1.1. Общая характеристика проблемы презумпции истинности приговора

Настоящий параграф включен в текст диссертации по настоятельной рекомендации научного руководителя. Основная задача этого раздела - сформулировать представления о круге проблем, прямо и косвенно связанных с презумпциями в современном уголовном процессе России, и оказывающих воздействие на формирование проблемных аспектов презумпции истинности приговора.

Начнем с решения факультативной задачи. Мы предвидим, что нас могут упрекнуть за то, что в названии диссертации приведено неточное наименование исследуемой презумпции. Действительно, более точно (или скорее - привычно) ее содержание отражается в термине «презумпция истинности приговора, вступившего в законную силу»2. Однако скрупулезный читатель может и этим не удовлетвориться, заявив, что вопрос нужно ставить как минимум о презумпции истинности судебного решения, вступившего в законную силу. Подобные уточнения могут продолжаться и далее.

Диссертант же исходит из того, что заголовок работы, при всей его важности, не обязан возлагать на себя задачи, которые должны решаться в тексте диссертации. Роль заголовка - привлечь внимание к проблеме и намекнуть на ее предполагаемую новизну. В заглавии нашей работы потенциальная новизна передается через указание на современный контекст бытия презумпции истинности приговора. Само же имя - «презумпция истинности приговора» — это символ, знак, который обозначает презумпцию истинности приговора, вступившего в законную силу, являющуюся разновидностью презумпции истинности судебного решения, вступившего в законную силу, которая в свою очередь уходит корнями в презумпцию истинности государственного правового акта.

Подобное (знаковое) обозначение в уголовном процессе широко применяется к другой презумпции - презумпции невиновности.

К знаковому обозначению презумпции, ставшей предметом нашего изучения, мы обратились и для того, чтобы название работы было более краткими и, следовательно, лучше воспринималось читателями4. При желании в коротком названии работы можно усмотреть и зашифрованный широкий подход, заключающийся в распространении презумпции истинности на всякий законный приговор5. Вместе с тем вводный параграф появился не только из-за желания «оправдаться» за заголовок диссертации. Мы посчитали должным показать проблемную сторону заявленной темы (основная задача). Описание того, как диссертант видит эту сторону, частично было приведено во введении в рубриках об актуальности и степени исследованности проблемы. Но этого, на наш взгляд, недостаточно. Кроме того, для уголовно-процессуальной науки представляет значительный интерес то, как проблемная сторона презумпций воспринимается учеными, работающими в различных отраслях юридической науки.

Не будем скрывать, что к этому нас в значительной мере подвигли традиции, складывающиеся в научной школе профессора М.П. Полякова. Немало работ, подготовленных под его началом, содержат разделы, в которых производится развернутое обоснование проблемы исследования6. Да и сам он в своей докторской диссертации уделил значительное место методике

Л

постановки проблемы .

Вместе с тем, мы не станем повторять всех рекомендуемых им шагов диагностики и постановки проблемы. Для нас вполне достаточно в общих чертах показать современный уровень проблемного восприятия феномена правовой презумпции, как в целом, так и в частностях, касающихся уголовно-процессуальной деятельности.

Иными словами, мы постараемся составить представление о том, какие проблемы сегодня ставятся и решаются в теории правовых презумпций. Это поможет нам сформулировать вопросы, подлежащие выяснению применительно к презумпциям, имеющим место в уголовном судопроизводстве; и в первую очередь к презумпции истинности приговора.

В настоящее время имеется значительное число источников, в которых исследуются правовые презумпции. Однако не все авторы считают должным показывать те проблемы, которые они собственно решают или намереваются

решить. Но, к радости диссертанта,, есть тексты и иного рода.

В; качестве примера целенаправленного осмысления презумпций в проблемном ключе можно привести фрагменты работы Ю.А. Серикова «Презумпции в гражданском судопроизводстве». Указанный автор использует термин «проблема» многократно. Так, пытаясь показать проблемные стороны соответствующих презумпций, он указывает: «Для правоприменителя актуальной стала проблема использования презумпций в новых условиях, где;их роль как регулятора общественных отношений значительно: возросла. В настоящее время доктрина рассматривает презумпции как самостоятельные средства, нацеленные на разрешение гражданско-правовых споров. Между тем; судебная- практика.все. настойчивее ставит вопросы о* том; каким образом- презумпции применяются.в гражданском судопроизводстве; какими свойствами; они обладают, как влияют на процесс доказывания по делу, как воздействуют на внутреннее, убеждение суда и др. ... Абсолютно новые проблемы пошрименению презумпций^гражданском судопроизводстве- ставит практика Конституционного- суда РФ и Европейского7 суда по правам человека»1.

В приведенном фрагменте Ю.А. Сериков дает понять, что основные проблемы презумпций складываются в области правоприменения, поскольку практики, в, первую очередь, судьи, сталкиваются с вопросами о том, как пользоваться правовыми презумпциями.

Посмотрим, какие вопросы, интересуют судей (в изложении Ю.А. Серикова): во-первых, какими свойствами обладают презумпции; во-вторых, как они влияют на процесс доказывания по делу; в-третьих, как воздействуют на внутреннее убеждение суда? Ответы на эти вопросы не могут быть получены только эмпирическим путем, они требуют теоретического осмысления.

Причем, подобного рода вопросы интересуют не только судей, рассматривающих дела в порядке гражданского судопроизводства. Личный опыт диссертанта и результаты проведенного им опроса судей показывают, что круг заявленных вопросов крайне актуален и для субъектов, разрешающих уголовные дела.

В этой связи у нас вызывает определенное недоумение позиция; высказанная Н.Н. Цукановым в отношении эмпирических данных, приведенных в диссертации А.А. Крымова. Критике; в частности, был подвергнут следующий фрагмент: «Результаты опроса судей; следователей и дознавателей органов внутренних дел, проведенного при подготовке диссертации, показали, что около 80 % респондентов считают вопросы применения презумпций в уголовно-процессуальном праве, как никогда актуальными»8.

У Н.Н. Цуканова мы по этому поводу читаем следующее: «Подобное положение без преувеличения можно было бы назвать радужным, если бы оно соответствовало действительности. Актуальность проблемы предопределяется осознанием' необходимости, ее разрешения. Применительно к презумпции это, как минимум, требует четкого уяснения5 ее содержания и возможностей использования. О развитии современной теории презумпций; об уровне ее понимания рядовыми правоприменителями весьма красноречиво говорит, например, тот факт, что 93,3 % опрошенных сотрудников милиции, как оказалось, полностью отождествляют понятие «презумпции» с презумпцией невиновности.

Как видим, Н.Н. Цуканов высказал недоверие к данным А.А. Крымова. Мы решили проверить эти данные путем постановки вопросов судьям судов

Нижегородской области. Отметим, что полученные нами данные были близки к результатам замеров А.А. Крымова. И хотя число нижегородских респондентов, признававших актуальность презумпций, не достигло 80 %, оно все равно было высоко - 72 %. Диссертант, будучи действующим федеральным судьей, тоже отдал свой голос за актуальность презумпций. И одним из побуждающих факторов для этого послужил новый УПК РФ, стесняющий свободу судейского познания обстоятельств дела. Ограничения, опирающиеся на метод чистой состязательности, вызвали у судей повышение интереса ко всем доступным им инструментам доказывания, и презумпции не были здесь исключением.

Однако сомнения Н.Н. Цуканова можно признать вполне оправданными. Сомневаясь в данных А.А. Крымова, он, по нашему мнению, не принял во внимание содержание разработанной А.А. Крымовым анкеты; анкеты, в которой можно было получить не только вопрос, но и информацию об имеющихся в уголовном процессе презумпциях. Таким образом, потенциальное знание посредством этой анкеты было переведено в знание актуальное, что и способствовало реализации правила, на которое обратил внимание Н.Н. Цуканов («актуальность проблемы предопределяется осознанием необходимости ее разрешения»). Вполне допустимо, что при отсутствии подобного предварительного просвещения респондентов далеко не все опрошенные смогли бы назвать имеющиеся в уголовном процессе презумпции. И судьи здесь не являются исключением. Вместе с тем этот факт, на наш взгляд, нельзя расценивать как отрицание актуальности презумпций. Процессуальные презумпции входят в активный инструментарий судей, даже несмотря на то, что не все судьи готовы осознанно назвать какая презумпция была применена в конкретном случае.

Если же говорить об актуальности для судей уголовно-процессуальной презумпции истинности приговора, то признание ее значимости является абсолютным.

Однако Н.Н. Цуканов не опроверг основных посылок, свидетельствующих о необходимости исследования проблемы презумпций. Он в очередной раз подчеркнул, что «применительно к презумпции это, как минимум, требует четкого уяснения ее содержания и возможностей использования». Заметим, что именно за это (за «четкое уяснение»), на наш взгляд, и высказались субъекты, опрошенные А.А. Крымовым. Диссертант полагает, что осознание актуальности проблемы вовсе не одно и тоже, что полное знание о ней. Ведь проблема это в первую очередь «знание о незнании»10.

Сравнивая позиции А.А. Крымова и Н.Н. Цуканова, диссертанту хочется применить восточный принцип разрешения- этого заочного интеллектуального спора: «правы оба». Действительно, оба автора абсолютно правы, но правы в своей сетке координат. Оба они подготовили интересные работы, к положениям которых мы еще не раз будем обращаться в диссертации.

Приведенные выше выкладки (при всей своей малочисленности) позволяют сделать важный промежуточный вывод: проблема презумпций в праве относится к числу теоретико-прикладных. Таковой является и проблема уголовно-процессуальных презумпций, в том числе и презумпции истинности приговора.

Теоретический аспект проблемы подтверждается существенным интересом к вопросу о понятии правовой презумпции. Ни одно отраслевое исследование презумпций не обходится без обращения к общему понятию презумпций. В структуре упоминаемой работы Ю.А. Серикова мы обнаруживаем раздел с весьма показательным названием - «Проблема определения правовой презумпции». «Определение правовой презумпции, - пишет он, — представляет собой одну из наиболее дискуссионных проблем в праве11. Действующее российское законодательство, как и законодательство советского времени, не дает ее легального определения. Юридическая наука, наоборот, не испытывает недостатка в определениях презумпции. Практически каждый пишущий о презумпциях предлагает свою собственную дефиницию в отношении рассматриваемой категории . По существу, все многообразие взглядов, имеющихся в науке, может быть сведено к двум основным подходам. Первый можно назвать процессуально-правовым, а второй - материально-правовым»12.

Двойственность подхода подчеркивают и другие исследователи. Однако характеристики парных элементов, составляющих эти подходы, не всегда совпадают. В качестве иллюстрации можно привести мнение того же Н.Н. Цуканова, полагающего, что «для-отечественной науки характерно одновременное развитие двух самостоятельных подходов к исследованию названной категории - философского и юридического»13.

Приведенные примеры говорят о том, что, с одной стороны, проблема общего понятия презумпций генерируется множественностью (преимущественно дуальностью) подходов к их (презумпций) пониманию, а с другой, эта же проблема усугубляется неоднозначным смысловым наполнением соответствующих элементов. Вместе с тем, при всех внешних различиях можно во всех подходах к понятию презумпций выделить важное зерно. Все они, в конечном счете, опираются на некий методологический фундамент.

Исходя из этого, можно сделать предположение о том, что именно ме- тодологический базис имеет первейшее значение для формирования понятия презумпции. Он не всегда присутствует явно, но всегда диктуется инструментальными потребностями сферы, в которой может применяться та или иная презумпция. Из этого предположения вытекает соответствующие методологический ориентир: точку опоры для понимания уголовно-процессуальных презумпций следует искать в самом уголовном процессе, в его методологии.

Прежде чем обратить внимание на следующий срез проблемы презумпций напомним себе некоторые методические правила работы- с проблемами. По мнению приверженцев системного анализа, грамотная постановка задачи системного исследования проблемы должна начинаться именно с вопрошания, то есть, говоря строже, с выдвижения центрального вопроса проблемы. Вместе с тем одним вопросом проблема никогда не исчерпывается. Она представляет собой целую систему, состоящую из центрального вопроса- (того самого, который составляет существо проблемы и который часто отождествляется со всей проблемой) и некоторого количества других, вспомогательных вопросов, получение ответов на которые, необходимо для ответа на основной вопрос14.

Применительно к общим представлениям о проблеме презумпций мы получили достаточное количество второстепенных вопросов. Все эти вопросы в конечном итоге сводятся к главному вопросу: что есть презумпции в праве? Отраслевые исследования презумпций адаптируют этот вопрос к своей отрасли знаний.

Таким образом, получается, что юридическая наука пока еще мало знает о природе презумпций. Однако эта констатация столь же неоднозначна, как и само понятие презумпции. С одной стороны, по проблемам презумпций написано достаточно много (об этом можно судить даже по прилагаемой нами библиографии15). Но, с другой стороны, пробелов в научном знании о презумпциях имеется еще предостаточно. Еще больше пробелов связано с научным знанием о конкретных презумпциях.

До сих пор юридическая наука сосредоточивает внимание преимущественно на общих вопросах презумпций. Причем, эти общие вопросы с усердием решаются и в монографиях, посвященных отраслевым презумпциям16. Большинство исследователей нередко начинают ab ovo. Возьмем для примера работу Н.Н. Цуканова первая глава (из двух глав) посвящена общим вопросам. Она называется «Правовая презумпция как регулятор административно-правовых отношений» и включает три параграфа: 1) Современное состояние теории презумпций, особенности ее исторического развития, перспективы; 2) Понятие, признаки и виды правовой презумпции; 3) Правовая презумпция и смежные правовые категории.

Мы вовсе не критикуем подобный подход, а лишь хотим показать, что в настоящее время отраслевые презумпции изучаются «пакетным» методом. Так, в монографии Ю.А.Серикова на 8 презумпций приходится не более 50 страниц текста. Естественно, что при таком подходе есть возможность затронуть лишь общие свойства указанных презумпций .

Впрочем, работы представителей научной специальности 12.00.09. тоже не выпадают из этой «структурной» тенденции. Так, диссертация А.А. Крымова также дает преимущественно общий абрис основных уголовно- процессуальных презумпций.

Однако это наблюдение опять же не следует воспринимать как укор исследователям. Приводя примеры, мы лишь констатируем уровень исследования проблем конкретных презумпций. Он, как видим, не столь высок. Заметим, что и уровень категориальной оценки проблемы правовых презумпций в целом также нельзя признать достаточным: проблема презумпций пока не оценена как крупная научная проблема. Мы можем ошибаться, но, по нашим сведениям, в юридической науке пока не было подготовлено ни одной докторской диссертации, целенаправленно посвященной общим проблемам презумпций. Профессор В.К. Бабаев, специализирующийся в вопросах общей теории права, один из первых ставил эту проблему, но в рамках кандидат- ской диссертации17; последовавшие за ним отраслевики (Ю.Г. Зуев, А.А. Крымов, О.А. Кузнецова, Н.Н. Цуканов и др.) тоже исследовали проблему на кандидатском уровне.

Исключение составляет только одна презумпция - презумпция невиновности. Ей, действительно, посвящены не только кандидатские, но и докторские диссертации . Оценивая объем написанного по теме презумпций в уголовном процессе, мы пришли к выводу о том, что процессуалисты

-I

«навалились» (иначе не скажешь) лишь на одну презумпцию . Причем это вовсе не тенденция сегодняшнего дня: подобное отношение активно проявляет себя последние 60 лет; мода на презумпцию невиновности была свойственна и советскому18 периоду, и постсоветскому тоже19. Однако вряд ли следует оспаривать тот факт, что в последние 15 лет интерес к указанной презумпции усилился многократно20. Об этом можно судить по тем же дис- сертационным исследованиям21.

Однако прочие уголовно-процессуальные презумпции заслуживают неменьшего внимания. По нашему мнению, сегодня сложились все необходимые предпосылки для монографического исследования отдельных презумпций. И первопроходцами здесь должны выступать представители процессуальных секторов юридической науки. Если процессуалисты первыми начали исследование проблемы презумпций22, то им первыми необходимо перейти к детализации этой проблемы.

Причем в первых рядах должна оказаться именно презумпция истинности приговора. Чтобы понять, почему именно она — нужно вновь обратиться к презумпции невиновности. Первый опыт монографического исследования указанной презумпции случился в советский период и был отражен в книге И.А. Либуса. Во введении к своей работе он совершенно справедливо отметил: «Вопрос о правовой природе презумпции невиновности и вытекающих из нее более конкретных правилах, хотя и подвергался обсуждению в юридической литературе, однако, до сих пор не был предметом монографического исследования»23.

Вначале диссертант усомнился в справедливости подобной претензии на первенство, однако, анализ литературы по теме показал, что И.А. Либуса действительно можно признать первым исследователем, который поднял проблему презумпции невиновности на высокий теоретико- методологический уровень24. Годом позже вышла не менее стоящая книга A.M. Ларина , затем и другие монографии.

Работа И.А. Либуса оказалась примечательной не только фактом первенства, но и тем, что автор указал на генетическую связь презумпций невиновности и истинности приговора. «После того как обвинительный приговор суда вступил в законную силу, - пишет И.А. Либус, - презумпция невиновности превращается в свою противоположность, а именно в презумпцию истинности приговора (выделено мной - О.С.)»3.

В выделенном фрагменте, на наш взгляд, отражен важнейший срез проблемы презумпции истинности приговора, проблемы ее диалектической связи с презумпцией невиновности. При подобном взгляде открывается картина, где весь уголовный процесс укладывается между двумя этими презумпциями. Получается, что уголовной судопроизводство, по сути, ни что иное, как движение от одной презумпции к другой, а борьба этих презумпций и есть источник движущей силы процесса.

Очевидно, что связь между этими презумпциями должна быть детальным образом исследована. Даже на первый взгляд здесь можно обнаружить очень много проблемных вопросов. Первый вопрос прямо вытекает из цитаты И.А. Либуса, в которой он констатирует, что презумпция истинности приговора есть противоположность презумпции невиновности. "

Казалось бы, что это противопоставление очевидный факт. Однако очевидность подобного рода диктуется скорее здравым смыслом, нежели логическими правилами мышления. По нашему мнению, подобное отношение двух презумпций - небесспорно. По логике противоположностью презумпции невиновности выступает другая презумпция - презумпция виновности25. Однако презумпция истинности приговора не может быть приравнена к презумпции виновности на том простом основании, что уголовные дела могут завершаться и вынесением оправдательного приговора, на который также распространяется презумпции истинности приговора.

В этой связи возникает второй вопрос: о дифференциации презумпции истинности приговора в зависимости от того, о каком приговоре идет речь. На первый взгляд, разницы ни какой быть не может: оба приговора вступают в законную силу одинаково. Однако сроки, в течение которых может быть инициирован пересмотр этих приговоров, существенно отличаются. Более того, в современном уголовном процессе проявляются тенденции к сведению к минимуму оснований пересмотра оправдательных приговоров. Поэтому вопрос о дифференциации презумпции истинности приговора еще один проблемный вопрос, который нужно детально исследовать. Впрочем, как и вопрос о том, во что превращается презумпция невиновности в случае вынесения оправдательного приговора.

Однако независимо от существования заявленных логических несоответствий, факт, что презумпции невиновности и истинности приговора связаны и взаимодействуют, не подлежит сомнению. И это обстоятельство позволяет нам сформулировать следующий тезис: гипертрофированное внимание к презумпции невиновности есть весомый аргумент к усилению научного внимания к презумпции истинности приговора, к исследованию последней на монографическом уровне.

Кроме того, нелогичность, которая видится в рассмотрении презумпции истинности приговора как противоположности презумпции невиновности, преодолевается на эмпирическом уровне. В практической сфере между этими презумпциями действительно осуществляется борьба. И хотя на стадии досудебного производства, да и судебного следствия тоже, еще нет презумпции истинности приговора по этому делу, намерения многих участников определяются именно этой презумпцией. Поэтому диалектика этой борьбы предполагает множественность взаимодействий и наличие большого количества нюансов.

Еще более занимательной видится борьба названных презумпций на теоретико-идеологическом уровне. Каждая из них отражает определенный идеологический лагерь. Презумпция невиновности является, образно говоря, флагом либеральной концепции уголовного процесса. Презумпция истинности приговора отражает идеологический базис ученых, ставящих во главу угла рациональные (информационно-познавательные) основания уголовного судопроизводства.

В юридических текстах можно обнаружить массу других признаков связи двух этих презумпций, причем именно диалектической связи. На один из таких признаков нам хотелось бы обратить особое внимание. Речь идет о процессуальной роли этих презумпций. То, что презумпция невиновности уже не может быть сведена к приему юридической техники, звучит вполне аксиоматично. Никем не оспаривается и факт возведения этой презумпции в ранг принципа уголовного процесса: этот факт если и не принимается отдельными скептиками на методологическом уровне, то вполне принимается ими на уровне идеологии уголовного процесса.

Закономерен вопрос: как связан предыдущий тезис с презумпцией истинности приговора? А связь эта вполне понятна. В последнее время стали появляться публикации, призывающие придать принципиальный статус и презумпции истинности приговора. В качестве примера можно привести статью «Принцип презумпции истинности приговора, вступившего в законную силу»26. Авторы статьи прямо заявляют, что «теоретически оправданным и практически целесообразным является рассмотрение вопроса о принципе презумпции истинности вступившего в законную силу приговора». Само собой, что этот вопрос тоже не может быть обойден вниманием в нашей диссертации.

И это только те вопросы, которые обусловлены связью презумпции истинности приговора с презумпций невиновности. Но есть немало проблем, которые касаются сугубо презумпции истинности приговора. Достаточно сказать, что еще не исчерпан вопрос о самом праве на жизнь этой презумп- ции. В науке сложилось как минимум два лагеря: сторонников27 и противников презумпции истинности приговора28. Но изучение этих позиций приводит к выводу о том, что противники не отрицают этой презумпции, а, напротив, придают ей значение, близкое к аксиоме.

Иными словами, те исследователи, которых в литературе позиционируют как противников анализируемой презумпции, не отрицают истинности приговора. Они лишь выступают против того, чтобы эта истинность носила предположительный характер. Показательным в этом смысле является- позиция С.В. Курылева. «Говорить о презумпции истинности судебного приговора, — пишет он, - т.е. о вероятности содержащихся там выводов о фактах, значит вступать в противоречие с принципом объективной истины и с задачами советского правосудия, требующими, чтобы судебные постанов- • ления в принципе покоились на достоверности, а не на вероятности».29

Приведенная позиция разделяется В .Я. Дороховым и Ю.М. Трошевым. Последний при этом делает следующий акцент: «не вступление приговора в законную силу влечет признание его истинным, а сама его законная сила является результатом истинности приговора»30.

На наш взгляд, это очень важное замечание, которое нуждается в развернутом исследовании. Среди современных исследователей складывается критическое отношение к этому тезису. Скептически оценивается и констатация В.Я. Дорохова: «законную силу может получить только приговор, постановленный в точном соответствии с материальным и процессуальным законодательством и выражающий то, что имело место в действительности»31.

А.С. Березин, разбирая приведенную позицию, пишет: «Здесь необходимо поставить вопрос несколько по иному: в каждом ли случае вступивший

л

в законную силу приговор отражает истину?» . В качестве ответа им приводится мнение О.Ю. Гай: «В законную силу может вступить не только приговор, соответствующий законности, обоснованности, мотивированности и справедливости, но и не соответствующий этим требованиям судебный акт. Независимо от этого он (приговор) вступает в законную силу и презюмиру- ется истинным до того момента, пока не возникает сомнения в его правильности, правосудности. Хотелось бы верить, что все приговоры, выносимые судами, соответствуют указанным выше требованиям, но это только в идеале»32.

Приведенная позиция, по мнению А.С. Березина, отражает реальное положение вещей, складывающееся в настоящее время в уголовном процессе, в отличие от мнения Ю.М. Грошевого, утверждавшего, что «сама законная сила является результатом истинности приговора»33.

Нам представляется, что А.С. Березин слишком упрощенно подошел к оценке точки зрения известных советских процессуалистов. Во-первых, брак в судебной работе может случаться всегда. Сама возможность ошибки заложена в структуре уголовного процесса и вытекает из главного информационного противоречия судопроизводства. Это противоречие, по мнению нашего научного руководителя, лежит между объективной природой цели уголовного процесса и субъективной природой процессуальных средств её достижения.

Поэтому речь идет о презумпции истинности приговора. Однако слово «презумпция» здесь не означает ущербности приговора. Оно лишь подчеркивает, что опровергнуть истинность приговора можно лишь в установленном законом порядке. Правовая презумпция потому и является правовой, что приемлет лишь правовые возражения.

Кроме того, в позиции А.С. Березина содержится подтекст, из которого вытекает, что обычным положением вещей для современного уголовного процесса является обилие неистинных приговоров. С этим мы, не можем согласиться. В противном случае нам бы пришлось признать, что сегодня имеет место презумпция неистинности приговора. И, вообще, едва ли будет правильным с методологических позиций оспаривать тезис Ю.М. Грошевого, опираясь только на эмпирические доводы, которые при пристальном рассмотрении являются априорными. Диссертант полагает, что разногласия, о которых шла речь выше, проистекают не из издержек практической стороны осуществления правосудия, а берут свое начало из разного понимания категории истинности. Нам представляется, что Ю.М. Грошевой опирает свою позицию на более верную интерпретацию. Свои доводы по этому поводу мы изложим в отдельном параграфе.

Однако было бы неверным вовсе отрицать влияние современных нормативных и практических факторов на состояние презумпции истинности приговора. Подчеркнем, что определенные изменения появились не без помощи нового УПК РФ. Для того чтобы четко осознать это, посмотрим, как характеризовалась анализируемая презумпция в период действия советского УПК РСФСР. По мнению В.К. Бабаева, суть этой презумпции «состоит в том, что судебный приговор или решение, вынесенные в установленном законом порядке, предполагаются истинными. По своей логической природе данная презумпция относится к разряду предположений, отражающих «обычный порядок» предметов и явлений, коим в данном случае является правило: советский суд выносит приговоры (решения) в соответствии с принципом истины. Это дает основание полагать, что в данном конкретном случае, по конкретному делу приговор (решение) также устанавливает объективную истину. Оснований для такого вывода достаточно, ибо советский закон устанавливает требования всесторонности, полноты и объективности при исследовании обстоятельств дела, которые неуклонно проводятся в жизнь»34.

О том же пишет и А.А. Крымов: «Предполагается, что процессуальных гарантии прав участников уголовного судопроизводства достаточно для

а

установления того, что происходило в действительности во время совершения общественно-опасного деяния, что вынесению приговора предшествовала добросовестная кропотливая- деятельность лица производящего дознание, следователя, прокурора и суда по установлению истины. Эта деятельность строго регламентирована законом, а нарушение процессуальной формы в ходе производства по делу влечёт за собой-признание добытых доказательств-не имеющими юридической силы»35.

Закономерен вопрос: а что изменилось в этом плане в новом УПК? Разве новый кодекс не содержит подобных гарантий? Диссертант ответит на это

вопрос следующим образом. Процессуальные гарантии, конечно же, есть. И с

>

формальной точки зрения их может быть даже больше. Однако нельзя пройти мимо одного существенного и очевидного факта: из под этих процедурных гарантий выбили важнейшие идеологические «подпорки»; гарантии лишены опоры, в качестве которых выступали принципы советского уголовного процесса, в числе которых не последнее место занимал принцип объективной истины.

Новый УПК РФ тщательно «открещивается» от принципа объективной истины. На этот факт обращают внимание и ученые, и практики. Причем большинство из них не особо приветствуют подобную установку. Председатель Курганского гарнизонного военного суда А.А. Соловей пишет: «В новом УПК есть немало новаций, повышающих роль суда... Вместе с тем, следует заметить, что УПК РФ отказался от давно устоявшихся принципов объективной истины, всесторонности, объективности и полноты исследования обстоятельств дела... Новый УПК фактически освободил суд от обязанности установления истины по делу и обязанности реагировать на выявленные в ходе судебного разбирательства новые эпизоды преступной деятельности подсудимого и его соучастников»36.

Особо печально то, что игнорирование принципа объективной истины - это не простая забывчивость законодателя, а четкая идеологическая установка, проведенная в текст УПК РФ усилиями его основных разработчиков. Один из наиболее активных идеологов нового УПК РФ Е.Б: Мизулина вообще отказала объективной истине праве на существование в уголовном процессе. По ее мнению, «важна не цель, а то, как не допустить получение нежелательного результата. Поэтому бесплодны споры об истине как цели уголовного процесса»37. Усилиями Е.Б. Мизулиной УПК РФ остался без задач, адекватных сущности уголовного процесса. При. обсуждении проекта УПК РФ она предложила изъять из проекта УПК всякое упоминание о задачах процесса,; поскольку они, по ее мнению, не относятся к правовым понятиям, «не обладают формальной определенностью, а статья, в которой формулируются задачи, не содержит норм права» .

Однако мы не станем сосредоточиваться на критике разработчиков кодекса38. Это, во-первых, не входит в задачи исследования, а во-вторых, многие изъяны УПК РФ обнажила правоприменительная практика. Мы хотим обозначить другую проблему, суть которой можно выразить вопросом: можно ли говорить о том, что в современном уголовном прогрессе России существует презумпция истинности приговора, вступившего в законную силу, если сама объективная истина законом не признается ни целью, ни принципом уголовного процесса?

По нашему мнению, отказ законодателя от объективной истины как исходного постулата уголовного процесса приводит к тому, что презумпция истинности приговора тоже становится сегодня весьма шаткой.

Заметим, что предпосылки для ослабления указанной презумпции стали формироваться уже в ходе работы над проектом УПК РФ. В качестве примера можно назвать новации- в интерпретации исключительности оснований для пересмотра вступившего в законную силу приговора. Сегодня в этом секторе наблюдается отход от традиционной экстраординарности. На то, что в современном- уголовном процессе складывается упрощенное понимание исключительности стадий, предметом которых является приговор, вступивший в законную силу, обратил внимание М.П. Поляков. По его наблюдениям, «учебное представление об уголовном процессе, как системе, включающей шесть обычных и две исключительные стадии, переносится непосредственно в сферу практической деятельности, где исподволь формируются предпосылки для того, чтобы и реальные уголовные дела проходили не менее восьми этапов»39.

Именно так может быть истолкована^ позиция Конституционного суда РФ, выраженная в постановлении от 2 февраля 1996 № 4-П: «По своему содержанию и предназначению возобновление дел, т.е. их новое рассмотрение, выступает в качестве механизма, дополняющего все обычные способы обеспечения правосудности приговоров. Этот вид производства, имеющий как бы резервное значение, используется, когда не применимы или были

исчерпаны другие средства процессуально-правовой защиты»40.

Таким образом, исключительные средства предлагалось перевести в разряд ординарных контрольно-проверочных инструментов. Однако отечественная уголовно-процессуальная традиция не приемлет подобного подхода. Подобный вывод мы опираем, в том числе, на позицию классиков теории уголовно судопроизводства. И.Я. Фойницкий называл возобновление уголовных дел — «чрезвычайным способом производства». «После вступления приговора в законную силу, - указывал он, - могут обнаружиться новые обстоятельства, которые, будь они в свое время известны суду, рассматривающему дело, вызвали бы с его стороны иной приговор. Очевидность ошибочности постановленного приговора может быть настолько велика, что дальнейшее приведение его в исполнение было бы явной несправедливостью, и то зло, которое уже понесено вследствие его, должно быть искуплено государством. Трудность практического разрешения этого вопроса лежит в наличности приговора, вошедшего в законную силу и создающего сильное предположение (выделено мной - О.С.) в пользу справедливости его; недостаточно сомнений в его справедливости, нужна полная уверенность в противном, для того чтобы посягнуть на него. Поэтому производство, направленное к колебанию силы вошедших в законную силу приговоров и носящее название возобновления уголовных дел, представляет собой исключительный способ пересмотра, допускаемый со значительными ограничениями»41.

Диссертант намеренно выделил фрагмент, обозначенный словами «сильное предположение». В этом словосочетании отражается особый смысл презумпции истинности приговора, ее квинтэссенция. Указанная сущность, на наш взгляд, проявила себя и в способе реакции законодателя на предложения, озвученные в приводимом выше постановлении Конституционного суда РФ. Особо революционные положения указанного документа кодексом восприняты не были. Речь, в частности, идет об установке на расширение оснований для возобновления уголовного дела за счет включения в них случаев, когда имело место «игнорирование собранных доказательств, нашедших отражение в материалах дела, либо их ошибочная оценка, либо неправильное применение закона».

Представляется, что указанный факт есть косвенное подтверждение того, что презумпция истинности приговора из современного уголовного процесса не исчезла, а лишь была запрятана между строк закона. И эта презумпция по-прежнему является своеобразным хранителем духа объективной истины в уголовном процессе.

Итак, мы привели основные доводы, подтверждающие необходимость теоретико-прикладного исследования презумпции истинности приговора на

монографическом уровне. Задача настоящего параграфа заключалась в

\

выявлении основных проблемных вопросов. Нам представляется, что с этим мы справились. Однако общие задачи диссертационного исследования требуют от нас не только постановки, но и разрешения вопросов. Диссертант считает целесообразным начать решение с важнейшего вопроса - вопроса о понятии презумпции истинности приговора.