§1. Конституционные основания выработки и применения права арбитражными судами в Российской Федерации
Устанавливая направленноств деятелвности каждого органа власти на охрану и защиту прав и свобод человека, его законник интересов, государство предусматривает возможности разрешения экономических споров, в том числе и связаннвк с предпринимателвской деятелвноствю, различивши судебными органами, входящими в судебную систему в соответствии с их компетенциями: Конституционным Судом РФ, арбитражными судами и судами общей юрисдикции, конституционными (уставивши) судами субъектов РФ.
Помимо того, задача разрешения некоторого количества экономических споров между субъектами предпринимательской деятельности отчасти решаетсяквазисудебными органами - третейскими судами. При этом в научной литературе дискуссионным является вопрос о том, осуществляют ли последние экономическое правосудие в полном (конституционно-правовом) значении[241]. Мы согласны с В .И. Круссом, который считает, что у третейского суда «как «этимологически созвучного с судебно-властной «матрицей» -
квазиюрисдикционного института гражданского общества, по сути, нет предпосылок к самостоятельному и полноценному включению в правосудную практику в контексте конституционализации российской правовой системы»[242].
Такое научное представление вполне соотносится с тем нормативно определенным обстоятельством, что арбитражные суды рассматривают дела об оспаривании решений третейских судов по спорам, возникающим при осуществлении предпринимательской и иной экономической деятельности, а также о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение таких решений (ст. 31 АПК РФ).
Несмотря на множественность участников процесса разрешения экономических споров, именно система арбитражных судов характеризуется как основной государственно-властный инструмент осуществления конституционного права на судебную защиту в экономической сфере, реализуемой посредством осуществления правосудия на основе арбитражного процессуального законодательства[243].
Как неоднократно подчеркивал Конституционный Суд РФ, федеральный законодатель, установив в статьях 27 и 28 Арбитражного процессуального кодекса РФ категории дел, конкретизировал тем самым ч. 1 ст. 47 Конституции РФ[244].Сущностные особенности экономического правосудия как прерогативы конституционно-легитимной арбитражной юрисдикции раскрываются через значение категорий «правосудие» и «экономический спор». При этом, хотя категория «экономический спор» выступает как первичная и определяющая по отношению к экономическому правосудию, приходится констатировать, что в российском законодательстве указанный термин должным образом не детализирован, что приводит к затруднениям его толкования и, соответственно, реализации конституционных целей экономического правосудия, включая обеспечение конституционного права на судебную защиту. Особенно остро это проявляется при решении вопросов о подведомственности тех ИЛИ ИНВІХ споров, имеющих экономическое содержание, судам общей юрисдикции и арбитражнвш судам.
Полагаем, что в данном случае имеет место проблематика конституционной достоверности научнвіх понятий и категорий, которая является частвю техники переноса юридически значимой информации в текстві нормативно-правоввіх актов, ввіработки конституционно-правоввіх дефиниций, а значит, в этой связи, она непосредственно входит в методологию конституционализации правоввіх систем. Одним из наиболее интереснвіх подходов в этом отношении ввіступает, на наш взгляд, идея В.И. Kpycca о том, что номиналвнвіе юридические дефиниции «должнві бвітв частями одной и той же конституционной речи, обосноввіватв возможноств и обусловливатв ввістраивание одного и того же конституционного дискурса. Поэтому они должнві бвітв производивши (уровневыми проекциями) соответствующих конституционнвіх категорий и в силу этого - унифицированными». Современным юристам важно учитывать, что «в структуре и содержании каждой номинально правовой дефиниции есть базовый, с мы ело образующий уровень, и уровень этот - конституционный.
Не будь его, номинально правовые дефиниции не поддавались бы конституционной оценке, а значит, была бы невозможна и конституционная юстиция как таковая»[245]. Невозможным, добавим мы, было бы и правосудное обеспечение прав и свобод человека и гражданина. Возникает вопрос о том, какой именно спор следует считать экономическим с конституционно-правовой точки зрения.Статья 4 ФКЗ «Об арбитражных судах в Российской Федерации» и ч. 2 ст. 27 Арбитражного процессуального кодекса РФ устанавливают принцип
разграничения юрисдикционных полномочий судов общей юрисдикции и арбитражных судов, в основе которого заложены критерии характера спора и его субъектного состава, применяемые в совокупности. Так, арбитражные суды в Российской Федерации осуществляют правосудие путем разрешения экономических споров и рассмотрения иных дел, отнесенных к их компетенции, с участием организаций, являющихся юридическими лицами, граждан, осуществляющих предпринимательскую деятельность без образования юридического лица и имеющих статус индивидуального предпринимателя, а в случаях, предусмотренных этим Кодексом и иными федеральными законами, с участием Российской Федерации, субъектов РФ, муниципальных образований, государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, должностных лиц, образований, не имеющих статуса юридического лица, и граждан, не имеющих статуса индивидуального предпринимателя. К категории таких специальных случаев относится, например, спор, который возник из отношений, связанных с государственной регистрацией имен и других объектов и оказанием услуг в международной ассоциации сетей «Интернет» на территории Российской Федерации (и. 9 ч. 1 ст. 247 АПК РФ). Очевидно, что это спор включает и публично-правовое измерение, однако, нет оснований исключать его и из категории экономических[246].
Арбитражные суды разрешают экономические споры, возникающие как из гражданских, так и из административных и иных публичных правоотношений. При этом материалы судебной практики свидетельствуют, что ВАС РФ последовательно склонялся к позиции, что именно экономическая характеристика спора является определяющим моментом в аспекте установления его подведомственности арбитражным судам и ее отсутствие не может компенсировать даже «полный набор» иных, нормативно установленных признаков.
Так, по одному из дел было установлено, что факт регистрации истицы в качестве индивидуального предпринимателя и заключение ею договора купли-продажи с ответчиком (юридическим лицом) не свидетелвствуют о наличии экономического характера спора. Исковвіе требования бвіли мотивированві неисполнением ответчиком обязателвства по реализации индивиду алвной программві реабилитации ребенка-инвалида истицы, предусматривающей срочное установление по месту ее жителвства подвесного подъемника, в результате чего приобретение и установку подъемника осуществил законный представитель ребенка-инвалида, в дальнейшем передавший истице право требования возмещения понесенных затрат на основании договора цессии. В итоге ВАС РФ заключил, что данный спор не относится к компетенции арбитражного суда[247].На наш взгляд, разрешая приведенное в пример выше дело, ВАС РФ прибегнул к вполне конституционно-правовому, по сути, истолкованию арбитр ажно-процессуальных нормативных положений, хотя формально и в этом случае он (как это вообще было свойственно данному высшему судебному органу) избегал соответствующих терминов и непосредственно
конституционных «реминисценций». Спор между гражданином и властью касался здесь не экономических, а выраженно социальных аспектов, выполнения государственных обязанностей, обусловленных требованиям признания неумаляемого достоинства каждого человека и гражданина, независимо от каких бы то ни было личных особенностей и равного обеспечения доступа к общим благам, корреспондирующим праву на достойную жизнь. Особенным образом обстоятельства этого дела связаны с тем, что они затрагивают конституционные права и свободы ребенка-инвалида. Признание такого спора экономическим входило бы в противоречие с положениями ст. 7 (ч. 1 и 2), 19, 21, 38 (ч. 1), 39 (ч. 1), 45 Конституции РФ.
В другом случае ВАС РФ фактически отказался признать экономическое содержание в притязаниях на беспрепятственное пользование жителем многоквартирного дома придомовой территорией, как нарушаемое застройщиком другого здания[248] [249]. Действительно, применительно к обстоятельствам данного спора более уместными и выверенными будут отсылки к требованиям, вытекающим из существа основных правомочий, установленных ст. 21, 25, 36 (ч. 2), 40 Конституцией РФ. Однако есть примеры неоднозначных трактовок ВАС РФ категории «экономический спор». Так, некогда высший орган судебной власти не усмотрел признаков экономической деятельности в действиях граждан по распоряжению принадлежащими им долями в праве общей собственности на земельный участок посредством отчуждения их в собственность юридического лица . Хотя казалось бы очевиден производный характер такой деятельности от полномочий, непосредственно конкретизированных в ч. 2 ст. 35 Конституции РФ. Тем более, что, как установил Конституционный Суд РФ в широко цитируемом на практике Постановлении от 21 апреля 2003 года № б-П, все эти права находятся в равной мере под защитой Конституции РФ, наряду с правом собственности[250]. Однако в конституционно значимой триаде (владение, пользование, распоряжение) каждое из правомочий может и не иметь специфической экономической нагрузки, оставаясь сугубо имущественным (вещным) правом. Поэтому в каждом конкретном случае здесь оказываются особенно необходимыми «тонкий» конституционно-правовой анализ ситуации и соответствующее мотивированное заключение. Спор не становится экономическим автоматически, например, при наличии у спорящих экономических интересов или прав, имеющих потенциальную экономическую значимость. К сожалению, не только на практике, но и в науке права не всегда внимательно и ответственно подходят к приведенным обстоятельствам. Например, Президиум ВАС РФ указал, что поскольку прокурор обладает правом на обращение в суд с требованием о сносе самовольной постройки лишь при наличии угрозы жизни и здоровью граждан, постольку у него нет права обращения с указанным иском, если основанием для обращения в суд с указанным требованием является нарушение гражданских прав законного владельца земельного участка (допустим, собственник земельного участка не дал разрешение на возведение постройки)[251]. Особую конституционную важность проблематика значения категории экономического спора приобретает в связи с тем обстоятельством, что арбитражным судам подведомственны дела о возмещении имущественного вреда, причиненного субъектами власти по экономическим спорам, возникающим из гражданских и публичных правоотношений. При этом, как отмечается в литературе, положения ч. 2 ст. 120 Конституции РФ предопределяют, что иск о возмещении вреда, причиненного субъектами власти, «подлежит удовлетворению независимо от признания соответствующих действий (бездействия) незаконными в судебном акте по другому делу или предъявления заявления о признании соответствующих действий (бездействия) незаконными»[254]. При обозначенных обстоятельствах высказанное в науке предположение, что нечеткость содержания категории «экономический спор» можно компенсировать определенностью, заложенной в нем «идейно-ценностной интенции», следует охарактеризовать, пожалуй, как методологически «рискованное». Бесспорно, что содержание категории «экономический спор» напрямую должно быть увязано с конституционно значимыми предельно общими ценностями: принципом единого экономического пространства и принципом свободы экономической деятельности (ч. 1 ст. 8 и ч. 1 ст. 34 Конституции РФ). Сомнения, однако, вызывают суждения о том, что смысл идейно-ценностной интенции, даже при отсутствии законодательного определения экономической деятельности, «представляется интуитивно ясным»[255]. Не оспаривая атрибутивной связи категории «экономический спор» с указанными конституционными ценностями, позволим себе поставить под сомнение допустимость использования в праве столь размытой категории как «интуитивная ясность». Здесь необходимы конституционно-правовая аргументация и интерпретация. Высказанное сомнение согласуется с позицией В.И. Kpyсса, который полагает интуицию одним из важных элементов, предпосылкой «распознавания» (с позиций конституционного правопонимания) феномена злоупотребления правом, в том числе в правоприменительной (и арбитражной) практике[256]. В таком контексте интуиция действительно практически значима. Понятие же «интуитивная ясность» претендует на исчерпывающую нормативную определенность, которая принципиально не соотносится с параметрами и значением индивидуального правосознания. Не только экономическое содержание, но и само понятие спора нуждается в конституционно-правовой определенности, включая его соотнесение со смежным понятием конфликта. В решении этого вопроса специалисты отраслевых наук проявляют заметную активность, полемизируя в материально и процессуально значимых аспектах о том, что является формой спора, последствиями спора, какова связь спора с соответствующим правом или правонарушением. Анализ высказанных в литературе подходов позволяет сделать вывод, что наиболее распространенным является определение спора как социального и юридического явления: от смысловой трактовки спора как разногласия лиц по какому-либо поводу, переходя к противоречию сторон правоотношения и далее уже к процессуальному состязанию сторон. Подобное придание спору судебно-процессуально го значения зачастую ведет к выхолащиваю сути проблемы. Так, например, Д.М. Чечот полагает, что «...несоответствие мнений спорящих сторон создает спор о праве», при этом юридическое и этимологическое понимание спора совпадает, поскольку «законодатель не придает термину «спор» условного характера»[257], при этом ученый различает две части (предпосылки): предъявление истцом соответствующего требования к ответчику и оспаривание требований истца ответчиком[258]. Согласимся с высказанным в литературе мнением, что в последовательном юридическом контексте понимание спора как несоответствия мнений сторон признать приемлемым невозможно как минимум по двум обстоятельствам: во- первых, спор о праве возникает раньше соответствующего процесса по его разрешению, кроме того, спор существует в отношениях определенных лиц до того, как они становятся истцом и ответчиком, именно поэтому вряд ли уместно использовать процессуальную терминологию для его определения. Во-вторых, понятие спора неразрывно связано с защитой права, потребность в которой может возникнуть и при отсутствии разногласия (например, лица могут не только активно возражать против предъявления требования, но и уклоняться от выполнения своих обязанностей)[259]. Разногласия, не охватывая всего содержания спора, не могут быть использованы для характеристики его содержания[260], поскольку такие разногласия представляют собой оспаривание прав и интересов и поэтому являются одной из разновидностей затруднений в реализации права. Очевидно, что логически неверно определять категорию «спор» с помощью двух понятий, одно из которых видовое по отношению к другому[261]. По мнению Т.А. Григорьевой, по существу, сторонники концепции «спор - разногласия участников правоотношения о его содержании» говорят не столько о природе спора, сколько об одной из форм объективизации через несовпадение позиций участников[262]. Форма явления, причем не единственная, не может считаться его сущностью. При этом важно понимать, что спор возникает до начала процесса и обращению с иском не всегда предшествует урегулирование конфликта между сторонами[263]. В соответствии с другим подходом, изложеннвш Л.А. Николаевой, главнвш в споре признается исполнение обязанностей, т.е. нарушение или оспаривание лицами, состоящими в определеннвіх материалвно-правоввіх отношениях, субвективнвіх прав, возникающих из правоотношений. Этот подход имеет право на существование при доволвно существенной оговорке: «нарушение прав (неисполнение обязанностей) может бвітв не действителвнвш, а мнимвш, т.е. следует говоритв о предполагаемом неисполнении обязанностей»[264]. В русле данного подхода находится позиция П.Ф. Елисейкина, по мнению которого, любой спор о праве - это особое состояние гражданского субъективного права, наступившее в силу его нарушения или оспаривания[265]. Правонарушение в форме оспаривания или нарушения является обязателвной причиной любого правового спора. Более категоричную позицию занимает Л.А. Ванеева, полагающая, что спор еств особое состояние правонарушения, при котором одним из субъектов не исполняется обязанноств, а у второго субъекта отсутствует возможноств осуществления правомочий[266]. Т.А. Григорвева отмечает, что даннвш подход является оченв привлекателвнвш для характеристики хозяйственник споров, а арбитражнвш процесс, по ее мнению, более чем какое-либо иное производство по разрешению юридических споров, нацелен и приспособлен для борвбві с подобнвши правонарушениями[267]. Весвма близок к указанному подходу и такой, при котором предпринимается попвітка ввіявитв специфику спора через содержание спорного правоотношения и через характеристику сути взаимоотношения сторон, а именно то, что спор возникает из предприниматели с кой или иной экономической деятелвности[268]. В любом случае, значение понятия «экономический спор» должно оставатися синтетическим, если мы связвіваем его с конституционализацией и правосудно-ар битражнві м обеспечением конституционнвіх прав, свобод и обязанностей. Неслучайно, ряд ученик предлагают считатв понятие экономического спора комплексним, посколвку оно включает спорві, ввітекающие из гражданских, административнвіх и инвіх правоотношений. Убедительных онтологических объяснений такой комплексности на традиционном отраслевом уроне практически нет, посколвку игнорируется методологический ресурс конституционного право понимания. Поэтому, как правило, предметные спецификации имеют ввіраженную «номенклатурную» привязку. Так, сторонники существования отрасли «предпринимательского права» считают, что экономическому спору присущи следующие черты: он возникает в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности; затрагиваемые экономическим спором вопросы связаны с предпринимательской деятельностью специальных субъектов, участвующих в расширенном воспроизводстве работ, товаров и услуг; экономические споры имеют имущественные последствия[269]. Перенос онтологической неопределенности на конституционную категорию «предпринимательская деятельность» (в ее соотношении с деятельностью экономической) их, по-видимому, не смущает, как и то обстоятельство, что в судебной практике получила признание позиция, согласно которой указание в анкете при оформлении договора заемщиком (физическим лицом) сведений о роде своей деятельности как предпринимательской не означает, что кредитный договор заключен между банком и индивидуальным предпринимателем[270]. Специалисты, не согласные с отказом от экономической терминологии советского периода, рассматривают правовую природу экономического спора через категорию «хозяйственный спор»[271], которая использовалась в законодательстве и правоприменительной практике до образования арбитражных судов. При этом обращают внимание, что основными показателями такого спора как спора хозяйственного ранее являлись плановое начало договорных отношений и разногласия, связанные с заключением, изменением и прекращением договорных отношений[272]. Впрочем, применительно к современным реалиям признается, что, по сути, экономический спор - это действующий в сфере экономики и иной предпринимательской деятельности правовой конфликт, участниками которого являются юридические лица и граждане-предприниматели, а также Российская Федерация как государство и ее субъекты - граждане, не имеющие статуса индивидуального предпринимателя. Трудно возразить представлению, что под «экономической деятельностью» следует понимать производственный процесс, направленный на создание товаров, услуг с целью получения прибыли[273], но тогда предпринимательская деятельность - это только юридически выверенная разновидность экономической деятельности. Есть одно важное для темы нашего исследования обстоятельство, которое трудно не заметить: увязка специфики экономического спора с содержательными характеристиками правоотношения, а именно: деление экономических споров на споры, возникающие из гражданских и инвіх правоотношений, и экономические спорві, возникающие из административнвіх правоотношений, то еств институциональный критерий построения судебных коллегий в арбитражных судах всех звеньев[274]. Тем самым определение сущности экономических споров выступает частью более общей и чрезвычайно сложной проблематики, а именно: разграничения компетенции судов общей юрисдикции и арбитражных судов, зачастую рассматривающих однородные дела. Наряду с этим соответствующие указания и позиции Высшего Арбитражного Суда РФ оказывали и продолжают оказывают влияние на выработку легального, основанного на компетентном толковании, определения сущности экономического спора. В нашем исследовании неоднократно отмечалось, что реализация конституционного права на судебную защиту, закрепленного в ч. 1 ст. 46 Конституции РФ, а также законодательно установленные единые подходы к осуществлению судебной защиты на основе конституционных норм и принципов в процессуальных процедурах рассмотрения дел в различных звеньях судебной системы России, связаны с актуальной и требующей теоретического анализа проблемой разграничения компетенции между судами общей юрисдикции и арбитражными судами, в том числе при разрешении экономических споров. Очевидно, что именно от верного определения судебной компетенции зависит в итоге выбор надлежащего суда при реализации права на доступ к суду, а также возможности обеспечения права на эффективность правовой защиты. Это обстоятельство приобретает особое значение в силу существования в государстве судов различных видов юрисдикции. Причем любой суд в государстве является органом правосудия, осуществляемого в различных специфических формах судопроизводства и преследующего общую цель судебной защиты прав и законных интересов граждан и организаций. Именно данная общая цель, как подчеркивает Т. В. Андреева, обеспечивает единство судебной системы Российской Федерации, которое зависит в том числе от четкого определения судебной компетенции и разграничения юрисдикции[275]. Обозначим основные аспекты этой проблематики, что позволит обосновать авторское видение критериев выделения такого вида споров, как экономические. Как отмечается в юридической литературе, долгое время критерием разграничения подведомственности дел суду и государственному арбитражу являлся субъектный состав дел, поскольку споры с участием граждан разрешал суд, а с участием юридических лиц - государственный арбитраж[276]. Позже такими критериями стали выступать характер спорного правоотношения (гражданский, административный либо иной характер) и субъектный состав участников спора (как правило, юридические лица и граждане, имеющие статус индивидуального предпринимателя, приобретенный в установленном законом порядке), при этом совокупность этих критериев давала возможность определять подведомственность дел арбитражным судам и лежала в основе разграничения компетенции между судами общей юрисдикции и арбитражными судами. Вместе с тем такой подход вызвал вполне закономерные сомнения и был назван в науке далеко не безупречным. На практике в процессе применения норм арбитражного процессуального законодательства выявилась доминирующая роль из этих двух критериев именно субъектного состава участников, связанного с наличием определенного правового статуса. При этом использовать для определения подведомственности второй критерий - характер спорного правоотношения - зачастую было довольно сложно, так как споры из гражданских и административных правоотношений рассматриваются также судами общей юрисдикции[277]. Ситуация осложняласв еще и тем, что после принятия нового Налогового кодекса Российской Федерации (ст. 138), Кодекса Российской Федерации об административнвіх правонарушениях (ст. 23.1, 30.1), Закона «Об исполнителвном производстве» (ст. 90) на практике изменяется субъектный состав участников спорнвіх правоотношений, он становится далеко не столв однозначним, как ранее. Помимо таких затруднений в определении субъектного состава правоотношений, нередкими становились случаи, когда использование такого критерия как субъектный состав при определении подведомственности приводило к серьезным негативным последствиям, как, например, по делам, связанным с применением законодательства об акционерных обществах и товариществах. Дело в том, что решение собрания акционеров могло обжаловаться акционером - юридическим лицом в арбитражный суд по месту нахождения общества, а акционером - физическим лицом в суд общей юрисдикции (по месту жительства гражданина). Несложно смоделировать последствия, а именно появление «параллельных» судебных процессов, множественность судебных актов, зачастую исключающих друг друга. Доминирующее значение такого критерия, как субъектный состав, приводило ко вполне закономерному выводу, что арбитражные суды являются специализированными главным образом для сторон, от которых принимаются дела: слушаются споры субъектов экономической деятельности, а не коммерческие споры сами по себе. Более того, по мнению Т. Андреевой, в российском процессуальном праве не было конституционных оснований для обозначения субъектного состава участников спорных правоотношений как приоритетного критерия разграничения компетенции между судами общей юрисдикции и арбитражными судами, поскольку ст. 127 Конституции РФ, определяющая пределы компетенции арбитражных судов разрешением экономических споров и ИНВІХ дел, никоим образом не связвівала компетенцию с разрешением споров между определеннвши субъектами1. По-видимому, полагает автор, произошло расширителвное толкование законодателем конституционной нормы, что привело к определенному искажению ее первоначального смысла. Как подчеркивает Н.И. Клейн, использованный в Конституции РФ термин «экономические споры» не определяет характера правоотношений, из которых возникает спор, и правовую природу спора. Если под экономическими понимать споры, возникающие в предпринимательской деятельности, то многие дела, разрешаемые арбитражным судом, не подпадают под это понятие. В то же время одни и те же категории споров, возникающие в предпринимательской деятельности, в зависимости от субъектов отношений (сторон спора) подведомственны как суду общей юрисдикции, так и арбитражному. Например, взыскание недоимок по налогам и таможенным платежам с граждан и другие подобные дела рассматривает суд общей юрисдикции, а аналогичные дела с участием организаций подведомственны арбитражному суду, хотя подобные дела с участием граждан тоже являются экономическими спорами. В то же время получение организацией приказа по опротестованным векселям, вызывное производство при утрате ценной бумаги организацией, споры по качеству товаров, купленных гражданами у предприятий розничной торговли, осуществляющих предпринимательскую деятельность, споры по перевозкам пассажиров-граждан подведомственны судам общей юрисдикции. Вместе с тем «понятие экономических споров не определено и не может быть четко определено», и если государство создало два вида судов, разрешающих определенные споры, то подведомственность дел каждому суду должна быть четко определена законом[278]. Мы не можем согласиться с представлением о бесперспективности попыток выработать критерии или алгоритм определения экономического характера разрешаемого судом спора. Более верным, взвешенным представляется нам в этой связи вывод о существовании неразрывной связи между обозначенными в законе субъектными и содержательными критериями[279]. Другое дело, что вопрос о природе такой неразрывности при этом ушел бы на второй план, хотя, на наш взгляд, именно он является ключевым для системного прояснения обозначенной проблематики. Следует также преодолеть позитивистские стереотипы «поклонения» исчерпывающей нормативной определенности. Приверженность подобной догматике рано или поздно поставит в тупик правоприменителя независимо от качества законодательных конструкций. Как бы то ни было, конституционная легитимация арбитражных судов предполагает специфику возложенной на них государственной функции: правосудие в сфере экономических отношений. Никакой другой орган государственной власти и никакой другой суд не может принять на себя функции по разрешению экономических споров, отнесенных законом к ведению арбитражных судов. При этом федеральный законодатель сделал ряд важных конкретизаций применительно к каждому из рассмотренных выше критериев, чем, по нашему мнению, конституционно предопределил компетенцию арбитражных судов. Учитывает и Арбитражный процессуальный кодекс РФ наметившиеся в последнее время тенденции расширения подведомственности дел арбитражным судам, особенно в сфере публичных отношений. В частности, ряд законов относит к компетенции арбитражных судов дела, которые раньше рассматривались судами общей юрисдикции (обжалование действий судебных приставов-исполнителей, оспаривание нормативных правовых актов налоговых органов, дела об административных правонарушениях и др.). Таким образом, появляется новый (дополнительный) предметный критерий подведомственности дел арбитражным судам, который, по мнению многих специалистов, должен был позволить наконец-то уйти от «альтернативной» подведомственности. Существуют и такие категории публичных споров (и. 1 ст. 43.4 и и. 2 ст. 43.4 Закона об арбитражных судах), которые в силу и. 4.2 ч. 1 ст. 33 АПК РФ подведомственны арбитражным судам независимо от субъектного состава участников спорных правоотношений, а также от характера спора[280]. В этой связи особого внимания заслуживает ст. 33 АПК РФ о специальной подведомственности дел арбитражным судам, включая в том числе споры, возникающие в сфере корпоративных отношений, с участием акционеров - физических лиц, споры о защите деловой репутации, споры о защите интеллектуальных прав с участием организаций, осуществляющих коллективное управление авторскими и смежными правами, а также споры, отнесенные к подсудности Суда по интеллектуальным правам. В целом такое решение законодателя представляется оправданным, направленным на обеспечение стабильности в сфере экономики и повышение конституционного авторитета судебной власти. Вместе с тем, по мнению некоторых авторов, судебная практика не вполне оправданно пошла по пути расширительного толкования ст. 33 АПК РФ. В немалой степени способствовала этому и правовая политика ВАС РФ в последний период его деятельности. Так, высшей судебной инстанцией было указано, что дела по спорам о защите интеллектуальных прав с участием организаций, осуществляющих коллективное управление авторскими и смежными правами, исходя из и. 4.2 ч. 1 ст. 33 АПК РФ, подлежат рассмотрению арбитражными судами независимо от того, выступает такая организация в суде от имени правообладателей (включая граждан, не являющихся индивидуальными предпринимателями) или от своего имени, и от характера спорных правоотношений[281]. В качестве другого примера можно указать на вопрос о подведомственности арбитражному суду споров по искам заинтересованных лиц к держателю реестра акционеров общества (депозитарию). В и. 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 09.12.2002 № 11 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации»[282] дается следующее разъяснение: «Арбитражным судам подведомственны споры по искам заинтересованных лиц к держателю реестра акционеров общества или к депозитарию, связанные с осуществляемой ими деятельностью, в том числе по учету прав на акции и иные эмиссионные ценные бумаги общества». Пункт 7 Постановления связан с толкованием и. 4 ч. 1 ст. 33 Арбитражного процессуального кодекса РФ. Считаем важным определить, действительно ли указанная норма позволяет сформулировать правило, изложенное в и. 7 указанного Постановления. Абзац 1 и. 3 ст. 44 Федерального закона № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» устанавливает, что держателем реестра акционеров общества может быть: а) либо само общество; б) либо профессиональный участник рынка ценных бумаг, осуществляющий деятельность по ведению реестра владельцев именных ценных бумаг (регистратор). Если держателем реестра выступает само общество, спор возникает между акционером и самим обществом, то субъектный состав участников спора подпадает под диспозицию п. 4 ч. 1 ст. 33 АПК. Очевиден и второй признак, необходимый для отнесения данного спора к компетенции арбитражного суда: спор ввітекает из деятелвности самого общества, посколвку именно его действия по внесению записи либо, напротив, отказ в совершении таких действий являются теми юридическими фактами, на которвіе ссвілается истец. Следователи но, в этом случае спор действителвно подведомствен арбитражному суду вне зависимости от его субъектного состава. Если же держателем реестра ввіступает профессионалвнвш участник рвінка ценнвіх бумаг (т.е. не само общество), то ответчиками по иску акционера должны привлекатвся само акционерное общество и регистратор (и. 19 Постановления Пленума ВАС РФ от 18.11.2003 № 19 «О некоторвіх вопросах применения Федералвного закона «Об акционерных обществах»)1. При этом отношения «акционер - регистратор» никоим образом не ввітекают из деятелвности самого общества, хотя решение по иску и затронет субъективные права общества по отношению к конкретному акционеру, отношения последнего с регистратором как с субъектом права носят самостоятельный характер. В соответствии с абз. 2 и. 1 ст. 8 Федералвного закона «О рвшке ценных бумаг» деятелвноствю по ведению реестра владельцев ценных бумаг имеют право заниматься только юридические лица. Учитывая, что акционером может быть как физическое лицо, так и индивидуальный предприниматель или юридическое лицо. Соответствующие иски акционеров подведомственны: а) арбитражному суду, если истец-акционер является индивидуальным предпринимателем или юридическим лицом; б) суду общей юрисдикции, если истец-акционер является физическим лицом. Иначе говоря, распространение специального правила и. 4 ч. 1 ст. 33 АПК на отношения «акционер - регистратор» не соответствует ни субъектному критерию (регистратор не указан в диспозиции и. 4 ч. 1 ст. 33 АПК), ни требованию о том, чтобы спор вытекал из деятельности общества. Вывод, сформулированный применителвно к подведомственности споров между акционером и регистратором, в полной мере применим и к спорам между акционером и депозитарием. По смвіслу ст. 7 Федералвного закона «О рвшке ценнвіх бумаг» депозитарий - это юридическое лицо, оказвівающее услуги по хранению сертификатов ценнвіх бумаг и (или) учету и переходу прав на ценнвіе бумаги. Вне зависимости от того, кто ввіступает ответчиком по иску акционера (толвко депозитарий или депозитарий вместе с обществом), распространение специалвного правила и. 4 ч. 1 ст. 33 АПК на отношения «акционер - депозитарий» не соответствует ни субъектному критерию (депозитарий не указан в нормативной диспозиции), ни требованию о том, чтобві спор ввітекал из деятелвности общества. Таким образом, полагаем, что и. 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 09.12.2002 № 11 «О некоторвіх вопросах, связаннвіх с введением в действие Арбитражного процессуалвного кодекса Российской Федерации» содержит необоснованно расширителвное толкование и. 4 ч. 1 ст. 33 АПК. Предметный подход к определению арбитражной подведомственности актуализируются и в связи с системнвши шагами законодателя по обеспечению законности право охр анителвнві ми средствами. Например, в литературе не без оснований отмечается, что централвнвш вопросом применения главві 28.1 АПК РФ «является предварительная квалификация спора как корпоративного, которая должна производиться в соответствии со ст. 225.1 АПК РФ. Поскольку данная статья развивает правила ст. 33 Кодекса о специальной подведомственности арбитражных судов, то в основе определения подведомственности и квалификации спора как корпоративного лежит не субъектный состав, а предметный критерий, базирующийся на характере и содержании спора»[283]. Показательно, что фактически в той же связи законодательное решение критикуют ученые, полагающие, что отсутствие понятия корпоративного спора, а также нечеткая формулировка и. 4 ч. 1 ст. 225.1 АПК РФ влекут неопределенность в судебной практике по вопросу о подведомственности споров о восстановлении на работе руководителей организации и членов коллегиальных исполнительных органов[284]. На фоне отнесения к подведомственности арбитражных судов отдельных споров с участием граждан и специальных категорий дел, ранее рассматривавшихся судами общей юрисдикции, возникает закономерный вопрос: можно ли утверждать, что субъектный состав дела в качестве критерия отнесения дел к подведомственности арбитражных судов, утрачивает свое принципиальное значение и уступает место такому критерию, как предмет спора. Полагаем, вряд ли. Как отмечается в литературе, проявленная данная тенденция все же не дает оснований говорить о том, что теперь основным критерием разграничения подведомственности дел судам общей юрисдикции и арбитражным судам является содержание правоотношений (предмет спора), кроме корпоративных споров. Неслучайно подведомственность арбитражным судам дел с участием граждан названа специальной. По-прежнему субъектный состав дела, кроме корпоративных споров, имеет решающее значение, а многие экономические споры с участием граждан, как и ранее, рассматриваются судами общей юрисдикции. И это не вызывает особых возражений, так как суды общей юрисдикции территориально ближе к гражданам, более доступны[285]. Здесь уместно будет подчеркнуть следующее обстоятельство: вопросы судебной подведомственности, сколь неоднозначно они бы ни решались законодателем и ни трактовались в правосудной практике, нельзя приравнивать к проблематике конституционной компетенции судов и органов судебной власти. Подведомственноств - это весвма условное распределение сфер влияния при установлении конкретнвіх полномочий судов по рассмотрению различнвіх категорий дел. «В процес су алвно-правовом понятии «подведомственноств» отражаются основнвіе полномочия суда как элемент его компетенционного статуса. Но общий состав и содержание этих полномочий шире, нежели осуществление судопроизводства по делам, отнесеннвш к судебной подведомственности»[286]. В приведенном ввісказвівании акцент делается на отсутствие определяющего значения института подведомственности для конституционно определенной компетенции органов судебной власти в законотворческой сфере (ст. 104 Конституции РФ). Рассматривая категорию «экономический спор» сквозв призму конституцио HHBix норм, можно констатироватв, что далвнейшее совершенствование правосудия происходит в условиях взаимного проникновения конституцио HHBIX положений в процес су алв HBie законодателвства и правоприменителвную практику, и, наоборот, правосудие влияет на наполнение конституционнвіх положений. В связи с этим введение в легальный оборот понятия «экономический спор» уже не является исключительно задачей процессуалистов и не представляется возможным без конституционно-правового проникновения в суть отдельных положений Конституции РФ. Разрешая экономические споры, суд должен придавать нормам права конституционно-правовой смысл, выявленный Конституционным Судом РФ. О влиянии конституционного правосудия на экономическое свидетельствует значительное количество правовых позиций высшего судебного органа конституционного контроля, направленных на установление содержания отдельных юридических категорий, принципов разрешения споров, обеспечения конституционно значимого баланса интересов их участников и т.д. Как уже отмечалось, согласно ст. 118 (ч. 2) Конституции РФ, судебная власть осуществляется посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства. При этом арбитражное судопроизводство, как наиболее близкое к судопроизводству по экономическим спорам, в указанном положении не названо. В этой связи вполне уместны вопросы, обозначенные М.И. Клеандровым: означает ли это отсутствие такого вида судопроизводства либо то, что судопроизводство, осуществляемое арбитражными судами, ведется в форме исключительно гражданского и административного судопроизводства. Такая трактовка, если посмотреть на этот вопрос в системном единстве со ст. 71 (и. «о») Конституции РФ, которая к ведению Российской Федерации относит уголовное, уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное, гражданское, гражданско-процессуальное и арбитр ажно-процессуальное законодательство, не представляется бесспорной. Здесь уже не названы конституционное и административное процессуальные законодательства. М.И.Клеандров задается вопросами: какое судопроизводство осуществляется на основе арбитр аж но-процессуального законодательства; на какой процессуальной основе осуществляется конституционное и административное судопроизводство; может ли какое-либо судопроизводство как вид осуществляться без адекватной процессуальной основы[287]. Вопрос о роли арбитражных судов как субъектов правоприменительного опосредования основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина (необходимого в контексте конституционализации) непосредственным образом связан с активно обсуждавшимся в науке вопросом о выделении арбитражного судопроизводства как самостоятельного вида. Основываясь на непосредственных установлениях неоднократно упоминавшейся ст. 118 Конституции РФ, некоторвіе ученвіе считают, что таким образом законодатели отнес арбитражный процесс к гражданскому судопроизводству[288]. Некоторвіе авторві идут еще далвше, утверждая, что арбитражнвш процесс не может бвітв отнесен ни к какому другому судопроизводству, кроме гражданского, и что отличия между гражданским и арбитражнвш процессами не столв существенны, чтобві ввізвіватв действителвную необходимости создания для осуществления судебной власти арбитражными судами особой процессуалвной формні[289]. По этому поводу сразу же подчеркнем, что конституционное правопонимание не позволяет отождествитв статус учредителя конституции с законодателем. Далее, как уже упоминалосв, принципиалвно неверно ставити знак равенства между понятиями «судопроизводство» и «судебный процесс». Соответственно, и гражданское судопроизводство не следует трактоватв исключителвно как рассмотрение дел в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством. Как точно формулирует Т.Г. Морщакова, судопроизводством охватывается «вся совокупность связанных с рассмотрением дел в суде процедур», основанных на активном участии не только суда, но и иных заинтересованных или уполномоченных субъектов. «Их состав, характер спора и складывающиеся между ними правоотношения, а также продиктованная этим специфика процессуальной деятельности» и обосновывают признание и закрепление в ч. 2 ст. 118 Конституции РФ различных видов судопроизводства[290]. Судопроизводство есть «разрешение судебных дел по установленному порядку»[291], но в АПК РФ конкретизирован порядок рассмотрения дел и для гражданского, и для административного судопроизводства. При этом в любом случае нелвзя забыватв о том, что если с позиций отраслевого позиционирования предназначение суда заключается в разрешении споров и иных дел в целях реализации и защиты субъективных прав и законных интересов лиц, то с конституционно-правовой точки зрения цели правосудия воплощены в обязанностях обеспечения основных прав и свобод человека и гражданина, и всеобщего соблюдения Конституции РФ (ст. 15, 18, 120). Пояснения Т.Г. Морщаковой по этому вопросу представляются нам вполне убедителвными. Она подчеркивает принципиалвную конституционноств законодателвного решения, в силу которого дела, возникающие из гражданских и административнвіх правоотношений, не имеют единой процессуалвной регламентации и закрепленві в разнвіх кодифицированнвіх актах. Порождающая перманентнвіе спорві ч. 2 ст. 118 Конституции РФ, в действителвности «не предопределяет, что каждая из названнвіх в ней процедур требует единого кодифицированного акта и не исключает того, что разнвіе виды судопроизводства могут осуществлятвся в одном суде и, напротив, одинаковвіе по своей природе и характеру регулирующих их матер иалвно-пр a BOBBix норм спорві рассматриваются в судах разной специализации»[292]. Особвш вес приведенному суждению Т.Г. Морщаковой придает его прямая соотнесенноств с доктриналвно-нормативнвши установлениями Конституционного Суда РФ[293], фактически утвердившего легитимноств понятия «арбитражное судопроизводство»[294]. ВАС РФ неоднократно обращался к соответствующей правовой позиции органа российской конституционной юстиции[295] [296]. Наряду с этим трудно не признатв правоту тех авторов, которвіе указвівают, что значителвно чаще Конституционный Суд РФ исполвзует в своих актах такую доктриналвную категорию, как «судопроизводство в арбитражном суде» . При этом И.М. Дивин, например, полагает, что именно данная категория «наиболее точно и полно отражает сущности рассматриваемой процес су алвной деятелвности»[297]. Испвпывая очевиднвіе терминологические затруднения, отделвнвіе специалисты вообще предпочитают говорити о «судопроизводстве, установленном АПК РФ»[298]. Согласно общей теории конституционализации легитимная дискреция законодателя дает ему возможности инвариантнвш образом строитв нормативний конструкции и процессуалвнвіе институты, и необходимо признавати любой его ввібор, достоверно отвечающий признакам конституционности. Иногда различие процессуалвнвіх и процедур нвіх требований (в частности, АПК РФ и ГПК РФ) применителвно к сходным ситуациям порождает обоснованнвіе сомнения в их конституционности, иногда - ошибочнвіе, посколвку интерпретация этих различий на практике страдает дефектами конституционного правопонимания. В частности, применителвно к значению положений ч. 4 и 5 ст. 59, ст. 61 АПК РФ Конституционному Суду РФ пришлось подтверждать, что отсутствие у организации возможности иметь представителя для реализации своих прав как участника арбитражного процесса и отстаивания своих интересов в суде лишало бы ее самого права на судебную защиту и на участие в судопроизводстве на основе закрепленных в ч. 3 ст. 123 Конституции РФ принципов состязательности и равноправия сторон. Ограничение же принципа диспозитивности, обусловленное спецификой публично-правового спора в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности, по смыслу положений Конституции РФ и ч. 1 ст. 189, и ст. 190 АПК РФ, допустимо лишь в случаях, когда природа спорного публичного правоотношения не предполагает возможность свободного распоряжения субъективным материальным правом. Именно вследствие признания необоснованности проведенного законодателем различения Конституционный Суд РФ признал не соответствующей Конституции РФ ч. 5 ст. 59 АПК РФ, в той мере, в какой она в системной связи с и. 4 ст. 2 Федерального закона от 31 мая 2002 года № бЗ-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации»[299] в действующей системе правового регулирования исключала для выбранных организациями лиц, оказывающих юридическую помощь, возможность выступать в арбитражном суде в качестве представителей, если они не относятся к числу адвокатов или лиц, состоящих в штате этих организаций[300]. Важно отметить, что ВАС РФ пытался продуктивно противодействовать неопределенности правоприменительной ситуации, сложившейся вокруг положения ч. 5 ст. 59 АПК РФ еще до принятия названного постановления Конституционного Суда РФ. В частности, им было указано, что, применяя соответствующее положение, следует также иметь в виду, что к лицам, состоящим в штате организации, относятся лица, заключившие с этой организацией трудовой договор. Поэтому в доверенности или в ином документе должна бвітв указана занимаемая представителем должности в организации, ввідавшей доверенноств. В случае необходимости арбитражный суд вправе для проверки полномочий представителя потребоватв инвіе документы, подтверждающие нахождение конкретного лица в штате организации[301]. Вряд ли такое указание можно безоговорочно оценитв как существенный вклад в конституционализацию арбитражно-процессуалвного законодателвства, но определенное содействие этому процессу бвіло оказано. Позднее ВАС РФ неоднократно ссвілался на приведенную ввине правовую позицию Конституционного Суда РФ, уточняя, например, что представителями организаций в арбитражном суде могут ввіступатв по должности руководители организаций, действующие в пределах полномочий, предусмотренных федералвнвш законом, инвім нормативним правоввім актом, учредителвнвіми документами, лица, состоящие в штате указаннвіх организаций, адвокаты, а также работники организаций и частнопрактикующие юристы, предметом деятелвности которвіх является оказание юридической помощи, которвіе могут ввіступатв в арбитражном суде по соглашению с другими организациями в качестве их представителей[302]. Еще раз отметим, с позиций конституционного правопонимания установленнвіе законодателем различия порядков судопроизводств отнюдь не исключают их унификации. Неслучайно, в литературе постоянно появляются и обоснования необходимости принятия «отдельного административно-процессуального закона»[303], и характеристики арбитражных судов как специализированных (даже без уточнения природы такой специализации). Так, В.М. Жуйков относит арбитражные суды к специализированным судам и считает, что их компетенция строго определена АПК РФ[304]. Достаточно убедительно приведенную позицию В.М. Жуйкова опровергает Т.Е. Абова, которая отмечает, что ни ФКЗ «О судебной системе РФ», ни характер рассматриваемых арбитражными судами дел не дают оснований относить их к специализированным судам. Не говорит о специальном характере арбитражного суда и перечень дел, отнесенных ст. 22 АПК РФ к экономическим спорам, который является примерным. В то время как для признания судов специализированными характерно установление в законе точно определенной категории дел, отнесенных к подведомственности специализированных судов[305]. Для законодателя критерием разграничения подведомственности дел, возникающих из публично-правовых отношений, между судами общей юрисдикции и арбитражными судами является характер спорных правоотношений: согласно статье 29 АПК РФ, к компетенции арбитражных судов относятся дела, возникающие из административных и иных публичных правоотношений, связанные с осуществлением организациями и гражданами предпринимательской и иной экономической деятельности. В остальных случаях заявления юридических лиц об оспаривании нормативных актов, актов и действий (бездействия) государственных органов, органов местного самоуправления, должностных лиц, государственных или муниципальных служащих подлежат рассмотрению в судах общей юрисдикции. При рассмотрении дела в порядке административного судопроизводства арбитражный суд выполняет две функции: 1) защиты прав и законных интересов лиц осуществляющих предпринимательскую и иную экономическую деятельность в споре C органом, наделенным властными полномочиями по отношению к этим лицам, и 2) судебного контроля за действиями государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов и должностных лиц, в процессе реализации правомочий которых затрагивается сфера предпринимательской и иной экономической деятельности. Эти же функции (с уточнением их формулировок) в равной мере присущи и судам общей юрисдикции. При этом именно судебная защита предопределяет в данном случае и судебный контроль за действиями государственных и иных органов. Выполнение судами общей и арбитражной юрисдикции обеих функций следует из ч. 2 ст. 46 Конституции РФ, которая наряду с судебной защитой называет и самостоятельную форму деятельности суда по осуществлению судебного контроля за решениями, действиями (бездействием) органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных лиц, не связывая это направление деятельности с определенными видами судопроизводств. В Российской Федерации, как формулирует Г.А. Жилин, «на суд как орган правосудия... возлагается конституционная обязанность контролировать деятельность публичной власти в сфере признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина»[306]. Соответствующие жалобы, подведомственные арбитражным судам, рассматриваются по правилам гл. 22 - 24, 26 АПК РФ. При этом арбитражный суд проверяет законность оспариваемого (полностью или в части) акта или действия как такового, а не только в связи с конкретными обстоятельствами, которые явились поводом для обращения заявителя в суд. Суд во всех случаях обязан проверить, принят ли оспариваемый акт или совершено ли оспариваемое действие в рамках установленной законодательством компетенции государственного органа или должностного лица. При этом оспаривание нормативно-право во го акта (утверждение о его незаконности) возможно двумя способами: 1) отказ суда от применения нормативно-правового акта при рассмотрении конкретного спора о праве между сторонами; 2) признание нормативно-правового акта недействующим. При первом способе законность нормативно-правового акта проверяют в рамках разрешения судом субъективного спора о праве, что не влечет за собой утрату этим актом юридической силы. При втором способе оспаривания законность нормативно-правового акта проверяется в порядке абстрактного нормо контроля, т.е. вне связи с рассмотрением спора о праве между конкретными субъектами. В суде может быть оспорен нормативно-правовой акт при наличии следующих общих условий: 1) принятый нормативно-правовой акт должен быть опубликован в установленном порядке. Многие авторы подчеркивают обязательность данного условия[307] [308], в то же время, если применяется неопубликованный акт, необходимо обращаться в суд на незаконные действия органа, должностного лица, принявшего или применяющего этот акт ; 2) оспариваемым актом нарушаются права и свободы заявителя, гарантированные Конституцией РФ, законами и другими нормативно-право вы ми актами. В литературе высказываются различные мнения относительно возможности оспаривания в арбитражных судах актов органов местного самоуправления. Так, И.Н. Полтавец указывает, что оспаривание нормативных актов органов местного самоуправления в области налогообложения осуществляется в судах общей юрисдикции, т.к. не отнесено к исключительной подведомственности Конституционного Суда РФ, а также не отнесено федеральным законом к подведомственности арбитражных судов[309]. Есть, на наш взгляд, и более веские аргументы по обозначенной подведомственности. Согласно правовой позиции Конституционного Суда РФ, положения АПК РФ (ст. 29 и 150) не препятствуют обжалованию в судебном порядке актов государственных органов, органов местного самоуправления, если эти акты затрагивают права и законнвіе интересві заявителя в сфере предприниматели с кой и иной экономической деятелвности. При рассмотрении подобнвіх дел арбитражнвіе судві не вправе ограничиватвся формальным установлением того, что порядок и форма принятия обжалуемого акта соблюдены (либо не соблюдены); они обязаны выяснить, затрагивает ли он права заявителя, соответствует ли этот акт положениям российского законодательства, и в каждом конкретном случае реально обеспечивать эффективное восстановление нарушенных прав; иное означало бы необоснованный отказ в судебной защите, что противоречит ст. 46 Конституции РФ[310]. По сложившейся практике в судах общей юрисдикции в порядке главы 24 ГПК РФ не могут быть оспорены нормативно-правовые акты, которые утратили силу. Такая практика представляется правильной, поскольку целью заявителей является лишение оспариваемых нормативных актов юридической силы. C признанием нормативно-правового акта утратившим силу указанная цель может считаться достигнутой. В том случае если заявитель полагает, что в результате применения нормативно-правового акта, утратившего силу, были нарушены его права, он вправе требовать их судебной защиты иными способами, указанными в статье 12 ГК РФ. Например, поставить вопрос о неприменении судом нормативно-правового акта, противоречащего закону, при рассмотрении дела о защите субъективного права заявителя. На наш взгляд, аналогичным образом должен решаться вопрос и при оспаривании нормативно-правовых актов в арбитражных судах. Законодательное определение вопросов подведомственности «арбитражного нормоконтроля» неоднократно претерпевало изменения. В различные периоды времени подведомственности данной категории дел арбитражным судам определяласв то совокупностью двух критериев (субъектного состава и характера спорного правоотношения, с законодателвной оговоркой о возможности рассмотрения спорного дела арбитражнвш судом), то исключительно по экономическому характеру спорного правоотношения, то единственным и главным критерием подведомственности становился субъектный состав[311]. По мнению некоторых авторов, сопряженное с этим процессом распределение юрисдикционных полномочий между судами общей юрисдикции и арбитражными судами привело к неоправданному «крену» в сторону «экономической юстиции»[312]. Суды общей и арбитражной юрисдикции осуществляют судебный контроль при рассмотрении и разрешении дел, возникающих из публичных правоотношений, обеспечивая тем самым как стабильность публичных и частных правоотношений, так и (специфическим образом) экономических прав и свобод человека и гражданина. Вместе с тем говорить о доминанте правоприменительного опосредования конституционных полномочий в данной ситуации, полагаем, нет оснований, поскольку речь идет именно об абстрактном нор мо контроле. Возможно, здесь имеет место особенная судебнопроцессуальная форма обеспечения прав человека и одновременно презюмируемой конституционализации системы законодательства (на субфедеральном уровне - системы нормативных правовых актов). Данное предположение соотносится с характеристиками происходящего в науке права. Как подчеркивает Е.К. Замотаева, деятелвноств органов судебной власти, в процессе которой они в установленной форме и в пределах закрепленной за ними компетенции вві по л няют функцию контроля за соответствием одних нормативнвіх правоввіх актов другим, имеющим болвшую юридическую силу, является одной из гарантий конституционного права на судебную защиту. При этом, с одной сторонні, заинтересованнвіе лица получают возможности судебного оспаривания все болвшего числа нормативнвіх решений, принимаемвіх на разнвіх уровнях публичной власти, с другой сторонні, создается разветвленный механизм проверки их судами[313]. По мнению С.В. Никитина, контролв судов за законноствю нормативнвіх правоввіх актов (судебнвій нормо контролв), представляющий собой одно из проявлений контролвной функции судебной власти в сфере нормотворчества, позволяет судебной власти поддерживать баланс между законодательной и исполнительной ветвями власти, ее федеральным, региональным и муниципальным уровнями, а также является важнейшим средством сохранения равновесия всей нормативно-правовой системы. Кроме того, наличие судебного способа разрешения противоречий в нормативно-правовой системе направлено на своевременную нейтрализацию действия незаконных правовых актов, обеспечению законности и правопорядка в государстве. В связи с этим функция судебного контроля в сфере нормотворчества представляет собой важный элемент системы судебной защиты прав и охраняемых законом интересов граждан и организаций[314]. С. А. Татаринов, исследуя целевую направленность нормо контрольных полномочий, констатирует, что применительно к судам арбитражной юрисдикции она ориентирована главным образом «на обнаружение, пресечение и прекращение нарушений текущего законодательства в нормативно-правовых актах и правоприменительных актах (действиях) путем проверки оспариваемого акта другому правовому акту, обладающему более высокой юридической силой»[315]. При этом практическое воплощение названной цели на уровне федерального законодательства предполагает выполнение следующих задач: 1) обеспечение соответствия подзаконных нормативных актов федеральным законам и иным приравненным к ним нормативно-правовым актам; 2) недопущение противоречий между конституциями (уставами) и законодательными актами субъектов Российской Федерации и правовыми актами федерального законодательства; 3) выполнение требований юридической техники, стадий правотворческого процесса; 4) соблюдение правил определения документальной формы законодательного акта; 5) обеспечение реализации правовых позиций Конституционного Суда РФ, решений Верховного Суда РФ, Высшего Арбитражного Суда РФ в правоприменительной практике нижестоящих судебных органов[316]. Необходимо отметить Постановление Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 58 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при рассмотрении арбитражными судами дел об оспаривании нормативных правовых актов», в котором содержались важные разъяснения не только по широкому кругу соответствующих вопросов, но и определялись признаки правовой природы правового акта как нормативного[317]. В частности, было указано, что по правилам главы 23 АПК РФ рассматриваются дела об оспаривании актов, принятых органом государственной власти, органом местного самоуправления, иным органом, должностным лицом, содержание которых составляют правовые нормві (правила поведения), рассчитаннвіе на неоднократное применение и влекущие юридические последствия для неопределенного круга лиц, либо нормы, которыми вводятся в действие, изменяются или отменяются действующие правоввіе нормы. Обращалосв внимание на то, что положения нормативного характера могут бвітв включенні в утвержденнвіе нормативним правовим актом приложения. В связи с этим при определении нормативности оспариваемого акта арбитражным судам, по мнению ВАС РФ, надлежало исходитв из оценки его содержания, при этом допускаласв некоторая само сто ятелвноств арбитражнвіх судов в вопросах признания ряда решений органов исполнителвной власти нормативними правовими актами, если будет установлено, что они распространяются на неопределенный круг лиц. В указанном Постановлении Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 58 бвіли сформулированві достаточно однозначно понимаемвіе правила и критерии разграничения компетенции между арбитражнвми судами и судами общей юрисдикции при рассмотрении дел об оспаривании нормативнвіх правоввіх актов. Федералвнвм законом от 28.06.14 № 186-ФЗ «О внесении изменений в Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации» пункт 1.1. ст. 29 АПК РФ изложен в следующей редакции: «Арбитражные суды рассматривают в порядке административного судопроизводства возникающие из административных и иных публичных правоотношений экономические споры и иные дела, связанные с осуществлением организациями и гражданами предпринимательской и иной экономической деятельности, об оспаривании нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти, если рассмотрение таких дел, в соответствии с настоящим Кодексом, отнесено к компетенции Суда по интеллектуальным правам», тем самым отнеся дела об оспаривании нормативных правовых актов, за некоторыми исключениями, к ведению Верховного Суда РФ и судов общей юрисдикции (и. 3 ч. 1 ст. 22, абз. второй ст. 245 ГПК РФ и пункт 1.1. ч. 1 ст. 29 АПК РФ). Заметим, что при достоверно определенной подведомственности и подсудности в арбитражнвіх судах могут бвітв оспоренві толвко нормативнвіе актві ниже уровня федералвного закона. Важно учшыватв также, что в арбитражнвіх судах (как и в судах общей юрисдикции) нормативнвіе актві проверяются не на конституционности, а на предмет соответствия закону или иному нормативному акту, имеющему по отношению к проверяемому акту болвшую юридическую силу, и названнвіе судві не вправе разрешитв дело, если спор о законности перерастает в конституционно-правовой спор. Поэтому, как и отмечает в своем комментарии Г. А. Жилин[318] [319], арбитражнвш судам не подведомственнві дела об оспаривании конституций и уставов субъектов РФ и нормативнвіх правоввіх актов Правительства РФ, если последние приняты во исполнение полномочия, возложенного на него непосредственно федеральным законом[320]. Данные представления получили подтверждение в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ, которые с учетом произведенной перестройки российской судебной системы имеют безоговорочное правоприменительное значение для арбитражных судов[321]. Недопустимость подменять судебный нормоконтроль проверкой актов на конституционность находится в непростом соотношении с необходимым подчинением арбитражных судов Конституции РФ как акту прямого действия и федеральным законам. Конституционный Суд РФ в этой связи подчеркнул, что Конституция РФ и федеральные законы выступают для судов в роли критерия при оценке иных нормативных актов, которые всегда должны применяться в системной взаимосвязи с другими нормами в соответствии с их иерархическим положением в системе права[322]. В литературе в этой связи выделяют три группы дел, когда суды общей и арбитражной юрисдикции фактически проверяют нормативный акт на соответствие Конституции РФ. Классифицируя такие ситуации с опорой на судебную практику, И.М. Евлоев оперирует, в частности, понятием усеченного предварительного конституционного судебного нормоконтроля[323]. Трудно отказать в состоятельности предложенным доводам этого автора, однако понятно, что предикат «конституционный» по отношению к судебному нормоконтролю может использоваться лишь в том смысле, что любая судебная практика должна быть конституционной по своей сути. В этой связи широко цитируется также Особое мнение Судьи Конституционного Суда РФ авторитетного ученого Г. А. Гаджиева о том, что ст. 125 Конституции РФ не ограничивает полномочий судов общей юрисдикции и арбитражных судов по проверке в порядке административного судопроизводства конституционности таких подзаконных актов, как нормативные акты федеральных министерств, ведомств, нормативные акты министерств и ведомств субъектов РФ[324]. Как отмечает И.М. Евлоев, именно арбитражные суды, в особенности ныне упраздненный ВАС РФ, наиболее ответственным образом подходили к своему праву оценки проверяемых нормативнвіх положений конституционнвш установлениям Конституции РФ, «хотя и здесв обвічно речв идет о тех случаях, когда акты признаются соответствующими Конституции России, а не противоречащими ей», заключает ученый, призвівая к необходимым, по его мнению, законодатели ниш конкретизациям этого вопроса[325]. На наш взгляд, чревато сервезнвши упущениями приступати к такой законодателвной конкретизации без предварителвного решения проблемні на уровне правоввіх позиций и ввіводов Конституционного Суда РФ. Тем более, что, с одной сторонні, вопрос может оказатвся уже решеннвш, а, с другой сторонні, методологически сходиній ресурс, каковвш является право судов подтверждатв недействителвноств норм, если аналогичнвіе положения уже оспаривалисв в порядке конституционного судопроизводства и признанні неконституционнвіми, не является самостоятелвнвш предметно- исчерпвівающим правомочием, а решающим образом «служит обеспечению исполнения решений Конституционного Суда РФ, посколвку признаннвіе противоречащими Конституции РФ в порядке конституционного судопроизводства положения не могут применятвся судами, другими органами и должностными лицами, а аналогичнвіе им предписания должнві бвітв лишенві юридической силві в установленном законом порядке»[326]. Неслучайно, В.И. Kpyсс, обращаясв к данному вопросу в рамках теории конституционализации правоввіх систем, подчеркивает, что речв может идти толвко о соучастии судов в этом процессе, хотя и весвма разнообразном по формам. В обозначенном аспекте речв у него идет о «делегированной» актуалвно необходимой конституционализации системні законодателвства. Правовой основой такой деятелвности судов ввіступают правоввіе позиции Конституционного Суда РФ, применяемвю в ситуациях самостоятелвно ввіявленной (уясненной) участниками конституционализации необходимости. «Соответствующие делегированнвіе полномочия судов общей и арбитражной юрисдикции», - подчеркивает В. И. Крусс, - «включают принятие «дополнит ель HBix» обязвівающих решений о признании недействующим нормативного акта, аналогичного признанному ранее неконституционнвш и не отмененному или не измененному (в соответствующей части) в установленный законодателем срок. При этом нормві права могут полагатвся неконституционнвши с учетом толкования (уяснения) того, каковві их смвісловая и содержателвная тождественноств, аналогичности, идентичности или подобие ориентирующим положениям»[327]. Причем приведеннвіе аргументы подтверждаются ссвілками на авторитетнвіе доктриналвнвіе комментарии к уже существующему действующему законодателвству[328]. Идея (и идеал) конституционной законности, адекватное восприятие Конституции РФ как общего и безоговорочно легитимного источника российского права[329] означают, что судві должнві не толвко толковатв применяемвіе законні в соответствии с конституционнвши положениями, но и непосредственно применятв эти положения в случаях, когда разрешение дела на основании закона оказвівается невозможнвім. Двадцати лет назад Пленум Верховного Суда РФ в Постановлении от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторвіх вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» разъяснил, что, когда суд придет к убеждению, что федералвный закон противоречит Конституции РФ, то, разрешая дело, он применяет непосредственно Конституцию РФ (подп. «б» и «в» п. 2 Постановления), и лишв «в случае неопределенности в вопросе о том, соответствует ли Конституции РФ примененный или подлежащий применению по конкретному делу закон, суд, исходя из положений ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, обращается в Конституционный Суд РФ с запросом о конституционности этого закона» (п. 3 Постановления). Немного позже Конституционный Суд РФ в «знаковом» Постановлении от 16 июня 1998 г. № 19-П[330] [331] подчеркнул, что требование о непосредственном применении Конституции РФ обращено ко всем судам. «В аспекте взаимодействия судов различнвіх видов юрисдикции и разграничения их компетенции по ввіявлению неконституционнвіх законов, исключение последних из числа действующих актов, является совокупным резулвтатом реализации, с одной стороны, обязанности общих судов поставитв вопрос о конституционности закона перед Конституционным Судом РФ, а с другой - обязанности последнего окончателвно разрешитв этот вопрос». АПК РФ предписвівает признавати нормативно-правоввіе актві, которвіе не соответствуют нормативним актам, имеющим болвшую юридическую силу, не недействителвнвіми, а толвко недействующими, т.е. не подлежащими применению, а это влечет необходимости приведения их в соответствие C законом или иным актом, но имеющим болвшую юридическую силу, и не аннулирует их в отличие от признания недействителвнвш ненормативного правового акта. Такая формулировка статви АПК РФ основана также на постановлении Конституционного Суда РФ , в котором было указано, что признание закона недействителвнвш по существу означало бы его отмену самим судом общей юрисдикции с лишением такого закона юридической силві с момента издания, что противоречило бы принципу разделения властей. И напротив, признание закона недействующим и не подлежащим применению с момента вступления решения суда в силу находится в пределах компетенции, в том числе и арбитражного суда. На наш взгляд, непререкаемвіе установления и требования подвергаются доктриналвной критике. Так, В.А. Четверний указвівает, что в правовом государстве судві должнві применятв конституцию самостоятелвно; поэтому его назвівают «государство судей»[332] [333], тогда как посттоталитарная Россия в реалвности не является правоввш государством, тем более - государством судей, и российское «судейское право» в обозримом будущем не представляется возможным2. В.И. Крусс, напротив, сосредоточен на анализе перспектив движения в этом направлении. По его мнению, оспариватв потенциалвнвш ресурс «судебного прецедента» как источника российского права указанием на угрозу «экспансии» неправосуднвіх, ошибочнвіх решений методологически некорректно, посколвку не учшываются возможности конституционного наполнения диалектической трактовки понятия «правовая действителвноств». Проецирование на общую судебную практику стандартов конституционной юстиции не должно носити ввіборочного и фрагментарного характера и, в конечном счете, потребует признати, что институционалвной формой, наиболее соответствующей смвіслу современного права, является та, в которой не кулуарно, а позитивно закреплена роли судебного прецедента (точнее, судейских усмотрений, правоположений) как источника права[334]. Толвко при этом условии и можно добитися того, чтобві нормотворческая деятелвноств и правоприменителвная практика были конституционно связанві целвю надлежащего опосредования и обеспечения для каждого лица возможностей конституционного полвзования его основывши правами и свободами[335].
Еще по теме §1. Конституционные основания выработки и применения права арбитражными судами в Российской Федерации:
- 1.2 Разграничение предметов ведения в Российской Федерации
- § 2. Система органов государственной власти, призванных разрешать противоречия между федеральным законодательством и законодательством субъектов Российской Федерации
- 2.3. Роль судебных органов в разрешении налоговых споров в Российской Федерации »
- §8. Политические партии в Российской Федерации
- §3. Исключительные имущественные права (интеллектуальная собственность) и ноу-хау, используемые в предпринимательской деятельности
- Тема 23 Конституционные основы судебной власти в Российской Федерации
- Значение Европейской комиссии по эффективности правосудия по преодолению длительности судопроизводства в зарубежных государствах и Российской Федерации
- §1. Конституционные основания выработки и применения права арбитражными судами в Российской Федерации
- §2. Судебно-правовые позиции Высшего Арбитражного Суда РФ и правовые позиции Конституционного Суда РФ
- §3. Судебно-правовые позиции Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации и правовые позиции Европейского Суда по правам человека
- §5. Конституционно-правовое значение деятельности Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации как высшего судебного органа
- §2. Конституционно-правовое наследие Высшего Арбитражного Суда РФ: понятие и значение
- §3. Непосредственное и опосредованное проявление правовых позиций упраздненного Высшего Арбитражного Суда РФ в конституционно- правовой системе Российской Федерации