OB УСЛОВНОМ ДОСРОЧНОМ ОСВОБОЖДЕНИИ

Поставив себе задачею за­щищать утвержденный Думою законопроект об условном досрочном освобожде­нии, считаю нужным, прежде всего, коснуться двух об­щих вопросов, затронутых предшествующими ораторами, предлагающими решительно и безусловно отклонить этот законопроект.

Позвольте и мне привести пример. B январе нынешнего года в Авиньоне казнили убийцу, и когда гильотина отру­била ему голову, стоявшие близ эшафота два брата его жертв воскликнули: «Браво!» и «Бис!» B этом восклица­нии потерпевший в своих чувствах средний человек выра­зил свою жажду отмщения. Что же? Должно ли француз­ское законодательство, следуя этому голосу, установить квалифицированную смертную казнь, вбедя четвертование, колесование?

Другой общий вопрос — о первоначальном источнике условного досрочного освобождения. Нам говорят, что та­ковым должна быть административная, а не судебная власть и что такая мера, как введение освобождения арестантов до срока, если даже признать ее целесообразною, должна быть принимаема в порядке управления, т. e. следователь­но, по почину министерства внутренних дел. Этого, оче­видно, и следует ожидать нашим законодательным учреж­дениям. He стану спорить, ибо для меня безразлично, по чьему почину был бы внесен такой закон, но замечу, что, к сожалению,стех пор,как лет десять назад министр внут­ренних дел охотно сложил с себя, а министр юстиции Муравьев еще с большею охотою возложил на плечи себе и своим преемникам тяжкий груз тюремного дела со всею громадною нравственною, материальною и общественною ответственностью за него пред государством и пред лич­ностью человека, тюремные законопроекты должны исхо­дить от министра юстиции. У нас нет никаких указаний или оснований ожидать, чтобы тюремное дело, осложняю­щее самым печальным и ненормальным образом деятель­ность министерства юстиции, было возвращено в свое прежнее состояние. Поэтому мы обязаны рассматривать представление.именко министра юстиции, легшее в основу законопроекта Государственной думы.

Приступая же к рассмотрению законопроекта, я, прежде всего, встречаю возражения против условного освобожде­ния, рассыпанные в остроумной, как всегда, и крайне инте­ресной речи И. О. Корвин-Милевского. B Западной Ев­ропе, говорил он, досрочное освобождение было введено B тюрьмах не тотчас после того, как прекратились в них вар­варские наказания и истязания. И там был долгий период до тех пор, пока пенитенциарная политика не придумала условного освобождения. K чему же спешить и нам, тем более, что наши карательные законы, по сравнению с за­падноевропейскими, страдают опасною для общественного спокойствиямягкостью,котораяувеличивается еще и край­нею снисходительностью присяжных заседателей и вообще суда? K чему усугублять эту слабость репрессии условным освобождением,которое перенесет разлагающееначалорав- нодушия к преступлению и в область исполнения приго­вора? He могу со всем этим согласиться. Переход от вар­варского содержания, которое застал еще в половине XVIII века знаменитый Говард, при котором в наказание арестанта запирали с гниющими трупами и подвергали жестоким истязаниям, прямо к досрочному освобождению был бы немыслимым прыжком: нужна была постепенность в мерах улучшения. Эволюция тюремного дела соверша­лась годами, и то же самое было и у нас. Между совре­менной тюрьмой, допускающей условное освобождение, и той, которую нашли в России в двадцатых годах прошлого столетия квакеры и доктор Гааз, — целый ряд ступеней улучшения. И по вопросу о слабой репрессии мне прихо- •дится скрестить шпаги с уважаемым И. О. Корзин-Милев- ским. Ныне оставлена мысль, что уголовную кару можно применять на одну общую мерку, считая, что преступное деяние есть результат преступной воли отдельного чело­века, развившего ее в себе, совершенно независимо от всего, с чем он соприкасается в жизни и чем эта жизнь влияет на него. Так уединенно от жизни и отвлеченно его брать нельзя, не рискуя совершить великую несправедливость. Преступлениеесть проявление того,что представителиуго- ловной политики называют преступным состоянием.

Затем идут нападки на суд. Присяжных заседателей обвиняют в слабости. И действительно, иногда некоторые мягкие приговоры вызывают недоумение в тех, кто не был сам при разборе дела и пред кем не прошли те, подчас почти неуловимые, обстоятельства и оттенки, которыми вы­звано снисходительное отношение к подсудимому, рассмат­риваемому в сЪязи со всем окружавшим его и с теми об? стоятельствами дела, между, которыми главным является он сам со всеми своими индивидуальными свойствами. A потом не надо забывать, что в преступлении, подлежа­щем рассмотрению суда, заключается и статика, и дина­мика. Статика — это совершенное деяние и назначенное за него наказание, а динамика — это применение и воздей­ствие наказания. Ho о каком воздействии наказания можно говоритьпринастоящем культурном уровнеобщества?Воз- действие возмездия? Однако возмездие повсюду отвер­гается по отсутствию нравственных основ для него. Воздей­ствие устрашения? Ho оно существует не только в самых исключительных случаях и вынуждено прятаться от взо­ров устрашаемых. Остается воздействие исправления, для которого в области динамики н/жен ряд активных мер. K ним совершенно справедливо министр юстиции относит условное досрочное освобождение, которое является силь? ным рычагом для исправления. Внутренние побуждения и сокровенные чувства отбывающего наказание нам недо­ступны. Ho если трудом и бодрым соблюдением порядка он знаменует своё пребывание в тюрьме, то мы можем ска­зать, что он стал на путь исправления, на котором при­вычка всегда играет большую роль.

«Зачем вам условное освобождение? — говорят нам, — вместо него может быть помилование». Ho, господа, ус­ловное освобождение и помилование суть понятия, стоя­щие на разных плоскостях, и их смешивать невозможно. Условное освобождение есть своего рода право арестанта, добываемое таким поведением, которое дает уверенность в будущем добропорядочном образе его жизни. Оно тре­бует взаимодействия и арестанта, и тех лиц или учрежде- юий, которые прикосновенны к тюремному делу и которым принадлежит почин в вопросе о досрочном освобождении. Оно есть осуществление раз установленного нормального, а не чрезвычайного порядка вещей. Совсем не то — поми­лование. Это — акт великого милосердия, обыкновенно го­раздо более широкий, источником которого является не поведение арестанта, а милость, о которой предстатель­ствует голос сердца. Это — прощение, давая которое в исключительных случаях, монарх проявляет радостную по­беду великодушия над горькою судьбою нарушителя за­кона. Иедаром Пушкин, рисуя ликование Петра, говорит про него: «И прощение торжествует, как победу над вра­гом». A для прощения нужен почин молящего о проще­нии, или его близких, или, наконец, суда, а все это из за­кона об условном освобождении устраняется.

Есть, однако, и другой важный вопрос — о применении условного освобождения на практике. Наша тюрьма, го­ворят нам, исключает всякую возможность наблюдения за арестантами и оценки их поведения; это адский котел, в котором кипят все без разбора в общей порче, насилии и разврате. У нас, говорят нам далее, арестанты сидят в тюрьме, как сельди в бочонке, причем о достоинствах каж­дой селедки можно судить, лишь вытащив ее из бочонка, а не доверяя тому, в руках которого находится весь бочо-- нок. При таких условиях все сводится к аттестации со стороны надзирателя, а это откроет широкое по­прище к аттестации за деньги и внесет новую язву в тюремную жизнь. Нет ли, однако, во всем этом большого преувеличения? Проект закона рассчитан не на одну на­стоящую минуту, а на долгие годы дальнейшего развития. He спорю, что в последние годы были большие беспорядки в некоторых тюрьмах. Смута и обоюдные насилия вторг­лись и за тюремную ограду, причинили немало поврежде­ний и вызвали много человеческих жертв ввихремрачного ожесточения. Ho это было далеко не везде, и буря, по-ви- димому, уже промчалась. Притом же такие явления бывают и на Западе в совершенно спокойное время. He далее, как полтора года назад в обширной одиночной тюрьме, недалеко от Милана, произошло восстание с убий­ствами и овладением тюрьмою, для осады которой при­шлось посылать целую бригаду. Подобный же случай был несколько лет назад на юге Фравции в окрестностях Мар­селя. Отдельные случаи в смутное время не могут служить характеристикой русской тюрьмы, и относиться к ней с безнадежным скептицизмом нет оснований. He надо за­бывать, что в России 36 арестантских исправительных отделений и 715 тюремных замков. Уже по этому одному, говоря о русской тюрьме, необходимо иметь в виду именно цельную бочку с сельдями, а не вытаскивать случайно испорченных сельдей для того, чтобы забраковать всю бочку. He смущает меня и аттестация надзирателя. По проекту не с нее начинается возбуждение вопроса о дос­рочном освобождении. Оно исходит от лиц высшего тю­ремного персонала и членов патроната и отделения попе­чительного о тюрьмах общества, и если аттестация надзи­рателя и найдет себе место, что будет весьма естественно, то она всегда и во всяком случае будет подлежать тща­тельной проверке целого совещания и затем судебного учреждения. He слишком ли многих лиц, в числе которых будут находиться судьи, священник, врач и учитель, при­дется, по выражению одного из ораторов, подмазать аре­станту? He слишком ли дорого это обойдется ему за одну четверть неотбытого срока в заключении? Нет! Предпо­ложения о роли подкупа в этом деле надо оувергнуть, как плод пугливого воображевия. Напротив, следует с упова­нием взглянуть вперед и притом на основании минувшего опыта. Действительно, патронатов у нас мало, а отделе­ния попечительного о тюрьмах общества значатся лишь на бумаге, и это весьма понятно, так как вся деятельность их свелась к роли передаточной инстанции материальных средств для содержания арестантов. Когда я, будучи това­рищем прокурора в Харькове, настоял у одного исправ­ника Hu собрании комитета и он это с видимою неохотою исполнил, то все-таки заседание не состоялось, так как в него явились только он да я. Правительство уже сознало узкость задач отделений и, преобразовав в С.-Петербурге и Москве тюремные комитеты в тюремно-благотворитель­ные общества, указало им, как одну из главных целей, на попечение об освобождаемыхиз-подстражи, т. e. на задачу патроната. Ha этом пути не надо останавливаться, и рас­ширение задач отделений, а также настойчивое требование активной деятельности со стороны их официальных членов должно составить обязанность правительства, которое, внося чрез министра юстиции проект условного досрочного освобождения, тем самым принимает на себя выработку и мер к его действительному осуществлению в жизии. Надо с доверием относиться к общественным силам и ставить им живые цели, тогда оживится и их деятельность. Наше об­щество склонно впадать в апатию и разочарование, но это, по большей части, бывает связано с теми моментами, когда ясные цели затемняются и по дороге к ним воздвигается недоверие и стелется туман равнодушия. Ho когда эти цели указаны ясно и призыв стремиться к ним сделан ис­кренно, то общество сумеет на них ответить с пользою для дела. Когда Александр II совершил незабвенноеделоосво- бождения крестьян, по его призыву, как пред сказочным русским героем «как лист перед травой», из бесплодной, по-видимому, почвы выросли мировые посредники первого призыва. To же случилось с появлением мировых судей, прокуроров и адвокатов. Явились ясные цели, и вдруг сразу проявились и дарования и горячая любовь к своему делу, задачи которого ярко блистали на горизонте. To же в соответствующем размере может произойти и здесь. Утвердив проект думы, создайте цель и возможность ре­ального осуществления для душевной потребности поддер­жать на распутье пред тюремными воротами тех, кого наш народ привык называть «несчастными». Люди для этого найдутся, как они нашлись в свое время для судебной, го­родской и земской реформы. Позвольте мне закончитьпри- мером, заимствованным из того же источника, откуда его взял И. О. Корвин-Милевский, полагающий, что новый закон откроет новое поприще для Сквозника-Дмуханов- ского и Держиморды. Припомним обращение этого Сквоз* ника-Дмухановского с «аршинниками» и «самоварниками», которые могли быть и членами дореформенной градской думы. Я спрошу вас, возможно ли представить себе подоб­ное отношение к гласным думы по действующему Городо­вому положению? Иные цели, более широкие задачи, — и явились другие люди. Пускай же этот проект, ставящий такие задачи в области уголовной политики, встретит ваше сочувствие, господа!

По отношению к условному освобождению B том виде, как оно нам предлагается, крепостъ составляет какой-то перерыв, какую-то выпавшую ступень в лестнице наказа­ний. Ha содержащихся в ней не распространяется услов­ное освобождение, так как будто бы custodia honesta [79] на­значается за преступления, в которых нет ничего позор­ного, но наказания за которые, вместе с тем, не допускают мысли об исправлении виновного, а имеют целью лишь его устрашение. Прежде всего надо заметить, что мнение о бе­зусловном отсутствии позорного элемента в деяниях, обла­гаемых крепостью, не верно: по действующему Уложению о наказаниях это «почетное заключение» назначается за такие непочетные деяния, как истязание и жестокости при отправлении должности (ст. 345), корыстный подлог (ст. 362), неправильное решение дела и усиление наказа­ния или уменьшение его, допущенные судьями или чинами полиции из корыстных или личных видов или с целью мщения (статьи 366, 367, 368, 458), корыстная выдача подложного паспорта (статьи 978, 979), умышленная утай­ка чиновниками чужих писем и т. д. Так же неверна и мысль о невозможности исправления заключенного в кре­пость, т. e. о возникновении у него желания подчиниться общественному порядку и охраняющему его закону и с этою решимостью начать новую жизнь. Как боевой довод здесь обыкновенно выдвигают дуэль. Дуэлянту не в чем исправляться; если вопрос о его оскорбленной чести снова возникнет, он опять, для восстановления ее, выйдет на по­единок. Ho нередко на дуэль выходят люди, с тоскою и отвращением склоняющие выю под тяжкое ярмо общественного предрассудка; выходят также и бреттеры, надменно и самоуверенно желающие путем кровопролития доказать, что nemo me impune lacessit h Ho разве для тех и других невозможны раскаяние или нравственное перерож­дение, когда пройдет робость перед общественным мне­нием или замолчит голос мстительного чувства или оскорб­ленного самолюбия? Наше новое Уголовное уложевие назначает, между прочим, крепость и за убийства под влия­нием сильного душевного волнения, вызванного противо­законным насилием над личностью или тяжким оскорбле­нием со стороны потерпевшего, а также за убийство при превышении необходимой обороны (статьи 458, 459). Ha возможность раскаяния в гораздо более резком случае ука­зывает даже и наша комиссия законодательных предполо­жений, несмотря на то, что она считает недопустимым рас­пространение условного освобождения на содержащихся в крепости. «Поджог, — говорит она, — весьма часто совер­шаемый из побуждения мести и злобы или под влиянием душевных волнений, как указывает судебная практика, не­редко приводит осужденных к чистосердечному раскаянию в своей вине». Каким же образом возможно отрицать то, что пред лицом, внесшим в противодействие насилию мсти­тельное и гневное чувство, не предстанет в уединении за­точения в крепости высокое начало христианского терпе­ния и душевная боль при мысли о содеянном лишении жизни своего ближнего? И еще сильнее может это чув­ство развиться при обыкновенной замене крепости тюрь­мою, когда придетсятакилииначесталкиваться с простым русским человеком. Вспомните ту глубину христианского смирения, которую вынес из каторги Достоевский! Про­тоиерей Горчаков в теплых словах изобразил нам в по­следнем заседании, как под корой невежества и неразуме- ния, приведшего к преступлению, теплится в душе про­стого русского человека искра божия, способная, при бла­гоприятных условиях, разгореться в очистительный душев­ный пожар. K значительному количеству тюремных си­дельцев применимы слова Montesquieu: «Le peuple est hon- nete dans ses gouts sans l etre dans ses moeurs»[80]. Сознание греха и чувство стыда пред своим преступным деянием, почти совсем утраченные во многих из нашего полуобра­зованного общества, еще живут в большинстве простых русских людей. C этой точки зрения возможно ли отри­цать, например, строгое самоосуждение приговоренного в крепость по новому Уложению (ст. 73) за богохуление C целью соблазна, когда в уединении пред ним, из того или другого источника, прозвучат великие евангельские слова: «Аще кто соблазнит единого из малых сих...», и «Нельзя соблазну не придти в мир, но горе тому, через кого он приходит».

Посмотрим затем на участие в смуте и на преступления против порядка управления, за которые предоставляется суду назначать альтернативно крепость или тюрьму и крепость или исправительный дом. Таких случаев по но­вому Уложению восемь и, рассматривая их по сравнению с теми, где назначается исключительно исправительный дом и где, следовательно, применяется условное освобо­ждение, мы никак не придем к пониманию, почему в одном случае оно допустимо, а в другом недопустимо. Например, ст. 125 Уложения дае^ право заточить в крепость и, следо­вательно, лишить возможности условного освобождения виновного в участии в сообществе, имеющем целью возбу­дить к неповиновению власти или закону, посеять вражду между отдельными частями или классами населения или между хозяевами и рабочими и т. д. A между тем, пере­шедший от таких целей к их практическому осуществлению в виде участия в скопище, учинившем общими силами на­силие над личностью, похищение или повреждение иму­щества с употреблениеморужияизрелигиозной, племеюной или сословной вражды или из экономических отноше­ний, согласно ст. 122 того же Уложения может быть услов­но освобожден. Почему, например, виновный в дерзких словах о монархе, однако без цели возбудить неуважениек его особе, т. e., как надо думать, читая эту, не совсем по­нятную статью нового производства, виновный в необду­манной и непозволительной болтовне, в которой, вероятно, он не раз раскается, сидявкрепости(ст. 103), научившись управлять споими словами, не может быть условно осво­божден при уверенности тюремного начальства в его даль­нейшем добропорядочном поведении, а виновный (ст. 499) в лишении свободы и заключении, опасном для жизьзи и сопровождаемом мучениями, кого-либо из чинов кара­ула, охраняющего священную особу монарха, может воспользоваться условным освобождением. Наконец, по­звольте обратить ваше внимание на то, что по ст. 124 Уго­ловного уложения не может воспользоваться условным ос­вобождением виновный в сообществе, заведомо запрещен­ном в установленном порядке. По этой статье состоялось в последнее время много приговоров. Ho вспомним недавно пережитые нами тяжелые дни, когда и жизнь и законода­тельство находились в лихорадочном состоянии, когда про­возглашение «свобод» не было связано, к сожалению, с об­народованием законов, определяющих условия и способы осуществления этих свобод; когда в заразительном угаре, вихре и тумане смуты взаимному гипнозу относительно дозволенного и недозволенного поддавались люди не толь­ко молодые, неопытные и восприимчивые KO всяким влия­ниям, но и люди более зрелого возраста, иногда и те, ко­торых в одной из своих речей министр финансов назвал «людьми 20 числа» и которые составляли, так сказать, подпору тому самому порядку, против которого они, в своем увлечении, действовали. Ho тревожное время крас­ных флагов проходит или прошло. B молодом поколении проснулась жажда знания. Оно, по наблюдениям предста­вителей ученого сословия, горячо относится к университет­ским занятиям. Среди посаженных в тюрьмы вместо крепости, по ст. 124 Уложения,несомненно,могутбытьюно- ши, у которых вдали от посторонних внушений и в прину­дительном лишении свободы не может не явиться созна­ние, что для строительства лучшего будущего необходим труд над материалом знания, а не шум или красные зна­мена, не развязное и огульное отрицание вчерашнего двя и отсутствие ясного представления о завтрашнем дне. A если к этому сознанию присоединяется, быть может, мысль, что есть страдающие мать и отец, что есть близкие, которых надо поддерживать и помогать им трудом, то должно явиться жадное желание наверстать потерянное для учения время и для этого подчиниться государствен­ному порядку. Ho в досрочном освобождении им отказы­вается, а между тем, например, лжесвидетелям всех видов, похитителям детей для нищенства или безнравственных целей, ворующим во время общественных бедствий,членам шайки, орудующей ночью с оружием в руках для кражи, растлителям маленьких детей или сводникам жены и род­ной дочери дается по новому закону возможность услов­ного освобождения! Я не вижу в этом ни справедливости, ни последовательности, так же, как не вижу этого и в от­нятии условного освобождения от людей, осужденных по действующему Уложению о наказаниях за разные виды превышения власти, как будто человек, иногда весьма не­молодой, вроде, например, некоторых из подлежавших суду земских начальников, облеченный неожиданною и не­привычною властью, не может отрезветь от вина власти, бросившегося ему в голову, и искренно пожелать дальней­шим поведением доказать, что служебное положение его ,связано со строгими обязанностями и выдержкой по отно­шению к себе и к окружающим. Такое лишение права на досрочное освобождение противоречило бы п. 10 высочай­ше утвержденного мнения Государственного совета о вве­дении в действие Уголовного уложения, по которому лиц, приговоренных к крепости, разрешается принимать на го­сударственную службу, а приговоренных к исправитель­ному дому не разрешается, что знаменует собою призна­ние государственною властью возможности такого исправ­ления человека, сидевшего в крепости за преступления против государственного порядка, что его можно призвать на службу этому же самому порядку. B заключение я дол­жен заметить, что мне укажут на преступления, караемые ссылкой на поселение, по которым, согласно ст. 53 Уголов­ного уложения, существует переход к заточению в кре­пость. Что же из этого? Заточение может быть назначено до шести лет и, конечно, в важных случаях, караемых по­селением, и назначается. Ужели, однако, и в этих случаях четыре с половиной года заключения при удостоверении начальством тюрьмы и признанной судом готовности за­ключенного вести «добропорядочный образ жизни» не должны давать возможности применить условное освобо­ждение? И вот, я думаю, что, отвергая распространение условного освобождения на заключение в крепости, на практике замевяемое тюрьмою, мы будем держаться внешнего признака и ставить разрешение вопроса в зависи­мости не от деяния, а от здания, считая, что исправление возможно только в пределах острога с традиционными башнями, а не за крепостной оградой, которая в действи­тельности в огромном большинстве случаев осужденного и не окружает. He будет ли это обращением custodia honesta в privilegium odiosum[81]? Господа! Знаменитый исто­рик и государственный муж Франции Тьер говорил, что наибольшей ошибкой в управлении является непоследова­тельность. Мы бывали свидетелями такой непоследователь­ности в весьма важных мероприятиях и видели ее горькие плоды. Ho непоследовательность в действиях исполнитель­ной власти менее вредна, чем в действиях власти законода­тельной. Первая, очутившись между двумя взаимно про­тивоположными решениями, может безотлагательно найти равнодействующую. Ho вторая «ходит осторожно и по­дозрительно глядит» и не должна быть склонна к поспеш­ным переменам своего строительства. Вот почему было бы желательно, чтобы Государственный совет, установляя по­нятие об условном досрочном освобождении, был после­дователен, и, признав известный принцип, проводил его до конца, не смущаемый временными, преходящими сообра­жениями.