<<
>>

§2. Арбитражные суды как субъекты правоприменительного опосредования основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина

Не оспаривая, что особая роль в системе современного российского конституционализма справедливо отводится конституционному правосудию (на чем базируется представление о феномене судебного конституционализма[336]), полагаем, что применительно к концепту конституционализации существует необходимость в доктринально выверенном определении места и роли всей судебной власти в системе и практиках российского конституционализма.

При определении конституционно-право во го статуса арбитражных судов и анализе ст. 1 ФКЗ «Об арбитражных судах в Российской Федерации» в литературе высказывается ряд утверждений, которые наиболее общим образом могут быть сведены к следующим моментам. Во-первых, статусная идентичность арбитражных судов остается до конца не проясненной, включая фактически взаимоисключающие, упоминавшиеся выше представления о том, что названные суды либо являются особой, специализированной ветвью российской системы органов судебной власти[337], либо говорить об этом нет оснований[338]. Во-вторых, весомой объективной предпосвілкой такого положения дел ввіступает то обстоятелвство, что исторически на протяжении двух веков органы, разрешающие хозяйственные спорві в России, существовали отдельно от ее системы органов судебной власти[339].

Говоря о роли арбитражных судов в конституционном опосредовании основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина, следует согласиться с тем, что современная система конституционных ценностей предполагает решающую связь судебной практики с защитой или охраной прав и свобод как особой конституционно предопределенной и содержательно уникальной формой их обеспечения[340]. Ведущие российские конституционалисты убеждены, что в настоящее время «судебная защита конституционных прав и свобод не требует в качестве предварительного условия их отраслевой имплементации»[341].

Осмысление специфики гарантирования возможностей конституционного правопользования средствами судебной власти приводит к следующим выводам. Поскольку конституционализация подразумевает концептуально выверенные разработку и встраивание законодательства в непротиворечивую правовую систему, основанную на верховенстве Конституции РФ, к конкретизированным конституционным функциям судебной власти могут быть отнесены обеспечение единства нормативной и фактической реализации Основного закона во всех сферах деятельности государства и общества, правовая охрана Конституции РФ посредством осуществления судебного нор мо контроля, обеспечения верховенства права, приоритета и прямого действия конституционных норм. Кроме того, судебная власть на современном этапе развития российского государства не толвко является специфическим генератором права, но и движущей силой в развитии и обогащении теории и практики современного конституционализма. Это обусловлено тем, что теория права, теория и практика конституционализма не могут исходитв из статичного восприятия и толкования конституционнвіх норм, и именно судебная система призвана обеспечитв тот «живой», динамический контекст права, которвш необходим для эффективного регулирования изменяющихся общественнвіх отношений[342] [343].

Учшывая родственноств гражданского и арбитражного процессов, определенный исследователвский интерес представляет позиция, с которой сущности правосудного обеспечения прав и свобод личности рассматривается через такую категорию как судебная дискреция. Подобной точки зрения придерживается, в частности, М.Ю. Федан, который трактует судебную дискрецию как едва ли не единственное, что составляет сущности правосудного обеспечения прав и свобод личности . Полагаем, это значение судебного усмотрения несколвко преувеличено и входит в противоречие с поддержанием необходимого равновесия в связке «на основании закона и внутреннего убеждения». Вместе с тем заслуживают внимания доводы этого автора о том, что конституционная судебная дискреция выступает важной предпосылкой и средством достижения конституционно-значимых целей и решения задач гражданского судопроизводства, имея своим антиподом неконституционный (неправомерный) произвол судви (суда), обусловленный профессионалвной некомпетентноствю или иными деформациями конституционного правопонимания судей.

В итоге М.Ю. Федан определяет конституционную судебную дискрецию как «делегированную» конституционным законодателем судам обязанность определять конституционные приоритеты и ценности в конфликтных ситуациях и взаимных требованиях, ставших предметом анализа в рамках гражданского судопроизводства, включая гражданско-процессуальные коллизии и конфликты[344] [345].

Исследуя ресурсный потенциал конституционной судебной дискреции, В.И. Kpycc подчеркивает важность доктринального и практического признания «конституционной природы современного судейского усмотрения как такового, а значит, и роли обычных судов в перманентной, в рамках их правосудной практики, конституционализации системы права. У любого суда всегда есть право на усмотрение, но в аспекте конституционной дискреции: усмотрение конституционное по сути, направленное на выявление конституционного смысла подлежащих применению норм. Суды (судебная практика), следовательно, не могут («не имеют права») придавать правовым нормам неконституционный смысл»2. Очевидно, что в равной мере это представление относится и к российским арбитражным судам.

Анализ роли арбитражных судов в опосредовании основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина побуждает нас вернуться к проблеме реализации Конституции РФ, исследуемой в юридической науке через призму особого действия конституционных положений. Как уже отмечалось, в Конституции РФ провозглашено ее прямое действие (ч. 1 ст. 15), а также предусмотрено, что права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими (ст. 18). Доктринально-конституционный смысл этих установлений не является тождественным, но в равной мере актуально важен в практическом аспекте, что находит подтверждение и в правовых позициях Конституционного суда РФ.

В емкой характеристике Б.С. Эбзеева «прямое действие Конституции РФ еств условие и момент ее осуществления, интеграции конституционнвіх установлений в социалвную практику» регулирующего воздействия ее норм на общественнвіе отношения, присущее всем способам правореализационного процесса, в том числе соблюдению, исполнению, исполвзованию и применению».

Особенно важно учитывать, подчеркивает известный ученый- конституционалист, что возможны такие формы прямого действия Конституции РФ, как непосредственное и опосредованное действие. «В основе такого разграничения - различные уровни регулирования конституционных отношений; в конституционных отношениях с участием граждан часто необходима большая степень формальной определенности при установлении их прав и обязанностей, что обеспечивается посредством правовых норм»[346].

В том же научно-практическом комментарии Н.С. Бондарь и В.И. Kpycc достаточно сходным образом раскрывают значение феномена непосредственно действующих в Российской Федерации основных прав и свобод человека и гражданина, что подчеркивает доктринальную необходимость однородного обоснования участия российских судов в конституционализации под знаком конституционного правопонимания. Под такого рода непосредственным действием, полагают названные ученые, «следует понимать уникальный правовой эффект, сложное состояние неотъемлемой принадлежности основных общепризнанных прав и свобод каждому человеку и гражданину и обусловленную этим постоянную, непрерывно и непосредственно действующую статус но-правовую связь каждого человека и гражданина с индивидуальными и коллективными членами гражданского общества, государством и его публичными институтами, а также в силу такого конституционного воздействия постоянно и непосредственно проявляющиеся правовые обязанности частных и публичных корреспондентов каждого

правообладателя... При этом систематизирующее значение ст. 18 (в ее взаимосвязи со ст. 17 (ч. 1 и 2), 19 и корреспондирующими им положениями международник договоров Российской Федерации... определяет необходимости конкретнвіх и адекватных правовик гарантий, которвіе позволяли бы каждому человеку полноценно (в полном объеме) полвзоватвся его правами и свободами и обеспечивали бы их действительную защиту и эффективное восстановление посредством правосудия»[347].

Дискуссии о том, следует ли признавать судебную практику источником права, активно ведутся не один год.

Однако окончательно разрешённым этот вопрос признать нельзя. Традиционная (позитивистская) отечественная теория права убеждена, что решения судов общей юрисдикции в первой инстанции и арбитражных судов первой инстанции не содержат конституционно-правовых норм и не обладают нормативным характером, так как являются актами применения права. Соответственно, и источниками права, в особенности конституционного, они не являются. Парадоксальным образом к такому же выводу пришел и самый последовательный критик позитивизма В.С. Нерсесянц. Причем его доктринальное отрицание феномена судебного правотворчества (правоу становления) распространялось и на практику конституционной юстиции. «По смыслу конституционного разделения властей акты всех звеньев судебной системы (судов общей юрисдикции, арбитражных судов, Конституционного Суда РФ), несмотря на их внешние различия, являются правоприменительными актами», - утверждал видный ученый[348].

Отправляясь от этого представления, В.С. Нерсесянц последовательно приходит к выводу о том, что любая отмена нормативно-правового акта является прерогативой законотворческих органов, но не суда. Суд же вправе дать лишь юридическую квалификацию (правовую оценку и характеристику) рассматриваемого нормативно-правового акта в смысле его соответствия или несоответствия конституции, закону. Решение судебного органа о несоответствии рассматриваемого нормативного акта конституции или закону лишь основание для отмены этого акта компетентным правотворческим органом, а не сама отмена, - тот юридический факт, с которым законодатель (и действующее право) связывает определенные последствия (утрата силы акта, его неприменение судами и т.д.). На наш взгляд, в подобной критике есть много противоречий, включая неприемлемое отождествление права и закона.

В рамках споров о «реальности или виртуальности» судебной практики как источника современного российского права уже достаточно четко обозначились некоторые «компромиссные» подходы к оценке роли и значения, а также юридической природы судебной практики, выявились наиболее часто повторяемые оппонентами при защите своих позиций «типичные» аргументы[349].

Суть этих аргументов может быть сведена к следующим положениям: признание судебной практики в качестве источника права противоречит конституционно признанному и закрепленному принципу разделения властей; признание судебной практики в качестве источника российского права не согласуется с характерными особенностями романо-германской правовой семьи, к которой «традиционно причисляют Россию»[350] и которая, по мнению ряда отечественных ученых, «не знает такой формы источника права, как судебный прецедент»[351]; признание судебной практики источником российского права противоречило бы, с одной стороны, действующей Конституции РФ и обычному законодательству, а с другой - вступало бы в конфликт с правотворческой деятельностью Федерального Собрания российского парламента; и наконец, в случае признания нормативно-правового акта или его отдели HBi х частей не соответствующими Конституции или закону «по Конституции и действующему законодателвству, у судебной власти (у судов всех инстанций) нет права отменятв нормативно-правовой акт, признанный ею не соответствующим Конституции или закону»[352].

В ответ на эти аргумешы в науке ввідвигаются доволвно веские контраргументы. Как подчеркивает М.Н. Марченко, признавая, что разделение власти - одно из важнейших конституционнвіх положений, вполне правомерно поставитв такой вопрос: не абсолютизируем ли мы принцип разделения властей, считая, в частности, что поле деятелвности законодателвной власти ограничивается лишв «чисто» правотворческими функциями, а судебной - соответственно сугубо судебной деятелвноствю. В реалвной жизни, как показвівает опвіт других стран, давно и плодотворно исполвзующих принцип разделения властей, такого строгого, жесткого, изначалвно заданного разделения сферві деятелвности и функций различнвіх ветвей власти нет[353].

Весвма условный и относительный характер носит и аргумент о том, что признание судебной практики в качестве источника российского права не согласуется с характерными особенностями романо-германской правовой семьи. Не бесспорным является, прежде всего, сам тезис о принадлежности правовой системы России к романо-германской правовой семье. Однако если это и так, то парадоксальным является в этом случае то, что ведущие исследователи романо-германской правовой семьи (например, Рене Давид) полагают, что применительно к романо-германской правовой семье «судебная практика является в прямом смысле слова источником права»[354].

Доводы в полвзу признания судебной практики источником российского права более актуалвнві и обусловленві представлением о том, что в современной системе права закон уже не может считатвся единственным воплощением права и ос но BHBi м его источником. Так, уже в самом начале эпохи конституционного строителвства Р.З. Лившиц утверждал, что «с теоретических позиций закон перестал бвітв единственнвім ввіражением и воплощением права. Следователвно, не толвко законодателвство может рассматриватвся в качестве источника права. Если судебная практика начала отражатв и реализоввіватв гуманистические, справедливвіе, подлинно право ввю начала, то отпали теоретические предпосвілки для непризнания ее источником права». Свой вві вод он распространял на все аспектві (проявлений) судебной практики: и при отмене судами нормативнвіх актов, и в разъяснениях пленумов внісших судов, и при прямом применении конституции, и при разрешении конкретнвіх споров. В итоге же, полагал известный теоретик, в России складвівается механизм судебного прецедента. Причем актві внісших судов решающим образом превращает в форму прецедента момент их официалнного опубликования[355].

Р.З. Лившиц является последователи ны м сторонником признания

нормотворческой функции судебной практики[356]. По веснма распространенной аргументации против такого признания (и, адресуясн в частности, к В.С. Нерсесянцу) он справедливо отмечал, что конституционная «государственная власти осуществляется тремя основными ветвями: законодателнством, управлением, правосудием. Средством осуществления власти служат, прежде всего, правовые нормы. Поэтому основными видами правовых норм следует считатн акты законодательства, управления и правосудия». Иными словами, это предполагает научное и практическое признание «принятия судами правовых норм»[357].

Следует согласиться с теми конституционно-правовыми доводами, что, признавая судебную практику источником права, мы должны, прежде всего, исходить из необходимости непосредственного применения Конституции РФ на всей территории Российской Федерации и затем уже связывать это с наличием многочисленных пробелов в законодательстве[358].

Не углубляясь в проблемы соотношения формального понятия нормы права с индивидуальными правовыми установлениями, вырабатываемыми судами в процессе и акте правосудия, отметим, что многие ученые сегодня не без оснований ставят вопрос об ординарной судебной правоустановительной деятельности как конституционно-судебном правотворчестве[359]. Наш исследовательский интерес в основном будет сосредоточен на том, являются ли источниками российского права (как конституционного права в широком смысле) решения Верховного Суда РФ, а также сохраняющие свое значение решения ВАС РФ.

По мнению С.В. Потапенко, несмотря на отсутствие официального признания судебного нормотворчества в качестве источника российского права, оно фактически существует именно на уровне высших российских судов[360].

Сходным образом О.А. Османов приходит к выводу, что формальное придание решениям высших судебных инстанций страны значения судебного прецедента представляется делом назревшим, вполне оправданным и потому неизбежным, что поможет решить насущные проблемы обеспечения

единообразного применения права, стабильности правовых отношений, определенной меры предсказуемости судебных решений. Особенно велика роль судебных прецедентов при наличии пробелов, коллизий или дефектности законодателвного регулирования как некоего правового механизма устранения этих недостатков в правовом регулировании, наделенного признаками оперативности и мобилвности[361] [362].

Представление о том, что нормативный характер решения внісших российских судебнвіх органов (теперв это уже толвко Верховнвш Суд РФ) приобретают сугубо в рамках специфической «опции» - обобщения судебной практики, весвма распространено в отечественном правоведении. Например, В.Н. Хропанюк писал: «Судебная практика ввіступает источником права в тех случаях, когда в силу неясности, противоречивости или неопределенности нормативнвіх предписаний суд ввінужден конкретизироватв или уточняти содержание правоввіх норм или создаватв новвіе нормві вследствие обнаружения пробелов в праве» . И здесв, как видим, ничего не говорится о Конституции РФ, нет ПОПВІТОК увязатв проблему со значением положений ее статей 18,120, 125 - 127. И это значителвное упущение.

Очевидно, что для судебной защитві и обеспечения прав человека, в том числе и средствами арбитражного процес су алвного права, исключителвно важнві не толвко правилвное понимание их природні и содержания, но и точная идентификация источника угрозві нарушения. Соответственно этому, как отмечено в литературе, в конституционно-правовом измерении речи должна идти не о ввіработке (и признании) судебного прецедента как источника права, а о вполне допустимом ввіражении конституционной юстиции в практике судов общей юрисдикции и арбитражнвіх. Судебное решение останется тогда актом применения права, но таким, в котором, кроме и «прежде» нормативнвіх ограничений и регулирующих требований, действителвно учтенві положения

Конституции РФ, смысл и содержание основных прав и свобод, конституционнвіе принципві их нормативного опосредования[363] [364].

Судопроизводство В широком C MBIC л е, о чем уже говор ИЛОСВ BBIIH Є, представляет собой многофункционалвную комплексную правовую категорию. В ее содержание входят вопросві и конституционного право по лвзования, и конституционного гарантирования основнвіх прав, свобод и обязанностей, проблемні институционалвного и функционалвного оформления судебной власти, тематика непосредственно процес су алвно го (процедурного) правового регулирования ситуативнвіх отношений, проблематика профилвного соотношения правотворчества и правоприменения, а также аксиологическая и телеологическая составляющие, многие другие вопросит Столв сложная «конгломерация» правоввіх форм и явлений должна иметв надежную правовую опору, прочнвш фундамент. Таким фундаментом может бвітв признана толвко Конституция РФ2.

Болвшинство конституцио HHBix норм реализуются в совокупном

применении с нывши правовими актами. Замечателвно, что еще в советский период И. С. Самощенко утверждал: «В Конституции не должно бвітв положений, которвіе не действовали бы непосредственно, но, действуя непосредственно, они раскрвіваются и конкретизируются в текущем законодателвстве, то еств служат юридической почвой законодателвства во всех случаях, когда оно необходимо»[365].

Сегодня же, по справедливому замечанию В.О. Лучина, «не в интересах практики ставити реализацию конституционнвіх норм в прямую зависимости от того, будут ли принятві детализирующие и конкретизирующие их нормы... »[366].

Весьма важно, на наш взгляд, учитывать и то обстоятельство, что, как отмечено в литературе: «Соответствие конституции - это не воспроизведение её, как иногда понимается, это не только её соблюдение или исполнение, а, по крайней мере, не противоречие ей. Акт или действие соответствуют конституции, если вытекают из её предписаний либо осуществлены в сфере, которая ею ни прямо, ни косвенно не урегулирована. Непререкаемость конституции означает, что всё текущее законодательство строится в соответствии с ней»[367] [368].

Конституция РФ устанавливает общие руководящие положения, имеющие большое значение для системы процессуальных институтов и выражающие существенные черты арбитражного процесса, их соблюдение служит необходимым условием законности в арбитражном процессе, условием совершенствования деятельности арбитражных судов, лиц, участвующих в деле, и других участников арбитражного процесса.

Анализ конституционных положений позволяет выявить цели правосудия - закрепленный в федеральных конституционных нормах общественно необходимый и желаемый результат процессуальной деятельности суда и других субъектов при осуществлении арбитражного судопроизводства, выражающий основное социальное предназначение суда и правосудия - законное рассмотрение и разрешение дел для обеспечения защиты прав и свобод граждан и организаций.

Анализ задач судопроизводства в арбитражных судах свидетельствует, что в ст. 2 АПК РФ сформулированы общие для всего арбитражного процесса целевые установки разного уровня. Как отмечает Г.А. Жилин, все они названы задачами, хотя в и. 1 ст. 2 АПК РФ явно сформулированы основные конечные цели судопроизводства в арбитражных судах . В их числе и закрепленная в

Конституции РФ конечная цель правосудия, которая состоит в защите прав граждан и организаций.

Собственно, к процессуальным задачам (целям более низкого уровня по отношению к конечным целям) с некоторыми оговорками можно отнести лишь требования, сформулированные в пунктах 2 и 3 АПК РФ. Доступность правосудия, справедливое публичное судебное разбирательство в установленный законом срок независимым и беспристрастным судом отражают отдельные стороны законного судопроизводства. Они не могут рассматриваться как целевые установки одного уровня с конечными целями судопроизводства, главной из которых является защита прав.

Следует учитывать, что, несмотря на содержание ст. 2 АПК РФ, задача по правильному рассмотрению и разрешению дела всегда стоит перед арбитражным судом. Ее выполнение направлено не только на защиту прав и законных интересов участников конкретного спора, спорного правоотношения, но и преследует цель публично-правово го толка, а именно соблюдение и обеспечение законности, предупреждение правонарушений, уважительное отношение к суду. Именно поэтому можно утверждать, что в пунктах 4-6 ст. 2 АПК РФ также сформулированы конечные цели судопроизводства в арбитражных судах, являющиеся в отличие от основных целей факультативными.

Цели арбитражного судопроизводства взаимосвязаны с принципами арбитражного процессуального права, которые обычно определяют как основы (исходные положения, основные положения или правила), отражающие специфику и содержание данной отрасли права. В процессуальной литературе высказывалось мнение, что цели и принципы находятся на одном уровне в системе правовых понятий, между ними существует не вертикальная, а

горизонтальная связь. Цель определяет направление процессуальной деятельности, а принципы - способы (методы) ее осуществления[369] [370].

По мнению Г.А. Жилина, поскольку цели и принципы судопроизводства закрепляются в нормах процессуального права, а любая норма есть установка должного или возможного поведения, пусть даже и сформулированная в самом общем виде, что и характерно для норм, закрепляющих цели и принципы судопроизводства. Их сопоставление позволяет сделать вывод, что по уровню содержащихся в них обобщений они различны, поэтому целевые установки одних служат средством достижения других . Предельно общими в этом смысле являются нормы, формулирующие конечные цели судопроизводства, основной из которых является цель защиты прав и свобод граждан и организаций. Нормативные положения, закрепляющие целевые установки по правильному и своевременному рассмотрению и разрешению дел, носят уже менее общий характер, поскольку сформулированы как средство достижения конечных целей судопроизводства.

Как уже отмечалось, конституционные положения, определяющие предназначение правосудия, а значит, обеспечения прав, свобод и обязанностей человека, конкретизируются в нормах отраслевого законодательства, которые в свою очередь используются судами для правоприменительного опосредования названных правовых феноменов. Названная конкретизация не только практически актуальна, но также должна подчиняться конституционным требованиям, выраженным, в том числе в правовых позициях

Конституционного Суда РФ[371]. При этом именно за Конституцией РФ должна сохраняться ведущая роль в формировании основы нормативной модели общественных отношений, обеспечении единства и внутренней согласованности законодателвства. Другими словами, законодатели обязан найти баланс между конкретизацией конституционнвіх норм в законодателвстве и необходимоствю обеспечитв полноценную реализацию «буквві и духа» Конституции. На сложности решения этой задачи обращает внимание В.О. Лучин, полагая, что, с одной сторонні, конкретизация конституционнвіх норм в текущем законодателвстве отражает важную черту, внутренне присущую процессу осуществления права, и объективно требует многоуровневого правового обеспечения, с другой - неизбежная «многоступенчатости» этого процесса затрудняет сохранение, передачу без потери подлинного, изначального содержания (духа и буквы) конституционных положений, нередко ведет к их деформации[372].

Отраслевая конкретизация предполагает не только детализацию или определение правовых механизмов реализации конституционных положений, но и допускает их развитие («раскрытие») федеральными законами. Например, в одном из постановлений[373] Конституционный Суд РФ указал, что, принимая решение о включении в закон тех или иных положений, касающихся депутатской неприкосновенности, законодатель должен исходить из общего смысла и цели этого правового института, а также учитывать его место в системе норм Конституции РФ. Иными словами, законодательная конкретизация конституционных положений не может искажать смысл и цель конкретизируемого конституционного института и должна осуществляться в системной связи с иными конституционными институтами и положениями. Как считает Б.С. Эбзеев, Конституционный Суд РФ таким образом отграничил допустимую и правомерную конкретизацию конституционных положений,

включая их развитие федеральными законами в случаях, когда эти положения определяют лишь общие направления и условия правового регулирования, от неправомерного расширения пределов действия соответствующей

конституционной нормы, не соответствующего ее смыслу и цели[374].

Как известно, правовые акты, соответствие которых закону может проверить арбитражный суд, могут носить как нормативный, так и ненормативный характер. От правильной идентификации по данному критерию зависят особенности судебной проверки (контроля) актов, в том числе существенного характера. Ненормативным актом признается индивидуальный акт, адресованный определенному лицу и содержащий обязательные для этого лица предписания, распоряжения, влекущие юридические последствия.

Ненормативные (правоприменительные) акты носят индивидуально-разовый, индивидуально-о пред елейный характер и принимаются в основном по организационно-распорядительным вопросам. Согласно определению, данному в Постановлении Пленума ВАС РФ от 28 февраля 2001 года № 5, под актом ненормативного характера, который может быть оспорен в арбитражном суде путем предъявления требования о признании акта недействительным, понимается документ любого наименования (требование, решение, постановление, письмо и др.), подписанный руководителем (заместителем руководителя) налогового органа и касающийся конкретного налогоплательщика[375]. Далее мы вернемся к этому определению в рамках вопроса о конституционализации права на судебную защиту, но пока подчеркнем, что именно оспаривание ненормативных правовых актов может трактоваться как

форма правоприменительного судебного опосредования основных прав и свобод обратившегося в суд лица. Надлежащее (конституционно-правовое) решение суда в подобных случаях устраняет препятствия конституционного правопользования.

Следует учитывать, что если оспаривается часть правового акта, носящая ненормативный характер, то нужно руководствоваться правилами,

предусмотренными для контроля законности именно ненормативных актов. В случае если определить характер оспариваемой части достаточно сложно, следует разрешать данное дело по правилам, предусмотренным для контроля за нормативно-право вы ми актами, т.к. часть правового акта, носящая

нормативный характер, имеет общую направленность и более значима для урегулирования общественных отношений.

Согласно и. 2 ч. 1 ст. 29 АПК РФ, конкретизирующей положения ст. 47 (ч. 1) Конституции РФ, арбитражные суды рассматривают дела об оспаривании затрагивающих права и законные интересы заявителя в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности ненормативных правовых актов, решений и действий (бездействия) государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, организаций, наделенных федеральным законом отдельными государственными или иными публичными полномочиями, должностных лиц. Граждане, организации и иные лица вправе обратиться в арбитражный суд с заявлением о признании недействительными ненормативных правовых актов, незаконными решений и действий (бездействия) органов, осуществляющих публичные полномочия, должностных лиц, если полагают, что оспариваемый ненормативный правовой акт, решение и действие (бездействие) не соответствуют закону или иному нормативному правовому акту и нарушают их права и законные интересы в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности, незаконно возлагают на них какие-либо обязанности, создают иные препятствия для

осуществления предпринимательской и иной экономической деятельности (ч. 1 ст. 198 АПК РФ).

Согласно правовой позиции Конституционного Суда РФ, сюда относятся и акты любых должностных лиц налоговых органов, которые арбитражные суды могут проверять по искам налогоплательщиков[376].

Вместе с тем спор может быть признан подведомственным арбитражному суду лишь при одновременном наличии двух критериев: субъектный состав участников спора и характер спорного правоотношения. В этой связи арбитражные суды прекращают на основании п. 1 ч. 1 ст. 150 АПК РФ производство по делам, связанным с оспариванием индивидуальными предпринимателями ненормативных правовых актов, действий (бездействия) налоговых органов, если устанавливают, что физические лица, имеющие статус индивидуального предпринимателя, в том числе претендующие на освобождение от уплаты налога на имущество физических лиц, не используют принадлежащее им на праве собственности имущество, являющееся объектом обложения этим налогом, в собственной предпринимательской деятельности. Напротив, в случае если индивидуальный предприниматель, считающий, что имеет право на освобождение от уплаты налога на имущество физических лиц, представляет суду доказательства приобретения, облагаемого этим налогом имущества исключительно для целей ведения предпринимательской деятельности, арбитражный суд рассматривает по существу его заявление об оспаривании ненормативных правовых актов, действий (бездействия) налоговых органов, отказавших в таком освобождении[377].

Однако применительно к некоторым составам нарушений налогового законодательства на практике существуют противоречивые подходы. Например, как отмечается в литературе, в силу прямого указания п. 2 ст. 48 HK РФ заявления налоговых органов о взыскании с физических лиц (включая индивидуальных предпринимателей) транспортного налога подлежат рассмотрению судом общей юрисдикции, а, следовательно, неподведомственны арбитражному суду. HK РФ не связывает регистрацию транспортного средства с наличием у физического лица статуса предпринимателя. Однако есть примеры судебных споров по взысканию транспортного налога, в которых стороны, получив отказ в рассмотрении заявления по причине неподведомственности спора суду общей юрисдикции, вынуждены обращаться за защитой своих интересов в арбитражный суд. Следует согласиться с выводом, что, поскольку спор о подведомственности недопустим, в целях соблюдения принципов доступности правосудия и защиты нарушенных прав арбитражные суды не должны отказывать сторонам в судебной защите в таких коллизионных ситуациях[378].

В период существования ВАС РФ этот суд рассматривал в порядке административного судопроизводства в качестве суда первой инстанции дела об оспаривании ненормативных правовых актов Правительства РФ. Разрешая такие дела, ВАС РФ вырабатывал позиции, очевидно связанные с опосредованием конституционных экономических прав и свобод. Так, по одному из дел была сформулирована позиция, согласно которой лицо, чьи права оказались нарушенными в результате принятия или применения конкретного ненормативного акта, содержащего отнесенные к государственной тайне сведения, тем более не может быть лишено самой возможности рассмотрения в суде дела об оспаривании этого акта только в связи с тем, что такое лицо не может на законных основаниях получить и самостоятельно представить суду текст оспариваемого акта[379].

Свой вклад ВАС РФ внес и в прояснение вопроса о возможности обжалования в арбитражный суд ненормативных актов территориального общественного самоуправления. По одному из дел им была подтверждена правомерность вывода о том, что спор, связанный с организацией такого самоуправления, не является экономическим, а его заинтересованными лицами (участниками) могут выступать только граждане (население), следовательно, такой спор не подведомственен арбитражному суду как по участникам спора (заявителям), так и по характеру спорных правоотношений[380]. В основу данного судебного вывода были положены установления ст. 27 Федерального закона от б октября 2003 г. № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации»[381].

Большой теоретический интерес и несомненное практическое значение имеют также правоприменительные и одновременно правоустанавливающие выводы ВАС РФ (а также его Президиума) как отказ признать ненормативным актом: 1) решение органа власти субъекта РФ об одностороннем расторжении договоров о предоставлении в пользование территорий и акваторий, необходимых для осуществления пользования животным миром (поскольку такие решения не содержат выводов о применении мер принуждения, властнораспорядительных предписаний, влекущих для организации юридические последствия, а являются выражением воли участника гражданско-правовых отношений в связи с исполнением им обязательств по указанным договорам)[382]; 2) процессуальные документы антимонопольного органа, принятые в рамках производства по делу, возбужденному по признакам нарушения

хозяйствующим субъектом антимонопольного законодательства, что не исключает возможности для заявителя впоследствии их оспаривать при обжаловании принятых по результатам рассмотрения этого дела решения и предписания антимонопольного органа[383] [384]; 3) представление прокурора, которое не может быть исполнено принудительно, поскольку оно направлено на понуждение органов и должностных лиц, указанных в п. 1 ст. 21 Федерального закона от 17 января 1992 г. № 2202-1 (ред. от 04.11.2005) «О прокуратуре Российской Федерации», устранить допущенные нарушения закона прежде всего в добровольном порядке ; 4) справку о сохранении среднемесячного заработка за бывшим (уволенным по сокращению численности) работником общества[385].

В приведенных примерах и ряде других казусов ВАС РФ анализировал и относимый состав участников спорного отношения, и природу возникшего спора. В этой связи приходится признать, что по вопросу о разграничении содержащихся в АПК РФ понятий «решение» и «ненормативный правовой акт» правоведами высказаны разные суждения и единообразного подхода не выработано[386]. На наш взгляд, такое положение действительно мало соотносится с требованиями обеспечения конституционного правопользования, и законодателю следует подумать о конституционализации соответствующих нормативных конструкций.

Как уже было отмечено, в арбитражном суде могут быть оспорены только юридически значимые действия органов публичной администрации и их должностных лиц. Не являются юридически значимыми (и не могут быть оспорены) такие, например, действия, как проведение совещаний, инструктажей государственник и муниципалвнвіх служащих, разработка методических рекомендаций и указаний, осуществление статистического учета, организация пресс-конференций и т.п., и материалвно-технические действия (операции), такие как оформление, размножение и рассвілка документов, обработка информации, аналитические расчетві и т.п.[387].

Согласно разъяснениям Пленума Верховного Суда РФ, к действиям органов государственной власти, органов местного самоуправления, их должностных лиц, государственных или муниципалвнвіх служащих, которвіе могут бвітв оспоренві в суде, относится властное волеизъявление названнвк органов и лиц, не облеченное в форму решения, но повлекшее нарушение прав и свобод граждан и организаций или создавшее препятствия к их осуществлению. К действиям, в частности, относятся ввіраженнвіе в устной форме требования должностных лиц органов, осуществляющих государственный надзор и контролв. К бездействию относится неисполнение органом государственной власти, органом местного самоуправления, должностнвш лицом, государственнвш или муниципалвнвш служащим обязанности, возложенной на них нормативными правоввши и инвши актами, определяющими полномочия этих лиц (должно CTHBi ми инструкциями, положениями, регламентами, приказами), а также нер ас смотрение обращения заявителя уполномоченнвш лицом[388].

В литературе даннвіе установления обоснованно переносятся на арбитражную практику с теми необходимыми уточнениями, что юридически

значимые последствия должны находить проявление в сфере предпринимательской или иной экономической деятельности[389] [390].

Что касается проблематики необходимого разграничения публичных юридически значимых действий и решений в арбитражной практике, то следует согласиться с С.В. Ярковым в отношении следствий ошибочной квалификации судами решений, содержащихся в письмах органов публичной администрации об отказе в предоставлении заявителям каких-либо прав. Подобная ошибка действительно может привести к неправильному применению арбитражным судом ч. 4 ст. 201 АПК РФ, в силу которой ненормативный правовой акт в отличие от действия признается не незаконным, а недействительным. «Кроме того, если арбитражный суд сочтет оспариваемое решение органа публичной администрации действием, он (арбитражный суд) не сможет в порядке применения и. 3 ч. 5 ст. 201 АПК РФ возложить на данный орган обязанность отменить указанное решение или привести его в соответствие с действующим законодательством» . В любом случае конституционные экономические права заявителей не получат необходимого правосудного обеспечения.

Особое, обусловленное сложным взаимодействием в процессе конституционализации Конституционного Суда РФ с арбитражными судами, правоприменительное опосредование основных экономических (в широком смысле) прав, свобод и обязанностей граждан возможно в рамках пересмотра судебных актов по таким новым, возникшим после принятия судебного акта, но имеющим существенное значение для правильного разрешения дела обстоятельствам, как:

- признание Конституционным Судом РФ, не соответствующим Конституции РФ закона, примененного арбитражным судом в конкретном деле

в связи с принятием решения по которому заявители обращался в Конституционный Суд РФ;

- установленное Европейским Судом по правам человека нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основнвіх свобод при рассмотрении арбитражнвш судом конкретного дела в связи с принятием решения, по которому заявители обращался в Европейский Суд по правам человека;

- определение либо изменение в постановлении ЕІленума Верховного Суда РФ или в постановлении Е[резидиума Верховного Суда РФ практики применения правовой нормы, если в соответствующем акте Верховного Суда РФ содержится указание на возможности пересмотра вступивших в законную силу судебнвіх актов в силу данного обстоятелвства (подпункт 2 п.1; и. 3 - 5 ст. 311 АПК РФ соответственно).

Обозначенная ввине сложная законодателвная конструкция появиласв в российском арбитражно-процессуалвном законодателвстве сравнителвно недавно[391] [392]. Решающее значение для соответствующей инновации имело Постановление Конституционного Суда РФ от 21 января 2010 года № 1-П, на которое столв же часто ссвілаются в литературе, как и, на наш взгляд, недооценивают (далее - Постановление № I) . В своем решении Конституционный Суд РФ признал конституционнвши и ВВІЯВИЛ конституционно-правовой смвісл взаимосвязаннвіх положений п. 1 ст. 311 и ч. 1 ст. 312 АПК РФ (в действовавшей на момент принятия решения редакции), допускавших в истолковании, данном Пленумом ВАС РФ[393], пересмотр по вновв открвівшимся обстоятелвствам вступившего в законную силу судебного акта, оспариваемого заявителем в порядке надзора и основанного на положениях законодателвства, практика применения которвіх после принятия оспариваемого судебного акта была определена ВАС РФ в постановлении Пленума ВАС РФ или в постановлении Президиума ВАС РФ, в том числе принятом по резулвтатам рассмотрения другого дела в порядке надзора.

При этом Конституционный Суд РФ установил, что по своему конституционно-правовому значению названнвіе процессуалвнвіе положения:

1) не предполагают придание обратной силві право ввім позициям, ввіраженнвім в соответствующем постановлении Пленума ВАС РФ или Президиума ВАС РФ, без учета характера спорнвіх правоотношений и установленнвіх для этих случаев конституционнвіх рамок действия правоввіх норм с обратной силой, как они определенві в Постановлении № 1;

2) допускают пересмотр по вновв открвівшимся обстоятелвствам вступившего в законную силу судебного акта толвко при условии, что в соответствующем постановлении Пленума ВАС РФ или Президиума ВАС РФ содержится прямое указание на придание сформулированной в нем правовой позиции обратной силві применителвно к делам со схожими фактическими обстоятелвствами;

3) не предполагают, что наличие в определении коллегиалвного состава судей ВАС РФ об отказе в передаче дела в порядке надзора в Президиум ВАС РФ указания на возможноств пересмотра оспариваемого судебного акта по вновв открвівшимся обстоятелвствам ввіступает в качестве обязателвного требования такого пересмотра;

4) не исключают возможность непосредственного обращения заинтересованного лица с заявлением о пересмотре по вновь открывшимся обстоятельствам судебного акта, вступившего в законную силу, в арбитражный суд, принявший оспариваемый судебный акт;

5) не допускают пересмотр по вновь открывшимся обстоятельствам вступившего в законную силу судебного акта с нарушением процедуры, установленной главой 37 АПК РФ.

Тем самым Конституционный Суд РФ, наряду с прочим, одновременно признал особое правоустанавливающее значение различных решений Пленума ВАС РФ и Президиума ВАС РФ, с одной стороны, и исключил возможность интерпретации таких решений в смысле «классических» судебных прецедентов, с другой стороны[394]. Конституционный Суд РФ предписал федеральному законодателю внести в арбитражное процессуальное законодательство изменения и дополнения, закрепляющие возможность пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам судебного акта арбитражного суда, основанного на правовой норме, практика применения которой после вступления данного судебного акта в законную силу была определена (изменена) постановлением Пленума ВАС РФ или постановлением Президиума ВАС РФ, вынесенным по результатам рассмотрения другого дела в порядке надзора с учетом сформировавшейся практики, в том числе исходя из правовых позиций, сформулированных Пленумом ВАС РФ. Законодатель, как видим, выполняя данное предписание, решил прибегнуть к использованию понятия «новые обстоятельства». Позднее в рамках конституционной реформы судебной системы место актов ВАС РФ в АПК РФ заняли акты Верховного Суда РФ. При этом обозначенные Конституционным Судом РФ в Постановлении № 1 правоустанавливающие прерогативві «правоввіх позиций ВАС РФ» законодателем затронутві не бвіли.

Принятие Конституционнвім Судом РФ Постановления № 1 позволило ВАС РФ существенно скорректироватв практику правоприменителвного опосредования арбитражными судами основнвіх экономических прав, свобод и обязанностей.

Так, ВАС РФ отказал в передаче дела по иску о взвіскании неустойки, начисленной на недоимку по взносам на обязателвное пенсионное страхование, указав, что не может иметв обратную силу постановление Пленума ВАС РФ или постановление Президиума ВАС РФ, содержащее толкование нормві права, вследствие которого ухудшается (по сравнению с толкованием, ранее устоявшимся в судебной практике) положение налогоплателвщика, привлеченного или привлекаемого к административной ответственности за ненадлежащее выполнение налоговой обязанности (ст. 57 Конституции РФ)[395].

Нелвзя не отметитв, что исследователями ставится под сомнение соответствующая конституционная настройка арбитражной судебной практики. Так, по мнению И.В. Цветкова, конституционный запрет на придание обратной с гиты толкованию нормы, ухудшающему положение лица, на практике применяется ввіборочно, что нарушает конституционный принцип равенства перед законом и судом; арбитражнвіе судві придают обратную силу правоввш позициям Пленума или Президиума ВАС РФ по толкованию норм материалвного права, ухудшающим положение лиц в отношениях с государством, практически всегда, даже в тех случаях, когда правовая позиция ВАС РФ отличается от толкования норм, ранее устоявшегося в судебной практике[396].

Столь весомое обвинение не подтверждается между тем примерами из судебной практики. И.В. Цветков ограничивается общим утверждением связи сложившегося правоприменительного подхода с известной рассогласованностью установлений Пленума ВАС РФ о том, что хотя акт арбитражного суда не может быть изменен в сторону ухудшения положения лица, привлекаемого к ответственности за административные или налоговые правонарушения либо к иной публично-правовой ответственности, но правовая позиция ВАС РФ, сформулированная в постановлении, не содержащем указания о возможности пересмотра вступившего в законную силу судебного акта на основании п. 5 ч. 3 ст. 311 АПК РФ, должна учитываться судами со дня опубликования постановления, в том числе при пересмотре судебных актов в апелляционной и кассационной инстанциях[397]. На наш взгляд, эта рассогласованность вполне может и должна «купироваться» внутренними ресурсами арбитражной судебной практики и прежде всего необходимого для судей арбитражных судов конституционного правопонимания. В том же Постановлении Пленума ВАС РФ, о котором пишет И.В. Цветков, наряду с прочим устанавливается, что в случае если в постановлении Пленума или Президиума ВАС РФ содержится несколько правовых позиций, обратная сила может быть придана одной из них, если на это прямо указано в соответствующем акте. Кроме того, в постановлении Пленума или Президиума РФ может быть определен круг судебных актов, на которые распространяется действие оговорки об обратной силе. И наконец, отметим, что Пленум ВАС РФ отдельно назвал недопустимость ухудшения положения лица, привлекаемого или привлеченного к публично-право вой ответственности, в качестве препятствия для пересмотра вступивших в законную силу судебных актов арбитражных судов по делам со схожими фактическими обстоятельствами.

В обозначенной коллизии проступает принципиальная связь правоприменительного опосредования арбитражными судами основных экономических прав, свобод и обязанностей с сопутствующей конкретизацией конституционного права на судебную защиту таких полномочий (ч. 1 ст. 46 Конституции РФ).

<< | >>
Источник: Кузьмин Андрей Георгиевич. КОНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ПРАВОСУДИЯ И АРБИТРАЖНАЯ СУДЕБНАЯ ПРАКТИКА В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ. ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени доктора юридических наук. Челябинск —2015. 2015

Скачать оригинал источника

Еще по теме §2. Арбитражные суды как субъекты правоприменительного опосредования основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина:

  1. § 3. Реализация н защита прав участников юридических лиц в постсоветский период
  2. Фактические коллизии (на основе решений Конституционного Суда Российской Федерации и конституционных судов республик в составе России о признании неконституционными нормативных правовых актов)
  3. § 2. Механизм реализации политических прав и свобод граждан в Российской Федерации
  4. 2. ОБЪЕКТЫ ПРАВ И ОБЪЕКТЫ ПРАВООТНОШЕНИЙ
  5. 13.3. Правила разграничения полномочий Конституционного Суда РФ и иных федеральных судов (судов общей юрисдикции и арбитражных судов)
  6. Терминологический словарь
  7. Приложение З Фактические коллизии (на основе решений Конституционного Суда Российской Федерации и конституционных судов республик в составе России о признании неконституционными нормативных правовых актов)
  8. Взаимосвязь, взаимовлияние и соотношение международного и национального права
  9. ВВЕДЕНИЕ
  10. §1. Конституционные основания выработки и применения права арбитражными судами в Российской Федерации
  11. §2. Арбитражные суды как субъекты правоприменительного опосредования основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина
  12. §3. Конституционализация права на судебную защиту основных прав и свобод человека и гражданина и арбитражная судебная практика
- Авторское право - Аграрное право - Адвокатура - Административное право - Административный процесс - Арбитражный процесс - Банковское право - Вещное право - Государство и право - Гражданский процесс - Гражданское право - Дипломатическое право - Договорное право - Жилищное право - Зарубежное право - Земельное право - Избирательное право - Инвестиционное право - Информационное право - Исполнительное производство - История - Конкурсное право - Конституционное право - Корпоративное право - Криминалистика - Криминология - Медицинское право - Международное право. Европейское право - Морское право - Муниципальное право - Налоговое право - Наследственное право - Нотариат - Обязательственное право - Оперативно-розыскная деятельность - Политология - Права человека - Право зарубежных стран - Право собственности - Право социального обеспечения - Правоведение - Правоохранительная деятельность - Предотвращение COVID-19 - Семейное право - Судебная психиатрия - Судопроизводство - Таможенное право - Теория и история права и государства - Трудовое право - Уголовно-исполнительное право - Уголовное право - Уголовный процесс - Философия - Финансовое право - Хозяйственное право - Хозяйственный процесс - Экологическое право - Ювенальное право - Юридическая техника - Юридические лица -