<<
>>

ГЛАВА ВТОРАЯ ТИПОЛОГИЯ КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ

В феодальном обществе основной производящей единицей была крестьянская семья. Для истории производительных сил страны и истории крестьянства огромное значение имеет вопрос — силами какого родственного коллектива осуществлялось крестьянским двором сельскохозяйственное производство.

Методологически этот вопрос существен для определения типа семьи, характерного для сельской общины на разных этапах истории феодального общества, фактологически он связан абсолютно со всеми сторонами жизни деревни. Множество явлений деревенского быта и обычно-правовых норм, регулировавших внутриобщинное землепользование и внутрисемейные имущественные отношения, а также весь комплекс вопросов, связанных так или иначе с сельской производственной деятельностью и феодальной рентой, невозможно исчерпывающе объяснить без конкретного представления о типологии крестьянской семьи.

Типология семьи определяется ее численностью и внутренней структурой. Ее основными показателями являются поколенный, половозрастной и родственный состав. Типологию крестьянской семьи, тем более функционировавшей в разных регионах огромной страны, отличающихся друг от друга и климатическими условиями, и особенностями хозяйства, можно определить только располагая материалами, охватывающими максимально длительный хронологический период; только при этом условии создается реальная перспектива уловить общее и особенное в типологии семьи в разные периоды истории феодального общества и избежать ошибочных представлений, когда особенности могут быть приняты за явления общего порядка.

Ради достижения возможно более широкой перспективы в рассмотрении проблемы1 прежде всего целесообразно выяснить основные выводы относительно состояния крестьянской семьи в эпоху феодализма, к которым приходили буржуазные и советские историки, и проследить их понимание эволюции семейного строя в целом.

В дореволюционной отечественной исторической науке было выдвинуто несколько точек зрения о семейном строе русского

I.

1

1 Некоторые историографические аспекты проблемы см.: Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М., 1963, гл. 1, § 1; Бакланова Н. Е. Крестьянский двор и община на Русском Севере. М., 1976, с. 24—48; Александров В. А. Русское население Сибири XVII —начала XVIII в. (Енисейский край). М., 1964, с. 119—120; Миненко Я. А. Русская крестьянская семья н «Западной Сибири (XVIII — первая половина XIX в.). Новосибирск, 1979, с. 3 21 (и атой же книге см. источниковедческий обзор —с. 24—41).

крестьянства с древнейших времен и вплоть до XIX в. Исследователи XIX —начала XX п. не могли прийти к единому мнению о его характере из-за непонимания закономерности исторического развития общины и семьи; в частности, придерживаясь различных представлений о формах общественного строя, они неизбежно смешивали такие понятия, как род, семья, соседская община и т. п.132 Для сторонников родовой, общинной и задружной теории при всех их разногласиях так или иначе общим было одно — убеждение в длительно и неизменно сохранявшемся бытовании болыиесемейной формы в среде русского крестьянства. Это убеждение подкреплялось этнографическими наблюдениями второй половины XIX в., когда после отмены в 1861 г. крепостного права в среде бывшего крепостного крестьянства усилились разделы семей, поэтому исследователи заострили свое внимание на формах семьи. Однако, как справедливо писал М. О. Косвен, «исследователи русского народного быта занялись скорей описанием и трактовкой этого процесса, чем исследованием большой семьи» 133.

Впрочем, в дореволюционной литературе приходили и к иным выводам о составе крестьянской семьи уже в древней Руси. Так,

А. Е. Пресняков предложил вместо задружной семейной формы основным явлением древнего славянского быта считать неразделенную семью, «различая два момента в ее бытии: семью отцовскую, патриархальную, и семью братскую с их, особенно последней, в правовом отношении несущественными осложнениями в личном составе» 134. В. О. Ключевский также приходил к мнению о том, что «в строе частного гражданского общежития старинный русский двор, сложная семья домохозяина с женой, детьми и неотделенными родственниками, братьями, племянниками, служил переходной ступенью от древнего рода к новейшей простой семье и соответствовал древней римской фамилии»135.

Как увидим ниже, другие ученые в конкретных исследованиях, посвященных русской истории XVI—XVII вв., также приходили к выводам о малой населенности крестьянского двора, но их наблюдения не оказали серьезного влияния на убеждение, укоренившееся в историко-этнографической и этнографическо-публицистической литературе во второй половине XIX в.136

До недавнего времени в советской исторической науке крестьянской семье феодального времени уделялось очень незначительное внимание. Только за последние два десятилетия в исторической и историко-этиографической литературе эта проблема стала приобретать самостоятельное значение.

Преимущественно в послевоенное время разгорелся до настоящего времени неисчерпанный спор о генезисе на Руси феодальных отношений и существе древнерусской верви, в котором так или иначе затрагивался вопрос о формах семьи. Точка зрения

С. В. Юшкова о верви как общине-задруге и главенстве большесемейной формы в жизни древнерусского общества, о сохранении «больших патриархальных семей» на севере России до XVI— XVII вв. («дворище», «печище»), а в полуразложившемся виде — и до XIX в.137 не привлекла последователей.

Широкое признание завоевала концепция Б. Д. Грекова, одно из положений которой заключалось в том, что в процессе утверждения соседской общины основной формой крестьянской семьи становилась семья малая, т. е. состоящая из супружеской пары и их детей, наряду с которой до XI в. продолжала существовать патриархальная семейная община, или большая семья. Рассматривая древнерусскую вервь как сельскую общину, Б. Д. Греков признавал, что на Руси «и при сельской общине, отнюдь не противореча ей, в течение длительного периода продолжает существовать и сохранять свою силу патриархальная семейная община, или большая семья» 7 При этом он устанавливал довольно ранний хронологический рубеж, после которого патриархальная семейная община утрачивала свое значение: «Если родовой строй в VIII— IX вв. сохранился в пережитках, то к XI в. почти исчезли и эти следы» 138,— писал Б.

Д. Греков. Как можно заметить, это определение этапности развития семейного строя у древнерусского крестьянства мало чем отличалось от приводимого выше мнения В. О. Ключевского. Последовательно доказывая складывание сельской (соседской) общины на Руси к IX—X вв., Б. Д. Греков логично делал вывод о том, что ее характерной чертой было хозяйство индивидуальных семей139.

Основным оппонентом Б. Д. Грекова по вопросу о существе верви и генетической преемственности большесемейных форм с эпохи разложения первобытнообщинного строя и до XIX в. выступил с конца 1940-х годов М. О. Косвен. Его книга «Семейная община и патронимия» представляет собой единственное обобщающее историко-этнографическое исследование последнего времени, посвященное этапам развития форм семейного строя. Разработав понятие о патронимии как универсальном явлении в истории патриархально-родового строя вплоть до его разложения, М. О. Косвен доказывал, что вервь Русской Правды представляла собой патронимию, наряду с которой уже существовала и соседская община !!. На разных фазах своего состояния й развития патронимия состояла из того или иного числа семей. «Архаически это были большие семьи. С распадом большесемейного уклада в патронимии оказывались и малые семьи, так что патронимия могла состоять как из больших, так и из малых семей одновременно. Наконец, еще позже патронимия могла состоять только из малых семей»,— писал М. О. Косвен 140. Критикуя учепых второй половины XIX в. за статичный подход к истории большесемейной формы крестьянского быта, М. О. Косвен предложил свою трактовку проблемы существования большой семьи и ее генезиса: «Большая семья, большая патриархальная семья, родовая семья, нераздельная или неразделенная, соединенная, сложная, сводная семья, семейная или большесемейная община, домовая или домашняя общины — таковы различные литературные наименования той родственной группы, которая составляет основную общественную ячейку патриархально-родового строя. Наиболее удачными из приведенных наименований являются: семейная община и большая семья»141.

Рассматривая семейную общину (большую семью) основной общественной ячейкой патриархадь- но-родового строя, численность которой могла доходить до нескольких сот человек, относившихся к ряду поколений, М. О. Косвен полагал, что этот институт весьма стойко сохранялся и на более высоких ступенях общественного развития, в классовом обществе; ячейками соседской общины могли быть одновременно как малые семьи, так и сохранившиеся еще большие семьии. Постепенно в процессе исторического развития семейная община изменилась структурно и численно, приобретала разные формы; в силу экономической необходимости, обусловленной развитием классовых начал и производительных сил, сегментируясь и перерождаясь из первобытнообщинной демократической формы в отцовскую большую семью, характерную всевластием ее главы и падением внутри нее власти мужа—отца малой семьи, семейная община на этом этапе состояла из трех—пяти прямых нисходящих поколений, а по своей численности неизменно уменьшалась до 40—15 человек142. В дальнейшем, при распаде такой отцовской семьи большая семья, по мысли М. О. Косвена, сохранялась, но на новых, особых условиях; после смерти главы этот пост переходил не к его сыну, а к другому брату. «Братская семья», в качестве особого типа, при общности имущества и иных начал семейного коллективизма сохраняла-создавшуюся уже дифференци- рованность малых семей с их «особипой», т. е. собственным добром.

М. О. Косвен крайне осторожно судил о хронологических этапах истории семейной общины. «К сожалению, в литературе не сохранилось определенных данных о существовавших, очевидно, в прошлом (в древней Руси? —2?. А.) и в Великороссии семейных общин архаического демократического типа. Трудно вместе с тем, за тем же отсутствием данных, что-либо сказать о том, в какую эпоху здесь начался и в каких условиях шел распад этой архаической семейной общины»,—писал он !в. По отдельным замечаниям автора можно судить, что в XVI—XVIII вв. на русском Севере, Украине и Белоруссии «семья была преимущественно малая»; в Центральной же России малая семья являлась формой эпизодической; в XIX в.

отцовская большая семья как тип сохранялась в некоторых местностях (Тульская губ., Урал) 17.

В схеме эволюции семейного строя М. О. Косвена существенно отметить два момента: во-первых, он не настаивал на отсутствии в древней Руси самостоятельно существовавшей малой семьи; можно предполагать, что ее существование он допускал. Во-вторых, что сейчас для нас наиболее существенно, М. О. Косвен генетически связывал большесемейные формы семьи у русского крестьянства в позднефеодальную эпоху с существовавшей в первобытности архаической семейной общиной, которая в процессе исторического развития могла изменяться структурно и численно, но не менять своего семейно-общинного существа. Предположение о возможности искусственного образования семейной общины как продукта феодально-крепостнических отношений и фискальной политики, М. О. Косвен расценивал как домысел. «Феодальная и помещичья власть действительно играла немалую роль, однако не в создании, а в консервации семейной общины, притом уже в эпоху ее распада»,— писал он 143.

Схема М. О. Косвена, отражающая состояние изученности проблемы к 1960-м годам, нашла отражение и в других этнографических трудах. В частности, в обобщающем издании серии «Народы мира» характерной особенностью русского народного быта признавалось длительное сохранение большой семьи1в. В этом издании В. Ю. Крупянской, правда, делалась попытка на ограниченном материале проследить особенности состояния семейного строя в разных регионах европейской части России и у разных групп крестьян; в частности, отмечалось преобладание малых семей в наиболее промыслово развитых районах, которые в первой четверти XIX в. разрастались в неразделенные, и широкое распространение (вплоть до реформы 1861 г.) большой семьи в среде барщинного крестьянства, особенно в черноземной полосе 144. В учебном пособии для Высшей школы «Основы этнографии» сохранение у восточнославянского, особенно у русского и белорусского, сельского населения архаических форм семейной организации (больших семей, состоявших из родителей и женатых детей, а иногда и женатых внуков, или из нескольких братьев, общей численностью до 40—60 человек) признавалось вплоть до XIX в.145

Книга М. О. Косвена вызвала немало откликов и придала новый импульс дискуссии о верви и древнерусской семье. Привлекая новые, в том числе археологические материалы, интерпретируя уже известные данные, ученые приходили к различным выводам.

Анализируя по церковным памятникам имущественные отношения в древнерусской семье, Б. А. Романов еще в 1946 г. склонялся к мысли, что, «по-видимому, церковь застала на Руси оба вида семьи — большую и малую»146. А. А. Зимин, анализируя преимущественно по Русской Правде процесс становления феодальной государственности на Руси, полагал, что отраженный в статье первой Краткой Правды принцип кровной мести свидетельствовал о большой семье (славянской большой семейной общине) как основе общества147.

После длительных колебаний В. В. Мавродин в свою очередь пришел к выводу о распространенности на Руси малых семей и лишь в виде исключения допускал существование «больших семей» («дворищ», «печищ») как пережиток родового строя, сохранявшийся до XVII—XIX вв.148 Более альтернативный вывод предложил Ю. М. Рапов. Развивая взгляд Б. Д. Грекова на вервь как на соседскую общину, он категорически отвергал существование архаических семейных общин в домонгольское время149. «Крестьянская община,— нисал он,— могла полностью состоять из малых семей, в большей или меньшей степени родственных между собой, и все же быть соседской территориальной при условии, что соседские связи внутри нее преобладали над родственными и являлись главными» 2в. Осторожнее подходил к этому вопросу Я. Н. Щапов. Не принимая положений об универсальности как индивидуальной малой, так и большой семьи в основе микроструктуры общества и производственных связей, он писал: «По письменным (и археологическим) свидетельствам можно проследить существование в IX—XII вв. обоих типов семей, однако основными производственными общностями, микроструктурами, объединенными и одним жилищем, в это время все явственнее становились малые семьи.

Большая семья утратила к XI—XII и», производственный характер, но сохраняла определенную управленческо-правовую общность; члены ее имели наследственные права, традиционно обладали обязанностью и правом кровной мести, непременной чертой этой организации была ее экзогамия» 150.

Мнение Ю. М. Рапова было резко оспорено И. Я. Фрояновым. Ои предложил рассматривать типологически раздельно общину сельскую и общину соседскую. «Вервь Русской Правды очевидно сочетала в себе и родственные, и соседские связи, занимая промежуточное положение между общиной семейной и территориальной, т. е. была общиной сельской, а не соседской. Она совмещала признаки семейной и соседской общины, будучи переходной формой от общины родственной к общине территориальной» 2в. При явно неудачном разделении понятий — сельская и соседская общины — ввиду их тавтологичности, мысль И. Я. Фроянова о верви как переходном этапе в общественном развитии сельского населения древней Руси подкреплялась анализом данных о состоянии форм семьи. «Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что изменения общинных форм сопряжены с развитием семьи, и наоборот: смена форм семьи может служить известным показателем впутриобщин- ной перестройки»,— отмечал И. Я. Фроянов151. Первоначально, признав наличие «большой семьи» на Руси X—XII вв. «заурядным явлением» 152, И. Я. Фроянов вскоре пришел к представлению о чрезвычайной сложности семейных связей в древней Руси. «Формы семьи в ту пору варьировались от большесемейных союзов до малой семьи, отрицать вообще существование которой было бы безрассудно. Но контуры последней источниками очерчены столь невыразительно, что мы можем с полным основанием отклонить утверждение Б. Д. Грекова о доминирующей роли индивидуальной семьи на Руси XI—XII вв. ...нам обстановка представляется достаточно определенной: большие семьи вместе с переходными своими формами (неразделенные семьи) являлись наиболее распространенными в Киевской Руси»,—писал И. Я. Фроянов153.

Мысль о сложности и многообразии форм семейного строя в древней Руси развивалась также В. И. Горемыкиной. В предложенной схеме общественного развития восточного славянства первым видом территориальной земледельческой общины, пришедшей на смену родовой, была община-мир, состоявшая, по ее мнению, первоначально из братских, а затем патриархальных семей154; формировавшиеся в мирах в результате сегментации патриархальных семей патронимии придавали земледельческой общине иную типологическую структуру: «в рамках мира патронимии могли существовать вместе с братскими и патриархальными семьями старого типа» 155. Появление малой семьи с индивидуальным хозяйством В. И. Горемыкина объясняла имущественным неравенством среди свободного населения, перерождением коллективного производства в результате дробления патронимии и обособлением «богатых семей», становившихся там «инородным телом»; эту хозяйственную индивидуализацию и появление малой семьи на Руси В. И. Горемыкина относила к X в. Такое разнообразие семейных форм — от домашней общины до малой семьи — В. И. Горемыкина усматривала вплоть до начала XX в.156

Наконец, в последнее время положения Б. Д. Грекова на накопленном археологическом материале и с более широким привлечением древнерусских письменных памятников были развиты М. Б. Свердловым. Прослеживая типологию семьи в древней Руси, М. Б. Свердлов пришел к выводу о типологическом господстве в это время малой семьи, которая «была самостоятельной семейно-хозяйственной ячейкой, обладающей правом наследования по завещанию и без пего» 157; «...только индивидуум и малая семья учитывались в законодательстве как субъекты семейного и частного права. Не исключена возможность, что вследствие неравномерности исторического развития восточнославянских племен в глухих районах Древнерусского государства сохранялись пережиточные формы архаической большой семьи, однако по письменным памятникам XI—XIII вв. ее существование не прослеживается»,— писал М. Б. Свердлов158.

Разноречивость оценок степени распространенности малой семьи определялась разным пониманием интенсивности процесса разложения патриархально-родовых отношений, что прежде всего занимало исследователей. Однако как бы она ни трактовалась в советской исторической науке, большинство исследователей приходили к заключению о том, что уже в древней Руси малая семья в деревне, состоявшая из родителей и детей, или становилась господствующей, или уже существовала.

В то же самое время, что не менее существенно, сохранялось представление о том, что встречавшиеся в дальнейшем большесемейные формы суть не что иное, как архаические пережитки патриархальной семейной общины. Вполне вероятно, что именно в силу традиционно определившегося взгляда на большесемейные формы как на архаические вопрос о формах семьи у русского населения в позднефеодалыюй России в общетеоретическом отношении, помимо М. О. Косвена, до недавнего времени но затрагивался.

Только в 1960-х годах автор настоящей книги впервые обратился к исследованию семейного строя сибирского крестьянства в XVII —начале XVIII в., используя массовый материал переписных книг и текущей административной документации. В дальнейшем эта проблематика была развита 3. Я. Бояршиновой, И. В. Власовой, Н. А. Миненко, о работах которых и содержащихся в них выводах речь будет идти ниже. В 1977 г. К. В. Чистов, признавая настоятельной необходимостью исследовать реальный ход развития семейного строя от больших семей к малым, обратился к данным фольклора — сказкам и текстам причитаний, записанных в северно-русских губерниях в 40—60-х годах XIX в.159 Многочисленные исследования по истории населения России и истории крестьянства, содержащие множество фактических данных о крестьянской семье в разных областях европейской части страны, тем более позволяют предпринять опыт обобщающей характеристики ее типологии и прийти к вполне определенным выводам. Представляется реальным на демографическом материале, относящемся почти к четырем столетиям (с конца XV — начала XVI в. и до середины XIX в.), проследить среднюю численность крестьянской семьи и характерные черты ее структуры. Наиболее определенно это отражается на материалах, относящихся к позднефеодальному периоду истории России. Правда, в ряде случаев о структуре семьи приходится судить только на основании средних данных о ее численности; тем не менее и этот показатель может быть достаточным для общего вывода о состоянии круга родства внутри основной массы семей.

Конкретное представление о типологии семьи, характерной для членов сельской общины на разных этапах феодальной эпохи, позволяет установить прямую связь между обычно-правовыми нормами, на основе которых протекала повседневная жизнь деревни и крестьянского двора, и особенностями семейного строя.

? * * *

По справедливому замечанию Я. Е. Водарского, много сделавшего для изучения демографии России, «выяснение состава и средней численности крестьянской семьи в XVI—XVII вв. имеет важное значение для изучения не только истории населения, но и для социально-экономической истории в целом. Хотя отдельные исследователи касались этой темы и собрали много частных данных, они еще не обобщены» 160.

Достаточно давно ученые, исследовавшие наиболее древние новгородские писцовые книги, не могли нс обратить виймання на относительно малую населенность дворов новгородских и северорусских крестьян. «В большинстве случаев мы имели дело с одним семейством, во главе которого стоит отец; иногда это две, много три семьи родных братьев, иногда это семьи отца и его сыновей. Два последних случая представляют семейную общину, но весьма различную по числу членов и по организации от южнославянской задруги... Большего числа членов мы ие можем допустить в этих общинах, потому что все дело ограничивается соединением двух, много трех семей. Да и эти случаи довольно редкие»,—писал В. И. Сергеевич161. По его мнению, систематические выделы сыновей или разделы братьев после смерти отца породили право каждого члена семьи на имущество162. К тому же выводу пришел А. М. Гневушев при изучении сельского населения Новгородской области по писцовым книгам 1495—1505 гг.: «Обычно в крестьянском дворе отмечается отец с одним сыном, гораздо реже — с двумя, еще реже — с тремя сыновьями. Три поколения в одном дворе встречаются очень редко... Большие семьи, таким образом, не уживались в одном дворе и стремились по возможности выделиться» 163. По наблюдению А. М. Андрияше* ва, в конце XV — начале XVI в. крестьянский двор в Шелонской пятине населяла малая семья, состоявшая в среднем из шести человек — родителей, двух сыновей и двух дочерей164. По данным И. JI. Перельман, относящимся к четырем погостам Обонежской пятины, также прослеживается малая населенность крестьянских ддоров (в среднем в 1496 г. на двор приходилось от 1,1 до 2,0 глав малых семей, а в 1563 г.—от 1,1 до 1,6) 165. В Заонежских погостах, по вычислениям, М. В. Битова и И. В. Власовой по писцовой книге 1583 г., на один двор приходилось 4 разных погостах от 1,0 до 1,2 дворохозяев; к началу второй четверти XVII в. (1628 г*) в тех же погостах на двор в среднем приходилось 1,2—1,7 взрослых мужчин166. СРЕДНЯЯ НАСЕЛЕННОСТЬ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВОРА (ЛИЦ М. И Ж. ПОЛА) В ПСКОВСКОЙ ЗЕМЛЕ, НОВГОРОДСКИХ ПЯТИНАХ И НА СЕВЕРЕ П КОНЦЕ XV - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII В. Территория Конец XV в. г ередяна

XVI в. 1580-е годы 162-)—1640-е годы Псковская земля* 5,2 — Новгородские пятины:* Бежецкая 5,3 5,1-5,2 5,0—5,3 5,0—5,2 Водская 6,3 5,3 5,2 5,0 Деревская 5,2 5,1 5,1 5,0 Обонежская — 5,5 5,0 — Шелонская 6,3 5,1-5,3 5,5—5,7 6,2— 6,4 Поморские уезды: 6,8 Чарондская округа2* — — — Каргополь ский3* — 5,5—6,0 — 5,0—5,5 Тотемскнй 2* — — — 6,3 Устьянские волости2* — — — 6,8 Важский 4* — 5,0—5,3 — сл

00

1

Oi

сл Двинский — 5,5®* 5,8 3* 6,8 2* Кеврольский (Пинега)5* — — 5,3 6,5 Мезенский5* — — 5,3 6,3 * Аграрная история северо-запада России XVI в. Л., 1978, с. 143 (табл. 50).

** Колеснипое П. А. Северная деревня в XV — первой половине XIX в. Вологда, 1976, с. 117.

** Аграрная история северо-запада России XVI в., с. 47 (табл. 14).

** Аграрная история северо-запада России XVI в., с. 68 (табл. 25).

м Аграрная история северо-запада России XVI в., с. 10.

Вычисление средней численности семьи, по данным писцовых книг 162Э—1341-х годов, путем примененной методики может быть спорным, так как Ю. В. Готье считал, что в книгах этого периода учитывались все лица мужского пола, а не только женатые. Поэтому, по мнению Ю. В. Готье, средняя численность мужчин в крестьянских семьях «замосковных» уездов (Звенигородского, Волоколамского, Верейского, Дмитровского, Углицкого, Владимирского, Шуйского, Костромского, Устюжского, Новоторжского) в 162)—1640-х годах была ниже, колеблясь от 1, 2 до 2, 3 душ (Готье Ю. В. Замосковный врай в XVII в. М., 1937, с. 60).

Массовая статистическая обработка ранее уже исследовавшихся писцовых книг XV—XVI вв., проведенная коллективом ленинградских ученых под руководством A. JI. Шапиро167, под- твердила наблюдения указанных выше исследователей о состоянии семейного строя в среде новгородского и северорусского крестьянства в рассматриваемое время.

Не отличалось по количественному составу от новгородских и северорусских крестьянских семей в конце XVI в. и южно- русское сельское население. По подсчетам П. II. Смирнова, в Орловском уезде по писцовой книге 1594—1595 гг. на крестьянский двор приходилось 6,1 души обоего пола; к середине XVII в. «семь- яиистые» дворы насчитывали до 7,4 души168.

Возможности для выяснения средней численности крестьянских семей в XVII в. значительно расширяются, ибо необходимые сведения содержатся не только в писцовых книгах, но и в других источниках. Так, в отписных, отдельных и отказных книгах Поместного приказа 1610—1620-х годов содержатся данные о всем взрослом мужском населении, не только женатом, но и близком к брачному возрасту; в 1630-х и особенно в 1640-х годах контингент учитываемых лиц расширялся за счет детей, достигших 10—15 лет. В. Д. Назаров и Ю. А. Тихонов, по-видимому, справедливо полагают, что по сравнению с дозорными и писцовыми книгами в документах указанных типов учет крестьянского населения отражался с большей точностью169. Указанные авторы в своем исследовании по этим, хотя и далеко не исчерпывающим, источникам, относящимся к 1614—1645 гг., проанализировали по числу мужских душ состояние населения в 88 имениях, находившихся в 14 уездах средней полосы России. По их подсчетам, средняя численность лиц мужского пола в крестьянских дворах в Московском уезде равнялась 2,5 душам, в других центральных уездах —1,7, в поволжских и заволжских (Галичском, Костромском, Ярославском) —2,1, в юго-восточных (Арзамасском, Нижегородском, Рязанском) — 1,8 душам и т. д.170 Таким образом, с учетом малолетних детей и лиц женского пола, не фиксировавшихся в этих документах, общая средняя численность крестьянской семьи могла достигать 3,5—5 душ. Некоторое возрастание плотности населения дворов в 1630—1640-х годах В. Д. Назаров и Ю. А. Тихонов связывали с изменением системы государственного налогообложения (введение «живущей четверти»), при котором помещики не препятствовали естественному увеличению населенности дворов171.

Еще более точные и территориально представительные данные содержатся в переписных книгах XVII в., в которые заносились вне зависимости от возраста все лица мужского пола. По наблю- СРЕДНЯЯ НАСЕЛЕННОСТЬ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВОРА В РОССИИ В 1878 Г. (ЛИЦ М. И Ж. ПОЛА) Во владениях У черносошного крестьянства Район {светских

феодалов духовен

ства •

дворца I. Западный район (5 уездов) 6,8 7,0 7,6 II. Северо-западный район (8 уездов) 7,8 6,6 6,2 — III. Нечерноземный центр (50 уездов) 7,6 6,8 7,4 — IV. Северный и северо-восточный районы (Поморье, 20 уездов) 7,0 7,4 5,2 6,6 V. Восточный и юго-восточный районы (28 уездов) 6,8 6,8 5,6 — V . Черноземный центр (42 уезда) 8,8 9,0 9,4 — * Водарсний Я. Е. Население . . . , с. 221—231 (Прилож. 5—8; подсчет мой. — В.Л.).

дению М. М. Богословского в Поморье «по переписям 70-х годов XVII столетия, тщательно перечисляющим все мужское население двора, взрослое и малолетнее, средняя цифра душ мужского пола в крестьянском и половничьем дворе колеблется по уездам от 2,2 до 4, причем гораздо большая часть уездов ближе к первому, чем ко второму пределу»172. Подсчеты других исследователей по отдельным северным уездам на материалах 1670— 1680-х годов привели приблизительно к тем же результатам. В Кеврольском уезде в 1686 г. средняя населенность крестьянского двора составляла 3,7 души м. п.173, а в заонежских погостах в 1678 г. она колебалась от 3,4 до 4,1 души174, т. е. с лицами женского пола — от 6,8 до 8,2 человека на двор.

Исходя из численности дворов и общего количества людей в них, зафиксированных в переписных книгах 1678 г. и обработанных Я. Е. Водарским по 153 уездам европейской части России, среднюю численность населения в крестьянских семьях можно представить по отдельным регионам страны (см. табл. 2).

Некоторый рост населенности крестьянского двора, прослеживающийся во второй половине XVII в., связывался учеными с введением подворного обложения175. Причины различия в плот- пости населенности дворов в различных регионах страны, прежде всего повышенные данные но Черноземному центру, заслуживают дальнейшего изучения. Н. А. Горская в своем исследовании, посвященном монастырским крестьянам Центральной России, па основании материалов последней четверти XVI в.— первых лет XVIII в. пришла к выводу об увеличении населенности крестьянских дворов в последнее тридцатилетие XVII в., полагая, что дворы с повышенной населенностью во владениях духовных феодалов сохранялись, с одной стороны, из-за запрещения семейных разделов, а с другой — из-за стремления Самих крестьян вести хозяйство силами семейной кооперации, которую они разрушали разделами лишь в крайнем случае, когда это сулило им непосредственное уменьшение владельческого тягла176. По данным Н. А. Горской, в крестьянских дворах Донского и приписных к нему монастырей, находившихся на отработочной и денежной ренте в Московском, Малоярославском, Тверском, Брянском, Ме- щовском и Перемышльском уездах, в 1670—1680 гг. средняя подворная населенность в разных местностях довольно существенно колебалась от 2,8 до 4,7 душ м. п., а к 1701—1702 гг.—от 2,4 до 4,9, оставаясь вместе с тем довольно стабильной; только в наиболее южном Белевском уезде она достигала в 1684 г. 4,9 и в 1701 г. 5,1 душ м. п.177 Таким образом, общая населенность дворов колебалась от 4,8 до 10,2 человек. Тогда же, в 1701— 1702 гг., средняя населенность дворов в 32 селениях, принадлежавших Медведевой пустыни в Дмитровском уезде, также колеблясь от 2,5 до 6 душ м. п., достигала 3,9 душ м. п.178 При этом по отдельным данным можно судить, что даже «семьянистые» крестьяне в разных уездах (Дмитровском, Московском) не имели особо многочисленных домочадцев; их семьи в среднем насчитывали 6,4—9,2 души обоего пола179. В 1701—1702 гг. в вологодских вотчинах Спасо-Прилуцкого монастыри средняя населенность двора достигала 7,8 душ обоего пола, а в вотчинах Пафнутьево- Боровского монастыря, расположенных в центральных уездах — Малоярославском, Оболенском, Тарусском, Серпуховском, Каширском и Московском — колебалась от 8 до 9,8 души180.

Рост населенности крестьянского двора во второй половине XVII в., что нетрудно также заметить при сравнении таблиц 1 и 2, прослеживается далеко не повсеместно. Так, в ряде поморских уездов этот процесс не наблюдается; например, в Кеврольском и Мезенском уездах в 1678 г. средняя численность двора равнялась соответственно 5,4 и 4,0 душам м. и ж. п.181, т. е. была даже мопыие, чем в 1020—1040-х годах. В Двинском уезде в 1020— 1640-х и 1670-х годах средняя цифра осталась фактически неизменной (6,8 и 6,6).

Наблюдавшийся рост крестьянской семьи па протяжении XVII в. не может, однако, повлиять на выводы о ее структуре. К тому же выводу пришел и Я. Е. Водарский; по его мнению, объединения в один двор нескольких хозяйств «не могли существенно изменить среднюю населенность двора ни в целом по стране, ни по ее отдельным крупным районам» в0.

С введением при Петре I подушной подати фискальные органы при учете тяглого населения прежде всего стали интересоваться количеством не дворов, а душ м. п., и уже при первой ревизии 1719 г. дворы не учитывались вовсе. Изменение характера официальной документации, разумеется, затрудняет определение средней населенности дворов в масштабе всей страны. Тем не менее даже по частным данным можно судить об уровне населенности крестьяпских дворов в отдельных уездах. Численный анализ 428 семей вологодских крестьян Кубенской трети на 1717 г., осуществленный Е. Н. Баклановой, показал, что наиболее многочисленные — от 10 до 19 душ обоего пола — семьи не намного превосходили семьи, состоявшие только из супружеских пар; первых было 40, вторых — 30. Наиболее же распространенными были семьи в 4—6 душ м. и ж. пола; они составляли почти половину (209 из 428) всех учтенных семей182. Подобное же соотношение существовало в 1730-х годах в вотчине А. И. Румянцева с центром в с. Чеберчино (Алатырский уезд). По подворной описи 1731 г., из 247 дворов в 31 проживали многолюдные семьи (11—15 и более человек), а в 27 — малолюдные (1—3 человека); основная часть семей (149) состояла из 4—7 человек каждая; 40 семей насчитывали по 8—10 человек183. Другие данные за вторую половину XVIII в. также свидетельствуют, что на двор в среднем приходилось от 6,4 до 8 человек обоего пола184.

В целом по России на протяжении XVIII в. и вплоть до 1858 г., как можно видеть из табл. 3, не произошло сколько-нибудь серьезных изменений в средней численности семей. Порайонные колебания наблюдались, и выяспение причин, их вызывавших, в том числе интенсивности естественного прироста, требуют специальных исследований с учетом населенности сельских поселе-

СРЕДНЯЯ НАСЕЛЕННОСТЬ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВОРА В РОССИИ В 1710-1858 Г.

(ЛИЦ М. И Ж. ПОЛА) Район 17Ю г. 1858 г. I. Западный район 10,6 8,0 II. Северо-западный район ? 6,8 III. Нечерноземный центр 7,4 6,8 IV. Северный район (Поморье) 6,8 7,4 V. Поволжье 6,6 8,2 VI. Черноземный центр 7,8 10,2 * Водарепий Я. Е. К вопросу . . . , с. 122—123.

и членов их семей — жен и сыновей. Правда, в книге, ло-видп- мому, не учитывались дети женского пола, а также жены бездетных сыновей. Анализ «долговой книги», проведенный Я. Е. Во- дарским, показал, что среди задолжавших семей преобладали семьи малые; так, в учтенных 598 дворах проживало 40 одиночек, 50 супружеских пар, не имевших детей или имевших только дочерей, и 278 семей с малолетними сыновьями. Остальные 224 семьи можно отнести к разряду неразделенных, т. е. состоявших из родителей и взрослых сыновей ®4, хотя возможно, что часть этих семей, где сыновья не были женаты, также структурно были семьями малыми. Вполне вероятно также, что по своей внутренней численности неразделенные семьи составляли большую часть этого населения; однако данное обстоятельство не меняет существа типологического соотношения семей.

Писцовые книги первой четверти XVII в. позволяют еще более определенно судить о структуре семей черносошного северного крестьянства. При обработке и анализе писцовых книг 1623 г.

А. И. Копанев в определении структур но-демографической семейной ситуации допустил досадную неточность, безоговорочно рассматривая все семьи, состоявшие из родителей и сыновей, в том числе и жепатых, как семьи малые и не допуская различия между ними и семьями отцовскими, состоявшими из трех поколений.

Малой семьей,следует считать супружескую пару, не имевшую детей или с малолетними и даже взрослыми, но не женившимися сыновьями. Родители с женатыми сыновьями (вне зависимости от их количества), а также совместно жившие женатые братья составляли более сложную семейную организацию, а именно — неразделенную семью двух видов — отцовскую и братскую185.

В тех случаях, когда писцы фиксировали только женатых мужчин, к малой семье можно отнести семьи, состоявшие из «одного хозяина»; в этом случае можно предположить в их составе наличие малолетних или неженатых сыновей; отцы с одним—четырьмя сыповьями, непременно женатыми, составляли уже неразделенную отцовскую семью. Именно при такой перекомпановке материала, приведенного в книге А. И. Копанева, и составлена табл. 4. Нетрудно заметить, что и при этом, более правильном понимании термина «малая семья», она была преобладающей формой. Поэтому следует согласиться с общим выводом А. И. Копанева о том, что на севере «основной хозяйственной ячейкой была малая крестьянская семья» 186. На Пинеге неразделенные семьи — отцовские и братские — в сумме своей несколько превосходили малые семьи, но были несложного состава. В писцовых книгах 1623 г. только в виде исключения указывались внуки. Поэтому можно думать, что неразделенные отцовские семьи в три поколе-

СТРУКТУРА СЕМЕЙ У СЕВЕРОРУССКОГО КРЕСТЬЯНСТВА В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ

XVII В. (В о/о) Район и количество учтенных дворов Тип семьи на Двине, Ка- лесский стан, 1622-1623 г. - 181 на Пинеге, 11>23 г. —1636 на Мезени, 1623 г. -1027 І. Малая семья (отец с малолетними или холостыми сыновьями или без них) Неразделенные семьи: 53 46,7 78,5 2. а) отцовская (отец — женатые сыновья, возможно, внуки) 30 39,5 14,2 б) «братская» (женатые братья, в том числе с сыновьями) 12,2 12,0 6,8 в) дяди — племянники (возможно, с сыновьями) 3,3 1,2 0,3 3. Прочие 1,5 0,6 0,2 * Таблица составлена на основании цифровых данных, приведенных в кн.: Копанеє А. И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Л., 1978, с. 120—121 (табл. 3—4).

ния (отец — сыновья — внуки) не были распространены, а если и существовали, то с неженатыми представителями третьего поколения (внуками). Становится очевидным,во-первых,безусловное господство семьи в два поколения (отец — сыновья или братья — племянники), а во-вторых, полное отсутствие сложных семейных союзов. А. И. Копанев отмечал ничтожное число «сложных семей», к которым он относил совместно проживавших разнофамильцевв7. В табл. 4 такие семьи отмечены в рубрике «Прочие», и судить об их структуре затруднительно. Скорее всего, как полагает и А. И. Копанев, это были семьи складников, не состоявшие друг с другом в родстве, во всяком случае прямом.

На северо-западе страны, па территории Шелонской пятины в первой половине XVII в. существовали также две основные формы семьи — малая (отцовская) и неразделенная (отцовская и братская). По данным 1646 г., неразделенные семьи составляли треть всех семей. К 1668 г. за счет сокращения семейных разделов их удельный вес значительно вырос, особенно братских семей, которых стало в 2,5 раза больше (с 15 до 37%). В целом к 1678 г. в неразделенных семьях концентрировалось до 69% всего крестьянского населения пятины187.

Весьма подробно структура и формы семьи за 1678—1717 гг. были исследованы Е. Н. Баклановой в среде вологодской группы северорусского крестьянства. На основе анализа 1000 семей мо- пастырских крестьян по данным всеобщей подворной переписи 1678 г. и 428 семей по даппым аналогичной переписи («ландрант- ской») 1717 г. Е. Н. Бакланова пришла к выводу о том, что «преобладающей формой являлась малая семья... Господствующим ее типом была индивидуальная семья супругов с их неженатыми сыновьями», на долю которой в последней четверти XVII в. приходилось 80,3%, а в первой четверти XVIII в.—54,5% всех семей ". Другой формой была неразделенная семья — отцовская и братская, а также образовывавшаяся на основе последней семья, состоявшая из дядьев и племянников. Братские семьи были явлением распространенным. Опи составляли половину всех неразделенных семей. Особо сложных семейных форм с прямым и боковым родством у вологодских крестьян не наблюдалось. В общей массе преобладали семьи всего лишь в два поколения (в 1678 г.—64,5%, в 1717 г.—67,2%); семьи в три поколения занимали второстепенное положение (соответственно, 14,8 и 23,9%), а четырехпоколенных семей, причем только с прямым родством, было ничтожное количество188.

Не менее четко о соотношении малых и неразделенных семей можно судить по массовому материалу, содержащемуся в переписной книге 1672 г. по дворцовому с. Лыскову с прилегающими к нему селениями (Нижегородский край) 70а. По обобщающим данным, приведенным в заключительной части книги, в Лыскове, пяти его приселках и И деревнях, насчитывалось 689 пашенных крестьянских и 327 оброчных бобыльских дворов, всего 1017 дворов706. В переписной книге женский состав крестьянских семей не учитывался, поэтому семейная структура достаточно определенно прослеживается в 900 дворах. Подавляющая часть семей состояла из семей малых —719 (отец или мать-вдова с малолетними сыновьями — 613; отцы с подрастающими 15—16-летними сыновьями — 39; главы семей с малолетними братьями или племянниками, супружеские пары, не имевшие детей мужского пола,—67). Среди 181 неразделенной семьи основную часть составляли отцовские семьи — 110 (деды — сыновья — внуки, либо отцы —женатые сыновья); братских семей насчитывалось только 52 (женатые братья; дядья с взрослыми племянниками) и, наконец, примацких семей, состоявших из примака с женой и семейных пар ее близких родственников — 19.

Некоторые данные о структуре крестьянской семьи средней полосы России в первой половине XVII в. содержатся в исследовании В. Д. Назарова и 10. А. Тихонова. Поскольку в использованных ими отказных, отдельных и отписных книгах Поместного приказа женское население, как и в писцовых книгах, не фиксировалось, состав семьи ими определялся также по количеству мужских душ и указаниям об их брачно-семейном положении. На основании наблюдений по 36 имениям они пришли к выводу о том, что не менее 75—90% (а в отдельных случаях и более) семей были трехпоколенного или, в меньшей мере, двух- иоколенного состава с прямым нисходящим родством. Братские семьи, преимущественно двухпоколенные, состоявшие из семьи старшего брата и из неженатых или женатых, но не имевших еще детей младших братьев, были значительно более редки. Семьи с родством но свойству и по женской линии уникальны189. Таким образом, по этим данным прослеживаются те же структурные формы — малая и неразделенная семья, среди которых по сравнению с северорусским крестьянством братские семьи занимали более скромное место.

Разумеется, возникает вопрос о генетической связи между двумя существовавшими в крестьянской среде формами семьи — преобладающей малой и неразделенной в разных ее видах. Если рассматривать неразделенную семью архаическим, т. е. постоянно существовавшим пережитком первобытно-родового строя, то придется признать параллельное и самостоятельное существование как малой, так и неразделенной семей вне их генетической связи. Такое явление в сельской среде, так сказать, на одной деревенской улице было бы странным и невероятным. Повсеместное длительное и преобладающее бытование малой семьи не вызывает сомнения; поэтому ее существование не могло быть результатом распада болынесемейных форм в рассматриваемое время. Представляется очевидным иной процесс — создание неразделенных семей на основе малой семьи и затем их раздел на те же малые. Именно так, по не иначе прослеживается генетическая связь между семьей малой и сколько-нибудь большесемейными коллективами, которые существовали в рассматриваемые века в форме неразделенных семей. К этой мысли приходил еще В. И. Сергеевич; имея в виду новгородских крестьян XV—XVI вв., он писал, что крестьянские разделы — явление не только нового времени190. В настоящее время та же мысль развивается А. И. Копаневым. Его наблюдения над писцовыми материалами Русского Севера XVI в. сводятся в этом отношении, во-первых, к тому, что в крестьянских семьях оставался преимущественно один, сравнительно редко — два сына, а остальные выделялись, и, во-вторых, к неустойчивости существования братских семей. «Дельные грамоты, а почти 70% из них фиксируют именно разделы братьев, свидетельствуют, что братские семьи переходили опять-таки в семьи отцовского типа» 7\— заключает свои выводы А. И. Копанев. Далее, полемизируя с А. Я. Ефименко, видевшей в одпой северной сложной семье, состоявшей из 12 родственников (дяди с племянниками и двоюродными братьями) и делившейся в 1530—1531 гг., «чистый тип настоящей задруги», А. И. Копанев пишет: «Как показывают наши данные, таких семей в XVI в. на Двине были единицы. Они создавались естественным путем — в результате затянувшегося почему-либо раздела хозяйства между братьями — и в XVI в., и позднее, и даже в XIX в.»191 Далее, обращая внимание на неустойчивость земельных владений таких больших семей, он вновь обратился к своей мысли: «Поэтому вряд ли возможно и первоначальную семью, запечатленную в дельной 1530—1531 гг., считать архаической задругой. Вернее считать ее случайным образованием» 192.

О разделах среди вологодских крестьян выразительные сведения содержит перепись 1717 г. По наблюдению Е. Н. Баклановой, в первой четверти XVIII в. по сравнению с последней четвертью XVII в. в результате усиления феодально-крепостнической эксплуатации и роста ренты заметно повысилось число трехпоколенных семей193; тем не менее к 1717 г. «в Кубенской трети из 428 семей монастырских крестьян разделилось 66 семей, или 15,4%; из 636 семей помещичьих крестьян разделилось 92, или 14,4% »194. Эти разделы происходили прежде всего в братских семьях, а также между дядьями и женатыми племянниками; разделы между отцами и женатыми сыновьями были редки. На основе образовавшихся малых семей начиналась регенерация неразделенных семей. По сравнению с 1678 г. к 1717 г. почти в полтора раза сократился процент семей, состоявших из супругов с малолетними детьми, и соответственно на столько же возрос процент семей, состоявших из супругов с женатыми сыновьями и внуками. Так же возрастал процент неразделенных братских семей76.

История структуры крестьянской семьи отчетливо прослеживается во вновь заселяемых районах. Под влиянием опыта хозяйствования и традиций русские переселенцы сохраняли на вновь осваиваемых землях известные им формы семьи, хотя под давлением местных условий эти формы обретали своеобразные черты. В Среднем Поволжье, сельскохозяйственное освоение которого русским населением началось с XVI в., по данным 1597 г., уже существовали крупные _по численности и сложные по структуре семьи. В дальнейшем в Закамье и на территории Казанского уезда в русских селениях получили распространение родственные семейные группы от двух до девяти дворов, образовавшиеся путем деления семей, разросшихся из малых195. По этим отдельным данным, относящимся к Среднему Поволжью, можно судить, что первоначальное освоение земель там начиналось малыми семьями, которые разрастались в неразделенные, а затем распадались вновь на малые. С конца XVI и до середины XIX в. в Среднем Поволжье прослеживались наряду с малой разные типы неразделенных семей — отцовские в три, иногда в четыре поколения, братские, а также сложные, производные из братских. В целом на протяжении всего этого времени неразделенные семьи преобладали над малыми, причем среди них наибольшее распространение имели семьи отцовские196. Это явление порождалось хозяйственной необходимостью — трудностью поднятия новых пашен — и было свойственно не только Поволжью.

Аналогичный процесс четко прослеживается йа протяжении XVII

—первой половины XIX в. и в Сибири, где крестьянский семейный строй к настоящему времени изучен весьма обстоятельно. К концу XVII — началу XVIII в. русские переселенцы в Сибири, прежде всего крестьяне, попадая туда весьма часто без семей, восстановили их; по своей средней численности они но уступали крестьянским семьям, европейской части страны. По данным 1699 г., как в Западной, так и в Восточной Сибири в среднем семьи насчитывали 5,8 человек обоего пола, а по переписи 1710 г. они возросли до 7,2 человек при абсолютном равенстве численности лиц мужского и женского пола197. К 1719 г. в отдельных уездах Сибири средняя численность крестьянских семей продолжала повышаться; например, в Енисейском уезде она достигала 9,8 человек198. В Западной Сибири, где сельскохозяйственное освоение началось прежде всего в Верхотурском, Тюменском, Туринском, Тарском, Томском, Кузнецком уездах, во второй половине XVII в. и вплоть до XVIII в. малые двухпоколенные семьи занимали доминирующее положение (до 70—90%), хотя и отличались по средней численности друг от друга199. В начале XVIII в. там стал наблюдаться рост неразделенных семей. Освоение земель требовало максимальной концентрации рабочих рук в крестьянских дворах, а потому образование неразделенных семей порождалось хозяйственными соображениями. Уже в 1719— 1720 гг. в Тюменском и Томском уездах неразделенные семьи явно преобладали в деревне200; на юге Кузнецкого уезда неразделенные, преимущественно братские семьи, насчитывавшие до 7 душ м. п., составляли до 60% всех крестьянских семей201. То же явление наблюдалось и в более восточных районах Сибири. В Енисейском крае уже в 1660—1680-х годах при господствовавшей малой семье шел процесс превращения ее значительной части в неразделенную; в начале XVIII в. этот процесс усилился. Развитие неразделенных семей в XVII — начале XVIII в. происходило и в других районах Восточной Сибири — на Илиме и Лене, в Нерчинском уезде202.

С середины XVIII в. в истории сибирской крестьянской семьи наметился новый этап — в среде старожильческого сельского населения начались распады неразделенных семей. Такие распады, будучи уже вторичными явлениями в истории семьи, объяснялись укреплением крестьянского хозяйства, уровнем освоенности земель и, в частности, отменой в 1760-х годах натуральной повинности по обработке государевой десятинной пашни. Несмотря на противодействие властей, запрещавших разделы, даже, по официальным данным конца XVIII — первой половины XIX в., распады неразделенных семей становились системой. В конце XVIII в. в старозаселенных тюменских и тобольских районах по-прежнему господствовала двухпоколенная малая семья, хотя ее удельный вес снизился по сравнению с первым этапом заселения Сибири в XVII в.203 Только в отдельных районах в первой половине XIX в. в значительном количестве сохранялись неразделенные семьи (на юге Западной Сибири, в Приангарье и в Забайкалье)88.

Увеличение подворной населенности могло быть результатом разных причин социального, хозяйственного и демографического характера. В отдельных регионах страны и в разное время эти причины в силу местной специфики порождали типологические отклонения или особенности семейного строя, что заслуживает дальнейшего исследования. В частности, семейные разделы у государственных крестьян с конца XVIII и на протяжении первой

половины XIX в. пытались тормозить или регламентировать власти и. Разделы семей у крепостного крестьянства сплошь и рядом происходили только с разрешения помещика204.

Тем не менее эти административные меры не достигали цели даже в среде крепостного крестьянства. Подворные описи многих десятков имений средней полосы России, исследованные И. Д. Ко- вальченко, ие оставляют сомнения в характере структуры крестьянской семьи в первой половине XIX в. Как следует из табл. 5, составленной на основе выборочных, но характерных данных, населенность крестьянских дворов отражала бытование малых и несложных по составу неразделенных семей205.

Сохранившиеся в вотчинных фондах дела о крестьянских разделах, прежде всего раздельные акты, фиксировавшие условия деления имущества, свидетельствуют, что распадение семей чаще всего аргументировалось «многосемейностью» или их «умножением», затруднявшим ведение хозяйства либо усложнявшим внутрисемейные отношения. Такие разделы происходили между отцами и сыновьями, еще чаще — между братьями или дядьями и племянниками; случалось, что в неразделенных семьях выделялись снохи-вдовы с сыновьями-подростками. Динамика таких разделов или выделов, однако, была различной в разных по имущественному положению семьях.

Можно заметить, что средняя населенность двора и средние данные о количестве рабочих рук в отдельных дворах возрастали в среде разных имущественных слоев — у бедного, среднего и зажиточного крестьянства, как барщинного, так и оброчного. Отсюда нетрудно сделать вывод, что различпые типы семьи преобладали в среде разных имущественных групп крепостного крестьянства — малые семьи у бедных и отчасти средних крестьян, неразделенные — у средних и зажиточных. Исследование вопроса о хозяйственной взаимосвязи между рабочими возможностями крестьянского двора и его состоятельностью не входит в число задач, стоявших перед автором настоящей книги. Следует лишь отметить, что определение типологии крестьянских семей имеет существенное значение для дальнейшего изучения состояпия крестьянского хозяйства и феодальной ренты уже потому, что если типология семей находится в известной связи с имуществен- СРЕДНЯЯ НАСЕЛЕННОСТЬ КРЕСТЬЯНСКИХ ДВОРОВ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ

XIX В. Имения, основные аанятия крестьян Год Средняя населенность дворов и наличие работников в семьях равных имущественных групп крестьян бедное среднее м аптечное Ивановское Шереметевых (состояло из двух половин) (Шуйский уезд)

Промыслы

Населенность на двор м. 1836 1,8-2,0 2,3-2,7 2,3-3,0 ж. 2,3-2,3 2,5—3,2 3,1-3,2 В том числе работников м. 1,0-1,0 1,3-1,7 1,3—1,5 ж. 1,3-1,2 1,6-1,8 1,8-1,7 Вышгородское Шуваловых (Верейский уезд). Земледелие Населенность на двор м. 1841 2,6 3,6 4,7 ж. 2,6 3,8 5,4 В том числе работников м. 1,5 1,9 2,5 ж. 1,4 2,3 3,1 Безводное ^Юсуповых (Нижегородский уезд). Промыслы и земледелие

Населенность на двор м. 1851 1,8 2,9 3,4 ж. 2,4 3,1 3,9 В том числе работников м. 1,0 1,6 1,9 ж. 1,5 1,9 2,3 * Таблица составлена на основании таблиц 42 , 48, 51 книги И. Д. Ковадьченк* «Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в.» (М., 1967, с. 214,247, 248* 254).

сельскохозяйственного производства в определенных условиях земельного обеспечения и рейту, и, наоборот, об утилизации вне деревии избыточной рабочей силы как самими крестьянами, так и помещиками и государством в своих, разумеется, целях; рассматривая рабочий состав крестьянской семьи и обращение его части к иным сферам производства, существенно знать, за счет чего происходит отход — за счет избыточности населения в семье или интенсификации эксплуатации в сельском хозяйстве в тот или иной период206.

В. И. Ленин па основе подворных исследований земской статистики конца XIX в. отмечал, что «многосемейность является одним из факторов крестьянского благосостояния» 207, причем «везде состав семей у зажиточного крестьянства оказывается выше, а у несостоятельного — ниже среднего» 208. Эта зависимость, следует думать, тем более была свойственна крестьянству феодального времени. Исследователи уже обращали впимание па прямую взаимосвязь между «прожиточностыо», что обычно ассоциировалось с «семьяппстостыо» крестьянского двора, и размером тягла в XVII—XVIII вв.209 Табл. 5 также не оставляет сомнений о прямой взаимосвязи в первой половине XIX в. между населенностью и состоятельностью дворов. При этом следует иметь в виду, что в это время как в оброчной, так и в барщинной деревне хозяйство подавляющей части даже зажиточных крестьян базировалось не на наемной силе, а на имеющихся во дворах рабочих руках9®. Безусловно, демографические исследования семей у разных в имущественном отношении слоев крестьянства необходимо продолжать и углублять.

* * *

Итак, определение типологии крестьянской семьи имеет огромное значение для дальнейшего исследования хозяйственных, имущественных, социальных и демографических процессов в русской деревне.

Приведенные выше историко-демографические дапные свидетельствуют о том, что повсеместно в среде сельского русского населения на протяжении более трех столетий (с XVI и до середины XIX в.) основой семейного строя оставалась малая семья. Многовековое, почти тысячелетнее существование в условиях классового общества крестьянской семьи но могло не отразиться на пути ее развития. Определившись еще во времена Древнерусского государства в качестве самостоятельно функционировавшей общественной ячейки, малая семья в дальнейшем, безусловно, преобладала в общей структуре семейного строя и своим существованием отражала стадиальный этап в развитии семьи российского крестьянства. Повышавшаяся с конца XV—XVI вв. и до середины XIX в. средняя численность крестьянской семьи в ряде регионов и в стране в целом210 (в том числе и в результате роста численности неразделенных семей) не может изменить вывода о существе генетической связи между малой семьей и более сложными формами семейного строя, бытовавшими в среде русского населения. Прослеживаемая пульсация изменяемости форм семьи — малой и неразделенной, причем в разных регионах страны не всегда синхронная,— объяснялась социально-экономическими условиями жизни крестьянства. Под давлением внешних факторов (разные формы феодальной ренты, помещичий и административный надзор, рекрутчина, специфика отраслей хозяйства — извоз, отходничество и т. п.) тормозился и ускорялся как распад неразделениых семей, так и их дальнейшая регенерация.

Конкретные описания большесемейной организации в крестьянском быту второй половины XIX в. (Д. Я. Самоквасов, С. М. Пономарев и др.)211 давались вне какой-либо семейно-демографической статистики, а потому в них следует видеть исключение, а не господствовавшее явление. Нельзя не согласиться с К. В. Чистовым, который предостерегал от опасности рассматривать те или иные внешне сходные формы народной культуры в непосредственной генетической взаимосвязи. Он писал: «Повторяемость сходного (подобного), тем более в какой-то хронологической последовательности, на первый взгляд всегда представляется проявлением устойчивой традиции» 212; между тем «вторичные» формы «возникают в социально-экономических и культурных условиях, не сходных с теми, в которых складывались и развивались формы, связанные с архаической традицией» 10°. Такие регенерированные формы не являются простым продолжением традиции и вместе с тем «они столь же естественны и исторически неизбежны, как и формы «первичные», т. е. возникшие в результате непрерывного развития традиций, уходящих своими корнями в давние, архаические слои человеческой истории» 10!.

История неразделенных семей — отцовских и братских — как явлений вторичных свидетельствует об их подчиненности семьо малой. Именно поэтому сложную семью в эпоху феодализма наиболее целесообразно называть неразделенной, тем самым не связывая ее генетически и терминологически с большой семьей периода разложения первобытнообщинного строя.

Принципиальная, отнюдь не формальная разница между большой патриархальной семьей или семейной общиной и неразделенной (отцовской и братской), известной в XVI —середине XIX в., заключается в том, что первая форма в условиях более ранпих общественных отношений бытовала постоянно как определенный институт, а вторая — в эпоху феодализма систематически регенерировалась на основе малой, но, не будучи неизменно существующей, в зависимости от местных обстоятельств через относительно короткое время распадалась. Коль скоро неразделенные семьи были новообразованием, то нет оснований в их существовании видеть архаику семейного строя. Этот вывод представляется ключевым при подходе к изучению земельно-общинных и семейно-имущественных отношений в деревне. Сельская обїци- на была социальным, хозяйственным и бытовым институтом, отражавшим интересы определенных типов семей — малых и неразделенных. Только учитывая типологию крестьянской семьи, можно рассматривать нормы обычного права, регулировавшие сложившиеся хозяйственные и семейные отношения.

101 Чистов К. В. Традиционные и «вторичные» формы..., с. 40—41.

<< | >>
Источник: В. А. АЛЕКСАНДРОВ. ОБЫЧНОЕ ПРАВО КРЕПОСТНОЙ ДЕРЕВНИ РОССИИ XVIII-начало ХІХв.. 1984

Еще по теме ГЛАВА ВТОРАЯ ТИПОЛОГИЯ КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ:

  1. 5. О СИСТЕМЕ ОБЪЕКТОВ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ
  2. Глава 4. Всемирный исторический процесс
  3. § 1. Обычное право в отечественной науке XIX — начала XX в.
  4. ГЛАВА ВТОРАЯ ТИПОЛОГИЯ КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ
  5. § 3. Земельное обычное право крестьянского двора в крепостной общине
  6. ГЛАВА IV. Право, мораль и свобода в трактовке современной западной юриспруденции
  7. Лекция 19. Правовые системы современного мира.
  8. § 1. Обычное право в отечественной науке XIX — начала XX в.
  9. ТИПОЛОГИЯ КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ
  10. § 3. Земельное обычное право крестьянского двора в крепостной общине
  11. ОГЛАВЛЕНИЕ
  12. Список использованных источников
- Авторское право - Аграрное право - Адвокатура - Административное право - Административный процесс - Арбитражный процесс - Банковское право - Вещное право - Государство и право - Гражданский процесс - Гражданское право - Дипломатическое право - Договорное право - Жилищное право - Зарубежное право - Земельное право - Избирательное право - Инвестиционное право - Информационное право - Исполнительное производство - История - Конкурсное право - Конституционное право - Корпоративное право - Криминалистика - Криминология - Медицинское право - Международное право. Европейское право - Морское право - Муниципальное право - Налоговое право - Наследственное право - Нотариат - Обязательственное право - Оперативно-розыскная деятельность - Политология - Права человека - Право зарубежных стран - Право собственности - Право социального обеспечения - Правоведение - Правоохранительная деятельность - Предотвращение COVID-19 - Семейное право - Судебная психиатрия - Судопроизводство - Таможенное право - Теория и история права и государства - Трудовое право - Уголовно-исполнительное право - Уголовное право - Уголовный процесс - Философия - Финансовое право - Хозяйственное право - Хозяйственный процесс - Экологическое право - Ювенальное право - Юридическая техника - Юридические лица -