§ 2. Уголовно-правовое воздействие как объект уголовно-правовых отношений и его индивидуализация в уголовном процессе
Претворение в жизнь юридических норм, воплощение требований закона в поведении людей осуществляется при помощи правоотношений[95]. Состоявшаяся или последующая реализация норм УК удостоверяется в рамках уголовно-процессуальной деятельности.
Следовательно, индивидуальными актами процессуального производства одновременно официально признаются и соответствующие соблюдению, использованию или исполнению уголовно-правовые отношения. Таким образом, уголовный процесс и уголовно-процессуальные отношения всегда складываются в связи суголовно-правовыми отношениями и по поводу этих отношений, а одной из задач имеют установление характера данных отношений.В литературе высказана позиция о случаях возможного существования уголовно-процессуальных отношений без наличия уголовноправовых. Так, П. С. Элькинд указывала, что возникновение и развитие уголовно-процессуальных отношений вне отношений уголовно-правовых является не только беспредметным, но и незаконным и необоснованным, однако такие отношения все же возникают, и это свидетельствует о неправильном возбуждении, расследовании, рассмотрении и разреше
нии уголовных дел[96]. П. С. Дагель, В. Н. Шпилев и М. С. Строгович отмечали, что уголовно-процессуальные отношения — это средство, способ установления уголовно-правовых отношений, поэтому в результате уголовно-процессуального отношения может быть констатировано отсутствие уголовного отношения[97]. При этом окончание производства по делу его прекращением или вынесением оправдательного приговора не является исключением из общего правила, срывом процесса и неудачей, а представляет результат правильного, объективного и непредвзятого исследования обстоятельств дела[98]. В. Г. Даев и Д. Ю. Гончаров отмечают, что в ряде случаев уголовный процесс возникает при явном отсутствии уголовно-правовых отношений, например, при возбуждении производства о применении принудительных мер медицинского характера[99].
Приведенные суждения ученых заслуживают уважения, однако согласиться с ними не можем. Полагаем, что указания на возможность установления в ходе процессуальной деятельности отсутствия уголовноправовых отношений обусловлены тем, что их авторы являются сторонниками узких подходов к содержанию уголовно-правовых отношений и их видов. Вместе с тем вопрос о содержании правоотношения разрешается неоднозначно, причем как в отраслевых науках, так и в общей теории.
В соответствии с одной из позиций (Р. О. Халфина, Л. С. Явич и др.) правоотношением является фактическое, реальное, жизненное отношение, урегулированное нормой права[100]. Согласно другому убеждению (С. С. Алексеев, Ю. К. Толстой и др.), правоотношение — это связь субъектов правами и обязанностями, т. е. оно выступает в качестве юридической формы лежащего в его основе общественного отношения[101].
Данные концепции по-разному отражают взаимосвязи нормы права и правоотношения. В первом случае правовое отношение представляется как результат регулирующего воздействия нормы на общественное отношение, во втором оно является средством регулирования общественных отношений[102].
Существует и третья позиция, которая объединяет оба названных подхода. Так, Ю. Г. Ткаченко предлагает различать правоотношения — индивидуальные модели возможного и должного поведения субъектов права, выступающие как образцы-мерки для этого поведения (но не само фактическое поведение), и правоотношения — фактические отношения, урегулированные нормами права [103]. Схожей позиции придерживается В. Г. Даев. Он отмечает, что превращение правоотношения- модели в фактическое правоотношение происходит при посредстве правоприменительного процесса, в ходе которого устанавливаются (определяются) наличие соответствующих отношений и их характер[104]. Развивая данную точку зрения и преломляя ее на область уголовного права, А. А. Васильченко классифицирует уголовно-правовые отношения на два вида: правоотношения — средства регулирования (играющие роль одного из средств механизма уголовно-правового регулирования) и правоотношения — результат такого регулирования (т.
е. реализованные в деятельности субъектов правовые модели)[105]. Позиция Ю. Г. Ткаченко, В. Г. Даева и А. А. Васильченко поддерживается и другими авторами[106]. Она позволяет в определенной степени «сгладить острые углы» в споре о видах уголовно-правовых отношений и начале их возникновения и в целом разрешить более крупную проблему о взаимосвязи уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений.Так, распространенной является точка зрения, что в содержание предмета уголовно-правового регулирования входят охранительные отношения, возникающие вследствие совершения преступления. Они состоят в праве государства на порицание и наказание правонару
шителя и в его обязанности понести ответственность перед государством[107]. Вместе с тем ряд авторов считают, что эти отношения возникают между государством и допустившим противоправное деяние субъектом в момент совершения этого деяния и существуют объективно, независимо от того, раскрыто ли преступление, установлен ли правонарушитель и знает ли сам адресат уголовно-правовой нормы о состоявшемся нарушении запрета [108]. Другие исследователи полагают, что такие отношения возникают лишь в момент возбуждения уголовного дела[109] либо при привлечении лица в качестве обвиняемого [110], с момента вынесения обвинительного приговора суда[111] или момента его вступления в силу[112]. Причина несовпадения позиций, в числе
прочего, объясняется различным подходом к содержанию уголовноправового отношения. Если рассматривать охранительное правоотношение как некую индивидуальную модель (средство регулирования), то для его возникновения достаточно наличия юридического факта в виде самого уголовно-правового деяния. Если же признавать правоотношением только фактическое отношение, то оно является результатом установления уголовно-правовой связи между гражданином (физическим лицом) и государством (в лице его уполномоченных органов).
Еще одним камнем преткновения при определении видов уголовноправовых отношений является различное понимание функций уголовного права.
Так, ряд исследователей отрицают регулирующую функцию уголовного права, разграничивают категории «предмет правового регулирования» и «предмет уголовно-правовой охраны» и включают в предмет регулирования только одну группу общественных отношений — охранительных, складывающихся в связи с совершением преступления между содеявшим его лицом и государством в лице компетентных правоохранительных органов [113]. В. Г. Смирнов отмечает, что совпадение объектов охранительного и регулятивного воздействия имеет место только тогда, когда уголовный закон охраняет собственно уголовно-правовые отношения (в частности, при побеге осужденного из места заключения) [114].
Другие авторы менее категоричны. Так, Б. В. Яцеленко указывает на особую регулирующую сущность уголовного законодательства, которую можно охарактеризовать как опосредованную [115]. Ю. С. Жариков допускает и прямое уголовно-правовое регулирование, которое имеет место в случаях, если в норме Особенной части УК присутствует описательная диспозиция, содержащая совокупность признаков, отделяю
щих общепринятый, допустимый в социуме стереотип поведения, но не упорядоченный нормами какой-либо регулятивной отрасли права, от преступного[116]. По его мнению, устанавливая сферу преступного, уголовный закон тем самым определяет и границы дозволенного. В таких случаях вообще нельзя нормировать общественные отношения с помощью регулятивного права. Возможна лишь их охрана уголовноправовыми средствами[117].
Ряд ученых отмечают, что в чистом виде регулятивного и охранительного права не существует. Одни и те же нормы одновременно выполняют и регулятивные, и охранительные функции, поскольку любой вид запрета, характерного для «охранительных» норм, одновременно выступает в качестве способа регулирования «нормального», «не отклоняющегося» поведения[118].
По этой причине многие исследователи к предмету уголовно-правового регулирования помимо охранительных относят также общепредупредительные (позитивные, общерегулятивные) отношения, связанные с удержанием граждан от совершения преступления посредством угрозы наказания, и регулятивные отношения, складывающиеся в связи с правомерным поведением граждан по причинению вреда при наличии обстоятельств, исключающих преступность деяния[119]. Отдельные авторы выделяют уголовно-правовые отношения в широком смысле, которые возникают со вступлением уголовного закона в силу, когда начинают действовать его превентивные функции, оказывающие воздействие на неустойчивых лиц, удерживающие их от совершения преступлений под угрозой применения наказания, и узком смысле, т. е. «традиционные» отношения между государством и преступником[120]. Другие специалисты в предмет уголовно-правового регулирования помимо общественных отношений, возникающих вследствие совершения преступления, включают наиболее важные и ценныедля личности, общества и государства стороны общественных отношений, перечисленных в ч. 1 ст. 2 УК, в рамках которых осуществляется поведение лица, регламентированное уголовным законом [121].
Полагаем, что подход авторов, которые не ограничивают предмет уголовно-правового регулирования только лишь охранительными[122] правоотношениями, является оправданным. Он соответствует и общему утверждению о том, что все нормы права реализуются только через правоотношения[123] [124]. Так, 3. А. Астемиров отмечает: «Правоотношения в уголовном праве нельзя рассматривать только в связи с совершением преступления конкретными лицами и реализацией санкций соответствующих норм уголовного закона... эти нормы, еще не будучи применены к конкретным правонарушителям, безотносительно к совершению преступления призваны регулировать поведение людей посредством запрещения исчерпывающе определенных общественно опасных поступков и предписания их дозволения (в случаях необходимой обороны и крайней необходимости) совершения действий, отвечающих интересам общественной и личной безопасности» lls. Считаем, что реализация уголовно-правовых норм (в том числе и в форме соблюдения или использования) всегда происходит в рамках правоотношений. Причем если выделять правоотношения-средства регулирования, то модель правопослушного поведения появляется уже при введении в действие соответствующей нормы УК. Как результат регулирования общие отношения могут существовать в виде правомерного поведения в связи с воздействием на интеллектуально-волевую сферу адресата уголовно-правовой нормы. Государство через фиксирование в нормах уголовного права своей воли направляет поведение людей по каналам прямой связи. При позитивном обязывании уголовный закон побуждает граждан под угрозой применения наказания действовать правомерно, выполнять возложенные на них обязанности. Государство одобряет законопослушное поведение[125]. С другой стороны, подпадающие под действие уголовного закона лица вправе требовать от государства должной системы правового регулирования, а государство обязано создать систему, которая обеспечит охрану перечисленных в ч. 1 ст. 2 УК благ от преступных посягательств, позволит предупредить совершение преступлений. Позитивные уголовно-правовые отношения длятся до тех пор, пока государство законодательно не устранит преступность и наказуемость деяния [126]. Если же гражданин нарушит свою обязанность воздержаться от совершения преступления, то дополнительно[127] возникают охранительные уголовно-правовые отношения. Установление полной номенклатуры возможных видов уголовноправовых отношений, а также поиск соответствующих им наименований, наиболее адекватно отражающих их функциональное назначение, не входит в задачи нашего исследования. Обращение к данному вопросу вызвано необходимостью констатировать, что уголовно-процессуальная деятельность и уголовно-процессуальные отношения всегда обусловлены наличием уголовно-правовых отношений. Если в рамках судопроизводства будет установлено, что преступление не совершалось, это не должно свидетельствовать о незаконности возбуждения и расследования уголовного дела в случаях, когда изначально обоснованно предполагались охранительные правоотношения. Подобное не означает и существования уголовно-процессуальных отношений без уголовноправовых. Есть возможность говорить лишь об имеющей место ошибке в определении вида последних[128]. Следовательно, процессуальные акты основного характера, которые выражают завершающие правоохранительные действия, всегда будут иметь уголовно-правовые последствия в виде констатации соответствующих правоотношений. Общерегулятивные и регулятивные уголовно-правовые отношения не требуют вмешательства правоохранительных органов. После воздействия норм права на сознание и волю адресатов происходит саморегулирование гражданами (субъектами этих отношений) собственного правомерного поведения. При необходимости в рамках уголовного процесса государственные органы лишь удостоверяют правомерность поведения и наличие соответствующего правоотношения. Иначе обстоит дело с охранительными отношениями. Они могут преобразовываться из правоотношения — индивидуальной модели в фактическое правоотношение посредством правоприменительного процесса. Деятельность органов предварительного расследования и суда начинается потому, что возникает потребность в правильном применении уголовных норм для возможной их реализации в форме исполнения. В ходе уголовнопроцессуальной деятельности требуется не только удостоверение лежащего в их основе юридического факта (уголовно-правового деяния), но и конкретизация элементов данных отношений. По вопросу о перечне и содержании элементов правоотношения- результата регулирования среди ученых также нет единства во мнениях. Однако в юридической литературе преобладает подход, что всякое общественное отношение предполагает: субъекты, между которыми оно возникает и развивается; объект, по поводу которого оно складывается; содержание — взаимодействие субъектов, проявляющееся через их права и обязанности. Наиболее дискуссионным в теоретическом плане является вопрос об объекте правоотношения. Здесь также трудно найти положение, которое единообразно признавалось бы, не вызывало споров[129]. Анализ имеющихся в литературе по общей теории права позиций, объясняющих понятие объекта правоотношения, позволяет сузить различия до двух наиболее распространенных групп: монистической теории (единого объекта — действия, поведения обязанного лица)[130] и плюралистической теории (множественности объектов), в которой объектами признаются различные социальные блага (вещи; предметы духовного творчества; личные неимущественные блага; поведение участников правоотношений; результаты их поведения, т. е. последствия, к которым приводит то или иное действие или бездействие) [131]. Последняя теория представляется более практичной, позволяет реально отразить разнообразие существующих правоотношений и соответствующие им объекты. На основе разработок общей теории права вопрос об объекте уголовно-правового отношения исследовался представителями науки криминального цикла[132]. Из имеющегося разнообразия точек зрения наиболее верной представляется та, в соответствии с которой объектом являются правовые последствия события (деяния), которое послужило юридическим фактом возникновения правоотношения. При таком подходе объектом традиционного, охранительного уголовного правоотношения являются наказание [133], уголовная ответственность [134], меры государственного воздействия, которые могут быть реализованы в отношении лица, совершившего преступление. Следует учитывать, что объект — это явление, на которое направлены права и обязанности субъектов правоотношений, определяющие их возможное и должное поведение. Поэтому полагаем, что объектом отношения вряд ли можно признать точку приложения наказания или иных средств воздействия — т. е. правовой статус адресата уголовно-правовых норм[135]. Объектом являются средства государственного воздействия, применяемые в отношении лица, допустившего уголовно-правовое деяние, и претерпеваемые правонарушителем. Предваряя дальнейшие рассуждения, отметим, что в задачи настоящего исследования не входит разрешение проблемы соотношения понятий «уголовная ответственность», «уголовно-правовое воздействие», «наказание», «меры уголовно-правового характера», «уголовноправовые последствия» и т. п. Полагаем, что любой из этих феноменов позволяет в той или иной степени охарактеризовать объект уголовноправовых отношений. Однако должны признать, что в лучшей степени данную функцию может выполнять категория «уголовно-правовое воздействие». Для обоснования своей позиции обратимся к анализу содержания соответствующих категорий. Согласно ч. 1 ст. 43 УК наказанием является мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда, применяемая к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключающаяся в лишении или ограничении прав и свобод этого лица. «Наказание» претендовало на исключительную роль объекта правоотношений в то время, когда выступало единственно возможной реакцией государства на общественно опасное поведение, а также являлось практически единственным средством предупреждения совершения новых преступлений. Изначально и сущность уголовной ответственности сводилась авторами к применению наказания[136] либо к осуществлению правовых санкций (ответственность рассматривалась в качестве формы, а санкция правовой нормы — в качестве содержания этой формы) [137]. К. А. Сыч обращает внимание, что отождествление уголовной ответственности и наказания прослеживается и на уровне отечественного законодательного опыта (в частности, УК РСФСР 1960 г. содержал перечень обстоятельств, отягчающих и смяг чающих уголовную ответственность, а УК РФ — обстоятельства, отягчающие и смягчающие наказание). Вместе с тем УК РФ проводит раздел между основаниями освобождения от уголовной ответственности (гл. 11) и основаниями освобождения от уголовного наказания (гл. 12). Следовательно, уголовная ответственность и наказание хотя и родственные, но все же не тождественные категории [138]. В целом согласимся с А. В. Наумовым в том, что после принятия действующего УК «уголовная ответственность» стала использоваться в более объемном значении и включать все меры уголовно-правового воздействия, применяемые к лицу, совершившему преступление (как наказание, так и иные меры) [139]. Категория «уголовная ответственность» не имеет законодательного определения, а имеющиеся в уголовно-правовой доктрине позиции о сущности и содержании данного явления различаются, причем кардинально. При этом любой из подходов вполне имеет право на существование, так как основывается на различном понимании учеными содержания уголовно-правовых отношений, их видов и начала возникновения, о чем упоминалось ранее. Так, согласно одному из распространенных подходов уголовная ответственность — это обязанность лица отвечать за совершенное правонарушение, подвергнуться мерам негативного воздействия, понести личный или имущественный ущерб, указанный в санкции статьи уголовного закона [140]. Данное воззрение, на первый взгляд, представляется небезупречным: любую юридическую обязанность, корреспондирующую субъективному праву, следует относить к содержанию правоотношения, а не к ее объекту. В связи с этим уместными являются суждения авторов, указывающих, что «правовая обязанность не может отождествляться с правовой ответственностью»[141], «ответственность — это не обязанность претерпевания последствий, проистекающих из правонарушения, а самое их претерпевание в состоянии принуждения»[142]. Вместе с тем в момент совершения преступления возникает лишь охранительное уголовно-правовое отношение-модель, а фактическое применение и реализация мер принуждения к лицу, допустившему уголовно-правовое деяние, еще невозможно. Элементами такого правоотношения выступают только субъективные права и юридические обязанности[143]. Таким образом, и уголовная ответственность существует в это время только лишь на уровне прав и обязанностей. Однако в результате правоприменительной деятельности, когда правоотношение- средство регулирования преобразуется в правоотношение-результат регулирования, ситуация меняется. Подход ученых, связывающих ответственность с фактическим применением основанных на правовом и моральном осуждении правонарушителя мер государственного принуждения, с наступлением в результате совершения преступления неблагоприятных для виновного последствий — ограничений личного и имущественного порядка[144] соответствует уголовно-правовым отношениям — результатам регулирования. В таком контексте уголовная ответственность всегда конкретна и неотделима от реального исполнения мер принуждения, предусмотренных в нарушенной уголовно-правовой норме [145]. В уголовно-правовой науке предприняты попытки представить категорию уголовной ответственности и в позитивном плане — как разновидность социальной ответственности. Так, В. Г. Смирнов предложил понимать данный феномен как «осознание своего долга перед обществом и государством»[146]. Подход, при котором ответственность должна рассматриваться не только в негативном, но и в позитивном качестве, поддержан 3. А. Астемировым, В. А. Елеонским, Б. Т. Базылевым, М. С. Строговичем, В. Н. Кудрявцевым и другими исследователями[147]. Сторонники позитивной ответственности считают, что основанием ее возникновения является принятие нормативного акта, запрещающего определенные действия под угрозой наказания [148], что она является ответственностью без нарушения и наказания (бесконфликтная), сопровождает личность постоянно и определяет ее поведение, прежде всего, с внутренней, а не внешней стороны [149]. Такие суждения соответствуют подходу исследователей, допускающих существование общих правоотношений в качестве самостоятельного вида. Если признавать наличие таковых, то последовательно нужно выделять в качестве объекта этих правоотношений и соответствующий им вид ответственности. Вместе с тем как общерегулятивные отношения признаются не всеми авторами, так и существование позитивной ответственности в теории права и уголовно-правовой теории воспринимается неоднозначно [150]. Анализ основных точек зрения относительно категории «уголовная ответственность» позволяет согласиться с тем, что хотя ей и отводится в современной уголовно-правовой доктрине важная роль, но на сегодняшний день нет устоявшегося понятия и даже единой позиции относительно ее статуса, форм реализации и т. п. Современная уголовноправовая наука находится под тяжестью различных подходов, теорий и взглядов относительно составляющих рассматриваемого явления, и это самым негативным образом сказывается на всех уровнях, начиная от процесса обучения специалистов в области юриспруденции, заканчивая практическими работниками «всех мастей» [151]. По мнению отдельных авторов, категорию «уголовная ответственность» необходимо в принципе устранить, а сконцентрироваться на разработке термина «уголовно-правовое воздействие» [152]. Такой вывод является чрезмерно категоричным. Дальнейшее использование категории «уголовная ответственность», в том числе и для характеристики объекта уголовноправового отношения, вполне возможно, хотя это неизбежно будет приводить к коллизиям, связанным с различным пониманием данного феномена. Поэтому при определении правовых последствий деяния, содержащего все признаки состава преступления, использование категории «уголовно-правовое воздействие» является более целесообразным. Отметим, что «уголовная ответственность» и «уголовно-правовое воздействие» являются близкими по содержанию, но не тождественны ми категориями. Термин «воздействие» происходит от слова «воздействовать» — оказав влияние, добиваться результата[153] [154]; «влияние» — это «действие, оказываемое кем-чем-нибудь на кого-нибудь, воздействие» 14s. Сравним с категорией «ответственность» — необходимость, обязанность отдавать кому-нибудь отчет в своих действиях, поступках[155], и словосочетанием «привлечь к ответственности» — заставить отвечать за проступок[156]. Отталкиваясь от значений исследуемых терминов и словосочетаний, можем констатировать, что они отражают единый феномен — объект уголовно-правового отношения, однако воспроизводят его со стороны разных субъектов — т. е. государства и лица, которому адресуются нормы. Из такого понимания «уголовно-правового воздействия» исходят и исследователи. Например, А. И. Чучаев предлагает рассматривать его в качестве способов уголовно-правового выражения государственного принуждения, применяемого к лицу, совершившему общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом, путем наложения на осужденного правоограничений (лишения либо ограничения прав и свобод лица) [157]. Обратим внимание, что результат этой деятельности — состояние, в котором находится соответствующее лицо в связи с оказанием на него принудительных средств уголовно-правового воздействия, является уголовной ответственностью. Кроме того, ряд авторов считают, что понятие «уголовно-правовое воздействие» более широкое, чем «уголовно-правовое принуждение» [158]. Например, по мнению М. В. Бавсуна, рассматриваемый феномен представляет собой основанную на официально-властном волеизъявлении и закрепленную в уголовном законе систему принудительных, информационно-правовых, воспитательных и других мер, необходимых для обеспечения охраны интересов государства, общества и личности от общественно опасных посягательств [159]. Можно констатировать, что такому объему «уголовно-правового воздействия» соответствует «уголовная ответственность» в широком смысле, охватывающем негативное и позитивное качество. Объектом охранительного отношения главным образом являются принудительные средства обеспечения задач УК (карательного и некарательного характера). Хотя не исключаются и иные способы влияния. После выяснения видов уголовно-правовых правоотношений и моментов их возникновения, характеристики содержания наиболее «проблемного» элемента их состава — объекта (уголовной ответственности, уголовно-правового воздействия) обратим внимание на значимость процессуальной деятельности в конкретизации данных отношений и индивидуализации уголовно-правового воздействия. Ранее указывалось, что в момент совершения преступления возникает охранительное правоотношение — индивидуальная модель, в связи с чем у государства появляется право на оказание уголовноправового воздействия в отношении лица, совершившего преступление, а у данного лица — обязанность понести уголовную ответственность. Вместе с тем фактическое государственное принуждение к лицу, совершившему запрещенное уголовным законом общественно опасное деяние, лишение либо ограничение его прав и свобод возможны только в рамках правоотношения-фактического отношения. Очевидно, что для преобразования отношения-средства регулирования в правоотношение-результат регулирования нужен дополнительный юридический факт. Гипотетически таким фактом может выступать вступление в законную силу обвинительного приговора суда. Ранее отмечалось, что с этим событием некоторые ученые связывают возникновение уголовной ответственности, а другие — возможность ее реализации. В качестве нормативного обоснования для этого вывода авторы указывают ст. 49 Конституции РФ, закрепляющую, что каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Ряд исследователей считают, что до этого момента и в целом уголовно-правовое отношение не возникает. Отдельные из них приходят к выводу, что совершение преступления не только не представляет юридический факт (для уголовноправового или уголовно-процессуального отношения), но даже что само преступление появляется только в результате уголовного процесса [160]. Полагаем, что констатация преступления, виновности определенного лица в обвинительном приговоре суда и само совершение определенным лицом преступления — это суть разные явления. Удостоверение состоявшегося уголовно-правового деяния, как и уголовно-правового отношения, делается постфактум, спустя время после действительного возникновения уголовно-правового отношения. Так же, как и в случаях с общерегулятивными и регулятивными отношениями, удостоверение охранительных уголовно-правовых отношений возможно по результатам познавательной деятельности. Основания для постановления обвинительного приговора не возникают сразу, «вдруг», приговор суда должен быть подготовлен предшествующим доказыванием[161]. Установление (и исследование) фактических обстоятельств происшедшего является необходимой предпосылкой[162] (в ином прочтении — обязательной стадией [163]) применения уголовного закона. Таким образом, более точной представляется позиция ученых о том, что возникновение правоотношения следует отличать от его установления и фиксации. Так, В. Н. Кудрявцев отмечает: для того чтобы практически применить меру воздействия к преступнику, необходимо официально признать и зафиксировать уголовно-правовое отношение, т. е. установить юридический факт, его породивший, — событие преступления, и субъект уголовного правоотношения — лицо, виновное в со вершении преступления, а также определить конкретное содержание данного отношения, т. е. выяснить, какой уголовно-правовой нормой оно предусмотрено. Эти задачи выполняются органами предварительного расследования, прокурором и судом, которые в ряде процессуальных документов фиксируют выявленное уголовно-правовое отношение в виде определенной квалификации совершенного деяния [164]. Совершение преступления не выступает юридическим фактом для уголовно-процессуального отношения. Появление охранительного уголовно-правового отношения-индивидуальной модели не означает автоматического возникновения уголовно-процессуального отношения. Более того, в условиях латентности преступности[165] следует признать, что далеко не каждое уголовное правонарушение влечет осуществление процессуальной деятельности, а следовательно, наличие материального правоотношения не свидетельствует о неизбежном зарождении процессуального его «собрата». Начальным моментом уголовно-процессуальных отношений является получение уполномоченными государством органами сведений о совершенном или готовящемся общественно опасном посягательстве. Законодатель исходит из обязательности принятия мер по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в его совершении, в каждом случае обнаружения признаков преступления (ч. 2 ст. 21 УПК). Вместе с тем лицу, совершившему преступление, для реализации индивидуальных прав не следует ожидать возникновения уголовнопроцессуальных отношений. Охранительные (как и общерегулятивные и регулятивные) правоотношения-индивидуальные модели преобразуются в правоотношения-отношения при осознании адресатом уголовно-правовых норм того факта, что он является субъектом уголовно-правового деяния. Воспринимая свою обязанность претерпевать средства уголовно-правового воздействия, это лицо вправе рассчитывать, что оказываемое государством воздействие будет соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам совершения и его личности. Объективизация фактических охранительных отношений может происходить через правомерное поведение субъекта — физического лица, для которого не требуется предварительных актов, фиксирующих уголовно-правовое отношение. Он вправе оказать медицинскую и иную помощь пострадавшему непосредственно после совершения преступления, добровольно возместить имущественный ущерб и моральный вред потерпевшему, явиться с повинной, активно способствовать раскрытию и расследованию преступления, осуществить иные действия, которые будут влиять на выбор средств уголовно-правового воздействия (пп. «и», «к» ч. 1 ст. 61 УПК и др.). Такое посткриминальное позитивное поведение реализуется именно в рамках уголовно-правового отношения (отдельные права могут быть реализованы уже до, а другие — после возникновения уголовно-процессуальных отношений). Появление индивидуально-волевого аспекта в ряде случаев совпадает по времени с совершением преступления, но может состояться и позднее, в том числе в связи с информированием государственными органами о наличии преступления, уведомлением конкретного лица о вовлечении его в уголовно-процессуальную деятельность. Правоприменительная деятельность с вынесением индивидуальных актов, в которых фиксируется установление элементов состава правоотношения, необходима именно государству. Акты применения уголовного закона являются необходимым условием для оказания принудительного уголовно-правового воздействия. Отдельные из них удостоверяют лишь факт совершения преступления[166]. Другие отражают конкретизацию субъекта уголовно-правового деяния. В постановлении о возбуждении дела, уведомлении о подозрении в совершении преступления, в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого содержится предварительная квалификация преступления, следовательно, данными актами конкретизируется и содержание правоотношения (права и обязанности относительно уголовно-правового воздействия, определенного в той или иной норме УК). Само же принудительное уголовно-правовое воздействие требует индивидуализации применения санкции уголовно-правовой нормы. Такими актами являются приговоры и иные итоговые судебные решения. Но помимо актов основного характера, выражающих завершающие правоохранительные действия, индивидуализацию уголовно-правового воздействия могут отражать и акты вспомогательного характера, которые выражают предварительные правоохранительные действия. Ими являются решения о применении мер пресечения (а также о применении некоторых иных мер процессуального принуждения). Ряд ученых не относят меры процессуального принуждения к проявлению уголовной ответственности, считая, что при таком подходе нарушался бы принцип презумпции невиновности[167]. Их позиции соответствуют точке зрения исследователей, понимающих уголовную ответственность лишь как меру принуждения, связанную с осуждением лица, признанного виновным в совершении преступления по вступившему в законную силу приговору суда, к определенным правоограни- чениям карательного и некарательного характера[168]. Однако уголовноправовое воздействие посредством мер процессуального принуждения не следует отождествлять с осуждением и наказанием или испытанием (условным осуждением), которое может назначаться лицу, признанному виновным по приговору суда. Избрание меры процессуального принуждения, как и принятие любого иного решения, связанного с применением уголовного закона в ходе процессуальной деятельности, основывается на предварительных выводах уполномоченных органов о том, что имеет место деяние, содержащее признаки состава преступления, но не предрешает вопроса о виновности[169]. В большей степени нам импонирует позиция исследователей, которые вкладывают в содержание уголовной ответственности более широкий смысл [170], указывают, что уголовная ответственность реализует- ся в различных формах, предполагает развитие и проходит в несколько этапов [171], одним из которых является государственное принуждение в виде мер пресечения[172], рассматривают избрание меры пресечения в качестве составной части индивидуализации уголовной ответственности [173]. Обращая внимание на то, что отнесение мер процессуального принуждения к уголовной ответственности не противоречит презумпции невиновности, А. В. Наумов отмечает, что «суд не „создает" состав преступления, а регистрирует, устанавливает его». Если вынесением обвинительного приговора подтверждено установление в действиях лица состава преступления, «тогда заключение под стражу засчитывается в срок наказания в виде лишения свободы, назначенного судом, так как в соответствии с приговором эта мера государственного принуждения была применена к лицу, действительно совершившему преступление. Меры пресечения, следовательно, органически входят в уголовную ответственность, становятся ее частью. Взгляд на меры пресечения как на разновидность части уголовной ответственности влечет за собой повышенную ответственность и более повышенное отношение практических работников к применению мер пресечения» [174]. В ряде решений ЕСПЧ и судебных органов нашей страны отмечается, что применение мер пресечения, иных мер процессуального принуждения к подозреваемым и обвиняемым при наличии оснований не может истолковываться как акт признания вины, а следовательно, соответствует презумпции невиновности [175]. Таким образом, в рамках уголовного процесса осуществляется конкретизация[176] уголовно-правового отношения. Устанавливаются обстоятельства произошедшего деяния и субъектов его совершения, что проявляется в процессуальных документах в виде конкретной квалификации (применяется диспозиция нормы УК). Если при конкретизации деяния, содержащего признаки состава преступления, будет выявлено, например, что наличествуют обстоятельства, исключающие его преступность (гл. 8 УК), то в таком случае произошедшее деяние также получает уголовно-правовую квалификацию, свидетельствующую о наличии «нетипичного» уголовно-правового отношения, не связанного с необходимостью привлечения к уголовной ответственности[177]. Конкретизация уголовно-правового отношения продолжается[178] после уточнения предмета производства (юридического факта (деяния) и субъектов) через индивидуализацию объекта правоотношения. Каждой диспозиции уголовно-правовой нормы соответствует своя санкция, в которой определены средства принудительного уголовно-правового воздействия. С учетом тяжести совершенного деяния, а также обстоя тельств, характеризующих личность обвиняемого, смягчающих и отягчающих обстоятельств, компетентный орган выбирает и применяет изначально меру пресечения, а позднее — наказание или иную меру уголовно-правового характера либо отказывается от их применения в связи с нецелесообразностью. Обратим внимание, что с появлением уголовно-процессуального отношения юридический факт, лежащий в основе уголовно-правового отношения (общественно опасное посягательство), и его субъекты (лицо, совершившее противоправное деяние, и государство) остаются неизменными[179]. Вместе с тем в ходе предварительного расследования и судебного разбирательства уголовно-правовое отношение должно «развернуться», «конкретизироваться»[180]. Для конкретизации уголовных правоотношений (их структурных элементов) необходимы уголовно-процессуальные отношения, в поступательном движении которых устанавливаются, раскрываются и удостоверяются уголовноправовые отношения [181]. Верными, на наш взгляд, являются следующие суждения авторов: «процессуальное отношение является вспомогательным в отношении материального, но оно от последнего неотделимо и от него неотъемлемо»[182], «при своем возникновении уголовно-правовые отношения не всегда отличаются достаточной определенностью и уточняются с помощью уголовно-процессуальных отношений»[183], «уголовно-правовое отношение приобретает все более и более конкретный вид посредством процессуальных отношений»[184]; «уголовноправовое отношение развивается, а каждый этап его развития требует новых уголовно-процессуальных отношений» [185]. С критикой указанных суждений выступает В. П. Божьев. Он отмечает, что уголовно-правовое отношение к моменту расследования уже сложилось, его формирование происходит в момент возникновения. Оно существует объективно. Поэтому ни следователь, ни суд не могут ни «развернуть» его, ни «уточнить», ни «конкретизировать». У право применителя могут быть полные или отрывочные (частичные) представления об уголовном правоотношении; могут быть более или менее конкретные знания о нем, которые в процессе производства по делу уточняются. Но изменение представления (субъективного убеждения) об уголовно-правовом отношении не может его ни изменить, ни уточнить, ни развернуть, ни конкретизировать [186]. С точкой зрения В. П. Божьева о неизменности порожденных определенным юридическим фактом уголовно-правовых отношений мы можем согласиться лишь отчасти, а потому не склонны присоединяться к критике обозначенных выше позиций авторов. Во-первых, считаем возможным интерпретировать ряд оспариваемых высказываний не как о возможности изменения уголовноправовых отношений при производстве по делу, а именно об уточнении знаний, конкретизации представлений о них, поскольку уголовнопроцессуальные отношения являются способом, средством выяснения и установления уголовно-правового отношения[187]. Такую позицию, в частности, занимает В. 3. Лукашевич, отмечая, что необходимо различать возникновение уголовно-правовых отношений от его установления и реализации: «Уголовно-правовое отношение является объективной категорией...», его «„развернутость", „конкретность" следует понимать в том смысле, что она только устанавливается в результате уголовнопроцессуальной деятельности» [188]. Во-вторых, нельзя исключать и изменение самого уголовноправового отношения. Например, в ходе предварительного расследования, судебного разбирательства и даже при исполнении наказания может появиться дополнительный юридический факт, изменяющий материальное правоотношение. Такую ситуацию характеризуют принятие уголовного закона, имеющего обратную силу, наступление новых общественно опасных последствий деяния и т. п. В-третьих, следует признать правильной позицию С. С. Алексеева, отмечающего своеобразие уголовных правоотношений. По мнению автора, оно состоит в том, что в момент совершения преступления эти отношения возникают в еще не полностью сформированном виде; не определенность устраняется при конкретизации в соответствии с индивидуальными особенностями дела меры наказания и тем самым обеспечивается определенность также содержания прав и обязанностей субъектов ιs3. На то, что после совершения преступления именно право государства на наказание находится в динамическом состоянии, указывал Н. Н. Полянский [189] [190]. А. В. Наумов обращает внимание на возможную динамику охранительных уголовно-правовых отношений при возникновении новых юридических фактов, влекущих изменение отношений (состоящих в уклонении от исполнения наказания, а также являющихся основанием для применения наказания к лицу, излечившемуся от душевной болезни) или с которыми связывается их прекращение (факты, свидетельствующие об исполнении наказания; а также те, с которыми связывается возможность освобождения от уголовной ответственности и безусловное освобождение виновного от наказания)[191]. Таким образом, ряд ученых конкретизацию уголовного правоотношения видят не только и не столько в установлении сведений о юридическом факте, лежащем в основе правоотношения, и его субъектах, сколько в индивидуализации объекта правоотношения — уголовной ответственности, уголовно-правового воздействия. И. Звечаровский также отмечает, что уголовное правоотношение, возникающее в связи с фактом совершения преступления, имеет свою динамику развития, что в конечном итоге отражается на применении мер уголовно-правового характера. Он считает, что изменения могут быть следствием любого имеющего уголовно-правовое значение поведения (правомерное или противоправное) субъекта охранительного уголовного правоотношения. Поведение со знаком «минус» имеет место в случаях уклонения от отбывания назначенного судом наказания (например, ч. 5 ст. 46, ч. 3 ст. 49, ч. 4 ст. 50, ч. 5 ст. 53 УК), при уклонении условно осужденного от исполнения возложенных на него судом обязанностей (чч. 2 и 3 ст. 74 УК) и т. п. Правомерное поведение предполагает различные варианты деятельного раскаяния [192]. Обращаем внимание, что в современном законодательстве в качестве позитивного поведения рассматривается заключение подозреваемым, обвиняемым соглашений, основанных на признании им вины, выполнение их условий (гл. гл. 321, 40, 40' УПК). Такие посткриминальные действия лица, совершившего преступление, позволяют упростить процессуальную форму установления фактических обстоятельств, имеющих уголовно-правовое значение, и предполагают снижение пределов оказания принудительного уголовно-правового воздействия (чч. 2-5 ст. 62 УК). Следовательно, уголовный процесс не только позволяет установить уголовные правоотношения. В рамках процессуальных правоотношений могут сформироваться юридические факты, изменяющие течение материальных уголовно-правовых отношений. Учитывая данное взаимодействие, согласимся с высказыванием Б. Т. Базылева, что «процессуальные правоотношения... носят вторичный, производный характер, поскольку возникают по поводу действительного или предполагаемого отношения юридической ответственности. Развитие, изменение и прекращение процессуальных отношений зависит от отношения ответственности. В то же время процессуальные отношения активны, имеют властный характер и в силу этого обеспечивают динамику лежащего в их основе материального правоотношения» [193] [194]. К схожим выводам приходят М. Ю. Дворецкий и В. Ю. Стромов: «будучи изначально производным от первоначальной основы, „уголовно-процессуальное правоотношение" существует непосредственно после складывания материально-правового отношения в рамках уже существующих прав и обязанностей ее субъектов. В свою очередь, динамика материальноправового отношения возникает лишь в связи с развитием процессуальных отношений, что отражает их двустороннюю связь» ιss. Таким образом, уголовно-процессуальные отношения предназначены для конкретизации содержания уголовных правоотношений посредством установления лежащих в их основе юридических фактов — деяний, субъектов уголовных правоотношений, а также индивидуализации их объектов — средств уголовно-правового воздействия. Достигнутая конкретизация содержания уголовного правоотношения отражается в процессуальных актах досудебного и судебного производства. Установ- пение сведений о пежащем в основе юридическом факте и о субъектах правоотношения предполагает юридическую оценку содеянного (применение диспозиции уголовно-правовой нормы), а индивидуализация объекта правоотношения — выбор средств уголовно-правового воздействия (в пределах санкции нормы УК).
Еще по теме § 2. Уголовно-правовое воздействие как объект уголовно-правовых отношений и его индивидуализация в уголовном процессе:
- § 2. Формирование досудебного производства по уголовным делам в отношении несовершеннолетних в советский и постсоветский периоды развития России
- 1.4. Потерпевший как субъект уголовных правоотношений
- 2.1. Понятие уголовно-правового статуса потерпевшего
- § 3. СОЦИАЛЬНОЕ НАЗНАЧЕНИЕ И ЦЕЛИ УГОЛОВНОГО НАКАЗАНИЯ
- § 2. ПРИНЦИПЫ НАЗНАЧЕНИЯ НАКАЗАНИЯ КАК СИСТЕМА
- Возраст как квалифицирующий признак в статьях Особенной части УК РФ
- § 1. Понятие и содержание уголовного правотворчества
- § 3. Совершенство и эффективность уголовного закона
- § 1. Предмет и система теории уголовного правотворчества
- § 2. Формулирование целей уголовно-правовых норм
- § 7. ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО В СИСТЕМЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ПРАВА, ЕГО ОТЛИЧИЯ ОТ ДРУГИХ ОТРАСЛЕЙ