3.2. Презумпция истинности уголовно-процессуального метода

'Применение термина «презумпция» сегодня вышло за пределы юриспруденции. Им оперируют и философы, и социологи, и экономисты. См., например. Чистякова Ю.А. Социальные презумпции как регулятор общественных отношений: Автореф. дис... канд. филос. наук. - Н. Новгород, 2004.

по уголовному делу и признания лица виновным или невиновным в совершении преступления»166.

Как видим, презумпция истинности приговора опирается на предположение (читай презумпцию) о достаточности процессуальных средств установления объективной истины. Таким образом, получается, что методологическим основанием этой презумпции является не истинность уголовно- процессуального метода (аксиома истинности), а всего лишь презумпция его истинности.

Однако презумпция- истинности уголовно-процессуального метода — особенная. Она, по мнению диссертанта, может быть отнесена к. разряду методологических презумпций. Сам этот статус (методологической презумпции) подразумевает, что метод, который предписывается признавать истинным (т.е. способным устанавливать объективную истину), может быть- опровергнут другим^ более совершенным методом. По-общей логике такое опровержение ^должно происходить в ходе эволюции методологии познания. Эти закономерности- вполне присущи и теории уголовного процесса.

Современный метод уголовно-процессуального познания тоже не лишен недостатков. В литературе имеется великое множество, критических оценок. Причем, при пристальном взгляде на эту проблему можно увидеть, что в качестве передового метода вновь предлагаются элементы процедур, опирающихся на теорию формальной оценки доказательств. Есть предложения, имеющие и более древние предпосылки. Кроме того, в систему уголовно-процессуальной методологии пытаются вкрапить частицы познаватель- «

ных технологий, присущих философии, языкознанию и другим неюридическим сферам.

Все это имеет значение для развития уголовно-процессуального метода, поскольку он не выпадает из зоны влияния законов диалектики. В силу диалектического подхода и существует презумпция истинности метода. В рамках действующей юридической теории метод уголовного процесса представляется как явление развивающееся. Методологическая презумпция остается презумпцией потому, что вера в совершенство уголовно- процессуального метода живет в душах ученых и законодателя. Иными словами, мы еще находимся на пути к идеалу (идеальному уголовному процессу). И' этот идеал, как можно предположить, наступит тогда, когда уголовный процесс вполне сможет обходиться без презумпций. Однако состояние современного уголовного процесса подтверждает наличие прямо * противоположных тенденций167.

Однако^ сказанное касается в большей степени юридической теории. Презумпция истинности уголовно-процессуального метода, как предпосылка для её возможного опровержения, имеет значение для теоретиков.

Вместе с тем, указанная презумпция может быть истолкована и в нормативном ключе. В мире юриспруденции явление не существует, если оно не признано законом. Что касается метода, то он должен быть не только провозглашен, но и детально описан в законе.

Исходя из этого, сущность методологической презумпции (в нормативном ключе) можно выразить посредством следующей формулы: всякий законный метод получения юридически значимой информации (уголовный процесс, граэюданский процесс и т.д.), признается пригодным для формирования фрагментов объективной истины, поскольку предполагается, что i 128

закон есть лучшее выражение истинности (презумпг{ия истинности государственного нормативно-правового акта).

Данная трактовка презумпции отражает истину лишь в том случае, если имеет место тесная связка законодательного процесса с научно- исследовательским процессом. Однако уголовно-процессуальный метод, как показывает опыт современной законодательной практики, может изменять и не эволюционным путем, и не то что без долгой, но и без всякой теоретической подготовки168.

Формально этот метод тоже должен признаваться истинным или хотя бы порождать предположение о его истинности. Подобное предположение с i практической точки зрения воспринимается уже не как повод для опровер

жения методологической презумпции, а как повод уверовать в значимость и научность метода. Вместе с тем, на практике такое волевое преобразование вызывает неприятие метода, и, как следствие, порождает недоверие к выносимым решениям. Причем отторжение закона возникает на всех уровнях. По • мнению нашего научного руководителя, косвенным подтверждением апатии является уменьшение количества комментариев к УПК РФ. Комментаторы просто утомились реагировать на изменения.

М.П. Поляков считает, что склонность метода к частым или кардинальным переменам оказывает разрушительное воздействие на его методологическую внушаемость (формула: метод = «непременно превосходный результат») . Предположение об истинности метода с каждым спонтанным* (или, ^ что хуже, конъюнктурным169) изменением ослабевает.

Таким образом, формула, согласно которой всякое официальное изменение уголовно-процессуального метода должно рассматриваться как его г совершенствование, не работает.

После: долгого' анализа ситуации диссертант совместно с научным руководителем: пришли к ряду любопытных выводов. На наш взгляд, УПК РФ можно вполне, назвать продуктом глобализации. В нем: заметно отражены интересы тех сил, которые заинтересованы в унификации законодательства планеты.. Для подтверждения- высказанного тезиса не нужно проводить, сложных научных изысканий. .Аргументы легко обнаружить в самом УПК: в части 3 статьи 1 предельно четко прописано: «Общепризнанные принципы ш нормы, международного права и международные; договоры; Российской? Федерации являются составной частью законодательства Российской Федерации, регулирующего уголовное судопроизводство. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора».

Разработчики УПК РФ стремились к тому, чтобы УПК РФ максимально соответствовал международным: стандартам. И это обстоятельство они рассматривали как. свою основную; заслугу. Об огромном желании вписать российское, уголовно-процессуальное законодательство в общий контекст глобального законотворчества свидетельствуют, в частности, заявления руководителя рабочей группы по разработке УПК РФ Е.Б. Мизулиной. Представляя законопроект для окончательного согласования;в Государственной думе, она подчеркнула, что УПК отражает «общенациональные интересы или объединенные общегражданские и общегосударственные интересы». В качестве главного довода в пользу высокого качества кодекса ей назывался — контроль за законотворчеством со стороны международного сообщества.

Отчитываясь о результатах деятельности рабочей группы, Е.Б.

Приведенная цитата красноречиво1 доказывает, что процессы глобализации, влияют на современное уголовно-процессуальное законодательство России и весьма существенно. Главный инструмент глобализации — либе-- ральные лозунги о приоритете прав и свобод человека - в уголовном процессе проявили себя в полной мере. Под «гипнозом» либеральной идеологии были переписаны даже целевые установки отечественного судопроизводства. Для создания необходимого эмоционального фона уголовно-процессуальной реформы и обработки сознания практических работников и граждан в научный и публицистический оборот были активно введены слова «справедливость», «демократизм», «человеческие ценности». Все эти слова касались исключительно нового УПК РФ; прежний же кодекс характеризовался посредством слов «неоинквизиция», «полицейщина», «произвол», «приоритет ведомственных интересов над интересами личности» и т.п.170

Причем хвалебные слова в адрес нового УПК РФ непременно сопровождались критикой УПК РСФСР. По отношению к последнему активно формировалась «презумпция неистинности».

Вместе с тем, члюбой беспристрастный процессуалист скажет, что все характеристики, адресованные в цитате УПК РФ, были в полной мере присущи и УПК РСФСР. Так, например, наивным было бы полагать, что презумпция» невиновности является открытием именно нового УПК РФ: эта правовая^ презумпция сопровождает отечественный уголовный процесс как минимум полтора века.

Однако задача диссертанта заключается не в сопоставлении процессуальных кодексов и их критике. Наша цель - обратить внимание на некоторые- тенденции в современном правотворчестве в области уголовного процесса. Одну из таких тенденция мы назвали - «экспериментальным» правотворчеством. Ее суть заключается в том, что проверка регулятивного воздействия уголовно-процессуальных норм на правоприменительную деятельность все чаще проводится методом правового эксперимента. Законодательные новеллы, как правило, минуют стадию доктринальной апробации, не обсуждаются потенциальными правоприменителями, а сразу же помещаются непосредственно в текст закона и предлагаются для практической реализации. Причем скорость принятия решений такова, что наука не только не в состоянии оценить законопроекты, она не в состоянии добыть информацию о них172.

Разработчики нового УПК РФ активно использовали эту методологию правотворчества. Еще до вступления УПК РФ в законную силу в ряде регионов были организованы эксперименты по применению отдельных процессуальных институтов. Одним из «полигонов» была и Нижегородская область: здесь испытывалась процедура согласования решений органов расследования о возбуждении уголовного дела с надзирающим прокурором. Однако' это лишь частные проявления «экспериментального» правотворчества. Целый ряд новых институтов был введен в действие и без подобной обкатки — сразу на всей территории России.

О том, что через метод «экспериментального» правотворчества проявляют себя не лучшие тенденции свидетельствуют наблюдения представителей юридической науки. Приведем одно мнение, в котором дается характеристика соответствующих правотворческих тенденции: «Серьезным искажением современной российской уголовной политики, - пишет В. Овчинский, - является гипертрофированно-либеральный подход к самой сути этой-политики. Здесь также произошел перехват функций государства. Но уже несколько другой направленности. Узкая группа политиков и ученых присвоила себе функцию от имени государства навязывать всему обществу модели радикально-либерального уголовно-процессуального законодательства. В 2001 году буквально в конспиративном режиме (чтобы «злые силы реакции» не помешали) был разработан и в ускоренном порядке принят новый Уголовно- процессуальный кодекс. При этом были проигнорированы предложения и замечания всех федеральных правоохранительных ведомств, научных коллективов и практиков-правоприменителей»173.

Известиая поговорка: «было гладко на; бумаге, да забыли про овраги» экспериментаторами, как правило,, в расчет не принимается. Люди, приближенные к процессу правотворчества, пишут статьи закона зачастую без оглядки; на проблемы их последующей реализации, рассматривая нормотворчество как способ научной или политической самореализации.

Более того, разработчиков не сильно смущает, что правоприменительные проблемы отдельных статей хорошо прогнозируемы и без; экспериментирования; Таковой; в частности, изначально являлась новелла о необходимости: согласования решения; о возбуждении уголовного дела с прокурором;. И отмена этой нормы в, июле 2007 г. является очередным подтверждением: сказанного.

В идеологии, на которую опирается, новый УПК РФ, легко различима;: установка на; ослабление антикриминального потенциала государственных^ органов, осуществляющих;досудебное производство. Наиболее эффективные формы противодействия; преступности вытесняются) из; уголовного судопроизводства; именно I посредством? законотворчества. Текст закона конструируется таким; образом; чтобы- на; легальных основаниях уголовный , процесс перестал быть средством борьбы с преступностью.

Е.Б. Мизулина, представляя в свое время проект УПК средствам;массовой информации, в качестве особого достижения выделила то, что новый; УПК России теперь не является средством борьбы с преступностью; он выступает исключительно средством защиты человека и гражданина. Кроме того, она подчеркнула, что теперь оперативно-розыскная деятельность отделена от предварительного расследования -.

Подобный подход к уголовному процессу создает почву для расцвета различных презумпций и фикций, целью которых является снижение активности и наступательности органов предварительного расследования, а также познавательного потенциала суда;

Теперь несколько пояснений о том, почему в термине «эксперимент тальное» правотворчество мы используем кавычки. Дело в том, что эксперимент как научный метод есть надежный способ достижения истины. Однако в случае с правотворчеством в уголовном процессе эксперимент не всегда является, способом проверки эффективности процессуальной нормы. В отдельных ситуациях эксперименту подвергается не норма, а; правоприменители. С помощью174 эксперимента выясняется:: «смогут работать практики;, несмотряша нормативное предписание.,. или нет»..Официальный:мониторинг, по нашим:оценкам, отслеживал в основном этот эффект экспериментальных норм. Однако все возмущения практических работников; (причем аргументированные) списывались-на счет инерции их мышления.

Диссертант полагает,.что правотворчество в сфере уголовного процесса должно быть предельно взвешенным. Здесь должно быть минимум политики и максимум технологии. Правотворчество должно опираться на достижения' юридической? науки, отечественной и зарубежной правоприменительной! практики: Главным; условием:: формирования уголовно-процессуального законодательства, должна стать историческая преемственность уголовно- , процессуального метода1. Подобный подход, на наш взгляд, заметно: упрочит методологическую презумпцию истинности уголовно-процессуального метода, что благотворно отразиться на практическом восприятии презумпции истинности вступившего в законную силу приговора.

Частью ^правового эксперимента, на наш взгляд, следует назвать, нормативный отказ от объективной истины- как цели уголовного процесса; Диссертант полагает, что это также ослабляет презумпцию' истинности уголовно- процессуального метода:. Методологические презумпции не действуют сами по себе, они всегда увязаны с целью, которую преследует применение метода. Получается, что если уголовный процесс не ставит своей целью объективную истину, то и все методы, включая судебное следствие, достижение этой истины не предполагают и не преследуют. При подобной логике рассуждений сомнительным становится и само понятие истинности судебного приговора.

Однако этот парадокс актуален лишь при рассмотрении методологической презумпции в контексте действующего права. Если увеличить масштаб анализа, то станет ясным, что презумпция истинности уголовно- процессуального метода имеет более глубокие методологические и идеологические основания, нежели действующая нормативная база. И эти основания, коренящиеся в общей методологии познания, никогда не могут быть оторваны от объективной истины.

Для конкретизации сказанного выше попробуем рассмотреть презумпцию истинности уголовно-процессуального метода применительно к основному судейскому инструментарию - состязательной форме процесса. Сразу - же оговоримся, что в целом этот метод позволяет решать стоящие перед судом задачи. Однако назвать его совершенными (т.е. признать что на нём эволюция метода судебного следствия должна быть закончена) мы не можем. Поэтому мы сосредоточим внимание на наиболее очевидных изъянах этого метода. Поскольку именно они, на наш взгляд, ослабляют презумпцию истинности приговора, вступившего в законную силу.

Начнем с распространенной констатации: судебное следствие сегодня опирается на «подлинную состязательность»175. Указанная подлинность рассматривается как великое благо. Однако при тщательном анализе выясняется, что подлинность эта сводится к тому, что состязательность как метод должна быть безразличной к установлению объективной истины. Во всяком случае, истина не позиционируется в контексте состязательного судопроизводства как непременная цель.

На безразличии к достижению объективной истины выстраиваются и соответствующие правила исследования обстоятельств дела. Первое, что бросается в глаза — стремление к чистоте (подлинности) состязательности сопровождается ущемлением активности суда в судебном разбирательстве. Анализ соответствующих норм УПК РФ приводит к выводу, что председательствующему сегодня отводится по большей части роль спортивного арбитра, который по «очкам» должен присудить победу команде обвинения или защиты. Председательствующий, в частности, не вправе менять порядок исследования доказательств. Тем самым из под внутреннего убеждения судьи, как основы формирования судейского решения, выбиваются научно обоснованные тактические подпорки. Судью лишают права быть исследователем, применять для достижения истины свои специальные интеллектуальные знания.

Как известно, основным источником доказательственной информации в суде вступают люди (подсудимый, потерпевший, свидетели и т.д.). Для-, работы с идеальными следами информации криминалистическая тактика выработала целый ряд научных способов. Эти способы, включая перекрестный допрос, сегодня активно предлагаются сторонам обвинения и защиты176.

Однако1 суд сегодня, лишен права применения тактических приемов. Любой криминалистический инструмент трактуется стороной защиты как способ давления на подсудимого или других участников процесса, как проявление обвинительного уклона, личной заинтересованности и т.п. Запрет на активное участие суда в формировании и исследовании доказательственной базы особо радует сторонников чистой состязательности. Вся тактика судебного следствия, опиравшаяся на нормативную базу УПК РСФСР, была поставлена ими под сомнение. Весьма показательна в этом отношении следующая цитата: «Председательствующий, прямо не нарушая действующего ныне законодательства (УПК РСФСР - О.С.), может за счет определенной тактики очередности исследования доказательств «дожать» и «сломать подсудимого... Авторы нового Кодекса попытались ограничить подобный произвол и возможность применения к подсудимому тактических трюков, имеющих по своей сути инквизиционный характер»177.

Как видим, все достижения криминалистики для судей в судебном следствии представляются как «ужас инквизиции» и на этом основании оказываются-под запретом. Масса ограничений распространяется и на сторону обвинения. Режим максимального благоприятствования создается лишь стороне защиты.

Тем самым дается понять, что презумпция невиновности обвиняемого не просто политическое допущение, а настоящая правовая презумпция, т.е. обычный порядок вещей. Данная посылка, как мы выяснили выше, не является верной178. Равно как далеки от истины и намерения стороны защиты.

Последняя нередко не ставит своей целью интересы достижения истины по уголовному делу. Известный нижегородский адвокат Г.Н. Козырев^

г

комментируя' статью. 49 УПК РФ'о полномочиях защитника, так прямо и пишет:, «Цель деятельности защитника состоит,в выявлении обстоятельств, оправдывающих обвиняемого или' смягчающих его ответственность, и он может в связи с этим быть безразличным к установлению истины (подчеркнуто мной — О.С.). Так, защитник не имеет права выявлять факты, изобличающие обвиняемого, поддерживать обвинение или соглашаться с последним в случае не признания вины обвиняемым. Адвокат не вправе занимать по делу правовую позицию, противоречащую интересам клиента»179."

О какой же тогда истинности приговора может идти речь при подобных установках одной из сторон. Ведь, приговор полагается истинным, постольку, поскольку он вынесен судом «после тщательного и всестороннего изучения обстоятельств дела, с полной уверенностью в его достоверности и является, таким образом, результатом всех усилий по установлению истины»180. Эти усилия закон сегодня возлагает исключительно на стороны. Но одна из сторон на себя обязанность установления истины принимать не хочет. Из комментируемой выше позиции стороны защиты напрашивается вывод, что адвокат не должен заботиться и об истинности оправдывающих доказательств.

Справедливости ради отметим, что частное мнение адвоката (может быть даже и отражающее корпоративное мнение) еще не есть истина в последней инстанции. Есть данные, показывающие наличие в. адвокатской среде* иных познавательных установок. По данным-исследования, проведенного А.С. Александровым, на достижение объективной истины нацелены 36% адвокатов. Это высокий процент (для сравнения укажем, что,подобной цели следуют 50 % прокуроров). Однако у диссертанта складывается-впечатление, что в худе выступают преимущественно адвокаты, попавшие в-оставшиеся- 64%. В личной судейской практике нам встречались в- основном защитники, для которых цель сводилась к отстаиванию интересов подзащитного (А.С. Александров' указывает, что таковых среди опрошенных им

л

адвокатов оказалось - 62%) .

Из сказанного следует, что суду нередко приходится констатировать истину сугубо по формальным признакам (по «очкам»), иными словами ограничиваться истиной формальной, конвенциональной и т.п. Такая истина действительно будет близка к формуле: «Res judicata facit ex albo nigrum; ex

nigro album, ex curvo rectum, ex recto curvum».

Но допустимо ли это для уголовного процесса современной просвещенной и демократической России. На наш взгляд, недопустимо. Исходя из сказанного, мы делаем следующий вывод: чтобы вернуть презумпции истинности судебного приговора полноценное наполнение необходимо реформи- ровать судебное следствие, в первую очередь вернуть суду активную позицию по исследованию доказательств. Необходимость этого опирается не только на уголовно-процессуальные доводы, но и на правильное понимание сущности судебной власти и правосудия.

Эффект от предлагаемых процедурных изменений в значительной степени усилится в случае возвращения в текст закона четких примет принципа объективной истины. Само слово «истина» должно обрести постоянную прописку в тексте УПК РФ. Это ничуть не ослабит демократических основ российского уголовного процесса, напротив, многократно усилит их181.

Приведем в этой' связи цитату из трудов И .Я. Фойницкого. Эта цитата характеризует место и роль суда в доказывании в дореволюционном процессе (разработчики УПК РФ'очень любят ставить этот процесс в пример). «В процессе уголовном, где собирание и представление доказательств лежит не только на сторонах, но и на суде и имеет своей задачей раскрытие истины материальной, а не только формальной, где прокурор обязан заботиться о полноте доказательств не в интересах обвинения во что бы*то ни стало, а в интересах правосудия, значение основного и руководящего имеет начало общности доказательств. Кем бы доказательства представлены ни были, суд и противная сторона имеет право пользоваться ими в тех пределах, в которых сами признают необходимым для разъяснения дела»182. Полагаем, что подобное толкование состязательности было бы полезным и современному уголовному процессу.

Вопрос о презумпции истинности уголовно-процессуального метода не исчерпывается только проблемами состязательной формы судопроизводства. Этот вопрос связан со многими разделами судопроизводства. Значительный интерес, к примеру, представляет проблематика контрольно-проверочных стадий. Частично этого вопроса мы уже касались при рассмотрении познава- тельных схем презумпции истинности приговора. В настоящем параграфе мы обозначим лишь несколько дискуссионных моментов.

Сам факт наличия этих стадий в уголовном процессе может быть истолкован неоднозначно. Это обстоятельство может быть преподнесено как признак несовершенства уголовно-процессуального метода, поскольку каждая последующая стадия процесса с недоверием относится к познавательному результату, полученному в предыдущей стадии.

Однако подобное объяснение, на наш взгляд, вряд ли можно признать правильным. На уголовно-процессуальный метод, по нашему мнению, нужно смотреть шире, представляя его в системном единстве. При подобном взгляде стадийность уголовного процесса представляется не изъяном уголовно- процессуального метода, а его дополнительной гарантией. При чем эта гарантия действует, исходя из самой возможности появления этих этапов.

Чтобы понять этот момент зададимся вопросом: почему мы говорим об истинности приговора, вступившего в законную силу? Разве ю приговору, который только что провозглашен, эта оценка неприменима? Диссертант полагает, что неприменима. На наш взгляд, в стадии производства в суде второй инстанции (независимо от применения метода кассации или апелляции) продолжается процесс формирования истины. Сама эта стадия фактом своего существования провоцирует участников уголовного процесса еще раз задуматься над правильностью разрешения основных вопросов дела.

Однако в этом вопросе не все так просто. Наличие в уголовном процессе апелляционного производства формирует сильные предпосылки для недоверия к методу обычных стадий. Представляется, что отечественный уголовный процесс в советский период своего существования намеренно отказался от апелляции. Октябрьская революция 1917 г. первым делом отвергала апелляцию. Уже в первом декрете о суде говорилось, что «приговоры и решения местных судов окончательны и обжалованию в апелляционном порядке не подлежат». В декрете «О суде» № 2 от 7 марта 1918 года эта мысль подтверждалась вновь: «Обжалование в апелляционном порядке отменяется, и допускается только кассация решений» (Ст. 4). В декрете «О народном суде РСФСР» 30 ноября 1918 этот тезис тоже прозвучал «Приговоры и решения Народного Суда являются окончательными и обжалованию в апелляционном порядке не подлежат (ст. 74). Кассация осталась неприкосновенной. Полагаем, что этот аспект проблемы еще ждет своего разрешения.

Вопрос об апелляции выводит еще на один срез проблемы. Выше мы говорили о высоком значении суда, о том, что суд должен рассматриваться как часть уголовно-процессуальной методологии. Анализ законодательства показывает, что в методологической плоскости познавательный потенциал судей оценивается по-разному. В качестве подтверждения этого- тезиса приведем фрагмент работы, посвященной мировым судьям183.

М.П. Поляков пишет: «требования, предъявляемые к мировому'судье, ничем не отличаются от требований, предъявляемых к кандидатам на должность федеральных судей (районный уровень). Разница лишь в процедуре назначения. Из этого следует, что мировой судья обладает тем же интеллектуальным и профессиональным потенциалом, что и судьи федеральные. Однако анализ технологии осуществления правосудия показывает, что законодатель дифференцированно подходит к судьям. Подобный вывод мы делаем, в частности, из имеющейся схемы пересмотра решений мирового судьи. Эти решения, в отличие от решений федеральных судей, пересматриваются еще и в апелляционном порядке. Не отрицая позитива апелляции, хотим обратить внимание на то, что в контексте судебного познания подобный подход может быть расценен не иначе, как законодательное недоверие мировым судьям, как искателям истины. Получается, что мировые судьи (в познавательном плане) ставятся на более низкую профессиональную ступень, нежели другие судьи»184.

Впрочем, методологическая дифференциация судов для отечественного уголовного процесса - дело не новое. По УПК РСФСР приговоры, выноси- мые Верховным судом СССР, являлись окончательными и не допускали пересмотра. Такие приговоры сразу же после оглашения вступали в законную силу и, следовательно, признавались истинными .

Сегодня ситуация обратная: решения любых судов могут быть обжалованы. Для реализации этой идеи были специально внедрены новые структуры, например, Кассационная^ коллегия Верховного суда РФ: Однако данное положение не отменяет процессуальной иерархии судов: Сама инстанцион- ность тоже является гарантом истинности окончательных приговоров по уголовным делам. Вышестоящие суды сегодня нередко исправляют ошибки, допущенные нижестоящими судами.

В заключение нашей работы мы приведем несколько эмпирических иллюстраций, показывающих масштабы этих судебных ошибок. В качестве примера- возьмем надзорную практику судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ за 2006 год. Она отражает и масштабы и динамику отмены приговоров, чья? истина уже презюмировалась.

В2006 году Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда- РФ по жалобам и представлениям было изучено 3062 дела (в 2005 году — 3090), из них по 1188 делам отказано в удовлетворении надзорных жалоб (в 2005 году - по 1520), по 1874 делам возбуждены надзорные производства (в 2005 году - по 1570). Таким образом, проверка уголовных дел показала, что по 61,2% истребованных дел (в 2005 году - по 50,8%) судами были допущены различные ошибки в применении уголовного и уголовно-процессуального, закона, которые не были своевременно выявлены при кассационном и надзорном рассмотрении судами областного звена.

В 2006 году Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РФ были отменены приговоры в отношении 69 лиц и в отношении 412 лиц изменены (в отношении 6 лиц изменена квалификация без смягчения наказания, в отношении 139 лиц изменена квалификация со смягчением наказания, в отношении 267 лиц смягчено наказание без изменения квалификации).

Приведенные эмпирические данные показывают, что уголовно- процессуальный метод не страхует от ошибок суды, которые его применяют. Если в надзорной инстанции Верховного суда РФ так много работы, значит в уголовном судопроизводстве (как познавательной технологии) есть еще немало проблем, которые влияют на статус презумпции истинности приговора, вступившего в законную силу. А это значит, что тема презумпции истинности приговора остается открытой и актуальной для дальнейшего изучения.