5. ЦЕННЫЕ БУМАГИ В СИСТЕМЕ ОБЪЕКТОВ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ

Характеристика правовой сущности ценных бумаг не является, однако, самоцелью и всякая такая характеристика в принципе не может оказаться полной и достаточной в отрыве от понимания ценных бумаг прежде всего как категории экономической. При обращении же к данному аспекту проблемы выявляется, что экономическую теорию в весьма незначительной мере интересует природа ценной бумаги как таковой: для экономики важны в первую очередь не ценная бумага в качестве обособленного финансового инструмента и даже не определенные группы таких инструментов, а условия и эффективность обращения совокупности бумаг на специализированных рынках. Поэтому, если экономисты не повторяют нормативных положений действующего законодательства о ценных бумагах, то их определения, как правило, подчеркивают товарные качества и свойство рыночной обращаемости ценных бумаг. «Ценные бумаги — это особый товар, который обращается на рынке, и

140

отражает имущественные отношения» .

Согласно ст. 142 ГК РФ ценной бумагой является документ, удостоверяющий с соблюдением установленной формы и обязательных реквизитов имущественные права, осуществление или передача которых возможны только при его предъявлении. С переда- чей ценной бумаги переходят все удостоверяемые ею права в совокупности. В данном легальном определении отражена совокупность признаков, которые следует считать нормативными для любых ценных бумаг: ценная бумага есть документ; указанный документ составляется с соблюдением установленной формы: документ составляется с соблюдением обязательных реквизитов: документ удостоверяет имущественные права; осуществление или передача имущественных прав возможны только при предъявлении документа; передача ценной бумаги влечет переход всех удостоверяемых ею прав в совокупности. Законом установлены также виды ценных бумаг, каковыми являются государственная облигация, облигация, вексель, чек, депозитный и сберегательный сертификаты, банковская сберегательная книжка на предъявителя, коносамент, акция, приватизационные ценные бумаги и другие документы, которые законами о ценных бумагах или в установленном ими порядке отнесены к числу ценных бумаг.

В качестве дополнительных свойств, без которых документ не может претендовать на статус ценной бумаги и которые раскрывают ее экономическую сущность, в одном из базовых учебников для экономических специальностей называют, например, следующие: 1.

Ценные бумаги представляют собой денежные документы, удостоверяющие имущественное право в форме титула собственности (акции корпораций, векселя, чеки, коносаменты и т.

Ценные бумаги выступают в качестве документов, свидетельствующих об инвестировании средств, проявляя свою экономическую сущность и роль в качестве высшей формы инвестиций. 3.

Это документы, в которых отражаются требования к реальным активам (акциям, чекам, приватизационным документам, коносаментам, жилищным сертификатам и др.). 4.

Ценные бумаги приносят доход, вследствие чего являются капиталом для владельцев. 5.

Ценные бумаги обладают свойством ликвидности, т. е. могут быть превращены в денежные средства путем продажи. 6.

Обращаемость, т. е. способность ценных бумаг выступать в качестве или предмета купли-продажи (акции, облигации и др.) или платежного инструмента, опосредствующего обращение на рынке других товаров (чеки, векселя, коносаменты, приватизационные документы). 7.

Рыночный характер ценной бумаги как особого товара требует своего рынка с присущей ему организацией и правилами работы на нем. Товары, продаваемые на рынке ценных бумаг, являются товарами особого рода, поскольку ценные бумаги — это лишь титул собственности, документы, дающие право на доход, но не реальный капитал. Обособление рынка ценных б}гмаг определяется именно этим их качеством, и рынок характеризуется по большей части свободной и легко доступной передачей ценных бумаг одним владельцем другому. 8.

Серийность и стандартность — это взаимосвязанные признаки, поскольку ценные бумаги могут выпускаться сериями, однородными группами, причем бумаги одного типа должны иметь стандартные содержание, форму, стандартность предоставляемых прав, сроков действия, институтов обращения и т. д. 9.

Участие в гражданском обороте т. е. способность быть предметом не только купли-продажи, но и других имущественных отношений (сделок залога, хранения, дарения, комиссии, займа, наследования и т. д.).

Наряду с этими признаками, которые рассматриваются как основные, называются и иные признаки, имеющие вспомогательное значение: регулируемость (законодательное регулирование удостоверяемых ценными бумагами прав; установление обязательных реквизитов и требований к форме бумаг, порядка их эмиссии и других параметров обращения); признание ценных бумаг государством в качестве таковых; рискованность инвестиций в ценные бумаги; документарный либо бездокументарный способы фиксации прав, удо- стоверяемых ценной бумагой Приведенный достаточно пространный перечень свойств, призванных развить формально- юридическое понимание ценных бумаг собственно экономическими признаками, не решает, на наш взгляд, поставленной задачи.

142 Ценные бумаги: Учебник / Под ред. В. И. Колесникова, В. С. Торкановского. М„ 1999. С. 5-8.

I 4 Зак. 3457 мических с юридическими, тех и других — с признаками организационными и техническими. Конечно, нельзя не отдавать себе отчета в исключительной сложности построения научно обоснованной междисциплинарной систематики признаков и свойств ценных бумаг. Но. с другой стороны, нельзя не видеть, что никак не объясняемое (и необъяснимое) смешение категорий правовых с экономическими и иными не только не способствует познанию действительных соотношений между ними, но и, более того, деформирует представление об этих достаточно сложных явлениях. Так, вряд ли именно экономическую сущность ценных бумаг сколько-нибудь глубоко раскрывают такие признаки, как регулируемость, оборото- способность, серийность, стандартность, которые, на наш взгляд, являются более правовыми, чем какими-либо еще. Вряд ли можно найти логические основания к тому, чтобы сам признак стандартности и составляющие его части (форму и реквизиты ценной бумаги, унификацию следующих из бумаги прав, сроков обращения бумаг и т. п.) относить к основным экономическим, отрывая от признака регулируемости, который почему-то «втиснут» в систему признаков вспомогательных. Разве так уж оторваны на самом деле понятия документарной и бездокументарной формы закрепления прав от формы и реквизитов ценной бумаги, от признаков стандартности и серийности, от нормативного регулирования, наконец? И вообще, каковы основания для отнесения этих признаков к экономическим, неважно — основным или вспомогательным? Ведь имеется однозначное указание в п. 1 ст. 144 ГК РФ о том, что виды прав, которые удостоверяются ценными бумагами, обязательные реквизиты ценных бумаг, требования к форме ценной бумаги и другие необходимые требования определяются законом или в установленном им порядке. Однако еще большее количество проблем создает утверждение о том, что «в число ценных бумаг входят разнотипные документы, соответствующие ресурсам, права на которые они выражают.

144

зи, которая существует между данным правом и документом» Если иметь в виду этот «внутренний ресурс» ценной бумаги, то окажется, что ее правовой потенциал организован существенно иначе, чем строение взаимных прав и обязанностей между должником и кредитором в исходном обязательстве, которое и послужило основанием выдачи ценной бумаги.

В теории принято характеризовать ценные бумаги совокупностью признаков абстрактности, публичной достоверности и исполнимости при предъявлении бумаги.

Так, ТОО «Агропромэкономика» обратилось в Московский городской арбитражный суд с иском к Российскому страховому товариществу с ограниченной ответственностью (РСТ) «Роспотребре- зерв» и третьему лицу — Федеральной службе России по надзору за страховой деятельностью о взыскании 225 млн рублей (неденоминированных), не оплаченных ответчиком-авалистом векселей. Из материалов дела следует, что три неоплаченных векселя поступили к истцу следующим образом. Два простых векселя 4 августа 1992 г. истцу были переданы от ТОО «Гросс»: один — на сумму 27,5 млн рублей со сроком погашения через три месяца с момента поступления денег на расчетный счет ТОО «Гросс», второй — на сумму 127,5 млн рублей со сроком погашения через шесть месяцев с момента поступления денег на расчетный счет ТОО «Гросс». Третий вексель на сумму 70 млн рублей 6 августа 1992 г. поступил к истцу от ТОО «Юником-С» со сроком погашения либо 15 декабря 1992 г., либо в пятидневный срок с момента предъявления, либо через 120 дней после поступления денег на расчетный счет ТОО «Юником-С». На всех трех векселях ответчик— РСТ «Ростпотребре- зерв» — учинил вексельное поручительство — аваль. Решением суда первой инстанции иск удовлетворен за счет ответчика по тем основаниям, что векселя оформлены на типовых бланках, а сроки платежа по векселям соответствуют требованиям ст. 33 Положения о простом и переводном векселе. Кассационная инстанция оставила решение без изменения. Постановлением коллегии Высшего Арбитражного суда Российской Федерации по проверке в порядке надзора законности и обоснованности решений арбитражных судов, вступивших в законную силу, состоявшиеся ранее решение и постановление отменены и в иске отказано. Коллегия исходила из того, что срок платежа, указанный в спорных векселях, не соответствует ни одному из сроков, предусмотренных ст. 33 Положения о простом и переводном векселе, поэтому спорные векселя являются недействительными. Следовательно, авалист согласно ст. 32 Положения ответственности по таким векселям не несет. Ответчик не может быть признан также и поручителем по обычным гражданско-правовым обязательствам, поскольку отсутствует письменный договор поручительства с кредитором по обеспечиваемым обязательствам. Председатель ВАС РФ в своем протесте предложил отменить постановление надзорной коллегии и оставить в силе решение и постановление судов первой и кассационной инстанций. Пленум счел доводы протеста обоснованными. Статья 33 Положения о простом и переводном векселе относительно срока платежа применяется как к переводному, так и к простому векселю (ч. 1 ст. 77 Положения). При этом переводной вексель, содержащий иное назначение срока, чем указано в ч. 1 ст. 33 Положения, либо последовательные сроки платежа, в соответствии с ч. 2 ст. 33 Положения признается недействительным. В выданных истцу векселях при обозначении срока платежа требование его определенности не соблюдено, и срок платежа обозначен иначе, чем предусмотрено в ст. 33 Положения. Что касается ответственности авалиста, то он, как указано в ст. 32 Положения, отвечает так же, как и тот, за кого он дал аваль. При этом его обязательство действительно даже в случае, если обязательство, которое он гарантировал, окажется недействительным по какому бы то ни было основанию, но иному, чем дефект формы. Положение указывает на содержание векселя, но не содержит правила о его форме. Согласно рекомендациям Банка России от 9 сентября 1991 г., сроки платежа являются вексельным реквизитом, а не формой векселя. Вместе с тем вексель — один из видов гражданско-правовых сделок. Форма таких сделок установлена общими нормами гражданского законодательства. Поэтому нельзя считать дефектом формы векселя указание в ней иных сроков платежа, чем предусмотрено в ст. 33 Положения. Следовательно, векселедержатель вправе предъявить к авалисту требования о платежах по всем трем векселям даже в случае их признания недействительными (Постановление Пленума Высшего Арбитражного суда РФ от 28 сентября 1994 г. № 36)230.

Этот пример достаточно определенно показывает, что ценная бумага в силу особенностей соответствующего законодательства, способна «прикрепляться» к различным ресурсным базам даже при отпадении (недействительности) первоначального «ресурса» (в данном случае — ответственности векселедателя). Особенно явственно это ее свойство в вексельном праве проявляется в солидарной ответственности всех лиц, выдавших, акцептовавших, индоссировавших простой или переводный вексель или поставивших на нем аваль (ст. 47, 77 Положения о простом и переводном векселе). На это правило Президиум Высшего Арбитражного суда РФ особо указал в п. 17 приложения к Информационному письму от 25 июля 1997 г. № 18 «Обзор практики разрешения споров, связанных с использованием векселя в хозяйственном обороте». Отмечая, что суд необоснованно удовлетворил иск векселедержателя только за счет векселедателя и отказал в иске к двум индоссантам. Президиум указал на то, что отношения между лицами, несущими ответственность перед вексельным кредитором, регулируются нормами Положения о простом и переводном векселе, а не нормами ст. 322-325 ГК РФ. ^

Обращение векселей и некоторых иных ценных бумаг дает нам. таким образом, свидетельство не только отрыва ценной бумаги от первоначального ресурса (требования к эмитенту), но и возможности многоресурсного обеспечения прав, следующих из бумаги за счет применения солидарной ответственности лиц, не связанных с первоначальным правопритязанием никаким иным образом, кроме как посредством самой ценной бумаги. Следует отметить также, что обязательства эмитентов ценных бумаг в отдельных случаях могут быть обеспечены и субсидиарной ответственностью. Так, в соответствии со ст. 15 Федерального закона от 29 июля 1998 г. «Об особенностях эмиссии и обращения государственных и муниципальных ценных бумаг», обязательства третьих лиц, возникшие в результате осуществления ими эмиссии ценных бумаг, могут быть гарантиро- ваны Российской Федерацией, ее субъектом или муниципальным образованием. Конструкция этой ответственности внешне весьма напоминает институт банковской гарантии (параграф 6 главы 23 ГК РФ): государственной или муниципальной гарантией признается способ обеспечения гражданско-правовых обязательств третьих лиц. возникших в результате осуществления ими займа путем эмиссии ценных бумаг, в силу которого Российская Федерация, ее субъект или муниципальное образование (гарант) дает обязательство отвечать за исполнение обязательств третьих лиц (принципалов) полностью или в части перед владельцами этих ценных бумаг (бенефициарами). Однако в противоположность ответственности по банковской гарантии, каковая всегда носит самостоятельный характер и от основного обязательства не зависит (ст. 370 ГК РФ) рассматриваемая гарантия в силу прямого указания закона возлагает на гаранта ответственность субсидиарную и, следовательно, прямо связана с неисполнением обязательства эмитентом. Кроме того, срок такой гарантии определяется сроком исполнения обязательств по ценным бумагам, гарант имеет право отказать бенефициару только если последний не имеет права на осуществление прав по ценным бумагам. Специфичен и порядок возникновения у бенефициара права требования к гаранту: такое право считается переданным с момента перехода к бенефициару права собственности на ценные бумаги. Следует отметить, что может быть сформирована дополнительная ресурсная база по ценным бумагам также в виде субсидиарной ответственности как солидарных должников лиц, прямо указанных в законе. Так, Федеральный закон от 5 марта 1999 г. «О защите прав и законных интересов инвесторов на рынке ценных бумаг» в п. 5 ст. 5 указывает, что гшца, подписавшие проспект эмиссии ценных бумаг, несут солидарно субсидиарную ответственность за ущерб, причиненный эмитентом инвестору вследствие содержащейся в указанном проспекте недостоверной и (или) вводящей в заблуждение инвестора информации. Независимый оценщик и аудитор, подписавшие проспект эмиссии ценных бумаг, несут солидарно с иными лицами, подписавшими проспект эмиссии ценных бумаг, субсидиарную с эмитентом ответственность за ущерб, причиненный инвестору эмитентом вследствие содержащейся в указанном проспекте недостоверной и (или) вводящей в заблуждение инвестора информации и подтвержденной ими.

Важным является также то, что правовой потенциал ценной бумаги может создавать для ее обладателя не только новые материально-правовые притязания, отличные от первоначального «ресурса», но и определенные процессуально-правовые возможности. Так. передача коносамента третьему лицу, которое, исходя из содержащегося в коносаменте описания груза действовало добросовестно, исключает возможность доказывания перевозчиком, не сделавшим особой оговорки, что содержащиеся в коносаменте данные о наименовании груза, его основных марках, числе мест или предметов, массе или количестве груза не соответствуют фактически принятому или погруженному грузу (ст. 145 Кодекса торгового мореплавания РФ). Аналогичные последствия возникают и для обязанного по закладной лица, которое не вправе приводить против требований законного владельца закладной об осуществлении прав по ней никаких возражений, не основанных на закладной (п. 6 ст. 17 ФЗ «Об ипотеке»).

Второй ведущий признак ценных бумаг — их публичная достоверность. В действующем ГК РФ признак публичной достоверности проявляется косвенным образом через его связь с признаком абстрактности: «Отказ от исполнения обязательства, удостоверенного ценной бумагой, со ссылкой на отсутствие основания обязательства либо на его недействительность не допускается» (п.2 ст. 147). По мнению А. П. Сергеева, данный признак заключается в том, что законом предельно ограничен круг тех оснований, опираясь на которые должник вправе отказаться от исполнения лежащей на нем обязанности: «допускаются лишь возражения по формальным основаниям, в частности, ссылка на пропуск срока представления ценной бумаги к исполнению, либо оспаривание ценной бумаги со ссылкой на ее подделку или подлог»231. Таким образом, если ограничиться лишь приведенной легальной формулой, создается впечатление, что лицо, долженствующее произвести исполнение по предъявленной бумаге, эту обязанность исполняет во всех случаях, не имея возможности заявить о своих возражениях как в части основания обязательства, так и в части действительности такового. Из данного установления вытекает также, что обязанное по бумаге лицо не может воз- ражать против требования кредитора, ссылаясь на неправомерность его владения бумагой. Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31 мая 1991 г. содержали норму (п. 2 ст. 32). согласно которой отказ от исполнения обязательства, выраженного ценной бумагой, был возможен при доказанности, что бумага попала к ее держателю неправомерным путем. Таким образом, на первый взгляд Основы открывали путь к выдвижению должником по бумаге возражений если не против оснований обязательства, то против оснований владения бумагой. И действительно, исходя из принципов справедливости и основ правопорядка не может быть совершенно безразличным, законным ли владельцем предъявлена бумага к исполнению. По мнению основоположника современной отечественной теории ценных бумаг М. М. Агаркова, публичная достоверность состоит в исключении возражений, основанных на отношениях должника к какому-либо из предшественников добросовестного и надлежащим образом легитимированного держателя бумаги (выделено мной. —Авт.)141. Однако следует отметить, что приведенное положение Основ отнюдь не вводило запрета на исполнение по бумаге, владелец которой надлежащим образом не легитимирован либо заведомо недобросовестен. Речь, по всей видимости, идет лишь о праве должника отказаться от исполнения, но никак не об обязанности. Кроме того, возможность отказа напрямую связывается с доказанностью неправомерности завладения бумагой, а это уже основание процессуально-правовое. Следовательно, даже при явной нелегитимности и недобросовестности владения отказ от исполнения все же не может иметь места, пока и поскольку неправомерность владения не доказана по суду. Всякий держатель бумаги рассматривается как легитимный и добросовестный, до тех пор, пока не доказано обратное. Значит, имеет место соответствующая доказательственная презумпция, установленная в пользу владельца бумаги, и обязанность доказывания отсутствия у кредитора права требовать исполнения по бумаге возлагается на должника.

Действующий Гражданский кодекс РФ не содержит даже такой общей нормы, как Основы, в связи с чем возникает ряд достаточно сложных проблем. Образовавшуюся «лакуну» юридическая наука иногда пытается заполнить путем генерализации одного частного, на наш взгляд, положения, вытекающего из п. 1 ст. 147 ГК РФ: «Лицо, выдавшее ценную бумагу, и все лица, индоссировавшие ее, отвечают перед ее законным владельцем солидарно. В случае удовлетворения требования законного владельца ценной бумаги об исполнении удостоверенного ею обязательства одним или несколькими лицами из числа обязавшихся до него по ценной бумаге они приобретают право обратного требования (регресса) к остальным лицам, обязавшимся по ценной бумаге». По мнению Д. В. Мурзина, эта норма дает неопровержимое, хотя и косвенное основание для возражений обязанного по бумаге лица (незаконность владения). Соглашаясь с тем, что данное правило прямо распространяется лишь на ордерные бумаги, Д. В. Мурзин полагает, что, учитывая общий характер ст. 147 ГК РФ, можно истолковать волю законодателя и таким образом, что норма относится ко всем ценным бумагам со специальной оговоркой, касающейся исключительно ордерных бумаг: «В этом случае изменяются акценты, и интересующее нас общее правило звучит следующим образом: лицо, выдавшее ценную бумагу, отвечает перед ее законным владельцем».14ь Полагаем, однако, что такое общее правило невозможно. Поскольку владение документом может иметь различные правовые основания либо не иметь их вовсе, вполне естественно возникает вопрос о том, всякому ли владельцу бумаги должно быть произведено исполнение? Ответ на этот вопрос не может быть изложен в виде общей формулы, которая была бы верна для любых ценных бумаг. Ведь бумаги именные и ордерные, с одной стороны, и бумаги предъявительские, с другой, имеют слишком различные функциональное назначение и условия обращения, чтобы их можно было уравнять в порядке предъявления требований и исполнения по ним. Из истории науки гражданского права известно положение о том, что с бумагами на предъявителя появилось новое юридическое понятие абсолютной обязанности, в противоположность абсолютному праву. В своем классическом труде «О бумагах на предъявителя с точки зрения гражданского права» (1889) Н. О. Нерсесов дал критический анализ концепции А. Штейна (Adolph Stein), который в работе «Очерк теории предъявительских и ордерных бумаг» (Skizze einer Theorie der Inhaber-und Orderpapiere. Wien, 1871) утверждал, что как уполномоченный субъект абсолютного права в случае нарушения своего права имеет исковую защиту против всякого, так и в бумагах на предъявителя должник принимает на себя абсолютную обязанность против всякого. Эта абсолютная обязанность есть первоначальный источник дальнейших обязанностей. Не отрицая, что предлагаемое Штейном понятие абсолютной обязанности есть понятие новое, Н. О. Нерсесов совершенно справедливо отмечал в то же время, что оно ничего общего с правом не имеет. «В области права не может иметь места абсолютная обязанность данного лица как понятие чисто этическое. Нельзя представить себе человека, к которому каждый мог бы обратиться с правом требования. Из бумаги на предъявителя и не вытекает подобная абсолютная обязанность должника; последний отвечает не всякому вообще, а лишь определенному лицу, право которого обусловливается владением документа, следовательно, здесь нет противоположения обязанности данного лица к правам всякого, а лишь к праву владельца документа. Только в области морали человек может иметь абсолютные обязанности против всякого третьего. В праве же обязанности данного лица должно соответствовать право другого определенного лица»232. Отрицая такую абсолютную обязанность должника по предъявительской бумаге, Н. О. Нерсесов тем не менее сочувственно относился к точке зрения, согласно которой предоставление должнику права требовать на свой риск доказательство легитимации от предъявителя документа идет вразрез с жизненными целями бумаг на предъявителя и, следовательно, должник не может уклоняться от исполнения по тому лишь основанию, что владелец документа приобрел его недобросовестным образом. В значительной степени такая позиция обусловлена пониманием бесперспективности противопоставления в данном контексте формального (предъявление бумаги владельцем) и содержательного (право собственности на бумагу) моментов: «...раздвоение ответственности должника по безыменным документам в двояком направлении, формальном и материальном, не имеет практического смысла. Положение, что должник может исполнить обязательство всякому предъявителю, но в то же время обязан исполнить его только собственнику документа, заключает в себе ло- гическое противоречие» 15°. Не согласиться с тем. что противоречие здесь объективно имеет место, невозможно. Но оно относится не только и не столько к области логики, сколько к области права, морали и справедливости. На самом деле это противоречие есть лишь одно из проявлений сложнейшей проблемы защиты владения, с которой приходится сталкиваться едва ли не ежедневно. Не имея возможности обратиться к этой проблематике более детально и с учетом того, что в значительной мере соответствующие вопросы уже освещены в ряде содержательных работ К. И. Скловского, мы хотели бы КОСНУТЬСЯ лишь одного аспекта, а именно: если в силу п. 3 ст. 302 ГК РФ ценные бумаги на предъявителя (наряду с деньгами) не могут быть изъяты у добросовестного приобретателя, то какой смысл отказывать такому приобретателю в получении исполнения по бумаге, ссылаясь на незаконность владения? Ведь деньги в такой же ситуации не теряют своих качеств средства обращения и средства платежа, следовательно, и предъявительские ценные бумаги сохраняют качество оборотоспособного имущества и могут быть предъявлены к оплате. Если же вести речь лишь о недобросовестном приобретателе, то при установлении факта недобросовестности владения деньги и ценные бумаги изымаются и проблема, связанная с их предъявлением, отпадает сама по себе.

Таким образом, вопрос состоит лишь в том, насколько исполнение по ценной бумаге на предъявителя в пользу незаконного добросовестного держателя отвечает принципам права и справедливости. В этом отношении уместно напомнить о давнем споре, который виднейшие цивилисты прошлого вели об основаниях защиты владения. Так, согласно воззрениям Иеринга, владение защищается в интересах собственника, которому достаточно доказать только факт владения, чтобы получить его охрану. Владение должно защищаться только там, где возможно предположение права собственности, и должно быть лишено защиты там, где такое предположение невозможно («wo kein Eigentum, da auch kein Besitz»). Однако, с другой стороны, раз желательно дать собственникам защиту, освобожденную от обязанности доказывать право на владение и опирающуюся на простой факт этого последнего, то неизбежно, что во многих случаях окажутся в состоянии воспользоваться ею и несобственники. даже воры и грабители. Но это уже необходимое зло. с которым приходится смириться. Как солнце светит на правых и виноватых, так и владельческая защита распространяет свои благодеяния на лиц управомоченных и правонарушающих. Теории Иеринга противостоит «теория гражданского мира» Эидеманна. которая исходит из положения, что охрану получает всё. что гарантирует общественное спокойствие, и прежде всего фактически сложившийся порядок отношений лиц к вещам, так как он составляет непременное предположение всякого упорядоченного общежития. Другая концепция, которую развивал Пухта, усматривала в праве на защиту владения особенную разновидность права личности. Критически проанализировав приведенные воззрения, И. А. Покровский пришел к выводу о том, что «в институте защиты владения дело идет не о собственности и вообще не о таком или ином имущественном праве, а о начале гораздо более высоком и идеальном — о насаждении уважения к человеческой личности как таковой» 1М.

С другой же стороны, предъявление к исполнению ордерных и, зачастую, именных бумаг, требует определенных форм легитимации их владельцев. Так, рассматривая порядок платежей по векселям, Г. Ф. Шершеневич совершенно справедливо указывал на то, что должник по векселю обязан платить только правильному векселедержателю. «Легитимация векселедержателя определяет условия, при которых лицо, имеющее в своих руках вексель, признается управомоченным на требование платежа. При этом имеется в виду право, дошедшее по самому векселю, а 1) не право, дошедшее по иному юридическому основанию, напр. по наследованию, и 2) не полномочие на получение по векселю, данное лицом, имеющим право па векселю... Основное условие легитимации векселедержателя заключается в добросовестности приобретения векселя, которая предполагается, пока не оказалось, что вексель выбыл из владения предшественника векселедержателя помимо его воли и векселедержатель об этом знал» 233.

Существенное различие в признаке публичной достоверности между предъявительскими и ордерными бумагами, и особое положение именных бумаг, для которых данное свойство вообще не ха- рактерно (за исключением тех. которые могут передаваться посредством индоссаментов, например, складское и залоговое свидетельства в соответствии со ст. 915 ГК РФ), тем не менее, не остановило Д. В. Мурзина в следующих общих и справедливых выводах: «...для ценной бумаги публичная достоверность имеет прежде всего процессуальное значение в отличие от абстрактности, которая мыслится как материальный признак. Возможно, только при такой постановке вопроса устанавливается действительная связь между публичной достоверностью и абстрактностью ценной бумаги. Связь абстрактности с публичной достоверностью не абсолютна, но неразрывна связь публичной достоверности с предъявлением ценной бумаги... Если же попытаться найти соотношение между разбираемыми категориями, можно сказать, что публичная достоверность высту пает процессуальной стороной абстрактности ценной бумаги, а необходимость предъявления ценной бумаги — формальной стороной публичной достоверности (или: абстрактность — это основание публичной достоверности ценной бумаги, а последняя выражается в необходимости предъявления бланка ценной бумаги)»234. В своем глубоком и весьма содержательном исследовании Д. В. Мурзин пришел к выводу о том, что, основываясь на трех классических признаках ценной бумаги, можно построить следующую пирамиду: —

все ценные бумаги обладают абстрактностью, кроме именной акции; —

все ценные бумаги обладают публичной достоверностью, кроме именных ценных бумаг; —

все ценные бумаги нуждаются в предъявлении для осуществления удостоверенных ими прав, кроме именных и ордерных, имеющих бездокументарную форму (п. 2 ст. 142, ст. 149 ГК РФ). Таким образом, подрывается и значение единственного до поры стойкого признака всего института ценных бумаг — необходимости предъявления бланка бумаги для осуществления заложенного в ней права, признака, который прочно вошел в теорию и закреплен легально в ст. 142 ГК РФ.

«В результате выясняется, что понятие ценной бумаги в ч. 1 п. 1 ст. 142 ГК РФ относится, пожалуй, только к ценной бумаге на предъявителя, а исключения настолько преобладают, что делают исключением из общего правила саму догматическую дефини-

154

цию» .

Отсюда понятно, что любое исследование института ценных бумаг в его современном состоянии не может обойтись без углубленного внимания к понятию бездокументарных ценных бумаг. Само это понятие отражает объективно происходящие переходные процессы и явления в системе объектов гражданских прав, часть из которых состоит в овеществлении, опредмечивании имущественных прав. Другие же, встречно направленные процессы состоят в дематериализации вещей, ослаблении вещно-правовых объектных характеристик в пользу обязательственно-правовых, что и прослеживается прежде всего в тенденциях развития института ценных бумаг. Примером может являться очень противоречивая и непоследовательная адаптация новейшего российского гражданского законодательства к фактически сложившемуся и воспринятому современной экономической практикой пониманию ценной бумаги. Многолетняя правовая традиция, опиравшаяся на современную ей хозяйственную действительность, исходила из непреложности бумажно-документарной формы ценных бумаг, каждая разновидность которых вследствие этого рассматривалась одновременно и как объект вещных прав (право на бумагу), и как воплощенное, инкорпорированное в бумажном носителе обязательственно-правовое требование владельца бумаги (кредитора) к должнику (право из бумаги). Именно такое традиционное представление о ценной бумаге и раскрывается большинством норм главы 7 Гражданского кодекса РФ. Тем не менее сущность любой ценной бумаги состоит, конечно же, в том обязательстве, которое в данной бумаге закреплено. Если таковое обязательство на самом деле не существует, прекратилось либо возможность исполнения его утрачена, теряет экономический (да и правовой) смысл и само «право на бумагу», хотя с формально- юридической точки зрения оно может сохраняться сколь угодно долго. Это обстоятельство, однако, длительное время не могло поколебать довольно устойчивых, классических представлений о ценной бумаге как об абсолютном симбиозе связанных с нею вещных и обязательственных правовых притязаний. Фузия этих юридически различных свойств в весьма скромных физических границах ценной бумаги (как документа, составленного на бумажном носителе) в конечном счете приводила к тому, что не только сама бумага, но и воплощенное в ней требование как бы сливались воедино в более общем категориальном понятии «имущества». Однако экономическая практика с течением времени все чаще ставила (и решала) проблему безбумажного (т. е. без посредства бумажного носителя) оборота прав требования. Отмечается, что «исторически присущая ценной бумаге "бумажная57 документарная форма придавала ей внешние признаки вещи и таким образом разрешала "логический парадокс" существования "права на право" (например, права собственности на право голоса на акционерном собрании). Однако современные тенденции к иммобилизации "бумажных7' ценных бумаг из обращения и полная дематериализация многих ценных бумаг (то есть лишение их бумажного носителя) вновь выдвинули на первый план этот кажущийся парадокс. Вся история возникновения и развития рынка ценных бумаг — это история все более широкого превращения отношений между кредиторами и должниками в "оборотоспособное"' имущество. Сначала это превращение шло при посредстве бумажного носителя, а в современных условиях — уже без него. В последние десятилетия эта тенденция, получившая название «секьюритиза- ция», стала весьма распространенной на мировом финансовом рынке. Секьюритизация, превращая обычные обязательства должника к кредитору в имущество, дает этим обязательствам повышенную оборотоспособность. помещает их в готовую инфраструктуру фондового рынка и в конечном итоге делает финансовые отношения в экономике более мобильными, а саму экономику — более гибкой и эффективной»235.

Эти реальные экономические процессы привели к тому, что вначале на практике, а затем и в законодательстве были выработаны различающиеся между собой способы фиксации прав, вытекающих из ценной бумаги: документарный и бездокументарный. Несмотря на то, что «ключевая» в данном плане ст. 149 Гражданского кодекса РФ озаглавлена «Бездокументарные ценные бумаги», она, против ожиданий, не дает определения таковой бумаги, а говорит именно об особом способе фиксации прав из ценной бумаги. Отмечая это противоречие. В. Сперанский пришел к выводу, что понятие бездокументарной ценной бумаги следовало бы конструировать исходя из тождества ей имущественных прав, подлежащих удостоверению, по общему правил}', ценной бумагой, но вместо этого фиксируемых в специальном реестре в виде записи на счете, осуществление и передача которых (прав) возможны при наличии доказательств такой фиксации. Что же касается правоприменительной практики, то она, по мнению названного автора, исходит из юридической абстракции, состоящей в том, что к фиксации прав в бездокументарной форме относятся как к объективно существующей ценной бумаге («как бы ценная бумага») при условии, что ее выпуск прошел государственную регистрацию.236 Представляется, однако, что восприятие «бездокументарной ценной бумаги» как правовой абстракции (даже если речь идет только о понимании правоприменителя) является несколько неточным. Всякая абстракция, в том числе и юридическая, представляет собой гносеологический продукт, результат генерализации разных явлений, наблюдаемых на эмпирическом уровне, и обобщения их сущностных признаков при одновременном отторжении признаков второстепенных и случайных. Если бездокументарную ценную бумагу рассматривать в качестве абстракции, результата обобщения сущностных признаков индивидуально-конкретных видов ценных бумаг, то данное понятие должно было бы занимать более высокую ступень в категориальной иерархии ценных бумаг, чего в действительности не наблюдается. Напротив, исходя из содержания п. 1 ст. 149 ГК РФ, под бездокументарной формой ценной бумаги понимают осуществляемую лицом, получившим специальную лицензию, фиксацию (с помощью средств электронно-вычислительной техники-и т. п.) прав, закрепляемых ценной бумагой. Как можно видеть, вся «бездокументарность» ценной бумаги по закону восполняется, компенсируется вполне документарной, точнее — документированной фиксацией управомоченным лицом в специальном обычном или компьютеризированном (п. 2 ст. 142 ГК) реестре прав, удостоверенных ценной бумагой. Следовательно, различие между обычными и бездокументарными ценными бумагами состоит прежде всего в способе фиксации «прав из бумаги». Для традиционных бумаг, выполненных на бумажном носителе, фиксация прав состоит в указании обязательных реквизитов с соблюдением установленной формы документа (самого бумажного носителя). Для бездокументарных же бумаг фиксация прав будет заключаться в соблюдении определенного законом или в порядке, им установленном, «порядка официальной фиксации прав и правообладателей и документального подтверждения записей» (п. 1 ст. 149 ГК) в специальном реестре. Поскольку же речь идет о разных (но в принципе равнозначных) способах фиксации прав237, нет никаких оснований полагать, что понятие бездокументарной ценной бумаги более абстрактно, нежели понятие о ценной бумаге классического типа. Проблема, на наш взгляд, лежит в несколько иной плоскости. Анализ соотношения норм ст. 142 и ст. 149 ГК РФ показывает, что законодатель, хотя и недостаточно последовательно, проводит функциональные разграничения между обычными и бездокументарными ценными бумагами. С одной стороны, из ст. 142 ГК РФ вытекает, что, независимо от применяемого способа фиксации, и традиционные, и «безбумажные» ценные бумаги удостоверяют воплощенные в них имущественные права. Именно благодаря удостоверительной функции ценных бумаг последние в гражданском обороте характеризуются важнейшим качеством — публичной достоверностью, т. е., как уже было отмечено, максимальным ограничением возможных оснований для отказа должника от исполнения по бумаге. Однако для бездокументарных ценных бумаг законом предусмотрена еще одна крайне важная функция закрепления соответствующих прав. Наделение этой функцией именно бездокументарных бумаг не случайно. В науке гражданского права одна из известных классификаций ценных бумаг опирается на круг оснований возникновения удостоверяемых ими прав. С этой точки зрения различают бумаги конститутивные, права по которым возникают непосредственно из факта их (бумаг) изготовления и выдачи (например, чеки, векселя), и бумаги декларативные, которые выражают вовне, декларируют наличие прав, предшествующих самой ценной бумаге. Так, выдача, банком сберегательной книжки на предъявителя возможна лишь в результате заключения между банком и клиентом договора банковского вклада, внесения вкладчиком определенной суммы и появления у него определенного имущественного требования к банку. Некоторые декларативные ценные бумаги не только закрепляют уже возникшее притязание, но и предоставляют их владельцам дополнительные правовые возможности, свойственные ценным бумагам того или иного вида в силу закона, безотносительно к характеру и объему права, возникшего до оформления и выдачи ценной бумаги. Например, выдача двойного складского или простого складского свидетельств не только оформляет заключенный между поклажедателем и товарным складом договор хранения, не только закрепляет имущественные права поклажедателя, вытекающие из договора (ст. 912 ГК), но и дает держателю свидетельств комплекс дополнительных правомочий, свойственных условиям обращения именно данных бумаг, — правомочий, вытекающих не из договора хранения как такового, а из факта закрепления возникшего имущественного права упомянутыми ценными бумагами (ст. 914 ГК РФ). Это сближает декларативные бумаги с конститутивными, но не стирает принципиального различия между ними.

Не следует полагать, что это различие состоит в простом противоположении абстрактных (конститутивных) и каузальных (декларативных) ценных бумаг. Если иметь в виду объективные экономические процессы, каждая ценная бумага, в том числе и абстрактная, имеет (должна иметь) нормальное имущественное основание (каузу) возникновения отношения между эмитентом бумаги (должником) и первым держателем бумаги (кредитором). В этом смысле каузальной бумагой можно было бы в определенном смысле считать и вексель, обычно приводимый в качестве классического примера абстрактной ценной бумаги. Не без оснований в литературе отмечается, что «если вексель является имуществом, то последнее не может возникнуть из ничего и исчезнуть безвозвратно. Исходя из этого, вексель не может быть самостоятельным имуществом, это лишь временный представитель или эквивалент имущества».238 Не говоря уже об извест- ных «дружеских» и «бронзовых» векселях, вообще не имеющих под собой реального экономического основания, нет возможности относить к векселям и такие бумаги, у которых при наличии соответствующего исходного основания впоследствии по разным причинам утрачено главное для ценной бумаги свойство: возможность осуществления или передачи удостоверенного данной бумагой имущественного права (например, неакцептованная плательщиком тратта; утрата документом вексельной силы вследствие последующего дефекта любого из обязательных реквизитов векселя; пропуск срока давности по неоплаченному векселю и др.). В то же время кауза не имеет решающего значения для судьбы ценной бумаги как оборото- способного инструмента, и, по справедливому замечанию В. А. Белова, вопрос об основании сделки лежит за пределами собственно права или выводит последнее в иную область — область справедливости239. В обороте ценных бумаг, по общему правилу, кауза не принимается во внимание, поскольку в силу п. 2 ст. 147 ГК РФ отказ от исполнения обязательства, удостоверенного ценной бумагой, со ссылкой на отсутствие основания обязательства либо на его недействительность не допускается.

Итак, различие между конститутивными и декларативными ценными бумагами не может лежать в плоскости противопоставления их как абстрактных и каузальных. Это различие, на наш взгляд, в большей степени обусловлено иными соображениями. Конститутивная бумага сама по себе «творит» и удостоверяет право, в связи с чем право до бумаги и без бумаги не возникает. Декларативная же бумага решает другую задачу: она должна закрепить уже возникшее право указанным (или одним из указанных) в законе способом и удостоверить закрепленное право.

Наибольший практический интерес в этом плане представляет акция как одна из наиболее широко обращаемых фондовых ценностей. Несмотря на наличие законов «Об акционерных обществах» и «О рынке ценных бумаг» состояние урегулированное™ важнейших вопросов, относящихся к акциям, следует признать крайне неудовлетворительным, если не критическим. Действительно, если акция есть ценная бумага (а иного вывода с учетом ст. 143 ГК быть не мо- жет), то она. независимо от формы выпуска — документарной или бездокументарной— в силу прямого указания п.1 ст. 142 ГК РФ должна удостоверять имущественные права с соблюдением установленной формы и обязательных реквизитов. Никаких следов ни того, ни другого в действующем законодательстве отыскать не удается, если не считать невнятного указания ст. 18 Закона «О рынке ценных бумаг»: При документарной форме ценных бумаг сертификат и решение о выпуске ценных бумаг являются документами, удостоверяющими права, закрепленные ценной бумагой. При бездокументарной форме эмиссионных ценных бумаг решение о выпуске ценных бумаг является документом, удостоверяющим права, закрепленные ценной бумагой. Что же касается обязательных реквизитов, то таковые установлены отнюдь не для акций, а для сертификатов акций, которые, как известно, ценными бумагами не являются. При этом согласно указанию ст. 24 Закона эмитент имеет право начинать размещение выпускаемых им ценных бумаг только после регистрации их выпуска, тогда как ст. 25 Закона «Об акционерных обществах» требует, чтобы все акции были размещены среди учредителей еще при учреждении общества, во всяком случае до момента его государственной регистрации. Весьма сомнительная юридическая техника указанного Закона, его концептуальная разбросанность и рассогласование как с Гражданским кодексом РФ, так и с Законом «Об акционерных обществах» ставят в трудное положение правоприменителя, которому необходимо решать задачи практического свойства, избегая по возможности виртуальных правовых конструкций.

Так, Арбитражным судом Ростовской области было рассмотрено исковое заявление конкурсного управляющего о признании недействительными сделок мены организацией-должником (материнским обществом) акций дочерних обществ на собственные акции. Аргументация истца строилась на нарушении сторонами сделок порядка принятия решений о приобретении акций, совершении сделок с заинтересованными лицами и др. При исследовании материалов дела судом было установлено, что выпуск акций организации- должника был зарегистрирован до заключения оспоренных сделок, а выпуск акций дочерних обществ хотя и прошел регистрацию, но несколько времени спустя. Возник вопрос о том, существовали ли вообще акции, выпуск которых не был зарегистрирован, как имущест- во. подлежащее обмену (ст. 567 ГК). Суд посчитал оспоренные сделки незаключенными и отказал в иске исходя из того, что отсутствие регистрации выпуска исключает не только обращение ценных бумаг, но и само их существование как объектов гражданских прав (акций). В отсутствие акций хотя бы у одной стороны договора мены предмет договора не может считаться определенным, а сам договор — заключенным.

Однако это решение, оставаясь, по нашему мнению, правильным, влечет за собой следующий вопрос: а что же, если не акции, принадлежит учредителю общества до момента регистрации выпуска акций? По всей видимости, для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к процессу образования общества и к процессу становления прав учредителей на разных этапах создания общества. Так, в соответствии с п. 4 ст. 9 Закона «Об акционерных обществах», в процессе учреждения общества избрание его органов управления осуществляется учредителями большинством в три четверти голосов, которые представляют подлежащие размещению среди учредителей общества акции. Акции пока не только не размещены, но они вообще отсутствуют как таковые. Тем не менее часть организационно-управленческих функций будущих акций принимают на себя их «представители» — голоса учредителей, распределенные согласно будущему размещению самих акций. Однако понятно, что до государственной регистрации общества распределение голосов учредителей производится пропорционально их долям в уставном капитале будущего общества, пусть даже эти доли и «разбиты» на условные «голоса». Одновременно с регистрацией общества появляются и собственно акции как объекты прав. Распространенная и усиленно поддерживаемая ФКЦБ точка зрения, согласно которой до регистрации выпуска акций и без таковой регистрации акций не существует, не основана на законе. В результате сложного юридического состава: принятия решения о выпуске акций, регистрации выпуска и включения в реестр (либо отражении по счету депо) соответствующих записей имеют место только удостоверение и закрепление уже возникших прав. Без такого закрепления акция как Ценная бумага в настоящее время невозможна только как оборото- способный инструмент фондового рынка (по крайней мере, в чисто прагматическом понимании, связанном со сложившейся правоприменительной практикой), но не как объект субъективного права. Та- ким образом, мы наблюдаем переходный процесс в объектной системе «голос — право — акция», завершающийся воплощением субъективного права в ценной бумаге, в данном случае бездокументарной. В последнее время в на^ной литературе обосновывается любопытная концепция, в основе которой лежит идея о том, что термином «акция» обозначается мера возможных требований акционера к обществу. Наличие у акционера акций означает, что объем его возможных притязаний, требований к обществу определен. Но определен не в абсолютном размере (сумма дивидендов неизвестна, равно как и стоимость имущества, которая останется при разделе имущества), а относительно других акционеров. Акционер вправе требовать исполнения обязательств (при их возникновении) пропорционально своим акциям, т. е. в определенном соотношении (пропорции) с другими акционерами. Выше мы со ссылкой на п. 4 ст. 9 Закона «Об акционерных обществах» попытались показать, что в принципе принятие решений во вновь учреждаемом обществе может осуществляться вообще без акций, только на основе голосов учредителей, распределенных пропорционально будущему размещению самих акций (т. е. на основе «долей»). Поэтому обоснованным представляется мнение о том, что «несмотря на "старания" законодателя использовать различные термины для обозначения одного и того же объекта гражданских правоотношений 'доля'' и ''акция" имеют одну и ту же правовую природу и представляют собой организационное субъективное право «быть участником общества»240. Цементирующим началом, поддерживающим этот процесс, выступает правовая связанность указанных объектов с правообладателем — та юридическая привязка, которая является одним из необходимых признаков любых объектов гражданских прав. Тем не менее вопрос о природе доли остается нерешенным и мы предполагаем вернуться к нему в главе 3 при обсуждении проблемы тождества объектов гражданских прав.

В литературе уже неоднократно отмечалось, что отнесение ценных бумаг к вещам (ст. 128 ГК) является не вполне корректным241. Но неправильным было бы впадать в другую крайность, признавая за ценными бумагами лишь качества имущественных прав. Как и деньга, ценные бумаги - это и не вещи, н не имущественные права. Поэтому по тем же причинам, по которым мы полагали целесообразным конституировать в законе новое понимание денег как невещественных (но материальных) объектов гражданских прав, это предложение может быть распространено и на ценные бумаги. В контексте обсуждаемого вопроса значительный интерес представляет позиция Д. Степанова, который отмечает исходную неопределенность в понимании ценной бумаги. Что понимать под ценной бумагой: «объект гражданского права, в котором права облекаются в бумажную форму, или ценной бумагой следует считать некий идеальный имущественный актив. — тогда документарные и бездокументарные ценные бумаги будут признаваться лишь разновидно- стью единого понятия ценной бумаги» Мы готовы были бы присоединиться с определенными оговорками ко второму из предлагаемых Д. Степановым вариантов, если бы не одно обстоятельство. В другом месте той же работы он пишет: «Если ценная бумага традиционно понималась как документ, предъявление которого необходимо для осуществления выраженного в нем субъективного права, то при у странении из понятия ценной бумаги указания на документ и свойства презентации остается одно субъективное право, которое в таком случае формально ничем не отличается от иных субъективных прав. Единственным моментом, который позволяет отграничить простую совокупность имущественных прав от ценной бумаги в таком случае будет указание на наличие идеальной оболочки, при этом права, в отношении которых устанавливается такая идеальная

оболочка, не требуют своего определения (обособления) для суще-

1 f ^

ствования ценной бумаги» Если сопоставить оба эти высказывания, то увидим, что бездокументарная ценная бумага понимается Степановым как идеальный имущественный актив в идеальной же оболочке. Такое «удвоение идеальности» превращает объект (вспомним этимологию этого слова) в полную себе противоположность, в явление идеально-психического порядка, т. е. в явление субъективной природы. Такова цена забвения непреложной истины: материальная первооснова денег и ценных бумаг сохраняется даже при элиминации материи внешней формы их существования. Если «освободить» обращение ценных бумаг еще и от необходимости их презентации, сами ценные бумаги как явление исчезают, становятся ненужными. Уже известны судебные решения, которыми даже вексельный долг взыскивается несмотря на то. что презентации векселя должнику не было. Так, Федеральный Арбитражный суд Северо- Кавказского округа в постановлении от 12 февраля 2002 г. по одному из дел отметил, что вексель должник)^ не предъявлялся, однако «условие о предъявлении подлинного векселя к платежу истцом исполнено в судебном заседании, поэтому требование о взыскании вексельного долга удовлетворено обоснованно»242. Если местом презентации ценной бумаги становится суд, а способом презентации — иск, значит, не все у нас благополучно с самим пониманием ценной бумаги. Как тут не вспомнить то героическое время, когда энтузиасты дематериализации ценных бумаг всерьез обсуждали возможность даже бездокументарного векселя, и не только обсуждали, но и доводили эти «революционные» идеи до практического законодательства243. Мы нисколько не сомневаемся в том, что для определенных сфер обращения бездокументарная ценная бумага не только возможна, но в современных условиях и необходима. Но в то же время бездокументарность может быть допущена лишь до момента осуществления прав по ценной бумаге. Рискнем высказать предположение: если в системах учета бездокументарных ценных бумаг не будут найдены правовые и технические средства для документальной презентации бумаги (например, с использованием возможности электронной цифровой подписи держателя реестра и т. п.), это станет началом конца эмиссионных ценных бумаг как самостоятельных объектов гражданских прав. Исходным экономическим базисом всех имущественных объектов гражданских прав являются вещи, по поводу которых складываются вещно-правовые и обязательственные отношения. Право эти объекты воспринимает в их статическом состоянии. Динамика вещных правоотношений ведет обычно к возникновению обязательственно-правовых связей в их классическом виде. В то же время реальная правовая действительность дает и возможность наблюдать явления перехода вещно-правовых объектных конструкций в обяза- тельственно-правовые, и наоборот. В этих переходных процессах имущественное право, обособляясь от своего обязательственного основания, может приобретать ряд вещно-правовых признаков. В то же время имеет место и встречный процесс получения «классическими» вещами обязательственно-правовых характеристик. Приведенные переходные процессы составляют одну из наиболее сложных задач правового регулирования, несмотря на то, что в гражданском праве преимущественным является диспозитивный, договорный режим правового регулирования, который участники правоотношения избирают для себя в каждом конкретном случае. Указанное обстоятельство прямо влияет на четкость определения режима имущественных прав, их классификацию, а также на те пределы, в которых они могут появляться в качестве самостоятельных объектов права.

При определении общих границ возможного проявления имущественных прав как самостоятельных объектов правового регулирования следует, на наш взгляд, исходить из того, что эти права могут возникнуть, во-первых, при определенной динамике вещно- правовых отношений и, во-вторых, в ходе дальнейшей трансформации обязательственных правовых отношений. Ведь не всякое движение вещных прав приводит к возникновению самостоятельного имущественного права. Для этого такое право должно как бы «оторваться» от вещи. К примеру, производные вещное право хозяйственного ведения имуществом, право оперативного управления имуществом, сервитуты, право постоянного (бессрочного) пользования земельным участком, право пожизненного наследуемого владения земельным участком и др. (ст. 216 ГК РФ) не могут дистанцироваться от своего материального субстрата до такой степени, чтобы получить шанс быть признанными самостоятельными объектами гражданского права. Они согласно ст. 128 ГК РФ попадают в группу ве- щей, точнее, жестко привязаны к вещам. И причина кроется здесь в том. что приведенные права не «оторваны» от вещи; они непосредственно представляют правовой режим вещи. «Отрыв» от вещи имеет место тогда, когда право перестает характеризовать вещь как потребительную стоимость. Однако оно остается имущественным правом (хотя уже и не вещным), так как сохраняет за собою стоимостный критерий. В таком качестве оно может стать предметом определенных сделок, а в общем плане — объектом гражданских прав. Так. согласно п.6 ст. 66 ГК РФ вкладом в имущество хозяйственного товарищества или общества могут быть имущественные права либо иные права, имеющие денежную оценку. На первый взгляд кажется, что законодатель применяет тавтологию, называя имущественные права и иные права, имеющие денежную оценку, так как указанные «иные» права также являются имущественными. Но между теми и другими правами имеются различия. Изначальное имущественное право всегда имеет (может иметь) денежную оценку, так как оно характеризует стоимость вещи в объеме прав на нее. Иные права в исходном их состоянии могут и не иметь денежной оценки. Например, право авторства, право на изобретение, ноу-хау. В случае их введения в товарный оборот они приобретают денежную оценку. В хозяйственной практике весьма распространенными являются случаи передачи в уставный (складочный) капитал коммерческих организация права пользования имуществом на определенный срок. Такое право, являясь вещным правом собственности (производным вещным правом), приобретает самостоятельное значение, поскольку в уставный капитал организации вносится не вещь и не ее стоимость, а только стоимостной (денежный) эквивалент права пользования имуществом. Собственником такого эквивалента становится коммерческая организация. Реализуется же это имущественное право организаций путем непосредственного использования имущества в течение установленного срока. Здесь протекают как бы два сопряженных процесса. Один из них связан с движением имущественного права пользования как самостоятельного объекта, которое выражено только в стоимостном (денежном) измерении; другой — служит реализацией имущественного права посредством использования (эксплуатации) вещи. Вот почему в Федеральном законе от 8 февраля 1998 г. «Об обществах с ограниченной ответственностью» указано, что при досрочном прекращении права пользо- вания имуществом участник, передавший имущество в пользование обществу, обязан по требованию последнего произвести денежную компенсацию, равную плате за пользование таким имуществом в течение оставшегося срока, если иное не предусмотрено в учредительном договоре (ст. ] 5). Об относительной самостоятельности анализируемых прав свидетельствуют и те последствия, которые наступают для участника хозяйственного общества, внесшего в уставный капитал право пользования имуществом, в случае его выхода или исключения из данной коммерческой организации. В этом случае как отмечено в Постановлении Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 9 декабря 1999 г. № 90/14 «О некоторых вопросах применения Федерального закона "Об обществах с ограниченной ответственностью5'», имущество остается в пользовании общества до истечения установленного срока, если учредительный договор не предусматривает иное (п. 8)244.

С выходом (исключением) из общества прекращается и самостоятельное имущественное право как объект правоотношений. А между бывшим участником общества и обществом складываются классические обязательственные отношения аренды определенного имущества.

Как было указано выше, на базе абсолютных прав интеллектуальной собственности может также возникнуть самостоятельное имущественное право; связано это с возможностью овеществления нематериальной собственности и участием ее в товарном обороте. Внесение, например, в уставный (складочный) капитал права пользования патентом, ноу-хау, и др. подобных прав, имеющих стоимостное выражение, является наглядным подтверждением сказанному. На основе договора коммерческой концессии также формируются самостоятельные имущественные права. Имущественное право как отдельный объект гражданского права, по поводу которого возникают правоотношения, имеет место и тогда, когда обязательство в ходе своей динамики претерпевает определенные изменения. Но такая динамика не должна вести к прекращению самого обязательства, как такового. Например, не возникает самостоятельного имущественного права как объекта отноше- ний, если обязательство прекращается новацией в соответствии со ст. 414 ГК РФ.

Важно, чтобы изменения обязательства касались в определенной мере его субъектов или субъектов и содержания. Не нарушается «чистота» такой конструкции и в том случае, когда обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей (ст. 415 ГК РФ). Хотя здесь предметом односторонней сделки кредитора является его имущественное право, которое он сам же и прекращает, становится очевидным, что это лишь часть обязательства, на основе которого и возникло право требования к должнику.

Динамика обязательства может приводить к возникновению различных имущественных прав как самостоятельных объектов правового регулирования. Эти права требования носят денежный характер или «натуральный» вид (по поводу передачи вещи, выполнения работ, оказания услуг). В литературе высказано суждение, что возникновение такого рода имущественных прав происходит в режиме уступки права. Глава 24 ГК РФ должна носить, по мнению А. Габова, общий характер для любого случая уступки права. И не может быть установлено никаких отличий между передачей «нату- ральных» прав и прав из денежных обязательств . По этому поводу имеется и другое мнение. Продажа прав требования денежного характера, вытекающих из договоров о передаче товаров, выполнении работ или оказании услуг, осуществляется в форме договора об уступке денежного требования (ст. 824 ГК), а не купли-продажи; предметом продажи могут быть права требования натурального характера из договоров и внедоговорных обязательств 245.

Выше мы отмечали, что изменения обязательства, ведущие к появлению имущественного права как самостоятельного объекта правового регулирования, касаются только субъектов или же субъектов и содержания первоначального обязательства. При перемене лиц в обязательстве путем уступки права требования содержательная сторона обязательства, по общем}7 положению, остается неизменной (ст. 382-388 ГК РФ). В договорах купли-продажи имущест- венных прав право требования как предмет договора оценивается по общему положению соглашением сторон и уже поэтому его нельзя подводить под механизм перемены лиц в обязательстве, предусмотренный в гл. 24 ГК РФ. Цена права требования может меняться в зависимости от рыночной конъюнктуры. Данное положение не относится, конечно, к безвозмездным сделкам, по поводу имущественных прав, в частности, договору дарения, в соответствии с которым даритель передает одаряемому имущественное право (требование) к себе или к третьему лицу (ст. 572 ГК РФ).

В практике хозяйственного оборота особое место занимает имущественное право требования, именуемое дебиторской задолженностью, которое нередко уступается другому субъекту посредством финансирования либо цессии. В состав дебиторской задолженности обычно включают текущее право, возникающее из договора с должником, будущую задолженность, которая не подлежит исполнению на момент уступки или не подкреплена исполнением. Как видно, в дебиторскую задолженность включаются договорные денежные и (или) высоколиквидные товарные обязательства должника, существующие на момент уступки, и будущие (здесь не учитываются внедоговорные денежные обязательства и другие, имеющие специальную природу, — банковская гарантия, поручительство, долг из деликтного обязательства и т. п.). «Продаваемость» имущественного требования, его товарный характер не превращают данное имущественное право в вещь. Это право сохраняет конститутивные обязательственные признаки (цена покупки зависит от имущественного положения дебитора, срока существования задолженности и др.) Однако обязательственно-правовые характеристики имущественного права в известных ситуациях могут быть ослаблены настолько, что право требования, вернее, условия его существования и реализации приближаются к признакам объектов вещных прав. Такой пример дает нам «Временная инструкция о порядке ареста и реализации прав (требований), принадлежащих должнику как кредитору по неисполненным денежным обязательствам третьих лиц по оплате фактически поставленных товаров, выполненных работ или оказанных услуг (дебиторской задолженности) при обращении взыскания на имущество организаций-должников», утвержденная приказом Министерства юстиции РФ от 3 июля 1998г. № 76. Этот во многих отношениях примечательный документ, отталкиваясь от верного понимания дебиторской задолженности как прав (требований). принадлежащих организации-должнику как кредитору по неисполненным денежным обязательствам третьих лиц по оплате фактически поставленных товаров, выполненных работ или оказанных услуг, для целей обращения взыскания на эти права относит их к первой очереди имущества должника, подлежащего аресту и реализации, т. е. как имущества, непосредственно не участвующего в производстве, наравне с ценными бумагами, денежными средствами на депозитных и иных счетах должника, валютными ценностями и др. Но, с другой стороны, эта же самая дебиторская задолженность рассматривается одновременно как имущество должника, находящееся в фактическом пользовании его дебитора. Согласно ст. 58 Закона «Об исполнительном производстве», в случае отсутствия у должника-организации денежных средств, достаточных для погашения задолженности, взыскание обращается на иное имущество должника, независимо от того, где и в чьем фактическом пользовании оно находится. Именно поэтому наложение ареста на дебиторскую задолженность создает правовые последствия не только для собственно должника (запрет на совершение должником любых действий, приводящих к изменению либо прекращению правоотношений, в силу которых образовалась дебиторская задолженность должника, а равно на передачу соответствующих требований третьим лицам), но и для его дебитора. Выплаты, произведенные дебитором должника в таком порядке, засчитываются в уменьшение задолженности должника по исполнительному документу, на основании которого производится взыскание. Следовательно, дебитор по требованию лица, осуществляющего взыскание, рассчитывается не со своим "кредитором (организацией-должником), а с кредиторами должника. Поскольку же такой порядок установлен только на подзаконном уровне, единственным легальным основанием для такого поведения дебитора может являться, на наш взгляд, исполнение обязательства организации-должника его кредиторам третьим лицом (дебитором должника) в соответствии со ст. 313 ГК РФ. Для оценки данной ситу ации совершенно несущественно, что платежи дебитора поступают первоначально на счет лица, осуществляющего взыскание, и лишь с него — кредиторам должника. Важно отметить, что кредиторы должника при этом не становятся одновременно кредиторами дебитора должника (в принципе они могут оставаться деби- тору неизвестными) и. следовательно, никакого самостоятельного требования к дебитору не имеют. Отсюда следует, что дебитор также не может иметь в отношении этих кредиторов никаких возражений — ни личных, ни основанных на его отношениях с организацией-должником. Такая ситуация, однако, совершенно нехарактерна для известных нам форм движения правоотношений, объектом которых является обязательственное право требования. Еще более явственно вещно-товарный характер дебиторской задолженности проявляется при ее реализации в процессе исполнительного производства, для чего используется юридический инструментарий, свойственный купле-продаже вещей (оценка и переоценка, продажа на открытых аукционах в порядке ст, 447-449 ГК РФ, комиссионная продажа и т. п.). Победитель торгов становится новым кредитором по отношению к дебитору, однако переданное покупателю право требования более не основывается на предшествующих отношениях между дебитором и организацией-должником. Основанием требования нового кредитора является не уступка ему права (лицо, осуществляющее взыскание ни при каких условиях не может рассматриваться в качестве цедента), а приобретение, покупка «чистого» права требования, отсеченного от первоначальной каузы. Поэтому дебитор также не имеет против требований нового кредитора каких-либо возражений, которые были бы основаны на отношениях с прежним кредитором.

Эти достаточно сложные переходные явления не регулируются правом надлежащим образом, что достойно сожаления ввиду приобретения подобными переходными конструкциями массового характера в экономическом обороте. Достаточно сказать, что на практике наблюдаются, например, признаки «овеществления» обязательств не только денежных, но и натуральных, в частности, по оказанию услуг. Так, в качестве квазиобъектов на финансовом рынке нашел широкое распространение, как отмечалось выше, так называемый «тариф», представляющий собой стоимостное выражение объема транспортных услуг, подлежащих оказанию грузоотправителю, однако относительно свободно обращающийся путем его продажи с дисконтированием среди посредников, не осуществляющих отправок грузов. Сходное положение занимают на рынке и «энергорубли». Приобрели практически необозримую сферу применения взаимозачеты задолженностей, а используемым для этого зачетным листам или ведомостям до векселей остался всего лишь один шаг.

15 Зак. 3457 к ПОПЫТКИ распространить теорию «бестелесных вещей» не только на деньги и ценные бумаги, но и на имущественные права приводят на практике к разрушению целого ряда базисных институтов гражданского права. Это явление затрагивает и такой, казалось бы, далекий от объектных характеристик институт, как исковая давность. В практике судов все чаще проявляется тенденция не ограничивать сроками исковой давности возможность удовлетворения требования займодавца к заемщику о возврате денежных сумм по договору займа (кредитному договору). Как известно, по таким требованиям исковая давность начинает течь по окончании установленного срока на исполнение заемщиком свой обязанности по возврату суммы долга. Отмеченная тенденция основана на скрытой идее о том, что на споры о неправомерном удержании чужих денежных средств как вещей срок исковой давности, по аналогии с нега- торными исками, распространяться не должен (тем более, что деньги в ст. 128 ГК РФ признаны разновидностью вещей).

Так, Судебная коллегия по гражданским делам Ростовского областного суда в определении от 22 марта 2000 г. оставила в силе решение Октябрьского районного суда г. Ростова-на-Дону от 28 сентября 1999 г., которым в пользу коммерческой организации-истца была взыскана сумма по договору займа, заключенному с физическим лицом, не возвратившим долг. Несмотря на то, что к моменту предъявления иска трехлетний срок исковой давности уже истек, и ответчик просил отказать в удовлетворении иска по этому основанию, суд первой инстанции иск удовлетворил, а Судебная коллегия в своем определении указала, что срок исковой давности не пропущен, так как на день предъявления иска долг не возвращен, вследствие чего суд-обоснованно, в соответствии со ст. 199 ГК РФ, не применил этот срок. Как видно, в определении представлены два взаимоисключающих довода в пользу решения, принятого районным судом. С одной стороны, указано, что срок исковой давности не пропущен, с другой же стороны, кассационная инстанция полагает, что исковая давность вообще не применяется, поскольку долг ответчиком на момент предъявления иска не возвращен. А это означает, что последним доводом обязательственные заемные отношения выведены судом за пределы действия института исковой давности. Однако действующее законодательство не позволяет согласиться с такого рода реше- ниями и определениями судебных инстанций, которые, к сожалению. в системе правоприменения нередки. Очевидно, что в таких ситуациях должна с ювелирной точностью и последовательностью соблюдаться мера вещных признаков в имущественных объектах, не являющихся вещами, — в деньгах, ценных бумагах, имущественных правах, овеществленных объектах интеллектуальной собственности.

В научной литературе непрерывно ведутся дискуссии о том, какова природа понятий «работы», «услуги», в чем их сходство и различие и как законодатель должен отражать их специфику в целях урегулирования соответствующих отношений. С принятием нового Гражданского кодекса РФ интерес к данной проблеме не ослаб, а, наоборот, усилился. И связано это, наряду с общими причинами, с важностью данных категорий, а также с тем, что в Кодексе была сформирована специальная Глава 39 «Возмездное оказание услуг». В этой главе приведен лишь примерный перечень услуг, в связи с чем наметившаяся тенденция к расширению этого перечня должна сопровождаться оценкой природы данного института в целом в сопоставлении с другими смежными институтами.

Законодатель включил в число объектов гражданских прав работы и услуги (ст. 128 ГК). Термины «работы», «услуги» использованы в Кодексе в целом ряде глав и норм (ст. 1, 2, гл. 37-39 и др.). Тем не менее в самих законодательных актах определение данных понятий отсутствует, в связи с чем приходится использовать метод филологического толкования для установления их научного значения и смысла.

Филологически понятие «работы» толкуется многозначно. Одно из толкований исходит из смыслового поля: занятие, труд. деятельность246. Взятое в этом значении понятие «работы» охватывает, включает в себя все виды предметно-практической деятельности, в том числе и услуги.

При определении услуг акцент делается на то, что это действие, приносящее пользу, помощь другому247. Ясно, что в подобном контексте данные понятия связаны между собой так, что полезная для другого услуга выступает частным случаем (обратной стороной) работы. Если же речь идет о договорных работах и услугах, т. е. тех, которые производятся и оказываются для других лиц — заказчиков, то. по мнению М. И. Брагинского, различие между понятиями «работа» и «услуга» не прослеживается и само их разграничение оказывается в значительной мере бесперспективным. Дело в том, что с позиций услугодателя соответствующее действие представляет собой «работу», а для услугополучателя — «услугу»248. И, таким образом, получается, что для характеристики общего, исходного понятия можно использовать любой из терминов. Но тем не менее в гражданском законодательстве они применяются в разных значениях и с разным смыслом. В силу многозначности их содержания законодатель воспользовался этим при регулировании всего многообразия общественных отношений, которые складываются при выполнении работ и оказании услуг. Взятые в таком значении, они предстают теперь уже разными понятиями. И здесь важно \^честь то обстоятельство, что упоминаемые в ст. 128 ГК РФ работы и услуги как объекты гражданских прав должны охватывать все возможные виды работ и услуг, опосредуемые законодательством. Для выполнения такой нагрузки соответствующие понятия должны иметь в известной мере общий (абстрактный) характер.

Понятием «работы» охватываются все виды подрядных работ, в том числе и деятельность, осуществляемая по договорам на выполнение проектных и изыскательских работ (гл. 37 ГК) и по договорам на выполнение научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ гл. 38 ГК). Понятие услуг включает в себя также транспортные услуги, экспедиционные услуги (гл. 40, 41 ГК), возмездное оказание услуг (гл. 39 ГК). Однако к этой группе не следует относить услуги, связанные с займом, кредитованием, банковскими операциями, комиссионной торговлей, хранением, поручением, страхованием и др., так как объекты, по поводу которых они формируются, в ст. 128 ГК РФ уже указаны. Это могут быть вещи, деньги, иное имущество, имущественные права, ценные бумаги.

В научной литературе вопрос о природе подрядных работ как отдельной разновидности объектов гражданских прав является дискуссионным. Взгляды ученых обобщил М. И. Брагинский, представивший их шестью точками зрения. Правда, здесь речь непосредственно идет о предмете договора подряда, хотя параллельно выясня- ется и вопрос об объекте права. Проблема сводится к тому, что же является объектом: сами подрядные работы, их результат или же то и другое вместе? М. И. Брагинский пишет, что, по мнению одной группы авторов, договор (строительного) подряда имеет один, унитарный предмет: законченный строительством и готовый к сдаче объект. Другие авторы также полагают, что в договоре подряда есть только один предмет, состоящий из двух элементов: работы и ее результата. Третьи считают, что предмет (объект) унитарный и выражается он в деятельности подрядчика по возведению и сдаче объекта. Четвертая группа авторов отстаивает наличие в договоре подряда на капитальное строительство двух предметов: самих работ и их результата. Пятые ограничивают предмет договора сдачей готового объекта строительства. И, наконец, шестые считают возможным существование альтернативных предметов: либо законченный строительством объект, либо сам комплекс строительных работ. Сам же М. И. Брагинский предметом договора подряда признает материальный результат деятельности подрядчика, с которым связано возникновение у заказчика права собственности (хозяйственного ведения, оперативного управления). Работы подрядчика служат лишь средством достижения результата172. Принципиальное значение предмета (объекта) подрядных договоров в исследуемом нами аспекте состоит в том, что если таковым действительно является результат выполненных работ, тогда объектом всех разновидностей подрядных отношений должны признаваться вещи, которые уже названы в законе (ст. 128 ГК) в качестве самостоятельных объектов гражданских прав. Если же предметом (объектом) договора подряда являются работы, то данный институт по систематике объектов гражданских прав займет иное место. Не исключается также вопрос об особом статусе объектов, формирующихся при реализации подрядных отношений. Уместно привести взгляд А. П. Сергеева на данную проблему. Он также считает, что предметом договора подряда является результат работы подрядчика. Хотя на момент заключения договора результат работ в природе еще не существует, это не означает, что между заказчиком и подрядчиком возникает безобъектное правоотношение. Объект в нем присутствует, но вначале он выражен в виде задания заказчика и содержит требования к тому результату, которого должен достичь подрядчик. В последующем благодаря действиям подрядчика объект приобретает материальную форму17:>. Как можно заметить. А. П. Сергеев, с одной стороны, признает предметом договора подряда результат работы подрядчика, а с другой — к предмету (объекту) относит и задание заказчика, хотя и могущее быть выраженным в объективированной форме (например, строительно-технической документации), но не имеющее иного материального воплощения.

Несомненно, подрядчик своею деятельностью реализует некую идеальную модель, что и приводит к овеществленному результату. Но необходимо учитывать, что пока есть идеальная модель (задание), нет материального результата, с появлением же последнего идеальная модель «угасает», поглощается этим результатом. Поэтому неизбежным является следующий вывод: объект (предмет) подрядного договора— это динамичное явление, проходящее в своем развитии три стадии: идеальная модель (технический проект, рабочая документация и пр.); собственно деятельность (работы) подрядчика; овеществленный результат. Посредством деятельности (работы) подрядчика идеальная модель воплощается в реальном результате. Все три элемента развивающегося объекта имеют большое значение в плане достижения конечной цели — получения строительной продукции как товара. Поэтом}7 попытка выделить какую- либо стадию в развитии объекта и рассматривать ее в качестве самостоятельного объекта подрядного отношения не дает, на наш взгляд, точного представления о движении этого правоотношения и сопровождающем это движение развитие объекта. Не следует, конечно, абсолютизировать понятие идеальной модели и представлять его исключительно в качестве интеллектуального продукта, содержащего все подробности и детали будущего реального объекта. Можно утверждать, что чем сложнее будущий реальный объект, тем более подробной и проработанной должна быть его идеальная модель, и наоборот.

Так. например, подрядчик обратился в арбитражный суд с иском о взыскании с заказчика неустойки за просрочку оплаты работ. В своих возражениях заказчик сослался на ст. 743 ГК РФ, в соответст- вии с которой подрядчик ооязан осуществить строительство и связанные с ним работы согласно технической документации, определяющей объем, содержание работ и другие требования. В связи с отсутствием технической документации, определяющей предмет договора, или соглашения о ее предоставлении договор следует считать незаключенным. Суд удовлетворил иск о взыскании неустойки, так как обязательство не выполнено к установленному сроку, и отклонил доводы заказчика по следующим основаниям. Предмет договора, как следует из ст. 740 ГК РФ, является существенным условием договора, при отсутствии которого он считается незаключенным. В соответствии со ст. 743 ГК РФ техническая документация определяет объем, содержание работ и другие предъявляемые к ним требования, т. е. предмет договора. В договоре стороны предусмотрели, что обязанностью подрядчика является постройка хозблока из бруса площадью 6 на 8 метров, и указана договорная цена этих работ. До заключения договора заказчик был ознакомлен с типовым образцом хозблока, возводимого подрядчиком. Следовательно, это свидетельствовало о том, что сторонами фактически был определен предмет договора. У сторон не возникло разногласий по данному предмету договора, и они сочли возможным приступить к его исполнению. Заказчик принял результат работ по акту. Совокупность указанных обстоятельств не дает оснований считать договор незаключенным в

174

связи с отсутствием технической документации

Важно в этой связи подчеркнуть, что даже простейшим работам подрядного типа (например, починка обуви, ремонт одежды, фотоуслуги и т. п.) должна предшествовать определенная идеальная стадия развития объекта подрядного отношения, заключающаяся в осознании исполнителем (подрядчиком) программы (алгоритма) собственных будущих действий, которые должны привести к требуемому заказчиком результату.

Все три стадии развития объекта правоотношения имеют существенное значение для достижения конечной цели — получения реального результата деятельности исполнителя, подрядчика, который (результат) отвечал бы заданию заказчика. Поэтому выделение ка- кой-либо из этих стадий в качестве самостоятельного объекта, по нашему мнению, не достигает цели.

Особенность подрядной деятельности заключается в том, что ее результатом является имущество, могущее обращаться на рынке товаров (исключая объекты, изъятые из гражданского оборота). Поэтому на первый взгляд могло бы показаться, что законодатель, относя в ст. 128 ГК РФ работы к объектам гражданских прав, допустил некоторую избыточность. Действительно, результаты работ рассматриваются как вещи, а они-то уж прочно и навсегда «прописаны» в законе как объекты гражданских прав. Однако подобные колебания беспочвенны. Без понятия «работы» нельзя представить развивающийся объект подрядных отношений и, следовательно, саму подрядную деятельность. По характеру правового регулирования она существенно отличается от купли-продажи готовых товаров. Поэтому именно «работы» как «созидательную» стадию в развивающемся объекте подрядного отношения законодатель и выделил в качестве объекта гражданских прав.

Подобный объект характерен также для проектно-изыска- тельских, научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ, хотя эти виды деятельности и имеют определенные особенности. Речь идет о том, что начальная, промежуточная и конечная стадии развития объекта имеют идеальную форму. Задание заказчика, исполнение задания и передаваемая заказчику документация (проектная, технологическая, конструкторская, отчет о НИР и т. п.) есть не что иное, как новое знание, информация, которые могут впоследствии найти то или иное воплощение в конкретном материальном объекте. Результатом данных работ является идеальный объект, выраженный с помощью определенных знаковых систем (языковых, графических и т. п.) на материальном носителе и способный обращаться как товар. Товарные качества таковой объект приобретает не потому, что информация зафиксирована на определенном носителе, а потому, что она обладает стоимостью. Овеществленный результат подрядных работ, как и всякий товар, одновременно имеет и стоимость, и потребительную стоимость, тогда как идеальный результат (интеллектуальный продукт) обладает лишь стоимостью. Овеществленный результат образуется лишь вследствие практического воплощения, освоения интеллектуального продукта. Важно подчеркнуть, что овеществленный и идеальный ре- зультаты вышеназванной деятельности в принципе имеют самостоятельный оборот на рынке товаров.

Все сказанное позволяет рассматривать «работы» именно как имущественные объекты гражданских прав. Имущественную характеристику они приобретают вследствие товарности их результатов, способных становиться предметом (объектом) купли-продажи и иных сделок.

К объектам гражданских прав согласно ст. 128 ГК РФ отнесены также услуги: транспортные, экспедиционные, иные (возмездное оказание услуг). Особенностью транспортных и экспедиционных услуг как объектов гражданских прав является оказание их в сфере предметно-практической деятельности при отсутствии результата в виде вещи, товара, пригодного к продаже. Не создавая нового вещного результата, транспортная услуга тем не менее имеет своим следствием некоторые изменения в вещно-предметном мире: грузы, пассажиры, почта и багаж перемещаются в пространстве. Потребительная стоимость услуги определяется ее ценностью для грузовладельца, пассажира, отправителя почты и багажа. Стоимость же подобной услуги проявляется в затратах общественно необходимого труда на перевозку (экспедирование) соответствующих объектов. Величину стоимости возможно установить на основе транспортных тарифов, цен на транспортно-экспедиционное обслуживание. При грузовых перевозках стоимость находит прямое выражение в повышении цены перевозимых товаров. Наличие стоимости и потребительной стоимости услуги позволяет, на наш взгляд, относить услуги, как и работы, к имущественной группе объектов гражданских прав.

Как справедливо отмечает Д. Степанов, по общему правилу услуга не имеет вещественного результата, как операция обладает свойством неосязаемости и этим кардинально отличается от наиболее распространенных объектов гражданских прав — вещей. Услуга проявляется в ее эффекте, который воспринимается зачастую на уровне чувств. Тут же проявляется другое ее свойство— трудность обособления и неотделимость от источника. Товар же, вещь может существовать отдельно от своего источника, т. е. производителя.

Еще одно свойство услуги — синхронность оказания и получения. Получение (принятие) ее заказчиком и процесс оказания услуги исполнителем обычно совмещены во времени. При этом только эффект услуги может сохраняться какое-то, возможно непродолжи- тельное, время. Трудно представить ситуацию, при которой услуга будет оказываться в одно время, а приниматься — в другое. Принять услугу до того момента, пока не начат процесс ее оказания, невозможно. Принять услугу после того, как она оказана, также не представляется возможным. Допустимо получение в отдельных случаях эффекта от услуги по истечении некоторого периода времени с момента завершения процесса ее оказания. Из указанного вытекает свойство несохраняемости услуг.

Свойство синхронности оказания и получения услуги в соединении с ее несохраняемостью можно объединить термином «моментальная потребляемость услуг». Такое свойство известно законодателю, иначе как можно объяснить включение в п. 2 ст. 167 ГК РФ, посвященной последствиям недействительности сделок, правила, по которому при двусторонней реституции сторона, которой была оказана услуга по недействительной сделке, обязана возместить другой стороне ее стоимость в деньгах. Все отмеченное приводит к выявлению одного из главных свойств услуги — неустойчивости ее качества249.

Институт возмездного оказания услуг (гл. 39 ГК РФ) является новым для отечественного гражданского законодательства и имеет общий, собирательный характер. Сюда отнесены разнообразные услуги по перечню, который не является по закону закрытым, — услуги связи, медицинские, информационные, образовательные, по туристическому обслуживанию и иные (п. 2 ст. 772 ГК РФ). При этом можно представить себе услуги, весьма далекие друг от друга и по сферам применения, и по субъектам (исполнителям и потребителям), и по достигаемому результату. К примеру, между услугами ветеринарными и аудиторскими различий больше, чем общих признаков, и эт© нормально, поскольку специфика той или иной услуги требует дифференциации и углубления правового регулирования соответствующих отношений. Следует отметить, что текущее законодательство дает нам достаточно многочисленные примеры подобного специального регулирования услуг, примеры, которые ставят перед наукой и правоприменительной практикой все новые вопросы.

Так, Федеральный закон от 29 июля 1998 г. № 135-ФЭ «Об оценочной деятельности в Российской Федерации» устанавливает, что под оценочной деятельностью понимается деятельность субъектов оценочной деятельности, направленная на установление в отношении объектов оценки рыночной или иной стоимости. При этом необходимо обратить внимание на то, что Закон говорит о деятельности именно субъектов оценочной деятельности, а не только оценщика. В соответствии со ст. 4 Закона, субъектами оценочной деятельности признаются, с одной стороны, юридические лица и физические лица (индивидуальные предприниматели), деятельность которых регулируется данным Законом (оценщики), а с другой — потребители их услуг (заказчики). Насколько можно судить исходя из ст. 9 Закона, основаниями для проведения оценки объекта оценки являются договор, а также проведение оценщиком оценки объекта (в том числе повторной) на основании определения суда, арбитражного суда, третейского суда, а также по решению уполномоченного органа. В той мере, в какой в качестве основания проведения оценки принимается договор, оценочная деятельность в части, не урегулированной специальным законом, должна подчиняться установлениям главы 39 ГК РФ о возмездном оказании услуг с учетом отсылочных положений ст. 783 к общеподрядным нормам (ст. 702-729 ГК) и нормам о бытовом подряде (ст. 779-782 ГК). Полагаем, что этот вывод справедлив также и для случая, когда оценка должна осуществляться в обязательном порядке в соответствии со ст. 8 Закона, т. е. в случае вовлечения в сделку объектов оценки, принадлежащих полностью или частично Российской Федерации, субъектам Российской Федерации либо муниципальным образованиям, а также при возникновении спора о стоимости объекта оценки, в том числе: при национализации имущества; при ипотечном кредитовании физических лиц и юридических лиц в случаях возникновения споров о величине стоимости предмета ипотеки; при составлении брачных контрактов и разделе имущества разводящихся супругов по требованию одной из сторон или обеих сторон в случае возникновения спора о стоимости этого имущества; при выкупе или ином предусмотренном законодательством Российской Федерации изъятии имущества у собственников для государственных или муниципальных нужд; при проведении оценки объектов оценки в целях контроля за правильностью уплаты налогов в случае возникновения спора об исчислении налогооблагаемой базы. Во всех перечисленных случаях обязательной оценки в принципе не только возможна, но и необходима именно договорная форма взаимоотношений между оценщиком и заказчиком. В то же время, поскольку речь идет именно об обязательной оценке, необходимо четко представлять себе, в отношении кого установлен данный императив. Вряд ли обязательность в данном смысле предусмотрена для оценщика: он не является ни собственником объекта оценки, ни стороной по сделке с этим объектом. Следуя указаниям ст. 445 ГК РФ о заключении договора в обязательном порядке. Кодексом или иными законами должна быть определена сторона, для которой заключение договора обязательно. Однако таких указаний в действующем законодательстве не содержится. И получается, таким образом, что обязательность оценка, не подкрепленная обязательностью заключения договора с оценщиком, является неработающей нормой. В случаях, предусмотренных ст. 8 Закона. оценка производится не в силу императивной нормы, возлагающей обязанность заключить договор с оценщиком на определенную сторону по сделке, а в силу того, что без проведения такой оценки сделка является недействительной (ничтожной) в соответствии со ст. 166 ГК РФ. Тем не менее оценщик осуществляет свою деятельность как услугу имеющую товарную форму письменного отчета об оценке объекта оценки, который, в соответствии со ст. 11 Закона, признается единственным надлежащим исполнением оценщиком своих обязанностей, возложенных на него договором. Отсюда можно прийти к выводу что деятельность оценщика, основанием которой является не договор, а иные указанные в законе обстоятельства (определение суда, арбитражного суда, третейского суда, а также решение уполномоченного органа) не создает услуги в смысле главы 39 ГК РФ и завершается не отчетом, а заключением эксперта (специалиста), имеющим значение прежде всего как одного из средств доказывания для гражданского и арбитражного процес- са. Поскольку в отношении одного и того же объекта может быть выполнено теоретически любое количество оценок, завершающихся отчетами, не обязательно совпадающими между собой, законодатель допустил возможность оспаривания достоверности величины рыночной или иной стоимости объекта оценки, установленной в отчете, в том числе и в связи с имеющимся иным отчетом об оценке этого же объекта. Указанный спор подлежит рассмотрению судом, арбитражным судом в соответствии с установленной подведомственностью, третейским судом по соглашению сторон спора или договора или в порядке, установленном законодательством Российской Федерации, регулирующим оценочную деятельность.

Суд. арбитражный суд. третейский суд вправе обязать стороны совершить сделку по цене, определенной в ходе рассмотрения спора в судебном заседании, только в случаях обязательности совершения сделки в соответствии с законодательством Российской Федерации (ст. 13 Закона). Для целей нашего анализа весьма существенно то, что деятельность оценщика в юрисдикционном процессе, хотя и повторяет содержательно аналогичную деятельность, осуществляемую на основании гражданско-правового договора, тем не менее не обладает свойством товарности и не может рассматриваться в качестве услуги (даже с учетом оплаты труда оценщика как эксперта).