Глава 1. Уголовный закон и его действие во времени, в пространстве и по лицам

Русская Правда как первый отечественный свод писаных пра­вовых положений, регулирующий общественные отношения путем установления основных норм и правил поведения, обеспечивая их исполнение силой принуждения, также содержит ссылку на то, что то или иное законоположение исходит от такой властной инстанции как великие князья, которым принадлежала законодательная власть: «Правда уставлена руськои земли, егда ся съвокупил Изяслав, Все­волод, Святослав, Коснячко, Перенег, Микыфор Кыянин, Чюдин Микула»; «...то ти урок Ярославль», «Суд Ярославль Володиме- рич»; «По Ярославе же паки совкупишеся сынове его Изяслав, Свя­тослав, Всеволод и мужи их: Коснячько, Перенег, Никифор и отло- жиша убиение за голову, но кунами ся выкупати; а ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша»; «А се покони вир- нии были при Ярославе»; «Устав Володимерь Всеволодича» и др.

Законодательное решение вопроса о пределах действия уго­ловного закона является необходимым условием его реального су­ществования, правильного понимания и применения. Закрепленные в связи с этим уголовно-правовые нормы позволяют гражданину согласовывать свое поведение в соответствии с установлениями законодателя.

Важнейшими принципами в области уголовного права являют­ся принципы его действия в пространстве, во времени, и по кругу лиц. Несомненно, что древнерусский законодатель не обладал той юридической техникой, позволяющей разграничить эти принципы, как они разграничены в современном законодательстве. Вот почему Русская Правда по своему содержанию не решает всех вопросов, свя­занных с действием уголовного закона. Например, в ней ничего не говорится о моменте вступления той или нормы в законную силу, при помощи которого государство принуждает к соблюдению уго­ловных законов1. Ho поскольку это был первый писаный русский

закон, то, видимо, можно предположить, нормы Русской Правды вступали в законную силу с момента их письменного закрепления.

Действие уголовно-правовых норм всегда ограничено опре­деленной территорией. Как отмечает H.A. Максимейко, древнерус­ский памятник заключает в себе некоторые указания на ту мест­ность, в пределах которых применялись ее нормы. «В числе ее ис­точников названы уставы Ярослава Мудрого, его сыновей - Изясла- ва, Святослава и Всеволода, и, наконец, Владимира Мономаха. Яро­слав княжил сначала в Новгороде, потом в Киеве, Изяслав в Киеве, Святослав в Чернигове, Всеволод в Переяславле, Владимир Моно­мах в Чернигове, Переяславле и Киеве. Следовательно, составитель Р. Правды включил в нее законодательные постановления князей южной Руси и отчасти Новгорода»1.

Из этого следует, что нормы Русской Правды распространи­лись по всей территории Руси как единого государства, не ограни­чены каким-то одним регионом и действуют на всей ее территории как единого государства, каким Русь стала после 1036 г. вследствие того, что потерпев крупное поражение, от которого уже никогда не оправились, кочевники- печенеги прекратили свои набеги на Русь[145].

Немаловажным является вопрос о наказуемости лиц, совер­шивших преступление на территории Руси. Анализируя текст па­мятника, можно вполне обоснованно говорить, что предписания, содержащиеся в Русской Правде, распространялись как на корен­ных жителей Руси независимо от половой принадлежности, так и иностранцев. Например, «Аще ли ринеть мужь мужа любо от себе любо к собе, 3 гривне, а видока выведеть; или будеть варяг или кол- бяг, то на - роту» - ст. 10 Краткой редакции; «О ПОКЛЕПНОИ ВИРЕ. Аще будеть на кого поклепная вира, то (о)же будеть послу­хов 7, то ти выведуть виру; паки ли варяг или кто ин то два» - ст. 18 Пространной редакции[146].

Как видим, законодатель в отношении последней категории лиц использует не совсем понятные нам термины как «варяг» («уз­кий слой иностранцев - военных наемников») и «колбяг» («обозна­чение иностранца, причем какого именно, догадаться довольно трудно. По этому поводу существует три точки зрения: 1) иноземец восточного происхождения, скорее всего варяг; 2) какая-то профес­сиональная группа варягов; 3) какая-то группа северных славян, переселившихся в землю новгородских словен; 4) какая-то группа купцов, торговцев, ремесленников, происходящих из среды карело­финского окружения новгородской земли»)[147].

Высказывалось предположение, что термином «колбяг» назы­вали жителей соседней Литвы[148], а также народ севера, живший в Новгородской области[149].

Как бы то ни было, они являлись гражданами иностранного государства. При этом немаловажным являлось, что преступления против иностранцев не влекли за собой никакого наказания, «ежели только этот иностранец не был обеспечен особым международным договором, или не находился в княжеской службе и, вообще, под исключительным покровительством закона»[150].

Мы полагаем, что в соответствии с традициями международ­ных договоров, действовавших в эпоху Русской Правды, территорией Руси признавались, например, и ладьи: «Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, рус­ских, и поможет сохранить ладью с грузом ее и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта бурей или на мель сев задержана и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим их с товарами их поздо- рову. Если же случится около Греческой земли такая же беда с рус­ской ладьей, то проводим ее в Русскую землю и пусть продают това­ры той ладьи, так что если можно что продать из той ладьи, то пусть вынесем (на греческий берег) мы, русские. И когда приходим (мы,

русские) в Греческую землю для торговли или посольством к вашему царю, то (мы, греки) пропустим с честью проданные товары их ла­дьи. Если же случится кому-либо из нас, русских, прибывших с ладь­ею, быть убиту или что-нибудь будет взято из ладьи, то пусть будут виновники присуждены к вышесказанному наказанию»[151].

B Русской Правде не рассматривается ситуация, когда корен­ные жители Руси совершают преступление на территории другого государства. Как нам представляется, на основе взаимных двухсто­ронних договоров они несли равную ответственность на территории договаривающихся сторон. Так, согласно русско-византийских до­говоров 860r., 907г. и 911r., «Если кто убьет, - русский христиани­на или христианин русского, - да умрет на месте убийства»[152].

B памятнике ничего не говорится о выдаче иностранцев, совер­шивших преступления вне Руси, но находящихся на ее территории.

B то же время некоторые современные исследователи, на наш взгляд, совершенно обоснованно усматривают в обязанности верви, предусмотренной ст. 3 Пространной редакции, разыскать лицо, со­вершившее убийство и выдать его или уплатить штраф князю, на­чала современной экстрадиционной деятельности[153].

B Русской Правде имеется норма, согласно которой «А по кос- тех и мертвеци не платить верви, аже имене не ведають, ни знають его» - ст. 19 Пространной редакции[154], вследствие чего вервь не несет никакой ответственности, если на территории найдены кости или труп человека, который никому ничего неизвестно и не опознан. По мне­нию одних исследователей, что «вервь освобождалась от платежа ви­ры за мертвеца, которого имени не ведали, потому что убитый, никому не известный в округе человек, мог быть подброшен из другой отда­ленной верви нарочно, для избежания собственной ответственности, а в таком случае назначение виры было бы несправедливо»[155].

Другие исследователи полагают, что этой нормой, освобож­дающей от уплаты виры, фактически разрешает убийство человека, не принадлежащего ни к какому общественному союзу[156].

Третьи склонны видеть в этом постановлении стремление за­конодателя изъять из ведения судебной власти дела, производство которых могло быть затруднено с некоторыми затруднениями[157].

B свою очередь, мы полагаем, что в данной норме речь идет об институте срока давности привлечения виновного к уголовной ответственности в самом примитивном смысле этого слова, без строго формализованного критерия, смешанное с тем случаем, ко­гда личность убитого неизвестна. «Единственным основанием дав­ности преследования есть забвение. И именно: а) забвение преступ­ления в памяти народной, б) забвение его свидетелями происшест­вия и в) забвение его самим преступником»[158]