Общая характеристика проблемы презумпции истинности приговора

Как видим, Н.Н. Цуканов высказал недоверие к данным А.А. Крымова. Мы решили проверить эти данные путем постановки вопросов судьям судов

Нижегородской области. Отметим, что полученные нами данные были близки к результатам замеров А.А. Крымова. И хотя число нижегородских респондентов, признававших актуальность презумпций, не достигло 80 %, оно все равно было высоко - 72 %. Диссертант, будучи действующим федеральным судьей, тоже отдал свой голос за актуальность презумпций. И одним из побуждающих факторов для этого послужил новый УПК РФ, стесняющий свободу судейского познания обстоятельств дела. Ограничения, опирающиеся на метод чистой состязательности, вызвали у судей повышение интереса ко всем доступным им инструментам доказывания, и презумпции не были здесь исключением.

Однако сомнения Н.Н. Цуканова можно признать вполне оправданны­ми. Сомневаясь в данных А.А. Крымова, он, по нашему мнению, не принял во внимание содержание разработанной А.А. Крымовым анкеты; анкеты, в которой можно было получить не только вопрос, но и информацию об имеющихся в.уголовном процессе презумпциях. Таким образом, потенциаль­ное знание посредством этой анкеты было переведено в знание актуальное, что и способствовало реализации правила, на которое обратил внимание Н.Н. Цуканов («актуальность проблемы предопределяется осознанием необходи­мости ее разрешения»). Вполне допустимо, что при отсутствии подобного предварительного просвещения респондентов далеко не все опрошенные смогли бы назвать имеющиеся в уголовном процессе презумпции. И судьи здесь не являются исключением. Вместе с тем этот факт, на наш взгляд, нельзя расценивать как отрицание актуальности презумпций. Процессуаль­ные презумпции входят в активный инструментарий судей, даже несмотря на то, что не все судьи готовы осознанно назвать какая презумпция была применена в конкретном случае.

Если же говорить об актуальности для судей уголовно-процессуальной презумпции истинности приговора, то признание ее значимости является абсолютным. Наше исследование показало, что более всего судьи заинтере­сованы в устойчивости вынесенного им приговора, поскольку отмененный

приговор - показатель, крайне неблагоприятно влияющий на судейскую карьеру.

Однако Н.Н. Цуканов не опроверг основных посылок, свидетельст­вующих о необходимости исследования проблемы презумпций. Он в очеред­ной раз подчеркнул, что «применительно к презумпции это, как минимум, требует четкого уяснения ее содержания и возможностей использования». Заметим, что именно за это (за «четкое уяснение»), на наш взгляд, и высказа­лись субъекты, опрошенные А.А. Крымовым. Диссертант полагает, что осознание актуальности проблемы вовсе не одно и тоже, что полное знание о ней. Ведь проблема это в первую очередь «знание о незнании»^[11].

Сравниваяпозиции А.А. Крымова и Н.Н. Цуканова, диссертанту хочет­ся применить восточный принцип разрешения- этого заочного интеллекту­ального спора: «правы оба». Действительно, оба автора абсолютно правы, но правы в своей сетке координат. Оба они подготовили интересные работы, к положениям которых мы еще не раз будем обращаться в диссертации.

Приведенные выше выкладки (при всей своей малочисленности) по­зволяют сделать важный промежуточный вывод: проблема презумпций в праве относится к числу теоретико-прикладных. Таковой является и пробле­ма уголовно-процессуальных презумпций, в том числе и презумпции истин­ности приговора.

Теоретический аспект проблемы подтверждается существенным инте­ресом к вопросу о понятии правовой презумпции. Ни одно отраслевое иссле­дование презумпций не обходится без обращения к общему понятию пре­зумпций. В структуре упоминаемой работы Ю.А. Серикова мы обнаружива­ем раздел с весьма показательным названием - «Проблема определения правовой презумпции». «Определение правовой презумпции, - пишет он, —

представляет собой одну из наиболее дискуссионных проблем в праве¹. Действующее российское законодательство, как и законодательство совет­ского времени, не дает ее легального определения. Юридическая наука, наоборот, не испытывает недостатка в определениях презумпции. Практиче­ски каждый пишущий о презумпциях предлагает свою собственную дефини­цию в отношении рассматриваемой категории². По существу, все многообра­зие взглядов, имеющихся в науке, может быть сведено к двум основным подходам. Первый можно назвать процессуально-правовым, а второй - материально-правовым»³.

Двойственность подхода подчеркивают и другие исследователи. Одна­ко характеристики парных элементов, составляющих эти подходы, не всегда совпадают. В качестве иллюстрации можно привести мнение того же Н.Н. Цуканова, полагающего, что «для-отечественной науки характерно одновре­менное развитие двух самостоятельных подходов к исследованию названной категории - философского и юридического»⁴.

Приведенные примеры говорят о том, что, с одной стороны, проблема общего понятия презумпций генерируется множественностью (преимущест­венно дуальностью) подходов к их (презумпций) пониманию, а с другой, эта же проблема усугубляется неоднозначным смысловым наполнением соответ­ствующих элементов. Вместе с тем, при всех внешних различиях можно во всех подходах к понятию презумпций выделить важное зерно. Все они, в конечном счете, опираются на некий методологический фундамент.

Исходя из этого, можно сделать предположение о том, что именно ме-

На этом же делает акцент и О.А. Кузнецова: «Несмотря на многовековой опыт использо­вания и на значительный рост их количества в новом гражданском законодательстве России, вопрос об определении понятия презумпции является одним из наиболее дискус­сионных в правовой науке». См.: Кузнецова О.А. Указ, работа. - С. 18.

² В этой связи мы хотим обратить внимание на дискуссионный характер констатации содержащейся в работе Н.Н. Цуканова, согласно которой презумпция невиновности «согласно традиционным критериям презумпцией вообще не является, поскольку основа­на на индуктивном обобщении».

³ Сериков Ю.А. Презумпции в гражданском судопроизводстве. - М., 2006. — С. 19.

⁴ Цуканов Н.Н. Правовые презумпции в административной деятельности милиции: Монография. - Красноярск, 2003. - С. 5.

тодологический базис имеет первейшее значение для формирования понятия презумпции. Он не всегда присутствует явно, но всегда диктуется инструмен­тальными потребностями сферы, в которой может применяться та или иная презумпция. Из этого предположения вытекает соответствующие методоло­гический ориентир: точку опоры для понимания уголовно-процессуальных презумпций следует искать в самом уголовном процессе, в его методологии.

Прежде чем обратить внимание на следующий срез проблемы пре­зумпций напомним себе некоторые методические правила работы- с пробле­мами. По мнению приверженцев системного анализа, грамотная постановка задачи системного исследования проблемы должна начинаться именно с вопрошания, то есть, говоря строже, с выдвижения центрального вопроса проблемы. Вместе с тем одним вопросом проблема никогда не исчерпывает­ся. Она представляет собой целую систему, состоящую из центрального вопроса- (того самого, который составляет существо проблемы и который часто отождествляется со всей проблемой) и некоторого количества других, вспомогательных вопросов, получение ответов на которые, необходимо для ответа на основной вопрос¹.

Применительно к общим представлениям о проблеме презумпций мы получили достаточное количество второстепенных вопросов. Все эти вопро­сы в конечном итоге сводятся к главному вопросу: что есть презумпции в праве? Отраслевые исследования презумпций адаптируют этот вопрос к своей отрасли знаний.

Таким образом, получается, что юридическая наука пока еще мало зна­ет о природе презумпций. Однако эта констатация столь же неоднозначна, как и само понятие презумпции. С одной стороны, по проблемам презумпций написано достаточно много (об этом можно судить даже по прилагаемой нами библиографии^{[12] [13]). Но, с другой стороны, пробелов в научном знании о презумпциях имеется еще предостаточно. Еще больше пробелов связано с научным знанием о конкретных презумпциях.}

До сих пор юридическая наука сосредоточивает внимание преимуще­ственно на общих вопросах презумпций. Причем, эти общие вопросы с усердием решаются и в монографиях, посвященных отраслевым презумпци­ям¹. Большинство исследователей нередко начинают ab ovo. Возьмем для примера работу Н.Н. Цуканова первая глава (из двух глав) посвящена общим вопросам. Она называется «Правовая презумпция как регулятор администра­тивно-правовых отношений» и включает три параграфа: 1) Современное состояние теории презумпций, особенности ее исторического развития, перспективы; 2) Понятие, признаки и виды правовой презумпции; 3) Право­вая презумпция и смежные правовые категории.

Мы вовсе не критикуем подобный подход, а лишь хотим показать, что в настоящее время отраслевые презумпции изучаются «пакетным» методом. Так, в монографии Ю.А.Серикова на 8 презумпций приходится не более 50 страниц текста. Естественно, что при таком подходе есть возможность затронуть лишь общие свойства указанных презумпций^{[14] [15].}

Впрочем, работы представителей научной специальности 12.00.09. то­же не выпадают из этой «структурной» тенденции. Так, диссертация А.А. Крымова также дает преимущественно общий абрис основных уголовно­процессуальных презумпций.

Однако это наблюдение опять же не следует воспринимать как укор исследователям. Приводя примеры, мы лишь констатируем уровень исследо­вания проблем конкретных презумпций. Он, как видим, не столь высок. Заметим, что и уровень категориальной оценки проблемы правовых пре­зумпций в целом также нельзя признать достаточным: проблема презумпций пока не оценена как крупная научная проблема. Мы можем ошибаться, но, по нашим сведениям, в юридической науке пока не было подготовлено ни одной докторской диссертации, целенаправленно посвященной общим проблемам презумпций. Профессор В.К. Бабаев, специализирующийся в вопросах общей теории права, один из первых ставил эту проблему, но в рамках кандидат-

ской диссертации¹; последовавшие за ним отраслевики (Ю.Г. Зуев, А.А. Крымов, О.А. Кузнецова, Н.Н. Цуканов и др.) тоже исследовали проблему на кандидатском уровне.

_t Исключение составляет только одна презумпция - презумпция неви-

¹ новности. Ей, действительно, посвящены не только кандидатские, но и

докторские диссертации². Оценивая объем написанного по теме презумпций в уголовном процессе, мы пришли к выводу о том, что процессуалисты «навалились» (иначе не скажешь) лишь на одну презумпцию³. Причем это

< вовсе не тенденция сегодняшнего дня: подобное отношение активно прояв­, ляет себя последние 60 лет; мода на презумпцию невиновности была свойст­

венна и советскому⁴ периоду, и постсоветскому тоже⁵. Однако вряд ли

* следует оспаривать тот факт, что в последние 15 лет интерес к указанной

і

презумпции усилился многократно⁶. Об этом можно судить по тем же дис-

¹ См.: Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. Дис. канд. юрид. наук. - Свердловск, 1969.

. ² Шахкелдов Ф.Г. Концептуальные аспекты презумпции невиновности в уголовном

процессе. Дис... док. юрид. наук. - Ростов-на-Дону, 2006. Как докторскую диссертацию следует рассматривать и монографию покойного Л.М. Васильева «Теоретические и практические проблемы презумпции невиновности обвиняемого в уголовном судопроиз­водстве (по материалам зарубежной и отечественной практики)». - Краснодар: Сов. Кубань, 2005. Работа и по структуре и по стилю представляет собой текст диссертации; в предисловии указывается, что ее автор собирался представлять ее к защите в качестве докторской диссертации по специальности 12.00.09.

³ Этот факт подтверждают и данные Н.Н. Цуканова, установившего, что более 90% сотрудников милиции не видят разницы между презумпцией невиновности и презумпцией вообще. Выше мы цитировали соответствующий фрагмент его работы.

^{f 4} Полянский Н.Н. К вопросу о презумпции невиновности в советском уголовном процессе

^! И Советское государство и право. - 1949. - № 9; Мотовиловкер Я.О. О принципах объек-

і тивной истины презумпции невиновности и состязательности процесса. - Ярославль,

1978; Петрухин И.А. Презумпция невиновности - конституционный принцип советского

' уголовного процесса И Советское государство и право. - 1978. - № 12; Томин В.Т.,

’ Безлепкин Б. Т. Презумпция невиновности обвиняемого и советский уголовный процесс //

{ Развитие науки и практики уголовного судопроизводства в свете требования Конституции

СССР.-М., 1978 и др.

⁵ Левченко О. В. Презумпция невиновности обвиняемого в доказывании по уголовным

* делам. - Астрахань, 2001; Ефимичев П.С. Презумпция невиновности: в чем ее сущность?

И Журнал российского права. - № 7. - 2000 и др.

_s ⁶ В юридической литературе стали появляться статьи, в которых предлагается считать

презумпцию невиновности не меньше чем правовой аксиомой. См.: Юнусов А.А., Ревун С. Б. Презумпция невиновности как правовая аксиома // Юридическая теория и практика:

*5 Журнал Челябинского юридического института МВД России. - 2007. - № 2 (4). - С. 20-21.

сертационным исследованиям¹.

Однако прочие уголовно-процессуальные презумпции заслуживают неменьшего внимания. По нашему мнению, сегодня сложились все необхо­димые предпосылки для монографического исследования отдельных презумп­ций. И первопроходцами здесь должны выступать представители процессу­альных секторов юридической науки. Если процессуалисты первыми начали исследование проблемы презумпций^{[16] [17], то им первыми необходимо перейти к детализации этой проблемы.}

Причем в первых рядах должна оказаться именно презумпция истинно­сти приговора. Чтобы понять, почему именно она — нужно вновь обратиться к презумпции невиновности. Первый опыт монографического исследования указанной презумпции случился в советский период и был отражен в книге И.А. Либуса. Во введении к своей работе он совершенно справедливо отме­тил: «Вопрос о правовой природе презумпции невиновности и вытекающих из нее более конкретных правилах, хотя и подвергался обсуждению в юриди­ческой литературе, однако, до сих пор не был предметом монографического исследования»^[18].

Вначале диссертант усомнился в справедливости подобной претензии на первенство, однако, анализ литературы по теме показал, что И.А. Либуса действительно можно признать первым исследователем, который поднял проблему презумпции невиновности на высокий теоретико­

методологический уровень¹. Годом позже вышла не менее стоящая книга А.М. Ларина^{[19] [20], затем и другие монографии.}

Работа И.А. Либуса оказалась примечательной не только фактом пер­венства, но и тем, что автор указал на генетическую связь презумпций невиновности и истинности приговора. «После того как обвинительный приговор суда вступил в законную силу, - пишет И.А. Либус, - презумпция невиновности превращается в свою противоположность, а именно в презумпцию истинности приговора (выделено мной - О.С.)»^[21].

В выделенном фрагменте, на наш взгляд, отражен важнейший срез проблемы презумпции истинности приговора, проблемы ее диалектической связи с презумпцией невиновности. При подобном взгляде открывается картина, где весь уголовный процесс укладывается между двумя этими презумпциями. Получается, что уголовной судопроизводство, по сути, ни что иное, как движение от одной презумпции к другой, а борьба этих пре­зумпций и есть источник движущей силы процесса.

Очевидно, что связь между этими презумпциями должна быть деталь­ным образом исследована. Даже на первый взгляд здесь можно обнаружить очень много проблемных вопросов. Первый вопрос прямо вытекает из цитаты И.А. Либуса, в которой он констатирует, что презумпция истинности приговора есть противоположность презумпции невиновности. '

Казалось бы, что это противопоставление очевидный факт. Однако очевидность подобного рода диктуется скорее здравым смыслом, нежели логическими правилами мышления. По нашему мнению, подобное отноше­ние двух презумпций - небесспорно. По логике противоположностью пре­зумпции невиновности выступает другая презумпция - презумпция виновно­сти^[22]. Однако презумпция истинности приговора не может быть приравнена к презумпции виновности на том простом основании, что уголовные дела

могут завершаться и вынесением оправдательного приговора, на который также распространяется презумпции истинности приговора.

В этой связи возникает второй вопрос: о дифференциации презумпции истинности приговора в зависимости от того, о каком приговоре идет речь. На первый взгляд, разницы ни какой быть не может: оба приговора вступают в законную силу одинаково. Однако сроки, в течение которых может быть инициирован пересмотр этих приговоров, существенно отличаются. Более того, в современном уголовном процессе проявляются тенденции к сведению к минимуму оснований пересмотра оправдательных приговоров. Поэтому вопрос о дифференциации презумпции истинности приговора еще один проблемный вопрос, который нужно детально исследовать. Впрочем, как и вопрос о том, во что превращается презумпция невиновности в случае вынесения оправдательного приговора.

Однако независимо от существования заявленных логических несоот­ветствий, факт, что презумпции невиновности и истинности приговора связаны и взаимодействуют, не подлежит сомнению. И это обстоятельство позволяет нам сформулировать следующий тезис: гипертрофированное внимание к презумпции невиновности есть весомый аргумент к усилению научного внимания к презумпции истинности приговора, к исследованию последней на монографическом уровне.

Кроме того, нелогичность, которая видится в рассмотрении презумп­ции истинности приговора как противоположности презумпции невиновно­сти, преодолевается на эмпирическом уровне. В практической сфере между этими презумпциями действительно осуществляется борьба. И хотя на стадии досудебного производства, да и судебного следствия тоже, еще нет презумпции истинности приговора по этому делу, намерения многих участ­ников определяются именно этой презумпцией. Поэтому диалектика этой борьбы предполагает множественность взаимодействий и наличие большо­го количества нюансов.

Еще более занимательной видится борьба названных презумпций на теоретико-идеологическом уровне. Каждая из них отражает определенный

идеологический лагерь. Презумпция невиновности является, образно говоря, флагом либеральной концепции уголовного процесса. Презумпция истинно­сти приговора отражает идеологический базис ученых, ставящих во главу угла рациональные (информационно-познавательные) основания уголовного судопроизводства.

В юридических текстах можно обнаружить массу других признаков связи двух этих презумпций, причем именно диалектической связи. На один из таких признаков нам хотелось бы обратить особое внимание. Речь идет о процессуальной роли этих презумпций. То, что презумпция невиновности уже не может быть сведена к приему юридической техники, звучит вполне аксиоматично. Никем не оспаривается и факт возведения этойпрезумпции в ранг принципа уголовного процесса: этот факт если и не принимается от­дельными скептиками на методологическом уровне, то вполне принимается ими на уровне идеологии уголовного процесса.

Закономерен вопрос: как связан предыдущий тезис с презумпцией ис­тинности приговора? А связь эта вполне понятна. В последнее время стали появляться публикации, призывающие придать принципиальный статус и презумпции истинности приговора. В качестве примера можно привести статью «Принцип презумпции истинности приговора, вступившего в закон­ную силу»^[23]. Авторы статьи прямо заявляют, что «теоретически оправданным и практически целесообразным является рассмотрение вопроса о принципе презумпции истинности вступившего в законную силу приговора». Само собой, что этот вопрос тоже не может быть обойден вниманием в нашей диссертации.

И это только те вопросы, которые обусловлены связью презумпции ис­тинности приговора с презумпций невиновности. Но есть немало проблем, которые касаются сугубо презумпции истинности приговора. Достаточно сказать, что еще не исчерпан вопрос о самом праве на жизнь этой презумп-

ции. В науке сложилось как минимум два лагеря: сторонников¹ и противни­ков презумпции истинности приговора^{[24] [25]. Но изучение этих позиций приводит к выводу о том, что противники не отрицают этой презумпции, а, напротив, придают ей значение, близкое к аксиоме.}

Иными словами, те исследователи, которых в литературе позициони­руют как противников анализируемой презумпции, не отрицают истинности приговора. Они лишь выступают против того, чтобы эта истинность носила предположительный характер. Показательным в этом смысле является позиция С.В. Курылева. «Говорить о презумпции истинности судебного приговора, — пишет он, - т.е. о вероятности содержащихся там выводов о фактах, значит вступать в противоречие с принципом объективной истины и с задачами советского правосудия, требующими, чтобы судебные постанов­ления в принципе покоились на достоверности, а не на вероятности».^[26]

Приведенная позиция разделяется В .Я. Дороховым и Ю.М. Грошевым. Последний при этом делает следующий* акцент: «не вступление приговора в законную силу влечет признание его истинным, а сама его законная сила является результатом истинности приговора»^[27].

На наш взгляд, это очень важное замечание, которое нуждается в раз­вернутом исследовании. Среди современных исследователей складывается критическое отношение к этому тезису. Скептически оценивается и конста­тация В.Я. Дорохова: «законную силу может получить только приговор, постановленный в точном соответствии с материальным и процессуальным законодательством и выражающий то, что имело место в действительности»¹.

А.С. Березин, разбирая приведенную позицию, пишет: «Здесь необхо­димо поставить вопрос несколько по иному: в каждом ли случае вступивший в законную силу приговор отражает истину?»^{[28] [29]. В качестве ответа им приво­дится мнение О.Ю. Гай: «В законную силу может вступить не только приго­вор, соответствующий законности, обоснованности, мотивированности и справедливости, но и не соответствующий этим требованиям судебный акт. Независимо от этого он (приговор) вступает в законную силу и презюмиру­ется истинным до того момента, пока не возникает сомнения в его правиль­ности, правосудности. Хотелось бы верить, что все приговоры, выносимые судами, соответствуют указанным выше требованиям, но это только в идеа­ле»[30].}

Приведенная позиция, по мнению А.С. Березина, отражает реальное положение вещей, складывающееся в настоящее время в уголовном процес­се, в отличие от мнения Ю.М. Грошевого, утверждавшего, что «сама закон­ная сила является результатом истинности приговора»^[31].

Нам представляется, что А.С. Березин слишком упрощенно подошел к оценке точки зрения известных советских процессуалистов. Во-первых, брак в судебной работе может случаться всегда. Сама возможность ошибки заложена в структуре уголовного процесса и вытекает из главного информа­ционного противоречия судопроизводства. Это противоречие, по мнению

нашего научного руководителя, лежит между объективной природой цели уголовного процесса и субъективной природой процессуальных средств её достижения.

Поэтому речь идет о презумпции истинности приговора. Однако слово «презумпция» здесь не означает ущербности приговора. Оно лишь подчерки­вает, что опровергнуть истинность приговора можно лишь в установленном законом порядке. Правовая презумпция потому и является правовой, что приемлет лишь правовые возражения.

Кроме того, в позиции А.С. Березина содержится подтекст, из которого вытекает, что обычным положением вещей для современного уголовного процесса является обилие неистинных приговоров. С этим мы. не можем согласиться. В противном случае нам бы пришлось признать, что сегодня имеет место презумпция неистинности приговора. И, вообще, едва ли будет правильным с методологических позиций оспаривать тезис Ю.М. Грошевого, опираясь только на эмпирические доводы, которые при пристальном рас­смотрении являются априорными. Диссертант полагает, что разногласия, о которых шла речь выше, проистекают не из издержек практической стороны осуществления правосудия, а берут свое начало из разного понимания категории истинности. Нам представляется, что Ю.М. Грошевой опирает свою позицию на более верную интерпретацию. Свои доводы по этому поводу мы изложим в отдельном параграфе.

Однако было бы неверным вовсе отрицать влияние современных нор­мативных и практических факторов на состояние презумпции истинности приговора. Подчеркнем, что определенные изменения появились не без помощи нового УПК РФ. Для того чтобы четко осознать это, посмотрим, как характеризовалась анализируемая презумпция в период действия советского УПК РСФСР. По мнению В.К. Бабаева, суть этой презумпции «состоит в том, что судебный приговор или решение, вынесенные в установленном законом порядке, предполагаются истинными. По своей логической природе данная презумпция относится к разряду предположений, отражающих «обычный порядок» предметов и явлений, коим в данном случае является правило:

советский суд выносит приговоры (решения) в соответствии с принципом истины. Это дает основание полагать, что в данном конкретном случае, по конкретному делу приговор (решение) также устанавливает объективную истину. Оснований для такого вывода достаточно, ибо советский закон устанавливает требования всесторонности, полноты и объективности при исследовании обстоятельств дела, которые неуклонно проводятся в жизнь»¹.

О том же пишет и А.А. Крымов: «Предполагается, что процессуальных гарантии прав участников уголовного судопроизводства достаточно для установления того, что происходило в действительности во время со­вершения общественно-опасного деяния, что вынесению приговора предше­ствовала добросовестная кропотливая* деятельность лица производящего дознание, следователя, прокурора и суда по установлению истины. Эта дея­тельность строго регламентирована законом, а нарушение процессуальной формы в ходе производства по делу влечёт за собой-признание добытых до­казательств-не имеющими юридической силы»^{[32] [33].}

Закономерен вопрос: а что изменилось в этом плане в новом УПК? Раз­ве новый кодекс не содержит подобных гарантий? Диссертант ответит на это вопрос следующим образом. Процессуальные гарантии, конечно же, есть. И с

і

формальной точки зрения их может быть даже больше. Однако нельзя пройти мимо одного существенного и очевидного факта: из под этих проце­дурных гарантий выбили важнейшие идеологические «подпорки»; гарантии лишены опоры, в качестве которых выступали принципы советского уголов­ного процесса, в числе которых не последнее место занимал принцип объек­тивной истины. ■

Новый УПК РФ тщательно «открещивается» от принципа объективной истины. На этот факт обращают внимание и ученые, и практики. Причем большинство из них не особо приветствуют подобную установку. Председа­тель Курганского гарнизонного военного суда А.А. Соловей пишет: «В новом УПК есть немало новаций, повышающих роль суда... Вместе с тем,

следует заметить, что УПК РФ отказался от давно устоявшихся принципов объективной истины, всесторонности, объективности и полноты исследова­ния обстоятельств дела... Новый УПК фактически освободил суд от обязан­ности установления истины по делу и обязанности реагировать на выявлен­ные в ходе судебного разбирательства новые эпизоды преступной деятельно­сти подсудимого и его соучастников»¹.

Особо печально то, что игнорирование принципа объективной истины - это не простая забывчивость законодателя, а четкая идеологическая уста­новка, проведенная в текст УПК РФ усилиями его основных разработчиков. Один из наиболее активных идеологов нового УПК РФ Е.Б: Мизулина вообще отказала объективной истине праве на существование в уголовном процессе. По ее мнению, «важна не цель, а то, как не допустить получение нежелательного результата. Поэтому бесплодны споры об истине как цели уголовного процесса»². Усилиями Е.Б. Мизулиной УПК РФ остался без задач, адекватных сущности уголовного процесса. При. обсуждении проекта УПК РФ она предложила изъять из проекта УПК всякое упоминание о задачах процесса; поскольку они, по ее мнению, не относятся к правовым понятиям, «не обладают формальной определенностью, а статья, в которой формулируются задачи, не содержит норм права»³.

Однако мы не станем сосредоточиваться на критике разработчиков ко­декса⁴. Это, во-первых, не входит в задачи исследования, а во-вторых, многие

Соловей А.А. Некоторые особенности судебного следствия по новому УПК РФ И Россий­ский судья. - 2004. -№ 8.

² Мизулина Е.Б. Совершенствование уголовно-процессуального законодательства: Проект УПК Российской Федерации // Информационный бюллетень следственного комитета при МВД РФ.-2001.-№ 1 (107).-С. 146.

³ Проект уголовно-процессуального кодекса: отзывы юристов, экспертов; правозащитни­ков. Сборник материалов. Выпуск 2. - М., 1997. - С. 53.

⁴ Критики в адрес разработчиков сегодня достаточно. По мнению В. Овчинского, «узкая группа политиков и ученых присвоила себе функцию от имени государства навязывать всему обществу модели радикально-либерального уголовно-процессуального законода­тельства. В 2001 году буквально в конспиративном режиме (чтобы «злые силы реакции» не помешали) был разработан и в ускоренном порядке принят новый Уголовно­процессуальный кодекс. При этом были проигнорированы предложения и замечания всех федеральных правоохранительных ведомств, научных коллективов и практиков- правоприменителей». См.: Овчинский В. Преступление и ненаказание: сильное государст­во и уголовная политика // Газета «Завтра». - 2006. - № 49 (681). - С. 3.

изъяны УПК РФ обнажила правоприменительная практика. Мы хотим обозначить другую проблему, суть которой можно выразить вопросом: можно ли говорить о том, что в современном уголовном процессе России существует презумпция истинности приговора, вступившего в законную силу, еслгі сама объективная истина законом не признается ни целью, ни принципом уголовного процесса?

По нашему мнению, отказ законодателя от объективной истины как исходного постулата уголовного процесса приводит к тому, что презумпция истинности приговора тоже становится сегодня весьма шаткой.

Заметим, что предпосылки для ослабления указанной презумпции ста­ли формироваться уже в ходе работы над проектом УПК РФ. В качестве примера можно назвать новации- в интерпретации исключительности основа­ний для пересмотра вступившего в законную силу приговора. Сегодня в этом секторе наблюдается отход от традиционной экстраординарности. На то, что В' современном* уголовном процессе складывается упрощенное понимание исключительности стадий, предметом которых является приговор, вступив­ший в законную силу, обратил внимание М.П. Поляков. По его наблюдени­ям, «учебное представление об уголовном процессе, как системе, включаю­щей шесть обычных и две исключительные стадии, переносится непосредст­венно в сферу практической деятельности, где исподволь формируются предпосылки для того, чтобы и реальные уголовные дела проходили не менее восьми этапов»^[34].

Именно так может быть истолкованапозиция Конституционного суда РФ, выраженная в постановлении от 2 февраля 1996 № 4-П: «По своему содержанию и предназначению возобновление дел, т.е. их новое рассмотре­ние, выступает в качестве механизма, дополняющего все обычные способы обеспечения правосудности приговоров. Этот вид производства, имеющий как бы резервное значение, используется, когда не применимы или были

S

‘с

исчерпаны другие средства процессуально-правовой защиты»¹.

Таким образом, исключительные средства предлагалось перевести в разряд ординарных контрольно-проверочных инструментов. Однако отечест­венная уголовно-процессуальная традиция не приемлет подобного подхода. Подобный вывод мы опираем, в том числе, на позицию классиков теории уголовно судопроизводства. И.Я. Фойницкий называл возобновление уго­ловных дел — «чрезвычайным способом производства». «После вступления приговора в законную силу, - указывал он, - могут обнаружиться новые обстоятельства, которые, будь они в свое время известны суду, рассматри­вающему дело, вызвали бы с его стороны иной приговор. Очевидность ошибочности постановленного приговора может быть настолько велика, что дальнейшее приведение его в исполнение было бы явной несправедливостью, и то зло, которое уже понесено вследствие его, должно быть искуплено государством. Трудность практического разрешения этого вопроса лежит в наличности приговора, вошедшего в законную силу и создающего сильное предположение (выделено мной - О.С.) в пользу справедливости его; недос­таточно сомнений в его справедливости, нужна полная уверенность в про­тивном, для того чтобы посягнуть на него. Поэтому производство, направ­ленное к колебанию силы вошедших в законную силу приговоров и носящее название возобновления уголовных дел, представляет собой исключительный способ пересмотра, допускаемый со значительными ограничениями»^{[35] [36].}

Диссертант намеренно выделил фрагмент, обозначенный словами «сильное предположение». В этом словосочетании отражается особый смысл презумпции истинности приговора, ее квинтэссенция. Указанная сущность, на наш взгляд, проявила себя и в способе реакции законодателя на предло­жения, озвученные в приводимом выше постановлении Конституционного суда РФ. Особо революционные положения указанного документа кодексом

восприняты не были. Речь, в частности, идет об установке на расширение оснований для возобновления уголовного дела за счет включения в них случаев, когда имело место «игнорирование собранных доказательств, нашедших отражение в материалах дела, либо их ошибочная оценка, либо неправильное применение закона».

Представляется, что указанный факт есть косвенное подтверждение то­го, что презумпция истинности приговора из современного уголовного процесса не исчезла, а лишь была запрятана между строк закона. И эта презумпция по-прежнему является своеобразным хранителем духа объек­тивной истины в уголовном процессе.

Итак, мы привели основные доводы, подтверждающие необходимость теоретико-прикладного исследования презумпции истинности приговора на

монографическом уровне. Задача настоящего параграфа заключалась в

\

выявлении основных проблемных вопросов. Нам представляется, что с этим мы справились. Однако общие задачи диссертационного исследования требуют от нас не только постановки, но и разрешения вопросов. Диссертант считает целесообразным начать решение с важнейшего вопроса - вопроса о понятии презумпции истинности приговора.

1.2.