Ю. В. Громыко Системно - мыследеятельностный подход: схема мыследеятельности Г. П. Щедровицкого — philosophia nova?

То есть схемы знания, схемы мыследеятельности несут на себе новые принципы подхода и способа жизни, которые как принципы должны реализоваться. Не потому, что мы их реализуем, они становятся принципами — мы их реализуем потому, что готовы сгореть из-за этого. Но это предполагает совсем иную ценность принципа как такового. Только принципиальная жизнь является осмысленной[136].

Г. П. Щедровицкий

Относясь к числу тех, кто считает, что системно- мыследеятельностный подход образует ядро и квинтэссенцию новой философии, мы ставим перед собой в данной статье достаточно тяжелую задачу: показать, что схема мыследеятельности, онтология мыследеятельности действительно выступает в функции своеобразного рубежа и «стража» с буддийских мандал, который не пропускает тех, кто недостоин, к семейству новых философий.

При этом новые философии — это не нечто, обладающее какими-то огромными, уже оцененными

достоинствами области знаний, а в полном смысле пустотная, пока не заселенная территория — Дальний Восток России с постоянно сбегающим оттуда населением, хотя все большему числу людей становится понятно, что именно там и должна начаться принципиально новая жизнь, а возможно, и новая российская цивилизации. Схема мыследеятельности оказывается своеобразным магическим кристаллом, который выталкивает в поле неизведанного, в поле только еще формирующихся и складывающихся систем и типов мышления.

Но в том-то и прелесть мыследеятельностного подхода, схемы мыследеятельности, мыследеятельностной онтологии, категории «мыследеятельность», универсума мыследеятельности, что они делают невозможным старое состоявшееся мышление. Эти понятия обладают зарядом такой мощности, что включение их в поле рассмотрения превращает в недействительные многие из наших сложившихся способов размышления в философии, семиотике, семантике, психологии, антропологии, социологии, экономике и политологии, теории человеко-машинных систем, системном подходе, теории проектирования и теории работы с будущим.

Почему системно-мыследеятельностный подход — это новая философия?

Системно-мыследеятельностный подход является новой философией, поскольку он позволяет сегодня связать в единое целое за счет специально осуществляемых в нем техник несколько до настоящего момента разделенных вещей: онтологическую работу, движение в системе понятийных различений, категориальную работу, разработку инструментов и средств (прежде всего средств организации действия), введение новых представлений, видений картин сознания, новых принципов организации понимания, новых типов организации рефлексии и осознания, способов опознания тех форм активностей, которые осуществляет человек в данном ситуационном контексте, а также тех активностей, которые связаны с философскомыслительной работой, новых принципов организации коллективной и групповой, сетевой работы, современных форм системного и мультисистемного анализов.

Связь этих столь разных контекстов могла бы восприниматься как эклектика, «намешивание» очень разных смысловых содержаний, которые произвольно проходят через сознание данного человека, если бы не одно обстоятельство: эти разные фокусы, разные проекции, разные срезы содержания объединяются пониманием того, что мыследеятельность является средством обозначения, именования, выявления реальности, в которой происходят любые события. То есть, говоря философским языком, схема мыследеятельности выявляет и определяет не ставшую реальность, а становящуюся.

С этой точки зрения, методологом системно-мыследеятель- ностной формации является всякий, кто считает, что по мере возможностей свидетельствует о наличии этой реальности, ее изобличает, выявляет, конструирует и проектирует, экстерио- ризирует. При этом Мыследеятельностная реальность не мешает ему осуществлять и Богопознание, поскольку функции взаимодействия с Богом также являются духовными — рефлексия, мышление, понимание, коммуникация, действие могут стать предметом анализа в процессе Богообщения и т. д.

Поскольку мыследеятельность является реальностью, которая выстраивается на основе созданной схемы как ограниченного символа данной реальности, как своеобразного символопрограммного элемента, то, конечно, развернутое представление устройства этой реальности будет очень сильно отличаться от символической .представленности этой реальности в виде схемы. Приблизительно также, как реальная география Северной Америки, населенной индейскими племенами, и представление отцов-пилигримов, отправившихся в США на «Майском цветке», о земле обетованной. Но, кстати, что-то в организации жизни современных США заметно присутствует от этого символа «земли обетованной».

Вопрос о реальности, в которой мы живем, является одним из важнейших вопросов. На этот вопрос может быть три разных варианта ответа:

1. Утверждение, что подобная реальность существует, но она непознаваема.

2. Утверждение, что некоторой единой реальности не существует. Онтологическая работа вообще является устаревшей и необходимы ее захоронение и отмена.

3. Попытка определить и прорисовать данную реальность. Утверждение нового смысла и новых форм онтологической работы, включающей аксиологическое самоопределение, признание гетеродоксий, разработку современных правовых и экономических систем.

Схема мыследеятельности предлагает один из вариантов прорисовки и предъявления подобной реальности.

Очень важно, что данная схема является методологической схемой, поскольку, претендуя на описание реальности, она задает альтернативное представление о практике, выявляя на основе мыследеятельностных описаний характеристики существующей практики как проблематизируемой, требующей преобразования и изменения. Причем это может организовываться в совершенно разных локусах практики, в разных типах и группах профессиональных сообществ, в разных формах организации деятельности.

Что означает подобное выявление реальности, предъявление реальности, свидетельствование о реальности, проектирование и формирование реальности? Оно означает, что человек, осуществляющий подобную работу, — методолог — не занимается исключительно конструированием некоторых методологических схем и изображений. Он одновременно осуществляет коммуникацию с основными лидерами, стейкхолдерами, носителями данной существующей практики, строит описание их способов действия, коммуникации и мышления и осуществляет проблематизацию сложившихся у них форм и способов мышления.

С этой точки зрения, работа самого системно-мыследеятель- ностного методолога тоже осуществляется и организуется на основе схемы мыследеятельности: он организует процесс мышления, демонстрирует различные гуманитарные стратегии в слое мыслекоммуникации и разрабатывает сценарии операций действия в ситуации коллективного мыследействования, а также осуществляет понимание той ситуации, с которой он сталкивается, и рефлексию собственных способов работы.

Безусловно, существует разрыв между тем, что методолог может делать сам, и уровнем сложности той активности, которую он схватывает лишь в понимании. Но важно следующее: с точки зрения системно-мыследеятельностной методологии, каждый раз можно контролировать баланс и рассматривать структуру соотношения процессов мышления, мыслекоммуникации, мыследействования как у самого себя, так и у представителей тех профессиональных сообществ, с которыми имеешь дело. Собственно, своеобразным допущением, предпосылкой подобной работы, является понимание, что процессы мышления всегда развертываются в определенном «бульоне», в на первый взгляд хаотичной среде мыслекоммуникации, и связаны с определенной ситуацией мыследействования. И более того, реальная организация, энергийные характеристики, материальная фактура и формы протекания всех этих процессов определяются такими особыми «соседствами» и пересечениями.

Каждый из этих процессов, хотя и жестко обособлен от других процессов, вместе с тем не является полностью изолированным от них и автономным. Более того, утверждается, что ни мышление, ни коммуникация, ни действие не существуют сами по себе вне полной системы мыследеятельности. А их вынужденно изолированное существование приводит к неизбежной мыследеятельностной патологии: разрушению и редукции каждого из отдельных процессов — мышления, мыслекоммуникации, мыследействования. Каждый из этих процессов, не будучи зажат и ограничен в его осуществлении другими процессами, входящими в полную систему мыследеятельности, неизбежно подвергается искажению и редукции.

Сам по себе этот факт должен вызывать изумление и удивление. Как же так? Ведь для того, чтобы достичь наивысшего уровня в определенном процессе, необходимо культивировать именно его исполнение. Чем больше его осуществляешь и культивируешь, тем выше мастерство в его осуществлении. Но в данном случае утверждается прямо противоположное: если определенный процесс, например мышление, культивируется вне соотнесения и связи, скажем, с процессами мыслекоммуникации, то это приводит к вырождению самого мышления. Если человек решает хорошо структурированные предметные задачи, но при этом не может объяснить другим, что он делает, и не понимает, чего не воспринимают его оппоненты, — этот дефицит функции понимания проявится и в мышлении.

Типомыследеятельностные процессы (мышление, мыслекоммуникация, мыследействование) образуют определенное законченное единство в полной системе мыследеятельности. С этой точки зрения, полная система мыследеятельности является своеобразным шаблоном и нормой анализа любого типа активности. Неполная система мыследеятельности, редуцированная к одному или двум процессам, оказывается дефициент- ной, обладающей выявляемой в ее устройстве и структуре недостаточностью.

Но особые возможности схемы мыследеятельности состоят не только в том, что она позволяет выявлять и описывать характеристики разных типов активности в разных профессиональных сообществах, различных лидерских визионерских группах, корпорациях и разных системах практики, но ито, что она позволяет формировать, выращивать новое осуществление типомыследе- ятельностных процессов. Стягивая и завязывая вместе разные профессиональные мышления, разные возможности действия, разные ресурсы понимания, но все это рассматривая как полную систему мыследеятельности, методологи затем должны в этом вновь возникшем организационно-деятельностном месиве найти границы и понятийно-терминологически описать, схематизировать, организационно разграничить протекающие типомыследеятельностные процессы, которые имеют «монструозную», не похожую на привычные образцы форму осуществления. Но подобная «монструозность», как и известные геометрические монстры Лакатоса[137], могут свидетельствовать о том, что осуществляется выход к действительно новым формам организации мыследеятельностных процессов.

С этой точки зрения, мыследеятельностный подход прежде всего предназначен для того, чтобы создавать новую целостность из независимо и автономно до этого существующих целостностей, вводить человека в незнакомый для него мир и учить его работать с этим незнакомым миром. Системно- мыследеятельностный подход напрямую объясняет, откуда берется этот «конец знакомого мира»[138] — из переоткрытия, перепроектирования, передескриптирования всех форм и типов активности. Но, безусловно, эта новая передескрипция с элементами перепроектирования и перепроектирование с элементами дескрипции не должны рассматриваться по аналогии с переобозначением в списках некоторых вновь обнаруженных неизменных вещей. Попытка подобного перепроектирования, передескрипции равнозначна переоткрытию на себе в живом реальном осуществлении духовных функций, выделяемых из многочисленных и разнообразных активностей (из всего набора активных форм жизнедеятельностных проявлений человека). Это перепроектирование обязательно предполагает

проживание, реализацию созданных технических схем самим создателем в различных ситуациях.

Но подобное переоткрытие предполагает и переоткрытие истории и ее событий. Ведь действительно, утверждение, что мышление имеет только коллективную форму, что один человек индивидуально «не мыслит, а думает» (хотя для того, чтобы обнаруживать иногда себя в процессах мышления, необходимо много и творчески думать и иметь этотдумательный «психофизиологический нарост», как называл думанье А. А. Пинский), подталкивает к тому, чтобы перепрочесть всю духовно-интеллектуальную историю как минимум, да и материальную тоже.

Мыследеятельность в отличие от жизнедеятельности и деятельности

Возможность подобного перепрочтения предполагает необходимость дать ответ на вопрос: от чего отличается мыследеятельность. Или все на свете является мыследеятельностью, поскольку, как мы утверждали выше, схема мыследеятельности претендует на то, чтобы выявлять и описывать реальность? Мыследеятельность как реальность противостоит в конкретных ситуациях витальностям — сгусткам жизни, жизнедеятельности как непосредственной форме протекания жизни в форме родовой истории, в том числе с наличием или отсутствием у людей непосредственного желания жить.

Кстати, если этот слой разрушен, и люди просто не хотят жить, никакой мыследеятельностью его не заменишь. Эти жизнедеятельностные формы витальностей являются, безусловно, историческим образованием, продуктом всей мировой истории, точно так, как продуктами истории являются семья, брак, язык. Но историческое формирование этих жизнедеятельностных образований вынесено в протоисторию, в исходную антропологическую коллективность, в тот исторический горизонт, где ритуал смыкается с мифом, а с другой стороны, возникает их важнейшее противопоставление и отделение друг от друга (В. Н. Топоров).

Здесь важнейшим разделением является соотношение общественных ситуаций и образцов культуры (с соответствующими каналами трансляции этих образцов). Но уже от слоя выделенных систем витальностей, систем жизнедеятельности начинается реальная формационная история с институтами рабства, тер- риториализадиями (привязкой человека к производительным системам земледелия на территории) и детерриториализациями, формированием системы разнообразных рынков, превращением рабочей силы в товар, формированием систем технологического развития на основе внерыночных форм государственного планирования, наконец, трансферта технологий, инфраструктур и институтов, а также трансферта метаинститута знания, на основе которого могут переноситься на другие территории новые институты, инфраструктуры, новые технологии.

При развертывании этого огромного (но вполне обозримого, счетного) числа слоев формационно-институциональной истории (отвлекаемся от истории отдельных институтов, таких как театр, общественное собрание, суд, цех, банк, университет, корпорация, войско, академия, Госплан, биржа и т. д.), которая не является мыследеятельностной, но предполагает системный и полисистемный анализ, можно зафиксировать, что мыследеятельность как описание становящейся реальности (с которой прежде всего связано формирование эпистемического сообщества, общества развития), противостоит онтологии деятельности и схеме деятельности.

Для Г. П. Щедровицкого и ММК онтология деятельности и соответствующая методологическая теория деятельности непосредственно предшествуют схеме мыследеятельности. И это предшествование, с одной стороны, выражает исторический факт деятельности ММК: сначала была разработана и создана онтология деятельности, лишь позднее появились и стали вводиться системно-мыследеятельностные представления; а с другой стороны, обозначает восходящий общественно- исторический тренд от формации внерыночной плановой организации и создания технологических систем к цивилизации другого типа.

Обратите внимание, не возврат к рынку навстречу западному обществу*, а движение принципиально в иную сторону. Мы

‘Хотя более жесткой критики советского общества, чем в работах Г. П. Щедровицкого, я не встречал у диссидентов — начиная от анализа диалектического материализма (который оказывался субъективным коллективно-солипсическим идеализмом, вписывающим в устройство общества и природы субъективные представления групп ученых) и до анализа ове- домствляющего отраслевизма в организации советской экономики, который до сих пор является доминирующей формой построения корпораций рыночного постсоветского хозяйства.

специально даем такую заостренно формационную трактовку переходу от системно-деятельностной онтологии к системно - мыследеятельностной, поскольку считаем, что именно схема мыследеятельности и мыследеятельностный подход определяли и до сих пор определяют линию восходящего тренда общественного развития.

Конечно, подобные утверждения нуждаются в соответствующих доказательствах. Но пока остановимся на данной мысли: мы считаем, что введенная Г. П. Щедровицким и членами ММК схема мыследеятельности обозначала восходящий тренд общественно-исторического развития, находящегося за рамками одновременно и советско-планового, и западно-рыночного общества[139]. Если хотите, схема мыследеятельности задавала пласт представлений продвинутой практико-ориентированной футурологии и ведение восходящего общественно-исторического тренда.

Многие могут нас упрекнуть при разработке подобного захода, что мы как-то уж слишком лобовым образом вписываем развитие и формирование системно-мыследеятельностных представлений в «марксему», правда, за рамками и границами теории и методологии К. Маркса. Что ж, след трактовок А. С. Шушарина[140], благодарного читателя наших скромных работ двадцатилетней давности и работ ММК, действительно не дает нам покоя. Но необходимо иметь в виду, что данная марк- сема перестает быть марксемой, поскольку в рамках нее вполне принимаются все проблемы о роли и функциях подъема уровня сознания в самых-разнообразных мировых практиках, от даосизма до православия, вполне допускаются практики обожения и синергийные формы мыследеятельности — не синергийной антропологии, но именно синергийной мыследеятельности.

Идея восходящего тренда становится совершенно очевидной, если считать, что схема мыследеятельности выделяется как управляющий надстраивающийся оператор-концепт над системно-деятельностными представлениями. Схема мыследеятельности снимает системно-деятельностные представления, но не уничтожает их, поскольку на основе системно- мыследеятельностных представлений может быть показано, что деятельность есть не что иное, как мыследеятельность, редуцированная до процедуризированных и операционален - рованных воспроизводимых форм мыслительных действий, которые могут доводиться до уровня операциональных функций и замещаться машинами. Очевидно, что прослеживание подобных снятий осуществляется внутри действительности методологических схем, а не на развернутых представлениях о системе общественных трансформаций и изменений. Но и подобного прослеживания и анализа оказывается достаточно для выявления и фиксации самого намечаемого направления изменений.

Таким образом, в целом вводимая схема мыследеятельности противостоит в нижнем слое жизнедеятельности, жизненному миру, формам витально-родовых активностей; в верхнем слое она отделена от системно-деятельностных представлений. Между системами витальностей жизнедеятельности и системно-деятельностным слоем находится значительное число институционально-формационных слоев, которые еще нуждаются в выявлении и описании их сущности на мыследеятельностном языке. Это фактически снятые слои формационноинституциональной истории (в старом языке истмата — рабовладение, феодализм, капиталистическое хозяйство и т. д.). И выше, над схемой мыследеятельности, располагается историко-формационное методологическое распредмеченное мышление, которое позволяет анализировать и рассматривать все представленные выше историко-формационные процессы. На подобной схеме мы можем последовательно просматривать весь набор важнейших оппозиций современного общественно- исторического познания: мышление — жизнь, институциональная история — деятельность, институциональная история — мышление. Все эти представленные оппозиции и связки задают определенную методологическую конструкцию проблем общественно-исторического познания на основе введения схемы мыследеятельности как схемы, определяющей становление новой общественно-исторической реальности.

Схема мыследеятельности и реальность

Схема мыследеятельности является схемой новой становящейся реальности, поскольку она определяет происходящие изменения сложившихся систем порядков и вводит исходно новые формы беспорядков и хаосов, из которых могут возникать и структурироваться принципиально новые системы порядков. Г. П. Щедровицкий постоянно говорил и писал в своих работах про принцип «трех Г» в процессах мыследеятельности: гете- рохронность, гетерархированность, гетерогенность[141]. Процессы мыследеятельности движутся и развертываются в разных многих временах, процессы мыследеятельности обладают многими сменными иерархиями и формами постоянно меняющегося иерархического упорядочивания, процессы мыследеятельности состоят из разнородных элементов; и различные организованности в процессах мыследеятельности обладают своим собственным автономным генезисом: знаки — своим, сознание — своим, знания — своим, инструменты и орудия — своим, смыслы — своим и т. д.

С этой точки зрения, можно утверждать, что реальность мыследеятельности обладает стирающим эффектом по отношению к сложившимся формам порядков, она «сминает», делает недействительными сложившиеся формы таксисов- порядков и предполагает введение новых. В этом контексте очень интересно упомянуть аналогичный ход, который проделывает Ж. Делез, проблематизируя широко представленную в европейской культуре древовидную форму упорядочивания с ее основными функционально-иерархическими членениями «верхушка—ствол—корень» и вводя на ее место ризому[142], ризо- мальное упорядочивание — когда все замыкается на все, все пересекается со всем, все обменивается на все (Ж. Бодрийяр), и второстепенные ультраслабые связи, не принадлежащие характеристикам данной системы, начинают играть первостепенное значение. Конкретным примером подобных ультраслабых хаотичностей, сминающих устоявшиеся привычные формы организации жизни, является идея посткорпоративного будущего (О. И. Генисаретский) — когда индивидуальный стиль жизни профессионала важнее при его реальном самоопределении, чем корпорации и членство в правительстве.

При описании этих новых форм хаоса связи и разрывы («дюс» и «син», дюс-энергии и син-энергии, дюс-иконии и син-иконии — О. И. Генисаретский)[143], приводящие к нарушению границ взаимодействующих систем и, наоборот, к их более жесткому обособлению и видимому окукливанию, увеличение разнородности, возрастающая множественность собираемых в едином поле взаимодействия разнородных образований, позволяет говорить, с точки зрения предшествующих форм нарастания хаоса, о полифонизации и какофонизации гармонического целого: вместо осуществления одного центрального процесса, одной центральной линии движения, одной мелодии в системе, начинают обнаруживаться одновременно три-четыре «нитки» процессов, развертывающихся как бы независимо друг от друга, «под шумок» (одно из любимых слов Г. П. Щедровицкого), параллельно давая замыкание в форме смыслового взрыва и понимания новой целостности.

Примером является становящееся уже банальностью сближение проблем мирового финансового кризиса и как бы са- мовспыхивающих (а на самом деле, хорошо подготовленных) военных конфликтов — но до сих их соединение, стягивание в единое поле принимается за некоторое откровение. С этой точки зрения, мыследеятельность оказывается принципиально открытой системой, границы которой определяются возможностями сознания и формирующегося мышления, способной «вместить» в себя происходящие процессы.

Открытость мыследеятельности к преобразованиям извне: мыследеятельностная форма

С этой точки зрения, мыследеятельность является не только становящейся исторической реальностью, но она, кроме всего прочего, и абсолютно открытая реальность. Открытая к познанию, к проектированию, к формированию и обнаружению новых возможностей, в том числе к тому, какие ставшие формы и принципы мыследеятельность приобретет. При этом открытость мыследеятельности к преобразованиям может обнаруживаться парадоксальным образом и извне, и изнутри.

Открытость мыследеятельности к переопределениям и преобразованиям извне определяется тем, что для нее оказывается ненужной категория целого. Не может существовать «цело- мыследеятельности», поскольку целым оказывается все то, что может быть втянуто в мыследеятельность, переорганизовано на основаниях подобного втягивания и включения, а также схематизировано и описано методологическим сознанием как подобная переорганизация. Принципиальным является удержание вместе в едином взаимно сообщающемся комплексе трех слоев мыследеятельности — мышления, мыслекоммуникации и мыследействования. Наличие трех увязываемых и удерживаемых слоев определяют существование полной, а не редуцированной мыследеятельности.

Полнота мыследеятельности с ее обязательной совокупностью взаимопропускаемых друг через друга процессов противостоит целостности. При подобном подходе требуется очень серьезная проблематизация категории формы, и в том числе, трех вариантов категориальных оппозиций, связанных с данной категорией: «форма—материал», «форма—содержание» и «форма—смысл». По отношению к мыследеятельности перестает работать особая мыслительная формация, которая Ж. Делезом и Ф. Гваттари со ссылкой на работу Ж. Симондона[144] была названа гиломорфизмом — наложением статичной неизменной готовой формы на пассивный материал[145]. Возникает особый вопрос: что характеризует процесс формообразования в мыследеятельности? Если в работах И.-Г. Фихте было показано, что формой в трансцендентальном идеализме является выявляемое и рефлектируемое мыслительное действие, делодействие, то формообразование в мыследеятельности связано с мыслекоммуникацией, соотнесенной и соорганизованной с процессами мышления и мыследействования.

Мыслекоммуникация не является простой формой психологического общения, где люди в результате обнаруживают некоторую свою общность, мыслительно невыявляемую, но внутренне переживаемую и ощущаемую, часто по типу совместности присутствия в ситуации. Мыслекоммуникация предполагает, что будет зафиксирована максимально возможная разность позиций, за которой стоит разность типов и форм мышления, а также разность ситуаций действия.

С этой точки зрения, мыслекоммуникация является формой «различения» одной позиции и другой, одного представления и другого, одной традиции и другой, одной возможности действия и другой, где единством этих полагаемых различий является сам процесс взаимопонимания в мыслекоммуникации, предельной и одновременно исходной формой которого является способность схватывать интенцию сознания партнера по коммуникации на событие, которое еще только будет. Собственно, этот момент и представлен на схеме мыследеятельности.

Другое дело, что остается непонятным следующий момент: не зафиксирован ли этот акт-событие мыслекоммуникативного «различения» из некоторой третьей позиции, не представленной и не обозначенной на схеме помимо нарисованных двух. Эта третья позиция, потенциально участвуя в коммуникации, схватывает различие двух взаимодействующих позиций. Затем схваченный в рефлексивном мышлении этой третьей позиции акт-событие «различения» может быть переведен в понятийно-мыслительно фиксируемое различение, которое становится единицей семантических операторов внеонтологического понимающего мышления и дальше может быть превращено в организованность знания. Другими словами, можно предполагать, что на схеме мыследеятельности обозначен и выявлен акт-процесс проблемной мыслекоммуникации, мыслекоммуникации в ходе проблематизации.

Таким образом, именно мыслекоммуникация в полной системе или мультисистеме мыследеятельности, захватывающей и стягивающей в единое целое несколько автономно существующих систем мыследеятельности, является основой процессов формообразования, выявления и предъявления некой новой формы событийного процесса, который осуществляется и складывается. Это не просто взаимопонимание, изолируемое и не связываемое с мышлением, или то, что затем не может быть переведено в определенный способ действия. Мыслекоммуникация является тем, что постоянно опосредует и работу процессов мышления, и осуществление мыследействия.

Вместе с тем «чистота» акта взаимопонимания, способность улавливать ретроспективную (направленную на прошлое) и проспективную (направленную на будущее) свободную спонтанную интенциональность (в отличие от насильно продавливаемой тенденциозности) чужого сознания считывать мыслительные картины сознания, восстанавливать намерение действия другого оппонента, осуществлять энумера- цию интуиций — того, что является очевидным для другого сознания — совершенно необходима для конституирования процессов формообразования в мыследеятельности и затем для выявления и выделения этих форм на основе рефлексивного мышления.

Так как мыслекоммуникативная событийность в проблемной ситуации является ядром и основой формообразования, в основе которого лежит смысл совместно пережитого события проблематизации, то категории «форма—содержание», «форма—материал» вступают в действие лишь после того, как была выявлена и конституирована мыследеятельностная форма, тем более что и понятие «содержание», и понятие «материал» требуют совершенно иной трактовки и опираются на совершенно иное понимание в рамках анализа системно - мыследеятельностных процессов.

Содержанием в системе мыследеятельности оказывается то, что удерживается в силу наличия самой формы, но эта форма должна быть еще выявлена. Со-держание как «совместное держание» смысла события — это скорее характеристика самой мыследеятельностной формы как таковой, которая еще должна быть выявлена и схематизирована. Содержание возникает на своеобразном подтягивании к новой схеме выявленной полной мыследеятельности проработанных мыслительных средств-категорий, семантических различений, типологий, имеющихся схем.

Поэтому мыследеятельностное содержание, а точнее, мультисодержание, разные типы содержаний являются чаще всего программой систематизационной проработки, выявленной в проблемной коммуникации и зафиксированной в виде схемы мыследеятельностной формы, в результате включения этой формы в самые разнообразные мыслительные позиции. При этом мыследеятельностная форма может быть единой, хотя каждый раз и по-разному фокусируемой и проецируемой, а содержания могут быть весьма разными в зависимости от типа предметного и распредмеченного мышления, в котором осуществляется подобная проработка.

Материалом мыследеятельности оказываются системы и процессы следующего уровня по отношению к исходной форме мыследеятельности в виде взаимно сорганизованных трех слоев: мышления, мыследействования и мыслекоммуникации. Все дело в том, что любые организованности в процессах мышления, мыслекоммуникации, мыследействования, такие как знание, знаки, схемы, группы и коллективы, смыслы, ценности, сознание, средства, различения, способности и компетенции, технологии, правовые нормы, машины, орудия и инструменты сами оказываются процессуализированы и могут быть представлены как процессы, выступающие либо в виде мыследеятельностных механизмов по отношению к исходным процессам — мышлению, мыслекоммуникации, мыследействованию, где под механизмом у Г. П. Щедровицкого понимается не псевдотехнологический машинный апокалипсис, но процесс — поставщик реальности для исходно зафиксированного процесса.

При этом сами процессуализированные организованности — системы и процессы второго уровня реализуются («паразитируют») на процессах третьего уровня и так далее: под рефлексивно-понимающими механизмами работы сознания выявляются энергийные состояния разных типов осознанностей, за схемами и знаками — констелляции фигуро-фоновой визуальной воззрительности, за формами коллективной организации — институционально-правовые и ценностные системы, за технологиями — формы процедуризации и операциона- лизации деятельностных процессов и т. д.

Важнейшей проблемой при проработке категориальной оппозиции «форма—материал » становится анализ границ и пересечения границ мыследеятельностной мультисистемы, а также выявление границ первого, второго, третьего и далее порядков. Порядки мыследеятельностных систем не являются иерархией, они лишь определяют правила анализа, и, более того, очень часто выявление содержательных характеристик в процессах системы третьего уровня переопределяет форму организации слоев мыследеятельностной системы первого уровня мышления, мыслекоммуникации, мыследействования в соответствии с принципом Виталия Дубровского: замыкания «атома (сегодня следует сказать “наноразмерности”) на универсум». Подобные переходы от систем одного уровня к анализу запечатанных в них систем и далее получили в методологии название матре- шечных схем. Анализ мыследеятельностных процессов предполагает обязательное использование матрешечных схем.

Становится хорошо понятно, что мыследеятельностной формы не возникает, и она не выявляется, если происходит опережающее забегание в виде понимания или рефлексивного осознания, результаты которых не могут быть переброшены в качестве материала на «досточки» мышления в различные мыслительные позиции. С этим связан важнейший момент системно-мыследеятельностного подхода, заключающийся в том, что процессы рефлексии и понимания, а также их более сложные синтетические формы: понимающая рефлексия, рефлексивное понимание — имеют совершенно иной статус, чем процессы-слои мыследеятельности: мышление, мыслекоммуникация, мыследействование. Эти процессы имеют статус субъективных функций, но не объективных процессов мыследеятельности.

Вместе с тем отдельный участник мыследеятельностных процессов может забегать в своем понимании за границы того, что может быть понятно в данный исторический момент другими участниками мыследеятельности, а затем ими мыслительно усвоено или как-то включено в ситуации мыследействования. В таком случае этот оторвавшийся индивидуальный фронт понимания, противостоящий возможности его включения в выявляемую форму мыследеятельности, образует основу ДЛЯ анализа мистики, различных профетических систем. Мистика и профетика (осуществляемые пророчества) определяются как раз невозможностью распространить на данный индивидуальной фронт понимания формы полной мыследеятельности. Если потом через какое-то время за счет накопления знаний в различных дисциплинах это становится возможным, результат мистического откровения может быть переведен в продукт сугубо рационального познания.

Мыследеятельностный анализ и антропологическая редукция

Подобное признание безусловной действительности за процессами рефлексии и понимания, за очевидностями сознания и в то же время отделение их от процессов-слоев, которые образуют полную мыследеятельность и ее форму, связано с преодолением опасностей антропологической редукции (не только антропологической редукции в области богословской мысли, о чем писал Х.-У. фон Бальтазар’, но антропологической редукции во всех формах духовной активности — невозможности свести мышление к человеку, деяния к человеку, хотя и мышление и деяние возможны благодаря сознанию человека, а о «марсианском разуме» мы пока ничего не знаем) и запрета на воспроизводство социокультурного, религиозного (любого) фейербахианства при анализе социокультурной реальности в виде антропных онтологий, антропных картин мира.

Все дело в том, что человек и все, что пронизано и оживлено энергетикой его сознания, является всего лишь материалом одного типа наряду с иного рода материалами — веществом природы, знанием, знаками, схемами, правовыми системами, формами организации и т. д. Это все разные материалы, на которых развертываются и осуществляются процессы мыследеятельности: мышление, мыслекоммуникация, мыследей- ствование. Сами эти материалы при их последующем анализе оказываются процессами второго или третьего уровня, заключенными в контур исходных мыследеятельностных процессов, т. е. находящимися внутри исходной «матрешки» полной системы мыследеятельности. ^[146]

Очень важным, например, является проблема позиционного анализа как одного из способов выявления формы мыследеятельности, стянутых в единый контур мыслекоммуникативных взаимодействий различных типов мышления и мыследейство- вания. Совершенно справедливо может быть задан вопрос: за счет каких, собственно, антропологических ресурсов обеспечивается позиционное самоопределение: вхождение в новый ролевой контекст, воспоминание некоторого собственного прошлого опыта, актуализация чужого опыта и так далее.

На первый взгляд кажется, что это все единственно содержательные вопросы по сравнению с рисованием «морковок» — фигурок позиций и чисто номинативно-назывного их обозначения. Но все дело в том, что механизмы реализации позиционного мышления, а дальше и сознания — это процессы анализа систем второго или даже третьего уровня, поскольку к механизму позиционирования при определенных условиях могут относиться и родовые голоса, о чем писала Ахматова — об устах стомиллионного народа, который позиционно говорит через ее строчки.

А исходным моментом является выявление через набор представленных во взаимодействии позиций самого позиционного пространства, его мерности и мощности, которая может удерживаться в одной из рефлексивных позиций методологического мышления. Эта исходная пространственность мыследеятельности как ее первофеноменологическая (феноменоэйдетическая, но не феноменальная, связанная лишь с внешне воспринимаемыми явлениями) форма, в отличие от обнаружения границ мыследеятельности на основе использования исходной категории процесса, является более важной, чем анализ того содержания, который определяется при рассмотрении позиционной формы самоопределения.

Проблемная мыслекоммуникация как Zeitgeist*

Можно было бы утверждать, что гегелевский Zeitgeist сегодня — это процессы проблемной мыслекоммуникации, собирающие вокруг себя разнопозиционное и разнотипологическое мышление и мыследействование. При этом деятельность Zeitgeist состоит в том, чтобы максимально разъединять и разводить, «растаскивать» близкие по смыслу содержания, одновременно удерживая их в общем поле взаимопонимания, ^[147] каждый раз затем обнаруживая институциональную форму событий проблематизации, в которых столкнувшиеся мышления были выявлены как разные.

Именно мыследеятельность проблематизации и ее формы являются метасетевой структурой, определяющей принципы мировой истории интеллектуалов. Отнюдь не столько коммуникация в интеллектуальных сетях, о чем написано в гениальной книге Рэндалла Коллинза «Социология философий»[148], лежит в основе истории интеллектуалов, сколько мыследеятельность проблематизации с особой ролью проблемной мыслекоммуникации, позволяющей стягивать и одновременно разводить, превращать в особый тип дистаксии — различенного и разделенного беспорядка — межцивилизационное, межграничное, иное и инаковое. Стыки, складки, зазоры, расщелины, зияния, разного типа нелинейности формируют ландшафт движения разнообразных интеллектуальных групп. Парадоксы, противоречия, антиномии, парадоксалистские образы, странная све- денность в едином клубке взаимоисключающих понятий в виде форм фиксации проблемы являются следом в понимающем мыслекоммуникативном мышлении, к которому следует постоянно обращаться, как к нити Ариадны, для реконструкции интеллектуальной истории.

Собственно, события проблематизации и являются следом в мировой истории интеллектуалов, требующим реконструкции. Мыследеятельность проблематизации является своеобразной надсетевой активностью, обозначая границы возможного и невозможного на данный момент для интеллектуальных продвижений. Поскольку именно мыследеятельность проблематизации является замыкающей объемлющей формой, она превращает сетевые взаимодействия (и в виде транслятивных взаимодействий, и в виде других типов коммуникации) в материал для переоформления. Ведущим при этом содержанием формообразования является проблемная мыслекоммуникация. Тезис Рэндалла Коллинза на основе системно-мыследеятельностного подхода можно было бы принять в следующем уточненном виде: именно проблемная мыслекоммуникация в сетях является важнейшим элементом мировой истории интеллектуалов.

Но мы-то считаем, что именно институт проблематизации в виде полной мыследеятельности проблематизации, включающей антиномичные формы мышления, мыследеятельность интеллектуального противоборства и, конечно, проблемная мыслекоммуникация как основа диалектического дискурса составляет основу интеллектуальной истории; история становления и развития данного института, собственно, и нуждается в реконструкции. Диалектические поединки Платоновской академии, диалектический диалог-состязание в буддистских школах, спор- диалог китайских неоконфуцианцев и т. д. являются предметом специального анализа для системно-мыследеятельностного подхода.

В настоящий момент одной из важнейших задач является перенос принципов анализа и организации мыследеятельности проблематизации на межцивилизационный диалог с введением метакультурной позиции, позволяющей осуществлять цивилизационное распредмечивание, выходить за рамки «эгокультурности» (А. С. Шушарин). Одним из важнейших принципов мыследеятельности проблематизации в межцивилизационном диалоге является трансграничная идентичность, позволяющая обнаруживать собственную социокультурную идентичность при перешагивании через цивилизационную границу.

Системно-мыследеятельностный подход как эписте-мологическая программа

При разработке мыследеятельностных представлений очень важно ответить на вопрос, в какой тип знания должны оформляться создаваемые представления, что собой должно представлять знание цро мыследеятельность, как должно быть устроено мышление про мыследеятельность. По всей видимости, речь должна идти о формировании методологических теорий мыследеятельности в форме специальной методологической дисциплины.

Первоначально можно было бы считать, что задача заключается в том, чтобы построить особую дисциплину — «Методологическую теорию мыследеятельности», — соотносимую с «Методологической теорией деятельности». Но на рубеже 1975—1979 гг. в ММК Г. П. Щедровицким была предложена совершенно особая эпистемическая структура — подход[149].

Основная идея подхода заключается в постоянном отслеживании и соорганизации в формируемых мыслительных пространствах соотношения реализуемых, реально осуществляемых деятельностных схем (позиционных, инструментальных, аксиологических и т. д.) и объектно-онтологических, модельно- идеализационных представлений. Вйдение объекта и схема объекта соотносятся с определенной деятельностной возможностью, с тем, что реально осуществляет и проделывает мыслитель, в данном случае методолог.

Если одна и та же' схема может рассматриваться и как объектно-онтологическая, и как организационно-деятельностная, она получает статус принципиальной схемы, схемы-принципа. Таким образом, и идея принципа получила новую эпи- стемическую трактовку. Принципом является то, что может деятельностно реализовываться, проживаться в мышлении как собственная личностная позиция на основе использования определенного средства, следования данной ценности, утверждения определенного видения, использования практической схемы действия. И одновременно принцип — это то, что допускает на основе перепроецирования объектно-онтологическую интерпретацию, начинает интерпретироваться и рассматриваться как объект.

Объектно-онтологические и организационно-деятельностные, реализацйонно-деятельностные схемы не могут быть совмещены в одной плоскости. Они для своего различения требуют введения специального многоплоскостного пространства — пространства ортогональных проекций, в котором проекция одной плоскости на другую невозможна или, говоря математических языком, проекция одной плоскости на другую дает ноль, ничто[150].

Можно утверждать, что именно в этом месте происходит восстановление определенного элемента картезианской методологии, принципа дуализма, понимаемого весьма особым образом. Эпистемический дуализм мыследеятельностных представлений состоит в том, что объектно-онтологические структуры несовместимы и несоединимы со структурами схем реально осуществляемой деятельности в процессах мышления. Этот эпистемический элемент картезианства требует нового прочтения всей истории мышления, поскольку при анализе любого философского, научно-философского или религиознофилософского представления — будь то концепция идей Платона, Ума Плотина, Трех Ипостасей Единосущной Троицы, Ми- стагогии (тайноводства) Максима Исповедника, Знания Фихте, Абсолютного Духа Гегеля — каждый раз будет необходимо в методологическом слое анализа различать, какой деятельностный принцип, какую схему реализовывал мыслитель, а что, собственно, выделялось им в виде объектно-онтологического представления.

Любая Лейбницевская барочная складка[151], возникающая в виде семантико-типологического различения в мыслекоммуникации, любой вычленяемый стык может быть разложен в мыслительном пространстве на систему ортогональных проекций с различением объектно-онтологической и организационнодеятельностной плоскостей. Разработка и создание эпистеми- ческой структуры подхода с отдельно выделяемыми процессами объективации, онтологизации, реализации, типологизации, систематизации и, наконец, системной типологизации, позволяет задавать вполне определенные требования к гуманитарному знанию.

Эти требования выполняются на основе мышления, которое, с одной стороны, принадлежит системе мыследеятельно- сти, являясь одним из ее слоев наряду с мыслекоммуникацией и мыследействованием, а с другой стороны, является транс- цендирующим, выходящим за рамки системы мыследеятельности, мышлением. Г. П. Щедровицким был создан очень сильный и важный-символ — «чистого мышления». Именно чистое мышление является трансцендирующим, с одной стороны, по-фихтевски ракоходным, пятящимся в генетическом анализе назад, выявляющим основания и принципы, которые привели к складыванию именно данной системы мыследеятельности. С другой стороны, «чистое мышление» противостоит всякой феноменальности, эмпиричности и требует каждый раз очевидного обнаружения и утверждения духовной основы мысли.

Мыследеятельностная трактовка трансценденции. Трансценденция и «чистое» мышление

Для того чтобы выделять и конкретно анализировать мыследеятельностные процессы как субстанциальные характери- стики устройства современного мира (и здесь мыследеятельностный подход приходит в соприкосновение с современными трактовками спинозизма в работах как отечественных исследователей — Э. В. Ильенкова, так и зарубежных — прежде всего Ж. Делеза), необходимо иметь мышление, которое осуществляет транеценденцию — трансцендирование за рамки сложившихся форм деятельности, и создает схемы для действия человека, на основе которых и могут выделяться субстанциональные характеристики современного мира.

Впервые транеценденцию как мыследеятельностный процесс предложил рассматривать Н. Г. Алексеев. За счет транс- ценденции человек осуществляет выход в поле определенных возможностей действия. Это занятие человеком определенной позиции мышления прежде всего по отношению к будущему, характеризует его способ существования в отличие от эссен- циалистских (сущностных) форм мышления[152] характеристик противостоящего ему объекта. Важно не то, как устроен объект, а то, что делает сам человек, задавая свое представление об устройстве ситуации.

Трансценденция является выходом за границы сложившихся институционально-деятельностных возможностей, которые выявляет человек, осуществляя процесс восхождения к более высокому уровню организации сознания. Трансценденция — это метаинституциональное действие личности. Но одновременно — это и попытка наметить, увидеть, вычленить новый уровень организации жизнедеятельности. Человек, повышая уровень организации сознания, «тянет» за собой в своем видении уровень организации жизни. Более высокий уровень организации сознания позволяет воспринимать интенсивнее организованной и жизнь.

Но это видение не является видением объекта, онтологией. Это скорее онтика, поскольку, выстраивая подобное сущностное видение, человек сохраняет предельную чувствительность к тому, каким вйдением складывающейся формы жизни обладают другие люди, с которыми он находится в процессе мыслекоммуникации, какую позицию они занимают, на каком уровне организации сознания они находятся. В этом случае создаваемая им схема не вытесняет тех картин сознания, которые выявляются при взаимодействии с другими людьми. Другое дело, что для того, чтобы действовать, необходимо осуществлять процесс проблематизации данных картин сознания. Собственно, проблематизация является основным поединком-ритуалом действия интеллектуалов (если пользоваться языком Рэндалла Коллинза), начиная с возникновения в европейском ареале сократо-платонического диалога.

Таким образом, человек, формирующий практику будущего, — это личность, осуществляющая практику личностного развития и восходящая к более высоким уровням организации сознания на основе трансцендирующего мышления, позволяющего построить схему действия и находящегося в мыслекоммуникации с другими участниками общественной практики.

Схемы, выделяемые в мышлении, трансцендирующем по отношению к сложившейся форме жизни, являются продуктом и средой чистого мышления. Именно на их основе осуществляется преодоление сложившейся практики. Такие схемы представляют собой альтернативу сложившейся практике, и именно они могут стать средством проблематизации иного типа привычных сложившихся видений у других участников ситуации. Именно теоретическое чистое мышление направлено на формирование новой практики, поскольку его интересует истина, и оно противостоит сложившейся практике.

Но это чистое мышление, обнаруживающее свою действительность в идеальных схемах и виртуальных формах движения, «лестницах» восхождений и нисхождений, связано системой переходов с рядами других мышлений: рефлексивным метамышлением, которое надстраивается и охватывает и коммуникацию, и мыследействие, и само чистое мышление; понимающим «семантическим» мышлением, движущимся в различениях и смыслах; операционально-конструктивным мышлением на моделях и схемах; категориально-языковым мышлением; мыслекоммуникативным мышлением в ситуации коммуникативных взаимодействий; мышлением в ситуации действия и т. д. Чистое мышление выступает завершающей предельной точкой этих разных типов мышления, включенных и осваивающих полную систему мыследеятельности, разные типы материально-языковых, знаковых элементов, включая и состояния сознания.

Но само чистое мышление может рассматриваться и как идеально-спекулятивный элемент этого ряда, и как виртуальная сфера вышеупомянутого ряда различных типов мышления. Идеально-спекулятивный элемент связан с обособлением и выделением мыслительное™ рассуждения как способности рассудить, осуществить суждение в отношении к идеальной строго выделенной и очерченной характеристике, к идеальному предмету. Этот идеально-спекулятивный элемент полагается как ядро синтетического типа духовной активности мышления, отделяемой от других духовных активностей: понимания-уразумения; проникающей понимающей воззрительности-вообразительности; рефлексивной осознанности; целепостановки и целеобретения; нахождения четкой словесно-терминологической формы номинативной фиксации и т. д. Это выделение чистого мышления — мышления априори — из других типов и форм духовной активности необходимо для опознания мыслительное™ как таковой с тем, чтобы вернуться к полноте всех оттенков и форм всех типов мышления и целостности духовной активности в реальном практическом осуществлении.

Чистое мышление как виртуальная сфера является открытой областью принципиально новых возможностей, внутри которой развивается не столько отдельный человек, сколько обнаруживает свое становление сам человеческий род. Здесь возможно и образование новых мыслительных языков, которые еще только формируются и должны быть обнаружены; и «мышление на высоких скоростях» (О. И. Генисаретский), трансфигурирую- щих и снимающих материально-телесное присутствие в мышлении; и мышление, перевертывающее перспективы видения (проектное™ прошлого и историцизмы будущего); и различные системы коллективно-сетевого мышления с поиском новой фигуры антропоса в мышлении на основе постановки принципиального вопроса: «Кто, собственно, мыслит?»; и новые формы проблематизации и фиксации проблем, новые типы проспективно устремленной активности в форме мыслительного визионерства.

Хорошо понятно, что без выхода в чистое мышление новых возможностей — совсем неаприорное, но виртуальное Мышление Становления, расплавляющее однозначность устоявшихся различений и границ, — размышлять о развитии и намечать горизонты развития невозможно. Это связано с тем, что развитие охватывает весь земной шар и все человечество и не может существовать российского развития в отличие от французского развития, поэтому в Трансцендирующем Мышлении Становления придется устанавливать границу между индивидуальными формами осознания, коллективно-сетевыми ресурсами понимания и родовой памятью.

Мышление Становления, образующее основу Философии Развития, для нас интересно и принципиально только как Мышление Спасения. Но Мышление Спасения интересно нам как мышление средней линии, по поводу которого нельзя с определенностью сказать, что оно источник религиозного вдохновения и благодатных энергий. Но одновременно это точно не мышление нисходящих токов. Это мышление, выдвигающееся на новые, пока неосвоенные территории. В таком мышлении линия восходящего движения, восходящих трендов только нащупывается. Но именно здесь и заключена его ценность — это мышление осуществляет поиск путей продвижения к будущему. Альтернативой подобного подхода является рассмотрение мышления как некоторого автоматически действующего аппарата, своеобразного механизма, который незамедлительно с механической неизбежностью выдает нужный рецепт при нажатии на нужную клавишу.

Предметно-гуманитарное знание про мыследеятельность и развитие мыследеятельностных представлений «изнутри»

Гуманитарное знание про мыследеятельность предполагает развертывание значительного количества предметных исследований в самых разнообразных практиках — образовательной, политической, инженерной, финансово-экономической, юридической и пр. Эти предметные исследования связаны с рассмотрением происхождения и форм употребления самых разных организованностей в мыследеятельности — знаний, схем, сознания, способностей, компетентностей, институтов, в частности института собственности, финансовых институтов, промышленных производств, например их кластерной организации.

Эти предметные исследования, центрирующиеся на самых разных организованностях, могут строиться как самый разнообразный набор научно-предметных дискурсов в самых различных дисциплинах (психологии, педагогике, экономике, лингвистике, семиотике, политологии, социологии, антропологии), как комплексные полидисциплинарные дискурсы, как метапредметные, допускающие особый тип рефлексивно-мыслительной интеграции различных знаний, распредмеченные, непредмети- зуемые и так далее.

Но, обсуждая проблему формы мыследеятельностных процессов, мы анализировали развертывание мыследеятельностных представлений извне, с точки зрения захвата и переформатирования мыследеятельностью все новых и новых других мыследеятельностей, мышлений, мыследействований на основе проблемной мыслекоммуникации. А бесконечность развертывания мыследеятельностных представлений может осуществляться и изнутри, на основе взаимного пропускания и «выворачивания» каждого из трех процессов мышления, мыслекоммуникации, мыследействования через три других[153].

Конечно, само разделение на «вне» и «внутрь» является весьма условным, и, более того, идущие одновременно процессы интериоризации и экстериоризации делают недействительным фиксированное разделение на внешнее и внутреннее. Сама граница этого разделения постоянно движется и плывет. Она плывет и в структурах сознания. Понятое одним человеком объективируется при помощи схем и становится достоянием группы, преобразованная форма организации мыслекоммуникации группы меняет способы понимания отдельного человека. Именно данное обстоятельство — постоянная сдвижка и изменение в мыследеятельности границы внешнего и внутреннего — делает недействительным теорию Л. С. Выготского о формировании психических функций на основе интериоризации, но оставляет весьма актуальным культурно-исторический подход к анализу происхождения различных мыследеятельностных процессов.

В результате вышеобозначенного взаимного пропускания различных процессов друг через друга мы получаем новую систему из девяти процессов: «чистое» мышление, мыслекоммуникативное мышление, мыследействовательное мышление; мыслительную мыслекоммуникацию, мыслекоммуникацию как таковую, мыследействовательную мыслекоммуникацию; мыслительное мыследействование, мыслекоммуникативное мыс- ледействование, мыследействование как таковое.

Подобное усложнение набора процессов построено на мыслительном приеме, в свое время предложенном С. В. Наумовым, который получил название «выворачивание» целостной схемы через определенный фокус. Сохранение исходной целостности предполагает одновременное «выворачивание» всех составляющих через все обозначенные фокусы. В данном случае три слоя мыследеятельности выступают как три фокуса, через которые осуществляется «выворачивание» всего набора мыследеятельностных процессов.

Неформалистичная неабстрактная допустимость подобного выворачивания оказывается возможна, поскольку в каждом из процессов, как настаивал на этом Г. П. Щедровицкий, представлены и отображены другие процессы прежде всего за счет действия рефлексии и понимания. В мышлении представлены мыслекоммуникация и мыследействование, но в соответствии с принципами организации мышления в мыследействовании — мышление и мыслекоммуникация, в мыслекоммуникации — мышление и мыследействование.

Осуществление подобного взаимопроецирования различных мыследеятельностных процессов друг по отношению к другу ставит задачу различения близкородственных процессов, полученных в результате данной мыслительной процедуры: мыслительной мыслекоммуникации и мыслекоммуникативного мышления; мыслительно организованного мыследействования и мыследействоватедьного мышления; мыслекоммуникативного мыследействования и мыследействовательной мыслекоммуникации.

Что означает введение подобного типа различений? Оно предполагает оснащение организацией данных процессов различных практик: образования, разведки, стратегирова- ния, переговорных процессов, интернет-взаимодействий. Появление данных различений на схеме может еще ничего не означать. Это пока некоторая формально-мыслительная версия дальнейшего усложнения мыследеятельностного универсума. Решающий момент заключается в том, как эти различения будут проживаться и превращаться в индивидуальный и коллективный опыт методологов, которые работают с данными процессами.

Мыследеятельностный язык допускает принципиальный диспараллелизм, несводимость в проработке мыследеятельностных процессов объективирующей и субъективирующей рефлексией. С одной стороны, на схеме мыследеятельности обозначаются процессы, которые могут и должны анализироваться как объективно развертывающаяся реальность, а с другой стороны, они описываются и интерпретируются как интеллектуально-духовные функции.

Возможность использовать одновременно при анализе мыследеятельностных процессов / интеллектуальных функций и объективирующий, и субъективирующий язык создает особый тип гуманитарной стратегии по развертыванию мыследеятельностных представлений. Этот тип стратегий предполагает выращивание и отработку на себе группами методологов целого ряда мыследеятельностных функций при решении определенных практических задач с одновременным выделением данных процессов на схемах.

Можно утверждать, что и проработка системно-мысле- деятельностных представлений является формой выращивания коллективами методологов и игротехников функций на себе при помощи схемы мыследеятельности. А разве различение разума и рассудка, понятия как субъекта мышления, способности суждения, синтетического суждения априори, силы воображения, чистого мышления, практического разума не является таким же набором интеллектуальных функций, выращенных небольшим коллективом из 30—40 немецких интеллектуальных подвижников-визионеров и затем в особой форме оттранслированных мировому сообществу? История процессов создания целой совокупности интеллектуальных функций различными группами интеллектуалов в мировой истории является важнейшим направлением сопоставительного изучения системно-мыследеятельностных представлений и иных способов описания работы сознания, работы с мышлением, пониманием, действием.

Можно, в частности, утверждать, что различение мыслекоммуникативного действия и мыследействовательной коммуникации (обмена пониманиями различных возможностей действия) является очень важным при проведении международных сессий стратегического сценирования, одного из вариантов организационно-деятельностных игр, нацеленных на разработку сценариев действия. В ходе подобных сессий очень важно различить варианты возможных действий, предъявляемых для обсуждения в коммуникации, и сценарий действия, обеспечивающий сдвижку данной ситуации. Выявление возможных действий в коммуникации и определение конкретного действия составляет, на наш взгляд, основу обсуждения целого ряда финансово-правовых и международных контекстов, в частности анализа ситуации мирового финансового кризиса.

Но схема мыследеятельности с самого своего возникновения была связана с практикой проблематизации, реализуемой в организационно-деятельностных играх. Ее появление было связано с выявлением и прорисовкой Г. П. Щедровицким реальности индивидуальных профессиональных мышлений как принципиального ограничения мыслекоммуникации между участниками игровой работы в ходе ОДИ-3[154]. После своего создания схема мыследеятельности становится одним из обязательных элементов методологической технологии управления игрой.

Типомыследеятельностный и типодеятельностный анализ как гуманитарная стратегия

Гуманитарная стратегия конкретизации мыследеятельностных представлений предполагает дифференциацию и различение типомыследеятельностных и типодеятельностных представлений.

К типомыследеятельностным относятся разные типы мышлений, типы мыслекоммуникаций, типы мыследействований, а также предложенные нами пересечения исходных процессов: мыслекоммуникативные мыследействования, мыследейство- вательные мыслекоммуникации и т. д.

К типам деятельности относятся разные типы исследовательской, проектной, изыскательской, конструкторской деятельности, деятельности руководства, организации, управления, деятельности разведки, сценирования, оргпроектирования, прогнозирования, программирования. Эти типы деятельности требуют своей конкретизации на основе системно- мыследеятельностного подхода, предполагающего введение представлений о том, как строится, например, в проектной мыследеятельности проектная мыслекоммуникация, проектное мыследействование, проектное мышление и т. д., какие дисфункции и новые возможности могут возникать в данной проектной мыследеятельности, если, например, функции проектного мышления будет выполнять конструкторское мышление.

Подобные сложные типы пересечений типомыследеятель- ностного и типодеятельностного анализа очень близко подходят к анализу важнейших форм деятельности, таких как труд, учеба, игра, борьба. Например, реализация проектной мыследеятельности на основе конструкторского мышления является особого типа искажением соответствия всех слоев мыследеятельности одному типу деятельности — проектному, когда в системе проектной мыследеятельности осуществляются соотносимые и связанные друг с другом на основе рефлексии и понимания проектное мышление, проектная мыслекоммуникация и проектное мыследействование.

Но подобные (часто специально осуществляемые) искажения как раз характеризуют игровую мыследеятельность. Так, в частности, Г. П. Щедровицкий описывал смысл ОДИ-1 и ОДИ-3, когда необходимо было складывать мыследеятельность программирования, а собравшиеся дизайнеры умели лишь проектировать. Таким образом, проектное мышление в игре использовалось в функции программирующего мышления на основе проблемной мыслекоммуникации, организованной руководителем игры и группами методологов.

Соотношение форм деятельности, типов деятельности и типов мыследеятельности задает одну из основных линий гуманитарной стратегии разработки мыследеятельностных представлений. Безусловно, полное изображение подобных представлений может быть осуществлено только в рамках специально создаваемой энциклопедии «Мыследеятельностные науки и практики». Разработка подобных специальных инструментальных представлений совершенно необходима, потому что непосредственно ответить на вопрос, что представляет собой развертывающаяся перед нами конкретная активность — просто жизнедеятельностное поведение, деятельность, мыследеятельность — невозможно. Для этого надо проводить специальные рассуждения и исследования.

Мыследеятельность и эпистемические единицы

Анализируя и обсуждая корпус мыследеятельностных представлений, мы должны четко зафиксировать, что эти представления конституируются следующими отличающимися друг от друга эпистемическими единицами: схемой мыследеятельности, онтологией мыследеятельности, категорией мыследеятельности, мыследеятельностным универсумом, мыследеятельностью как мировой рамкой, теориями мыследеятельности, системно- мыследеятельностным подходом.

Схема мыследеятельности является схемой-принципом, позволяющим использовать ее и в объектно-онтологической функции, и в организационно-деятельностной, реализационноимплементирующей функции. Данная схема является исходной клеточкой целого класса схем, позволяющих детализировать мыследеятельностные представления: разворачивать процессы мыследеятельности, выделять различные структуры и связи из слоев мыследеятельности, рассматривать происхождение и употребление в мыследеятельности различных организованностей (знаний, схем, знаков, способностей и т. д.), выделять процессы следующего уровня анализа, являющиеся материалом для исходных процессов — мышления, мыслекоммуникации, мыследействования.

Использование данной схемы в виде формы, позволяющей осуществлять проживание определенных процессов и организовывать действие, позволяет артифицировать и оестествлять мыследеятельностные процессы в различных ситуациях методологической работы, а также обнаруживать принципиальную связь между типом реализуемой схемы и формой объектноонтологических представлений.

Онтология мыследеятельности является на настоящий момент предельной онтологией в отличие от предметных и объемлющих онтологий. Она позволяет рассматривать все, проис-

ходящее в ситуации, как развертывающееся внутри процессов мыследеятельности, включая и молитвенно-литургическую мыследеятельность, и процессы богопознания, и процессы познания природы (например, изменение климата), а также политические процессы. ,

Категория мыследеятельности, различаясь с категорий деятельности и жизнедеятельности, позволяет зафиксировать полноту мыследеятельности как единство трех протекающих процессов — мышления, мыслекоммуникации и мыследей- ствования — в функциональных различениях этих процессов друг от друга. При помощи данной категории фиксируется не мыслительная деятельность, не деятельность мышления (как ряд российских философов начинали воспринимать мыследеятельность, справедливо считая, что мышление это не деятельность), а именно странное универсумальное единство трех слоев, взаимно удерживающихся друг относительно друга, но также соотнесенных на основе рефлексии и понимания. Важным категориальным противопоставлением является различение мышления как слоя внутри системы мыследеятельности и методологического мышления, в котором, например, используется схема мыследеятельности, категория мыследеятельности и т. д.

Мыследеятельным универсумом является попытка рассмотреть изменение и формирование в истории различных систем мыследеятельности, различных типов мыследеятельности — разных видов коммуникации, мышления, мыследействования; в том числе и процессы происхождения мышления, языка, сознания. Так, например, обозначенный в гениальных работах В. Н. Топорова, происходящий, по всей видимости, во всех культурах процесс формирования мифологических структур, мифопоэтического сознания на основе ритуального мыследействования требует специального анализа на основе мыследеятельностных представлений и различений, мыслекоммуникации и мыследействования. Процесс генезиса культуры из ритуального жеста точно так же предполагает анализ мыследейство- вательных структур ритуала. В этом случае мыследеятельность начинает выступать как своеобразная мировая рамка, необходимая для анализа процессов культургенеза и антропогенеза.

Теориями мыследеятельности являются частные методологические теории: предметные, полидисциплинарные, комплексные, метапредметные, распредмеченные, в которых ставится задача описать генезис и употребление (использование) в процессах мыследеятельности различных организованностей (знаков, институтов, схем, способностей, компетентностей, знаний и т. д.).

Системно-мыспедеятельностный подход является сложным методологическим средством, особой эпистемической структурой, позволяющей соорганизовывать объектно-онтологические представления о процессах мыследеятельности, связях процессов, организованностей, материалов (в соответствии с категорией системы) и формы задействования, реализации, проживания данных представлений как на основе исторического анализа, так и на основе практических мероприятий — ОДИ, сессий, ситуационных анализов и т. д.

III.