Взаимосвязь, взаимовлияние и соотношение международного и национального права

По мнению данного автора, «предметом правового регулирова­ния межсистемных надотраслевых образований являются не вну­тригосударственные, а международные немежгосударственные (транснациональные) отношения. От международных межгосудар­ственных отношений они отличаются по своему субъектному со­ставу (хотя бы одной из сторон здесь всегда является физическое или юридическое лицо), а от внутригосударственных отношений тем, что они всегда отягощены «иностранным (международным)

элементом»'. Весьма характерен и итоговый результат таких пред­ложений: как отмечает сам Б.И. Нефедов, «особенностью транс­национальных отношений является то. что они не имеют «собст­венной» правовой системы. Поэтому в их регламентации и в их непосредственном регулировании принимают участие и нормы на­ционального права, и нормы международного права, и нормы права иностранных государств»^{[322] [323] (выделено мной. В. Е.). К сожалению, Б.И. Нефёдов по существу оставил открытым вопрос о примене­нии национальными судами норм международного нрава и норм права иностранных государств. Думаю, реализация на практике таких предложений не может не привести к противоречивой су­дебной практике, а также к грубым нарушениям прав и правовых интересов физических и юридических лиц.}

В отличие от дуализма с позиции монизма международное и вну­тригосударственное право существуют в единой системе права. В специальной литературе выделяется два вида монизма: (1) с пре­имуществом внутригосударственного права: (2) с приоритетом международного права.

Монизм с приоритетом внутригосударственного права основан на работах Г. Гегеля, полагавшего, что международное право — это внешнее государственное право, а суверенитет государства является высшей международной ценностью. Вместе с тем. даже Ж. Боден, в XVI в. выделивший категорию «суверенитет», предо­ставленный не государству, а государю, рассматривал его не как абсолютный, а как относительный. Необходимо подчеркнуть, что ещё в XVI в. Ж. Боден понимал теоретическую несостоятельность п практическую невозможность абсолютного государственного су­веренитета.

Однако уже в XXI в. многие исследователи продолжают исходить из идеи абсолютного государственного суверенитета, нс приводя достаточных теоретических, правовых и практических аргументов. Так, Е.Ю. Стёпкии сделал вывод о необходимости установления Конституционным Судом РФ соответствия норм международно­го права Конституции РФ. Развивая эту идею, он писал: «Пред­лагается дополнить ч. 4 ст. 15 Конституции РФ включением в нес

положений о нормах международного права, а именно: Конститу­ционный Суд Российской Федерации по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан и по запросам судов про­веряет конституционность закона и/или нормы международного права, примененных или подлежащих применению в конкретном деле, в порядке, установленном федеральным законом»*. Пола­гаю. данная концепция основана на первом предложении ч. 4 ст. 15 Конституции РФ: «Общепризнанные принципы и нормы между­народного нрава и международные договоры Российской Федера­ции являются составной частью её правовой системы». Вероятно, на этом же основании В.Д. Зорькин считает, что Европейская кон­венция по правам человека — часть российского конституционного права, и критикует радикальный монизм в своей статье «Вызовы глобализации и правовая концепция мироустройства»^{[324] [325].}

К чему в результате такой подход приводит в сложившейся су­дебной практике? Приведу только два примера. Первый связан с природой постановлений Европейского Суда по правам челове­ка (далее также — ЕСПЧ) и возобновления производства по делу судами общей юрисдикции или арбитражными судами в результа­те установленного этим Судом нарушения положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод. В соответствии с ч. 4 ст. 413 УИК РФ установленное ЕСПЧ нарушение положений Конвенции о защите нрав человека и основных свобод при рассмо­трении судом Российской Федерации уголовного дела является «новым обстоятельством». В части 2 ст. 413 УПК РФ дается ау­тентичное толкование оценочного понятия «новые обстоятельст­ва» — это «обстоятельства, не известные суду на момент вынесе­ния судебного решения...». Вместе с тем. очевидно, что, во-первых, Конвенция о запніте прав человека и основных свобод не «обсто­ятельство», т. с. нс факт, а международный договор — форма меж­дународного права; во-вторых, нс «новый» «факт», а право, обяза­тельное для применения российскими судами и существовавшее на момент рассмотрения уголовного дела. Согласно ч. 3 ст. 311 АПК

РФ установленное ЕСПЧ нарушение положений Конвенции о за­щите прав человека и основных свобод также относится к «новым обстоятел ьствам ».

Действующий ГПК РФ длительное время вообще не преду­сматривал каких-либо норм права, которые должен применять суд общей юрисдикции при рассмотрении дел в случае установле­ния ЕСПЧ нарушения национальным судом положений Конвен­ции о защите прав человека и основных свобод. Практика судов общей юрисдикции складывалась в соответствии с юридическим позитивизмом. Так. в Постановлении Конституционного Суда РФ от 26 февраля 2010 г. Хе 4-II «По делу о проверке конститу­ционности части второй статьи 392 Гражданского процессуаль­ного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Л.Л. Дорошок, Л.Е. Кота и Е.Ю. Федотовой» было установлено: «В удовлетворении заявлений А.Е. Кота и Л.Л. Дорошка о пере­смотре по вновь открывшимся обстоятельствам постановлений судов надзорной инстанции было отказано со ссылкой на то, что статья 392 ГПК Российской Федерации содержит исчерпывающий перечень оснований для такого пересмотра, в число которых выне­сение Европейским Судом но правам человека решения в пользу заявителя не входит». В то же время Конституционный Суд РФ, несмотря на то, что в ГПК РФ имелся пробел, а не содержалась норма нрава, противоречащая Конституции РФ, во-первых, при­нял запрос к своему производству. Во-вторых, Конституционный Суд РФ весьма спорно постановил: «Признать часть вторую статьи 392 ГПК Российской Федерации не противоречащей Конституции Российской Федерации, поскольку ... она не может рассматривать­ся как позволяющая суду общей юрисдикции отказывать в пере­смотре по заявлению гражданина вынесенного нм судебного поста­новления по вновь открывшимся обстоятельствам в случае, если Европейским Судом по правам человека установлено нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении конкретного дела ...».

Вместе с тем, с позиций научно обоснованной концепции ин­тегративного понимания права, а также единой системы форм национального и/или международного права, реализующегося в государстве, представляется теоретически более обоснованной

точка зрения, сформулированная в п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2010 г. № 5 «О применении судами обшей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного нрава и международных договоров Российской Федерации», в соответствии с которой «При осуществлении пра­восудия суды должны иметь в виду, что по смыслу части 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации ... неправильное приме­нение судом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации может являться основанием к отмене или изменению судебного акта»'.

Следовательно, с позиций научно обоснованной концепции ин­тегративного понимания права, а также единой системы форм на­ционального п/или международного нрава. реализующегося в го­сударстве. возможно сделать иной вывод: международное право является правом, обязательным для применения судами, а не «но­вым» или «вновь открывшимся» «обстоятельством». В связи с этим предлагаю внести соответствующие и единообразные изменения в УПК РФ. АПК РФ и ПІК РФ.

Второй пример связан с постановлением «Константин Мар­кин ... против Российской Федерации», вынесенным ЕСПЧ 7 ок­тября 2010 г. К. Маркин являлся военнослужащим военной части М» 41480. 30 сентября 2005 г. жена К. Маркина родила третьего ре­бенка. В гот же день суд вынес решение о расторжении брака меж­ду супругами. 6 октября 2005 г. родители заключили соглашение, согласно которому их трое детей остались жить с К. Маркиным. 11 октября 2005 г. К. Маркин обратился к начальнику воинской части с просьбой предоставить ему отпуск по уходу за ребенком продолжительностью три года. 12 октября 2005 г. начальник воин­ской части отказал К. Маркину в его заявлении, ссылаясь на то, что по закону такой отпуск предоставляется лишь военнослужащим женского пола. 30 ноября 2005 г. К. Маркин обратился с соответ­ствующим заявлением в суд. 14 марта 2006 г. Пушкинский гарни­зонный военный суд отказал К. Маркину в удовлетворении иска в связи «с отсутствием оснований в российском законодательстве». 27 апреля 2006 г. Ленинградский окружной военный суд оставил

¹ Российская газета. 2003 2 декабря. Хг 224

вынесенное решение в силе. Кассационная инстанция поддержала мотивировку решения суда первой инстанции, добавив дополни­тельный довод: «размышления заявителя относительно равнопра­вия мужчин и женщин ... ие могут служить основанием для отмены решения суда первой инстанции ...».

11 августа 2008 г. К. Маркин обратился в Конституционный Суд РФ. 15 января 2009 г. Конституционный Суд РФ вынес, к со­жалению. нс постановление, а определение с «положительным содержанием»’, которым отклонил жалобу К. Маркина, заметив: «Федеральный законодатель, определяя специальный правовой статус военнослужащих, вправе в рамках своей дискреции устанав­ливать для них как ограничения в части реализации гражданских нрав и свобод, так и особые обязанности ...».

Первая секция Европейского Суда по нравам человека в своем постановлении от 7 октября 2010 г. подчеркнула: «государства мо­гут наложить определенные ограничения на права военнослужа­щих в случае реальной опасности нарушения боеспособности во­оруженных сил ... отметила отсутствие конкретных доказательств, подтверждающих предполагаемый ущерб национальной безопас­ности... Конституционный Суд Российской Федерации основывал своё решение на чистом предположении... Наконец, в постановле­нии Европейского Суда но нравам человека также замечено: «Ев­ропейский Суд особенно поражён утверждением Конституционно­го Суда Российской Федерации, что военнослужащий, желающий заботиться о собственных детях, может уволиться из вооруженных сил».

В то же время с позиций научно обоснованной концепции интегра­тивного понимания нрава, а также единой системы форм националь­ного и/или международного нрава, реализующегося в государстве, исковое заявление К. Маркина о предоставлении отпуска по уходу за ребенком могло бы быть удовлетворено уже в суде первой ин­станции. Для этого суд должен был бы применить Конвенцию МОТ № 156 «О равном обращении и равных возможностях для трудящих­ся мужчин и женщин: трудящихся с семейными обязанностями»,

¹ См. подробнее: Глухов А.В. Юридическая природа постановлений и опреде­лений Конституционного Суда Российской Федерации в сфере труда: Автореф. дисс... канд. юрид. наук. М„ 2009. С. 15, 16.

вступившую в силу для России 13 февраля 1999 г. В соответствии со ст. 3 Конвенции МОТ Ns 156 «для обеспечения подлинного равен­ства обращения и возможностей для трудящихся мужчин и женщин одна из целей национальной политики каждого члена Организации заключается в том. чтобы лица с семейными обязанностями, кото­рые выполняют или желают выполнять оплачиваемую работу, мо­гли осуществлять своё право па это. не подвергаясь дискриминации, и, насколько это возможно, гармонично сочетая профессиональные и семейные обязанности». Поскольку Конвенция МОТ№ 156 рати­фицирована Федеральным законом от 30 октября 1997 г. № 137-ФЗ и вступила для России в силу 13 февраля 1999 г., постольку в соот­ветствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ она имеет преимущественную силу перед российским федеральным законом, «ограничивающим права мужчин-военнослужащих на выполнение своих семейных обязанностей по воспитанию детей, и подлежит обязательному при­менению российскими судами. Необходимо также дополнительно подчеркнуть: в соответствии с и. 2 Декларации МОЇ' от 18 июня 1998 г. «Об основополагающих принципах и правах в сфере труда» все государства-члены МОТ. даже если они не ратифицировали основополагающие Конвенции МОТ. имеют обязательство, вытека­ющее из самого факта их членства в Организации, соблюдать, содей­ствовать применению и претворять в жизнь принципы, касающиеся основополагающих прав. Одним нз таких основополагающих прин­ципов является недопущение дискриминации в области труда и за­нятий. в том числе по полу.

Данные примеры можно было бы продолжать бесконечно. Од­нако рамки монографии не позволяют этого делать. Вместе с тем. даже два проанализированных выше примера, думаю, делают воз­можным сделать следующие выводы.

Позитивистское правопонимание. ограничивающее «всё» пра­во только национальным законом («законодательством»), а также разделение международного права и внутригосударственного пра­ва на две системы права, регулирующие различные правоотноше­ния, в конечном итоге может привести к нарушениям прав и право­вых интересов физических и юридических лиц.

Научно обоснованная концепция интегративного понимания права, а также включение национального и /или международного

права, реализующегося в государстве, в единую, развивающуюся и многоуровневую систему форм внутригосударственного и меж­дународного права, реализующегося в России, наоборот, в конеч­ном результате может способствовать эффективной защите прав и правовых интересов физических и юридических лиц. Следова­тельно, будущие проблемы судебного правоприменения нередко изначально закладываются в правотворческом процессе. В свою очередь, зачастую в основе проблем правотворчества находятся ди­скуссионные типы нравононимания. И прежде всего юридический позитивизм'.

Второй вид монизма монизм с приоритетом международного права над внутригосударственным правом традиционно разграни­чивают на радикальный и умеренный. Ярким примером умерен­ного монизма этого вида является второе предложение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные за­коном, то применяются правила международного договора». Как представляется, умеренный монизм, основанный на соблюдении суверенитета государства, объективно и осознанно ограниченном в той или иной мере на различных исторических этапах развития самим государством, в максимально возможной степени учитыва­ет, с одной стороны, собственные политические, экономические, правовые и иные интересы самого государства, с другой стороны — объективные процессы глобализации, происходящие в мире.

Таким образом, исходя из вышеизложенных теоретических и правовых аргументов, также из научно обоснованной концепции интегративного понимания нрава, полагаю возможным сделать не­сколько выводов.

Считаю теоретически обоснованным, а практически необходи­мым национальное и/или международное право, реализующееся в государстве, включать в единую, развивающуюся и многоуров­невую систему форм национального и/или международного права.

Предлагаю установить соотношение отдельных форм междуна­родного и внутригосударственного права с позиции умеренного

¹ См.: Ершов В В. Правопонимание. правотворчество и правоприменение // Российское правосудне 2008. № 5. С. 7-17

монизма и в соответствии с концепцией относительною суверени­тета.

Дополнить Конституцию РФ основополагающими (общими) принципами и нормами права, в соответствии с которыми необхо­димо установить компетенцию соответствующих национальных органов государственной власти в определении соотношения от­дельных форм международного и внутригосударственного права.

В то же время соотношение между отдельными формами между­народного и национального нрава в специальной литературе ана­лизируется явно недостаточно. Необходимый и достаточный ответ на этот сложнейший правовой вопрос отсутствует также в Кон­ституции РФ. российских кодексах и иных федеральных законах. В связи с этим эта проблема не нашла своего разрешения и в По­становлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных дого­воров Российской Федерации».

Думаю, в основе такого положения вновь находится юридиче­ский позитивизм, ограничение «всего» права только «законом», «законодательством» и т. д. В то же время с позиции научно обо­снованной концепции интегративного правопоиимания такой от­вет сформулировать возможно: право прежде всего выражается в принципах и нормах права, содержащихся в единой, развиваю­щейся и многоуровневой системе форм национального и междуна­родного права, реализующихся в России.

Принципиально новым также является вопрос о соотношении форм международного права между собой.

Правовое значение в ответе на данный вопрос имеет ст. 103 Устава ООН. в соответствии с которой «в том случае, когда обя­зательства Членов Организации по настоящему Уставу окажут­ся в противоречии с их обязательствами по какому-либо другому международному соглашению, преимущественную силу имеют обязательства по настоящему Уставу». Статут Международного Суда ООП в ст. 36 предусматривает: «Государства-участники на­стоящего Статута могут в любое время заявить, что они призна­ют без особого о том соглашения, ipso facto, в отношении любого иного государства, принявшего такое же обязательство, юрисдик­

цию Суда обязательной но всем правовым вопросам, касающим­ся: а) толкования договора: б) любого вопроса международного права...».

Данный Статут в ст. 59 и 60 устанавливает обязательность реше­ния суда для сторон, участвующих в деле. Решение Международ­ного Суда окончательно и ие подлежит обжалованию (ст. 60 Стату­та Международного Суда).

Важнейшее правовое значение имеет и Венская Конвенция о нраве международных договоров. Согласно ст. 1 этой Конвенции «Настоящая Конвенция применяется к договорам между государ­ствами». Таким образом, в соответствии со ст. 103 Устава ООН, ст. 53. 64. 71 Венской Конвенции о праве международных догово­ров можно сделать вывод о том. что основополагающие (общие) принципы н нормы международного права имеют преимуществен­ную силу (ins cogens — императивная норма) над специальными принципами и нормами права, содержащимися в международных договорах, отклонение от основополагающих принципов и норм международного нрава недопустимо, любой международный дого­вор в этих спорах рассматривается как недействительный и нс под­лежащий применению.

Рассматривая вопрос о соотношении специальных принципов и норм нрава, содержащихся в обычаях международного права, с принципами и нормами нрава, выработанными в иных формах международного права, например, Р.З. Зумбулидзе анализирует три возможных теоретических варианта. Первый обычай вы­ступает в дополнение к «закону» (consuetude secundum legem). Второй — обычай действует «кроме закона» (consuetude praetcr legem). 'Гретин - обычай реализуется «против закона» (consuetude adversus или contra legem)'-. Как представляется, в международ­ном праве принципы и нормы, установленные в обычаях между­народного права, могут реализовываться в дополнение к иным принципам и нормам международного права (consuetude secundum legem). Такой вывод, в частности, подтверждается преамбулой Венской Конвенции о праве международных договоров, в соответ­ствии с которой «... нормы обычного международного права будут

¹ Зумбулидзе Р.З. Обычное право как источник (форма) гражданского права: Автореф дисс.... канд. юрид наук. Волгоград. 2003 С. 23. 24

по-прежнему регулировать вопросы, которые не нашли решения в положениях настоящей Конвенции»- (выделено мной. — В. Е.). В связи с этим можно установить следующую иерархию форм меж­дународного нрава, реализующихся в России-. 1) основополагающие (общие) принципы и нормы международного права; 2) специаль­ные принципы и нормы права, выработанные в международных до­говорах; 3) специальные принципы и нормы права, содержащиеся в обычаях международного права.

Юридический позитивизм, ограничивающий практически «все» российское право «законом», «законодательством» и т. д., теоре­тически не предусматривает существование национального пра­ва в иных формах. Отсюда с позиции юридического позитивизма нс возникает и вопрос об их соотношении. Вместе с тем. исходя из научно обоснованной концепции интегративного понимания права, внутригосударственное право объективно существует не только в форме правовых актов, но и также в формах — осно­вополагающих (общих) принципов российского права, правовых договоров и обычаев российского нрава.

В последнее время появились научные работы, в которых осно­вополагающие (общие) принципы российского права относят не к идеям, а к фундаментальной форме российского права. На­пример, В.В. Ершов в автореферате диссертации на соискание уче­ной степени кандидата юридических наук на тему: «Юридическая природа общих и гражданско-правовых принципов» теоретически убедительно писал: «Принципы российского права с позиций ин­тегративного правопонимання и теории систем определены как самостоятельная основополагающая (фундаментальная) внешняя форма российского права, определяющая его сущность, обеспечи­вающая сбалансированное состояние (гомеостазис) националь­ного права, его взаимосвязь, целостность и внутреннее единство; непротиворечивость, последовательность, ожидаемость и предска­зуемость правотворческого н правореалнзацнонного процессов»^[326]. Им же выработано теоретически обоснованное предложение «...об отнесении основополагающих принципов российского права к неоспоримому праву (ius cogens), обязательному как для управо-

моченных правотворческих органов и лиц. так и для органов и лиц, реализующих российское право, в том числе для судов в процессе судебного правоприменения»’.

Таким образом, учитывая изложенные выше теоретические и правовые аргументы, можно предложить законодательно уста­новить в Конституции РФ, кодексах и иных федеральных законах следующую иерархию форм российского права: (1) основополага­ющие (общие) принципы национального права: (2) правовые акты; (3) обычаи российского права.

Вопрос о месте правовых договоров в этой системе требует спе­циального анализа, поскольку существуют правовые договоры раз­личного иерархического уровня. Вопрос о соотношении отдельных форм национального права с отдельными формами международ­ного права, как представляется, в каждом государстве должен раз­решаться индивидуально и самостоятельно и прежде всего исходя из его конкретного экономического и политического положения.

Активная дискуссия среди специалистов возникла после при­нятия Конституционным Судом РФ Постановления от 14 июля 2015 г. N° 21-П «По делу о проверке конституционности положе­ний статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частей 1 и 4 статьи 11, пункта 4 части 4 статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Россий­ской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13. пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса админи­стративного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части 4 статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государствен­ной Думы»^{[327] [328]. В соответствии с данным Постановлением суд общей юрисдикции, арбитражный суд при рассмотрении в установленном процессуальным законодательством порядке дела в связи с при­нятием Европейским Судом по правам человека Постановления, в котором констатируется нарушение в Российской Федерации}

прав и свобод человека при применении закона либо отдельных его положений, придя к выводу, что вопрос о возможности примене­ния соответствующего закона может быть решен только после под­тверждения его соответствия Конституции Российской Федера­ции, обращается с запросом в Конституционный Суд Российской Федерации о проверке конституционности этого закона»'.

В то же время Конституция Российской Федерации фунда­ментальный вид российских правовых актов, являющихся наибо­лее активно используемыми в системе форм как национального, так и международного нрава, реализующегося в России. В свою очередь, международные договоры другая также самостоятель­ная форма международного права, реализующаяся в России. Так, в соответствии с буквальным толкованием ч. I ст. 15 Конституции РФ «Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, нс должны противоречить Конституции Российской Федерации» (выделено мной. — В. Е.).

Согласно ч. 4 ст. 15 Конституции РФ «Общепризнанные прин­ципы и нормы международного права и международные догово­ры Российской Федерации являются составной частью её право­вой системы». Наконец. «Российская Федерация в соответствии со статьей 46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда но правам человека обязательной но вопросам толкования и применения Конвенции и протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Россий­ской Федерацией положений этих договорных актов, когда предпо­лагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации» (ст. 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод п Протоколов») (выделено мной. В. Е.).

В заключение хотелось бы подчеркнуть: во-первых, в данном параграфе лишь затронуты отдельные общие теоретические и пра­ктические проблемы национального и/или международного пра­ва, реализующегося в государстве, прежде всего в России, пере­чень которых, думаю, было бы возможно бесконечно продолжать. Во-вторых, проанализированные и другие общие теоретические

¹Там же

и практические проблемы национального и (или) международно­го права с позиции юридического позитивизма и научно дискус­сионной концепции интегративного правопонимання не находят ответов вообще либо в специальной литературе вырабатываются ответы но меньшей мере теоретически недостаточные либо ди­скуссионные, а практически контрпродуктивные. И наоборот, в-третьих, с позиции научно обоснованной концепции интегра­тивного понимания права данные (и многочисленные другие) про­блемы внутригосударственного и международного права, думаю, могут найти нс только теоретическое обоснование, но и практиче­ское разрешение.

В современных условиях глобализации одной из важнейших юридических теоретических н практических проблем, прежде всего связанной с государственным суверенитетом, является соотноше­ние международного и внутригосударственного права. В зарубеж­ной и российской специальной литературе, как правило, выделя­ют два традиционных свойства государственного суверенитета: верховенство государственной власти но отношению к другим со­циальным властям внутри страны и независимость государства по отношению к другим государствам вовне¹. Категорию «сувере­нитет» в XVI в. выделил Ж. Боден как «суверенитет, данный го­сударю» для «осуществления суверенной властью справедливого управления многими семьями и тем. что находится в их общем владении»^{[329] [330]. В дальнейшем суверенитет стал рассматриваться как одни из основных признаков собственно государства[331].}

При этом Ж. Боден понимал практическую невозможность уста­новления и реализации абсолютного суверенитета, подчеркивая объективное существование его определенных пределов. «Абсолют­ная власть государей и суверенных властителей, утверждал он, никоим образом не распространяется на законы Бога и природы»^[332]. В конце XIX — начале XX вв. Г. Едлинек, проанализировав исто-

ричсский опыт европейских государств, пришел к убедительным выводам: 1) «суверенитет есть не абсолютная, а историческая кате­гория»; 2) история «неопровержимо показывает, что государства, которые теперь считаются издавна суверенными, никогда не имели такого характера»¹ (выделено миоіі. — В. Е.). Г. Кельзен в середине XX в., также соглашаясь и развивая положение об относительности государственного суверенитета, справедливо подчеркивал: абсо­лютивні суверенитет одного государства с неизбежностью «исклю­чает суверенитет любого другого государства»^{[333] [334]. Наконец, уже в начале XXI в. М.Н. Марченко констатировал, что в дальиеіішем «...в теоретическом и практическом плане суверенитет всё больше эволюционировал от абсолютного суверенитета (хотя и в номи­нальном виде) к относительному ...»[335].}

Таким образом, возможно сделать вывод о том, что начиная с XVI в. и до настоящего времени суверенитет государств в пра­ктическом плане объективно существовал и теоретически исследо­вался преимущественно как относительный, а нс как абсолютный. Необходимо также подчеркнуть: суверенитет государства прежде всего может быть добровольно ограничен им самим, в частно­сти, в результате подписания соответствующих международных договоров, в том числе и о наднациональных судебных органах. Так, Россия Федеральным законом от 30 марта 1998 г. >5» 54-ФЗ ратифицировала Европейскую конвенцию о защите прав челове­ка и основных свобод, признав юрисдикцию Европейского Суда по правам человека.

Обращение к теоретическим проблемам правопоиимания в со­временную эпоху глобализации имеет не только академический, но практический интерес. Глобализация сложнейший феномен правовой, политической, социально-экономической, экологиче­ской, культурной и т. д. взаимозависимости граждан и государств, в том числе выражающийся во все более активном взаимовлия­нии международного и национального нрава, перемещении лю­дей, товаров, услуг, капитала и людей через границы государств. В этой связи международное право с объективной необходпмо-

стью становится нс «стандартом» и «эталоном» национального права, а реальным средством правового регулирования общест­венных отношении в единой системе с национальным правом. Современные правотворческие и правоприменительные процес­сы. происходящие в России, невозможны без исследования и уче­та общемировых интеграционных, в частности, экономических и правовых процессов. Отсюда систему права, реализующегося в России, невозможно себе представить вне связи с международ­ным правом.

Российские кодексы содержат различные варианты ответов на вопрос о соотношении международного н внутригосударственного права. Так. ст. К) Трудового кодекса РФ лишь текстуально воспро­изводит ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Статьи G Семенного кодек­са РФ. 3 Воздушного кодекса РФ, 4 Земельного кодекса РФ и 9 Жилищного кодекса РФ учитывают ч. 4 ст. 15 Конституции РФ нс в полной мере: «если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем те, которые предусмо­трены... законодательством, применяются правила международно­го договора». В национальных кодексах также не содержатся нормы права о соотношении иных форм международного права — осново­полагающих (общих) принципов международного права и обычаев международного права с формами российского права. Такие нормы нрава также отсутствуют в Конституции России.

Современные российские специалисты также занимают различ­ные позиции по вопросу о соотношении международного и наци­онального права. Например, Н.А. Цивадзе полагает: «необходи­мым элементом современного конституционного законодательства стало положение, закрепляющее соотношение международного и внутригосударственного права. Вопрос о соотношении между­народного права и национального решается в пользу сближения норм двух систем с целью их эффективного взаимодействия»^[336]. Однако использованное II.Л. Цивадзе понятие «сближение» лишь подчеркивает наличие двух систем права и не отвечает на вопрос о соотношении международного и внутригосударственного права. Несколько отличную позицию занимает Е.Ю. Степкии: «Важное

значение, — пишет он, — имеет выбор государством концепции со­отношения международного и внутри государствен ного нрава, сре­ди которых основными являются дуалистическая и монистическая (с приоритетом международного нрава). При характеристике соот­ношения современного международного права с внутригосударст­венным нравом России можно говорить о диалектическом соче­тании обеих концепции»’ (выделено мной. В. Е.). Вместе с тем, выработанное автором понятие «диалектическое сочетание» также в достаточной степени нс отвечает на длительный спор между сто­ронниками дуалистической и монистической концепции о соотно­шении международного и национального права.

По существу уход от ответа на принципиальный вопрос в даль­нейшем, на мой взгляд, приводит Е.Ю. Степкнна к по меньшей мере спорным выводам: «предлагается дополнить, — пишет он, — ч. 4 ст. 125 Конституции РФ включением в нее положений о нор­мах международного права, а именно: «Конституционный Суд Рос­сийской Федерации по жалобам на нарушение конституционных нрав и свобод граждан и но запросам судов проверяет конституци­онность закона и (или) нормы международного нрава, применен­ных или подлежащих применению в конкретном деле, в порядке, установленном федеральным законом»-’(выделено мной. — В. Е.). В результате Е.Ю. Степкии но существу делает предложение о со­здании монистической концепции «наоборот» с приоритетом на­ционального нрава над международным. Возникают, как минимум, два вопроса. Первый: как и кем такие постановления Конституци­онного Суда РФ будет исполняться? Второй — соответствует ли такое предложение действующей Конституции РФ. основополага­ющим (общим) принципам нрава? Думаю, вопросы являются ри­торическими.

С другой стороны, противореча сам себе, Е.Ю. Степкии спра­ведливо отмечает: «В мире преобладают две основные концеп­ции — это дуалистическая концепция и монистическая концепция (та ее разновидность, которая утверждает примат международно­

го права). Что касается нашей страны, то здесь нельзя однозначно сказать, что Россия избрала себе какую-либо определенную кон­цепцию. С одной стороны, действуют положения дуалистической концепции о том, что международное и внутригосударственное право — это самостоятельные системы, взаимодействующие между собой. С другой стороны, нельзя не учитывать положения ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. в которой общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ признают­ся частью правовой системы России, а также признается преиму­щество международных договоров РФ перед внутренними закона­ми. что укладывается в рамки монистической концепции примата международного права над внутригосударственным»’. Далее, под­тверждая свой вывод, Е.Ю. Степкин делает компромиссное пред­ложение: «Если внимательно присмотреться к законодательству и к практике государства, то окажется, что в большинстве случаев речь идет нс о примате, т. е. абсолютном превосходстве междуна­родных норм, а о более мягком характере соотношения, которое можно определить как «приоритет». Действительно, ведь между­народные нормы действуют на территории нашей страны только в силу самой конституционной нормы и их приоритет не распро­страняется на Конституцию РФ»².

Достаточно сложную и противоречивую позицию, на мой взгляд, занимает Б.Л. Зимненко. полагающий, во-первых, что «ни при ка­ких условиях сама но себе норма международного права не в со­стоянии регулировать отношения, возникающие между субъекта­ми национального права, даже если законодательство государства «санкционирует» такое действие» ’. Во-вторых, «принимая во вни­мание самостоятельность правовых порядков, основывающихся на международном п национальном праве, - думает он. — связь международного и национального права должна рассматривать­ся через процесс взаимодействия, а нс соотношения, как утвер­ждает большинство представителей отечественной п зарубежной доктрины международного права... международно-правовая нор­

ма и норма внутригосударственного права являются нормами различных правовых систем, которые могут взаимодействовать, но не коллидировать друг с другом¹ (выделено мной. — В. Е.). В- третьих, делает весьма спорный вывод Б.Л. Знмнеико. взаимодей­ствие международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов национального права осуществ­ляется в форме национально-правовой имплементации. Причем выделяются следующие основные методы национально-правовой имплементации: метод внутригосударственного правотворчества: метод инкорпорациониой отсылки; метод толкования. Вследствие действия метода инкорпорациониой отсылки к источникам и нор­мам международного права, в рамках правовой системы государ­ства образуется внутригосударственная правовая норма, элементы логической структуры которой, а также компоненты содержания которой закрепляются одновременно как в источниках междуна­родного права, ставших частью правовой системы государства, так и в источниках национального права»^{[337] [338].}

В то же время, следует заметить, что действующая Конститу­ция РФ прямо нс гарантирует примата или приоритета между­народного права над российским правом, к сожалению, включа­ет в себя нормы, содержащие как элементы дуалистической, так и монистической концепции. Так, с одной стороны, во-первых, ч. 2 ст. 4 Конституции РФ предусматривает: «Конституция Россий­ской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации». Во-вторых, ч. 4 ст. 15 Конституции РФ нс отвечает на важнейший вопрос о соотноше­нии общепризнанных основополагающих (общих) принципов и норм международного нрава с Конституцией РФ. В-третьих, ч. 1 ст. 120 Конституции РФ гласит: «судьи независимы и подчиняют­ся только Конституции Российской Федерации н федеральному закону». Отсюда многие исследователи утверждают о приоритете Конституции РФ над международным правом. Весьма характер­но мнение Б.Л. Зимненко: «Конституция РФ в рамках правовой системы России обладает высшей юридической силон по отноше­нию ко всем внутригосударственным нормативным актам, а также

11 ол ожс 11 и я м. її реду с м атр и вас м ы м источим ка м 11 м с жду 11 а род і юго права, ставшими частью правовой системы государства. В случае возникновения коллизии между конституционными положения­ми и положениями международного права, государственный орган должен руководствоваться положениям, закрепленными в Кон­ституции РФ»¹.

С другой стороны, во-первых, ч. 4 ст. 15 Конституции РФ уста­навливает приоритет международных договоров РФ над нацио­нальными законами. Во-вторых, ч. 1 ст. 17 Конституции РФ содер­жит важнейшую норму: «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина соглас­но общепризнанным принципам и нормам международного пра­ва». В-третьих, ч. 3 ст. 46 Конституции РФ гарантирует: «Каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутри­государственные средства правовой защиты». В-четвертых, ст. 18 Конституции РФ не сводит национальное право только к пози­тивному праву, правовым актам, принимаемым правотворчески­ми органами государственной власти: гарантирует признание также и естественного нрава в качестве элемента национального права: «права и свободы человека и гражданина являются непо­средственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполни­тельной власти, местного самоуправления и обеспечиваются пра­восудием».

Достаточно противоречивое правовое регулирование в Консти­туции РФ вопросов, связанных с соотношением международного и российского права, вполне естественно приводит научных работ­ников к разнообразным выводам. Весьма характерным является мнение В.Л. Толстика, который считает, что «юридически обяза­тельными для Российской Федерации являются только те нормы международного права, в отношении которых она выразила согла­сие на обязательность их для себя»^{[339] [340]. Перефразируя В.Л. Толстика,}

думаю, можно сделать достаточно странный вывод о необходимо­сти применения только «нами признанных», а не «общепризнан­ных» норм международного права.

Возможность непосредственного применения принципов и норм международного нрава изучается учеными в рамках проблемы «са- мопсполнимости» международного права в зависимости от форм международного права. Частично ответ на этот вопрос возможно найти в федеральных законах. 'Гак, согласно п. 3 ст. 5 Федерально­го закона РФ «О международных договорах Российской Федера­ция». «Положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутри­государственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты».

Большинство специалистов разделяют позицию, состоящую в том, что возможно непосредственное применение и действие самоиснолиимых принципов и норм международного права в сфере внутригосударственных отношений. Вместе с тем, ряд авторов без достаточно убедительных теоретических и правовых аргументов отрицают такую возможность. Так, Б.Л. Зимненко полагает, что «нормы международного права но объективным критериям не способны регулировать внутригосударственные отношения, причем даже в том случае, если в национальном за­конодательстве будут предусматриваться соответствующие от­сылочные нормы. В связи с этим на доктринальном уровне не­возможно вести речь о существовании самоиснолиимых норм, так как сами нормы международного права ни при каких усло­виях не могут быть реализованы в сфере отношений, участни­ками которых являются субъекты национального права незави­симо от того, носят ли такие нормы характер самоисполняемых, либо нет. Эти нормы нс могут выполнять регулятивную функ­цию в сфере внутригосударственных отношений, даже если государство будет принимать дополнительные (конкретизи­рующие) правовые нормы. Даже па первый взгляд самоиспол- нимая норма международного нрава, с точки зрения доктрины, но своей сути всегда является несамоисполнимой (в том смы-

еле, что она не способна регулировать внутригосударственные отношения»¹.

Как представляется, теоретической основой как дуалистической концепции, так и различных видов отрицания непосредственного применения принципов и норм международного права, «самои- сполннмости» международного права, возможности непосредст­венной реализации самоисполнимых принципов и норм междуна­родного права является юридический позитивизм, сведение права прежде всего к национальным правовым актам, принимаемым ор­ганами государственной власти. И наоборот, научно обоснованная концепция интегративного понимания нрава как сложная совокуп­ность. синтез международного и национального права позволяет рассматривать международное и внутригосударственное право в рамках единой системы форм национального права н междуна­родного права, реализующегося в России, монистической концеп­ции. непосредственного действия и применения самоисполпяемых основополагающих (общих) и специальных принципов и норм международного права.

13 ноября 2003 г. Главное государственно-правовое управле­ние Президента Российской Федерации совместно с Советом Ев­ропы провело Конференцию на весьма характерную тему: «При­ведение в соответствие с европейскими стандартами российской правовой системы: десять лет сотрудничества с Советом Европы (1993-2003 гг.) и дальнейшие перспективы». Весьма показательно и то, что 21-22 марта 2006 г. в Москве состоялось заседание По­стоянного совета партнерства (ПСП) Россия — Европейский союз по тематике общего пространства свободы, безопасности и пра­восудия, в повестке дня которого, в частности, рассматривались вопросы реализации «дорожной карты», борьбы с терроризмом, противодействия наркотикам, соглашения о визовых упрощениях, дальнейшие шаги по подготовке к переходу к безвизовому режиму взаимных поездок граждан, борьбы с оргпреступностью, миграци­онной проблематикой и правового сотрудничества.

2-4 июня 2004 г. в г. Санкт-Петербурге Российская академия правосудия совместно с Советом Европы провела Конференцию на

' Зимненко Г> Л. Указ, соч С. 27

тему: «Теоретические и практические вопросы применения между­народного права», посвященную принятому 10 октября 2003 г. Вер­ховным Судом РФ Постановлению Пленума № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного нрава и международных договоров Российской Федерации». На конференции несколько раз выступил судья Ев­ропейского Суда по правам человека от Украины В.Г. Буткевич (в настоящее время — в отставке), подчеркнувший, в частности, несколько характерных тенденций и сделавший ряд важных вы­водов. прежде всего постоянный рост обращений граждан в Евро­пейский Суд. увеличение числа постановлен и и Европейского Суда против государств: возможность защиты Европейским Судом прав и свобод граждан в том числе и в случае их нарушения в результате применения национальных конституций. В связи с этим представ­ляется необходимым и актуальным еще раз вернуться к проблемам соотношения международного и национального права с позиции общей теории права, научно обоснованной концепции интегратив­ного нравопонимания. деятельности нравотворческих и правопри­менительных органов.

В.Г. Буткевич в своем выступлении на названной конферен­ции в г. Санкт-Петербурге дифференцировал пять отличных друг от друга подходов европейских государств но применению Евро­пейской Конвенции о защите нрав человека и основных свобод: 1) автоматическое прямое применение: 2) опосредованное приме­нение после принятия национального закона: 3) применение в ре­зультате весьма сложной обусловленности (например, в Швеции); 4) применение в случае отсутствия нормы в национальном пра­ве; 5) прямое неприменение. Очевидно, что проанализированные выше выводы многих российских ученых и правотворческих орга­нов большинства европейских государств во многом совпадают.

Как представляется, вопрос о прямом или каком-то ином ва­рианте применения международного права, соотношении между­народного и национального права прежде всего зависит, во-пер­вых, от позиции государства, связанной со степенью ограничения суверенитета и государственной воли на ограничение действий (бездействия) национальных органов государственной власти не только (и не столько) собственными правовыми актами, но так­

же и международным правом; во-вторых, от форм международного права, реализуемых в стране.

Важнейшее теоретическое и практическое значение имеет во­прос о прямом, не прямом иди каком-то ином порядке применения принципов и норм права, содержащихся в формах международно­го права. Порядок их применения прежде всего зависит от форм права, реализуемых в государстве. Так. с одной стороны, порядок применения принципов и норм права, содержащихся в междуна­родных договорах, может и должен быть определен в самих меж­дународных договорах. С другой стороны основополагающие (об­щие) принципы международного права и обычаи международного права, нс нашедшие своего закрепления в международных дого­ворах, в государствах могут быть признаны и самопсполнимымп формами международного права. Для России вопрос о самоиснол- н и мости основополагающих (общих) принципов международного права и обычаев международного права после выхода из сложив­шегося в настоящее время экономического и политического поло­жения с новой силой станет на повестку дня.

Наконец, вопрос о соотношении отдельных форм международ­ного права с отдельными формами национального нрава должен быть разрешён посредством обсуждения, подготовки и принятия специального Федерального закона «О формах национального н международного права, реализующегося в Российской Федера­ции», внесения соответствующих изменений и дополнений в Кон­ституцию РФ. кодексы и другие федеральные законы.

2.7.