Глава двенадцатая собственность в россии. тотальное оГосударствление

1

СОБСТВЕННОСТЬ В НАШЕЙ СТРАНЕ, В РОССИИ, как бы

в миниатюре и вместе с тем со своей спецификой (притом немалой) соответствует многосложной, пестрой и противоречивой картине состояния и развития собственности во всем мире.

Специфика ее пестроты, многоликости и (увы) неопределенности в настоящее время во многом обусловлена историческими тенденциями формирования и функционирования собственности, ее юридических форм на российской земле в течение столетий вплоть до начала XX в.

Наиболее существенное значение имеют здесь следующие две противоречивые по своей сути и значению тенденции.

В о-п е р в ы х, это общая историческая феодальная, точнее даже феодально-крепостническая, притом восточно-тиранического типа, предоснова отношений собственности в России. Со всеми общеисторическими и своеобразными российскими чертами феодальных отношений (барщиной, многообразными формами зависимости, вотчинами, уделами, свободой сугубо торговой ориентации и т.д.). И все же с такими отношениями собственности, которые изначально имели и сохраняют твердый вещный характер, пусть и осложненными общинными началами, но не охватывающими порядки, которые бы порождали какой-либо отход от их вещной природы.

Вместе с тем отношения собственности в российском обществе отличаются тем, что по мере исторического развития, особенно в царствование Ивана Грозного, Петра I и в последующие годы, неумолимо возрастали величина и роль бюрократической казенной собственности, сохранялась вплоть до второй половины XIX в. собственность на человека (крепостничество), и частная собственность с развитием капитализма первоначально во многом воплотила особенности характерного для России торгового, купеческого капитала.

432

Часть третья. Собственность в России

В о-в т о р ы х, это исторические предпосылки быстрого, в чем-то закономерного появления и упрочения в России частной собственности в ее развитых («европейских») формах и вытекающая отсюда тенденция формирования соответствующих передовых институтов права собственности.

Первые десятилетия XX в. Россия встретила европейской страной, настроенной на мощное развитие экономики на основе передовых форм частной собственности – и в виде индивидуального предпринимательства, и в виде коммерческих товариществ. Этому способствовали реформы П. Столыпина, формирование фермерских хозяйств (хозяйств-подворий), развитие на российской территории зарубежного предпринимательства, значительная эффективность артельных способов хозяйствования, соответствующая требованиям современной товарно-рыночной экономики, продемонстрированная при строительстве европейско-азиатских железнодорожных магистралей. До сих пор представляются поразительными и требующими дальнейшего осмысления разработки вопросов собственности одного из основателей российского гражданского права К.П. Победоносцева, его исследования вещной природы собственности, притом с акцентом на «вотчинную собственность».

К середине 1910-х гг. был в основном подготовлен к рассмотрению Государственной Думой отработанный проект российского Гражданского уложения, в котором с учетом собственных («вещных!») традиций и разработок европейской законодательной культуры, ее лучших образцов, прежде всего Германского гражданского уложения, содержались передовые нормативные установления по вопросам собственности по типу европейского континентального законодательства.

Но тут в обстановке народных бедствий, связанных с Первой мировой войной, и резко обострившихся социальных и политических отношений,

433

Право собственности: проблемы теории

25 октября 1917 г. «грянула» Великая Октябрьская социалистическая революция, по существу – насильственный захват власти во имя коммунистических целей в России левым радикальным крылом социал-демократической партии – большевиками. И последовавшее на этой основе жесткое, насильственное проведение коммунистическим режимом сообразно марксистским догмам курса на строительство коммунизма – на «разрушение до основания» существующих отношений и порядков (и прежде всего собственности в ее фактическом состоянии и тенденциях развития) и создания нового общества с принципиально новой системой собственности, невиданной в мире после крушения древних восточных теократических деспотий, с превалированием партийных идеологических начал.

2

ОДИН ИЗ ОСНОВНЫХ пунктов, характерных для воплощаемых в России с октября 1917 г. марксистских догм, заключается в том, что коммунистические идеологи увидели в негативных сторонах частной собственности, а затем и в ней самой главное зло в человеческом обществе. Уже в первом программном документе коммунизма, в «Коммунистическом манифесте», основатели коммунистического мировоззрения К. Маркс и Ф. Энгельс объявили, что истинный приверженец коммунизма – только тот, кто не признает, решительно отрицает частную собственность. В соответствии с этим основой общества и счастливой жизни людей была объявлена собственность общественная, прежде всего государственная, названная впоследствии в конституциях и законах советского общества «всенародным достоянием».

Так и поступили большевики при осуществлении гигантского коммунистического эксперимента по разрушению старого и созданию нового («советского») общества, начатого после большевистского переворота 1917 г. в России.

Большевики даже, как это повелось на Руси, пошли еще дальше своих западных наставников.

434

Часть третья. Собственность в России

туты – дарение, мена – юридические формы, реализующие правомочия собственника.

Да и вся хозяйственная жизнь в стране стала строиться по идеалам коммунизма, понимаемым по-ленински, – на предельно централизованной основе по модели «одной фабрики», охватывающей все народное хозяйство страны. Сообразно этому в СССР с начала 1930-х гг. и установилась государственная суперцентрализованная плановая система хозяйствования.

Линия на тотальное огосударствление собственности проводилась в советском обществе с непреклонной решительностью и последовательностью.

В первые десятилетия советской власти были предприняты две

мощные массированные атаки в этом направлении с использованием всей мощи партийно-государственной власти, партийной большевистской системы, всей мощи карательно-репрессивных, военных учреждений.

П е р в а я из них – это только что отмеченная эпоха «военного коммунизма», которая, однако, ознаменовала по своим итогам крах коммунистического эксперимента (хотя идеологи коммунистического мировоззрения впоследствии упорно насаждали мысль о том, что будто бы порядки того времени были вызваны чуть ли не исключительно сложными условиями Гражданской войны и иностранной интервенции).

Знаменательно, что введенная в 1922 г. новая экономическая политика (нэп), частично восстановившая в условиях наступившей после Гражданской войны общей экономической разрухи порядки частной собственности и свободного рынка, с самого начала была объявлена как вынужденная мера временного отступления от военно-коммунистического направления в экономике.

И действительно, с конца 1920-х гг. была предпринята уже под руководством ленинского преемника И.В. Сталина в т о р а я массированная, жестокая и кровавая атака по утверждению на практике идеи тотальной государственной собственности также по модели «одной фабрики». Причем она выразилась не только в политике сплошной коллективизации в сельском хозяйстве (сопровождаемой во многих регионах страны

«голодомором» – разорением и голодом, доходящим порой до людоедства), но и в ныне малоизвестных попытках введения в промышленности коммунистического принципа прямого продуктообмена1.

1 Возможно, только смерть Сталина в 1953 г. помешала, так сказать, третьей атаке в рассматриваемом направлении в 1940–1950-х гг., в одной из своих статей тех лет он вновь восхвалял идею прямого продуктообмена.

435

Право собственности: проблемы теории

Не меняет ситуацию и то обстоятельство, что под угрозой быстротечного обвального краха экономики в условиях «военного коммунизма» и затем нового наступления на частную собственность и рынок в конце 1920-х – начале 1930-х гг. в тотально-огосударствленную систему оказались внедренными также и некоторые материальные стимулы, стали использоваться известные элементы рынка, товарно-стоимостных отношений (в 1920-х гг. напрямую – частная собственность, а в 1930-х гг. –

«хозрасчет», «самоокупаемость»). В целом народное хозяйство советского общества продолжало основываться на монопольной государственной собственности. И потому оно, имеющее характер мобилизационной экономики, сохраняло неспособность к нормальному динамичному функционированию, ориентированному на человека, на его потребности и интересы; в нем оставались неуничтожимыми всесильный бюрократический аппарат, принудительный и полупринудительный труд.

3

ТОТАЛЬНОЕ ОГОСУДАРСТВЛЕНИЕ собственности в России, особенно с 1930-х гг., когда российское общество стало именоваться «социалистическим», приобрело всеобщий, всеохватный характер.

и объединения.

Все они по экономическим вопросам должны были действовать по правилам «обобществленного хозяйства». То есть по правилам, в соответствии с которыми единым и единственным хозяином собственности на территории всей страны является государство (точнее, партийно-государственная власть, концентрируемая в высших эшелонах правящей коммунистической элиты), а все остальные субъекты действуют – как в былые времена, при феодализме, – в строго определенных пределах, с множеством различных обременений. Не случайно, например, в 1950 г. и последующих годах все колхозы того или иного административного района одним росчерком пера в правительственном или даже ведомственном акте могли быть разом, что и происходило на практике, «преобразованы» в совхозы. В правительственных актах (таких наиболее значимых, как совместные постановления ЦК пар-

436

Часть третья. Собственность в России

тии и Правительства) «рекомендуемые меры» для колхозов, иных кооперативов трактовались как безусловно императивные.

Поэтому деление собственности на «государственную (общенародную)» и «кооперативно-колхозную», введенную Конституцией СССР 1936 г., потеряло какой-либо реальный смысл.

Тотальное огосударствление собственности в России затронуло даже личную собственность граждан, о которой с восторгом (и в принципе, и по составу объектов) также говорилось в общесоюзной Конституции 1936 г. Она в соответствии с марксистскими догмами, воплощенными в советском законодательстве, была отнесена к числу

«производных» и должна была носить «строго потребительский» характер, что предполагало строгие границы и пределы, регламентированные в нормативном порядке. И потому, например, в так называемых коллективных садах размеры участков каждого садовода и находящихся на них строений не должны были (ни на один сантиметр) превышать нормативы, предусмотренные в действующих нормативных актах, преимущественно в инструкциях ведомств.

Что же касается частной собственности производственного характера, то она (в имуществе городских ремесленников, «единоличников» в сельской местности) была по официальным критериям искоренена в народном хозяйстве.

Вместе с тем в действительности, реально, частная собственность производственного характера, доказавшая свою историческую неизбежность, фактическую неуничтожимость и органическую активность, была загнана в подполье. И приобретя по тем же самым официальным критериям

«криминальный характер» (а в ряде случаев реально смыкаясь с криминальным миром или его нравами, например при негласном паразитировании на обобществленной собственности, в деятельности групп фарцовщиков), она существовала в уродливом виде – в деятельности таящихся от органов правопорядка лиц, «оказывающих услуги», «цеховиков» и т.д. К сожалению, эта «подпольная частная собственность» после либерализации экономической жизни в России к концу 1980-х гг., хотя и сыграла позитивную роль движущей силы в активизации бизнеса, оказала в то же время чем-то и негативное влияние на становление нормальных экономических порядков в стране, соответствующих требованиям цивилизованной частнособственнической товарно-рыночной экономики, привнесла в нее известные нравы подпольного, отчасти полукриминального мира. Чем, кстати, ортодоксальные противники восстановления в России нормального, цивилизованного частнособственнического конкурентного хозяйства воспользовались, и не раз.

437

Право собственности: проблемы теории

4

ОСОБОГО ВНИМАНИЯ требует более обстоятельное, чем это обычно принято в экономической и юридической литературе, рассмотрение государственной (казенной) собственности в советском обществе, в обществах других социалистических стран.

Дело в том, что государственная собственность лишена основных качеств собственности как отношения к вещам «как к своим» и отсюда ее главных социальных функций, раскрывающих ее суть, смысл, – продолжения человека в вещах, с соответствующим ее влиянием на волю и сознание человека. А если и касается этого, то лишь частично, в деформированном виде и главным образом в отношении властвующих персон, чиновников. Вот почему в странах с развитой частнособственнической экономикой государственная собственность изначально1, а в настоящее время – как правило, занимает в принципе довольно скромное место. По существу, социалистическая государственная собственность

представляет собой своеобразный симбиоз ряда качеств собственности, с одной стороны, а с другой – проявлений авторитарной, тиранической власти. И она, выступая преимущественно в виде достояния, сама по себе не содержит импульсов к активной созидательной деятельности,

риску и ответственности за успех хозяйственного дела. Казенное имущество, напротив, создает поле для свободного, по вольному хотению чиновничьих персон и инстанций маневрирования материальными и интеллектуальными ресурсами, произвола бюрократического аппарата, государственного своеволия, порождает бесхозность, условия для паразитирования, коррупции, которые даже при самых жесточайших карательно-репрессивных мерах становятся неуничтожимыми.

Так что по своей структуре государственная собственность при социализме имела вид многоэлементного образования, в котором переплелись и властно-государственные, и собственнические элементы. Наряду с принудительно-мобилизационными механизмами, отнесением к национальному достоянию наличных природных, материальных и интеллектуальных богатств во всех их разновидностях, она обеспе-

1 Довольно скромное место государственной собственности изначально отведено во французском гражданском законодательстве. Согласно ст. 538–541 Гражданского кодекса Франции государственной собственностью считается довольно ограниченный круг объектов, прямо названных в упомянутых статьях (проселочные дороги, дороги и улицы, находящиеся на содержании государства, реки, впадающие в море, судоходные и сплавные реки, берега, места морских приливов и отливов, порты, гавани, рейды; выморочное имущество; оборонительные валы на полях сражений и др.).

438

Часть третья. Собственность в России

чивалась финансовыми потоками из государственной казны, бюджета, формируемыми во многом путем почти полного изъятия прибавочного продукта из труда работников, и формами прямого доступа к природным богатствам, и последующим их присвоением преимущественно структурами, деятелями и работниками государственного аппарата.

Отсюда – свободное или привилегированное обретение государственной элитой в бесконтрольное обладание природных ресурсов, в том числе через предприятия добывающих отраслей, и иных богатств, контролируемых властной элитой.

Конечно, нужно учитывать, что подобная тотально-огосударствленная принудительная система собственности в ряде сфер жизни общества является в известных пределах суровой необходимостью. И не только в областях экономики, науки, развития новейшей техники, оборонного потенциала, содержания и развития вооруженных сил, учреждений поддержания общественного порядка, но и в сферах экологии и культуры (в частности, образования природных заповедников, музеев и т.д.). Да и практически, на деле, государственная собственность под рассматриваемым углом зрения реально – увы, с непомерными издержками, тратами и потерями – дала в СССР, других социалистических странах известный, даже впечатляющий результат военно-мобилиза-

ционного характера.

В том числе в создании мобилизационной экономики в целом, ее индустриальной базы, быстрой мобилизации людских и материальных ресурсов, концентрации научных кадров на военно-прикладной тематике, на решении грандиозных по своей сложности задач предвоенного, военного и послевоенного времени и др.

А в другом (перспективном) отношении господство государственной собственности обернулось для страны, для народа непреходящими трудностями, национальными бедами.

Реальная жизнь советского общества, в котором была проведена тотальная национализация собственности, показала, что сама по себе общественная (и в особенности государственная) собственность не стала, как это ожидалось, источником прогрессивного общественного развития, всеобщего благоденствия, благосостояния. Она в принципе, что выяснилось в практической жизни и подтверждается научным анализом, не способна обеспечить нормальное динамичное функционирование и развитие всей народно-хозяйственной жизни, ориентированной на человека, на его потребности и интересы.

И ныне эта собственность, подвергшаяся в отношении государственных предприятий в основном формальному акционированию

439

Право собственности: проблемы теории

и потому именуемая теперь «приватизированной», остается слабым местом, трудно решаемой проблемой и в условиях современного реформируемого российского общества.

В связи с этим следует заметить, что довольно популярный ныне лозунг «многообразия собственности», когда государственная собственность ставится в один ряд с частной, ложен, коварен.

Государственная собственность как основа экономической и социальной деятельности изначально (по определению) неэффективна, растратна, бременем ложится на общество. Она может быть социально оправдана (если высказать гипотетическое предположение) лишь в условиях общего доминирования частной собственности, в сочетании с нею в силу общественной необходимости, когда общество с учетом сложившихся реалий или намеренно, во имя стремительного, взрывного развития определенного направления науки, техники, технологии или, напротив, устранения крупной национальной беды, других иначе не решаемых трудностей идет на известные жертвы. Хотя надо заметить, что ее пороки, неэффективные последствия могут быть по крайней мере смягчены тем, что в режим и порядок ее функционирования могут быть «привнесены» отдельные формы и институты, в какой-то мере учитывающие практику частнособственнических отношений (конструкции типа узуфрукта – самоокупаемость, хозрасчет, оперативное управление, хозяйственное ведение – институты и формы, о которых речь пойдет дальше).

Но все это (если отвлечься от гипотетических предположений) не устраняет тех принципиально негативных черт государственной собственности, о которых говорилось в предшествующем изложении. При этом на практике подтвердилось и то, что из самой природы государственной собственности неизбежно следует мощное использование императивной власти, принудительного и полупринудительного труда, и следовательно, создание небывалой по масштабам и могуществу бюрократической административной чиновничьей системы, без которой «все-

народное достояние» не может ни существовать, ни функционировать. Отсюда становится понятно, почему, когда в ходе начавшихся с 1985 г.

демократических преобразований партийно-государственный аппарат стал утрачивать свою властно-репрессивную мощь и из народного хозяйства начал выпадать его стержень – всеохватное принуждение, возникли необратимые процессы саморазрушения экономики, основанной на тотальном огосударствлении собственности. И именно банкротство и бессилие монопольной государственной собственности в условиях ослабления бюрократической системы и нарождающейся демократии (а вовсе не сами по себе ошибки в ходе реформ, не распад Союза, не порочность

440

Часть третья. Собственность в России

«всевластных» Советов, не другие тоже, в общем-то, разрушительные факторы) стали основной причиной, своего рода сверхпричиной той экономической и социальной катастрофы, которая обрушилась на Россию на первых этапах демократических преобразований.

Глубокая деформация собственности, случившаяся в социалистических странах, является обстоятельством, позволяющим понять и сложности реформ в странах социализма, и опасности, таящиеся в самом феномене государственной собственности. В перспективном же отношении нужно отдавать ясный отчет в том, что феномен государственной собственности, совершенно необходимый в ряде сфер жизни общества, в то же время по самой своей природе содержит опасность «соскальзывания» экономических отношений в сферу административного управления со всеми вытекающими отсюда негативными, печальными экономическими и социальными последствиями. В обстановке же корпоративно-олигархического общества, несущего на себе следы и импульсы тоталитарной системы, акционирование имущества вполне сочетается с методами власти авторитарного (и даже тиранического, тоталитарного) типа и по самой своей сути не может привести к модернизации общества, исповедующего идеалы и ценности демократии и права.

Как более подробно будет рассмотрено в последующем, единственный путь, способный вывести общество из создавшейся ситуации, грозящей разрушительными последствиями (смягченной ныне эффективными очагами действительно плодотворно работающей частной собственности и гигантскими доходами от реализации природных ресурсов, особенно нефти, газа), – это поворот к собственности

в ее классическом вещном значении – продолжение экономических ре-

форм в соответствии с требованиями частнособственнического конкурентного товарно-рыночного хозяйства.

К сожалению, в последние годы этот процесс затормозился. Напротив, в народном хозяйстве России возникли симптомы нового огосударствления с появлением «нового издания» былого феномена – огосударствленной собственности. Причем такой, которая не исчерпывается одной лишь государственной собственностью, а включает и другие компоненты, прежде всего прогосударственную собственность, складывающуюся в определенном круге акционерных обществ (см. главу шестнадцатую).

5

КРАТКО ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ при тотально-огосударствленном хозяйстве отдельных форм и институтов, в какой-то мере учиты-

441

Право собственности: проблемы теории

вающих практику частнособственнических отношений. Такое использование при обобществленном (социалистическом) хозяйстве первоначально имело сугубо ограниченный, прагматический, вынужденный характер. В основном в связи с тем, что отдельным частицам обобществленного хозяйства (этой «одной фабрики») – государственным предприятиям – потребовались юридические и материальные возможности для решения некоторых оперативных хозяйственных вопросов.

Тогда-то в 1930-х гг. и была введена одна из первых конструкций типа узуфрукта – «право оперативного управления», – которая позволяла государственным предприятиям совершать отдельные хозяйственные операции и оформлять плановые задания в виде договоров (такую конструкцию заимствовали и некоторые крупные капиталистические зарубежные фирмы и корпорации для организации внутриуправленческой, внутрифирменной работы).

Когда же в конце 1980-х – начале 1990-х гг. возникла потребность заменить плановую систему хозяйствования частнособственнической, конкурентной товарно-рыночной системой экономики, оказалось, что отдельные предприятия, действующие на основе права оперативного управления, даже после принятия новых законов о предприятии, расширивших их права, не способны включиться в новые экономические отношения. В этой обстановке в СССР, а затем, после его распада, в России возникла необходимость так расширить права предприятий, чтобы они смогли стать полноправными и эффективными участниками товарно-рыночных отношений. С этой целью была выработана категория, уже в значительной мере выражающая сам принцип узуфрукта, – «хозяйственное ведение» (сначала – «полное хозяйственное ведение» – Закон о собственности в РСФСР 1990 г.), при этом в законодательных органах началась деятельность по выработке законов, иных нормативных актов, которые бы наполнили указанную категорию современным («рыночным») содержанием.

Эта работа, однако, не была доведена до конца. Ибо в качестве общей политики приватизации в 1992–1993 гг. неожиданно, как будет показано в последующем, была принята программа общего (сплошного) акционирования, когда государственные предприятия «переоформлялись» в акционерные общества. Хотя акционерные общества, по своей сути и конструктивному построению совершенно не приспособленные для приватизации, могут создать только видимость ее, и в хозяйстве, и социальной жизни возникли наряду с положительным эффектом («видимость» тоже может как-то работать) и серьезные отрицательные явления (продолжающийся экономический кризис, громадное имущественное расслоение людей, доминирование олигархов, овла-

442

Часть третья. Собственность в России

девших контрольными пакетами акций, скупка контрольного пакета акций по нехозяйственным мотивам и др.). Сама идея существенного («рыночного») расширения прав государственных предприятий была отодвинута в сторону. Она не нашла достаточной реализации и в последующем, когда в ноябре 2002 г. был принят Закон о ГУПах – государственных и муниципальных унитарных предприятиях (№ 161-ФЗ). В связи с этим практически получилось так, что в настоящее время категории «хозяйственное ведение» и «оперативное управление», закрепленные в Гражданском кодексе РФ и упомянутом Законе от 14 ноября 2002 г., хотя и являются вещными правами, в чем-то близкими к праву собственности и основанному на ней узуфрукту, стали в немалой мере носить разрешительный («госплановский») характер и поэтому не позволяют в полной мере и эффективно участвовать государственным (и муниципальным) предприятиям в современной частнособственнической конкурентной товарно-рыночной экономике1.

1 Здесь небезынтересны краткие характеристики особенностей права хозяйственного ведения и права оперативного управления.

Право хозяйственного ведения (ст. 294 ГК РФ) – вещное право, как и право собственности,

включает в себя триаду собственнических полномочий – права владения, пользования, распоряжения. Но и в Гражданском кодексе РФ, и в Федеральном законе от 14 ноября 2002 г. это вещное право сформулировано так, что указанные правомочия существуют в немалой мере «в разрешительных пределах», определяемых и в нормативном порядке, и собственником (ст. 295 ГК). В качестве же собственника фактически выступают органы государственного (административного) управления, существенно ограничивающие права предприятия, в ряде случаев по «госплановской» модели, и – как и в советское время – решающие за предприятие многие вопросы хозяйственной деятельности. «Предприятие, – говорится в ст. 295 ГК, – не вправе продавать принадлежащее ему на праве хозяйственного ведения недвижимое имущество, сдавать его в аренду, отдавать в залог, вносить в качестве вклада в уставный (складочный) капитал хозяйственных обществ и товариществ или иным способом распоряжаться этим имуществом без согласия собственника». В этой же статье сказано: «Остальным имуществом, принадлежащим предприятию, оно распоряжается самостоятельно» и вместе с тем добавлено: «за исключением случаев, установленных законом или иными правовыми актами».

Федеральный закон от 14 ноября 2002 г. действительно установил ряд других ограничений, в том числе широкий список сделок, которые допустимо совершать только по разрешению («с согласия собственника»), ввел ряд норм, заимствованных из законодательства об акционерных обществах (о «крупных сделках», о сделках, совершаемых «заинтересованными лицами»), но он все же, сославшись на Гражданский кодекс РФ, оставил элементы имущественной самостоятельности предприятия, в том числе принцип свободы договора, пусть и с очень существенными ограничениями. И это позволяет на практике использовать соответствующие нормы Гражданского кодекса РФ и указанного Закона под углом зрения основных начал гражданского законодательства.

Гражданский кодекс РФ и указанный выше Закон установили для организаций, действующих на основе права хозяйственного ведения и права оперативного управления, единые нормы о приобретении прав (передача собственником имущества) и их

443

Право собственности: проблемы теории

И это в высшей степени прискорбно, потому что сообразно первоначальным замыслам былые государственные предприятия, да еще обогащенные практикой акционерных обществ (например, через институт совета директоров), могли вполне встать в один ряд с предприятиями индивидуальных предпринимателей и реальных акционерных обществ. И вообще, думается, такого рода ограниченные вещные права (так же, как и иные аналогичные юридические конструкции, например, право пожизненного наследуемого владения землей гражданами) могут иметь и перспективное значение. Об этом, в частности, свидетельствует опыт северо-западных стран Европы (таких как Норвегия), где при высокоразвитой частнособственнической товарно-рыночной экономике наряду с частной собственностью широко (сообразно историческим традициям) используются ограниченные вещные права типа «право на временное владение и пользование известными угодьями» (притом в ряде

прекращение (по решению собственника и правилам прекращения права собственности), а также о том, что приобретенное этими организациями имущество поступает им «в порядке, установленном… для приобретения права собственности» (ст. 299). Для них же предусмотрено своеобразное «право следования»: при переходе права собственности на предприятие как имущественный комплекс и на учреждение сохраняется право хозяйственного ведения или соответственно оперативного управления (ст. 300), что оттеняет вещный характер указанных прав.

Теперь о праве оперативного управления (ст. 296 ГК РФ). Это право по сравнению

с правом хозяйственного ведения имеет еще более узкие пределы имущественной самостоятельности субъектов – оно носит строго разрешительный характер и в целом строится по модели административных правоотношений.

При этом необходимо различать:

– право оперативного управления, установленное для деятельности казенных предприятий (их деятельность на основе Гражданского кодекса РФ урегулирована тем же указанным выше Законом);

– право оперативного управления, на основе которого осуществляется имущественная деятельность учреждений, в том числе организаций, выполняющих функции государственного или муниципального управления.

Право оперативного управления, так же как и право хозяйственного ведения, включает правомочия владения, пользования, распоряжения. Но они поставлены здесь в строгие рамки отношений разрешительного порядка (кроме самостоятельной реализации продукции казенными предприятиями), определяемого актами собственника и финансовыми документами (сметой). В то же время в Гражданском кодексе РФ установлено правило, в какой-то мере выходящее за пределы права оперативного управления, – правило о том, что «если в соответствии с учредительными документами учреждению предоставлено право осуществлять приносящую доходы деятельность, то доходы, полученные от такой деятельности, и приобретенное за счет этих доходов имущество поступают в самостоятельное распоряжение учреждения и учитываются на отдельном балансе» (п. 2 ст. 298 ГК РФ). Такое правило по смыслу ст. 298 ГК РФ представляет собой особое ограниченное вещное право, которое расширяет имущественные возможности учреждения.

444

Часть третья. Собственность в России

случаев с учреждением нескольких «угодий» в отношении одного и того же объекта).

Разумеется, при этом сами категории хозяйственного ведения и оперативного управления должны быть доработаны. Но не в «госплановском», административно-управленческом ракурсе, а с позиций хозяйственной самостоятельности и иных требований современной товарно-рыночной экономики сообразно принципам и институтам Гражданского кодекса РФ. Тогда они – есть основания надеяться – могут оказаться незаменимой формой включения в хозяйственную жизнь тех предприятий, для которых окажется неизбежным в соответствии с острыми государственными интересами не перевод их исключительно на «иждивенческий» статус – статус казенных предприятий, а сохранение в качестве исходной основы деятельности государственных начал с использованием адекватных для товарно-рыночного хозяйства экономических и правовых форм, основанных на ограниченных вещных правах. Не исключено, что получающие ныне интенсивное развитие государственные концерны встанут перед необходимостью использовать упомянутые конструкции (в особенности институт хозяйственного ведения) для полнокровного включения в экономическую жизнь частнособственнического товарнорыночного хозяйства.

Думается, в настоящее время могут быть использованы также данные науки, законодательства и практики, которые во время выработки наших доморощенных категорий (оперативного управления и хозяйственного ведения) не могли быть даже приняты во внимание по причинам официальной политики, категорически отторгавшей в то время любые разработки частного права.

В данном случае наряду с практикой ограниченных вещных прав северо-западной правовой культуры имеется в виду и известный еще древнеримскому праву институт под названием узуфрукт, по типу которого, как уже говорилось, и были фактически сконструированы и право оперативного управления, и право хозяйственного ведения.

Весьма показательно, что в относительно недавнее время этот институт получил детальную, подробную разработку в акте, утвердившем с наибольшей строгостью и последовательностью «освобожденную» частную собственность, – в Гражданском кодексе Франции (ст. 578– 624). И тем более в связи с этим привлекает внимание само определение узуфрукта в Кодексе (ст. 578: «...узуфрукт представляет собой право использования вещей, право собственности на которые принадлежит другому лицу, так же как сам собственник, но с возложени-

445

Право собственности: проблемы теории

ем обязанности по сохранению их субстанции»), определение, которое, как и ряд других нормативных положений по рассматриваемому институту, могло бы лишь с небольшими коррективами быть воспринято нашим российским законодательством, допустим, по вопросам права хозяйственного ведения.

Следует сказать еще об одном феномене ограниченных вещных прав, сложившихся при тотально огосударствленной собственности. Это развитие отдельных вещных прав в содержании обязательственных отношений (таких как аренда, имущественный наем жилых помещений гражданами). По всем данным, именно сейчас, особенно в связи с «идеологией рынка», когда обязательственные отношения как та-

ковые приобретают доминирующее значение в экономике, в практике жизнедеятельности людей, использование конструкции «вещные права в обязательстве» окажется, быть может, решающей юридической гарантией всего комплекса прав и свобод граждан.

6

ТОЛЬКО ЧТО ОТМЕЧЕННАЯ проблематика по вопросам государственной собственности выводит на тему значительной общественной и правовой значимости – в чем-то иного порядка, нежели рассмотренные выше феномены.

Здесь нужно обратить внимание на те нетерпимые ситуации последних (или недавних предшествующих) лет, возникшие в современной России, когда (увы, порой со ссылкой на действующее гражданское законодательство) административные органы всемогущих энергетических монополий односторонне, по своему усмотрению (словом, как в советские времена) под предлогом неправомерных действий посредников отключают за неплатежи электроэнергию потребителям. Отключают именно за неплатежи (а не в силу природных, особенно стихийных обстоятельств, хотя и тут нужны четкие нормативные регламентации). Причем получается так, что потерпевшими, несущими подчас громадные материальные и иные потери, нередко оказываются граждане-потребители, аккуратно оплачивающие счета за пользование электроэнергией. Такого же рода ситуации встречаются и в области водоснабжения и теплоснабжения.

И здесь возникает следующее предположение (которое, разумеется, требует тщательной научной проработки и обсуждения). Современный этап развития общества, особенно его либеральная, постиндустриальная стадия, когда в полной мере раскрываются возможности

446

Часть третья. Собственность в России

и достоинства гражданского общества, требует того, чтобы определенные объекты собственности, независимо от ее формы, получили признание в качестве публичных.

При этом речь идет не об «огосударствлении» или «неогосударствлении». Огосударствление собственности как основа жизни общества, хотя в настоящее время и возрождается в виде ряда институтов, в том числе в определенном круге акционерных обществ, государственных корпораций (глава шестнадцатая), все же в принципе (именно как основа жизни общества) навсегда, будем верить, ушло в прошлое. Речь о другом.

Определенные объекты собственности (электро-, тепло-, водоснабжение, структуры медийного порядка, объекты общего пользования городского и пригородного лесного хозяйства, некоторые другие объекты «в исчерпывающем перечне») обрели в современных условиях общественную и в этом смысле – публичную значимость, такую же, как и известные договоры, которые официально в законодательстве закреплены в качестве «публичных» (ст. 426 ГК РФ), или, скажем, категория «публичная оферта».

Это значит, что такого рода объекты, имеющие публичное значение, не должны быть предметами вольного обращения, по одному лишь произвольному усмотрению или по подсказке власти, делом одного только собственника, тем более властвующих персон, фактических владельцев акционерных обществ (насчет чего оправданно ввести жесткий запрет).

Главное же – право пользования и тем более право распоряжения в указанной сфере правомочий собственника должно быть поставлено в четкие рамки в соответствии с принципами и иными нормами гражданского законодательства, притом с выработкой таких гражданско-правовых конструкций, при которых в полной мере учитывались бы (на том же уровне, что и правомочия частного собственника) личные права, права на нематериальные объекты иных субъектов, в своей деятельности и жизни связанных с указанными объектами, благами. Для этого, как уже говорилось, представляется совершенно необходимым использование, наряду с иными институтами, конструкции гражданско-правового дого-

вора в области медийных отношений, когда бы в полной мере были обеспечены и защищены права творческих коллективов и отдельных творческих работников, использующих те или иные объекты, принадлежащие на праве интеллектуальной собственности тем или иным субъектам.

447

Право собственности: проблемы теории