4. ПРИЗНАКИ ОБЪЕКТОВ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ

Как отмечено выше, важным является поиск таких общих, универсальных свойств объектов любого рода, которые позволили бы приблизиться к единому для них определению. Как нам представляется, речь могла бы идти о следующих общих свойствах (признаках) объектов: дискретности, юридической привязке и системности. Рассмотри,м их подробнее.

' ? 4.1. Дискретность объектов гражданских прав

Общим и внешне наиболее характерным для всех объектов гражданских прав признаком является их дискретность (от лат. diskretus — разделенный, прерывистый), т. е. их качественная, а также физическая и/или учетная определенность и обособленность от всех других объектов.

В одной из своих работ Дернбург сопоставлял понимание вещей по римскому и германскому праву, отмечая, что римское правовое учение рассматривало в качестве вещей лишь телесные, заключенные в определенные границы и тем самым индивидуализированные объекты внешнего мира, например, целостные от природы движимые предметы или же искусственным образом ограниченные земельные участки. Напротив, в германском праве вещи представляются экономическими благами, которые участвуют в гражданском оброте в качестве самостоятельных и целостных объектов. В этой правовой системе телесные предметы в пространственно замкнутом объеме не только не являются единственно возможными, но не рассматриваются даже в качестве основной разновидности вещей. Прежде всего в качестве цельной вещи воспринимается недвижимое имущество, даже если оно состоит из нескольких расположенных отдельно друг от друга земельных участков; оно пребывает в таком качестве с привязанными к нему субъективными вещными правами и обязанностями. В равной степени как вещи понимаются и иные правомочия, например право пользования недрами. Даже требования в широком смысле представляются вещами. Это относится прежде всего к ценным бумагам, т. е. правам требования, предназначенным для обращения и соединенным с долговыми свидетельства-

188

ми, в которых они выражены . Нужно отметить, что эти доводы Г. Дернбург формулировал в 1881 г., т. е. еще до принятия в 1896 г. Германского гражданского уложения (ГГУ). После введения ГГУ в действие возможность расширительного толкования понятия «вещь», казалось бы.

Показательно в этом отношении дело, рассмотренное судом германской Федеральной земли Баден-Вюртемберг (г. Констанц) по иску предпринимателя, понесшего убытки вследствие уничтожения в памяти принадлежащего ему компьютера коммерческой информации. собранной за несколько предшествующих недель. Потеря информации была вызвана тем, что при проведении на соседнем земельном участке строительных работ ковшом экскаватора был порван кабель, по которому поступала электрическая энергия к компьютеру истца. Отказывая в иске к энергоснабжающей организации и строительному подрядчику о возмещении убытков, суд в решении от 10 мая 1996 г. указал, что перерыв в энергоснабжении не причинил ущерба имуществу истца. Утерянная информация не является собственностью истца в смысле ч. 1 § 823 и § 90 ГГУ. «Вещами», указал суд, могут быть лишь телесные предметы в одном из трех возможных агрегатных состояний (твердом, жидком, газообразном). Электронная же информация, независимо от места ее фиксации (в рабочей памяти компьютера, на дискете или компакт- диске), состоит из последовательности электрических напряжений и поэтому не охватывается понятием вещи (в смысле вещного права). На информацию не может возникнуть право собственности, в отличие от материальных носителей информации, в которых она нуждается ввиду нематериальной природы. Подобной вещно-правовой квалификации не противоречит и то обстоятельство, что в обязательственном праве программы для ЭВМ рассматриваются как вещи, т. е. как предмет договоров купли-продажи, гарантийных обязательств или же как «товары» в смысле законодательства о товарных знаках. Понятие вещи в законе определено однозначно, расширительное его толкование невозможно. Для включения компьютерной информации в объем понятия вещи требуется решение законодателя.

Тезис о материальности понимания вещей в германском праве со ссылкой на § 90 ГГУ отстаивается и в современных исследованиях этого вопроса115. Толкование данной нормы вроде бы и не дает никаких оснований сомневаться в этом почти аксиоматическом по- тіожении. Но в то же время следует обратить внимание на то, что даже в рамках весьма лаконичной формулы § 90 ГГУ вещь определяется не просто как телесный феномен, а как телесный предмет.

192

более высокого уровня — понятием «предмета» .

Но ведь очевидно, что искусственное приравнивание невещных имущественных благ к вещам не только не решает проблему, а еще более ее запутывает. Дело в том, что понятие дискретности вещи равно как и понятие дискретности объектов гражданских прав в целом является достаточно сложным и требующим специального анализа.

Предложенный выше признак дискретности (отдельности, обособленности) объектов субъективных гражданских прав не может быть правильно понят вне связи с фундаментальной общефилософской проблемой соотношения понятий вещи, предмета, объекта и тела.

Сложившееся в русском языке словоупотребление позволяет рассматривать слова «вещь», «предмет» и «объект»116 как лексиче- ские синонимы, которые заменяются друг другом лишь из стилистических соображений. Традиционное понимание вещи может быть представлено совокупностью следующих утверждений: 1.

Вещь — это то. что занимает определенный объем в пространстве. 2.

Разные вещи— это вещи, занимающие в каждый данный момент времени разные объемы в пространстве. 3.

Одна и та же вещь — это то. что занимает один и тот же объем в каждый данный момент времени. В рамках такого традиционного понимания, распространенного не только в обыденном сознании, но и в философии, вещи рассматриваются как тела, к которым применяется закон Лейбница: две вещи тождественны, если все их свойства общие. Вещи в большинстве случаев выделяются из внешнего мира с помощью чувств, среди которых наибольшее значение имеют зрение и осязание. Видеть что- либо или осязать что-либо можно лишь, если объект, о котором идет речь, обладает телесностью. Таким образом, отдельность, индивидуальность вещей, их предметность как способность восприниматься органами чувств человека вначале приводит к представлению о телесности вещей как непременном их признаке. Рассматривая такое традиционное понимание вещей, А. И. Уемов отметил, что со временем объем, занимаемый вещью в пространстве, меняется как по своей величине, так и по положению относительно других объемов. Но это изменение непрерывно. Бесконечно малому изменению времени соответствует бесконечно малое изменение пространства. Вещь не может исчезнуть в одном месте пространства и появиться в другом, так же как она не может исчезнуть в один из моментов времени и вновь появиться в другой. Одна и та же вещь может перейти из одной пространственно-временной области в другую, лишь заняв последовательно все моменты времени, которые их отделяют, и какой-либо из непрерывных рядов частей пространства, который может их соединить. Именно эта непрерывность и обеспечивает, согласно обычному представлению, единство вещи. Разрыв этой непрерывности (временной или пространственный, или тот и другой вместе) разрушает единство вещи. То, что ликвидируется в одном месте пространства и появляется в другом или. исчезнув в прошлом, появляется в будущем, А. И. Уемов называет не одной и той же вещью, но двумя разными. хотя, может быть, и очень похожими друг на друга. Это предполагает некоторую аналогию между пространством и временем, хотя данная аналогия далеко не полная, так как пространство здесь играет решающую, а время — лишь второстепенную роль. Так, например, части одной и той же вещи отделяются друг от друга только по отношению к пространству, но нельзя выделить часть предмета, существующую до данного момента, и часть, существующую после него. По мнению А. И. Уемова, традиционное отождествление всякой вещи с телом приводит к ряду серьезных трудностей и парадоксов, которые малозаметны, когда противоречие между принципом отождествления тел и принципом Лейбница сглаживается, но они становятся совершенно очевидными, когда указанное противоречие выдвигается на первый план. Уместно в данной связи А. И. Уемов ссылается на сформулированный Т. Гоббсом так называемый «парадокс корабля Тезея». Суть его такова. Греческий царь Тезей отправился в длительное плавание на корабле, который в море постепенно дряхлел и ветшал, так что мореплаватели вынуждены были время от времени заменять старые доски в корпусе корабля новыми. Настал такой момент, когда в корабле не осталось ни одной прежней доски. И вот возникает вопрос: какой же корабль вернулся в порт, старый или новый? Отвечая на этот вопрос, А. И. Уемов полагает, что решение зависит от скорости преобразования, т. е. если менять доски постепенно одну за одной, то корабль остается тем же самым. Но если заменить их все сразу? Трудности чисто пространственного подхода к вещи Уемов иллюстрирует иным парадоксом: останется ли вещь той же самой, если последовательно изменить все свойства, отличающие ее от других вещей117*? К парадоксу корабля можно сделать одно допущение. Предположим, некто аккуратно подобрал все старые и выброшенные доски из корпуса корабля и скрепил их в прежнем порядке. Возникнет корабль, в точности повторяющий пространственные контуры судна. Но вместе с тем возникнет и вопрос: какой же из этих кораблей и есть корабль Тезея? Что же есть оригинал: старый «старый» корабль или же новый «старый» корабль? Представляется, что при таком допущении предложенный А. И. Уемовым критерий темпа преобразований не может быть использован, и в таком случае разрешить парадокс с привлечением скорости изменения пространственных характеристик вообще невозможно.

Разрешению этого крайне важного парадокса посвящена значительная часть Главы 4 интересного коллективного труда по философии науки и техники, написанного В. С. Степиным, В. Г. Гороховым и М А. Розовым118. Ученые-философы констатируют вначале, что очень многие явления вокруг нас похожи на корабль Тезея. Например, что такое Московский университет? Это, конечно, студенты, но они полностью меняются с периодичностью в пять лет, а Московский университет остается Московским университетом. Это преподаватели, но и они меняются, хотя и не с такой строгой периодичностью. Может, следует указать на конкретное здание и сказать: «Вот Московский университет!». Мы, однако, прекрасно знаем, что университет может переехать в новое здание и остаться тем же самым университетом. Что же такое университет? Мы не способны связать его с каким-то конкретным материалом, с каким-нибудь веществом. Если вдуматься, это очень загадочное образование. Однако наука уже давно изучает явления, обладающие похожими загадочными свойствами, — это волны. Уже Леонардо да Винчи обращает внимание на один факт, который, по-видимому, его впечатляет: «Многочисленны случаи, когда волна бежит от места своего возникновения, а вода не двигается с места, — наподобие волн, образуемых в мае на нивах течением ветров: волны кажутся бегущими по полю, между тем нивы со своего места не сходят». И действительно, представьте себе одиночную волну, бегущую по поверхности водоема, ее нельзя идентифицировать с какой-то частью воды, она захватывает в сферу своего влияния все новые частицы и проходит дальше. Образно выражаясь, волну нельзя зачерпнуть ведром. Ну разве не похожа она этим своим качеством на корабль Тезея или на университет? Ввиду того, что в науке уже давно делаются попытки, сознательные или стихийные, обобщить физическое понятие волны, имея в виду указанные ее особенности, и рассмотреть с этой точки зрения явления, далеко выходящие за пределы физики, В. С. Степин, В. Г. Горохов и М. А. Розов предлагают называть все явления подобного рода кума- тоидами (от греческого киша— волна). Специфическая особенность куматоидов — их относительное безразличие к материалу, их способность как бы «плыть» или «скользить» по материалу подобно волне. Этим куматоиды отличаются от обычных вещей, которые мы привыкли идентифицировать с кусками вещества. Если вернуться к кораблю Тезея и к той проблеме, которая мучила уже древних греков, то можно сказать, что как куматоид корабль остается одним и тем же, но как тело, как кусок вещества он меняется и становится другим кораблем. К числу куматоидов можно отнести огромное количество, вообще говоря, разнородных явлений: от волн на воде до живых организмов. Авторов в первую очередь интересуют явления социальные, а они все проявляют явные признаки куматоидов. Московский университет, как, впрочем, и любой другой, ничем в этом плане не отличается от корабля Тезея, т. е. тоже представляет собой куматоид. Но ведь наука в свою очередь очень похожа на университет. Действительно, разве ее можно связать с каким-то фиксированным материалом? Здесь все меняется: люди, здания институтов, оборудование лабораторий. Но ведь и любая человеческая деятельность может быть рассмотрена с этой точки зрения. В нашей социальной жизни мы буквально окружены куматоидами, мы представляем собой тот материал, на котором они живут, они выступают от нашего имени, они делают нас людьми. Рассмотрим, например, такой объект, как слово, для простоты какое-нибудь существительное нашего языка: дом, дерево, ананас. Слово можно произнести вслух, можно записать на бумаге, можно вырезать на камне. В каждом из этих случаев возможно, да и практически реализуется в принципе бесконечное количество вариантов. Иначе говоря, материал слова все время меняется. Но непрерывно меняются и те предметы, которые слово обозначает. В городе каждый дом вы можете назвать «домом», в лесу каждое дерево «деревом». Ананас покупают и съедают, но вновь купленный ананас — это тоже «ананас». Конечно, как и волна, куматоид достаточно избирателен и живет только в определенной среде. Океанские волны не распространяются в глубь континента, слово «ананас» не обозначает дом или горную породу. Сделаем теперь еще один шаг, важный для понимания того, что такое куматоид. Корабль Тезея остается тем же самым кораблем при полной замене образующих его деталей только потом}', что сохраняются форма этих деталей, их связи и взаимное расположение. Иными ело- вами, куматоид — это не просто поток материала, мы должны еще показать, что в этом потоке что-то остается неизменным, показать наличие некоторых инвариантов. Московский университет, например, меняет своих студентов и преподавателей, может переехать в новое помещение, но он остается Московским университетом, пока сохраняются его функции, пока и студенты, и преподаватели, и обслуживающий персонал выполняют предписанные им обязанности, пока живут традиции Московского университета. Можно сказать, что университет — это не здания и не люди, а множество программ, в рамках которых все это функционирует. Из сказанного следует, что любой куматоид можно рассматривать как некоторое устройство памяти, в которой зафиксированы указанные выше инварианты. Так, например, корабль Тезея будет существовать как куматоид только в том случае, если его перестраивать постепенно. Дело в том, что в условиях, когда мы вынимаем только одну доску, все остальные «помнят» ее размеры, форму и положение. Но вынув сразу много досок, мы можем разрушить «память», и куматоид перестанет существовать. Конечно, форму и расположение деталей можно зафиксировать с помощью чертежей, но это означает, что мы одно устройство памяти заменили другим.

Суть рассуждений названных исследователей состоит, следовательно, в том, что предлагаемое ими понятие куматоида раскрывается через некие инварианты программ, остающихся тождественными сами себе при любом потоке материала, в том числе и при самом радикальном изменении пространственных характеристик объектов. Однако что представляют собой те самые программы, которые скрепляют, цементируют основные характеристики объектов? Видимо, если они, эти программы, и существуют, они должны иметь общее объяснение и одну природу, к ним следует применять один и тот же понятийно-категориальный аппарат, хотя институциональное их строение может быть различным119.

В своей статье «Вещи и их место в теориях» Уиллард Ван Ор- ман Куайан, также обратившись к «парадоксу корабля Тезея», пи- сал? что большая часть наших общих терминов обретает индивидов благодаря непрерывности рассмотрения, поскольку непрерывность близка каузальным связям. Но даже эффективные термины, опирающиеся на непрерывность, часто разветвляются в своей индивидуализации, как корабль Тезея, с одной стороны, и его постепенно исчезающая первоначальная субстанция, — с другой. Непрерывность сохраняется в обоих направлениях. Все это, как полагает Куайан, должно быть ясно и без помощи широкого понятия физического объекта, однако данное понятие доводит дело до конца. Оно показывает, насколько бессмысленно, изолируясь от контекста, спрашивать, являются ли некоторый вчерашний и некоторый сегодняшний образы образами одной и той же вещи. Они могут быть или могут не быть образами одного и того же тела, однако они без- условно являются образами одной и той же вещи, одного и того же физического объекта, ибо содержание любой части пространства- времени, сколь бы разбросанной в пространстве и времени она ни была, считается физическим объектом. В своей попытке реконструировать физические объекты как пространственно-временные области Куайан наталкивается на противоречие: он обнаруживает, что в таком случае мы должны были бы расширить наш универсум, включив в него пустые области, и тем самым пришли бы к бессодержательности непрерывной системы координат. Тем не менее он верно замечает, что это изменение онтологии, устранение физических объектов в пользу чистого пространства-времени оказывается чем-то большим, чем просто теоретической конструкцией. Элементарные частицы становятся опасно неустойчивыми по мере прогресса физики. Возникают серьезные сомнения в индивидуальности частицы, причем не только в потоке времени, но даже в от-

^ 197

дельный момент . Следует подчеркнуть, что данный аспект применительно к анализу понятия вещи значительно раньше был рассмотрен А. И. Уемовым, который, отталкиваясь от данных квантовой механики, пришел к выводу о том, что если частицы тождественны по своим свойствам, то различное положение в пространстве не может служить основанием для их различения. Вообще их нельзя различить. Следовательно, они представляют собой одну и ту же частицу, находящуюся в различных частях пространства. Диалектический материализм считает, что материя не тождественна пространству. Оно не является единственным или даже самым важным свойством материи. Материя представляет собой бесчисленное многообразие различных качеств. Пространство — лишь одно из них, хотя и принадлежит к числу самых общих качеств, называемых формами существования материи. Другой формой существования является время. Пространство и время всегда выступают вместе, что дает основание современной физике объединять их в едином понятии пространственно-временного континуума. Но поскольку материя не сводится к пространству, выделять различные части материи можно не только по пространственному признаку, но и по времени, и по движению, и по любым другим из бесчисленного многообразия различных качеств материи. Из этих посылок А. И. Уемов делает вывод о том. что граница между вещами может быть не только пространственно- количественной. но и качественной, причем при более широком понимании вещей преимущественное значение приобретают качественные границы между ними. Во многих случаях качественные границы тесно связаны с пространственными, однако часто даже в повседневной жизни такого совпадения нет. качественные границы

198

мопт отсутствовать там, где есть пространственные . Вместе с тем качественно различные вещи могут совсем не иметь пространственной границы (например, в одной и той же области пространства находятся электромагнитные и гравитационные поля, качественно отличающиеся друг от друга и представляющие собой объективно различные вещи). Изменение качественной границы в процессе развития превращает одну вещь в другую, независимо от сохранения или изменения пространственных характеристик. Сущность качественного понимания вещи А. И. Уемов выражает в следующих определениях:

Вещь — это система качеств.

Различные вещи — это различные системы качеств.

Одна и та же вещь —- это одна и та же система качеств.

То, что считается одной и той же пространственно понимаемой вещью, оказывается различными вещами при их качественном понимании. Но тождественность вещи сохраняется и при нарушении пространственно-временной непрерывности. Вещь может исчезнуть в одном месте пространства и появиться в другом или, исчезнув в один момент времени, появиться в другой. Мы должны считать ее той же самой вещью, если это будет та же самая система качеств. Завершая свой анализ, А. И. Уемов писал, что только при качествен- ном подходе вещь можно понять как нечто большее, чем простая сумма частей. Применительно к такому пониманию необходимо видоизменить формулировку принципа Лейбница, несколько ослабив ее. Для определения тождественности тел нет необходимости проверять совпадение всех их точек. Для этого достаточно определить тождественность пространственных границ. Если всякий раз, пересекая границу одного из них, мы тем самым пересекаем и границу другого, то тела тождественны друг другу. Соответственно этому, при качественном понимании достаточно выяснить совпадение качественных границ. Отсюда вытекает следующая формулировка: две вещи тоэюдественны, если любое изменение качества, преобразующее одну из них, преобразует и другую. Качественное понимание вещи находится в полном соответствии с тем, как понимается предмет в логике и в грамматике. Конечно, пространственные характеристики наиболее наглядны, они скорее всего «бросаются в глаза». Поэтому первоначальные значения слов «вещь» и «предмет», действительно, прежде всего пространственны, так же, как и значения многих других слов. Однако философский анализ должен оперировать в первую очередь не теми значениями слов, которые были основными в прошлом, а теми которые становятся все более употреби-

199

тельными в процессе развития языка

Приведенные общие соображения о сущности вещей (объектов, предметов) могут быть приняты нами в качестве методологической основы для уточнения понимания интересующей нас области объектов гражданских прав и такого их признака, как дискретность. Можно утверждать, что дискретность объектов субъективных прав представляет собой их «сквозной» признак, дифференцирующий их на всех «этажах» правовой пирамиды, от правовой системы в целом до отдельно взятой нормы, однако стратификация права самым непосредственным образом влияет на конкретные проявления этого признака.

Вначале необходимо отметить, что именно и только качественный подход к понятию предмета позволяет провести исходное базовое разграничение фундаментальных юридических категорий субъекта права, субъективного права и объектов этого права. Все объекты субъективных гражданских прав обладают одним общим для них качеством — способностью удовлетворять материальные, духовные и социаіьньїе потребности субъектов — носителей соответствующего права. Если какой-либо феномен внешнего мира не обладает соответствующим качеством либо такое качество утрачивает. он, не переставая быть явлением действительности, не становится либо прекращает быть объектом субъективного права. Вся область объектов гражданских прав представляет собой с этой точка зрения правовой континуум, характеризуемый одним и тем же указанным выше качеством. С методологических позиций весь объектный правовой континуум может быть представлен как единый предмет, названное общее качество которого не повторяется более ни в какой иной правовой категории сколь угодно высокого порядка. Свойство такого единого предмета удовлетворять сог^иальные и индивидуальные потребности носителей субъективных прав и обеспечивает качественное отграничение объектов субъективных прав от всех остальных явлений права. Дальнейший анализ показывает, что в качестве континуума объекты прав в их совокупности обладают дискретностью лишь по отношению ко всей остальной социальной (в том числе и правовой) реальности. Установление этой качественной границы есть обязательная предпосылка включения объектов прав как целого в систему частного права как элемента данной системы, каждый из прочих элементов которой также имеет свою качественную определенность. В любых иных отношениях объектная непрерывность прекращается, континуум распадается на отдельные качественно однородные и взаимосвязанные элементы (блоки объектов), образующие собственно систему объектов гражданских прав: имущество, работы и услуги, информацию, результаты интеллектуальной деятельности, нематериальные блага. Определенность качества каждого из этих элементов системы в свою очередь позволяет говорить о дискретности и относительной обособленности элементов, однако свойства, отделяющие один элемент от другого, не представляют собой центробежных сил, которые способны были бы вывести тот или иной элемент за рамки системы. Более того, анализируемые нами части системы объектов гражданских прав правильнее рассматривать даже не в качестве элементов (простейших самостоятельных частей), а в качестве подсистем, обладающих собственной качественной определенностью (дискретностью) по отношению к иным аналогичным подсистемам и сообщающих аналогичную определенность входящим в подсистему элементам. Так, дискретность денег предопределена качественной спецификой «имущественной» подсистемы, что позволяет достаточно надежно дифференцировать деньги от элементов любых иных подсистем. Только в отношении вещей в чистом виде как материальных феноменов внешнего мира признак дискретности может заключаться в пространственно- количественных параметрах. Но. признавая это очевидное обстоятельство, мы тем не менее не можем распространить на объекты гражданских прав высказанное А. И. Уемовым положение о том, что качественных границ может и не быть, если есть пространственные. Это положение, верное само по себе применительно к некоторым материальным телам, не может считаться исчерпывающе адекватным природе любого объекта гражданских прав, поскольку каждый из них в своем правовом существовании и функционировании неизбежно в снятом виде должен отражать общее универсальное для любого объекта свойство: удовлетворять социальные и индивидуальные потребности носителей субъективных прав. Выполнять же это свое социально-экономическое и правовое предназначение только за счет пространственных границ, не обладая дискретностью качества, объекты гражданских прав не могут. ^уп 1 мм : ^ цл

> 4.2. Юридическая привязка как признак , ^ f \ . ? * объ екто в гражданских прае '

Вторым общим для всех объектов права признаком следует, на наш взгляд, считать нормативно гарантированную возможность правового закрепления их за субъектами гражданского права: физическими и юридическими лицами, Российской Федерацией, субъектами Российской Федерации, муниципальными образованиями. Этот признак, который удобно именовать «юридической привязкой», в применении к таким объектам, как вещи, позволяет отграничить природные объекты в их естественном состоянии от объектов в правовом смысле и обеспечивает регулирование переходов объектов из натурального состояния предметов в правовое состояние (статус) объектов субъективных прав (и наоборот— при утрате этой привязки). В массовом порядке юридическая привязка проявляется в статике имущественных отношений, чаще всего через абсолютные конструкции права собственности, а также производные вещные права (например, сервитута, право пожизненного наследуемого владения земельным ^астком). В то же время даже применительно к вещам юридическая привязка не может быть сведена лишь к завершенным вещно-правовым моделям. Известен ряд промежуточных юридических состояний, при которых в отсутствие обязательственного отношения наблюдается более или менее длительное правовое связывание с объектом лица, не имеющего вещного права на данный объект. При этом речь идет, конечно же. не только и не столько о владении (которое может быть и незаконным), сколько о юридически релевантном, допускаемом законом и влекущим правовые последствия обладании вещью (или, точнее, правоожиданни)7 которое чаще всего сопряжено с фактическим владением, но может быть и отделено от него. Таким образом, в рамках исследуемого вопроса мы рассматриваем случаи так называемого фактического владения лишь в аспекте возможного проявления иного, правового состояния. По этому поводу Ф. К. Савиньи писал: «Все определения владения, как бы они друг от друга ни отличались словесно и содержательно, имеют между собою нечто общее, от чего должно отправляться любое исследование данного вопроса. Под владением вещью все представляют себе состояние, при котором возможно не только самому физически влиять на вещь, но и препятствовать любому стороннему влиянию. Так, мореход владеет своим кораблем, однако не владеет водой, по которой он плывет, хотя и тем и другим он пользуется для своих целей. Это состояние, именуемое фактическим владением, лежащее в основе всеобщего понимания владения, не является предметом законодательства, а понятие о нем не есть понятие юридическое: однако тут же обнаруживается его отношение к юридическому понятию, отчего и оно само становится предметом законодательства. Поскольку именно собственность представляет собой правовую возможность по своем}' усмотрению влиять на вещь, устраняя любое иное лицо от пользования вещью, то в фактическом владении заключается проявление собственности, оно является фактическим состоянием, которое соответствует собственности как состоя-

">00

нию правовому»* .

Возражая пониманию владения как состояния фактического порядка. Р. Иеринг развивал свою теорию владения на основе так называемой «экстенсивной согласованности» (extensive Congruenz) собственности и владения, указывая, что возможные границы собственности очерчивают также возможность владения; владение и собственность идут параллельно друг другу. Это означает, что а) владение не может быть шире собственности: где нет собственности, там нет и владения; б) где собственность, там и владение. В отличие от Савиньи. Иеринг рассматривал владение как действительность собственности (Thatsachlichkeit des Eigentums), понимая под таковой нормальное внешнее правовое состояние вещи, при котором она выполняет свое экономическое предназначение служить человеку120. Воззрения Савиньи и Иеринга в известном смысле являются полярными по отношению друг к другу, и тем не менее реальная жизнь многократно демонстрирует нам. что любое понимание владения (то ли как состояния фактического, то ли как состояния правового) неизбежно сталкивается с признанием того обстоятельства, что предмет (объект) владения и права собственности в принципе один и тот же. А это означает единство объектной предпосылки как для полного и завершенного субъективного права, так и для владения в его фактическом виде.

В своем капитальном труде «Собственность в гражданском праве» К. И. Скловский резонно заметил, что проблема владения в нашем праве не может быть, конечно, сведена к возникшей достаточно случайно и постоянно критикуемой «триаде правомочий», хотя по необходимости понятие владения и завязывается обычно именно с ней, несмотря на то, что при этом во многом утрачиваются история и суть понятия, но ведь закон и не дает для этого другого повода121. Однако проблема состоит не только в том, что наш закон прямо связывает владение именно с правом собственности, но и в том, что наша правовая терминология объективно содержит меньшее число лексических инструментов для характеристики различных сторон, свойств, черт этого сложнейшего правового явления. Латинский язык предоставлял для этого больше возможностей. Римское право в терминах tenere. cletinere, naturaliter possidere, posessio, in possesione esse, affectum possidendi, rei facti и др. раскрывает (в той, конечно, степени, в какой мы в XXI в. способны понять не столько грамматический строй, сколько все семантическое богатство латыни, содержание рассматриваемых смысловых парадигм) широчайший спектр проявлений владения, которые мы можем воспроизводить лишь в описательных (и потом}7 заведомо неточных) конструкциях. В целях настоящего исследования мы рассматриваем владение лишь в достаточно узком смысле — как фактического и одновременно юридически релевантного состояния, не сводимого к одному лишь праву собственности и иным вещным правам (по систематике действующего ГК России). Рассматривая проблемы владения, Винд- шейд указывал на то, что владение вещью означает удержание ее под своим фактическим господством независимо от наличия либо отсутствия какого-либо права. Владение, в котором не участвуют сознание владельца и его воля, правовых последствий не имеет и являются безразличным для права фактом. Гораздо более важным для права Винд- шейд считал владение, в котором проявляется воля на присвоение вещи, воля, направленная на практическое осуществление этого намерения. Такая ситу ация характеризуется тремя признаками.

Во-первых, она до некоторой степени защищается правом. С одной стороны, в римском праве произвольные нарушения такого владения рассматривались как недопустимые, владелец мог требовать восстановления первоначального положения (в процессуальной форме интердикта). Возникшее по воле владельца и продолжающееся состояние фактического владения должно признаваться всеми до тех пор, пока владелец не будет в установленном порядке признан ненадлежащим со стороны соответствующих государственных органов. С другой стороны. владение, пусть даже фактическое, имеет значимость для владельца. Именно на этой основе в римском праве возникли кондикционные обязательства: тот, к кому владение перешло без законного основания, обязан вернуть владение первоначальном}' владельцу.

Во-вторых, такое владение при известных предпосылках (добросовестность, обоснованность) приводит к собственности; длительность владения превращает факт в право.

В-третьих, подобное владение в иных ситуациях порождает право собственности сразу же. В качестве примеров таких немедленных трансформаций факта в право Виндшейд называл бесхозяйные вещиг

203

а также вещи, от которых собственник отказался .

Нас интересует, как было отмечено выше, в первую очередь юридически релевантное владение, имеющее то или иное правовое основание либо приводящее к определенному правовому состоянию. Во всех случаях когда такое владение не опирается на право собственности или иное производное вещное право, оно всегда первоначально включает в себя два момента: фактический и волевой: собственно держание как совершение непосредственных действий по завладению вещью (фактический момент) и намерение приобрести право (волевой момент). Последний момент может быть не связан с осознанием возможности будущего правообладания, но соответствующее намерение всегда присутствует у фактического держателя, пусть даже в форме неосознанного предположения (интенции). Весьма удачная характеристика отличия такого переходного состояния от регулярного права принадлежит перу К. Кергера. Он писал по этому поводу: «Любое право должно давать своему носителю определенно квалифицированную власть в отношении предмета, на который направлена его воля; отношение между субъектом и объектом должно быть вла- стеотношением. Из этого вытекает, что так называемые условные и

204

так называемые возможные права в действительности правами не являются. И то, и другое ставит лицо в особенное правовое положение, при котором по наступлении известных, заранее непредустановленных обстоятельств у него может возникнуть право. Таким образом, они выстраивают между субъектом и объектом весьма своеобразное отношение, но сами по себе, до поры, они не дают субъекту властвовать над объектом. Такое особое правовое положение можно назвать ожиданием права»122.

Пример такого интересующего нас совмещенного «владения — правоожидания» дает нам добросовестное, открытое и непрерывное владение имуществом как правовое основание приобретения права собственности на это имущество по приобретательной давности (ст. 234 ГК)" . Аналогично выглядит и хранение находки на основании п. 3 ст. 227 ГК лицом, нашедшим вещь. Однако уже в подобной ситуации владение может быть отделено от правоожи дания, если нашедший реализует иную правовую возможность, а именно: сдаст вещь на хранение в милицию, орган местного самоуправления или указанному ими лицу, В данном случае нашедший лишается непосредственного владения, не утрачивая правоожидания, т. е. возможности правообладания в будущем. Таковая возможность реализуется. однако, при условии, что в течение шести месяцев с момента заявления о находке в милицию или в орган местного самоуправления лицо, управомоченное получить найденную вещь, не будет установлено или само не заявит о своем праве на вещь. Если данное условие будет выполнено, возможность правообладания реализуется в приобретении нашедшим вещь лицом права собственности на нее (п. 1 ст. 228 ГК). В принципе аналогично решается вопрос о возможном правообладании в отношении бесхозяйных вещей (ст. 225 ГК), движимых вещей, от которых собственник отказался (ст. 226 ГК), безнадзорных животных (ст. 231 ГК). Во всех подобных случаях закон, стремясь обеспечить в будущем нормальный режим закрепления имущества за заинтересованным в нем субъектом, признает за таковым (субъектом) переходный правовой статус «возможного правообладателя», статус, который чаще всего при наличии установленных условий трансформируется в «регулярное» право собственности в отношении соответствующей вещи^ . Однако и без возникновения такого последующего права предшествующая юридическая связан-

206

См., напр.: Галиноеская Е. А. Приобретательная давность как основание приобретения права собственности на земельный участок // Комментарий судебной практики. Вып. 5. М., 1999; Карлова Н. В, Михеева Л. Ю. Приобретательная давность и правила ее применения: Практическое пособие. М., 2002.

20 В действующем ГК РФ ст. 225 относит к бесхозяйным вещи: а) которые не имеют собственника; б) собственник которых неизвестен; в) от права собственности на которые собственник отказался. Но, как верно отмечает М. Г. Масевич, определение понятия бесхозяйной вещи по ст. 225 ГК РФ требует уточнения. Понятие бесхозяйной вещи имеет практическое значение для случаев, когда по закону эти вещи Могут путем завладения быть обращены в собственность любых лиц. Тогда к бесхозяйным можно отнести только вещи, которые имели собственника и от которых собственник добровольно отказался, что регулируется ст. 226 и 236 ГК РФ (см.: Масе- еич М. Г. Основания приобретения права собственности на бесхозяйные вещи // Проблемы современного гражданского права: Сборник статей. М., 2000. С. 175).

6 Зак. 3457

ность субъекта с объектом создает непосредственные правовые эффекты. Как отмечал Э. И. Беккер. эти последствия таковы, как если бы в период бессубъектного существования объекта субъект объявился бы вновь. Связанной вещью, собственник которой отсутствует. не может завладеть третье лицо, а в случае неправомерного завладения предоставляется защита в форме иска о реституции и возмещении убытков. Должник в отсутствие кредитора не перестает быть обязанным. В случае конкурса, открытого в отношении связанного объекта, требование к должнику, основанное на праве из объекта, рассматривается, как если бы оно принадлежало самому субъекту. Из-под защиты права не выбывают и нетелесные объекты, и т. д.123 В качестве примеров подобных бессубъектных состояний Беккер указывает на hereditas iacens («лежачее наследство»); имущество захваченного в плен римского гражданина; имущество безвестно отсутствующего лица до объявления его умершим (особенно когда к моменту признания его безвестно отсутствующим лицо действительно умерло); имущество, предоставленное для благотворительных и иных аналогичных целей (не включая сюда имущество корпораций, акционерных обществ и иных складочных капиталов); res extra commercium, не находящиеся в чьей-либо собственности; публичные пожертвования в пользу нуждающихся лиц вещей, которые еще не переданы их адресатам и не находятся, следовательно, ни в собственности жертвователей, ни в собственности малоимущих, ни тем более в собственности лиц, которые приняли на себя обязанность эти вещи распределять. Большинство отмеченных ситуаций значимы и для нашего времени. И все же юридическая привязка имеет, на наш взгляд, большее теоретическое и практическое значение в связи с последующим приобретением субъективного права.

Без таковой привязки весьма затр5;днительно объяснить в современном праве целый ряд промежуточных достаточно сложных правовых состояний, предшествующих правоприобретению (например, фактическое владение переданной по передаточному акту недвижимостью до государственной регистрации перехода права собственности на нее; состояние временной правовой охраны изобрете- ния). Только статусом «возможного правообладания» может быть обеспечено, например, материально-правовое основание иска приобретателя бездокументарных акций к реестродержателю по требованию о внесении в реестр соответствующей записи и т. п.

Известны и такие весьма редкие ситуации, когда юридическая привязка направлена не на будущее правообладание, а на удовлетворение принадлежащего субъекту обязательственно-правового требования к должнику. Таково, например, удержание (ст. 359 ГК), которое как один из способов обеспечения исполнения обязательств позволяет кредитору, у которого находится вещь, подлежащая передаче должнику либо лицу, указанному должником, в случае неисполнения последним в срок обязательства по оплате этой вещи или возмещению кредитору связанных с нею издержек и других убытков удерживать ее до тех пор, пока соответствующее обязательство не будет исполнено. Учитывая, что удержание может иметь место неограниченно долго (до исполнения должником обязательства), правовая привязка вещи к кредитору обеспечивает последнему режим законного владения вещью и возможность получить удовлетворение из стоимости вещи, как при залоге. (Мы не останавливаемся в данном случае на справедливо отмеченной Э. П. Гавриловым некоторой алогичности применения удержания в подрядных отношениях согласно ст. 712 ГК).124 Во всех перечисленных случаях правовая привязка является либо вещным правом, либо гарантированной законом возможностью правообладания, т. е. возможностью при определенных условиях приобрести вещное право на имущество (вещи) или же получить удовлетворение по обязательственно-правовому требованию. Юридическая привязка охватывает, на наш взгляд, и такие ситуации, когда владение и пользование имеют под собой не гражданско-правовое основание, но управленческий, распорядительный, административный акт. Таковы, например, все случаи природопользования на основании лицензий, выдаваемых уполномоченными органами. Однако такое понимание юридической привязки, справедливое в отношении вещей, не может являться адекватным природе ряда иных объектов гражданских прав, прежде всего имущественных прав. Возражая попыткам провозгласить объектом права собственности «имущество» вообще, В. А. Дозорцев справедливо отметил, что «следует достаточно четко различать имущество как родовую категорию и объекты права собственности как одну из ее разновидностей... Провозглашение объектом права собственности обязательственных прав и обязанностей или даже распространение на них в какой-то части правового режима объекта права собственности безусловно ошибочно и способно вызвать лишь недоразумения на практике. Понятие "имущества'' включает в себя все виды материальных ценностей, как вещные, так и обязательственные права, оно представляет собой очень широкую категорию. А право собственности составляет только часть вещных прав, оно неизмеримо уже всех имущественных прав, хотя и составляет их ядро».125 Действительно, как будет показано ниже, имущественные права возникают в результате «отрыва» субъективного права от вещи, когда право переориентируется с потребительной стоимости вещи на стоимостные критерии имущественного требования (или обязанности) либо иных невещественных благ, таких, например, как информация, исключительные права, ноу-хау и т. п.

В целях упрощения ситуации юридическую привязку можно было бы считать терминологическим эквивалентом «субъективного права», соотнесенного с тем либо иным имущественным благом, если бы не два обстоятельства. Первое, отмеченное выше, названное нами «возможным правообладанием» или «правоожиданием», характеризует переходное состояние промежуточной правовой связанности субъекта с объектом, состояние, которое может завершиться возникновением регулярного субъективного права. Поскольку данное состояние не обязательно перерастает в субъективное право, его будет логично рассматривать в качестве особой правовой возможности, охватываемой понятием содержания правоспособности гражданина или юридического лица (ст. 17, 49 ГК). Второе же отличие юридической привязки от субъективного права заключается в том, что если субъективное право представляет собой реализацию правоспособности субъекта, то юридическая при- вязка есть проявление «правопригодностн» конкретного блага, т. е. наличия у такового реально присущих ему признаков и свойств, необходимых для функционирования того или иного блага в качестве объекта гражданских прав. Другими словами, то или иное материальное или нематериальное благо должно характеризоваться как правообъектное, т. е. признаваемое объектом права по закону. При этом правообъектность тех или иных благ устанавливается различным образом: одни из них являются объектами гражданских прав в силу прямого указания закона, другим же для приобретения объектных характеристик требуется специальная квалификация в качестве объекта. Так. по указанию ст. 150 ГК РФ, объектами гражданских прав априори являются нематериальные блага, указанные в самом законе, а также иные личные неимущественные права и другие нематериальные блага, принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона, неотчуждаемые и непередаваемые иным способом. Аналогичным образом закон подходит и к некоторым видам интеллектуальной собственности, признавая, например, статус объекта авторского права за любыми произведениями науки, литературы и искусства, являющимися результатом творческой деятельности, независимо от назначения и достоинства произведения, а также способа его выражения (ст. 6 Закона «Об авторском праве и смежных правах»), Это означает, что Закон обеспечивает автоматическое правовое связывание произведения с личностью его творца практически вслед за приданием произведению какой-либо объективной формы, т. е. правосубъектные и правообъектные предпосылки абсолютного авторского правоотношения реализуются одновременно. Однако подобного автоматизма не наблюдается уже в смежной области промышленной собственности, где правообъектность результата интеллектуальной деятельности лишь презюмируется. Так, согласно п. 1 ст. 4 Патентного закона РФ, изобретению предоставляется правовая охрана, если оно является новым, имеет изобретательский Уровень и промышленно применимо. Установление соответствия того или иного решения приведенным критериям является задачей государственной научно-технической экспертизы изобретений, а признание заявленного решения изобретением осуществляется *°рисдикционным актом квалификации со стороны «Патентного ведомства РФ, состоящим в выдаче патента. До такого акта квалификации и без него заявленное решение не является правообъектным, охраняемого законом права авторства не него также не возникает.126Тем не менее заявленному изобретению с даты публикации сведений о заявке до даты публикации сведений о выдаче патента предоставляется временная правовая охрана в объеме опубликованной формулы, причем временная охрана считается не наступившей, если принято решение об отказе в выдаче патента, возможности обжалования которого исчерпаны (ст. 22 Патентного закона РФ). Такая охрана устанавливается в виде ограниченной по времени юридической привязки лишь постольку, поскольку в случае выдачи патента воз- никают «регулярные» права изобретателя и патентообладателя, для осуществления которых могут иметь значение действия третьих лиц, имевшие место в период этой временной охраны.

Определенными правообъектными признаками должна обладать также служебная и коммерческая тайна, являющаяся объектом права согласно ст. 139 ГК РФ. От информации, составляющей тайну, требуются ее действительная или потенциальная коммерческая ценность в силу неизвестности третьим лицам, отсутствие к ней свободного доступа на законном основании и принятие мер к охране ее конфиденциальности со стороны обладателя информации. Именно «привязка» информации к личности ее обладателя и устранение от этой информации всех третьих лиц образуют правовое ядро данного объекта. Как несложно увидеть, правовой режим служебной и коммерческой тайны вообще не может быть описан в терминах традиционной дихотомии вещных и обязательственных прав. Закон в данном случае лишь обеспечивает привязку объекта (тайны) к конкретному ее обладателю, и эта привязка и есть само субъективное право.

Необходимость введения данного признака для характеристики объектов объясняется, на наш взгляд, тем, что именно юридическая привязка объектов обеспечивает правовое «связывание» последних с носителями субъективных прав, создает ту самую «несвободность» предметов внешнего мира, которая и выступает предпосылкой господства лиц, признаваемых субъектами права, над предметами внешнего мира.

Необходимым признаком объектов гражданских прав следует считать и их системный характер. Под системностью этого понятия мы понимаем, во-первых, интегрированность правовой идеи об объектах прав в систему основных категорий права и. во-вторых, системное построение самой категории объектов.

Первый аспект системности объектов прав, в том числе и объектов гражданских прав. был. хотя и достаточно сжато, охарактеризован в предшествующих разделах настоящей главы. Второй же аспект. имеющий самостоятельное и весьма важное, на наш взгляд, значение, будет рассмотрен ниже.

Таким образом, объекты гражданских прав есть правовая идея самого высокого уровня обобщения, входящая в систему основных ка- тегорий частного права, отображающая систему признаваемых или допускаемых в данной правовой общности имущественных и неимуіце- ственных благ (ценностей), характеризуемых признаками дискретности, юридической привязки и системности. по поводу которых складываются общественные отношения как предмет гражданского права, а также устанавливаются правовые связи в ходе урегулирования данных отношений. С учетом способности данных благ удовлетворять те или иные потребности людей, а также социально-экономические и политические интересы общества в целом законодатель и устанавливает определенный правовой режим таких благ нормами объективного права. Если же они задействованы уже в конкретных правоотношениях, речь может идти теперь об объектах конкретных (субъективных) прав. Учитывая диспозитивную направленность гражданско-правового регулирования, режим объектов конкретных прав обогащается волеизъявлениями участников правоотношения. Однако нельзя полагать, что объекты гражданского права имеют некий правовой режим, статус сами по себе. Этот режим в сущности адресован законодателем не благам как таковым, а субъектам права, действия которых и формируют отношения по поводу таких благ. Какое поведение, какие действия предписывает закон субъектам, во многом зависит от природных и социальных особенностей указанных благ. Именно по этому пути пошел законодатель, определив в Подразделе 3 ГК РФ примерный перечень объектов именно гражданских прав. Уяснение природы объектов гражданских прав плодотворно влияет не только на нормотворческую деятельность, но и на формирование новой практики экономических взаимоотношений. в том числе и на правоприменительную деятельность. Ів8

ТІ-