§ 1. Оптимизация системы мер процессуального принуждения — особых средств уголовно-правового воздействия

Термин «меры уголовно-процессуального принуждения» долгое время не использовался в отечественном законодательстве и применял­ся лишь в качестве учебной и научной категории^[502].

Например, система мер препятствования уклонению от следствия, а также условия и порядок их применения закреплялись в главе шестой «О пресечении обвиняемому способов уклоняться от следствия» раз­дела второго «О предварительном следствии» УУС. В этом же разделе УУС в главе четвертой «Об исследовании события преступления» регла­ментировались пределы принудительного проведения осмотра, осви­детельствования, обыска и выемки, а также возможность подвергнуть понятых и сведущих лиц денежному взысканию за неявку для участия

в следственных действиях, в главе пятой «Призыв или привод обвиняе­мого к следствию и допросе его» предусматривался привод обвиняемо­го, в главе седьмой «О вызове и допросе свидетелей» — наложение де­нежного взыскания и привод к следователю в случае неявки свидетеля без предоставления законных причин и т. д. Схожий подход был реали­зован и в УПК РСФСР 1922, 1923 и 1960-го гг.

Вместе с тем подвергшийся глубокой доктринальной проработке термин «меры процессуального принуждения» стал использоваться в многочисленных проектах уголовно-процессуального законодатель­ства, разрабатываемых при проведении судебно-правовой реформы на рубеже XX-XXI вв. (Теоретическая модель уголовно-процессуального законодательства РСФСР, Проект Общей части УПК РФ Государственно­правового управления Президента РФ, Проект УПК Министерства юстиции РФ, Модельный УПК для государств-участников СНГ и др.). В принятом в 2001 г. УПК РФ законодатель выделил самостоятельный раздел IV «Меры процессуального принуждения».

Изложенный в разделе IV УПК способ регламентации мер процес­суального принуждения в настоящее время обнаруживает ряд «слабых мест».

Так, в гл. 12 УПК закреплена только одна мера принуждения — за­держание подозреваемого. Хотя в июле 2003 г. УПК дополнен нормой (ч. 3 ст. 210), согласно которой задержанию также может быть подвер­гнут разысканный обвиняемый^[504]. Такой шаг законодателя дает осно­вания для расширения системы мер процессуального принуждения новым элементом — задержанием обвиняемого, которое отличается от задержания подозреваемого по ряду параметров (целям, условиям,

основаниям) и предполагает кратковременное лишение свободы обви­няемого для обеспечения судебной процедуры ареста либо предъявле­ния обвинения и последующего решения вопроса о мере пресечения^[505]. Время, на которое задерживается обвиняемый, должно засчитываться в срок содержания под стражей (или приравниваться к нему в случаях, когда после задержания обвиняемого избирается мера пресечения, не связанная с арестом). Однако ч. 10 ст. 109 УПК эти обстоятельства не учитывает. По «недосмотру» законодателя в настоящее время не насту­пают уголовно-правовые последствия в виде зачета времени задержа­ния обвиняемого в сроки наказания.

Вызывает вопросы и система «иных мер процессуального принуж­дения» (гл. 14 УПК). Здесь помимо мер, применяемых к преследуемым лицам, — обязательства о явке, привода, временного отстранения от должности, наложения ареста на имущество^[506] (ч.

го применения органом расследования или судом принудительных мер, не включенных в содержание раздела IV УПК^[508].

В этой связи следует констатировать некоторую нелогичность су­ществующей системы иных мер процессуального принуждения (поме­щение в данный перечень отдельных мер и невключение других) и по­ставить вопрос об оптимальности гл. 14 УПК в современном виде.

Так, в ст. 112 УПК получило закрепление обязательство о явке — мера принуждения, предполагающая оказание психологического воз­действия на участников процесса при взятии обязательства являться по вызовам лица, ведущего производство, и сообщать о перемене места проживания. Вместе с тем в соответствии с п. 1 ч. 5 ст. 42 и п. 1 ч. 6 ст. 56 УПК потерпевший и свидетель не вправе уклоняться от явки по вызову лица, ведущего производство, независимо от того, отобрано соответ­ствующее письменное обязательство или нет. Подвергнуть потерпевше­го или свидетеля приводу в случае уклонения от явки без уважительных причин можно и без предварительного письменного предупреждения об этом (ч.

В главе 14 УПК регулируется такая мера принуждения, как привод. В соответствии с чч. 1 и 2 ст. 113 УПК он состоит в доставлении участ­ников процесса к лицу, ведущему производство, в случае их неявки по вызову без уважительных причин. Право привода прямо предусмотре­но только при допросе (ч. 3 ст. 188 УПК). Однако в специальной литера­

туре делается обоснованный вывод, что подозреваемый, обвиняемый, свидетель или потерпевший могут быть принудительно доставлены для проведения любого следственного действия, за исключением тех, проце­дура производства которых не предусматривает персонального участия указанных лиц. Таким образом, привод — это мера психического и фи­зического принуждения, исполнение которой возможно в ходе проведе­ния следственного действия^[509].

Меры принудительного характера являются неотъемлемой частью любого следственного действия. Например, при производстве таких следственных действий, как обыск, выемка, могут вскрываться помеще­ния, если владелец отказывается добровольно их открыть (ч. 6 ст. 182 УПК).

Денежное взыскание также нормативно закреплено в главе 14 УПК (ст. ст. 117 и 118 УПК). Однако другие меры уголовно-процессуальной ответственности нашли отражение в иных разделах закона (например, удаление из зала судебного заседания (ст. 258 УПК) находится в гл. 35 УПК «Общие условия судебного разбирательства»).

Таким образом, в действующем УПК законодатель отказался от тра­диционного для отечественного уголовно-процессуального законода­тельства подхода, в соответствии с которым в автономной главе Кодекса получали оформление только ограничивающие свободу обвиняемого (подозреваемого) принудительные меры, применяющиеся для предупре­ждения противоправного поведения преследуемых лиц и обеспечения возможности постановления и исполнения предполагаемого приговора. Повышенное внимание к охране прав и свобод любого гражданина, по­

павшего в орбиту уголовного судопроизводства, закрепление правила о возмещении вреда, причиненного лицу, незаконно подвергнутому ме­рам процессуального принуждения должностными лицами, ведущими производство по делу (ст. 11, ч. 3 ст. 133 УПК), привели законодателя к более тщательной проработке принудительных средств, которые тра­диционно примыкали к другим уголовно-процессуальным институтам, и их обособлению в самостоятельном разделе закона. Однако перечень иных мер процессуального принуждения, а также название самой гл. 14 УПК остаются условными. Процесс создания нормативной правовой основы «сопровождения» уголовного правосудия государственным принуждением далеко не закончен^[511].

Учитывая многообразие и различное назначение принуждения в уголовном процессе, считаем, что дальнейшее расширение гл.

Вместе с тем нормы о мерах пресечения и иных принудительных мерах — как особых средствах уголовно-правового воздействия на по­дозреваемых, обвиняемых — было бы оптимальным сконцентрировать в автономном разделе УПК. Применение мер принуждения, ограничи­вающих преследуемых лиц в социально-экономических, политических, культурных и личных правах, должно влечь наступление уголовно­правовых последствий в виде зачета времени оказания принудитель­ного воздействия на подозреваемого, обвиняемого в ходе привлечения к уголовной ответственности в сроки наказания. Надлежащее выпол­нение или нарушение преследуемым лицом запретов и обязательств, составляющих содержание оказываемого на него воздействия, должно учитываться судом при назначении наказания и применении иных мер уголовно-правового характера.

Рассуждая о дальнейшем развитии законодательства о мерах про­цессуального принуждения, полагаем, что с каждым новым случаем его совершенствования государство должно формировать оптимальную систему указанных принудительных средств, которая в лучшей сте­

пени позволяла бы решать присущие им задачи и соответствовала бы условиям их применения^[512]. При этом оптимальность правовой основы применения принуждения в уголовном судопроизводстве, как и любых иных норм и институтов права, а также деятельности по их реализации, должна определяться соответствующими критериями. Ю. В. Деришев обоснованно пришел к выводу о возможности использования термина «оптимальность» с учетом критериев «эффективность»^[513] и «рациональ­ность»^[514] (которые поглощают «полезность», «ценность», «экономич­ность» и другие возможные критерии) ^[515].

Выделение критерия «эффективность» требует правильного уяс­нения целей мер процессуального принуждения — средств уголовно­правового воздействия. Именно правильность постановки целей, чет­кость их формулировки, доступность для правоприменителя позволяют точно определить оптимальные средства, обеспечивающие достижение искомого результата. Еще Аристотель отмечал: «Благо везде и повсюду зависит от соблюдения двух условий, во-первых, от правильного уста­

новления конечной цели, а во-вторых, от отыскания соответствующих средств, ведущих к этой цели» ^[516]. Причем в корреляции категорий «цель» и «средство» доминирующей является первая, поскольку в праксеологи- ческом отношении цель корректирует инструментальное соответствие и рациональную эффективность избираемых средств^[517].

Как указывалось ранее, законодатель не закрепляет цели и задачи уголовного судопроизводства, регламентирует его социальное назначе­ние в усеченном виде (ст. 6 УПК) и тем самым создает «разрыв» между уголовным материальным и процессуальным правом. Вместе с тем уго­ловный процесс, являясь формой применения уголовного закона, пред­полагает направленность всех своих средств на решение задач, установ­ленных в ст. 2 УК. Это касается главным образом тех процессуальных мер, которые ограничивают права и свободы человека и гражданина, вовлеченного в уголовное судопроизводство, поскольку в соответствии с ч. 3 ст. 55 Конституции РФ это допускается лишь в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности го­сударства.

В УПК также отсутствует и четкое закрепление целей мер процессу­ального принуждения. Исключением является установление в ч. 1 ст. 111 УПК целей иных мер процессуального принуждения (обеспечение уста­новленного порядка уголовного судопроизводства и надлежащего ис­полнения приговора) и определение в ч. 1 ст. 106 УПК целей избрания залога (обеспечение явки преследуемого лица к органу, ведущему про­изводство, предупреждение совершения им новых преступлений). При необходимости применения задержания и других (помимо залога) мер пресечения ожидаемый результат приходится определять, интерпрети­руя нормы иного назначения (ст. ст. 94,97 УПК). Такой подход не способ­ствует полноте уяснения целей, присущих мерам процессуального при­нуждения — особым средствам уголовно-правового воздействия.

Так, в соответствии с ч. 1 ст. 97 УПК основаниями для применения мер пресечения являются обстоятельства, свидетельствующие о воз­можном продолжении преступной деятельности подозреваемого, обви­няемого и(или) его препятствовании производству по уголовному делу различными способами. Основания — это лишь одно из условий, кото­

рое обязывает органы, применяющие уголовный закон, в порядке исклю­чения незамедлительно начинать принудительное уголовно-правовое воздействие на преследуемое лицо еще до вступления приговора суда в законную силу, не констатируя при этом его виновность в совершении преступления. Не менее важными условиями являются обоснованные предположения совершенного преступления и причастности к нему определенного лица. Именно эти обстоятельства определяют принци­пиальную возможность ограничения прав и свобод предполагаемого субъекта охранительных уголовных правоотношений, поскольку дают основание полагать, что установление соразмерных наказанию (иным мерам уголовно-правового характера) лишений и ограничений являет­ся мерой, ответной общественно опасному посягательству.

Таким образом, цель применения мер процессуального принуждения в связи с основаниями полагать ненадлежащее поведение преследуемого лица — т. е. обеспечение постановления и (или) исполнения приговора (иного итогового решения по уголовному делу) — неразрывно связана с целями оказания уголовно-правового воздействия на такое лицо — как предположительно совершившего деяние, запрещенное УК.

Собственно цели уголовно-правового воздействия не нашли за­крепления в уголовном законе, хотя в специальной литературе выска­зываются соответствующие предложения. Относительно их редакции мнения ученых не совпадают, что предопределено, в числе прочего, и раз­личным пониманием содержания уголовно-правового воздействия, его пределов.

Например, М. В. Бавсун обосновывает необходимость надлежащего выражения в самостоятельной статье УК, исходя из его идеологического начала, следующих целей уголовно-правового воздействия: подавление наиболее опасных форм преступного поведения, установление контроля над преступностью, а также обеспечение безопасности общества. Кро­ме того, он предлагает конкретизацию целевых установок в задачах УК: охрана конституционного строя Российской Федерации от преступных посягательств, обеспечение безопасности человечества, а также охрана прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности, окружающей среды и других групп общественных отношений, а также предупреждение преступле­ний ^[518]. В. Ф. Ширяев считает, что единый результат, которым объедине­

ны все меры уголовно-правового воздействия, выражен в целях уголов­ного наказания, регламентированных УК: восстановление социальной справедливости, исправление осужденного, предупреждение соверше­ния новых преступлений ^[519].

Несогласие с данной позицией выражают А. И. Чучаев и А. П. Фир­сова. Они отмечают, что в соответствии со ст. 98 УК целями примене­ния принудительных мер медицинского характера являются излечение (улучшение психического состояния) лиц, совершивших общественно опасное деяние и страдающих психическим заболеванием, исключаю­щим их вменяемость, а также предупреждение совершения ими новых деяний, предусмотренных УК; цели восстановления социальной спра­ведливости, исправления лица и общей превенции здесь не ставятся. Исходя из содержания ч. 1 ст. 90, ч. 2 ст. 92 УК, целями принудительных мер воспитательного воздействия выступают исправление несовершен­нолетнего и специальная превенция. Постановку целей, аналогичных целям наказания, авторы считают более чем спорной применительно к мерам процессуального принуждения и т. п. Таким образом, един­ственной общей целью для любых мер уголовно-правового воздействия они называют предупреждение совершения новых общественно опас­ных деяний со стороны лиц, к которым они применены ^[520]. К. Н. Кар­пов также обращает внимание, что иные меры уголовно-правового ха­рактера объединяют в себе меры уголовно-правового воздействия, не предназначенные для достижения непосредственной цели наказания — восстановления социальной справедливости (ч. 2 ст. 43 УК), но при этом использующиеся для решения задач Уголовного кодекса — защиты общественных отношений и предупреждения преступлений (ст. 2 УК)^[521]. Схожий вывод содержится в позициях и других ученых, определяющих цели иных мер уголовно-правового характера^[522].

Ю. В. Трунцевский отмечает, что механизм уголовно-правового воздействия на участников общественных отношений, возникающих в результате совершения преступления, предусматривает различные виды закрепленных в уголовном законе форм и средств специальной де­ятельности государства, общества и отдельных граждан, применяемых для достижения как общих целей уголовно-правового противодействия преступности (профилактика, борьба с преступлениями, минимизация и (или) ликвидация последствий их совершения), так и самостоятель­ных целей для каждой группы мер воздействия, отличающихся прису­щим только им результатом реализации^[523].

Обобщая позиции ученых, полагаем возможным выделять общую цель, присущую любым элементам уголовно-правового воздействия (в том числе и мерам процессуального принуждения) — охрана (защи­та) общественных отношений и предупреждение преступлений.

Критерий «рациональность» относится уже не к целям, а к сред­ствам их достижения. Как правило, в специальной литературе обраща­ется внимание на то, что достижение целей предполагает использование совокупности, комплекса, набора, перечня или упорядоченной системы элементов (средств) уголовно-правового воздействия, их приемов, тех­нологий, образующих единый функционирующий механизм^[524]. Примени­тельно к системе мер процессуального принуждения «рациональность» предполагает построение некоего механизма диверсифицированных^[525] элементов — соразмерных предполагаемому наказанию или иным ме­рам уголовно-правового характера запретов, ограничений, обязательств, позволяющих достичь искомого результата (обеспечить постановление и (или) исполнение приговора, иного итогового решения по уголовному делу, защитить общественные отношения и предупредить новые престу­пления) с наименьшими социальными и экономическими затратами.

Определив критерии оптимальности, обратим внимание, что опти­мизация — это деятельность, протекающая на двух взаимосвязанных уровнях: 1) процесс выбора наилучшего варианта из множества воз­можных и 2) процесс приведения системы в наилучшее (оптимальное) состояние^[526]. Таким образом, оптимизация мер процессуального при­нуждения — особых средств уголовно-правового воздействия — это де­ятельность, предполагающая: 1) формирование наиболее эффективной и рациональной системы принудительных способов обеспечения по­становления и исполнения приговора, иного итогового судебного реше­ния, а также защиты общественных отношений и предупреждения со­вершения новых преступлений, которые применяются при соблюдении условий законности, обоснованности и справедливости к лицам, пре­следуемым за совершение общественно опасного посягательства; 2) соз­дание наиболее эффективного и целесообразного организационно­процедурного механизма применения указанных мер.

Реализация обеих составляющих — удел специализированных го­сударственных (правотворческих) органов. Правотворческий процесс базируется на принципе научности, который предполагает учет дости­жений отечественной и мировой юридической науки, использование ре­комендаций, прогнозирование социальных последствий действия новых актов и норм и др.^[527] В связи с этим «процесс оптимизации лежит в осно­ве всей созидательной деятельности, в том числе и научной, поскольку классические функции исследователя заключаются в том, чтобы, с одной стороны, проектировать новые, более совершенные и рациональные про­цедуры деятельности, изучаемой в целях оптимизации системы, и, с дру­гой стороны, разрабатывать новые подходы к формированию системы, ее обновлению или, в случае объективной необходимости, полной заме­не»^[528]. Научная обоснованность предложений по оптимизации законода­тельства предполагает: установление актуальных причин модернизации существующей системы, т. е. недостаточной ее эффективности и(или) ра­циональности; изучение исторического и современного отечественного и зарубежного опыта; создание модели правового регулирования, в луч­шей степени отвечающей достижению заданных полезных целей, с наи­меньшими негативными социальными последствиями и издержками.

Говоря о наиболее эффективной и рациональной системе принуди­тельных способов обеспечения постановления и исполнения приговора, иного итогового судебного решения, а также защиты общественных от­ношений и предупреждения совершения новых преступлений, следует обратить внимание на то, что дифференциация мер процессуального принуждения — особых средств уголовно-правового воздействия — на задержание, меры пресечения и «иные меры» является условной. В спе­циальной литературе называются различные основания, в соответствии с которыми происходит такое разграничение. Например, еще М. С. Стро- гович указывал, что мерами пресечения называются только «те принуди­тельные меры, которые ограничивают свободу обвиняемого»^[529]. Однако критерий такого деления в современных условиях ставим под сомне­ние. Ряд мер пресечения (например, личное поручительство, залог) не предполагают ограничения свободы и неприкосновенности личности, а равно свободы передвижения, выбора места пребывания и житель­ства, свободы выезжать за пределы РФ и возвращаться на ее террито­рию. И напротив, как и в случае с заключением под стражу, сущность задержания состоит в лишении подозреваемого, обвиняемого свободы в местах временного содержания. Последнее позволило И. Л. Петрухи­ну сделать вывод, что «задержание — это тоже своего рода мера пресе­чения, но применяется она в экстренном порядке на короткий срок»^[530], а В. А. Михайлову — высказать предложение о целесообразности допол­нительного включения задержания в перечень мер пресечения^[531]. Пози­ции авторов не предполагают, что задержание должно занимать орди­нарное место в системе мер пресечения. В отличие от заключения под стражу и иных обеспечительных мер, применение которых представляет проявление реализации судебной функции, задержание — по своей при­роде «полицейская» мера процессуального принуждения, применяемая в экстренном порядке. Она традиционно имеет собственные условия, основания и процедуру применения, однако при этом не теряет своего основного назначения — предупредить уклонение преследуемого лица от органов, ведущих производство по делу, и обеспечить возможность исполнения предполагаемого наказания. Подход, при котором задержа­ние является мерой пресечения, применяемой в «особом режиме», мож­но обнаружить в отечественном ретроспективном, а также зарубежном

законодательстве. Например, в ст. 257 УУС определялись случаи, когда «полиция принимает меры к пресечению подозреваемому способа укло­няться от следствия», что в настоящий момент соответствует основани­ям задержания. В соответствии с ч. 2 ст. 176 УПК Украины задержание именуется «временной мерой пресечения».

В уголовно-процессуальных законах зарубежных государств в пе­речнях мер пресечения часто обнаруживаются средства, которые в оте­чественном УПК причислены к иным мерам принуждения. Например, в УПК Азербайджанской Республики (ст. 172) и УПК Латвии (ст. 254) в качестве меры пресечения определяется отстранение от должности (или запрет на определенные занятия). Данная мера включалась в систе­му мер пресечения в Теоретической модели Уголовно-процессуального кодекса РФ (ст. 125), проекте Общей части УПК РФ Государственно­правового управления Президента РФ (ст. 186), Модельного УПК для государств-участников СНГ (ст. 184). И хотя отечественный законода­тель не воспринял данную идею, в юридической литературе продол­жают высказываться мнения, что отнесение законодателем такой меры принуждения к числу «иных» носит условный характер, а также о необ­ходимости включения временного отстранения от должности в систему мер пресечения ^[532].

По мнению Р. X. Якупова, отстранение от должности близко при­мыкает к мерам пресечения, но представляет самостоятельный вид мер процессуального принуждения, поскольку ограничивает не свободу и личную неприкосновенность (что имеет место при избрании мер пре­сечения), а конституционное право на выбор рода деятельности и про­фессии ^[533]. Вместе с тем в настоящий момент практически не подвергается сомнению, что принудительное воздействие, которое оказывается мера­ми пресечения, может быть связано не только с лишением или ограни­чением свободы, но также поражением иных личных и имущественных прав^[534]. Поэтому нельзя согласиться, что характер воздействия является

основанием для разграничения мер пресечения и иных мер процессу­ального принуждения.

Считаем, что включение временного отстранения от должности в перечень иных мер процессуального принуждения (ч. 1 ст. 111 УПК) главным образом обусловлено доктринальным запретом российского законодателя на одновременное применение нескольких мер пресече­ния (ч. 1 ст. 97 УПК). Оно требуется для предоставления правоприме­нителям полномочий устанавливать запреты и обязательства дополни­тельно к ограничениям, определенным мерами пресечения.

Применение нескольких мер пресечения одновременно допуска­ется в большинстве зарубежных стран. Л. В. Головко в сравнительно­правовой плоскости противопоставляет (условно) «российскому» подходу, при котором каждая мера пресечения является автономной, «французский» вариант, при котором все меры пресечения, не связан­ные с заключением под стражу, объединяются в рамках общего ком­плексного понятия «судебный контроль» (contr∂le judiciaire). Принимая решение о судебном контроле, лицо, ведущее производство по делу, вправе одновременно выбрать сразу несколько мер пресечения, допол­няющих друг друга, затем какие-то отменить, заменить, добавить и т. д. Таким образом, все «альтернативные» заключению под стражу меры пресечения являются не взаимоисключающими, а взаимодополняющи­ми. Кроме того, автор обращает внимание и на англосаксонский подход, при котором в законе отсутствует исчерпывающий перечень мер пресе­чения. В нем имеется только заключение под стражу, а также право суда не помещать обвиняемого под стражу в случае выполнения им условий bail^[535], т. е. при внесении залога, даче поручительства или выполнении иных условий, выдвигаемых самим судом в каждом конкретном случае исходя из обстоятельств дела^[536]. Полагаем, что при изменении отече­ственного подхода к возможности одновременного применения не­скольких мер пресечения (аргументация этого предложения будет при­ведена ниже) временное отстранение от должности вполне могло бы регламентироваться в одной главе с мерами пресечения.

Обратим внимание и собственно на систему мер пресечения (гл. 13 УПК), которая находится в развитии. Законодатель осуществляет поиск наиболее эффективных и рациональных средств, которые обеспечива­

ли бы реализацию предполагаемого наказания и иных мер уголовно­правового характера, защищали бы общественные отношения от новых преступных посягательств, но с наименьшими ограничениями прав и свобод подозреваемых, обвиняемых.

Так, при принятии УПК законодатель отказался от общественного поручительства^[537], но возродил домашний арест (предусматривавшийся УУС). Меры пресечения, «доставшиеся» от УПК РСФСР 1960 г. (под­писка о невыезде, личное поручительство, наблюдение командования воинской части, присмотр за несовершеннолетним обвиняемым, залог, заключение под стражу), уже в первой редакции УПК претерпели из­менения по ряду параметров и в период его действия продолжают кор­ректироваться.

В юридической литературе высказываются суждения о необходи­мости дальнейшей диверсификации системы мер пресечения. Напри­мер, Председатель Конституционного Суда РФ В. Д. Зорькин предлагает возродить «отобрание вида на жительства», которое предусматривалось ст. 416 УУС, что в настоящее время равнялось бы изъятию загранично­го паспорта гражданина РФ или паспорта иностранного гражданина^{[538] [539]. На эффективность данной меры указывают и другие процессуалисты 3s. Полагаем, что предложения юристов заслуживают внимания. Тем более что подобные ограничения применяются и сейчас: Федеральным зако­ном от 15 августа 1996 г. № 114-ФЗ предусматривается изъятие паспорта у подозреваемого, обвиняемого для ограничения его выезда из России [540].}

Однако практика применения норм иного федерального закона, уста­навливающего дополнительные ограничения для преследуемых лиц, не соответствует принципу законности (ст. 7 УПК).

Интерес вызывают суждения исследователей о необходимости возрождения в отечественном процессе меры обеспечения в виде от­дачи под особый надзор полиции (также известной УУС)^[541]. Еще не­сколько десятилетий назад А. П. Гуляев предложил закрепить меру пресечения в виде административного надзора милиции, которая должна заключаться в обязанности милиции устанавливать по по­становлению лица, ведущего производство, постоянное наблюдение за поведением обвиняемого (подозреваемого), запрещать ему по­кидать место жительства, требовать явки в определенное время или по вызову^[542]. Идея автора с определенными оговорками поддержана Б. Б. Булатовым: надзор милиции за поведением обвиняемого (подо­зреваемого) он предложил возложить на должностных лиц, функцио­нальные обязанности которых включают и обязанность систематиче­ского обхода закрепленной территории (участковых, инспекторов по делам несовершеннолетних)^[543].

Мнение о необходимости введения меры, которая предотвраща­ла бы нежелательное поведение обвиняемого (прежде всего, побег) и в то же время не лишала его свободы, сохраняла для него возмож­ность трудиться на прежнем месте и быть в кругу семьи, высказывал И. Л. Петрухин. Он считал, что передача под надзор милиции должна допускаться в отношении обвиняемых в совершении преступлений, наказуемых лишением свободы. Все лица, состоящие под надзором, должны были бы регистрироваться по месту жительства в милиции, которая немедленно письменно уведомляла об установлении надзора

отдел кадров по месту работы обвиняемого, военкомат, если он явля­ется военнообязанным, и паспортный стол по месту жительства об­виняемого. На обвиняемых предполагалось возлагать обязанности: являться в милицию не реже двух раз в неделю для отметки о явке; без разрешения органа, ведущего производство, не выезжать из населен­ного пункта, не изменять место жительства или временного пребыва­ния. Обвиняемых можно было бы вызывать в милицию, а работники милиции имели бы право являться к ним на квартиру в порядке осу­ществления контроля за поведением. Срок надзора милиции за пове­дением обвиняемого, по мнению автора, не должен превышать одного года^[544]. Целесообразность введения такой меры пресечения поддержи­вают Е. В. Гусельникова и Н. В. Буланова^[545].

Высказанные авторами идеи о необходимости законодательного расширения способов воздействия, обеспечивающих должное по­ведение преследуемых лиц для последующей реализации уголовно­го наказания, несомненно, заслуживают поддержки. В современных условиях есть потребность закрепления в УПК норм, позволяющих возлагать на подозреваемого, обвиняемого большинство из предло­женных ограничений и обязательств. Однако полагаем, что исполне­нием связанного с применением норм УК процессуального решения о мере пресечения должны в первую очередь заниматься специали­зированные органы^[546]. Поэтому обязанность надзора за поведением подозреваемого, обвиняемого может быть возложена не на полицию, а на федеральный орган исполнительной власти, осуществляющий функции по контролю и надзору в сфере исполнения уголовных на­казаний в отношении осужденных (по аналогии с ч. 10 ст. 107 УПК

и ФЗ «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в со­вершении преступлений»^[547]).

Отдельные ограничения и запреты, которые предлагались процес­суалистами при надзоре за поведением подозреваемого, обвиняемого, в настоящее время допустимо избирать в рамках домашнего ареста. В со­ответствии с чч. 1 и 7 ст. 107 УПК данная мера пресечения заключается в нахождении преследуемого лица в полной или частичной изоляции от общества в жилом помещении, с возложением ограничений и (или) запре­тов (на выход за пределы помещения, в котором он проживает; на общение с определенными лицами; отправку и получение почтово-телеграфных отправлений; использование средств связи и сети «Интернет») и осущест­влением за ними контроля. При ограничении выхода за пределы жилого помещения суду следует перечислить случаи, в которых подозреваемому или обвиняемому разрешено его покидать (например, для прогулки, для посещения учебного заведения), и указать время, в течение которого лицу разрешается находиться вне жилища, и (или) случаи, в которых лицу за­прещено покидать пределы жилого помещения (например, в ночное или иное время, при проведении массовых мероприятий или некоторых из них)^[548]. Причем более чем в половине случаев домашний арест избирается без установления полного запрета покидать жилище^[549].

Анализ приведенных нормативных положений и практики их при­менения позволил Ю. Г. Овчинникову сделать вывод, что в уголовном процессе России существуют две формы домашнего ареста: с полной изоляцией и с назначением стражи и с неполной изоляцией, без назна­чения стражи^{[550] [551]. Однако следует учитывать, что изоляция при домаш­нем аресте составляет сущность рассматриваемой меры пресечения. Если обвиняемому разрешено покидать дом, ходить на работу, по­сещать магазины и т. д., то утрачивается смысл данной меры 5θ. Таким}

образом, правильнее будет резюмировать, что в уголовном процессе России объективно сложились две самостоятельные меры пресечения: домашний арест (с полной изоляцией преследуемого лица от общества) и мера, состоящая в ограничении свободы передвижения и общения по­дозреваемого, обвиняемого. Вместе с тем различающиеся фактически рассматриваемые меры пресечения нормативно не разграничиваются. Они регламентируются одной статьей, предполагают одинаковые усло­вия и порядок применения. Кроме того, они имеют единые уголовно­правовые последствия (исчисление срока по правилам содержания под стражей (ч. 2¹ ст. 107 УПК) и его зачет в сроки наказания (в том числе лишения свободы) из расчета один день за один день (ч. 3 ст. 72 УК)). Такой подход нельзя признать справедливым.В качестве решения про­блемы Д. А. Воронов предлагает введение новой меры принуждения «запрет или ограничение определенных действий», не связанной с за­претом покидать жилище. Ее исполнение могло бы обеспечиваться аналогично современному домашнему аресту, в том числе с использо­ванием средств электронного контроля^[552]. Домашний арест, по мнению автора, должен заключаться в нахождении подозреваемого или обвиня­емого в изоляции от общества в жилом помещении, в котором он про­живает, без права выхода за его пределы^[553]. В 2015 г. в Государственную Думу Федерального Собрания РФ внесен проект закона о дополнении главы 13 УПК РФ мерой пресечения «запрет определенных действий», предусматривающей ограничение прав и свобод подозреваемого, об­виняемого (выходить за пределы жилого помещения, в котором он проживает, в определенное время; находиться в определенных местах, а также ближе установленного расстояния до определенных объектов и (или) лиц; общаться с определенными лицами; отправлять и полу­чать почтово-телеграфные отправления; использовать средства связи и информационно-телекоммуникационную сеть «Интернет»; совершать иные действия, не связанные с изоляцией в жилище, которые могут по­влечь последствия, указанные в ч. 1 ст. 97 УПК РФ)^[554].

В проекте предложено использовать «запрет определенных дей­ствий» самостоятельно либо в качестве меры дополнительного воздей­ствия на подозреваемых и обвиняемых при домашнем аресте (с пол­ной изоляцией от общества) или при избрании залога, т. е. допустить одновременное избрание нескольких мер пресечения для достижения целей уголовного судопроизводства. В юридической литературе пози­тивно оцениваются предложения о том, чтобы органы, ведущие про­изводство, обладали полномочиями на комбинирование нескольких мер пресечения или их элементов. Отмечается, что применения одной меры часто бывает недостаточно, а комплексное применение мер пресе­чения в ряде случаев может выступить альтернативой заключению под стражу и в большей степени способствовать достижению назначения уголовного процесса и эффективному применению средств уголовно­процессуальной репрессии^[555].

Вместе с тем отечественный законодатель не спешит отказывать­ся от доктринального запрета на применение одновременно двух мер пресечения (ч. 1 ст. 97 УПК РФ). С учетом замечаний, содержащихся в текстах заключений на законопроект № 900722-6, к первому чтению (декабрь 2016 г.) документ претерпел изменения. В частности, его но­вая редакция не предполагает применение «запрета определенных действий» в качестве дополнительной меры воздействия. Хотя при из­брании залога или домашнего ареста суд наделяется правом установ­ления на подозреваемого или обвиняемого дополнительно одного или нескольких обязательств из перечня «запрещенных действий». Таким образом, судя по внесенным в текст законопроекта изменениям, си­стема мер пресечения продолжает развиваться в рамках «российского» подхода. При таком варианте регламентации принудительных мер про­исходит дальнейшее смешение разнопорядковых категорий. В одном случае «запрет определенных действий» предлагается именовать мерой пресечения, в другом эти же запреты считать дополнительными обяза­тельствами подозреваемого или обвиняемого.

Полагаем, что в отечественной модели мер пресечения (гл. 13 УПК) требуется размежевать: ограничения, которые должны обеспечить над­лежащее поведение преследуемого лица и реализацию угрожающего ему наказания (не покидать место жительства, являться по вызовам, не общаться с определенными лицами и т. п.), и способы обеспечения дан­

ных ограничений (личное обязательство — «подписка», поручительство заслуживающих доверия лиц (должностных лиц), денежное обеспече­ние — «залог», помещение в места временной изоляции и (или) кон­троль со стороны специализированных органов).

При современной регламентации мер пресечения предполагается оказание комплексного воздействия на преследуемых лиц, возложение на них совокупности запретов (обязательств). Так, в соответствии со ст. 102 УПК от подозреваемого, обвиняемого может быть отобрано письменное обязательство: не покидать постоянное или временное место жительство (п. 1); в назначенный срок являться по вызовам дознавателя, следователя и в суд (п. 2); иным путем не препятствовать производству по делу (п. 3). Согласно ч. 1 ст. 105 УПК при присмотре за несовершеннолетним подо­зреваемым, обвиняемым родители, опекуны, попечители и другие лица, заслуживающие доверия, а также должностные лица специализирован­ных детских учреждений, дают обязательство обеспечить надлежащее поведение, предусмотренное ст. 102 УПК, т. е. выполнение несовершен­нолетним тех же запретов (ограничений), что и при подписке о невыезде. В соответствии с ч. 1 ст. 103 УПК при личном поручительстве заслужи­вающие доверия лица ручаются за выполнение подозреваемым, обвиняе­мым обязательств, указанных в пп. 2 и 3 ст. 102 УПК. Исполнение этих ограничений должно быть обеспечено при наблюдении командования воинской части (ч. 1 ст. 104 УПК). В соответствии с ч. 1 ст. 106 УПК залог избирается в целях обеспечения явки подозреваемого либо обвиняемого к органам, ведущим производство, а также предупреждения совершения им новых преступлений^[556]. При таком подходе права Н. В. Ткачева в том, что «Список мер пресечения, закрепленный законом, не имеет система­тизации... То, что меры пресечения названы в законе в определенной по­следовательности, еще не свидетельствует о большей строгости одних мер пресечения по отношению к другим»^[557].

В настоящий момент закон допускает возложение на подозревае­мого, обвиняемого совокупности ограничений, определенных приме­нительно к конкретному способу их обеспечения. Выбор воздействия требует оценки как эффективности комплекса ограничений, которые яв­ляются содержанием меры пресечения, так и результативности способа их обеспечения. Например, обязанность не покидать место жительства без разрешения следователя предусмотрена при «подписке о невыезде» и в рамках «присмотра за несовершеннолетним обвиняемым», но она не может подкрепляться поручительством заслуживающего доверия лица или денежным обеспечением^[558]. Наряду с этим при избрании мер пре­сечения, не связанных с помещением преследуемого лица в места вре­менной изоляции, невозможно ограничить общение подозреваемого, обвиняемого с определенными лицами и т. п.

Более эффективным может стать вариант, при котором лицо, веду­щее производство, будет отдельно выбирать как сами ограничения (за­преты, обязательства), составляющие содержание принудительного воздействия, так и способы их обеспечения.

В законодательстве зарубежных стран мерами пресечения называ­ются как сами обязательства и ограничения, так и способы обеспечения надлежащего поведения. В качестве примера обратим внимание на за­конодательство Швейцарской Конфедерации. В соответствии с чч. 1-3 ст. 237 УПК Швейцарии суд вправе заключить под стражу или избрать

одну или несколько более мягких мер процессуального принуждения: внесение обеспечения; изъятие документов или официальных бумаг; возложение обязательства находиться только одному или с кем-либо в определенном месте или в определенном доме; возложение обязатель­ства регулярно отмечаться в соответствующих органах; возложение обя­зательства выполнять определенную работу; возложение обязательства подвергнуться медицинскому лечению или контролю; запрет вступать в контакты с определенными лицами. Кроме того, суд вправе предпи­сывать для контроля за исполнением альтернативных мер принуждения применение технических устройств и использовать их устойчивую связь с наблюдаемым лицом.

Уделим внимание и регламентации вопросов принудительного про­цессуального воздействия в УПК государств постсоветского простран­ства. Как правило, реформированное процессуальное законодательство ближнего зарубежья также допускает возложение на преследуемых лиц нескольких обязательств (запретов, ограничений) по выбору правопри­менителя.

Наиболее приближенной к российской является модель процес­суального принуждения в УПК Республики Казахстан. Система мер пресечения здесь соответствует отечественной (ч. 1 ст. 137 УПК РК), а к подозреваемому, обвиняемому не могут применяться одновременно две или более меры пресечения (ч. 1 ст. 140 УПК РК). Вместе с тем для обеспечения надлежащего поведения преследуемых лиц, не содержа­щихся под стражей, допускается возложение дополнительно одной или нескольких обязанностей: являться к лицу, осуществляющему досудеб­ное расследование, прокурору либо в суд в установленное ими время; не покидать постоянное или временное место жительства без разрешения органа, ведущего уголовный процесс; уведомлять лицо, ведущее уголов­ный процесс, прокурора об изменении места жительства, места работы; не общаться с определенными лицами и посещать определенные места; пройти курс лечения от наркотической или алкогольной зависимости; носить электронные средства слежения (ч. 3 ст. 140 УПК РК). Кроме того, в соответствии с ч. 1 ст. 155 УПК РК вместо мер пресечения или наряду с ними компетентный орган вправе применить иные меры процессуаль­ного принуждения, в том числе временное отстранение от должности, наложение ареста на имущество, запрет на приближение.

Несколько иной подход закреплен в УПК Украины, где предусмо­трено лишь пять мер пресечения (личное обязательство, личное по­ручительство, залог, домашний арест, содержание под стражей). При

этом, избирая меру пресечения, не связанную с содержанием под стра­жей, суд обязывает подозреваемого, обвиняемого прибывать по каж­дому требованию в компетентный орган (т. е. устанавливается общее обязательство), а также исполнять одну или несколько «дополнитель­ных» обязанностей, а именно: прибывать к определенному служебному лицу с установленной периодичностью; не отлучаться из населенного пункта, в котором он зарегистрирован, проживает или находится, без разрешения следователя, прокурора или суда; сообщать об изменении своего местожительства и/или места работы; воздерживаться от обще­ния с лицом или общаться с ним с соблюдением условий, определенных следственным судьей, судом; не посещать места, указанные следствен­ным судьей или судом; пройти курс лечения от наркотической или ал­когольной зависимости; приложить усилия к поиску работы или учебы; сдать на хранение в органы власти свой паспорт (паспорта) для выезда за границу, другие документы, которые дают право на въезд и выезд из страны; носить электронное средство контроля (ч. 1 ст. 176, ч. 5 ст. 194 УПК Украины).

В соответствии с чч. 1-4 ст. 243 УПК Латвии мерами пресечения яв­ляются: пребывание по определенному месту жительства; личное пору­чительство; денежный залог; передача под надзор полиции; домашний арест; заключение под стражу. К несовершеннолетнему в качестве меры пресечения могут быть применены также: передача под надзор родите­лей или опекунов; помещение в образовательное учреждение социаль­ной коррекции; к военнослужащему может быть применена и передача под надзор командира (начальника) подразделения. В дополнение к дан­ным мерам могут также применяться: сообщение адреса получения от­правлений; запрет приближаться к определенному лицу или месту; за­прет на определенные занятия; запрет на выезд из государства.

Таким образом, в уголовно-процессуальных законах многих стран постсоветского пространства, как и стран континентальной Европы, не­смотря на использование различных подходов к наименованию, количе­ству и содержанию запретов и обязательств, которые могут применяться для обеспечения должного поведения преследуемых лиц и реализации угрожающего наказания, допускается возможность применения не­скольких (общих и дополнительных) ограничений для оптимального до­стижения целей (мотивов) оказания принудительного воздействия.

Отдельные запреты и обязательства, которые регламентированы процессуальным законодательством упомянутых стран, в отечествен­ном УПК не предусмотрены. Однако схожие средства имеют закрепле-

ниє в нормах УК, регламентирующих вопросы наказания и иных мер уголовно-правового характера.

Так, согласно п. «б» ст. 44, ч. 2 ст. 45, ч. 1 ст. 47 УК одним из видов наказаний является лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью. Оно применяется в каче­стве основного или дополнительного наказания, если с учетом характера и степени общественной опасности совершенного преступления и лич­ности виновного суд признает невозможным сохранение за ним права занимать определенные должности или осуществлять определенную деятельность. Следует учитывать, что лишение права заниматься опре­деленной деятельностью может выражаться в запрете осуществлять как профессиональную, так и иную деятельность (педагогическую, врачеб­ную, управление транспортом и др.)^[559]. Необходимость подобных огра­ничений (для целей предупреждения совершения новых преступлений, защиты общественных отношений от противоправных деяний) может стать очевидной не только при постановлении обвинительного приго­вора, но и при производстве по делу. Однако изъятие документов, удо­стоверяющих право заниматься определенной деятельностью, в период до вступления приговора в законную силу российским процессуальным законодательством не предусмотрено. В отдельных случаях, когда это обусловлено обстоятельствами совершенного преступления, было бы целесообразно по судебному решению устанавливать соответствующее ограничение уже в ходе производства по делу^[560].

В соответствии с ч. 5 ст. 73 УК суд, назначая условное наказание, мо­жет возложить на осужденного исполнение определенных обязанностей: не менять постоянного места жительства, работы, учебы без уведомле­ния специализированного государственного органа, осуществляющего контроль за поведением условно осужденного; не посещать определен­ные места; пройти курс лечения от алкоголизма, наркомании, токсикома­нии или венерического заболевания, трудиться (трудоустроиться) либо продолжить обучение в общеобразовательном учреждении и др. Полага­ем, что в УПК целесообразно допустить при необходимости возложение

подобных обязательств на подозреваемого, обвиняемого и в ходе про­цессуальной деятельности. Соблюдение преследуемым лицом указан­ных ограничений (исполнение обязательств) при производстве по делу должно учитываться судом при формулировании вывода о возможности исправления осужденного без реального отбывания наказания и поста­новления считать назначенное наказание условным.

Отмечая обеспечительный характер мер процессуального при­нуждения по отношению к иным мерам уголовно-правового характе­ра, следует обратить внимание, что в соответствии с чч. 1 и 2 ст. 435 УПК при установлении в ходе производства по уголовному делу факта психического заболевания у лица, к которому могут быть применены принудительные меры медицинского характера, оно может быть по­мещено в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях, в порядке, установленном ст. 203 УПК, либо переведено в данную организацию, если в качестве меры пресечения к такому лицу применено содержание под стражей. Фак­тически медицинская организация, оказывающая психиатрическую помощь, является местом временного содержания лица, к которому, предположительно, будут применены принудительные меры медицин­ского характера.

В настоящее время в российском парламенте находится проект Федерального закона № 679268-6, в соответствии с которым к несовер­шеннолетним правонарушителям предлагается применять новую меру пресечения — помещение в центры временного содержания органов внутренних дел несовершеннолетних подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений небольшой, средней тяжести или тяжких преступлений, за исключением тяжких преступлений, указанных в ч. 5 ст. 92 УК, а также преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы личности^[561]. В случае реализации данного законо­проекта будут созданы условия для более четкой дифференциации под­ходов к выбору меры пресечения. Это усилит гарантии прав несовер­шеннолетних в уголовном судопроизводстве, что всецело соответствует требованиям Минимальных стандартных правил Организации Объе­диненных Наций, касающихся отправления правосудия в отношении

несовершеннолетних^[562]. Как известно, Пекинские правила определяют, что использование карательных санкций к данной категории лиц долж­но быть ограничено с учетом тяжести правонарушения и особенностей личности несовершеннолетнего, поэтому призывают государства к по­иску новаторских средств соблюдения баланса правосудия и интересов несовершеннолетнего, с тем чтобы избежать содержания последнего под стражей до суда в интересах его благополучия^[563]. Предложения, со­держащиеся в законопроекте № 679268-6, по сути, предполагают рожде­ние еще одной меры процессуального принуждения — особого средства уголовно-правового воздействия, которая (по аналогии с помещением в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях) позволит обеспечить дальнейшую реализа­цию иных мер уголовно-правового характера — принудительных мер воспитательного воздействия.

Принимая во внимание обеспечительный характер мер процессу­ального принуждения по отношению к предполагаемому наказанию и иным мерам уголовно-правового характера, учитывая исторический и современный отечественный и зарубежный опыт, считаем необходи­мым предложить в УПК более оптимальную, чем ныне действующая, модель принудительного процессуального воздействия на лиц, подозре­ваемых, обвиняемых в совершении преступления. Она может включать: основные ограничения; дополнительные ограничения и обязательства; способы обеспечения исполнения ограничений и соблюдения обяза­тельств.

В качестве основных ограничений предлагаем закрепить:

а) ограничение выезда из государства без разрешения органа, веду­щего производство;

б) ограничение свободы передвижения из населенного пункта по месту регистрации, жительства или нахождения (для военнослужа­щих — по месту несения службы) без разрешения органа, ведущего про­изводство;

в) ограничение физической свободы с условием нахождения в жи­лом помещении по месту проживания, т. е. домашний арест;

г) лишение свободы (в т. ч. кратковременное лишение свободы при задержании) с содержанием под стражей в местах предварительного за­ключения либо в медицинской организации, оказывающей психиатри­

ческую помощь или в центре временного содержания органов внутрен­них дел несовершеннолетних подозреваемых или обвиняемых.

Дополнительными ограничениями (допустимо применять одно или несколько наряду с основными ограничениями или самостоятельно) могут стать: наложение ареста на имущество; временное отстранение от должности; временное изъятие документов, удостоверяющих право на определенную деятельность; временное изъятие паспорта и других до­кументов, которые дают право на въезд и выезд из страны.

В число дополнительных обязательств предлагаем включить сле­дующие: не совершать новых преступлений; не препятствовать про­изводству по делу; воздержаться от общения с определенными лица­ми или общаться с ними только с соблюдением условий; являться по каждому требованию в орган предварительного расследования и суд; являться в контролирующий орган с установленной периодичностью; сообщать об изменении своего местожительства и/или места работы; являться в медицинскую организацию, оказывающую медицинскую или психиатрическую помощь для производства судебной экспертизы; не приближаться к определенным лицам; не посещать определенные ме­ста; пройти курс лечения от алкоголизма, наркомании, токсикомании или венерического заболевания; приложить усилия к поиску работы или учебы; носить электронное средство контроля.

Способами обеспечения исполнения ограничений и соблюдения обязательств предлагаем закрепить:

1) личное обязательство;

2) поручительство заслуживающих доверия лиц (в том числе по от­ношению к несовершеннолетним);

3) денежное обеспечение (залог);

4) контроль со стороны органов исполнительной власти, осущест­вляющих правоприменительные функции, функции по контролю и над­зору в сфере исполнения уголовных наказаний (в том числе в отноше­нии осужденных).

Первые три способа обеспечения могли бы использоваться при применении основных ограничений, обозначенных литерами «а» и «б», а также в случаях возложения дополнительных обязательств. Четвер­тый способ — при любых ограничениях и обязательствах.

Предложенная модель является примерной. Полагаем, что ее ис­пользование как вектора для корректировки законодательства позволит оптимизировать процесс выбора средств уголовно-правового воздей­ствия на преследуемых лиц в целях обеспечения их должного поведения

и реализации угрожающего наказания. Вместе с тем конкретные фор­мулировки ограничений и обязательств могут подлежать дальнейшей проработке в рамках специальных исследований.

Обозначенный подход может стать основой для разрешения иных проблем, связанных с применением мер уголовно-правового воздей­ствия в ходе уголовного процесса. Например, следует максимально урегулировать сроки применения мер процессуального принуждения — особых средств уголовно-правового воздействия^[564] (основных и допол­нительных ограничений, а также отдельных дополнительных обяза­тельств (например, являться в контролирующий орган с установленной периодичностью, носить электронное средство контроля)). Кроме того, необходимо оптимизировать формулу зачета сроков применения кон­кретных обязательств и ограничений как между собой, так и в сроки наказания, при его назначении по приговору суда^[565]. И хотя решение этой проблемы не может состояться без проведения специальных исследова­ний с использованием метода экспертных оценок, полагаем, что можно предложить некоторые подходы в этой части.

С учетом того, что ограничение свободы передвижения из опреде­ленного населенного пункта и, тем более, запрет выезда из государства без разрешения органа, ведущего производство, являются существен­но меньшими ограничениями по отношению к лишению свободы и со­держанию в местах предварительного заключения, полагаем, что сроки применения указанных запретов могут засчитываться как небольшая часть срока содержания под стражей.

Несколько в ином положении находится лицо, подвергнутое до­машнему аресту. Конституционный Суд РФ отметил, что, как и в случае заключения под стражу, подозреваемый, обвиняемый принудительно пребывает в ограниченном пространстве с изоляцией от общества, пре­кращением выполнения служебных или иных трудовых обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с неопределен­ным кругом лиц, т. е. с непосредственным ограничением самого права на физическую свободу и личную неприкосновенность, а не только условий

его осуществления. Поэтому применение таких мер пресечения должно осуществляться с соблюдением предусмотренных Конституцией РФ га­рантий обеспечения данного права, схожих между собой по сущност­ным характеристикам, в том числе определяющих сроки пребывания лица в условиях изоляции в соответствии с принципами юридического равенства и формальной определенности правовых норм, справедливо­сти и соразмерности устанавливаемых судом ограничений^[566].

В теории и практике уголовного процесса нет единства по вопросу о том, какова соразмерность ограничений самых строгих мер пресече­ния. Так, обвиняемый в организации беспорядков на Болотной площади в г. Москве С. Удальцов, обжалуя избрание в отношении него домашнего ареста, указывал, что данная мера пресечения является даже более су­ровой, чем содержание под стражей в СИЗО, так как обвиняемый пол­ностью лишен права выходить на прогулки и обречен на финансовые трудности^[567].

В жалобе на домашний арест, избранный по уголовному делу о хи­щениях в «Оборонсервисе», сторона защиты отмечала, что обвиняемая Е. Васильева в рамках данной меры воздействия подвергается «жесто­ким пыткам»: она лишена права на свободу вероисповедания (не может ходить на исповедь), посещать магазины и врача, лишена денег и воз­можности посещения ее квартиры соответствующими работниками, которые готовят пищу и убирают квартиру^[568].

В российском обществе заявления о «суровости» и даже «жесто­кости» домашнего ареста воспринимаются в основном с долей иронии. В ходе проведенного интервью ученые-процессуалисты, судьи и сотруд­ники органов предварительного расследования, а также адвокаты и пра­возащитники в абсолютном большинстве отметили несоразмерность ограничений при домашнем аресте и при предварительном заключении, поскольку бытовые условия, в которых находится «арестованный на дому», являются значительно лучшими, чем у «заключенного под стра­жу»; преследуемый сохраняет также возможность находиться рядом

с близкими ему лицами и т. п. Респонденты в основном указали на не­справедливость существующего правила об исчислении срока домаш­него ареста по правилам содержания под стражей и его зачете в сроки лишения свободы из расчета один день за один день (ч. 2¹ ст. 107 УПК, ч. 3 ст. 72 УК)^[569]. Конституционный Суд РФ также обращает внимание на то, что домашний арест является более гуманной мерой пресечения по сравнению с заключением под стражу^[570]. Учитывая это, считаем, что существующий законодательный подход о зачете сроков ограничения свободы в жилом помещении по месту проживания (с полной изоляци­ей) в сроки наказания подлежит корректировке^[571].

Полагаем, что при назначении наказания к осужденному могут учи­тываться и сроки применения дополнительных ограничений к пресле­дуемым лицам^[572].

Соблюдение преследуемыми лицами ограничений и выполнение обязательств, возложенных на них в ходе уголовного производства, должно рассматриваться и в качестве необходимого условия для после­дующего смягчения наказания или освобождения лиц от наказания^[573].

Для этого целесообразно внести изменения в п. «и» ч. 1 ст. 61 и ст. 80¹ УК.

Таким образом, современная система мер процессуального при­нуждения — особых средств уголовно-правового воздействия — не отвечает критериям эффективности и рациональности. Принимая во внимание обеспечительный характер мер процессуального принуж­дения по отношению к предполагаемому наказанию и иным мерам уголовно-правового характера, учитывая исторический и современный отечественный и зарубежный опыт, считаем необходимым предложить в УПК модель принудительного процессуального воздействия на лиц, подозреваемых, обвиняемых в совершении преступления, которая включает: меры пресечения (основные ограничения, а также дополни­тельные ограничения и обязательства), способы обеспечения исполне­ния ограничений и соблюдения обязательств.

В законе необходимо регламентировать процессуальные сроки применения мер пресечения (основных и дополнительных ограничений, отдельных дополнительных обязательств), а также определить справед­ливую формулу их зачетов исчисления как между собой, так и в сроки наказания при его назначении по приговору суда, а также закрепить со­блюдение ограничений и выполнение обязательств при производстве по делу в качестве условий для последующего смягчения наказания или освобождения от наказания.