движимое имущество и на плоды земли, выращенные трудом человека или взятые готовы­ми у природы, а не самое землю. 06 этом свидетельствует ст. 59 Пространной Правды, в которой речь идет об «отарице». Как пока­зывает исследование, под «отарицей» понимался не «участок зем­ли», а «плоды с участка». По подсчетам В.И. Горемыкиной, в Крат­кой Правде 44 % статей посвящены защите движимого имущества, в Пространной Правде - 60 %[26].

C развитием пашенного земледелия первостепенную цен­ность приобретал конь (тягловая сила) к орудия земледелия (соха, сошник, серп, мотыга). Рабочего скота (лошадей) было мало, о чем свидетельствуют остеологические останки при археологических изысканиях. Вообще, домашнее скотоводство было слабо развито на Руси. Даже в XIV в., согласно ст. 7 Псковской судной грамоты, кража лошади приравнивалась к ограблению кремля, измене, под­жогу и влекла за собой смертную казнь. C X в. верховой конь чаще всего принадлежность князя. Преобладала мотыжная обработка земли. Железных орудий было мало и совершенствовались они медленно. B Киевской Руси существовала подсека и переложная система земледелия с двупольем. Bce это тормозило развитие инди­видуального производства в рамках семьи. Благосостояние общины и индивидуальной семьи напрямую зависело от количества рабочих рук, наличия железных орудий труда и тягловой силы животных[27].

Социальная дифференциация тем не менее идет в общинах; одними из первых свободных, утративших свои права были рядови­чи, которых фиксирует Правда Ярославичей в хозяйстве князя (ст. 25 Краткой Правды); позднее, в период Пространной Правды они появляются у частных землевладельцев-бояр (ст. 14). По стоимости их жизнь приравнивалась к жизни раба - 5 гривен. Ho договору (ря­ду) они служили поденщиками, нанимались за плату на определен­ный срок сельскохозяйственных работ.

Аналогичная ситуация вначале складывается и с заемщиками (закупами). Согласно ст. 15 Древней Правды, заем первоначально не вел к долговой кабале. Истец и должник шли на извод, и дело решалось судебным порядком. Ho неуплата долга обращалась неиз­бежным порабощением. Хотя и до IX в., и позднее основная масса рабов продолжала рекрутироваться из числа пленных. Расслоение в общине шло параллельно с развитием патриархального рабства. Ис­точниками рабства были: торговля невольниками, рождение в нево­ле, женитьба на рабыне, самопродажа в рабство1.

Древнейшее название рабов на Руси - «челядь». Для обозна­чения рабского состояния человека также использовались термины «раб», «холоп», «отрок», «роба». Холоп и роба (рабыня) - идентич­ные понятия для обозначения рабского состояния (ст. 29 Краткой Правды). Холоп не мог выступать в качестве свидетеля на суде (ст. 66 Пространной Правды).

Русская Правда отличала рабское состояние от статуса свобод­ного. Судебные разбирательства за преступления свободных происхо­дили путем испытания железом в общинах либо подлежали суду кня­зя, т.к. те имели гражданский статус. Напротив, холопы княжескому суду не подлежали, «за не суть несвободни» (ст. 46 Пространной Правды). Только хозяин нес ответственность за деяние холопы (ст. 17 Краткой Правды, ст. 46 Пространной Правды). Если холоп наносил побои свободному, то потерпевший мог его убить (ст. 17 Пространной Правды). Штраф в 12 гривен платил потершему хозяин раба, раба же «либо бити и розвязавши, либо взяти гривна кун за сором» (ст. 65). C повышением роли раба в хозяйстве рабов перестали убивать в качестве возмездия и наказания за содеянное преступление.

Эта тенденция особенно заметна с середины XI в. в связи с оформлением княжеского землевладения. B княжеских доменах возрастает объем использования труда невольников - рабов и смер­дов, жизнь и тех, и других оценивается в 5 гривен.

Несмотря на прогресс в развитии феодальных отношений, свободная сельская община сохранялась. Сохранялись и функции самоуправления. Община осуществляла коллективную собствен­ность на неподелённые земли, самоуправление в данном коллекти­ве, реализацию форм обычного права, организацию защиты своих членов и их собственности в конфликтах с государственным аппа-

Эимин А.А. Холопы на Руси. С. 35 - 56.

ратом, феодалами и соседними общинами. B результате расслоения в общинах разбогатевшие общинники не желали делать вклад в «дикую виру» (ст. 8 Пространной Правды), т.к. располагали средст­вами для уплаты штрафа без помощи соседей.

Большая часть земли находилась в распоряжении рядовых общинников, которые осуществляли коллективную собственность на землю в ее племенной форме. B то же время труд рабов выходит за рамки чисто домашнего рабства. B вотчинах бояр- землевладельцев основным эксплуатируемым населением становят­ся рабы, которых широко использовали в сельскохозяйственных работах. Так, семья родителей игумена Киево-Печерского монасты­ря Феодосия имела рабов, которые вместе с хозяевами ходили из города на село для выполнения сельскохозяйственных работ и за­держивались там иногда на несколько дней[28].

Сторонники констатации рабовладельческого уклада в соци­альной структуре Древней Руси отмечают: «... при наличии рабства для определения принадлежности общества (рабовладельческое или феодальное?) не имеет принципиальное значение численность ра­бов и свободных. Главную роль тут играла укладность хозяйства. B Древней Руси рабство уже вышло за рамки домашнего, патриар­хального. Рабы использовались не только в качестве слуг, но и (как и в античном мире) трудились в различных отраслях экономики, включая сельское хозяйство и ремесло»[29]. Действительно, в ремесле были заняты как свободные, так и рабы (ст. 12 Краткой Правды, ст. 96, 97 Пространной Правды).

Эти и другие данные позволили В.И. Горемыкиной прийти к выводу, что у восточных славян общество с VI - VII вв. имело ра­бовладельческий характер, но позднее, с XII в. оно превращается в феодальное. «Следовательно, - пишет автор, - мы не согласны ни с М.Б. Свердловым и другими авторами, которые относят Русь IX - XII вв., к раннему этапу феодальной формации, ни с И.Я. Фрояно- вым (отчасти), который с некоторыми оговорками и особенностями находит на Руси того времени фактически позднеродовое общество. Пережитка родоплеменного строя не мешали быть древнерусскому обществу рабовладельческим» .

И.Я. Фроянов, анализируя социально-экономический и поли­тический строй Киевской Руси XI - первой трети ХШ века, не дает качественных определений терминов «рабство» и «феодализм», указывая, что в этот период происходит распад родоплеменных от­ношений. Он считает, что «в социальной структуре Древней Руси XI - XII вв. рабы и полусвободные занимали второе место после свободных, но не видит в рабах класса, а в князьях и боярах - рабо­владельца, хотя этом отмечает количественное и качественное раз­витие рабовладельческого уклада. Отношение власти (князей) и общества определяются им как «дофеодальные». Общественный строй Киевской Руси XI - XII вв., по его мнению, есть «переходный период от доклассового строя к классовому»; «Киевская Русь не знала сложившихся классов»[30].

Против гиперболизации рабовладельческого уклада на Руси выступает А.Г. Кузьмин. Он пишет: «Именно Древнейшая Правда служит основанием для поисков аргументов в пользу преобладания на Руси вплоть до XI столетия рабовладельческих, а не феодальных форм хозяйствования - в «Древнейшей Правде фигурируют только свободные и челядины»[31]. Развитие рабовладельческого уклада ав­тор объясняет тем, что «русы» на Волго-Балтийском торговом пути преимущественно занимались работорговлей, поэтому «рабство» в «Древней Правде» имеет свои исторические истоки[32].

При этом Кузьмин подчеркивает: «Ho из текстов договоров Руси с Греками, и из текста «Древнейшей Правды» следует, что рабство носило домашний характер, предполагало наличие рабов у узкого слоя социальных верхов Новгорода и не распространялось даже на сельскую округу Новгородской земли». Что же касается смердов, то их А.Г. Кузьмин вообще исключает из категории рабов, считая, что под термином «смерды» скрывается свободное сельское население балтийских славян[33].

Различия в анализе социального устройства земель Древней Руси сводятся, как видим, к трем основным концепциям: 1) раннефе­одальные отношения в Киевской Руси стали следствием постепенно­го разложения родоплеменных отношений у восточных славян; 2) восточные славяне все-таки прошли через рабовладельческий уклад, хотя и в редуцированной форме; 3) общественно-политический и экономический строй Руси в IX - XII вв. был не раннефеодальным, а «дофеодальным», со значительными пережитками архаического об­ществам и определенными элементами рабовладельческого уклада, с примитивной протогосударственной системой управления. Споры в основном ведутся в рамках формационной парадигмы. И если одни исследователи приближают Древнюю Русь к европейской модели генезиса феодализма, характерного для стран Северной Европы (бес- синтезный путь), то другие «затормаживают» социальную и полити­ческую эволюцию восточнославянского региона, высказывая пред­почтение в пользу редуцированного рабовладельческого уклада, или отстаивая более длительный «дофеодальный период» замедленного генезиса феодальных отношений.

Важнейшим источником для разрешения этих и других вопро­сов, связанных с социологическим и правовым своеобразием Древ­ней Руси, является Русская Правда. A.E. Кузьмин подчеркивает: «Уже в X в. феодальные отношения явно превалируют над рабовла­дельческими, что и фиксирует «Правда Ярославичей». Поэтому «Правда Ярославичей», фиксирующая ситуацию третьей четверти XI в., служит важным источником в споре о соотношении рабства и феодальной зависимости в Древней Руси»[34]. А.А. Зимин авторитетно пишет: «Никакие суждения о структуре Древнерусского государства и общества, о формах эксплуатации населения в X - XII вв. не могут приниматься во внимание, если они не содержат глубокого анализа Правды Русской. Развитие государственного аппарата, гражданского и уголовного права и судопроизводства нельзя проследить без тща­тельного разбора эволюции норм этого кодекса»[35].

B правоведческой литературе под Русской Правдой понимают­ся три возникших разновременно, но тесно связанных между собой памятника, которые часто называют редакциями Правды. Это - Краткая Правда, датируемая обычно XI в., Пространная Правда, ее составные части относят преимущественно к концу XI - XII вв. и Со­кращенная Правда, составление последней относят к XIV - XVI вв., а по мнению некоторых исследователей - она датируется XII веком. Время возникновения Русской Правды во всех редакциях, взаимоот-

ношение с другими памятниками права, причины и обстоятельства создания - объект постоянных и дискуссионных изысканий. Итак, к концу XI в. Краткая Правда уже существовала. Обычно этот право­вой памятник делят на четыре части: Древнейшую Правду (Правду Ярослава), включающую в себя первые 17 или 18 статей Краткой Правды (ст. 18, не имеющую параллелей в Пространной Правде, ино­гда считают позднейшим дополнением); Правду (или Устав) Яросла- вичей (ст. 19 - 41); Покон вирный (ст. 42) и Урок мостникам (ст. 43). Единства взглядов на проблему создания памятника и его отдельных частей, как показывают новейшие исследования нет[36].

Анализ Краткой Правды, предпринятый учеными еще в XIX в., показал, что в Древнейшей Правде нашли отражения как нормы княжеского, так и обычного права, существовавших на Руси в IX - X вв. и получивших название «Закона русского». Слово «закон» существовало в праславянском языке со значениями: «вера», «обы­чай», «закон»[37]. Родоплеменные отношения, отразившиеся в обыч­ном общинном праве этого периода, нормы «закона русского», про­слеживаются в греко-русских договорах, появившихся еще до соз­дания Древнерусского государства.

Правовой мир русской общины отразился в ряде статей Крат­кой Правды. Еще сохраняется кровная месть и за убийства мстят близкие родственники (ст. 1 Краткой Правды). Еще сохраняются пережитки матриархата, если учитывать сохранение родства по женской линии, отразившиеся в терминах: «сестрину сынове» и «братучада», «братучаду»[38], т.е. дети брата с отнесением к именно «женской точке» отсчета родства. Ha смену рода приходит большая семья, в которой появляются «изгои», покидающие семью (общи­ну), «мир» или «вервь» (см.: ст. 13, 20). Первое упоминание об из­гое - ст. 1 «Краткой Правды. Практика кровной мести и наказания по принципу «око за око» отражены в ст. 2, 26, 5, 6. B восточносла­вянской общине еще не было штрафов, но возникают понятия кра­жа и собственность, хотя термины «красть», «татьба», «тать» Древ­нейшей Правде еще не знакомы.

Похищенную вещь надлежало вернуть (ст. 13 Краткой Прав­ды). Ho в целом появление собственности еще не привело к четкому оформлению классов. Ст. 1 Краткой Правды говорит о «мужах» во­обще, без определения социального статуса. B обществе этого перио­да уже есть патриархальная челядь (ст. 11, 16 Краткой Правды) и из­гои - лица, вышедшие из общины, не связанные с нею. Древнейшее наследственное право восточных славян начинает постепенно фор­мироваться по мужской линии. Только при отсутствии наследника по мужской линий община распоряжалась имуществом своего члена. Женское право наследования исчезает: «аже будеть сестра в дому, то той заднице не имати» - ст. 95 Пространной Правды.

Таким образом, в Краткой Правде отразились древнейшие нормы обычного права славян и их обновление в период распада родоплеменных отношений и генезиса раннеклассовых. Эти нормы отражали правосознание восточных славян VIII - IX вв.

Особый пласт правовых норм составляют «уставы» первых киевских князей. А.А.Зимин считает, что сложность текста Яросла­вова кодекса дает основание полагать, что еще до 1016 г. могли су­ществовать какие-то записи общинного права, вероятно, сделанные киевскими славяно-варяжскими князьями. Так, согласно ст. 6 pyc- ско-византийского договора 944 г., преступник наказывается «по уставу и по закону русскому». Летописец сообщает, что еще в 907 г. Олег «водивше на роту его по Рускому закону». Это дает основание предполагать, что обычное право («законы») уже используются при князе Олеге (879 - 912), и лишь при Игоре (912 - 945) появляются княжеские законы - «уставы» и «поконы»[39]. Л.В. Черепнин предпо­лагал, что в начале X в. «существовал какой-то правовой кодекс, служивший руководством для суда»[40]. Княжеское узаконение носи­ло, вероятно, казусный характер, а не системный. «Уставы» князей дополняли обычно правовые нормы. Это видно по ст. 2, 3, 5, 6, ко­гда кровная месть начинает заменяться денежным штрафом. Точная регламентация различных случаев нанесения удара, ранений, и по­явления понятия оскорбления (вырывание уса и бороды по ст. 8

Краткой Правды) свойственны дружинной среде, в которой, по мнению А.А.Зимина1, и следует искать законодателя.

B первой половине X в. социальное и имущественное нера­венство углубляется. Это повлияло на новации в нормах права: по ст. 5 договора 911 г. и ст. 14 договора 944 г., если неимущий пре­ступник не мог уплатить штраф, то распродавалось все, что ему принадлежало, включая одежду. Возможно, этот порядок повлиял на возникновение позднейшего штрафа «продажа» (ст. 54 Про­странной Правды). Вероятно, в это время появляются и штрафы, взимавшиеся в пользу судебно-административных чиновников .

C ростом имущественной дифференциации к началу X в. по­является наследование по завещанию («ряду» или «обряжению» ст. 13 договора 911 г.). B дальнейшем, в Пространной Правде, наслед­ство бояр или дружинников могло передаваться и по женской ли­нии («оже не будеть сынов, а дчери возмуть» - ст. 91 ПП), что отве­чало интересам феодализирующегося класса. Княжеским интересам отвечало и введение денежного штрафа за нанесение увечий и при­своение чужой собственности.

Ограничения кровной мести следует также рассматривать в ряду княжеских ограничений, институт «видоков» и «свода» также препятствовал применению мести. Требования показаний со сторо­ны очевидцев ограничивало кровную месть и вводило определен­ные коррективы в систему доказательств преступления. C появле­нием варяжского элемента в социальной структуре Древней Руси появляется первое упоминание присяги - «кленеться по вере своей» (ст. 3 договора 911 г.), что было новацией, поскольку обычное пра­во присяги не знало. C военно-дружинными традициями следует связывать и обычай поединка как формы разрешения спора.

Итак, в первые десятилетия X в, киевские князья еще были довольно слабы и не ставили перед собой цели подчинения общины и реформирования обычного права. Свободные общинники - «лю­ди» - еще были сильны, как и общественные институты; основы общинного права еще не были разрушены. Нововведения сводились к попыткам ограничить кровную месть, защитить «честь» зарож­давшегося военного-дружинного сословия в столкновениях с общи­нами, использованию «свода», выросшего из общинного суда.

Некоторые статьи Краткой Правды явно восходят к право­творчеству периода реформ, которые предприняла княгиня Ольга после своего мужа Игоря в Древлянской земле в 945 г. Ольга после победы над Древлянским союзом прошла по всей «Деревьстей зем­ли», «уставляющие уставы и уроки; и суть становища ее и ловища». Подобный порядок коснулся и других земель, Новгорода, Пскова. Часть покоренных древлян оказалась в положении рабов в княже­ских имениях. Были определены места княжеских охот («перевеси- ща» и «ловища»)[41]. Ho самое главное - были определены места для регулярного сбора дани - «полюдья». Сбор даней исходил в четко определенных пунктах - погостах, вероятно, старых племенных центрах. «Уставы» и «уроки», определенные Ольгой, были предна­значены для предотвращения повторения случаев убийств дружин­ников и знати при сборе дани в покоренных землях. Связь «урока» с княжеским (судебным) установлением, возмещением убытка и даже вида дани для исследователей несомненна[42].

По мнению А.А. Зимина[43], к деятельности княгини Ольги можно отнести добавление к ст. 1 Краткой Правды: «аще будетъ русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник ... то 40 гривен пожожити за нь». Эта статья защищала княжеских дружинников от посягательств их жизнь со стороны закабаляемых общинников-земледельцев. Княжеские слуги: гридни - высшие дружинники, ябетники - судебные исполнители, мечники - сбор­щики дани выполняли различные поручения князя, и в статье под­черкивалось, что покушавшимся на жизнь княжеских слуг придется иметь дело с государственным аппаратом. Штраф за убийство дру­жинника впервые в этом случае именуется как «вира». Термины «русин», «гридин», «ябетник», «вира» - варяжского происхожде­ния[44]. Если за убитого общинника плата шла его сородичам, а к кня­зю в лучшем случае можно было обращаться с жалобой на несо­блюдение закона, то за смерть дружинника штраф шел в пользу князя. Родичам убитого по ст. 1 Краткой Правды платилось «за го­лову» (прообраз головничества), а за убийство «русина» князю шла плата за «нь» (прообраз виры). Действительно, не имевшие родст-

венников наемники-варяги как бы «проигрывали» в правовой за­щищенности с рядовыми общинниками. Цена жизни того, и другого была равной - 40 гривен, но штраф, уплачиваемый князю, был все- таки более весом. Прообраз виры уплачивается пока только за убийство дружинника, но первый шаг по вытеснению «мести» из древнерусского права был сделан.

Обострение религиозной и социальной борьбы во время хри­стианизации Руси Владимиром Святым (978 - 1015) потребовало от власти ускорения кодификации норм нового древнерусского права. Наряду с традиционным обычным правом появляется после креще­ния и византийская правовая система, представленная переводным сборником - Закон Судный людем[45]. По совету епископов (не без влияния византийского права) князь Владимир Святославович ре­шил заменить «виру» за убийство дружинников смертной казнью, но по совету старейшин вернулся к старому порядку - взиманию штрафов. Вира шла на содержание дружины. Смертная казнь не получила своей реализаций как высшая мера наказания даже в статьях Пространной правды[46]. Вероятно, большее внимание Влади­мир уделял правовому обеспечению ведения княжеского хозяйства. По летописи, князь с дружиной думал «о строи земленем, и о ратех и о уставе земленем»[47]. Вероятно, следы правотворчества эпохи Владимира следует видеть в статьях о княжеской борти (ст. 32 Краткой Правды), ладье (ст. 35) и охоте (ст. 36 - 37). Бортничество, охота, торговля еще приносили значительные доходы в формирую­щихся вотчинных владениях князей и бояр.

Решающий шаг в реформе древнерусского права был сделан сы­ном Владимира - Ярославом Владимировичем. Летописная версия событий гласит: «что когда Ярослав первый раз в 1016 г., вошел в Ки­ев и сел «на столе отни и дедни», он щедро вознаградил новгородцев, благодаря поддержке которых смог вокняжиться в стольном граде Ру­си. Князь также «дав им правду и устав списав, тако рекши им: «По се грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите. A се есть Правда

Русская...» Далее в Новгородской первой летописи младшего извода помещен текст Древнейшей редакции и Русской Правды[48].

Как реконструируются события того периода на более предста­вительном круге источников, с учетом современных исследований?

Возникновение Древнейшей Правды, или Правды Ярослава Мудрого, связано с событиями, наступившими в Новгородской Руси после смерти Владимира I Святого (980 - 1015). Начавшаяся междо­усобная война между наследниками Владимира велась с привлечени­ем варяжских наемников. B исландской королевской саге об Эймун- де содержатся достоверные подробности военно-политической борь­бы, которая предшествовала появлению Правды Ярослава.

Князь Ярослав Владимирович был женат на дочери конунга «свеев» Ингигерд. Олав Харальдссон направил к Ярославу предводи­теля дружины норманнов Эймунда. Варяги предложили свои услуги Ярославу по защите его прав и владений за «золото и серебро и хоро­шую одежду»[49]. Дружина получала прибежище, припасы и поступала в полное распоряжение Ярослава. Плата за службу предполагалась боб­рами, соболями и частью военных трофеев. Договор был заключен на 12 месяцев, вероятно, с учетом годичной навигации на Балтике[50].

Ярослав, назначенный отцом в Новгород, не считая краткого пе­риода пребывания князя в Киеве во время войны со Святополком, на­ходился на севере до 1026 г., а затем и в период дуумвирата с Мсти­славом (до 1034 г.) большую часть времени проводил в Новгороде.

B борьбе за центральную власть, как считают С. Франклин и Д. Шепард, «сыновья Владимира и сами были в известном смысле чужа­ками, мечтавшими попасть в центр - слабые, разрозненные, разбро­санные на большие расстояния, лишенные надежной системы в поряд­ке и законности престолонаследия... Каждому князю приходилось звать помощников со стороны, чтобы добиться устойчивого положе­ния в центре и чтобы больше не нужны были эти помощники»[51].

B «Повести временных лет» и Новгородской первой летописи младшего извода вряд ли можно найти исторически достоверный рассказ о войне за власть на Руси. Несомненно одно: в борьбе за

киевский престол в 1015 - 1019 гг.[52] погибли князья Борис, Глеб, Святослав Владимировичи и Святополк Ярополчич. K новгород­ским владениям Ярослава были предъявлены претензии со стороны Святослава о передаче «поборов» с нескольких волостей и городов[53]. Угроза со стороны соперников заставила довольно скѵпого Яросла­ва перезаключить договор с варягами еще на один год .

B период с 1015 по 1036 гг. в летописях «шесть раз упомина­ется о том, что варяги приходили на помощь Ярославу. B 1015 г. Ярослав, которому угрожал отец, «пославъ за море приведе варя- гы». B записи за тот же год отмечено: «събра Ярославъ варягъ тю- сячю» - возможно, о тех самых, о которых говорилось выше - что­бы сразиться со Святополком у Любеча .

Восстание в Новгороде против варяжской дружины было вызва­ло бесчинствами, которые чинили наемники. B Care об Эймунде со­общается примерная численность наемного контингента - 600 воинов. Поводом к беспорядкам послужила неуплата жалованья наемникам[54].

Антиваряжские выступления возглавили «нарочитые мужи» - представители новгородской знати, но поддержали широкие горо­жан. «Начаша варязи нисилие деяти на мужатых женах. Ркоша нов- городци: «сего на мы насилья не можем смотрити»; и собрашася в нощь, и секоша варягы». А.А. Зимин считал, что в движении приня­ли «широкие круги новгородцев»[55], C.B. Юшков, напротив, - видел в них лишь «княжьих мужей»[56]. Угроза со стороны Святополка за­ставила Ярослава идти на примирение враждующих сторон. Тем более, что варяги были готовы перейти на сторону Святополка, что впоследствии и сделали[57].

При поддержке новгородцев в 1016 г. Ярослав захватил Киев, но основная борьба со Святополком еще предстояла, поэтому князь обещал новгородской знати гарантии определенной безопасности от варягов, а также со своей стороны не повторять репрессии к ме­стному населению. Это был правовой компромисс в условиях не­оконченной войны.

А.А. Зимин пишет: «Состав Правды легко объясняется теми ус­ловиями, в которых она появилась. Она служила правовой гарантией от повторения убийств, от оскорбления и хищения со стороны княже­ской дружины. Чрезвычайный характер закона объясняет сравнитель­ную ограниченность его содержания. B нем нет многих норм права, существовавших в начале XI в. (например, о наследстве, о правовом положении челяди, о зачинщике драки и т.д.)»[58]. Поспешность право­творчества в случае с Правдой Ярослава проистекала в срочном харак­тере мер, которые нужно было предпринять, чтобы оградить "нарочи­тых" новгородцев от насилия со стороны дружины.

Текст Правды Ярослава составляет первые семнадцать статей Краткой Правды, которые можно разделить на три отдела: 1. По­становления об убийстве (ст. 1); 2. Статьи об оскорблении (ст. 2 - 10); 3. Законы о нарушений прав собственности (ст. 11 - 17). Статьи 10 и 11 ограничивали произвол норманнской дружины в Новгороде. Теперь вирой каралось не только убийство дружинника, но и рядо­вого горожанина независимо от его социального статуса: изгой или словенин. Речь идет не только о не члене общины, HO и о рядовом общиннике, наказание равное - 40 гривен. Ответственность перед князем за уголовное преступление пресекала безнаказанность дру­жинной вольницы. Слова «аще изъгои будеть любо словенин» А.А. Зимин рассматривает в тексте Правды Русской именно как вариант, отражавший события 1016 г. в Новгороде[59].

Ст. 2 - 9, относящиеся к древнейшей части Краткой Правды исследователи считают своеобразным кодексом «рыцарской чести». Действующее лицо в них, вооруженный воин, выступает оскорбите­лем, пускавшим в ход свое оружие, и поэтому наказывается высоким штрафом. Наказанию со стороны князя подвергалась лица, допус­тившие оскорбления и ранения новгородцам; показателен высокий штраф - в четыре раза выше обычного штрафа за побои (ст. 2, 7, 10).[60]

Князь Ярослав выступил и в защиту имущественных прав новгородцев, прежде всего, знати (ст. 12, 13)[61].

JI.B. Черепнин справедливо отмечал, что Древнейшая Правда (Правда Ярослава) явилась результатом классовой и национальной борьбы новгородцев в 1015 г.[62] Таким образом «князь брал на себя реше­ние важнейших дел, касавшихся нарушения прав собственности лично­сти, постепенно ставя закон на службу господствующему классу»[63].

B 1016 г. Ярослав захватил Киев, Святополк бежал в Польшу, надеясь заручиться помощью польского короля Болеслава. «Правда Ярослава» в этой ситуации могла гарантировать поддержку новго­родцев в случав обострения политической ситуации. Что в даль­нейшем себя оправдало: среди войск Ярослава, боровшихся со Свя- тополком и Болеславом в летописи называются «русь и варягы и словены» (т.е. новгородцы)[64]. Новгородцы, встретившие одобри­тельно законодательный акт Ярослава Владимировича, когда ему потребовалась помощь, поддержали князя в 1015 - 1016 гг.

B 1018 г. Святополк вернулся на Русь с войсками своего тес­тя, польского короля Болеслава Храброго. B битва на р. Буг Ярослав был побежден и лишь с четырьмя соратниками бежал в Новгород. Святополк с Болеславом вступили в Киев[65]. Вскоре Болеслав с бога­той добычей и пленными вернулся в Польшу. Ярослав был в отчая­нии и «хотяше бежати за море» (в Скандинавию), однако новгород­ский посадник Константин «с новгородьцы расекоша лодье Яро­славле, рекуще: «хочем ся и еще бити с Болеславом и с Святопол- ком»[66]. B Новгороде был организован сбор денег, новгородцы сна­рядили сами войско и в битве на реке Альте Ярослав нанес пораже­ние Святополку и вновь сел на киевский стол[67].

Новгородцы были сами заинтересованы в победе Ярослава и не желали подчинения Новгорода Киеву.

Причиной разногласий между Ярославом и варягами, как сви­детельствует Cara об Эймунде, были вопросы оплаты. Около 1016 г., да и позднее, этот вопрос поднимался варягми неоднократно[68]. Нена­дежность наемного корпуса заставила новгородцев взять инициативу формирования Ярославовой дружины на себя: при подготовке нового похода на Киев Новгород призвал варягов и заранее выдал им оплату за службу («Придедоша вярягы и вдаша им скот»)[69].

Таковы были исторические обстоятельства появления первых 17 статей Правды Русской (Правды Ярослава). Князь Ярослав Вла­димирович первым на Руси предпринял попытку кодификации древнерусских законов. Однако это мероприятие было спонтанным, обусловлено острой политической ситуацией, поэтому Ярослав не ставил перед собой цели сведения воедино и систематизации всех норм обычного права и княжеских установлений. Тем не менее этот кодекс основывался на нормах местного права, как обычного, так к княжеского, дополненных Ярославом.

Князь руководствовался конкретными целями - оградить нов­городцев от произвола дружины (особенно варяжской) накануне решающей борьбы за киевский престол. Поэтому Древнейшая Правда ограничивается в основном изложением норм, касающихся правовых санкций за убийство, оскорбления и кражу. B ее статьях чувствуется противоречие классовых и общинных начал периода раннего генезиса феодальных отношений, поэтому правовой и со­циальный строй Древней Руси в ней отразился фрагментарно. При этом Правда Ярослава несомненно сыграла, значительную роль в истории древнерусского правотворчества.

B то же время не все исследователи разделяют мнение, что Древнейшая Правда была откликом исключительно на события 1015 г. Правда умалчивает о насилиях варягов над «мужатыми же­нами». Это позволяет И.Я. Фроянову поставить под сомнение толь­ко «новгородский контекст» появления Правды Ярослава[70].

B историографии не раз отмечалась избирательность статей Древнейшей Правды. А.А. Зимин пояснял эту особенность «чрез­вычайным характером» документа. Поспешность, с которой Яро­слав издавая закон, позволила «выбрать и кодифицировать лишь часть из комплекса правовых норм Руси X - начала XI в., внеся в них ряд изменений, в которых отразились требования момента»[71]. Согласно М.Б. Свердлову, «избирательность норм Древнейшей Правда объясняется целью ее издания - урегулировать социальные

конфликты, избежать в дальнейшем столкновения новгородцев с наемниками-варягами и купцами-колбягами, стабилизировать по­ложение в Новгороде после завоевания Ярославом с помощью нов­городцев и варягов киевского великокняжеского стола в 1015 - 1016 гг.»[72] И.Я. Фроянов отстаивает цельность Краткой Правды[73], хотя соединившей в себе несколько источников «после соответствующей переработки и редакционных изменений»[74]. Правды Ярослава была обращена непосредственно к народной массе и регулировала отно­шения внутри этой массы. Главное действующее лицо Древнейшей Правды - свободный общинник, подвергающийся «разбоям» после ломки родовых отношений. Поэтому Фроянов считает, что большая часть статей Древнейшей Правды (ст. 1 - 10) трактует казусы, отно­сящиеся к преступлениям против личности[75]. По существу, Правда Ярослава представляла собой запись норм обычного права, приспо­собленных к изменившимся социальным условиям (распад рода на большие семьи), и новых узаконений, возникших в ходе княжеского правотворчества, поэтому И.Я. Фроянов предлагает видеть в этом правовом документе сочетание обычного и писаного права. Он так­же не соглашается с теми исследователями, которые считают, что Правда была составлена только для Новгорода[76].

Еще C.B. Юшков, противник гипотезы новгородского назна­чения Древнейшей Правды, распространял ее действие «по вссму пространству Киевской Руси, а возникновение связывал с Киевом» . Последняя догадка не вызывает возражений у Фроянова: «... Древ­нейшую Правду надо рассматривать как результат отношений Ки­евской и Новгородской земель. Именно так нас ориентируют русин и словенин, встречаемые в памятнике. Если бы Правда была пред­назначена только для Новгорода, то упоминание в ней словенина становилось бы излишним, как излишним оказалось бы упоминание русина, будь она предназначена только для Киева. Значит, Древ­нейшая Правда создавалась в качестве судебника с применением в Киеве и Новгороде, Киевской и Новгородской землях" .

По авторитетному мнению А.А. Зимина, «Древнейшую Прав­ду князя Ярослава Владимировича можно, в известной смысле, на­звать правовым оформлением процесса создания Древнерусского государства. Княжеская юрисдикция отныне распространялась как на дружину, так и на все восточнославянское общество»[77]. Теперь князь отказывался от узкосословной заботы только о военно­дружинном сословии и вынужден распространять правовую защиту и на другие сословия древнерусского общества. Право, вырабаты­вавшееся в феодальной, дружинно-княжеской среде вместе с углуб­лением феодальных отношений начинает воздействовать на обычай (нормы обычного права восточных славян), деформируя их и при­способляя к изменившимся социальным связям и отношениям.

Вторая часть Краткой Правды (ст. 19 - 41) в историко­правовой литературе получила название княжеского Устава Яро­славичей, или Правды Ярославичей. Еще В.И. Сергеевич считал, что сыновьям Ярослава принадлежат скорее, ст. 19 - 22[78]. A.E. Пре­сняков выступал за однородный характер второй части Краткой Правды[79]. B летописи под 1016 г. Устав Ярославичей вместе с Древ­нейшей Правдой дается как законодательство Ярослава. Основани­ем для структурного деления стал заголовок, помещенный перед статьей 19: «Правда установлена Руськой земли, егда ся съвокупил Изяслав, Всеволод, Святослав, Коснячко Перенег, Микыфор Кыя- нин, Чюдин Микула»[80].

B. H. Татищев считал годами Ярославова законодательства период с 1019 по 1035 гг.[81] И.А. Стратонов датировал Устав Яросла- вичей 1035 г.[82], а Б.Д. Греков - серединой XI в.[83] Анализируя текст «Правды Ярославичей», М.Н. Тихомиров писал, что ст. 19 - 28 од­нородны по содержанию, в них содержится шкала штрафов за убийство княжеских людей, а вторая часть Устава создана позже[84]. После восстания горожан в 1068 г. принятие Устава Ярославичей скорее могло произойти на съезде князей в 1072 г.

Многообразие штрафов, их удвоение (80 гривен), различие в наименовании штрафов убеждают H.M. Тихомирова в том, что «мы имеем дело со слиянием самых разнообразных источников в один юридический сборник»[85]. B целом, согласно Тихомирову, «Правда Ярославичей была дополнена статьями определенного направления, составленными в защиту княжеских интересов» (ст. 31, 32, 34)[86]. Итак, М.Н. Тихомиров обосновал неоднородность состава княже­ского Устава Ярославичей, но, по мнению А.А.Зимина[87], ни дати­ровку его первой части 1072 г., ни позднейшее происхождение его второй части ему доказать нет удалось.

Источниками Пространной Правды были Правда Ярослави­чей, Домениальный устав, Устав о холопах, Уставы (уроки) о су­дебных пошлинах, законы Владимира Мономаха о закупах и резах, а также нормы обычного права. А.А. Зимин справедливо отмечает: «Если бы законодательный свод возник в период полного торжества феодальной раздробленности в одной из русских земель, то он не смог бы приобрести общерусское значение и получить распростра­нение, во всяком случае, во многих княжествах XII - XIV вв.»[88] По­этому Пространная Правды является своеобразным синтезом право­творческой деятельности раннефеодального Древнерусского госу­дарства, по крайней мере последнего периода его единства.

М.Н. Тихомиров Устав Владимира Мономаха связывал со ст. 53, 56 - 66 Пр. Пр., а дополнительными статьями - статьи о дикой вире (ст. 4 - 6 Пространной Правды), о свержении виры (ст. 20 - 22), своде (ст. 36), взыскании кун (ст. 47), поклаже (ст. 49), месяч­ном резе (ст. 51), о резах по 10 кун (ст. 53), о накладах (ст. 74), о гонении следа (ст. 77), о железе по холопьим речам (ст. 85), о жене «сидящей» по смерти мужа (ст. 101 - 106), о судебных уроках (ст. 107), о тяжбе (ст. 108), о ротных уроках (ст. 109)[89].

По Тихомирову, «Пространная Правда могла только в области с большим, но пока еще не господствующим влиянием боярства, на­пример, в Новгороде до конца XII - начала XIII в.»[90] носит в целом компилятивный характер, выражающийся в нелогичном распределе­нии статей[91]. Исследователь считал, что памятник права не мог поя­виться ранее смерти Владимира Мономаха (1125 г.), так как в нем упоминается Устав этого князя. Ho Устав мог быть частью кодекса Мономаха, а не самостоятельным памятником, и его наличие в Про­странной Правде не дает еще основания для отнесения всего кодекса ко времени после смерти князя. Проведя большую текстологическую работу, М.Н. Тихомиров пришел к заключению, что Пространная Правда могла быть составлена в 1210 - 1215 гг. во время княжения в Новгороде князя Мстислава Мстиславича[92]. А.А. Зимин, напротив, считал, что «полное отсутствие упоминании о новгородских инсти­тутах XII - XIII вв. (вече, владыка, посадники), несомненные следы влияния сильной княжеской власти свидетельствуют против гипоте­зы о новгородском происхождении Пространной Правды»[93]. Б.А. Рыбаков датировал Пространную Правду «концом правления Моно­маха и началом княжения его сына Мстислава»[94].

Многие исследователи сходятся во мнении, что Пространная Правда сложилась после восстания в Киеве 1113 г., но до 80-х годов XIII в., т.е. времени, которым датируется ее наиболее ранний спи­сок - Синодальный. Зимин полагает, что «дальнейшее уточнение датировки Памятника нуждается еще в специальных разысканиях»[95].

Очевидно, что социальные реалии XII в. явно повлияли на многие статьи Пространной Правды. B 1113 г. в столице Древне­русского государства развернулось мощное восстание, поводом к которому стала смерть великого князя Святополка, неудачи в его внутренней политике и голодный год. «В велице беде тогда сущая люди, изнемогьша от рати и от глада, без жита и без соли»[96]. Ha го­лоде наживались беззастенчиво и сам князь, и его бояре и советни­ки, спекулировавшие солью. Стихийное выступление охватило не только город, но и сельский пригород. B Сказании о Борисе и Глебе сообщается, что в Вышгороде говорилось о том, что после смерти Святополка «многу мятижу и крамоле бывъши в людьх»[97].

Мятеж вспыхнул не на пустом месте. Еще до этих событий между князем и киевлянами возникали разногласия по экономиче­ским вопросам. B сообщении «Повести временных лет» за 1069 год отмечается, что Изяслав попытался установить контроль за рынком. «Изяславъ же възгна торгъ на [Старокиевскую] гору»[98].

B начале 1090-х гг. молодые приближенные Всеволода «на- чаша ... грабити» старых, вводя налоги и штрафы - будто бы без ведомо великого князя[99]. K началу XII в. Святополк «домы бо силь­ных до основания без вины искоренивъ и имениа многим отъемъ»[100]. Пытаясь завладеть частью нового богатства, князь вводит новое на­логообложение и штрафы, которыми пытается регулировать ры­ночные отношения. Рассказ из «Киево-Печерского патерика»[101], ве­роятно, несколько разъясняет финансовые методы Святополка.

B 1097 г., во время разногласий, которые последовали за ос­леплением Василька Теребовльского, судя по всему, было прервано нормальное поступление соли из Галича и Перемышля. Святополк поддерживал купцов, которые стремились нажиться на возникшем дефиците. Ero план был разрушен только благодаря печерскому монаху-чудотворцу Прохору, который стал обращать в соль пепел и тем принудил купцов снизить вздутые ими цены на 80 процентов.

Первым, на кого обрушился гнев киевлян, были, согласно ле­тописи, тысяцкий Путята и евреи. После смерти князя Святополка «кияни же разъграбиша двор Путятин, тысячьского, идоша на жи­ды, и разграбиша я»[102]. Тысяцкий являлся княжеским чиновником, отвечавшим за дела в городе, а рангом ниже его стояли сотские. Следует отметить, что и в 1068 г. первой мишенью для киевлян стал высокопоставленный представитель князя, воевода Коснячко[103]. По­скольку тысяцкий и сотские в тексте объединены с евреями, TO это обстоятельство позволяет предположить, что восставшие видели прямую связь между интересами княжеского окружения и еврей­ским ростовщичеством. B Пространной Правде сообщается, что Владимир Мономах созвал на совещание, отстранив от обязанно­стей Путяту, в Берестове свою дружину: Ратибора, киевского ты­сяцкого, а также других тысяцких - Прокопия Белгородского, Ста­нислава Переяславльского, а также Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича Ольгова мужа. B результате совещания утвердили ог­раничение долгового процента. Именно с Уставом Мономаха JI.B. Черепнин связывал ст. 53 Пространной Правды об ограничении «резов», т.е. процентов, а также ст. 54 - 65 о торговых операциях, закупах, послушничестве и о холопах[104].

Независимо от того, осуждала ли церковь ростовщичество, из упоминаний в некоторых берестяных грамотах вытекает, что давать в долг под процент было распространенным и общепринятым делом, а интерес в размере «до третьяго реза» считался стандартным годовым.

Если деньги давались «до третьего реза», то кредитор мог дважды взыскать процент, по-прежнему сохраняя права на основ­ную сумму долга. Ho если процент взимался трижды, то долг анну­лировался. Термин «до третьяго реза» толкуется по-разному: то как 50 %, то как 33%.

Ряд статей, регулировавших купеческую деятельность и дол­говые обязательства, ст. 47 - 52, вероятно возникли до событий 1113 г. Оформление их, например, Л.В. Черепнин откосил к Вити- чевскому съезду князей 1100 г.[105]

Чтобы примирить социальные полюса киевского общества, Владимир Мономах вынужден был идти на уступки и компромис-

сы. Поэтому его реформы отличаются гибкостью. Стремясь восста­новить правопорядок, князь шел на определенные уступки смердам, закупам, а в своем «Поучении», составленном несколько лет спустя (в 1117 г.), он придерживается идей общественного примирения, наставляя своих детей-наследников, он вспоминает «худаго смерда и убогые вдовице не дал есмь сильным обидети»1.

Владимир Мономах уделяет значительное внимание социаль­ным проблемам общества. Значительную часть статей Пространной Правды составляют постановления о резах (ст. 47 - 55), о закупах (ст. 56 - 62, 64), холопах (ст. 63 - 66, 85, 89, 110 - 121). Из статей о «резах» очевидно, что обязательственное право, вопросы займа уже занимали Святополка Изяславича. При решении долговых обяза­тельств вопрос решался не «изводом», как было ранее, а присягой - «ротой». Условием признания договора займа теперь является при­сяга свидетелей. Подобная льгота распространялась и на купцов- кредиторов, которые ссужали деньгами желавших приобрести товар или брали товары на сохранение (ст. 48 - 49). Только в случае веде­ния ростовщических операций, когда заем превышал 3 гривны, по­казания истца следовало подтвердить свидетелями (ст. 50, 52).

Статья 51 Пространной Правды защищала интересы ростовщи­ков в случае невыполнения обязательств в срок («год»): вместо месяч­ного реза («на пять шестой») платился «третной», достигавший 50%. Много сведений о «третном» резе сохранилось в данных новгородских берестяных грамотах. Мономах ограничивает долгосрочные ростов­щические операции. Поэтому заимодавец, получивший «куны в треть», мог рассчитывать после реформы Владимира только на дву­кратное взыскание процентов (всего на 100% отданных под проценты денег) и «исто», т.е. сам долг. Если же требовал «три реза», то терял право на взыскание долга (ст. 53 Пространной Правды).

Мелкие купцы, потерпевшие банкротство по различным при­чинам, не могли быть проданными в рабство заимодавцами, и купцу разрешалось выплачивать в течение нескольких лет. Он обязан был прежде возместить убытки князю, затем новгородским купцам и даже не отдавать долга тем, кто взимал большой процент за ссу­женные деньги («кто много реза имал») (ст. 54, 55). Статьи о «ре-

'ПСРЛ. Т. 1. Стб. 251; См.: Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси XI - XV вв. М., 1960. С. 130 - 140; Замалеев А.Ф. Философская мысль в средневековой Руси. JI., 1987. С. 122 - 128.

зах» ограничивали ростовщичество и шли на пользу средним pe- месленно-торговым кругам древнерусского города.

Сближается с темой денежных займов и тема закупничества. Любопытно, что термин «закуп» появляется лишь во второй поло­вине Пространной Правды (ст. 56 - 59, 61, 64), придя на смену тер­мину «рядович» (ст. 25 Краткой Правды и ст. 14 Пространной Правды). Из статей Пространной Правды следует, что Владимир Мономах стремится смягчить положение закупов. B большей части закупы формировались из среды смердов, и князь как бы намере­вался защитить «худого смерда» от обид, которые им причинили «сильные», крепнущее феодальное сословие. Чтобы откупиться, закупу разрешалось искать деньги на стороне, уходя от хозяина, и даже обращаться с жалобой на него (ст. 56). B ряде случаев они не несли материальной ответственности за пропажу господского плуга или бороны, за кражу иным лицом хозяйского скота из хлева (ст. 58). Хозяин под угрозой штрафа не права присваивать имущество закупа, задерживать его у себя, не засчитав платежей в счет долга («купы») или выкупной суммы (ст. 59 - 69). Нельзя было продавать закупа в обельные холопы (ст. 51). Тем не менее появление статей об обельных (полных) холопах и стремление господ приумножить их число различными способами (ст. 56, 61, 64) свидетельствовало о тенденции обзаведения в вотчинах все большим числом феодально­зависимого населения. B определенной мере защищалась и лич­ность закупа. Согласно ст. 62, господину запрещалось бить закупа «без вины» в пьяном виде. Так или иначе, но исследователя все же отмечают явную тенденцию в Мономаховом законодательстве к смягчению положения закупов и смердов[106], при этом делая оговор­ку: «Действенность законов Мономаха о закупах переоценивать не следует. Им присущ декларативный характер»[107].

Наследственное право, представленное в ст. 88 - 106, 108, еще несет на себе признаки обычно правовых норм. Однако расши­ряются социальные группы, на которые распространяется право наследования. B наследственном праве находится место наследни­кам в лице и боярских дочерей, и «убогой вдовице». Возрастает ин­терес князя к земле крестьянина. B ст. 90 имущество умершего смерда наследовали его сыновья, а князю шло выморочное имуще-

ство. Тем самым смерд прочнее прикреплялся к земле и другим средствам производства. Расширяется право феодала на принадле­жащее им имущество («задницу»), в первую очередь на землю. Зи­мин пишет: «Статья 90 о «заднице» смерда как бы синтезирует ин­терес князя и к наследственному праву»[108].

Упрочение принципов частной собственности в экономической и общественно-правовой сферах жизни древнерусского общества характеризуется расширением наследственных и завещательных прав женщины. Вдова умершего имела право на долю, хотя и не являлась наследницей основного имущества покойного (ст. 93), дочери могли наследовать при отсутствии сыновей умершего (по ст. 95 не наследо­вали только сестры, а не дочери вообще). Ha материнскую долю на­следства дети не должны были посягать (ст. 103). За убийство жен­щина уравнивалась с мужчиной в ответственности (ст. 88)[109].

Уголовные статьи Пространной Правды (ст. 7, 6, 5, 3) отра­жают рост социальной напряженности и классового противостояния низов и верхов общества. Любое убийство (а не только «княжя му­жа») рассматривалось как разбой, при этом разбойник выдавался на поток (изгнание) и разграбление (ст. 7 Пространной Правды). Об­щина уплачивала виру не только за убийство «княжа мужа», но и «людина» вообще (ст. 3).

B XI - XII вв. князь являлся сюзереном иерархически правя­щего класса, высшим слоем которого были бояре . Бояре князей- сыновей отличалась от бояр отца, что свидетельствовало об отно­шениях сюзеренитета-вассалитета между князьями и боярами. Цер­ковный устав Ярослава Мудрого указывает, что уже в середине XI в. бояре делились на «великих» и «меньших» с различными судеб­ными штрафами за оскорбление членов их семей[110]. Консолидация боярства сопровождалась значительными накоплениями денежны­ми и земельными. Так, во время чрезвычайного собора 1016 г. бояре заплатили по 18 гривен - более чем в сто раз больше по сравнению с «простыми» мужами[111]. Вокруг бояр собираются дружины из вои­нов и слуг-отроков. Однако боярские отроки, в отличие от княже­ских, были ближе к простым людям, чем знатным, судя по противо­поставлению «добрых людей», «простых людей» и «боярских отро­ков», причем последние часто холопами[112]. Одно из первых упомина­ний об отроке - берестяная грамота № 241 (рубеж XI - XII вв.)[113]. Появление «отрока» в законодательстве Мономаха - свидетельство углубления дифференциации княжеской дружины к началу XII в. B Пространной Правде Мономах вводит штрафы за убийство княжих людей: ремесленника (ст. 15) и отрока (ст. 11). 0 княжих отроках сам Владимир Всеволодович упоминает в «Поучении»[114]. B правде Ярославичей отроков еще не было, а в Пространной Правде отрок уже сопровождает вирника во время его поездок по сбору вир (ст. 9), отроки помогают при строительстве городских укреплений го- роднику (ст. 96) и возведении мостов мостнику (ст. 97). Отроки ра­зыскивают беглых холопов (ст. 114). Постепенно отрок начинает на княжеской службе вытеснять и самих вирников, и мечников при расследовании дел об убийстве (ст. 20, 74). Бояре следовали по пути князей в оформлении своих дружин из зависимых людей.

Термин «боярин» в этот период еще не конкретен в социаль­ном плане. Чаще всего он обозначает человека, принадлежащего к правящему классу, отличному от князей. Это в основном знать слу­жилая и местная, неслужилая. B источниках отделяется боярский класс-сословие от земледельцев-смердов и горожан: «... и вся земля попленена быстъ: бояринъ боярина пленивше, смерд смерда, град града»[115]. По мнению Б.М. Свердлова, «эта широта понятия, обозна­чавшего разные группы правящего класса, объясняет, почему Рус­ская Правда краткой и пространной редакции, созданная в XI - пер­вой треть XII в., не предусматривала правовую защиту жизни, чести и имущества боярина, хотя существование боярской вотчины и за-

висимых от бояр людей отмечается беглыми упоминаниями бояр­ского тиуна, рядовича, холопа (ст.1, 14, 46 Пространной Правды)» .

Термин «боярин» повторял в социальной и юридической прак­тике использование восходившего к праславянскому лексическому фонду обобщающего термина «челядин». Поэтому в Русской Правде называлась или конкретно знать, находившаяся на княжеской службе, - «княж муж», или более широкие слои, охватывавшие богатых и знатных, а также различной степени богатства и состояния лично сво­бодных людей, названных «муж» или «господин»[116].

Княжие мужи, входившие в состав бояр, представляли собой высшие слой знати на княжеской службе. Они назначались прави­телями волостей и городов, исполняли менее значительные админи­стративно-судебные функции в государственном аппарате и княже­ском домене. Княжих мужей охраняла особая княжеская защита в виде двойной виры - 80 гривен (ст. 1. Пространной Правды), а так­же наказание всей общины-верви, на территории которой соверше­но разбойное убийство княжого мужа, если вервь не найдет убийцу (ст. 3). Княжеская служба отодвигала на второй план потомственное знатное (боярское) происхождение и поднимала незнатных лиц, создавая принцип вертикальной мобильности для более низких групп населения. «Княжие мужи» служили сменяющим друг друга княжеским семьям (в период феодальной раздробленности соци­ально-политическая структура княжества представляла собой сло­жившуюся организованную систему), а переезжая с князьями одно­го княжеского дома, они возвращались в прежние владения, кото­рые могли оставаться во владении их самих или их родственников. По сравнению с княжьими мужами статус отроков в княжеской ад­министративной иерархии был, безусловно, более низким. Они служили в княжеском дворе, являлись членами дружины, и, как, уже отмечалось, исполняли важные функции в административно­судебном аппарате в качестве помощников значительных должно­стных лиц - мечников и вирников, а также в качестве самостоя­тельных лиц административно-судебного управления. Княжеская служба делала отроков свободными, на что указывает размер виры за их убийство - 40 гривен (ст. 11 Пространной Правды). Эта ста­тья, по мнению Зимина[117], устанавливавшая виру в 40 гривен за убийство княжеского отрока, конюха или повара, появилась в ре­зультате редакционной работы составителя Пространной Правды. Ee текст отсутствует в источниках Правды Ярославичей.

По подсчетам Б.М. Свердлова, при существовании 800 отро­ков при одном княжеском дворе число отроков на Руси конца XI века было весьма значительным. При 15 владетельных князьях это­го времени их число могло достигать 7500 - 12000 человек[118].

Еще более низкий статус был у «детских». Несмотря на на­звание, это были взрослые люди, владевшие собственными домами и исполнявшие низшие административно-судебные должности. Мужи, отроки, детские составляли иерархически организованную структуру служилых людей, которую возглавлял князь.

Bo второй половине XII - начале XIII в. отмечаются сущест­венные изменения в организации низших слоев служилой части правящего класса. Происходит широкое привлечение слуг княже­ского двора в аппарат административно-судебного управления при наделении их военными функциями, что привело к их интеграции с низшими слоями дружины и постепенной замене терминов «отрок», «детский» понятиями «слуга», «слуга дворной», что стало началом формирования военно-служилого сословия дворян[119].

Другими формами слияния княжеского двора и государствен­ного управления в середине XII - XIII вв. являлись назначения на административные должности в княжеские владельческие города, в руководство городской и волостной администрацией тиунов, управляющих княжеским господским хозяйством. Статьи об уроках городнику и мостнику (ст. 96 - 97 Пространной Правды) свидетель­ствуют о росте русских городов, усложнении структуры городского управления к началу XII в. По наблюдениям М.Н. Тихомирова, в XI в. в источниках упоминается до 54 новых городов, что с более «ста­рыми» городами составляет 89[120].

Усложнение административно-управленческой структуры происходит и в боярском вотчине в этот период. Так, в ст. 1 Про­странной Правды появляется новый социальный термин «боярский тиун», который ранее отсутствовал в русском законодательстве.

После ст. 14 о рядовиче помещена приписка: «тако же и за боя- реск». Судя по грамматической форме, приписка непосредственно относится к рядовичу, но могла быть применима и ко всем тиунам и холопам. B ст. 46 сообщается о «боярских» холопах, а в ст. 91 гово­рятся о боярском наследстве - «заднице». Bce упоминания о бояр­ской собственности, холопах, административных лицах свидетель­ствуют в пользу развития крупного боярского землевладения и по­степенного складывания административно-управленческого аппа­рата в боярской вотчине. Правовые нормы, введенные Мономахом, этот процесс фиксируют в Пространной Правде.

Увеличебние судебно-административного аппарата в княже­ском домене и боярской вотчине вызвало появление в Пространной Правде целого ряда новых статей, содержащих регламентацию су­дебных и иных податей, шедших в пользу княжеских чиновников. B основу новых судебных «уставов» и «уроков» был положен «Покон вирный». Покон не знал отчислений от виры в 80 гривен, которая была введена на первом съезде Ярославичей, по уже в ст. 10 Про­странной Правды оговаривается доля, причитающаяся вирнику от двойной виры. B связи с изменением денежного счета на Руси в конце XII века старая резана в «Поконе вирном» была заменена ку­ной, а веверица - векшей. За исполнение судебных и следственных обязанности вирник, сопутствовавший ему судебный исполнитель отрок, «метельник», вероятно, служилый человек , который назна­чал («метал») срок (ст. 9, 107 Пространной Правды)[121], а при разделе имущества - «детские» (ст. 108) получали соответствующую долю в продуктах и серебре.

Если в «Поконе вирном», появившемся при Ярославе Му­дром, количество взимавшегося «корма» никак не ограничивалось («а хлеба покольку могуть ясти и пшена»), то по мере роста сопро­тивления таким поборам вводится определенная регламентация; в Пространной Правде составные части корма названы в определен­ных количествах: «а хлебовъ 7 на неделю, а пшена 7 уборков» (ст. 9). Корм предназначался чиновника, вирника, который собирал княжеский судебный штраф за убийство свободного человека (40 гривен за незнатного свободного - более 2 кг или около 8 кг сереб­ром при содержании в гривне 51 г, или 196 г серебра, 80 гривен за княжего мужа - соответственно, более 4 кг и около 16 кг серебра)1. Восстание 1013 г. заставило Владимира Мономаха ограничить на­туральные поборы своих администраторов. Конкретизированы били и старые денежные отчисления. Так, пошлина в 10 резан (кун) по­лучила название «перекладной» - за отъезд вирника после оконча­ния дела, а взимавшаяся ранее «переде» гривна стала называться «съсадной» - за въезд на территорию, где совершилось убийство. Побор в 12 вевериц (векшей) теперь предназначался «метельнику». Лицо или сторона, выигравшее процесс о вире, платили «помочное» (ст. 20, 107 Пространной Правды). «Ротная» пошлина вносилась при произнесении присяги (ст. 109, при испытании «железом» и решении споров о наследстве (ст. 86, 108, 109). При поимке беглого холопа отроку, за оказанную помощь, полагалось «вязебное» в 10 кун (ст. 114 Пространной Правды)[122].

Ст. 74 Пространной Правды вводила отчисления с продажи в 12 гривен в пользу судебного чиновника. Размер такой пошлины четко определялся: в любом случае он равен 20% от штрафа, шед­шего в княжескую казну.

Таким образом, в XI в. на всей Руси существовала наряду с раздачами феодов-денег система материального обеспечения кня­жеских служилых людей при исполнении ими административно­судебных обязанностей. Она распространялась на все звенья госу­дарственного управления - от посадников до отроков. Древний по происхождению «корм» регламентируется и постепенно выводится на альтернативные формы оплаты в виде денежного довольствия. По крайней мере в XII - XIII вв. он принимает форму натурально­денежного содержания. Последнее и отражает «ссадная» гривна (ст. 42 Краткой Правды, ст. 9 Пространной Правды), Ссадная гривна становилась рентой-доходом, то есть денежным содержанием фео- да-должности. Непосредственные денежные отчисления за испол­нение административно-судебных должностей существовали и для других княжеских служилых людей - емца, мечника, детского[123].

Княжеское господское хозяйство в XI - XIII вв. представляло собой сложный комплекс городских и сельских дворов, которые представляли из себя своеобразные резиденции («городища», «зам-

чища»), включавшие жилые, служебные, хозяйственные и оборони­тельные сооружения. Здесь могли размещаться амбары, погреба, кладовые, конюшни, арсеналы и пр. K хозяйству господского двора относились также сельские промыслы, бортничество, рыболовство, охота. Управлением ведал или сам господин, или назначенные тиу­ны, огнищане. B княжеском домене появляются целые волости и отдельные владельческие города[124].

Церковно-монастырское землевладение на Руси, появившееся во второй половине XI века, также развивалось, преимущественно, за счет княжеских пожалований и некняжеских поминальных вкла­дов. Однако церковная земельная собственность, будучи раздроб­ленной между множеством церквей, не представляла экономиче­скую силу: «Ее сила была в другом - в религиозном господстве над обществом и централизованной административной системе».[125]

Неслучайно поэтому защите феодальной собственности в ЕІространной редакции Русской ЕІравды уделено особое внимание.

Так, лицо, поджегшее двор или гумно, присуждалось к кон­фискации имущества и изгнанию («на поток и грабеж») (ст. 83 EIpo- странной ЕІравды). Штрафные санкции теперь называются «прода­жа» (вместо «за обиду») и урок (ст. 31; ср.: ст. 75, 76). Наивысшую продажу (12 гривен), в четыре раза превышавшую обычную, платил тот, кто злостно («пакощами») истреблял скот (ст. 84). C 60 резан до 3 гривен увеличивался штраф за кражу птицы с господского двора (ст. 81). Это дополняло нормы ст. 41, касавшиеся кражи скота в хлеве. Продажа в 60 кун платилась отныне только при краже с поля (ст. 42) или ладьи, т.е. на реке или озере (ст. 79). И то, и другое со­вершалось за пределами господского двора. Наказывается даже кража сокола или ястреба (ст. 81 Пространной Правды). Соколиная охота требовала длительной выучки ловчей птицы, а сама охота была составной частью княжеского быта. Владимир Мономах писал о своем пристрастии к охоте: «в ловчи ловчий наряд сам есмь дер­жал и в конюсех и о соколех и о ястребех»[126]. Штрафы за кражу до­машней птицы приравниваются к «продажам» за хищение птицы домашней. Ужесточение наказаний в целом характерно для законо­дательства Владимира Мономаха. Если за обычную кражу коня платилось по-прежнему 3 гривны, то за коня, который «пакощами» порезан - 12 гривен (ст. 84). Аналогичные изменения претерпели постановления о краже охотничьих и домашних птиц и собак.

Право собственности распространяется на те сферы хозяйст­вования, которые традиционно были коллективными, общинными. Явно в интересах расширяющегося боярского землевладения и соб­ственности создаются статьи, которые приобретают вследствие pe- дакторско-кодификаторской деятельности общегосударственный характер. Это, в частности, касается бортных угодий. B Простран­ной Правде конкретные указания («А в княже борти») заменяются общегосударственной формулировкой - «А се о борти». B случае кражи или нарушения бортных угодий ответственность ложилась на вервь (ст. 70, 77). Розыск («след гнати») производился уже не об­щинными силами, а с «чюжими людми, а с послухи». След вора мог вести или к селу, или к купеческому каравану («к товару»). Борти пожигали, портили («издерутъ»), подсекали, нарушали знак собст­венности на борти или злонамеренно уничтожали знак собственно­сти на дереве, где находилась борть (ст. 70, 71). За эти деяния на­значалась наивысшая высшая продажа - 12 гривен. Такие же нака­зания ожидали за кражу бобра (ст. 69), при нарушении охотничьих угодий (ст. 70), истреблении знаков собственности на бортных де­ревьях (ст. 71), нарушении межи лесных и пахотных угодий (ст. 72 - 73 Пространной Правды).

B ст. 80 - 82, 84 появляется термин «господин» как обозначе­ние хозяина похищенной вещи. Кражи наказываются штрафами - «продажей» (ст. 67, 68, 70, 72, 75, 76, 78-80, 84), заменяя прежний термин «обида». Строго устанавливается и размер урока за укра­денную вещь («за пагубу господину урок платите» - ст. 84). Вещное право устанавливается и на «живую» собственность - холопов. Штраф в 12 гривен взимался за убитого холопа, кормильца или кормилицы (ст. 17 Пространной Правды). За «смердии холопа» взимался штраф в 5 гривен, а за рабыню - 6. При этом следует учесть, что убийство свободного человека каралось вирой и голов­ничеством, а не уроком в 12 гривен. B целом статьи 70 - 77 можно рассматривать как свидетельство столкновений между населением феодальной вотчины и окружающими ее общинами-мирами, а ст. 80 - 84 показывают отношения внутри вотчинного мира, «между

феодалом-господином и зависимым от него человеком»[127]. Итак, ос­новные правовые нормы, включенные Владимиром Мономахом в состав Пространной Правды, сводились к защите феодального пра­вопорядка и, прежде всего, к охране личности и собственности как самого князя (боярина), так к его административно-судебного и во- енно-служилого аппарата. Это объясняет жизненность кодекса в последующие столетия в русских землях, когда стали развиваться феодальные отношение в XIII - XIV вв.

Пространная Правда дает довольно сложную картину соци­альной структуры древнерусского общества XII в. Лично свободное сельское население состояло из смердов, которые жили в составе соседской общины-верви при определяющем значении малых семей и возникающих на их основе неразделенных братских и отцовских семей с индивидуальной или малосемейной юридической ответст­венностью. B собственности у смерда находилась лошадь, имение, а с XIV в. свободно отчуждаемая земля. Княжеская правовая защита гарантировала независимость смерда от «сильных», а «подданство» смерда своему князю выражалось в мобилизации на войну лошадей и участии в княжеском пешем войске. За совершенные преступле­ния смерд платит «продажу» в казну князю, а также несет в пользу князя фиксированные подати и исполняет повинности. Выморочное имущество смерда отходило князю как главе государства, в лице которого персонифицировалось право титульной верховной собст­венности на землю. Вероятно, смерды входили в подчинение кня­жескому господскому хозяйству в составе сел и волостей. Штраф за их убийство оставался таким же, как и за убийство холопа - 5 гри­вен (ст. 16 Пространной Правды)[128].

Смерд сохранял право на обращение в княжеский суд к другие права лично свободных, но подати и повинности исполнял на госпо­дина, вероятно, в тех же размерах, что ранее - на государство. Посяга­тельство смерда на смерда («А же смердъ мучить смерда безъ княжа слова») каралось «продажей» в 3 гривны, а за посягательство на огни­щанина - уже 12 гривен (ст. 78 Пространной Правды). Категория смердов формировалась, как свидетельствуют правовые памятники, основном из свободных смердов-общинников, а не из числа рабов[129].

Наиболее массовой категорией феодально зависимого населе­ния, как свидетельствует частотность упоминания в статьях Рус­ской Правды, были холопы. Для абсолютного большинства дорево­люционных и советских историков тождество холопства и рабства на основе юридических признаков очевидно[130], хотя ряд исследовате­лей отмечает все же определенные отличия, в целом, малосущест­венного порядка[131]. Источниками холопства, как особой формы лич­ной зависимости, являлись плен, продажа, самопродажа, женитьба на «робе» без «ряда», поступление к господину на службу без дого­вора в должность управляющего хозяйством тиуна или поступление в эту должность посредством символической процедуры привязы­вания ключа. Холопом становился закуп-вор, беглый закуп, купец, по своей вине погубивший чужой товар или деньги и не сумевший их возместить. Холопами становились дети холопов. Смерды и за­купы, попавшие в холопы, видимо, сохраняли свои земельные уча­стки и хозяйство. Холопами являлись тиуны, кормильцы и корми­лицы господских детей, ремесленники. За службу тиуны-холопы могли получать от господина земельные участки. Таким образом, различные методы управления зависимости, разный состав холопов сопровождались дифференцированным имущественным и произ­водственным статусом холопов в вотчинном хозяйстве XII - XIII вв. Лишение свободы, установление полной личной и имущественной зависимости от господина вело к юридической бесправности холо­пов, к установлению низшей виры за убийство в 5 гривен. Впрочем, за убийство ремесленника, кормильца или кормилицы выплачива­лась более значительная сумма - 12 гривен (ст. 15, 17 Пространной Правды). Холопство было не только инструментом внеэкономиче­ского принуждения, но и давало холопам в условиях феодализи- рующегося общества определенные выгоды и преимущества, более существенные, чем сохранение личной свободы и статуса юридиче­ски полноправного человека. Холопы - слуги князя или боярина - изображаются в «дорогих портах», «паче меры горделивые и буя- вые»[132]. За хорошую службу холопа отпускали на свободу, а выку-

пившийся у господина - он назывался изгоем[133]. Свободу холоп мог получить по суду и по завещанию господина («задушный человек»), «Личная зависимость, - по М.Б. Свердлову, - и определяемые ею социально-экономические и правовые последствия были формой прикрепления зависимого человека к господину в условиях отсут­ствия государственной системы прикрепления к земле или тяглу, и поэтому холопство может быть названо личной крепостью, то есть феодальной формой зависимости, а не рабской»[134]. Ho правовой ста­тус холопов указывал на сохранение ими традиции полной власти господина над патриархальным рабом[135].

Особой обществе категорией, которая появилась, вероятно, в конце XI - начале XII в., стали закупы, которые попали в зависи­мость через денежную ссуду, долг под проценты - «купу». Долг они должны были отработать в хозяйстве господина. При этом они име­ли свои земельные наделы и тягловый скот. Закупы происходили из среды свободных смердов, но разорившихся. Господин обеспечивал закупа деньгами, земледельческим инвентарем, зерном и обязывал погашать долг под проценты или отработками. Князья и бояре име­ли возможность ссужать деньгами свободных смердов- земледельцев, которые за «купу» должны были работать в хозяйст­ве феодала, отрабатывать на господской пашне, ухаживать за ско­том. Хотя законодательство запрещало временную зависимость превращать в постоянную, тем не менее в «Русской Правде», в духе раннефеодального законодательства, господам предоставлялась возможность для принуждения закупов «бить их «про дело», и пре­вращать за тайное бегство и воровство в «обельных холопов» (ст. 56, 57-62, 64 Пространной Правды)[136].

Несколько иной категорией были рядовичи, лично свободные люда, которые по «ряду» (договору) нанимались на службу госпо­дину в должностях свободных низших членов княжеского хозяйст­венного или административного аппарата. «Дача», прежде всего «хлеб», «придаток», «милость», являлась основанием для отноше­ний зависимости, когда свободный человек, взявший «дачу», дол­жен был работать на господина, пока не вернет или не отработает «дачу», что было близко закупничеству, но не тождественно ему[137]. Сам термин «закуп» появляется лишь во второй половине Про­странной Правды, а ранее он назывался рядовичем (ср.: ст. 25 Крат­кой Правды и ст. 14, 56-59, 61, 64 Пространной Правды).

B Уставе о холопстве - последней части Пространной Правды (ст. 110 - 121) - появляется новый термин «обельный холоп» (ст. 110), свидетельствующий, по мнению исследователей[138], о фиксации новых отношений между верхами и холопами, отношениях, харак­терных для XII века. И.И. Смирнов писал, что «нет достаточных оснований для того, чтобы связывать время издания Устава о холо­пах с временем издания Устава о закупах, т.е. с законодательством Владимира Мономаха[139]. Устав о холопстве, по его мнению, дает ма­териал для характеристики холопства в XII - XIII в. Следуя мысли И.И. Смирнова, о позднем происхождении Устава о холопстве, Л.В.Черепнин относил это законодательство ко времени народного движения 1174 - 1175 гг. и связывал его с именем князя Всеволода[140]. А.А. Зимин аргументацию Черепнина считал недостаточно обосно­ванной и, в свою очередь, попытался ответить на вопрос: связано ли центральное понятие «обельный холоп» с архаичными или новыми социальными явлениями, тем более, что этот термин отсутствует B каких-либо юридических памятниках XII - XIII вв. и обнаруживает­ся только в Уставе о закѵпах. т.е. в непосредственно связанном с деятельностью Мономаха .

Ha основе текстологического и терминологического анализа А.А. Зимин пришел к выводу, что Устав о холопстве уходит своими корнями в законодательство X в., а также отражает перемены, про-

изошедшие в феодальных отношениях в XI веке[141]. Актуализация темы холопьего права, складывавшегося на всем протяжении X - XI вв., в Пространной Правде говорит о тенденции к слиянию холопов с ос­новной массой феодального населения. «Обельный холоп» - полный раб, наряду с понятием «закуп», постепенно к XII в. заменяют более архаическое и неопределенное в правовом смысле социальное поня­тие «челядин». JI.B. Черепнин пишет: «В связи с тем, что положение закупа было близко к положению раба, в законе потребовалось про­вести грань между этими двумя социальными категориями. Вместо термина «челядин» появляются два новых: «закуп» и «обельный хо­лоп»[142]. Эти изменения знаменовали собой переход древнерусского общества из состояния генезиса феодальных отношений в стадию развитого феодализма; они получают юридическое оформление в новом правовом кодексе - Пространной Правде.

Пространная Правда сыграла огромную роль в формировании правового строя русских земель периода политической раздроблен­ности. Этот кодекс лег в основу развития русского права в Новго­роде и Пскове, в Смоленске и Великом Княжестве Литовском, а также Северо-Восточной Руси[143]. B целом, "Правда Русская" стала эталоном при составлении местных памятников права периода фео­дальной раздробленности и образования Русского государства.

Модернизация правовых норм Правды Русской, обновление ее статей, приспособление к новым условиям жизни шло в трех на­правлениях: 1) заменялась устаревшая терминология памятника но­выми словами и понятиями; 2) текст кодекса дополняется новыми статьями; 3) текст Правды использовался при составлении новых памятников права.

Эта кодификаторская работа на этапе развитого феодализма хорошо прослеживается на судьбе, например, выдающегося памят­ника древнерусской юридической мысли - Псковской Судной гра­моты, появившейся в конце XIV в. B Псковской Судной грамоте (ПСГ) материал Правды Русской широко используется и перераба­тывается применительно к условиям жизни древнего Пскова, кото­рые обусловили своеобразие многих правовых норм, в том числе и уголовных, Псковской Судной грамоты.

Подведем итоги. Древнерусская государственность и право возникли на территории Восточной Европы в результате разложе­ния патриархального родоплеменного строя у славянских племен. B протогосударственных славянских образованиях происходит внут- риформационный синтез феодального строя. Древнерусская систе­ма права в своей основе имела обычное право, унифицированное и кодифицированное при его применении и записи киевскими князь­ями. Русская Правда появилась в 1016 г. в обстановке острой поли­тической борьбы, развернувшейся в Новгороде накануне похода Ярослава Владимировича на Киев. Став «самовластьцем Руссьстей земли» после смерти брата Мстислава Владимировича, Ярослав из­дает расширенную редакцию Правды Русской 1036 г., а через год создает ее киевскую редакцию, имевшую общерусское значение.

Кодификационная деятельность Ярослава Мудрого, опирав­шегося на нормы обычного права и правовые нововведения, была вызвана насущными потребностями общества, и прежде всего его господствующего класса. Правотворчество князей отражало неук­лонную эволюцию социальных и феодально-правовых отношений в Древнерусском государстве. Ярослав выступил реформатором, за­ложив основы русского письменного законодательства.

Письменный свод законов закреплял имущественное и клас­совое деление общества, повышал авторитет государства и лично князя, защищал интересы не только князя, но и дружинников, и бо­яр, горожан, общинников-земледельцев. Однако при этом, что со­ставляло своеобразие древнерусского права, статус князя и его пра­вовая неприкосновенность не фиксируются юридическими нормами (даже в Правде Ярославичей). B случае посягательства на его иму­щество князь присутствует в кодексе как надзаконное лицо. Такая ситуация фиксировала своеобразный уровень правосознания, при котором князья были выше законов и стояли как бы над ним.

Дополнения и редакции Правды Русской в XI - XIII вв. откры­вают особенности процесса становления и развития государственно­го аппарата Древней Руси. Княжеская власть ограничивает примене­ние смертной казни, заменяя ее системой композиции - денежная вира в пользу князя (государственной власти) за убийство, денежная продажа в его пользу за другие преступления - кражи, оскорбления и пр. Кроме штрафа государственной власти нарушитель платил воз­мещение потерпевшему. Мерой наказания был «поток и разграбле­ние», которым подвергали не только преступника, но и его семью. Обострение политических и социальных отношений в XII в. приво-

дит к включению смертной казни в нормы права. Одной из черт рус­ского уголовного права было снисходительное отношение к убийству и членовредительству, происшедшие не тайно, а открыто (в честной схватке, на пиру и т.д.) (ст. 6, 23 Пространной Правды).

B сфере семейного и наследственного права Русская Правда уделяет достаточно много внимания положению вдовы после смерти мужа, защите интересов дочерей после смерти родителей. Нормы обычного и общинного права постепенно вытесняются из практики общинных коллективов княжеским правом в интересах князей, фор­мирующегося сословия бояр и трансформируются в интересах госу­дарственной власти в целом. Русская Правда отражала интересы в на­чале княжеско-дружинной корпоративной организации, а по мере раз­вития феодальных отношений, с XI века, интересы вотчинников- землевладельцев. Разложение дружин на бояр-вотчинников и княже­ский «двор» в социальной сфере и наступление феодальной раздроб­ленности в политической сфере ознаменовали собой переход к разви­тому феодализму. Вотчинная форма частной земельной собственности заняла ведущее место в системе общественных отношений. Эти про­цессы в правовом аспекте находят полное отражение в статьях Про­странной Правды, что обеспечило ей долгую юридическую жизнь в различных регионах некогда единой Руси в XIII - XV вв. Местные системы права в это период базировались на традициях «старой Прав­ды», однако в процессе развития права кодификаторы и судьи, князья имели возможность широкого выбора иных казусов и норм, которые оказывались подходящими к местной юридической практике. Так, опыт творческой переработки и правового новаторства подобного рода представлен в ярком юридическом памятнике эпохи феодальной раз­дробленности - Псковской Судной грамоте[144]