§ 2. Дискриминационно-охранительный характер регламентации национальных отношений в Российской империи в период с марта 1881 г. по 1894 г.

Правовое регулирование национально-конфессиональных отношений в рассматриваемый период характеризовалось изданием ряда нормативно-право­вых актов. По юридической силе их можно расположить следующим образом: декларативный акт — Манифест «О призыве всех верных подданных к служе­нию верою и правдой Его Императорскому Величеству и Государству» от 29 ап­реля 1881 г.[385]; кодифицированные акты — Устав о предупреждении и пресечении преступлений изд.

Комитета Министров от 3 мая 1882 г.[392]; подзаконные нормативно-правовые акты — Циркуляр министра внутренних дел от 14 января 1893 г. № 173[393], циркуляр нижегородского губернатора, изданный в июне 1884 г. за № 417[394] и др. Приве­денные нормативно-правовые акты играли роль правообразующих юридиче­ских фактов, на основании которых возникали изучаемые нами дискриминаци­онно-охранительные правоотношения.

Исследователи иерархической градации конфессий отмечали, что степень привилегий отдельных исповеданий зависит не от оценки истинности их уче­ний, а от политического значения соответствующих наций, что подтверждало национальную основу вероисповедного законодательства Российской империи[395].

Следует отметить, что административные меры по закреплению еврейского населения в установленной черте оседлости предпринимались еще при Алек­сандре II. Основу этому положило, в частности, польское восстание, начавшее­ся в 1863 г. и длившееся около полутора лет. Последствием данного события явился всеобщий подъем национального самосознания в России, о чем, в частности, свидетельствовал «Колокол»: «.общество, что дворянство, вчераш­ние крепостники, либералы, литераторы, ученые и даже ученики повально за­ражены: в их соки и ткани всосался патриотический сифилис»[399].

В предписании Нижегородского губернского правления от 11 декабря 1881 г. № 2451 упоминался циркуляр Министерства внутренних дел от 24 июля 1878 г. № 73[400]. Согласно этому документу губернаторы обязывали учреждения и должностные лица, уполномоченные выдавать паспорта и купеческие свиде­тельства, указывать в паспортах евреев, что эти документы действительны толь­ко в тех губерниях, где им дозволено постоянно проживать. Губернаторы долж­ны были контролировать купеческие гильдии на предмет обозначения ими ве­роисповедания лиц, которым выдано свидетельство. Из поступивших в МВД сведений однозначно следовало, что, несмотря на сделанное 18 января 1881 г. за № 292 циркулярное подтверждение о непременном соблюдении приведенного требования закона, случаи выдачи евреям видов на жительство без обозначения действительности этих документов только в местах еврейской оседлости, и ку­печеских свидетельств без указания вероисповедания продолжали повторяться.

Таким образом, еще в период правления Александра II прослеживалось ужесточение дискриминационной внутренней политики в отношении евреев, которую и продолжает Александр III. Этот довод находит свое подтверждение в высказываниях современников тех лет: «.пробуждение национального чувства выразилось и в дальнейших энергических мерах по обрусению наших окраин. Но все эти законодательные и административные мероприятия составляют уже не особенность минувшего царствования, а продолжение той обрусительной политики, которой стало придерживаться наше правительство еще при Алек­сандре II, отчасти вследствие восстания 1863 г....»[401]. Циркулярным предложени­ем от 30 ноября 1881 г. за № 4250 министр внутренних дел просил губернаторов дать соответствующие указания о том, что точное соблюдение вышеозначенно­го постановления закона министерство признает настоятельно необходимым и если после этого также будут наблюдаться отступления, то виновные будут под­вергаться самой строгой ответственности, без всякого снисхождения[402].

Усиление националистических тенденций в политике Александра II и про­должателя его в этом вопросе — Александра III объяснялось ведущей среди основных на мировой арене европейских государств идеей государственного единства. Как писал в 60-х гг. XIX в. М. Н. Катков: «Сохраним полную надежду, что с дальнейшим предстоящим нам политическим развитием Россия еще креп­че утвердит свою государственную целостность, еще глубже, еще сильнее, еще могущественнее почувствует свое единство, за которое все, что ни есть на земле Русской русского, отдаст последнюю каплю своей крови»[403]. Таким образом, иде­ал единого Российского государства стал основным ориентиром имперской по­литики второй половины XIX века, что предопределило попытку правительства идеологически обосновать, а также объединить мероприятия по отношению к подданным империи во всем их национальном и религиозном разнообразии.

Как отмечали исследователи, в российской политике «сближения/слияния» главная роль отводилась «великорусской народности», которая должна была способствовать объединению империи, причем согласно официальной точке зрения, великорусский народ являлся частью «ядра» империи, к которому также относились малороссы и белорусы[404].

Исследователь Е.И. Воробьева в своих работах выделяла ряд основных на­ционалистических вопросов, сложившихся в имперской политике Российского государства второй половины XIX в.: польский, финляндский, остзейский (прибалтийский), еврейский и мусульманский[405]. В записке НА. Бунге, где дава­лась характеристика курса Александра III, национальныя политика дифферен­цировалась следующим образом. Выделялись: еврейский, прибалтийский, польский, финляндский, мусульманский, грузинский и армянский вопросы. При этом, последние два, по мнению Н.Х. Бунге, находились в стадии формирова­ния.

Применительно к правовым национально-дискриминационным мерам пе­риода правления Александра III мы рассмотрим такие основные вопросы, как еврейский и мусульманский.

Еврейская проблема формулировалась как проблема существования груп­пы населения, которое, в силу своих стойких религиозных убеждений, наличия особой социальной организации и особого образа жизни, закрепленного в Талмуде, не только не поддавалось политике сближения, но и составляло угрозу порядку империи и препятствовало «процветанию» ее жителей.

Как свидетельствуют литературные источники, такое видение еврейского вопроса доминировало в правительственных кругах с начала ХК в. Автор многочисленных трудов в области истории еврейского населения в России Ю.И. Гессен отмечал, в частности, что еще в начале XIX в., при разработке Положе­ния о евреях 1802 г., мысль о еврейской реформе была рождена «.вопросом об экономическом и моральном вреде для христианского населения, проистекав­шем от чрезмерного скопления евреев в уездах, неразрывно связанного с их дея­тельностью как арендаторов и корчмарей.»[406]. При том, что факты, собранные им при исследовании архивных документов, свидетельствовали о том, что евреи сами во многом являлись такой же жертвой общих социально-экономических условий, как и крестьяне, постоянно жаловавшиеся на них. И если обвинения евреев в причинении вреда крестьянам и не было ложным, то, во всяком случае, не подтверждалась злая воля евреев на это, а в своих действиях они руко­водствовались зачастую крайней необходимостью, борясь за выживание.

Субъективный характер еврейской реформы заключался, таким образом, в том, что официально она объяснялась не тяжкими условиями жизни евреев, а тем негативными последствиями, которые несла их жизнь для христиан. «И это оскорбительное для евреев игнорирование их насущной потребности, — пишет Ю. И. Гессен, — эта забота правительства о евреях, не простирающаяся далее

того, чтоб сделать их безвредными для других, на долгое время легла с этого

2

времени в основу русского законодательства о евреях» .

Ярким представителем антисемитской точки зрения в то время являлся А.П. Пятковский, который так обосновывал суть еврейского вопроса: «1) еврейское население всегда и везде, начиная с древнейших времен, представ­ляет собою строго организованное «государство в государстве», — со своею племенною обособленностью, со своею внутреннею и внешнею политикою, со своими финансами, юстициею и полицейской властью.; 2) основной поли­тико-религиозный склад талмудического учения составляет нечто вполне про­тиворечащее прогрессивному строю современных христианских государств.;

3) между самими евреями существует такое классовое деление (на богачей и бедняков), которое не наблюдается с такою резкостью нигде в цивилизованном христианском мире.; 4) предохранительные меры против вторжения еврейско­го элемента только отчасти, и то больше по виду, опирались на религиозные мотивы, а в сущности вызывались нетерпимою общественною и — преимуще­ственно — экономическою деятельностью еврейского племени»[407].

Но при этом существовали и альтернативные мнения. Так, граф И.И. Тол­стой, видный государственный деятель и известный правозащитник, Ю. Гессен в своей работе по поводу антисемитизма в России, признавая важность

еврейского вопроса, критиковали принятые в России представления о евреях,

2

считая их пережитками средневековья .

Исследователь В. Иозефи свел все мотивы издания специальных законов о евреях к трем категориям: 1) религиозные мотивы. Сюда он относил, во-первых, стремление правительства обратить евреев в христианство, применяя такие сти­мулирующие меры, как частые выселения из сел и городов, что вынуждало мно­гих евреев в целях сохранения своего места жительства принимать правосла­вие; привлечение евреев к военной службе (евреи, принявшие православие, освобождались от рекрутской повинности); освобождение от суда и следствия по уголовному преступлению, в случае принятия христианства.

Другой автор исследовательского труда по еврейскому вопросу, присяжный поверенный М.И. Мыш выделил четыре аспекта направленности правитель­ственной политики обособления евреев в России: 1) вероисповедный, т.е. подо­зрительность в стремлениях евреев совратить христиан в свою веру; 2) эконо­мический, связанный с представлениями об эксплуататорской деятельности евреев в отношении местного населения; 3) фискальный, заключавшийся в охранении казенного интереса правительства (в отношении евреев устанавли­вался особый сбор — коробочный, с употребляемого ими кошерного мяса и рез­ки птиц[409]); 4) политический, появившийся в 60-х гг. XIX в., после польского мя­тежа, когда правительство приняло целый ряд мер к обрусению западного края

в т.ч. путем водворения в него русского землевладения и, соответственно, со-

2

кращения еврейского .

Однако правительство придерживалось официальной позиции. После восшествия на престол Александра III по стране прокатилась волна еврейских погромов (1881-1882 гг.), которая «вызвала душевный перелом у еврейской ин- теллигенции»[410]. В литературе указывается, что поводом к возбуждению погро­мов явился прокатившийся по империи «сакраментальный вопль»: «Жиды царя убили!»[411]. Небывалый размах погромов иллюстрирует периодическая литература тех лет: «Еврейский погром, начавшийся 15-го апреля в Елисаветграде, продол­жался около трех недель, охватил семь губерний и достиг небывалых прежде размеров»[412].

Свидетелем тех событий стал С.Ю. Витте, который писал в своих воспо­минаниях: «.помню, что, узнав о беспорядках, я пошел по городу, и видел, с одной стороны, пьяную толпу, которая проходила по улицам, разбивая лавки и дома, в которых жили евреи (после тем же погромам подвергались и русские лавки), а с другой стороны, появились казаки, которые разгоняли всю эту толпу. Причем в то время, когда я был в Киеве, правительство не занималось науськи­ванием русского населения на евреев, происходило же это стихийно, помимо ка­кого-то ни было влияния правительственных агентов. Когда начинались беспо­рядки, то администрация справлялась с ними крайне энергично. Я помню, как казаки весьма сильно били толпу плетьми»[413].

В целях обеспечения безопасности еврейского населения император подпи­сал Высочайшее повеление от 7 апреля 1882 г. «О безотлагательном произ­водстве дел о беспорядках, сопровождаемых насилиями против еврейского на- 2

селения» , которым устанавливался внеочередной порядок рассмотрения ука­занной категории дел как в мировых, так и в общих судебных установлениях.

6 мая 1882 г. министр внутренних дел Н.П. Игнатьев издал указ, содержав­ший правительственную программу по еврейскому вопросу, цитируя преамбулу к которому, известный исследователь этой тематики А.Б. Миндлин предполагал, что в качестве главной задачи этого документа ставилось искоренение крамолы, т.е. борьба с революционным движением и либерализмом вообще: «движение против евреев, появившееся в последние дни на юге, представило печальный пример того, как люди. поддаваясь внушениям злонамеренных лиц. дей­ствуют, сами того не понимая, согласно замыслам крамольников. Подобные на­рушения порядка не только должны быть строго преследуемы, но и заботливо предупреждены, ибо первый долг правительства охранять безопасность населе­ния от всякого насилия и дикого самоуправства»[414]. Обескураженный волной еврейских погромов, прокатившихся по стране, Александр III согласился с об­щим мнением его приближенных о том, что погромы были организованы рево­люционерами. Но вскоре, как отмечает исследователь А.Б. Миндлин, для оправ­дания подавленческих мероприятий, правительство свалило всю вину на самих евреев, что выразилось в игнатьевской теории «эксплуатации коренного населе­ния евреями». Суть ее заключалась в двух основных положениях: во-первых, евреи, как по преимуществу торговый класс, занимаются непроизводительным трудом и эксплуатируют христианское население, особенно крестьян; во-вто­рых, евреи, захватив торговлю и промышленность, конкурируют с горожанами- христианами, которые потому и расправляются с конкурентами. Тем самым Н.П. Игнатьев приходил к выводу, что погромы 1881-1882гг. являлись народ­ным самосудом[415].

При этом отметим, что 3 мая 1882 г. были приняты два высочайше утвер­жденных положения Комитета Министров, официально провозглашавших основные аспекты охранительного правительственного курса в отношении еврейского населения: 1) неуклонное преследование всяких насилий над лично­стью и имуществом евреев, как находящихся под охраной общих для всего на­селения законов, наравне с другими подданными; 2) возложение на местные гу­бернские начальства ответственности за своевременное принятие предупреди­тельных мер для отвращения поводов к подобным беспорядкам и устранения беспорядков в самом начале при их возникновении (независимо от распоряже­ний местной полиции, общественные власти обязаны целях охранения обще­ственного порядка и спокойствия принимать с своей стороны бдительные меры для предупреждения всякой попытки к беспорядкам в самом начале и разъясне­ния местным жителям всей преступности своевольного насилия над чьею бы то ни было личностью и имуществом). Положения Комитета Министров были разосланы министерством внутренних дел подлежащим начальствам с сопрово­дительным циркуляром от 9 июня 1882 г., гласившим: «Обнародование таковой Высочайшей воли вызвано неоднократно, к сожалению, повторявшимися в раз­личных местах империи беспорядками, сопровождавшимися насилиями против еврейского населения. Подобные беспорядки, отнимая у частных лиц, без раз­личия племен и вероисповеданий, уверенность в их личной и имущественной безопасности, свидетельствует о недостаточной обеспеченности правильного и спокойного течения общественной жизни, и лишают возможности правитель­ство сосредоточиться на главнейшей и имеющей в настоящее время особое зна­чение задаче: согласовать деятельность всех государственных и общественных учреждений и направить оную к определенной и ясно осознанной цели: водво­рению спокойствия и порядка, как единственно надежных залогов последова­тельного развития нравственных и материальных сил страны»[416].

А. Труайя очень красочно представил отношение министра внутренних дел Н.П. Игнатьева к еврейскому вопросу: «в России существует другая напасть, на которую жалуется большинство из тех, кто считает себя обделенным: это пагуб­ное влияние евреев, расселившихся по всей территории империи. Они имеют российское подданство, но по этническому происхождению, религии и традици­ям представляют собой отдельную касту, отказывающуюся растворяться в лоне подлинной России»[417]. Поддерживаемый К.П. Победоносцевым, который видел будущее страны в свете вековых исконно русских традиций, Н.П. Игнатьев об­рушился на евреев, аргументируя это тем, что «.будучи вечно недовольными своей судьбой, они невольно являются распространителями подрывных идей»[418] социалистов о равенстве и свободе, отрицающих самодержавный государствен­ный строй.

В литературе упоминается «знаменитый игнатьевский циркуляр 1881 г. «Об образовании во всех губерниях черты оседлости и в Харьковской губернии «совещаний по еврейскому вопросу», которые должны были собрать материал для Верховной комиссии под председательством товарища министра внутрен­них дел М.А. Мартынова, бывшего польского губернатора[419], труды которой по­служили основой для последующей законодательной политики по еврейскому вопросу. Политика установления черты оседлости для еврейского населения, начатая еще при Екатерине II[420], преследовала цель предупреждения расселения евреев в центральных районах Российской империи. Как отмечал исследователь данной тематики Г.А. Козлитин, «черта еврейской оседлости — это была большая территория, где евреи уже жили (вместе с белорусами, украинцами, ла­тышами и молдаванами). Их не сгоняли с места»[421].

Высочайше утвержденным положением Комитета Министров от 3 мая 1882 г. были введены в действие «Временные правила о евреях»[422], которые су­щественно ограничивали свободу передвижения и выбора места жительства евреев. В правилах устанавливался временный запрет евреям вновь селиться вне городов и местечек, за единственным исключением относительно существо­вавших уже еврейских колоний, занимавшихся земледелием.

Помимо этого ограничивалась и гражданская дееспособность евреев. Так, им временно запрещалось: 1) совершение купчих крепостей; 2) оформлять за­кладные на имя евреев; 3) засвидетельствование на имя евреев арендных дого­воров на недвижимые имущества, находящиеся вне черты городов и местечек;

4) выдача доверенностей на имя евреев на право управления и распоряжения

4

недвижимым имуществом .

«Временные правила о евреях» были проведены Н.П. Игнатьевым через Комитет Министров, как временный закон, не отменяющий официально посто­янно действующих нормативно-правовых актов в данной области. Однако, как полагают ученые, под этим предлогом Н.П. Игнатьев стремился избежать открытого неодобрения данного закона некоторыми министрами, которые могли бы противодействовать прохождению его в Государственном Совете.

В целях частичного опровержения этого мнения приведем некоторые све­дения, касающиеся хода обсуждения проекта «Временных правил о евреях» в Комитете Министров. Первоначально граф Н.П. Игнатьев настаивал на необхо­димости немедленного введения таких кардинальных мер, как предоставление крестьянским обществам права выселять ныне проживающих в селах евреев на основании приговоров сельских сходов, а также воспрещение евреям занимать­ся винной торговлей вне городов и местечек. Но министерские отзывы, после­довавшие на эти предложения, сошлись в едином мнении, что столь серьезные меры, значительно ограничивающие права еврейского населения, едва ли могут быть приняты без законодательного обсуждения в Государственном Совете. То­гда Н.П. Игнатьев остановился только на последнем своем требовании о вос­прещении евреям заниматься питейной торговлей в селах.

По результатам обсуждений Комитет Министров пришел к следующему мнению. Любые ограничительные меры, приводящие к изменению действую­щих законов о евреях, могут быть приняты не иначе как в законодательном по­рядке. Предложения графа Н.П. Игнатьева хотя и названы временными, но направлены к полной отмене имущественных прав, предоставленных еврейско­му населению, а следовательно «имеют вполне законодательное значение». Тем не менее Комитет допустил в виде временной меры запрет евреям совершать сделки с недвижимостью вне городов ввиду того, что «без принятия такой меры законодательное решение вопроса оказалось бы, по мнению Комитета, не толь­ко затруднительным, но даже едва ли и полезным. Евреи умеют действовать сплоченною силою; при неизбежной медленности наших законодательных ра­бот одно уже известие о намерении правительства подвергнуть рассмотрению вопрос об ограничении имущественных прав евреев усилило бы поспешное со­вершение купчих крепостей и заключение арендных договоров для того, чтобы противопоставить будущему законодательству силу совершившегося фак­та. когда вопрос о праве евреев на приобретение и арендование недвижимой собственности в селениях будет рассматриваться в порядке законодательном, значительная часть имений перейдет в руки евреев, и с каждым днем затрудне­ния в разрешении еврейского вопроса будут все более и более увеличиваться»[423].

С резким неодобрением «Временных правил о евреях» выступили: ми­нистр государственных имуществ М.Н. Островский (полагал, что данные пра­вила не сходятся с существовавшими условиями — большинство евреев, про­живавших в сельской местности, бедствовало), министр финансов Н.Х. Бунге (указывал на экономическую нецелесообразность этих мер, поскольку в ре­зультате правительство будет вынуждено обеспечить продовольствием и прию­том многочисленные еврейские семьи, выселенные с места своего жительства), министр юстиции Д.Н. Набоков (заявлял, что введение данного закона до крайности усложнило бы решении вопроса устройства быта евреев)[424]. Ю. Гессен в своей совместной работе с И.И. Толстым высказывался, что этот закон был предопределен «общими условиями «репрессивнаго» времени и поддержан гру­бым предубеждением против евреев. явился частичным выражением нетерпи­мой политики правительства Александра III в отношении евреев . »[425].

При этом граф Н.П. Игнатьев утверждал, что действует в интересах еврейского населения, поскольку «ограничение поля их деятельности избавит от завидующих им соседей-крестьян от искушения вершить над ними само­суд»[426]. Более того, в мае 1882 г. Н.П. Игнатьев добился издания правительствен­ного указа, запрещавшего лишать евреев прав, неотделимых от статуса россий­ского подданного. Однако, как отмечает А. Труайя, последующая правитель­ственная политика в отношении еврейского вопроса показала все «лицемерие»

этих действий, игнатьевский панславизм со временем принял форму фанатиз-

2

ма[427].

В 1887 г. города Ростов-на-Дону и Таганрог с уездами были изъяты из чер­ты оседлости, чем была существенно урезана узаконенная черта оседлости еврейского населения[428]. В итоге к концу XIX в. лицам еврейской национально­сти разрешалось постоянно проживать в Бессарабской, Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Екатеринославской, Ковенской, Киевской (кроме Киева), Минской, Могилевской, Подольской, Полтавской, Таврической (кроме городов Севастополя и Ялты), Херсонской (кроме города Николаева) и Черни­говской губерниях[429]. Ограничение легализованной для проживания еврейского населения территории всячески приветствовалось ярыми сторонниками рус­ских национальных идей, приводившими, в частности, в качестве примера па­губных последствий отмены черты оседлости Францию: «Для Франции евреи, вооруженные всеми правами гражданства, оказались более опасными и злыми пасынками, чем в то время, когда они, окруженные общим презрением, не сме­ли и носа показать из особо отведенных для них. кварталов. По снятии «чер­ты оседлости», жиды вторгнулись во Францию, как в завоеванную страну»[430].

29 декабря 1887 г. в разъяснение «Временных правил о евреях» было высо­чайше утверждено мнение Государственного Совета «По вопросу о праве евреев, поселившихся до издания Высочайше утвержденного 3 мая 1882 г. поло­жения Комитета Министров вне городов и местечек, переселяться на житель­ство из одних селений в другие»[431], где указывалось, что переход евреев из селе­ний, где они проживали до 3 мая 1882 г., в другие безусловно запрещался. Евреев, переселившихся после 3 мая 1882 г. по день обнародования данного разъяснения, но находившихся в пределах черты оседлости, следовало оставить на постоянном месте их жительства в тех селениях, где застало их обнародова­ние разъяснения. Предыстория принятия указанного разъяснения Государствен­ного Совета позволяет наиболее полно представить отношение правительства к еврейскому вопросу в тот период. При исполнении на практике «Временных правил о евреях» возник вопрос о праве евреев, поселившихся до издания Пра­вил вне городов и местечек переходить на жительство из одних селений в дру­гие. При рассмотрении этого вопроса Киевский, Подольский, Волынский, вре­менный Черниговский и Полтавский генерал-губернатор, нашел, что следуя точному смыслу правил, им безусловно воспрещается селиться вновь вне горо­дов и местечек, а также переход на жительство из одного селения в другое пред­ставляет собой новое водворение и также не может быть допустимо. Об этом ге­нерал-губернатор известил Черниговского губернатора, который, в свою оче­редь, принял на основе данного разъяснения свое циркулярное распоряжение, вызвавшее многочисленные частные жалобы в Правительствующий Сенат.

Сенат признал данное распоряжение черниговского губернатора незакон­ным и отменил его в порядке надзора, однако министерство внутренних дел не согласовало определение Сената по данному вопросу, указав, что переход евреев из одних селений в другие должен считаться абсолютно воспрещенным.

Ввиду несогласия сенаторов с данным отзывом министерства обсуждение дан­ного вопроса было передано в Первое Общее Собрание, в котором мнения сена­торов разделились. 14 сенаторов пришли к мнению, что воспрещение в законе вновь селиться вне городов и местечек касалось только тех евреев, которые на момент утверждения этого акта находились на жительстве в городах и местеч­ках и не распространялось на евреев, которых оно застало живущими уже в уез­дах — для них переход на жительство из одного селения в другое не имел ха­рактера нового, воспрещенного законом.

Сенаторы аргументировали свою точку зрения тем, что закон имел своей непосредственной целью прекратить дальнейший наплыв евреев в селения, а от перемещения из одних селений в другие численность евреев, уже проживавших среди сельских обывателей, не могла увеличиться. Более того, воспрещение евреям указанных передвижений клонилось бы к стеснению личных и имуще­ственных их прав, что не согласовывалось бы с выраженным в Комитете Мини­стров стремлением не нарушать законных интересов евреев. Приводились и до­воды чисто экономического характера: возложение на Правительство забот о продовольствии еврейских семей, оставшихся в результате выселения без средств к существованию, негативные влияния на торговые и производственные отрасли в сельской местности вследствие недостатка рабочей силы и сокраще­ния налоговых поступлений. 13 сенаторов (с которыми согласился и министр юстиции) пришли к мнению, что буквальное толкование «Временных правил о евреях» приводит к выводу о том, что переход евреев из селений, где они про­живали в указанное время, на жительство в другие селения является безусловно воспрещенным.

Ввиду отсутствия узаконенного большинства голосов Сенаторов рассмот­рение данного вопроса перешло в Государственный Совет. Соединенные Депар­таменты Государственного Советы также не смогли прийти к единогласному мнению. 9 членов Совета пришли к мнению, что переход евреев из одних селе­ний в другие запрещается, а 7 членов поддержали позицию полагавших, что в пределах черты оседлости евреи имеют право переходить из одних селений в другие на общих основаниях.

По вопросу о том, имеют ли право те евреи, которых издание закона от 3 мая 1882 г. застало проживавшими вне городов и местечек из одних селений в другие, находящихся в черте еврейской оседлости, Государственный Совет так­же не пришел к единому мнению. 23 члена Совета полагали, что буквальный смысл «Временных правил о евреях» не оставляет сомнения в недопустимости перехода с одного места жительства на другое, даже в пределах черты оседло­сти. При допущении иного толкования евреям, проживавшим на момент изда­ния «Временных правил.» вне городов и местечек предоставлялись бы необ­основанные привилегии свободного переезда с одного места жительства на дру­гое в пределах черты постоянной еврейской оседлости. Их аргументы подкреп­лялись также тем, что основной задачей разбираемого положения являлось обеспечение удаления евреев из сельской среды и преимущественное их сосре­доточение в городских центрах, где существовали более удобные способы контролировать их поступки и предупреждать столкновения с враждебно на­строенными к ним слоями населения.

Разрешение беспрепятственного перехода из одного селения в другое мог­ло бы привести на практике к преимущественному сосредоточению больших еврейских масс в некоторых селениях и предоставлению возможности обходить закон путем переселения в разрешенные колонии земледельцев, пополняя их тем самым. Таким образом, 23 члена Совета пришли к решению постановить следующее разъяснение спорных положений: 1) переход евреев из селений, где они проживали до 3 мая 1882 г., в другие селения должен считаться абсолютно запрещенным, 2) евреи, переселившиеся после 3 мая 1882 г. по день обнародо­вания настоящего разъяснения, из одних сельских местностей в другие в преде­лах постоянной еврейской оседлости, остаются на постоянном жительстве в тех селениях, в которых застанет их данное разъяснение. 24 члена Государственно­го Совета приняли вышеуказанную позицию 13 сенаторов, указав, что предмет запрещения составляют лишь новые поселения, которыми следует считать во- 166 дворение только тех евреев, которые до этого имели место жительства в городах и местечках. Подводить под это понятие также случаи переселения евреев, уже проживавших в пределах сельской местности на дату 3 мая 1882 г., не имеется достаточных оснований. По сему 24 члена приняли решение разъяснить «Вре­менные правила о евреях» следующим образом: евреи, которых издание закона от 3 мая 1882 г. застало на жительстве вне городов и местечек, имеют право переселиться из одних селений в другие, в черте постоянной еврейской оседлости, на общем основании. Эти два мнения Государственный Совет пред­ставил на Высочайшее рассмотрение и утверждение императору, который и утвердил 29 декабря 1887 г. мнение 23 членов Государственного Совета[432].

При этом следует отметить и случаи ограничительного толкования Прави­тельствующим Сенатом «Временных правил о евреях», в пользу еврейского на­селения. Так, в литературе описывается решение первого общего собрания Пра­вительствующего Сената от 1 апреля 1888 г. по делу вольно практикующего врача Чернихова, обжаловавшего постановление подольского губернского прав­ления о выселении его из Старосинявского сахарного завода Литинского уезда. В этом деле был поставлен вопрос о том, могут ли быть применены к евреям- врачам, как лицам, получившим высшее образование, «Временные правила о евреях» от 3 мая 1882 г., запретившим евреям вообще селиться вне городов и местечек в черте оседлости. Обсуждая этот вопрос, Сенат пришел к следующим выводам. Согласно п. 3 ст. 17 Устава о паспортах по прод. 1886 г. право повсе­местного жительства в Империи предоставляется, между прочим, всем евреям, окончившим курс в высших учебных заведениях, в т.ч. медицинских. Таким образом, этот закон, предоставляя право лицам особой категории из евреев на повсеместное жительство, является законом частным, т.к. относится только к определенной группе евреев. Тогда как «Временные правила.» от 3 мая 1882 г. являются законом общим для всех евреев, и за отсутствием указания в них на отмену предшествовавшего закона о евреях с медицинским образованием в высших учебных заведениях, не могут лишать эту категорию евреев права жи­тельства в селениях.

Кроме того, поскольку закон от 19 января 1879 г., предоставляя право по­всеместного жительства евреям с высшим медицинским образованием, имел в виду пользу, которую вообще лица с высшим образованием, и в особенности медицинским, хотя и иудейского вероисповедания, могут принести повсеместно своею деятельностью. С другой стороны, цель закона от 3 мая 1882 г., напротив, заключалась в том, чтобы не допускать впредь на жительство в селения евреев из той среды, которая вредно влияет на благосостояние сельчан, к которой, очевидно, не могут быть отнесены лица, получившие высшее образование, в т.ч. и врачи. Таким образом, Правительствующий Сенат признал неправильным обжалуемое постановление подольского губернского правления о выселении Чернихова[433].

Помимо сужения свободы передвижения в пределах самой сельской местности еще одним направлением ограничения передвижения еврейского на­селения являлось расширение понятия сельских местностей. Многие местные администрации с целью изгнания евреев, поселившихся после 3 мая 1882 г., стали переименовывать местечки в селения. Определением Правительствующе­го Сената от 27 января 1893 г. было определено, что местечками являются лишь селения, в которых имеется: 1) установленный в пользу казны налог с недвижи­мых имуществ и 2) городское мещанское управление[434]. Однако при этом многие местечки, не удовлетворявшие обозначенным условиям, на практике продолжа­ли переименовываться в селения, уменьшая тем самым площадь для прожива-

3

ния еврейского населения .

28 марта 1891 г. был Высочайше утвержден всеподданнейший доклад ми-

4

нистра внутренних дел , которым воспрещалось евреям-механикам, винокурам,

пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам переселяться на жительство в Москву и Московскую губернию. Министру внутренних дел давалось указание принять меры к выселению вышеупомянутых евреев в местности, определен­ные для их постоянной оседлости. В результате, как указывают литературные источники, зимой 1891-1892 гг. происходили массовые выселения евреев «в са­мых возмутительных формах», «куда попало», с полным разорением, поскольку это были наименее обеспеченные категории населения[435]. В целом около 20 тыс. евреев, покинуло Москву и Московскую губернию, несколько тысяч — Петер­бург[436]. Ярые антисемиты торжествовали: «Из Москвы были высланы тысячи этих псевдо-ремесленников, нанимавшихся ростовщичеством, контрабандою, сводничеством, продажей краденаго, шинкарством и фальсификацией крепких напитков, — словом, всем решительно, кроме своего «показного» ремесла!»[437]

Циркуляром министра внутренних дел от 14 января 1893 г. № 173[438], в отме­ну распоряжений его предместников от 3 апреля 1880 г. № 30 и от 21 июня 1882 г. № 1656, было предложено губернаторам озаботиться выселением в черту оседлости тех из проживающих во вверенных им губерниях евреев, которые не удовлетворяли установленным законом условиям для пребывания вне черты еврейской оседлости. При этом предлагалось закончить это выселение к 1 ноя­бря 1893 г. Высочайшим повелением, объявленным по запросу министра вну­тренних дел 21 июля 1893 г.[439], устанавливался ряд льготных правил о порядке выселения в черту еврейской оседлости евреев, неправомерно проживавших вне сей черты. В частности, разъяснялось, что конечный срок для выселения евреев в черту оседлости продлевался до 1 июня 1894 г. При этом запрещалось до этого срока прибегать к принудительной высылке лиц, которые заявят хода­тайства об отсрочке выселения или не выедут в сроки, им первоначально назна­ченные. Губернаторы наделялись правом возбуждать ходатайства перед мини­стерством внутренних дел об оставлении на местах временного пребывания на новые сроки (но не долее 1 года, т.е. до 1 июня 1895 г.) таких «неопороченных по суду отдельных лиц или целых семейств еврейского вероисповедания», иму­щественное положение которых или правоотношения с местными христианами не могли быть упорядочены ранее того времени.

В исключительных случаях, по особо уважительным местным условиям губернаторы могли ходатайствовать перед министерством об оставлении ука­занных евреев в местах их временного поселения до особого распоряжения центральной власти. Запрещалось принудительно выселять лиц еврейской на­циональности бессемейных, одиноких, в возрасте 70 лет и старше, без предва­рительного разрешения вопроса об их призрении местными обществами.

При этом в отношении губерний Лифляндской и Курляндской устанавли­вался ряд специальных правил по представленному вопросу. Евреев, поселив­шихся до 3 апреля 1880 г. (до издания циркуляра Министерства внутренних дел от 3 апреля 1880 г. № 30), «не опороченных по суду», имеющих собственность, определенные занятия и доход, избавляющий их от необходимости обращаться к частной или общественной благотворительности, было решено оставить вме­сте с их семьями в местах их настоящего временного пребывания впредь до особого распоряжения центральной власти.

В отношении второй категории евреев (поселившихся в указанных губер­ниях после 3 апреля 1880 г.) давались указания о выселении их в места при­писки в течение двух лет, в срок до 1 июня 1895 г. Причем в целях избежания массовых выселений правительство требовало постепенного исполнения по­следнего повеления, в течение нескольких этапов, выселяя в каждый из них до 25% соответствующего населения, оставляя на усмотрение губернаторов опре- 170 деление данной очередности, исходя из имущественного, семейного положения выселяемых и местных условий. В особо уважительных случаях за губернато­рами оставалось право ходатайствовать перед министерством внутренних дел о распространении на лиц второй категории льготных сроков, предоставленных первой категории, в случаях, если они по своей законом разрешенной деятель­ности признавались особо полезными для местной торговли или промышленно­сти.

В развитие вышеуказанного императорского повеления давался ряд после­дующих указаний. Так, Департамент торговли и мануфактур при министерстве финансов в письме от 14 июня 1894 г. № 9776[440] доводил до сведения губернских казенных палат, что император высочайше повелел в 10 день июня сего года предоставить всем незаконно проживающим внутри империи евреям, выселе­ние коих в черту еврейской оседлости было временно приостановлено Высо­чайшим повелением от 21 июля 1893 г., право выбирать, сообразно роду и раз­меру торговой и промышленной их деятельности торговые документы по месту их нынешнего места жительства впредь до выселения их в черту оседлости.

Архивные документы свидетельствуют о тщательном контроле со стороны правительства за соблюдением правил ограничений торговой деятельности евреев. Например, в письме министерства финансов от 23 октября 1893 г. № 15379[441] до губернских казенных палат доводилось следующее. При разреше­нии по соглашению министерств финансов, внутренних дел и иностранных дел, иностранным торговым домам иметь в России своих представителей из ино­странных евреев, вопроса о выдаче указанным лицам первогильдейских доку­ментов с тем, чтобы последние выдавались не иначе как по предъявлении каж­дый раз удостоверения от торгового дома, что данное им полномочие продолжа­ется на тот год, на который выбираются документы. При этом само собою ра­зумеется, что торговые документы должны быть выдаваемы на имя иностранно­го еврея как представителя известного торгового дома. Между тем оказывалось, что иногда в таких случаях первогильдейские документы выдавались на имя упомянутых иностранных евреев лично, без обозначения в сих документах, что таковые евреи являются лишь представителями сказанных домов, что приводи­ло к тому, что когда торговый дом по каким бы то ни было причинам лишает своего представителя полномочий до истечения срока, на который торговые до­кументы получены, то такой иностранный еврей мог воспользоваться остав­шимся у него документом до конца года лично для себя, не имея на то права, как не получавший разрешения на самостоятельную торговлю в империи. На­ходя, что такого рода неправильные действия не могут быть допускаемы, мини­стерство финансов давало знать казенным палатам для руководства в предупре­ждение подобных злоупотреблений, что в выдаваемых вышеуказанным евреям документах 1 гильдии должно быть непременно обозначаемо, что документ вы­дан такому-то иностранному еврею как представителю такого-то торгового дома.

Помимо ограничений свободы выбора места жительства, существенные дискриминационные меры в отношении правового статуса еврейского населе­ния заключались в праве на получение образования. Если в 60-х годах XIX в. министр народного просвещения заявлял, что «правительство желает привлечь евреев в общие учебные заведения, а не уединять обучение их в особых учи­лищах» и в 70-х годах именно на таком фундаменте строилась реформа началь­ных еврейских училищ 1873 г., то в 80-х годах министерство народного просве­щения становится на абсолютно противоположную точку зрения.

Первым мысль об ограничении приема евреев в общие учебные заведения высказал в начале 1881 г. Александру II попечитель Одесского учебного округа Н.А. Лавровский под влиянием беспорядков, происходивших в ряде южных гимназий. Император ответил: «Еще не так давно мы думали уничтожить еврейские особенности привлечением евреев в русские учебные заведения, об­стоятельства изменились, теперь евреев становится больше в гимназиях, чем христиан». В докладной записке в Министерство просвещения в том же году Н.А. Лавровский писал: «переполнение гимназий и прогимназий округа еврейскими учениками ограничивает доступ христианских детей в эти учебные 172 заведения и оказывает заметное дурное влияние на нравственный склад этих детей». Министр внутренних дел Н.П. Игнатьев также рассчитывал с помощью ограничения доступа в гимназии и университеты преградить путь к знаниям еврейской молодежи, «обладавшей наследственным потенциалом критики су­ществующих порядков»[442].

Таким образом, вся политика правительства Александра III в области об­разования евреев сводилась к тому, что просвещение представлялось не сред­ством «насаждения гражданственности, а средством устранить опасность, угро-

2

жавшую исконным государственным основам» .

Под влиянием Н.А. Лавровского одесский генерал-губернатор И.В. Гурко во всеподданнейшем отчете в 1883 г. предложил ограничить прием евреев в средние учебные заведения нормой в 15% или процентом, равным отношению количества местного еврейского населения к общему количеству населения дан­ной местности. Александр III написал в отчете: «Я разделяю это убеждение», а на замечание И.В. Гурко о вредном влиянии евреев на христианских детей им­ператор отреагировал так: «На это необходимо обратить внимание»[443].

4 февраля 1883 г. по утвержденному императором докладу министра вну­тренних дел была учреждена «Высшая Комиссия для пересмотра действующих законов о евреях», первоначально под руководством бывшего министра Л.С. Макова, затем — бывшего министра юстиции К.И. Палена[444]. Информация о деятельности этой комиссии приводится такими исследователями, как А. Миндлин, В.Е.Кельнер. Так, 5 декабря 1886 г. император утвердил решение Комитета Министров о временном усилении административных мер по ограни­чению приема евреев в подведомственные министерству учебные заведения[445].

В 1886 г. правительственная комиссия под руководством графа К.И. Палена обсуждала вопрос о мерах правительства в отношении образования евреев. Пять ее членов высказались за введение 10%-ной квоты по приему евреев в учебные заведения в черте оседлости и 5%-ной — вне этой черты. Председа­тель и восемь членов выступили за сокращение приема в гимназии и реальные училища детей из еврейских семей, принадлежащих к сословиям ниже купцов 2 гильдии. Комиссия указала, что такое ограничение должно иметь целью исклю­чить лиц, принадлежавших к низшей среде — мастеровых, базарных, торговцев и т.д.[446]

Комитет Министров посчитал нецелесообразным установление общего процента еврейских учеников, поскольку число евреев в разных округах было различным: вне черты (в округах Петербургском, Харьковском, Кавказском, Оренбургском и Казанском) это число составляло менее проектируемой 5%-ной нормы, а в черте оседлости иногда гораздо более нормы в 10% — например, в Одесском округе — 32%[447].

Однако 10 июля 1887 г. министр народного просвещения И.Д. Делянов, воспользовавшись широкими полномочиями, предоставленными ему Комите­том Министров, издал циркуляр об ограничении приема евреев в университеты и в средние учебные заведения. Была установлена процентная норма: в черте оседлости доля евреев среди поступивших в учебные заведения должна была составлять не более 10% от числа поступивших христиан, вне черты — 5%, а в Петербурге и Москве — 3%[448]. Тем самым вопрос о поступлении евреев в школу ставился в зависимость от количества христианских детей, поступавших в ту или иную школу в данном году. При этом в расчет процентной нормы включа­лись еврейские дети, не только поступавшие впервые в школу, но и уже учив­шиеся, переходившие в следующий класс. Результатом такой меры стало резкое сокращение количества учащихся в средних учебных заведениях евреев: в пери­од с 1881 г. по 1894 г. оно уменьшилось почти вдвое[449].

В 1886 г. министру просвещения было поручено провести необходимые меры к сокращению евреев, обучающихся в высших учебных заведениях. В итоге была также введена процентная норма евреев в высшие учебные заведе­ния: в черте оседлости — 10%, вне черты — 5% и в столицах — 3% от всех сту­дентов университета. В Горном институте была введена 5% норма, в технологи­ческом и женском медицинском институтах — 3%. Евреи вовсе не принимались в Электротехнический институт в Петербурге, в Московский сельскохозяй­ственный институт, в Институт инженеров путей сообщения в Петербурге, в

Инженерное училище ведомства путей сообщения в Москве, в Военно-Меди-

2

цинскую академию, в императорские театральные училища и др. .

Комиссия К.И. Палена проработала пять лет, до 1888 г. Изучив множество материалов по истории еврейского вопроса, комиссия предложила отменить установленное «Временными правилами о евреях» запрещение евреям вновь водворяться в селениях и заявила, что «конечная цель законодательства о евре­ях — его упразднение»[450]. По итогам работы комиссия пришла к неожиданному выводу: «С государственной точки зрения еврей должен быть полноправен. Не давая ему одинаковых прав, нельзя требовать и одинаковых государственных обязанностей», правительству рекомендовалось начать «осторожные и посте­пенные реформы»[451]. Однако меры, предпринятые правительством Александра III в конце 80-х - начале 90-х гг. по массовому выселению еврейского населения, свидетельствуют о том, что труды упомянутой комиссии не были приняты во внимание.

Более того, как указывает исследователь А.Б. Миндлин, в 1891 г. Совеща­нием под председательством министра внутренних дел В.К. Плеве был разрабо­тан законопроект о внесении изменений в действовавшие «Временные правила о евреях», который по сути лишал евреев каких-либо льгот: предполагалось приступить к изгнанию евреев, издавна проживавших в сельских местностях, по достижении совершеннолетия все молодые евреи подлежали выселению из деревень, даже если они являлись местными уроженцами; жесткие меры преду­сматривались в отношении устных контрактов аренды на чужое имя; преду­сматривалось распространение действия «Временных правил.» на царство Польское, где до этого евреям разрешалось жить и владеть недвижимостью. Од­нако слухи о таком законопроекте быстро распространились в европейской прессе и вызвали немало общественных упреков в адрес антисемитского рос­сийского правительства. В целях предупреждения назревавшего конфликта с общественным мнением Европы, где евреи занимали важное место, Алек­сандр III был вынужден прекратить принятие данного законопроекта[452]. При этом, противопоставляя Россию либеральной Западной Европе с национальных позиций, сторонники антисемитизма положительно отмечали: «Наше отечество при разрешении еврейского вопроса, стоит на более выгодной почве, чем все иностранные государства, уже зараженные фальшивым парламентаризмом, от­лично приноровленным к еврейским стремлениям и вкусам. У нас еще жиды не пользуются ни равноправием, ни повсеместным жительством, и мы всегда мо­жем восстановить силу закона, ловко обойденного или нагло нарушенного не-

2

правильным его толкованием .».

Ограничения еврейского населения коснулись и их права на участие в зем­ских избирательных собраниях. Министерство внутренних дел представило свое мнение в Государственный Совет, которое заключалось в том, что «.с признанием государственных задач земского управления к участию в заведыва- нии этим делом должны быть призываемы впредь лишь наиболее к тому при­годные и благонадежные слои местного населения»[453]. Этому условию не отвеча­ли евреи, «.обыкновенно преследующие на почве общественной исключитель­но свои личныя выгоды»[454], вследствие чего МВД видело крайне нежелательным допуск еврейского населения к участию в делах земского управления.

В Положение «О губернских и уездных земских учреждениях» от 12 июня 1890 г.[455] была включена норма, гласившая, что впредь до пересмотра действую­щих о евреях постановлений, они не допускаются к участию в земских избира­тельных собраниях и съездах. И согласно Городовому Положению от 11 июня 1892 г.[456] евреи были лишены права участия в городских избирательных собрани­ях и съездах, а также занимать должности в сфере городского общественного управления и заведовать отдельными отраслями городского хозяйства и управ­ления. Ю.И. Гессен был убежден, что при устранении евреев от муниципально­го управления менее всего преследовались цели обеспечения благосостояния города и его населения. Он вообще считал бессмысленной эту дискриминаци­онную меру. Ю.И. Гесен подчеркивал, что, как показывала практика, евреи не могли иметь особенного влияния на ход дел в городском и земском управлении уже потому, что составляли не более одной трети гласных в период с 1864 по 1890 гг., а выборы должностных лиц производились большинством голосов[457].

Ограничению подвергалось и право евреев на совершение публичных бо­гослужений в своем доме или заведении: оно допускалось только с разрешения губернского начальства. Разумеется, установление такого условия фактически означало запрет общественного совершения церковных обрядов. Исполнение данного правила подкреплялось соответствующей уголовной санкцией, уста­новленной Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета от 18 июня 1892 г.[458] Указанный закон вводил дополнительную статью 48.6 в Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями: «виновный в допущении, без раз­решения надлежащего начальства, в своем доме или ином, ему принадлежащем или им занимаемом, помещении совершать публичное или общественное бого- моление евреев, для совершения коего вне установленных мест требуется по за­кону разрешение начальства, подвергается денежному взысканию до 300 ру­блей».

Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета от 24 мая 1893 г.[459] были упразднены еврейские кагалы, сохранявшиеся на тот момент в г. Риге и городах Курляндской губернии[460]. Устанавливалось, что в городах, к ко­торым приписаны евреи, последние должны являться членами местных об­ществ и подчиняться общему управлению. Антисемитски настроенная обще­ственность поддержкой встретила данный закон, отмечая правильную точку зрения статс-секретаря П.Н. Дурново (представившего данный законопроект в Государственный Совет) на еврейский вопрос в России: «.неуклонно стремил­ся к его разрешению, или, по крайней мере, к упорядочению, удерживая, с од­ной стороны, «черту еврейской оседлости», а с другой — разрушая еврейскую замкнутость, еврейское отчуждение от всего цивилизованного мира в районе

4

этой самой «черты»»[461].

Дискриминационно-националистические отношения наблюдаются в дан­ный период и в западных губерниях.

Существенным ограничениям подверглись имущественные права ино­странцев в западных губерниях Российской империи. Императорским указом, данным Правительствующему Сенату, от 14 марта 1887 г.[462] в 10-ти губерниях Царства Польского и в 11-ти губерниях западной полосы России иностранцам запрещалось приобретать и владеть землями. Указами от 14 марта 1892 г.[463] эти правила были распространены на иностранцев Волынской губернии. Высо­чайше утвержденным Положением Комитета Министров от 2 февраля 1891 г.[464] лицам польского происхождения воспрещалось пожизненное наследуемое вла­дение земельной собственностью в 9-ти западных губерниях (Киевской, Подольской, Волынской и т.д.). Как указал Комитет Министров, «перечислен­ные меры направлялись к освобождению русской народности от иностранного преобладания и гнета»[465].

В целях ограничения немецкого влияния в Прибалтийских землях россий­ское правительство приняло закон о ведении делопроизводства во всех присут­ственных местах исключительно на русском языке, в 1887 г. все народные учи­лища были переданы в ведение министерства просвещения, что по сути своей, как заметил В.С. Дякин, означало превращение русского языка в основной, если не единственный язык обучения[466]. В 1887-1893 гг. было введено обязательное преподавание на русском языке в средней школе. С целью обеспечения испол­нения этой меры в западных губерниях специально созданная для решения это­го вопроса комиссия из представителей Министерств народного просвещения, внутренних дел и юстиции, признала необходимым дела об открытии тайных школ, обучение в которых велось на польском языке, изъять из ведения судеб­ной власти и передать административной, усилив при этом наказание за откры­тие тайных школ до ареста сроком на три месяца[467]. 3 апреля 1892 г. было издано Высочайшее повеление о взысканиях за открытие и содержание тайных школ в Северо- и Юго-Западном крае. В 1889-1895 гг. фактически был ликвидирован особый статус Дерптского университета, о чем указывалось в предыдущей гла­ве. Таким образом, речь идет об акультурации[468] местного населения западных губерний. Подобными средствами правительство стремилось преодолеть угрозу полонизации[469], исходящую от Царства Польского. С этой целью дискриминиро­вались права лиц, исповедовавших католицизм и униатство. Помимо польской угрозы имперское правительство не могло не учитывать стремление объединен­ной Бисмарком Германии распространить свою юрисдикцию на Прибалтийские земли. В противовес германизации[470] Российское государство предпринимает дискриминационные меры в отношении лиц, исповедовавших лютеранство, а также немцев-колонистов, как лютеран, так и католиков.

В конце 90-х гг. XIX в. в прессе отмечались ставшие многочисленными дела о лютеранских пасторах остзейского края, обвинявшихся в преступлениях против веры[471] (в частности, можно выделить следующие составы: совращение православных в лютеранство, выразившееся в совершении обряда конфирмации православной в лютеранскую веру, совершение лютеранских обрядов над кре­щеными православными). Тем самым фактически устанавливался запрет на переход из православия в лютеранство для населения западных губерний. В ре­зультате, например, в Эстляндской губернии отмечалось резкое сокращение числа новых обращений в православие: в 1885 г. в Эстляндии перешло в право­славие 1 800 человек, в 1886 г. — 3 576, в 1887 г. — 1 791, в 1888 г. — 264, в 1889 г. — 276[472]. Как отмечалось в документах Комитета Министров, «правитель­ство издавна было озабочено укреплением западной окраины за государством и не останавливалось ни перед какими жертвами для обеспечения в Западном крае благосостояния и экономической самостоятельности сельского населения

3

и для водворения там крупного русского землевладения» .

В итоге исследователи отмечали, что постоянные погромы и антисемит­ские кампании, длившиеся на протяжении 14-летнего правления Александра III, привели к стремительному росту двух параллельных процессов: роста антисе­митизма и подъема национального самосознания и политизации еврейской

4

среды, что грозило привести к прямому антагонистическому противостоянию . Это же подтверждает и довод В.С. Дякина: «к концу XX в. власти спохватились, что их политика, вызывая крайнюю скученность еврейского населения в горо­дах оседлости, создает класс озлобленного еврейского пролетариата, включав­шегося в революционное движение»[473]. Действительно, в архивных документах полицейских ведомств 90-х гг. XIX в. особенно учащаются упоминания о ро­зыске лиц еврейской национальности, причастных к государственным преступ­лениям. Например, в секретном циркуляре Департамента полиции МВД от 21 июля 1890 г. № 3069 указываются в числе лиц, подлежащих розыску: 1) Гурвич Исаак Аренов, 1859 г. рождения, сын купца, происходит из мещан, иудейского вероисповедания, обучался в Санкт-Петербургском университете, курс не окончил, числится ныне помощником присяжного поверенного. Был привлечен к дознанию по делу об обнаружении у него по обыску прокламаций «Исполни­тельного Комитета»; 2) Клейн Соломон Абрамов, 1866 г. рождения, мещанин, иудейского вероисповедания, воспитывался в Одесской гимназии. Привлечен в качестве обвиняемого по делу о преступном сообществе, обнаруженном в г. Кишиневе; 3) Мовшович Юлия Янколева, 1861 г. рождения, мещанка, иудей­ского вероисповедания, по ремеслу швея, по делу о государственном преступле- 2

нии .

Дискриминационная политика правительства 80-90-х гг. XIX в. коснулась и мусульман. Так, в 1884 г. Комитет Министров принял постановление, запре­щавшее замещать должности по сельскому и волостному управлению «фана- тиками-мусульманами», определяя при этом степень «фанатизма» в админи­стративном порядке[474]. В 1888 г. на рассмотрение Государственного Совета было представлено предложение министра внутренних дел по ходатайству главнона- частвующего гражданской частью на Кавказе об уравнении магометанского с христианским населением (армянами) в городах Закавказского края в правах на участие в городском общественном представительстве[475]. Суть его заключалась в том, что согласно ст. 35 и 88 Городового Положения 1870 г. число гласных из не- христиан не должно превышать в городской думе одной трети общего их числа, а число членов городской управы не должно быть более одной трети всего ее состава. Применение этого правила в Закавказском крае, где в большинстве го­родов преобладающим населением являются магометане (мусульмане) пред­ставляло значительные неудобства: пользуясь большинством голосов в думе христиане (армяне) проводили постановления, явно нарушавшие интересы му­сульманского населения, неравенство в правах на участие в общественном управлении поддерживало рознь между двумя конфессиями и внушало мусуль­манам предположение о том, что правительство уклоняется от принципа веро­терпимости и отдает предпочтение одной национальности перед другой.

Признавая данное ходатайство заслуживающим внимание, Министерство внутренних дел предложило предоставить главноначальствующему гра­жданской частью на Кавказе допускать по своему усмотрению для городов За­кавказского края отступления от установленного законом правила об ограниче­нии одною третью числа нехристиан в составе городских дум и управ. Депар­тамент законов, рассмотрев настоящее предложение, приняв во внимание осо­бые условия Закавказского края и установившиеся там обычаи, не встретил пре­пятствий к расширению в пределах данной местности принадлежащего мусуль­манскому населению участия в заведывании городским благоустройством и хо­зяйством.

Но в то же время устранение из закона предельной нормы участия нехри- стиан в органах местного самоуправления было признано нежелательным. «От­сутствие такого ограничения, — рассуждал Государственный Совет, — могло бы привести на практике не только к преобладанию в городской думе и управе мусульманского элемента, но к такому положении, при котором оба названные учреждения состояли бы всецело из лиц, принадлежащих к нехристианским ве­роучениям. Неудобство подобного порядка столь очевидно, что едва ли требует ближайших доказательств»[476]. Во избежание этого Департамент законов Государ­ственного Совета принял решение повысить существующую в Городовом Поло­жении норму участия нехристиан в составе городских общественных учрежде- ний до половины общего числа гласных думы и членов управы в целях дости­жения уравнения христианского и мусульманского населения в пользовании му­ниципальными правами. Впоследствии новое Городовое положение 1892 г. уменьшило число гласных-мусульман.

Все эти дискриминационные меры явились ответной реакцией Российского правительства на т.н. «татарский проект», предусматривавший исламизацию на­родов Поволжья. Правительство, обеспокоенное угрозой панисламизма[477], прово­дит русификацию, акультурацию мусульманского населения.

Высочайшим повелением от 8 ноября 1889 г. «О порядке принятия в число

2

присяжных и частных поверенных лиц нехристианских вероисповеданий» , из­данным по инициативе министра юстиции Н.А. Манасеина, фактически пресе­кался доступ евреев, мусульман и других неправославных лиц в состав присяж­ных поверенных: такое назначение допускалось только с разрешения министра юстиции по представлению судебных установлений и советов присяжных пове­ренных. Тем самым реализовывались идеи ограничения доступа неправослав­ных в состав присяжных поверенных, высказывавшиеся в периодической ли­тературе тех лет. Министр внутренних дел Н.П. Игнатьев выступил с предложе­нием о запрещении доступа евреев к свободным профессиям, «где они, в силу природной склонности к разглагольствованиям, могли бы доставить немало хлопот»[478]. Согласно статистике, приведенной по состоянию на 1 марта 1889 г., в составе присяжных поверенных округа санкт-петербургской судебной палаты число православных присяжных поверенных уменьшилось на 38 (со 147 до 109), а число евреев увеличилось на 66 (с 38 до 104). Такое явление, как увели­чение лиц неправославного вероисповедания в составе присяжных поверенных столицы Российской империи, определялось как «противоестественное» даже в журналах, отличавшихся своей национальной терпимостью (например, «Вест­ник Европы»[479]). Но при этом либералы отмечали, что у еврейского населения не было другого варианта реализовать свои юридические знания — доступ на го­сударственную службу (в суд, прокуратуру) им был воспрещен. Консервативное издание М.Н. Каткова «Русский вестник» более критически отзывался об этой ситуации: «Уход массами молодых русских юристов из присяжной адвокатуры и немедленное замещение их почти двойным числом евреев в столице, где по­следователи Моисеева Закона составляют незначительную и пришлую часть населения, — факт весьма знаменательный. Превращенная из органа правосу­дия в гешефтмахерство, в коммерческое предприятие, наша присяжная адвока­тура весьма естественно отталкивает от себя молодых людей, еще не втянув­шихся в служение золотому тельцу и ищущих нравственного удовлетворения в своей деятельности; евреи же устремляются сюда именно потому, что здесь открывается им заманчивая перспектива легкой наживы.»[480]. В качестве единственно возможного варианта М.Н. Катков предлагал перевести присяж­ную адвокатуру в статус государственной службы со всеми вытекающими отсю­да обязанностями оказывать юридическую помощь всем обратившимся, без договора, за фиксированное жалованье.

Таким образом, во внутренней политике Александра III очевидно усилива­ются националистические тенденции. Исследователь В.С. Дякин выделял сле­дующие причины этого явления: 1) общая идеология царствования и психологи­ческого настроя самого императора, 2) ускорение процесса капиталистического развития России, ее втягивания в мировую систему разделения труда и с реак­цией на этот процесс российского поместного дворянства и старорусского ку­печества, 3) реакционные меры на пробуждавшееся национальное самосозна­ние ряда народов России и сопротивление населения окраин империи[481]. Г.А. Коз- литин отмечал также в качестве причин дискриминационной правительствен­ной политики в отношении инородцев экономический аспект — ограждение фискальных интересов страны (прикрепление к общинам для удобства взима­ния налогов, население пустынных пограничных районов), предупреждение контрабандного промысла[482].

В советской историографии отношение к национально-религиозной поли­тике Александра III выражалось емким термином «воинствующий национализм самодержавия», под которым понималось одно из направлений реакционного социально-экономического курса царского правительства в 80-х годах, выра­жавшегося в комплексе дискриминационных мер против различных народов, населявших Российскую империю: преследовании иноверцев (нехристиан), бес­правном положении «малых народов» Поволжья, Средней Азии, Сибири, Кав­каза, запрещении белорусского языка, дискриминации украинского языка и украинской культуры, что в итоге сделало царизм «оплотом реакции» и превра­тило страну в «тюрьму народов»[483]. Политика Александра III критиковалась так­же за возвращение, по мнению советских историков, к крепостному лозунгу «самодержавие, православие, народность»[484], т.е. представляла собой регрессное явление. Либерально настроенные современники той эпохи высказывались в следующем ключе: русские ограничительные законы в целом не преследовали какой-то определенной цели, «законодательный аппарат работал, но не созидал: он бил постоянную тревогу, и, сам не зная покоя, никому не давал его»[485].

При этом многие современники Александра III положительно отзывались о политике в сфере ограничения прав инородцев, отмечая, что «захваты русских областей иноземцами вызвали ряд мер к ограждению коренной русской нацио­нальности... положен предел распространению землевладения иностранцев в западной полосе России и восстановлено применение пришедших было в забве­ние старых законов о евреях»[486]. А.П. Пятковский также одобрительно отмечал, что император Александр III, вступив на престол, сразу почувствовал своим «добрым русским сердцем» весь вред политики уступок в еврейском вопросе: «Он уничтожил последние, терпимые законом еврейские кагалы в Остзейском крае, он ограничил власть раввинов над «свободномыслящими» евреями, заду­мал реформу коробочного сбора, и наконец, он же прозрел в мнимых еврейских «ремесленниках», заполонивших наши города, злостных пионеров кагала, пре- следующаго враждебные нашему государству цели»[487].

Исследователь в области полицейского права В. Иозефи справедливо отме­чал при этом, что с юридической точки зрения «признание еврейства презум- птивной неправдой является мерой крайне тяжелой, так как ставит евреев с мо­мента рождения до смерти в разряд лиц провинившихся перед правовым по­рядком, из которого имеется всего один и то весьма тяжелый выход: отречение

3

от религии.».

Отсюда видно, что дискриминационные правоотношения, сложившиеся в Российском государстве в рассматриваемый период, включают в себя как на­циональные, так и духовно-религиозные отношения, анализ которых можно раскрыть через их состав: субъекты, объект, содержание. Субъектами изучае­мых дискриминационных правоотношений следует считать, с одной стороны, государство (обязывающее лицо, устанавливающее дискриминационные право­вые нормы), действующее через соответствующие органы власти и чиновников (губернатор, обер-полицмейстер и нижестоящие должностные лица). Следую­щим обязывающим лицом в рассматриваемых правоотношениях выступает Рус­ская Православная церковь, действующая через соответствующие органы и свя­щеннослужителей (Святейший Синод, духовные консистории, патриарх, митро­политы и т.д.), устанавливала дискриминационные религиозные нормы и при­нимала официальные акты толкования правовых норм, регламентировавших ду­ховно-религиозные отношения, принятых государством. С другой — обязанны­ми субъектами, подвергающимися дискриминации, выступают инородцы и ино­верцы. Они обязаны претерпеть ряд неблагоприятных последствий, среди них — ограничение свободы: 1) передвижения; 2) выбора места проживания и жи­тельства; 3) права заниматься тем или иным видом профессиональной деятель­ности; 4) права получения образования, начиная с гимназического курса; 5) от­правления религиозного культа.

Объектом дискриминационных правоотношений выступают национальные и духовно-религиозные отношения, возникающие (формирующиеся) в сфере дискриминационной нормативно-правовой, нормативно-религиозной и право­применительной деятельности государства и Русской Православной церкви, направленной на ограничения прав свобод инородцев и иноверцев.

Содержанием изучаемых правоотношений следует считать субъективные права и обязанности лиц-участников. Носителями первых выступают государ­ство и Русская Православная церковь, соответственно, субъективные юридиче­ские обязанности возлагаются на инородцев и иноверцев. Теоретически наряду со всей совокупностью субъективных прав государство имело также и некото­рые юридические обязанности по отношению к той части населения, к которой применяются дискриминационные меры. К таковым можно отнести: недопуще­ние произвола, в частности, погромов, в процессе реализации дискриминацион­ной политики. На практике же далеко не всегда правительство исполняло эти обязанности.

Кроме того, в отношении обязанной стороны (инородцев, иноверцев) также можно выделить ряд субъективных прав, которые, впрочем, носили ограничен­ный характер, т.к. могли быть реализованы только в рамках черты оседлости. Среди них: заниматься любыми не воспрещенными законом видами профессио­нальной деятельности; выбирать место проживания и жительства, отправлять религиозный культ, получать образование в соответствии с процентной нормой, установленной правительством.

Анализ состава дискриминационных правоотношений позволяет их клас­сифицировать как охранительные (по функциям права), императивные (по мето­ду правового регулирования), публично-правовые (по характеру властного субъекта), абсолютно-определенные (по степени определенности субъектов), административные, материально-правовые (по отраслям права), сложные (по количеству сторон), длящиеся (по времени действия)[488].

Таким образом, проведя детальный анализ сложного процесса правового регулирования дискриминационных отношений Российского имперского госу­дарства, их состава и классификации, следует вывод о том, что многочисленные национальные меньшинства, населявшие территорию Российской империи, в частности, евреи, составляли благодатную социальную среду для различного рода оппозиции существующему строю. В этой связи необходимо различать лиц, которые своими действиями создавали или могли представлять угрозу су­ществующему политическому режиму (по большому счету, независимо от на­ции, национальности и вероисповедания), и граждан, которые, составляя при­надлежность к той или иной нации или религии, вместе с тем вели законопо­слушный образ жизни, не выходя за рамки правомерного поведения. Если в от­ношении первых возможно и необходимо применять дискриминационные меры общеадминистративного характера, предусмотренные правительством, то вто­рая категория лиц не должна подвергаться каким бы то ни было репрессиям. Ибо вменение в вину национальной либо религиозной принадлежности, т.е. объективных обстоятельств, а не фактически совершенных деяний, возвращает развитие права (в частности, уголовного и административного) и соответствую­щих правоотношений в средневековое прошлое. Кроме того, очевидно, что пра­вовой институт объективного вменения не может способствовать эффективно­сти правоприменительной практики и соответственно, общим целям правового регулирования этого периода, связанным с восстановлением законности и пра­вопорядка в стране.