§ 1. СУЩНОСТЬ И СОДЕРЖАНИЕ ПРОСВЕЩЕННОГО АБСОЛЮТИЗМА

Удивительно, но царствование Анны, несмотря на крайне не­гативные оценки, было отмечено и многими благостными для народа явлениями: Россия не воевала, в стране не вводились но­вые налоги, не было и народных волнений.

Однако многие характеризуют состояние России того време­ни как застойное. Ha фоне утопавшей в роскоши столице, кото­РУю иностранцы называли «страной Фей», существовала пятна­ДЦатимиллионная недоимка, равнявшаяся двухлетнему государ­ственному доходу. Из 8 миллионов 6,5 поглощались армией и флотом и только 1,5 миллиона направлялись на удовлетворение

остальных нужд и потребностей государства. Торговля и про­мышленность находились в глубоком упадке.[706]

B первые месяцы своего царствования Анна Иоанновна про­являла интерес к управлению государством, ежедневно занима­лась разбором бумаг и принимала политические решения. B даль­нейшем же она почти не касалась дел, но оживлялась, если какое- либо дело напоминало ей о лицах или событиях 1730 г. Анна бы­ла злопамятна, по существу, она посвятила все свое царствование большому и длительному расследованию обстоятельств избрания ее на российский трон. Bce5 кто принимал участие в этом собы­тии, в той или иной степени пострадали, те же, кто избежал гнева императрицы, прожили это царствование в страхе.

Освоившись с новой ролью и убедившись в прочности своего положения, она стала предаваться лености и пустым забавам. B лучших старинных дворцовых традициях императрица окружила себя шутами и уродами, среди которых, помимо профессионалов, были и люди знатного происхождения.[707] Расточительность двора не знала границ: почти постоянно устраивались праздники, пиры и увеселения, тратились огромные средства на наряды и драго­ценности.

Ha волне критики против засилия иностранцев в рядах выс­шего управления возникает оригинальный «генеральный проект» А. П. Волынского, представлявший собой краткий очерк русской истории, обозрение деятельности высших государственных учре­ждений и соображения об армии, шляхетстве, купечестве, суде» экономии. Идеал, к которому сводились мечты А. П. Волын­ского, — освобождение русского народа от иноземного влияния путем широкого просвещения шляхетства и духовенства и подъ' ема самостоятельного торгово-промышленного купечества. А. П. Волынский не видел необходимости в изменении политиче­ского строя России, он был сторонником самодержавия, однако стоял за поднятие общественной самодеятельности, расширение влияния дворянства на дела государства, пробуждение нацио­нального чувства. Господство немцев представлялось ему страш­ным тормозом для достижения всех сформулированных им целей. Из уст А. П. Волынского и его собеседников все чаще звучали желчные, едкие замечания в адрес лиц, стоявших у власти, и пре­жде всего против самого Бирона. B результате появилась роковая мысль о перевороте в пользу дочери Петра, Елизаветы, и прави­тельства, более приверженного русским традициям, чем прави­тельство Анны.5

Самое любопытное в этой истории то, что А. П. Волынцев был представителем высшего управленческого класса. Он служил с 1711 г., занимал множество ответственных постов, последняя его должность — кабинет-министр. Кроме того, хотя А. П. Во­лынцев и председательствовал на суде над Д. М. Голицыным и завершил тем самым политическую карьеру этого выдающегося реформатора, однако позаимствовал многие из его идей, да и не преминул воспользоваться знаменитой библиотекой Д.М.Голи- Цына.6

Таким образом, именно пестрота социального и национально­го состава высшего класса7 стала причиной общественных бро­жений, конфликтов, споров и переворотов.[708]

А.

Суд над Д. М. Голицыным закончилоя в начале 1737 r. вынесением мертного приговора, который был замѳнвн заточением в Шлиссѳльбургской рѳпости, гдеД. М. Голицын и умер спустя три месяца, деп соЦиальном ооставе служилого дворянства того времени можно вы- двинТЬ гр7ппы: старинную боярскую энать; пожалованное дворянотво, вы- иликШвѲСЯ В ПОСЛѲДНИѲ Десятилетия по воле случая, из-за личных качеств Полу Э°СТИ К царским особам; заезжих иностранцев и рядовое шляхетство, чин ВШИХ дворянство путем последовательного прохождения различных овных степеней в соответствии о «Табелем о рангах». Понятно, что вое

Анна Иоанновна умерла внезапно (17 октября 1740 г.) и за­вещание, подготовленное Э. И. Бироном, успела подписать прак­тически накануне своей кончины. Согласно этому документу,

Э. И. Бирон становился регентом при младенце Иоанне Антоно­виче[709] и ему передавались в управление все внутренние и внешние государственные дела до достижения Иоанном Антоновичем 17-летнего возраста. Однако именно регентством закончилась карьера Э. И. Бирона, который был, по-видимому, не без основа­ния обвинен в классическом казнокрадстве, смещен Б. К. Ми- нихом и отправлен в бессрочную ссылку.[710] Регентшей при импе­раторе Иоанне Антоновиче была провозглашена его мать Анна Леопольдовна.

25 ноября 1741 г. Елизавета Петровна при участии П. И. и А. И. Шуваловых, М. И. Воронцова, И. Г. Лестока, силами трех­сот гвардейцев Преображенского полка совершила бескровный переворот.[711] Гвардия, став самостоятельной силой, легко и yc- пешно решает четвертое за последние 16 лет дело первостепен­ной государственной важности. Теперь никаких разговоров о зем­ских соборах, сенатах и верховных тайных советах не ведется: чтобы стать российским императором, необходима лишь под­держка гвардии.[712] Манифест о воцарении Елизаветы подтверждал изменившееся положение гвардии, он прямо указывал, что «Ели­завета вступила на родительский престол “по единогласному прошению наших верных подданных”, а наипаче и особливо лейб-гвардии наших полков».[713]

Совершенно поразительным является полное равнодушие народа к происходящему.

Однако каждый из переворотов возносит какую-то служилую группу наверх и, напротив, какая-то дворянская партия отправля­ется в ссылку.[714]

Петр I не готовил из своей дочери императрицу, он стремился выдать ее замуж за какого-нибудь европейского принца, поэтому Елизавета изучала иностранные языки и светское обхождение, но отнюдь не законы и принципы управления государством. Поэто­му ее правление ничем особенным от предыдущих женских не отличалось: то же отсутствие настоящих государственных деяте­лей, те же интриги и борьба за власть и влияние. А. П. Волынцев называл Елизавету ветреницей, и после воцарения она стала вет­реницей на троне. Теперь она в полной мере отдалась страстям и удовольствиям.[715] Красота императрицы, ее постоянная готовность заменить государственные дела развлечениями, ее изобретатель­ность относительно разнообразных увеселений, роскошь, расто­чительность и страсть к нарядам[716] стали нарицательными поня­тиями.[717] Лучшее и часто единственное время, когда Елизавета могла спокойно выслушать доклады чиновников, было время ее утреннего туалета. B период с 1742 по 1754 г. она лишь 11 раз посещала высшее правительственное учреждение— Сенат, при этом с 1744 до 1754 г. она не была на его заседаниях ни разу. Ле­нивая и беспечная, Елизавета неделями и месяцами оставляла бумаги[718] без подписи и решения.[719] Она не проявляла интереса к законотворческой деятельности,[720] у нее вообще отсутствовала какая-либо система взглядов на внутреннюю и внешнюю полити­ку.

B подтверждение этого можно привести следующие доводы. Идеалом Елизаветы был петровский порядок, однако понимала она его чрезвычайно своеобразно. При вступлении на престол Елизавета отменила Кабинет и восстановила Сенат в том составе и значении, какие он имел при Петре. Однако полностью восстановить формы петровского управления Елизавете не удалось; елизаветинский Сенат представлял собой любопытнейшее явление. Он снова стал высшим органом управления в государстве, но, в отличие от петровского,22 Сенат при Елизавете казался даже законодательным учреждением. По словам Екатерины II, «Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных, а он часто издавал законы, раздавал чины и достоинства, деньги, деревни, одним словом, почти все и утеснял прочие судебные места в их законах и преимуществах». Такое изменение положения Сената дало основание Екатерине, намекаЯ на Елизавету, утверждать, что причиной тому «неприлежание к делам некоторых моих предков, а более случайных при них лю­дей пристрастие». Таким образом, правление Елизаветы можно назвать управлением важнейших сановников, собранных в Сенат. Это подтверждает и исследование деятельности Сената в 1741— l'6l гг., когда этот орган управлял всем государством, и его указы часто являлись, в сущности, законодательными актами.23

И все-таки это время С. М. Соловьев назвал подготовитель­ным для будущего блестящего правления Екатерины. Почему? фавление Елизаветы дало начало просвещенному абсолютизму в

°°о6ѳнности военной формы, требования к женским платьям и украшениям и

^См.: Павленко H. И. Вокругтрона. С. 808-610. был т ПОМНЮ' ЧТ0 Сенат при Петре не имѳл законодательной функции, а ™лько административно-судебным органом, завод i" Платонов С. Ф. Полный куро лекций по русской истории. Петро-

России, сочетая в себе «русское содержание[721] и окраску во фран­цузском духе,[722] наложенную на это содержание».[723] Наблюдалось общее смягчение нравов.

Правительство Елизаветы сделало многое для развития науки и образования. Академия наук стала не только ученым, но и учебным заведением. Русские начали теснить немецких академи­ков. Появляется Университет как собрание учащих и учащихся людей и гимназия. Правительство патронирует и другие учебные заведения: Сухопутный шляхетский корпус, Артиллерийскую школу, школы при коллегиях ■—- и открывает новые. B 1754 г. Университет и две гимназии были учреждены в Москве. Наконец, следует упомянуть еще об одном характерном для царствования Елизаветы, но относительно новом для России явлении, развитие которого в будущем окажет колоссальное влияние на продвиже­ние конституционных идей. Речь идет о масонах, которые, впер­вые появившись в России еще при Петре, во времена Елизаветы «получили под собой твердую почву и укрепились в русском обществе».[727]

Сквозь масонскую мистику и обскурантизм уже тогда проби­вались ростки гуманности, идеи прав и свобод человека, равенст­ва всех людей, независимо от их вероисповедания, состояния и национальности. Русское масонство того времени не было, как принято считать, явлением, совершенно вредным и опасным для общества, однако несло в себе явную угрозу государству. B Рос­сии оно стало достаточно распространенным движением, к кото­рому в будущем примкнет самая образованная часть общества. Сначала это будет определенной формой тихого протеста дворян, не готовых к радикальной критике государственной практики управления, но уже тяготившихся бесправием и самодержавной действительностью, косностью православия; затем масонство ляжет в основу движения декабристов и западников.

Существенным для нашего разговора является и то, что в царствование Елизаветы немецкое влияние стало заменяться французским. B это время западноевропейская интеллигенция начинала увлекаться французской философией, даже некоторые европейские правительства руководствовались ее идеями. Это была философия рационализма, натурализма и материализма, поражавшая религиозные чувства и убеждавшая своих последо­вателей в несправедливости существовавшего общественного строя. Многие из французских философов отвергали христианст­во, проповедуя деизм (Вольтер), или признавали за ним только политическое (Монтескье) и нравственное (Pycco) значение, не признавая вполне его догматического учения, отрицали веру в чудеса, откровение, божественность Христа. He признавая ниче­го, кроме материи и ее движения (Гольбах и др.), вместо христи­анской морали, основанной на любви и самоотвержении, они про­поведовали или себялюбие (Гельвеций) с чувственными наслаждениями (Ла-Метри), или деятельность, согласную с при­родой человека (Руссо). Французская философия зло осмеивала духовенство, считая его невежественным сословием, препятст­вующим успехам цивилизации, и монашество, с его подвигами воздержания. Громко звучало требование полной терпнмости для всякого рода религий. Видимо, многие масонские идеи имели французское философское обоснование.

Надо сказать, что в России, как и в Западной Европе, эта фи­лософия была достаточно известна. B царствование Елизаветы Петровны возникло целое поколение ее почитателей. K ним пр№ надлежали такие высокопоставленные персоны, как граф

М. И. Воронцов,[728] И. И. Шувалов,[729] княгиня E. Дашкова[730] и суп­руга наследника престола Екатерина Алексеевна. Однако ни Ели­завета, ни Петр Ш не сочувствовали этой философии[731]

C неожиданной смерти Елизаветы Петровны, последовавшей 24 декабря 1761 г.,[732] начиналась во многом подготовленная пре­дыдущим правлением Екатерининская эпоха, однако открывал ее Петр Ш.

Надо сказать, что одной из главных проблем, постоянно му­чивших Елизавету, была проблема престолонаследия. He имея собственных детей,[733] по крайней мере законных, императрица загодя выписала из Киля своего племянника, наследника петров­ской линии династии Романовых, который при крещении[734] полу­чил имя Петра Федоровича.[735] Он производил не самое благопри­ятное впечатление: был тщедушен и выглядел болезненным. Даже Елизавету, которая сама не блистала образованностью,[736] поразила его умственная запущенность. B оправдание молодого человека напомним, что Карл-Петр-Ульрих рано потерял отца, еще раньше мать, а с ее смертью среди его воспитателей не нашлось ни одно­го человека, который бы с любовью отзывался о России. Надо сказать и то, что после воцарения Анны Иоанновны Кильский двор потерял надежду на русский трон и стал усиленно готовить Карла-Петра для Швеции: мальчик изучал шведский язык, его воспитывали в строгих лютеранских традициях. Таким образом, подобное воспитание Петра быяо не его виной, а скорее бедой Елизаветы, которая получила наследника, требовавшего чрезвы­чайно серьезного обучения не только вопросам управления, но и языку, православию и истории своей новой родины. Однако главным для Елизаветы было продолжение династий, и императ­рица озаботилась поисками невесты для Петра Федоровича. Вы­бор пал на ангальт-цербстский двор, где подрастала будущая суп­руга Петра София Фредерика Августа. Интерес к этому делу проявил и прусский король Фридрих II, который в письме к Ели­завете дал блестящую характеристику невесте, обратив внимание на то, что, несмотря на юный возраст, она «одарена отличными

■ 42 '

качествами ума и сердца».

Прусский король был совершенно прав — невеста понрави­лась Елизавете, и 28 июня 1744 г. София Фредерика Августа, при­няв православие, получила имя Екатерина Алексеевна, а яа следующий день была обручена с Петром Федоровичем. Однако чем ближе наступал день свадьбы,43 тем мрачнее становилась невеста, да и наблюдательные царедворцы ясно видели, что мо­лодые имеют мало точек для душевного соприкосновения. Елиза­вета, для которой были очевидны странности наследника, все больше сомневалась в его способности управлять страной44 и то­ропила события: от этого брака ей нужен был мальчик, наследник русского престола.45 Однако именно это страстное желание Ели­заветы великая княжна никак не могла осуществить.

Кроме того, и это было совершенно удивительно, Екатерину не интересовали ни светская жизнь, ни развлечения, напротив, онадо изнеможения изучаларусский язык, православие, историю, культуру и традиции русского народа. Среди придворных она искала популярности, находя для каждого ласковое слово или оказывая помощь. Она хотела научиться думать и поступать как русская, она хотела стать русской. Уже тогда ее интересовали Умные книги, а ее саму называли маленьким философом. Нелю­бимая и, по существу, брошенная мужем, Екатерина читала и за­нималась самообразованием, именно в годы между свадьбой и рождением Павла Екатерина приобрела тот либеральный фило­софский образ мыслей, который впоследствии поражал современ­ников.

43 Свадьба состоялась 25 августа 1745 г.; Петру s это время было 17, а Екатерине 16 лет.

Странности Петра, которые выражались в медленном взрослении и ристрастии к детским забавам (С. М. Соловьев пишет, что Петр обнаружи­вав ВС6 лризнаки остановившегося духовного развития, являлся взрослым кммиНК°М^’ гримаоничаныо, склонности к вину и общению о людьми недале- ми, грубостью о окружающими и женой, несдержанностью. Наконец, и это ризнавали многие, Петр был презираем народом, в отличие от Екатерины, ны°^ю любили и жалели. 06 этом есть свидетельства в дневнике Екатѳри- ны іІДѴ В письмах самой Елизаветы (см.: Записки императрицы Екатѳри- 2) и ^0O; Брукнер А. 1)Жиэнь Петра Ill до восшествия на престол; 199б7°РИЯ ЕкаТерины п- м- 1ЭѲ6- Т. 1; Шильдѳр H. К. Император Павел I. М.,

горопи^В^ОТВИТепьно’ накануне кончины Елизаветы и вскоре после этого по имела ХОДИЛ' ничам> правда, не подтвержденный слух, что императрица Рвгент На^ерѳние лишить Петра Федоровича трона, передав его Павлу, а эьівалнмДвЛаТЬ ЕкетарйнУ- ®ТУ мь|сль еще при жизни Елизаветы выска- QoSe_ Панин, имея желание предложить учредить Государственный о явной целью — ограничить самодержавие.

24 сентября 1754 r. Екатерина родила сына, которого нарекли Павлом, после чего уставшая от ожидания наследника императ­рица, посчитав, что дело сделано,[737] охладела к молодой чете. A Екатерина между тем постепенно пришла к мысли, что если не вмешиваться в развитие событий, то ей не будет места на троне, который наследует ее муж, поэтому уже в 1756 г. она начала вы­нашивать идею переворота, и примером в этом служила сама Елизавета. Екатерина изучает историю Западной Европы, иссле­дует события 1741 г.; многие не без основания считали, что спор между Петром и Екатериной за трон начался еще при жизни Ели­заветы.

Воцарение Петра Ш прошло спокойно, хотя большинство мрачно встретило новое царствование. Двор оказался не готов к смене монарха, и против Петра не раздалось ни одного голоса. Меры безопасности все же были приняты: за 24 часа до кончины Елизаветы гвардия была поставлена под ружье, улицы патрули­ровали солдаты, кабаки были закрыты, охрана дворца усилена.

Петр вступил на престол 25 декабря 1761 г., а уже 17 января 1762 г. в Сенате подписал указ о возвращении опальных вельмож прошедшего царствования. Начав свою деятельность с амнистии и возвращения из ссылки Б. К. Миниха, Э. И. Бирона и Других бывших государственных деятелей, попавших в опалу после ели­заветинского переворота, он тем самым сразу дал понять, что к власти вновь пришла немецкая партия. Ha том же заседании Се­ната Петр заявил свою волю относительно службы дворян: «Дво­рянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожела­ют». Следующим делом нового императора было опубликование выдающихся указов, которых так долго добивались российские дворяне и которые при других условиях могли доставить ему полное расположение и поддержку правящего класса (не думаю» что он самостоятельно принял решение, однако ямя его советника неизвестно). Указ от 18 февраля 1762 г. о вольности дворянской упразднял обязательную службу дворян, введенную Петром I.[738] B нем говорилось, что в прежние времена необходимо было за­ставлять дворян служить государству и учиться и что такая не­вольная служба и учение принесли пользу, так как дали государ­ству много сведущих, годных к делу людей. Более того, эти обязанности истребили в дворянской среде «грубость и невежест­во» и укоренили благородные мысли. Отсюда следовало, что в настоящее время уже нет необходимости принуждать дворян к службе: «дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают». Bce дворяне, на какой бы службе они ни находи­лись, военной или гражданской, могут или продолжать служить, или уйти в отставку, но военные люди не могут брать отпусков и отставок во время кампании. Неслужащий дворянин имеет бес­препятственное право ехать даже за границу и служить там.[739] Та­ким образом, Петр ПІ, приняв Манифест о пожаловании «всему русскому благородному дворянству вольности и свободы», осво­бодив его «на вечные времена» от обязательной государственной службы, вплотную подошел к предтече конституции — решению проблемы равенства. B то же время обязанности обучения Мани­фест 18 февраля не упразднил, в нем был выражен повелительный совет, чтобы никто не смел без обучения благопристойным нау­кам детей своих воспитывать.[740]

Другим Указом была уничтожена некогда страшная Тайная канцелярия, ведавшая политическим сыском и дававшая нечисто­плотным людям массу возможностей решать свои проблемы с помощью доноса и оговора, да и власть, не ограниченная уваже­нием к личности человека, использовала это учреждение для множества политических инсинуаций,

Эти законодательные акты Петра HI и прекращение гонений на старообрядцев[741] создали ему популярность в самых различньге слоях населении[742] Карамзин в 1803 г. писал: «Я как русский и дворянин желал видеть место, которое нравилось Петру Ш: он подписал два указа, славные и бессмертные!»[743] B уничтожении Тайной канцелярии видели меру, направленную против произво­ла, в Указе о вольности дворянства— зарождение русской кон­ституции. Ho случилось обратное.

Главным врагом Петра III был он сам.[744] Во-первых, странно­сти нового монарха, которые после его вступления на престол из глухих слухов превратились в реальность.[745] Во-вторых, открытое презрительное отношение императора ко всему русскому:56 госу­дарству, быту, церкви,57 армии,58 гвардии.59 Петр III откровенно подыгрывал Фридриху II и публично сокрушался по поводу рус­ских побед над пруссаками. Bce это привело сначала к замеша­тельству, потом к негодованию и, наконец, к возбуждению про­тив него высшего общества Санкт-Петербурга. B результате дворянство и гвардия посчитали, что «Петр не похож на госуда­ря»,60 и в очередной раз захотели увидеть на троне более достой­ного монарха.

Екатерина, опираясь на гвардию и первых вельмож государ­ства, вступила на престол незаметно, в результате заговора и последующего затем убийства мужа Петра HI.62 Приблизив к себе главных исполнителей заговора,[746] Екатерина отправила в отстав­ку и в заключение тех, кто сохранил верность законной власти. Понятно, что власть, основанная на беззаконии, вынуждена тер­петь и прощать чужое беззаконие, она нравственно разлагает всех тех, кто с ним соприкасается.[747]

Позволю себе одно сравнение. Практически в одно и то же время происходила революция в Париже и «дворцовая револю­ция» в Петербурге. Как и в России, так и во Франции причиной этих событий были злоупотребления и ошибки власти, недостаток просвещения, отсутствие твердых законов. Более того, Француз­ская революция отталкивала, но одновременно и привлекала страшным величием грандиозного исторического зрелища, кото­рое раскрывает наблюдателю тайны истории. «Дворцовая» же революция Екатерины II на этом фоне выглядела жалкой комеди­ей.[748]

B отличие от Петра III, Екатерина II от природы была одарена большим умом, тактом и сильным характером, Петр же был груб, плохо воспитан, но, оскорбляя людей, он уважал законы. Екате­рина II была обаятельна и прекрасно владела искусством «при-

влекать сердца», но возвела беззаконие в принцип,66 а безответст­венность фаворитов и всего аппарата, от генерал-губернаторов до последних чиновников,— в основу государственной машины.67 Как отмечал историк Я. Л. Барков, «ложь была главным орудием царицы, всю жизнь с раннего детства до глубокой старости она пользовалась этим орудием, владея им, как виртуоз, и обманыва­ла родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, ино­странцев, современников и потомков».68 Французский посол Брейтель, наблюдая, как Екатерина II афиширует свое горе и льет слезы по поводу гибели ненавистного ей супруга, заметил: «Эта комедия внушает мне такой же страх, как и факт, вызвавший ее».®

Однако этого никто не замечает, и она становится кумиром Европы. Лучшие европейские философы ставят просвещенное правление Екатерины II в пример Людовику XV, Фридриху П, Марии-Терезии и другим европейским монархам. Более того, Екатерина II становится критиком их политики: жесткие кон­фликты государства и общества во Франции, решение власти ра­зогнать в 1771 г. парижский парламент в беседе с Дидро она оце-

66

Наигранная грация Екатерины Iil какую приобретает скромная, но энергичная женщина многолетней работой над собой, над своей богато ода­ренной, но не режущей праздных глаз красивой природой. Она была заѳажѳй Цыганкой в Российской империи (см.: Ключевский В. О. Афоризмы и мысли по истерии. С. 178).

Состояние государственной машины характеризует следующая ин­формация. Повсюду жалобы на лихоимство и вымогательство: правосудие родавалооь с торга, когда это выгодно сильному; правительственный Сенат не 8ЛѲН ДЄЛами' П°А°ЛГУ лежащими без движения; указы Сената в губерниях исполняются или исполняются плохо; никто нѳ энал ни доходов, ни pacxo- та н[0сударства; монополии убили торговлю; иностранного денежного крѳди- n.,Jn Ауховѳнство роптало, крестьяне бунтовали (см.: Шмурло E. Ф. Исто-

РИяРоссии.С.488).

дии п^ ЭТОМ пеРечиолении субъектов ее обмана, как ни странно, нет гвар- Увеов ЛО 0 том’ ЧТ0 некоторые гвардейцы участвовали в заговоре с рнносты°, что император Петр Ill умер и их ведут не низлагать его, а РІрео„гать новой императрице. Уэнав правду, многие из них заволновались, в йп«.,.ражвнском и Семеновском полках дело дошло до открытого

еозМ£цекия(Тамже.С.487).

нивает как мерзость и безобразие. Bo Франции запрещают сочи­нения Дидро и Вольтера — в России они широко издаются.

Итак, и это самое интересное, в 1760 гг. для Екатерины II, су­дя по всему, было вполне очевидно, что после Петра I государст­венные дела решались кружком вельмож или дворцовым перево­ротом при содействии гвардии, что в составлении законов не участвовали те, которые должны были этим законам подчиняться. Екатерина, при своем иноземном происхождении, хотела посред­ством законотворчества[749] возобновить оставленный и забытый способ единения власти с народом.[750] Императрица поняла, что крепостной труд не только менее выгоден, чем вольный,[751] HO и очень опасен для господ. B России же были миллионы рабов. Из всего этого следовало, что Екатерина вроде бы готова была поде­литься своей властью[752] и ограничить ее в пользу Высшего Импе­раторского Совета или какого-либо другого органа «парламентского типа», наподобие шведского, и предпринять решительные шаги в крестьянском вопросе. Как это ни парадок­сально, но эти шаги должны были не только осветить ее образ как монарха, но и укрепить ее самовластное положение. Однако вскоре выяснилось, что конституции, высшие советы, парламенты совершенно не волнуют российское дворянство, за исключением самой небольшой группы прогрессивно мыслящих дворянских идеологов, к которым можно отнести братьев H. И. и П. И. Пани- которым можно отнести братьев H. И. и П. И. Паниных, E. Р. Дашкову, Д. И. Фонвизина[753] и немногих других. Идеалы же мелкопоместных дворян значительно проще и эгоистичнее — получение личных прав и некоторого самоуправления. Именно поэтому уже подписанный в августе 1762 г. Указ о создании «конституционного» Императорского Совета Екатерина вскоре разорвала, остановив на время процесс реформирования.[754]

Тогда же молодая еще Екатерина задумалась о том, что вы­годнее для ее власти— «зажать или ослабить». Опыт русских царей говорил, что чрезмерный деспотизм усиливал самодержца, но одновременно расшатывал его власть: рвались и без того не­многие связи престола с обществом. Наконец, в условиях сверх- централизованной власти заговору, перевороту легко было свить гнездо у подножия трона, и, напротив, любого западного монар­ха, поделившегося толикой власти с обществом, трудно было со­крушить простым заговором: требовалась революция, руководи­мая буржуазными элементами общества.

Цо специальному заказу канцлера М. И. Воронцова француз де Булар составил записку, где доказывал пользу для государства «третьего чина» (т. e. «третьего сословия»): «Всякая держава, в коей не хватает «третьего чина», есть несовершенна, сколько бы она ни сильна была». После этого для Екатерины был составлен доклад, в котором предлагались различные меры для развития свободы торговли и предпринимательства, повышения «почте­ния» к купечеству. Царица пригласила для обсуждения этих предложений 28 видных купцов, однако их просьбы были самыми прагматичными: пошлины, цены, монополии. Они совершенно не интересовались политическими правами, судебной защитой, т. e. тем, что интересовало французского буржуа, сделавшего револю­цию. Екатерина, успокоившись, еще больше остыла, но пока еще не отказалась окончательно от данных проектов, поскольку дво­ряне не имели другого способа для достижения своих целей, кро­ме дворцового переворота.

B 1767 г. Екатерина II, «заметив в государстве недостаток правосудия»,[755] созвала Комиссию для составления нового Уложе­ния, т. e. Свода законов, составила для нее «Наказ», проект ново­го Уложения законов, чтобы «лучше можно было узнать нужды и чувствительные недостатки народа». Все, что она делала, должно было создавать впечатление устойчивого правления, показать разумность и идеалы просвещенного монарха. Для работы в Ко­миссии императрица повелела собрать по Империи депутатов по одному от дворян каждого уезда, от жителей каждого города, от однодворцев, государственных крестьян, пахотных солдат и ДРУ" гих наименований служилых, составлявших ландмилицию, по одному из каждой провинции и от оседлых инородцев крещеных и некрещеных, каждого народца по одному также в каждой про­винции, а определение числа депутатов от казаков и Войска Запо­рожского предоставлено было их начальству. Bce депутаты полУ' чали от избирателей полномочия и наставления. Эта выборная комиссия открыла свои заседания в числе 460 человек в Москве 31 июля 1767 г., а в следующем г., с половины февраля по де­кабрь, — в Петербурге. По видам занятий учреждено было три подкомиссии:

— дирекционная, организовавшая девятнадцать частных ко­миссий для разных отраслей законодательства;

— экспедиционная, занимавшаяся редакцией;

— комиссия о разборе депутатских наказов и проектов.[756]

Депутаты привезли с собой около 1000 наказов, которые

должны были «примирить» с «Наказом» императрицы. Екатери­на, широко заимствовав мысли модных западных мыслителей,[757] формулировала в «Наказе» положения, отдельные их которых говорили о намерении изменить своим царствованием устойчи­вые и традиционные представления о личности монарха и прин­ципах его правления. Она попыталась еще более развить начина­ния «доброго» правления Елизаветы и обосновать их теоретическими формулами Запада. Думаю, что Екатерина стре­милась объяснить максимальному числу дворян, что она намере­на, как и Петр I, спуститься с трона «басилевсов» и, насколько возможно, слиться с дворянской массой — быть дворянской ца­рицей. Одновременно, в отличие от петровского правления, она намеревалась еще более смягчить нравы, возвысить культуру и изменить традиционный порядок правления. Однако наиболее абстрактные мазки будущего России, набросанные Екатериной, ее расширительное понимание термина «народ» пугали дворянство. Oao не было готово к столь существенным изменениям; пытаясь забыть ужасы прошлых столетий, дворянин не думал о долге пе­ред государством, он думал о себе и хотел ограничиться спокой­ной личной жизнью.

Итак, вернемся к «Наказу» и попытаемся разобраться, какие новации Екатерины так испугали дворянство.

1. Самодержавие оставалось основой государственного строя ^оссии, однако Екатерина понимала его так же, как и Петр I, а не

как его преемники: «He народы для государей сотворены, а мы сотворены для нашего народа. Боже сохрани, чтобы после окон­чания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающий на земле, чем народ рус­ский».

2. Гражданская свобода — еще одна основа государства: ни­чего не следует запрещать законами, кроме того, что может принести вред отдельной личности или всему обществу. Только один закон должен определять наше поведение.

3. Веротерпимость в России необходима по одному тому, что подданные люди разных вероисповеданий. Гонения религиозные только раздражают, терпимость же смягчает сердца.

4. Преступление — это болезнь, которую следует лечить, а не вгонять внутрь организма. «Гораздо лучше предупредить престу­пление, чем наказывать».

5. «He бойтесь не быть жестокими, испытайте со вниманием вину всех послаблений — увидите, что оиа происходит от ненака- зания преступлений, а не от умеренности наказания. Последуем природе, давшей человеку стыд вместо бича. Если люди не воз­держиваются от пороков, как только суровыми казнями, то это происходит от насильства правления, которое установило казни за малые погрешности».

6. Пытка противна здравому смыслу и бесчеловечна: если преступление еще не доказано, то несправедливо мучить невин­ного, так как закон признает невинными тех, чье преступление не доказано. Пытая, рискуешь осудить невинного со слабым тело­сложением и оправдать беззаконника с телосложением крепким.

Итак, депутаты, выбранные от разньпс сословий, начали свою работу, и это собрание напоминало Земские соборы, но только напоминало, не более. Екатерина продолжала говорить о преоб­разованиях, но страсть ее, по мере того, как ей доносили о разго­ворах депутатов, слабела с каждым днем.[758] Характерным для ра­боты комиссии был антагонизм между сословиями, каждое из которых старалось не толькоудержать свои права, но и расширить их в ущерб другим сословиям. Дворяне защищали свое право ра­бовладения и хотели лишить купцов возможности приобретать населенные имения к своим заводам и фабрикам. Купцы, в свою очередь, домогались права покупать крепостных людей пооди­ночке, чтобы иметь приказчиков и подносчиков из числа не­вольников. Духовные также требовали для себя права покупать крестьян и дворовых людей. Того же добивались и казаки. Как видно, единство было только в отношении к сохранению в России рабства. Комиссия также ратовала за сохранение пытки как сред­ства определения истины.

Таким образом, против крепостного права высказывались со­всем немногие,[759] большинство же дворянских депутатов, особен­но из черноземных губерний, при обсуждений нового Уложения ясно дали понять, что за свои крепостнические права будут сто­ять насмерть. Екатерина не стала им перечить[760] и убрала из текста «Наказа» наиболее критические по отношению к рабству стро­ки.[761] Одновременно она начала понимать, что ничто в России не мешает ей оставаться самодержавным моиархом.

B феврале 1768 г. профессор Московского университета

С. E. Десницкий направил Екатерине документ, озаглавленный «Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи». Вместо основанно­го Петром I Сената, назначаемого монархом из высших дворян и призванного помогать ему в осуществлении самодержавной вла­сти, С. E. Десницкий предложил создать новый Сенат, своего ро­да парламент из 600-800 членов, который наделялся бы доста­точно широкими полномочиями. B этом органе должны быть представлены не только дворянство и духовенство, HO и русское «третье сословие»: купцы, мещане, свободные крестьяне-собс­твенники, а также разночинная интеллигенция — представители «университетов и разных корпусов, училищ, наук и художеств». Для избирателей и сенаторов С. E. Десницкий предлагал ввести имущественный ценз, т. e. допускать к выборам и тем более к сенаторским креслам только состоятельных людей. Таким обра­зом, старый сословный принцип сочетался с чисто буржуазным подходом к формированию органов власти. Идеи московского профессора С. E. Десницкого Екатерина оставила без всякого внимания.[762]

Такая реакция на подобные предложения понятна: следя за модными политическими западными тенденциями, Екатерина постоянно следила за готовностью русского общества к их вос­приятию и была по-своему права. Наконец, она отказалась от ставки на широкую «революцию сверху», и объектом своего вни­мания оставила дворянство. Именно во время неудачной работы Комиссии[763] она окончательно определилась в своих приоритетах и в дальнейшем постоянно, в ущерб другим сословиям, стала расширять права дворянства.[764] Исключительное значение в этом процессе имели законодательные акты,[765] подытоженные в 1785 г. изданием жалованной грамоты дворянству.

B рамках самодержавно-крепостнической империи оконча­тельно оформлялось корпоративное сословие («благородное дво­рянское достоинство»), которое объявлялось неотъемлемым, на­следственным и потомственным.[766] Более того, подыскивались юридические средства обеспечения этой декларации: «никакой закон на прошедшее время действия иметь не может, всякий за­кон силу свою имеет на времена будущие после издания его»;

«без суда да не лишится благородный дворянского достоинства- чести... жизни... имения;89 да не судится благородный окроме своими равными»; «телесное наказание да не коснется благород­ного». Дворянин получил исключительное право владеть насе­ленными землями, строить у себя в деревнях фабрики и заводы. Он освобождался от податей и обязательной государственной службы, что в значительной степени создавало предпосылки для превращения дворянских усадеб в очаги культуры и образованно­сти, формирования дворянской интеллигенции, но в то же время несло в себе зародыш разлада между вольным дворянством и бю­рократией. Дворяне получили также право на собрания и созда­ние корпоративной организации, теперь они могли вносить пред­ставления о своих нуждах и подавать жалобы Сенату и лично монарху. Наконец, была учреждена дворянская опека над дворян­скими вдовами и сиротами.

Кроме того, с 1785 г. границы Российской империи стали от­крытыми для посещения зарубежных стран, что позволяло под­данным, и особенно дворянам, довольно свободно выезжать из страны и получать новую западную политическую информацию, знакомиться с культурой, обычаями и жизнью западноевропей­ских стран. Вместе с тем, хотя жалованные грамоты дворянству, городам и дали начало развитию свободы и прав, в условиях кре­постничества не могли способствовать развитию культуры, сво­боды, ибо они, как и личные права, имели несколько стандартов. Это, по существу, вело не к развитию цивилизационных отноше­ний между государством и человеком, а, напротив, к развитию лицемерного восприятия прав и свобод, к жесткому пониманию того, что свободен и обладает ббльшими правами тот человек, который занимает более высокое положение в иерархии власти. Воистину, как гласит русская пословица, «прав тот, у кого боль­ше прав, или кто первее, тот и правее».90

Такое возвышение дворянства, по выражению В. 0. Ключев­ского, ввело его «в возбужденное состояние», «произвело великое потрясение умов» и «заставило непривычно много мыслить» о своем новом положении в государстве. Здесь же необходимо об­ратить внимание на то, что жалованная грамота 1785 г. стала не чем иным, как подтверждением ранее существовавших прав и преимуществ. Действительно, Екатерина П, постоянно обращаясь к положениям манифеста Петра Ш о вольности дворянства и пре­доставляя ему все новые и новые права и привилегии,91 действо­вала в рамках заранее заданной схемы. Грамота 1785 г. продол­жила «процесс сложения и возвышения дворянского сословия, какой мы наблюдаем на всем пространстве ХѴПІ в. При Петре Великом дворянин определялся обязанностью бессрочной служ­бы и правом личного землевладения, причем это право принад­лежало ему не исключительно и не вполне. При императрице Ан­не дворянин облегчил свою государственную службу и увеличил землевладельческие права. При Елизавете он достиг первых со­словных привилегий в сфере имущественных прав и положил начало сословной замкнутости; при Петре III снял с себя служеб­ную повинность и получил исключительные личные права. Нако­нец, при Екатерине II дворянин стал членом губернской дворян­ской корпорации, привилегированной и державшей в своих руках местное управление».

Таким образом, налицо преемственность сословной полити­ки; административные меры Екатерины II были не чем иным, как развитием тех отклонений от старорусского строя, которые полу­чили начало в XVIII в. Она лишь довела до конца то, что начали ее предшественники.92 Bce это еще более укрепляло в дворянстве чувство стабильности своего положения в иерархии власти и уси­ливало «осознание своих великих государственных прав».93 Такая эволюция дворянства, безусловно, приближала просвещенный

Впрочем, нельзя игнорировать еще одно нѳ лишенное смысла мнение, роцесс освобождения дворян характерен нѳ только тем, что они получили ободу, но еще и тем, что государство освободилось из-под опеки дворян- °а' ззмвнив его управленцами нѳ по происхождению, а no профессии. Тем эмым достигалась цель демократизации управления и обеспечивалась дополнительная устойчивость самодержавия (см.: Пвйпо Р. Россия при ста- Р°м режиме. М., 1993. С. 179).

аз 5М,: nitafOOHoe С. Ф. Полный курс лекций no русской истории. С. 720, См.: Ключѳвский В. О. Русская история. Т. 3. С. 524-525.

ПЫТЛИВЫЙ JTM не только к восприятию конституционной идеи, HO и к ее продвижению, и совершенно естественным было бы пред­положение, что дальнейшим шагом будет принятие монархиче­ской конституции в пользу дворянства, но этого не произошло, Парадокс заключался в том, что, когда императрица была слаба в своем положении монарха, дворяне не смогли сформулировать общую позицию по этому поводу, теперь же Екатерина уже не хотела изменять свою власть.

Так наиболее передовые русские деятели, частично реализо­вав мечту о широком творческом участии дворян и других сосло­вий в политической деятельности правительственной власти, ра­деющей о новой, более рациональной организации сил и средств страны, быстро излечились от наивной веры в «просвещенного» государя-философа, благодетеля человечества. Им еще раз был преподан урок непреложных истин о случайности исторического выбора монарха и о невозможности устоять перед соблазнами единоличной власти.

B то же время, не без патронажа последних монархов, и пре­жде всего Екатерины, в первой половине XVIII в. появляется от­носительно широкое литературное творчество, значение которого трудно переоценить. Литература отрывалась от правительства, от власти, художественное слово перестало быть официальным, не­сущим только указание. Литераторы стали отличать себя, свое сознание и цели деятельности от сознания, деятельности и целеи власти.94 Таким образом, литература явилась первым видом умст­венной деятельности, которая никак не относилась к государст­венной службе. И деятельность эта, безусловно, стала развиваться по мере того, как дворяне все более и более становились служео- но и экономически свободными от государства. Это было время дворян, которым, без преувеличения, принадлежит заслуга рож­дения великой русской светской культуры.

Надо сказать, что Екатерина II всячески поощряла интерес к политической литературе, она крайне болезненно переживала отсутствие в России настоящего гражданства, т. e. общества. Лю­бопытно, что знаменитый труд Ш. Монтескье «О духе законов» был переведен на русский язык через несколько лет после его публикации во Франции. Да и ее знаменитый «Наказ» тоже был направлен на политическое просвещение дворянства. Тогда же в России сформировались два критически настроенных к государ­ству общественных течения. Первое, консервативное, возглавлял H. И. Новиков. Он был масоном, последователем Сен-Мартена95 и увлекался мистикой, теософией, аскетизмом. Литературе именно такого свойства соответствовала издательская деятельность H. И. Новикова, который печатал книги западноевропейских ав­торов, религиозные и масонские труды. При этом его масонские идеи не доминируют над всеми остальными, сам он считает, что истинный масон тот, кто по средствам самопознания, самосовер­шенствования, воспитания стезей христианского нравоучения ведет человека к подлинной нравственности, кто не преследует политических идей, не проповедует равенства и «вольностей» (свободы), не покоряется страстям и порокам, не предается пир­шествам и разврату. H. И. Новиков и его сподвижники не пропо­ведовали всемирной религии, акцентировали свою верность дог­матам православия, но идея любви ко всему человеческому была им не чужда. Он ратовал за благо своего отечества; поборник «лучших законов и вольности мысли англичан, он осуждал «бе­зумные» «лжемудрия» французских просветителей и их рассуж­дения о естественном праве. Он защищал угнетенных, особенно русских крестьян, говоря, что они хоть и рабы, но «человеки», однако никогда не поднимался до требований отены крепостни­чества. Однако в поле зрения Екатерины H. И. Новиков попал сначала как остроумный писатель-сатирик, а только затем как масон.

Наиболее радикальным представителем второго, либерально­го течения был А. H. Радищев. Ero вдохновляли идеи Гельвеция и Гольбаха, но отнюдь не Вольтера, к которому он относился край­не отрицательно. B 1790 г. вышла книга Радищева «Путешествие

Книга Сен-Мартена «О заблуждениях и истине» вышла в 1775 г. и роникла в Россию не поэднѳе 1777 r. B нѳй рассматривается природа госу­дарства и общества с позиций мистики и теософии.

из Петербурга в Москву»96 с проектом освобождения крестьян, как бы выпестованным статьями «Наказа». Сама императрица, прочитав книгу, сказала;, что «это рассеяние заразы француз­ской»97 и что автор — «бунтовщик хуже Пугачева». Рукопись Радищева была конфискована, сам он арестован, судим и приго­ворен к смертной казни,[767] а затем помилован и сослан на 10 лет в Сибирь.[768]

Меры, принятые Екатериной, на первый взгляд кажутся со­вершенно непонятными. Bo всяком случае, в них почти сходятся такие понятия, как религиозная терпимость, смягчение наказания, гуманное судопроизводство, частная собственность и даже кре­стьянский вопрос. Вместе с тем они совершенно расходятся в оценках существующего правопорядка. Екатерина остается верна свойственному учениям ее западноевропейских учителей либера­лизму, а А. H. Радищев требует радикальных изменений. Радика­лизм рассматривает новые законы как способ создания лучшего порядка, либерализм— как способ совершенствования старого, радикализм требует изменений положения правителя, либера­лизм, напротив, ратует только о гарантиях прав от произвола вла­сти. Таким образом, А. H. Радищев выступает с позиций револю­ции, Екатерина— с позиций эволюции. Наконец, говорят, что А. H. Радищев тоже масон.

Вначале Екатерина относилась к масонству более чем благо­склонно, считая его невинным и безвредным. Однако после Французской революции, которая сотрясает Европу, отношение к нему резко меняется.100 Ход революции вызвал у Екатерины и ее окружения враждебное отношение к масонской идеологии и сомнение в «просвещенных путях» развитая, если эта пути ведут к конвенту и гильотине. Она начала понимать, какую страшную силу разбудила в сознании своих подданных, и принялась подав­лять некоторые ее проявления.101 B 1783 г. в России было разре­шено организовывать частные типографии, до этого времени все печатные станки и типографии принадлежали государству или церкви, поэтому контролировать печатное слово было просто. Цензурой занималась церковь; в XVll в. уничтожались старовер­ские книги, а также книги, напечатанные в Киеве, которые, по мнению духовенства, несли латинство. C XVIII в. обязанности цензоров были доверены Академии наук, однако научная провер­ка крамолы была столь аккуратна, что вплоть до Французской революции в России издавалось практически все, что писалось на Западе. Публикации H. И. Новикова и книга А. H. Радищева заставили Екатерину по-настоящему начать цензурное производство.

Сначала она решает испытать Новикова в Законе Божием, од­нако он вполне по-христиански отвечает на 12 письменных во­просов Московского архиепископа Платона. Последней каплей для Екатерины были попытки московских масонов установить контакты с наследником престола Павлом. B апреле 1792 г. импе­ратрица приказала арестовать Новикова.102 После следствия его обвинили во вредных политических намерениях, связях с загра­ницей и, наконец, в стремлении завлечь в масоны наследника престола. Приговор был таков: 15 лет заключения за дух «любо- началия» и «корыстолюбия», «слепоту», «невежество», «развра­щение», «плутовство» и «обольщение».103

Yvn 100 Екатерина чрезвычайно остро восприняла иэвѳстиѳ о казни Людовика ^иже эаб°лела.

После Французской революции Новиков и Радищев были арестованы отправлены в пожизненную ссылку, однако Павел I освободил их.

Любопытно, что H. И. Новиков содержался в Шлиссельбургской кре- lotтом же казѳматѳ, что и Иоанн Антонович, yum См" ПУотврнакое В. Ф. H. И. Новиков Il Исторический лексикон. ^Vlll вѳк. М., 1996. С. 488.

B 1796 г. Екатерина распустила все существовавшие в России масонские ложи. K сожалению, под жернова борьбы с масонством попали документы, свидетельствовавшие о еще одной попытке ограничить самодержавие. История заговора с целью возведения на престол законного наследника Павла Петровича по достиже­нии им совершеннолетия мной уже описана. Однако существуют указания на существование некой дворцовой интриги, в результа­те которой это воцарение должно было произойти после 1789 г. Ожидая возможной замены Екатерины ее сыном, H. Панин и Д. Фонвизин начали работу над документом, который лег бы в основу конституции, ограничивающей власть нового монарха. B основе этого проекта вновь лежит шведская модель, которую H. И. Панин имел возможность достаточно хорощо изучить во время работы посланником в Швеции. Он предлагал ограничить самовластие путем утверждения твердых аристократических ин­ституций. H. И. Панин и Д. Фонвизин предлагали основать поли­тическую свободу сначала для одного дворянства, затем учредить Верховный сенат, часть членов которого назначалась бы короной, а часть избиралась бы дворянством. Синод входил бы в состав общего собрания Сената. Под Верховным сенатом в иерархиче­ской постепенности выстроены дворянские собрания, губернские или областные и уездные, которым предоставляется право обсуж­дать общественные интересы и местные нужды, докладывать о них сенату и предлагать ему новые законы. Эти же собрання вы­бирают как сенаторов, так и местных чиновников. Сенат обяеча- ется полной законодательной властью, а за императором остается исполнительная власть и право утверждать принятые Сенатом законы и обнародовать их. B конституции предлагалось закре­пить постепенное освобождение крепостных крестьян и дворовых

людей. !04

H. И. Панин умер в 1783 г. и не дожил до воцарения Павла, в котором надеялся видеть разумного и просвещенного конститу­ционного монарха. Д. Фонвизин умер за четыре г. до вступления Павла на престол. По тогдашней традиции, документы покойных осматривали секретные чиновники, которые и решали, что с ними делать. Нам известно, что проект конституции Панина—Фонви­зина заблаговременно, до осмотра, был изъят из домашних архи­вов H. И. Панина и Д. Фонвизина, и хранился у П. И. Фонвизина, директора Московского университета. B период, когда содержа­тель типографии H. И. Новиков и все московские масоны были заподозрены в революционных, по типу французских, замыслах, обыску подвергся и университет. П. И. Фонвизину удалось унич­тожить проект конституции незадолго до прибытия полиции. До нашего времени дошло только великолепное введение к ней, из­вестное как «Рассуждение о непременных государственных зако­нах».

Этот документ весьма любопытен. B нем дается оценка Рос­сии как «государства, требующего немедленного врачевания», так как в нем процветают беззаконие, фаворитизм, самодержавие (авторы считали, что даже Бог не есть абсолютный монарх), кре­постничество — бремя жестокого рабства. Одновременно в доку­менте обосновываются положения о взаимном договоре нации и государя, праве нации на восстание и свержение тирана, о поли­тической вольности и праве собственности.105 Таков был второй, однако тоже не удавшийся проект конституции H. И. Панина и Д- Фонвизина, намеревавшихся ограничить власть Екатерины.

Подводя итоги царствования Екатерины, можно сделать вы­вод, что, несмотря на нелегитимный приход к власти, да и вообще правление, несмотря на обоснованную критику в адрес императ­рицы, двусмысленность ее личности и методов правления, все же нпдо признать справедливость оценки В. О, Ключевского, кото- рьш сказал, что «только ей удалось на минуту сблизить власть с мыслью. После, как и прежде, эта встреча не удавалась или встречавшиеся не узнавали друг друга».

°ннуй проект H. И. Панина—Д. И. Фонвизина// Вспомогательные историче­ские ДИСЦИПЛИНЫ, Л., 1978. Т. 6. С. 280).

107 СМ-: Эйдѳльмѳн H- Я. Герцен против самодержавия. М., 1984. С. 103­08 Ключевский В. О. Афоризмы и мысли по истории. С, 178,

Благодаря либеральным взглядам Екатерины, в России воз­никло общество, некоторые слои которого все более приобретали черты грааданского общества.[769] Иными словами, появилась группа людей, относительно, по крайней мере по экономическому критерию, независимых от государства, более того, имеющих реальные возможности и механизм доведения до власти своих требований и претензий. Удивительно, но этот механизм работал, и власть прислушивалась и адекватно реагировала на запросы дворянства. За время правления Екатерины П раскрепощенное дворянство, несмотря на весь свой консерватизм, все же чрезвы­чайно сильно продвинуло Россию по пути конституционных пре­образований. Уже через несколько лет после смерти императрицы появились новые, не менее любопытные и более значимые планы ограничения самодержавия, которые вынашивались не только в дворянской среде, но и разрабатывались самими монархами.

Невозможно не сказать и о том, что относительный успех правления Екатерины II, популярность, которую она имела в дво­рянской среде, говорят о факте добровольного ограничения Ека­териной своей власти. Она была дворянской царицей, и у боль­шинства представителей этого сословия не возникало никаких вопросов по поводу объема власти, а значит, и желания ее огра­ничить. Это предположение может быть подтверждено тем, что более или менее массовая ограничительная активность в России, как правило, начиналась только тогда, когда появлялась угроза появления на троне менее подходящего владыки, с приходом ко­торого у дворян могли возникнуть какие-либо проблемы. След0' вательно, рассуждения о конституции как о принципе договорно­го распределения власти, рассчитанного на неопределенное время или навсегда, — чаще всего удел единиц.

Таким образом, в России монарх, каким бы самодержцем он себя ни считал и ни был в действительности, всегда зависит от

1ЛО

окружения и аппарата управления.

Далее. Глядя на Екатерину, ловишь себя на мысли, что мно­гие ее шаги, направленные на конституционное ограничение са­модержавия, были, особенно в молодости, вполне искренними. Однако со временем она все яснее понимала, что делиться вла­стью пока не с кем: дворянство, хотя и стало корпорацией, не сформировалось как политическое сообщество. Более того, уже в конце жизни, императрица сформулировала чрезвычайно жест­кую мысль, похожую на приговор: Россия столь обширна, что, кроме самодержавия, всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочие медлительнее в исполнениях.19

Наконец, определенным итогом ее царствования был положи­тельный опыт «революции сверху», при этом цели, которые обычно ставят революционеры, достигались не путем ломки пре­дыдущего строя и насилия, а посредством закона. И мудрость Екатерины свелась к тому, что, выводя дворянина из состояния рабства,.[770] преобразовывая дворянское сословие как социальную базу будущих реформ, она принимала такие установления, кото­рые не отвергались дворянством, как это обычно бывает, напро­тив, их ждали, и они естественным образом ложились на благо­датную почву.[771] Конечно, это касается только дворянства, но это был определенный прорыв в организации управления.

Однако вернемся к изложению дальнейших событий. Россий­ская «революция сверху» притормозила свой ход, ее лидер ос­мысливала итоги Великой французской революции, остерегаясь возможной перспективы русской гигантской «революции снизу». Смерть Екатерины II, столь долгожданная для малого круга рос­сийских конституционалистов, случилась неожиданно. Конститу­ционалисты связывали свои надежды с воспитанником Никиты Панина, великим князем Павлом Петровичем, в котором мечтали найти монарха прямого и честного, просвещенного врага деспо­тизма и, может быть, последовательного конституционалиста. От Павла ожидали, что он соединит положительные качества своих предшественников, а он взял от каждого худшее, прибавив от себя каприз, возведенный в закон.[772] Быть самодержцем для него означало быть непредсказуемым.[773] Таким образом, смерть импе­ратрицы не принесла облегчения, надежды не сбылись: на троне оказался человек, уставший от ожидания власти, а может быть, психически и не вполне здоровый, пораженный страхом, мучи­мый комплексом неполноценности, добрая натура которого была безнадежно изуродована годами унижения, испуга и ожидания. Бесконтрольность российского деспотизма довершила осталь­ное.[774]

5 апреля 1797 г. совершилась коронация Павла I, немедленно начавшего ломать порядки екатерининского царствования. На­помню, что при Екатерине в России сложилась такая система ор­ганизации власти, которая при наличии всех необходимых само­державных атрибутов все же напоминала оригинальную аристократическую республику, где монарх, хотя и существовал по общему согласию, но все же был первым среди равных межДУ собой дворян. Павел же, напротив, стремился вернуть монарху его прежнее значение и вновь создать такой социальный иерархи­ческий статус, при котором дворянин по отношению к крестьяни­ну или купцу[775] был наделен значительными правами, но по отно­шению к самодержцу все они —■ и дворяне, и прочие сословия — были бы одинаково бесправны. Bce конституционные импульсы в мироощущении Павла были вдребезги разбиты событиями Вели­кой французской революции. K 1796 г. Франция уже пережила якобинскую диктатуру, кровавый террор, угрюмое буйство черни, преследование аристократии и интеллигенции, казнь носителей высшей легитимной власти. Конституционные просветительские начала выродились там в нечто угрожающее самой западноевро­пейской цивилизации. K тому же воинственность последователей революции претендовала на то, чтобы внедрить эти ужасные на­чала в качестве образца в другие страны Европы.[776]

B 1811 г. H. М. Карамзин писал, «что Павел восшел на пре­стол в то благоприятное для самодержавия время, когда ужасы Французской революции излечили Европу от мечтаний граждан­ской вольности и равенства, но что сделали якобинцы в отноше­нии к республике, то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребление оного. По жалкому заблуж­дению ума и вследствие многих личных, претерпенных им неудо­вольствий, он хотел быть Иоанном IV».[777] Первое, что он сде­лал, — отменил петровский порядок престолонаследия,[778] что, по мнению Павла, должно не только прекратить борьбу различных Дворянских группировок за обладание троном, но сделать монар­ха и его наследника более независимым от дворян. Как человек чести[779] и поборник справедливости,[780] Павел пытался восстано­вить доброе имя отца. Для начала в провинции нашли людей, ко­торые, как люди чести, отказались присягать Екатерине. Их воз­высили, дали ордена, звания и крестьян. Затем провели торжественную коронацию Петра III и его перезахоронение, для участия в которой оставшихся в живых участников событий 1762 г. заставили идти за останками Петра и слушать то, что про них говорят в толпе.[781]

Будучи поборником неограниченной царской власти, Павел не хотел защищать никаких сословных прав и привилегий. Он отменил или изменил до неузнаваемости екатерининские жало­ванные грамоты 1785 г.: многих из неслуживших дворян заставил служить, усложнил переход с военной службы на гражданскую, изменил статус отставки, что привело к потере многих льгот и преимуществ. Павел вновь наложил на дворян повинности; огра­ничил права и деятельность дворянского самоуправления и дво­рянских депутаций; отменил свободу дворян от телесного наказа­ния, уравняв их с простонародьем,1 B своей внутренней политике Павел делает все, чтобы подданные поняли, что власть сбросила екатерининскую маску лицемерия. При этом во всем присутствует парадоксальность поведения Павла, сказывающаяся даже на отношениях с русской православной церковью. C одной стороны, он пытается поднять авторитет церкви и защитить ее от влияния идей западноевропейских вольнодумцев. Объявляя себя главой церкви, император прямо говорит о давно существующих проблемах взаимоотношений с церковью; он подписывает указ о свободе культов, разрешает старообрядцам строить храмы и соз­давать старообрядческие общины. C другой стороны, православ­ный царь, ведомый рыцарской поведенческой идеей, становит­ся рыцарем, а потом и гроссмейстером Мальтийского ордена и принимает его под свое покровительство. Обеспокоенный поло­жением папы римского, униженного революционерами, Павел предлагает ему перебраться в Россию на постоянное жительство. Наконец, он высказывает идею об объединении всех христиан­ских церквей.

Напуганный Великой французской революцией, достоянными крестьянскими восстаниями, Павел подписывает Указ о введении в России цензуры, что приводит к возникновению настоящего цензурного террора. Он закрывает частные типографии, запреща­ет сначала французские, а затем и все иностранные книги, вводит чрезвычайные полицейские меры, преследуя передовую общест­венную мысль. Ha треть сокращается выпуск печатных изданий. Запрету подвергаются русские слова, которые кажутся импе­ратору крамолой: «общество», «представители», «совет». Граж­дане становятся жителями, отечество — государством, клуб — собранием, выборы— дворянским набором. Он отгораживается от просвещенной Европы, с ее революциями и развратом, пытает­ся бороться даже с модой на одежду. C особой тщательностью стали надзирать за иностранцами: проверяют заявленные цели поездки, сличают их подорожные документы с маршрутами движения.

Ero попытки государственного преобразования проникнуты крайней напряженностью державного своевластия. От подчинен­ных Павел требует строгого исполнения законов,[782] но сведенных к «высочайшим повелениям» и зависящих от перепадов настрое­ния властителя, его индивидуальной патологии.[783] Главная его цель — выйти из положения, при котором «дворянство через пра­вительство управляло страной» и расшатывало тем самым само­державие, лишая его общественной опоры. За всеми крупными чиновниками в столицах и губерниях устанавливается негласный надзор, следят даже за Александром, который ведет уединенный образ жизни, не принимает никого из иностранцев или общается с ними в присутствии отца.[784]

Увлечение Павла своим самодовлеющим значением обостре­но и омрачено свежей памятью о дворцовых переворотах, когда престол становился игрушкой гвардии[785] и простое дворянство не удивлялось частой и незаконной смене правителей, потому что привыкло к переворотам.[786] Отмеченные его вниманием армия и гвардия мобилизации Елизаветы и Екатерины «потеряли» за 53 месяца царствования Павла 7 фельдмаршалов, 333 генерала, более 2601 офицера.[787] B то же время были приняты три новых воинских устава, в армии усилилась дисциплина, порядок, уменьшились случаи пьянства и разврата, проводилась регуляр­ная учеба, роль армии заметно увеличилась. Bce это дало войскам новую силу, которую они вскоре и продемонстрировали.

А. С. Пушкин в статье «О русской истории XVIII века» писал: «Царствование Павла доказывает одно, что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы». Думаю, однако, что стремле­ние к самовластию, которое демонстрировал Павел, было вовсе не беспочвенным и в глазах большинства народа полностью соот­ветствовало природе русской власти. Кроме того, следует обра­тить внимание, что о его странностях, жестокостях и глупостях мы слышим от лиц, недовольных его политикой, обиженных им. Когда же русское общество говорит, что смерть Павла была рас­платой за притеснения, оно забывает, что он теснил тех, кто дол­жен был быть стеснен и обуздан ради бесправных и слабых. Он стремился выглядеть борцом за справедливость, рыцарем, в его облике одновременно можно было узнать и Гамлета,[788] и Дон­Кихота.

После вступления Павла на престол на первом этаже дворца было устроено широкое окно, в которое каждый мог опустить прошение на имя императора. Ключ от этого своеобразного «поч­тового ящика» хранился у императора. Ежедневно в 7 часов утра он лично собирал прошения и, прочитав, писал на них резолю­ции. Проситель узнавал о решении царя через газеты. Bce дела­лось быстро и без промедления. Этим путем были обнаружены многие нарушения управления, вопиющие злоупотребления и несправедливости. B таких случаях Павел был непреклонен к провинившимся чиновникам.[789]

Наконец, Павел, что совершенно уникально для русских ца­рей, привлек купцов к работе в Коммерц-коллегии, т. e. к госу­дарственному управлению торговлей. Предполагалось, что из 23 членов Коллегии 13 будут выбраны самими купцами. Примера такого буржуазного либерализма и приглашения, по существу, к участию в реальной управленческой власти российская история не знала ни до, ни после Павла.[790]

Для укрепления самовластия используются настроения кре­стьян,[791] которые просто не принимали новое, нерусское дворян­ское просвещение. Попытка своеобразного союза с «чернью», единения императора с народом была другой парадоксальной стороной его личности. Этот союз, по мнению Павла, должен был пресечь все попытки дворянства обрести самостоятельность. Па­вел, по-видимому, искренне хотел улучшить положение крестьян, хотя его действия были лишены последовательности. C одной стороны, Манифест 5 апреля 1797 г. о запрещении принуждения крестьян к работе в воскресные дни;[792] указы о земельных наде­лах казенных крестьян; Закон 1797 г. о сельском и волостном самоуправлении казенных крестьян; запрещение продажи дворо­вых и безземельных крестьян с молотка, разъединения крестьян­ской семьи при продаже, продажи крестьян без земли; снятие недоимки с крестьян и мещан на общую сумму свыше 7 млн рублей; отмена рекрутского набора; предоставление воз­можности подавать крестьянские запросы и жалобы. Bce это соз­давало вокруг имени Павла ореол народного, «крестьянского» царя[793] и привело к резкому сокращению (в десятки раз) числа крестьянских выступлений. C другой стороны, Павел еще более щедро, чем Екатерина, увеличивал число крепостных, раздавая казенные земли с населявшими их крестьянами в частную собст­венность. Bo всяком случае, за четыре г. своего правления он по- дарилдворянам более 500 тыс. крестьян.[794]

Есть МНОГО свидетельств ТОГО, что, несмотря на MJTOlTpy и усиление дисциплины в армии, солдаты любили царя. Причин тому несколько. Во-первых, солдаты — это бывшие крестьяне, и поэтому крестьянские настроения передавались в армию; во- вторых, наведение порядка в армии привело к уменьшению хи­щений продуктов питания и улучшению солдатского рациона; вчретьих, уравнение наказаний офицеров и солдат не могло не отразиться на настроениях в солдатской среде.[795] Думаю, что та­кие отношения с народом-— крестьянами и солдатами, и одно­временное усиление давления на дворян и офицеров есть не что иное, как обычное для русского царизма обращение за помощью к народу в борьбе за полноту самодержавия. Это поведение есть признак неуверенности царя в своих силах, отсутствия у него необходимой поддержки высших сословий.

И еще одна любопытная характеристика этого, во многом не­понятого до сих пор человека. Павел быстрее и раньше других правителей разобрался в истинной сущности Наполеона, «мятеж­ной вольности наследника и убийцы» (А. С. Пушкин). Он почув­ствовал в нем близкого по духу человека, того, кто обуздает во Франции «революцию снизу»[796] и даст пример другим, прежде всего русским монархам,[797] как нужно выходить из сложной си­туации.40

Такое нестандартное поведение императора и отсутствие опоры в дворянское среде[798] быстро создало условия для возник­новения оппозиции и ускорило образование заговора. Оппозиция начала складываться в 1796 r,, сразу после воцарения Павла. Уже в 1797 г. Александр в известном письме JIarapny позволит себе негативно оценить правление своего отца. Он пишет, что первые шаги Павла «были блестящими, однако последующие события не соответствовали им. Bce сразу перевернуто вверх дном, и потому беспорядок, господствующий в делах и без того в слишком силь­ной степени (Александр имеет в виду последние годы правления Екатерины.— Ю.П.), лишь увеличился еще более... Военные почти все свое время теряют исключительно на парадах. Bo всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана... Выбор исполнителей основан на фаворитизме, заслуги здесь ни при чем... Строгость основана на справедливости... Сегодня при­казывают то, что через месяц будет отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Нако­нец, чтоб сказать одним словом — благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот... Одним словом, мое несчастное государство находится в положе­нии, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены.^.». B этом же письме Александр пишет о людях своего ближайшего окружения, которые разделяли его критику политики отца и за­думывались о будущем России.[799] Это были: жена Александра

Елизавета Петровна, А, Чарторижский, H. H. Новосильцев, П. А. Строганов, В. П. Кочубей. Связь с этой группой поддержи­вали А. А. Безбородько и Д. П. Трощинский. Ha своих собраниях, которые проводились по всем законам конспирации, они не толь­ко рассуждали о складывавшейся в России ситуации, но и искали наилучших для страны форм осуществления власти. C этой целью А, Чарторижский и А. А. Безбородько написали секретные доку­менты, которые явно указывали на будущее конституционное устройство России. B течение двух ближайших лет многие из перечисленных выше людей попали в опалу, ушли в отставку или вынуждены были уехать за границу,[800] и эта оппозиционно на­строенная группа распалась. Ho их работа не пропала даром, во всяком случае, многие их мысли будут использованы Алексан­дром I.

B дальнейшем в среде царедворцев все больше укреплялась мысль о необходимости лишения Павла власти. Вице-канцлер H. П. Панин и граф П. А. Пален становятся руководителями заго­вора и устанавливают связь с Александром. По словам П. А. Палена, Александр знал и одновременно не хотел знать о заговоре. А. Чарторижский писал о том, что великий князь хо­тел остаться в стороне от событий.[801] B план переворота входило устранение Павла. B это время заговорщики ищут иностранный, благородный, не марающий дворянской чести аналог будущим с°бьітим.46 При этом некоторые планировали убийство импера­тора, ^ а другие, во главе с H. П. Паниным, считали, что аресто­ванный Павел дал бы лучший повод для принятия конституции, ограничивающей самодержавие и учреждающей регентский co- вет, как те советы, которые были рождены вследствие психиче­ской болезни короля Христиана VII в Дании и Георга III в Анг­лии.[802] Возглавлять регентский совет[803] должен был Александр, который, по-видимому, поддерживал именно этот вариант и, в силу своего республиканского образования, спокойно относился к такому повороту своей монархической судьбы и якобьг обещал H. П. Панину сразу после воцарения подписать конституцию.[804]

Впрочем, группа П. А. Палена также намеревалась ввести конституционное правление. Вот что по этому поводу пишет А. Коцебу: «Граф Пален имел, без сомнения, благотворное наме­рение ввести умеренную конституцию; то же намерение имел и князь П. А. Зубов. Этот последний делал некоторые намеки, ко­торые не могут, кажется, быть иначе истолкованы, брал у генера­ла Клингера[805] “Английскую конституцию” Делольма[806] для про­чтения».[807] K сожалению, мы не знаем подробностей конститу­ционных документов ни H. П. Панина, ни Палена—Зубова, не знаем даже, были ли они изложены на бумаге и несли ли в себе некую иностранную или отечественную преемственность. Здесь можно сказать только одно — расхождения между двумя группа­ми заговорщиков закончились после того, как в ноябре 1800 г. из

Петербурга, т. e. за четыре месяца до переворота, был удален H, П. Пашин.156 Вместе с тем слухи о разладе в царской семье, о готовящемся перевороте распространялись по городу.157 Павел, встревоженный предупреждением генерал-прокурора П. X. Обо- льянинова о готовящихся событиях,158 озадаченный странным разговором с П. А. Паленом,159 не говоря никому ни слова, вызы­вает в Петербург графа А. А. Аракчеева с намерением назначить его военным губернатором.160 Наконец, непосредственно перед событиями из кругов, близких к заговорщикам, появляется ин­формация о наличии какого-то «Акта конституционного», кото­рым вожди заговора предполагали с первой минуты ограничить власть Александра.161 Отсутствие каких-либо проектов конститу­ционных документов во время подготовки и проведения заговора, по всей вероятности, указывает на то, что Александр, придя к власти, намеренно уничтожил все бумаги, в которых упоминались ограничительные планы заговорщиков и, самое главное, его имя.

To, что заговорщики обсуждали ограничение монархии, уже само по себе говорит о том, что идея воспользоваться планируе­мой ситуацией и решить раз и навсегда вопрос о самодержавии,

156 ii

w хотя удаление H. П. Панина было вызвано подозрением в оппози­ционных и заговорщицких настроениях последнего, мало кто избежал опалы и гнева императора. Удаление одних и приглашение других вельмож, беско­нечная череда изменений членов «кабинета» Павла привели только к тому, что вокруг него не осталось людей, ѳго поддерживавших. Даже верного • А.Аракчѳѳва он дважды отправлял в отставку, B начале 1801 г. Павел ал угрожать женѳ и старшим сыновьям. Марию Фѳдоровну он намеревался тправить в Холмогоры, Александра заточить в ШлиссельбургскоЙ крепости, Константина — в Петропавловской,

і5вСм" ВалишввскиОК. Сын Вѳликой Екатерины. С. 391-392.

A A д П° другой информации, Павел передал распоряжение о вызове A A ГКЧееаа 4еРѳз П- А. Палена, но по указанию того же П. А. Палена н д др|кчеева не пропустили в Петербург через заставу (Записки ' ,йаолУк°ва // Цареубийство 11 марта 1801 г. М., 1996. С. 93),

^зрторижский описывает зтот разговор следующим образом. Па- изв' ГЛЯдя испытующим взглядом на П. А. Палена, сказал ѳму, что получил зтоГ*' ЧТ0 против него составляется заговор. Ha что Папен отвечал, что долж°вЄяШвННО НѲВ03М0ЖН°> так как в таком случае участником заговора MeM^Jf^^7Q СЭМ Такой ответ ~ Павла (ом.: ЧарторижокийА.

i8i Бапиоки Августа Коцебу. С. 259.

См.: Эйдѳльман H. Я. Грань веков. С. 282.

витала в воздухе. Bo всяком случае, во время совместного ужина всех заговорщиков вечером 11 марта полковник лейб-гвардш Измайловского полка H. И. Бибиков высказал, по всей вероятно­сти, шокировавшую всех присутствовавших мысль республикан­ского толка. Bo всеуслышанье он заявил, что «нет смысла ста­раться избавиться от Павла, что России не легче будет с остальными членами его семьи и лучше всего было бы отделаться от них всех сразу».[808] И пусть республиканизм H. И. Бибикова остался незначительным эпизодом истории заговора, однако эту мысль можно рассматривать как знаковое событие русской исто­рии, поскольку никогда ранее из уст подданного русского царя таких речей не звучало.[809]

И еще одно новое обстоятельство, о котором необходимо ска­зать. Ранее перевороты, как известно, совершались гвардией, и этот не исключение,[810] но в прошлые времена гвардия преимуще­ственно комплектовалась из дворян, сейчас же гвардейские мун­диры все больше на простых солдатах. B связи с этим заговорщи­ки поняли необходимость агитации, так как в последний момент были вынуждены посвятить в свои планы какую-то часть рядово­го состава. B этот момент простой и короткий разговор не вызвал вооруженного сопротивления преступному приказу, но в буду­щем у декабристов возникнут проблемы — какими обещаниями привлечь солдата на свою сторону.[811]

Итак, в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. в Михайловском дворде Санкт-Петербурга в результате заговора император Павел I был лишен жизни. Задолго до декабристов, русских масонов и рево­люционеров в России существовала устойчивая традиция поку­шений на жизнь царей и цареубийств. Боярские заговоры, стре­лецкие бунты, череда переворотов XVIII в. ■—■ все это совершалось руками царских телохранителей— стрельцов и гвардии.166 Кроме того, за убийство Павла I наказаний, по суще­ству, не последовало, так что убийство царя становилось делом обыденным. Пока Александр предавался в своих покоях отчая­нию, Пален, встревоженный солдатским ропотом, пришел к нему, грубо схватил за руку и приказал: «Будет ребячиться! Идите цар­ствовать, покажитесь гвардии». Появление Александра Преобра­женский полк встретил гробовым молчанием, никто не приветст­вовал его как нового императора. И только после того, как солдаты убедились в смерти Павла, присяга Александру состоя­лась.167

Павел погиб под ударами придворной и гвардейской верхуш­ки, раздраженной не только его личным самодурством, но и по­рывистыми проявлениями его власти в делах внутренней и внеш­ней политики, которые грозили серьезной опасностью существенным интересам господствующего класса,168 Собствен­но, Il марта 1801 г. произошло разделение двух направлений российской государственности: просвещенного абсолютизма, ориентированного на Европу, дворянскую интеллигентность при известном единстве просвещенной, лучшей части дворянства и правящих «циников», при сохранении дуализма «такого рабства при таком просвещении»,169 и непросвещенного абсолютизма, который, напротив, цинично эксплуатировал различные варианты идеологии народности.

Однако и тот, и другой пути не предполагали существенных Перемен в жизни народа.

1S7 7ваРДИЯ (от итал. guardia) — личная охрана главы государства, lea Из заоисок графа Ланжерона. С. 128.

До см ^енин совершенно справедливо заметил, что «перевороты быпи ФаппШНОГ° лѳгки> ПОКа Pe4b шла о том, чтобы от одной кучки дворян или с- 448)Л°В °ТНять Власть и отдать другой» (Ленин В. И. Полн. собр. ооч. Т. 37.

16»'м„

из записок графа Ланжерона. С. 123.