§ 2. Основания для применения особых средств уголовно-правового воздействия в ходе процессуальной деятельности
Обоснованные подозрения о том, что именно преследуемое лицо совершило преступление, являются необходимыми, но при этом не могут быть единственными доводами, оправдывающими применение мер процессуального принуждения.
3. Д. Еникеев обращал внимание на то, что «наличие в действиях лица состава преступления, т. е. основания уголовной ответственности, еще не свидетельствует о необходимости приведения в действие указанного процессуального института, не предполагает появления обязанности использования правоприменителем или несения обвиняемым тяжести данной формы принуждения. Применение мер пресечения без учета последнего, основываясь на факте преступления, было бы грубейшим нарушением принципа законности и порождало бы нежелательные последствия»[328].Соглашаясь с утверждением автора, считаем, что основанием для оказания уголовно-правового воздействия в ходе производства по уголовному делу являются обстоятельства, дающие достаточные основания полагать совершение подозреваемым, обвиняемым деяний, препятствующих производству по уголовному делу, указанных в ст. 97 УПК.
Некоторые ученые включают в основание применения мер пресечения и сами данные о причастности определенного лица к совершению преступления.
Впервые мысль о том, что в основание применения мер пресечения должно входить наличие достаточных данных для подозрения (обвинения) в совершении преступления, высказал И. М. Гуткин[329]. Позднее А. А. Филющенко указал, что основанием применения мер уголовнопроцессуального принуждения служит наличие признаков уголовного преступления и развивающееся в связи с этим материальное правоотношение, а одновременно и конкретные фактические данные, подтверждающие необходимость применения принудительных мер[330]. Данную идею развил А. А. Чувилев. Он отмечал, что доказательства, уличающие обвиняемого (подозреваемого) в совершении преступления, являются значимой составной частью совокупности сведений, требуемых для применения меры пресечения, но при этом обращал внимание и на важность доказательств второй группы, которые устанавливают обстоятельства, указывающие на необходимость изоляции лица от общества в интересах судопроизводства [331].
П. М. Давыдов, П. П. Якимов, а также О. И. Цо- колова называют обоснованные подозрения в совершении лицом преступления общими основаниями, а предположения, что данное лицо может воспрепятствовать успешному судопроизводству по делу, — специальными основаниями применения меры пресечения[332]. В части 2 ст. 177 УПК Украины отмечается, что основанием применения меры пресечения является наличие обоснованного подозрения в совершении лицом уголовного правонарушения, а также наличие рисков, которые дают достаточные основания считать, что подозреваемый, обвиняемый, осужденный может осуществить ненадлежащие действия.Ряд ученых считают, что обоснованные подозрения (обвинения) являются не основанием, а обязательным условием применения мер
принуждения, сопряженных с существенным ограничением прав и свобод и применяемых исключительно к подозреваемым и обвиняемым[333]. Согласно данному подходу условие не является непосредственной причиной решения, оно лишь делает возможным его принятие. Применение меры принуждения не может базироваться только лишь на том, что в отношении лица собраны доказательства, подтверждающие его причастность к совершению преступления[334] [335]. Такой подход подтверждается и терминологией, используемой в позициях высших судов России. В разъяснениях Верховного Суда РФ, посвященных применению законодательства о мерах пресечения, содержатся следующие формулировки: «обоснованность подозрений судам надлежит проверить для решения вопроса о возможности применения меры пресечения»^-, «избрание в качестве меры пресечения заключения под стражу допускается только после проверки судом обоснованности подозрения»[336]; «необходимым условием законности содержания под стражей является наличие обоснованного подозрения в совершении преступления»[337]. В решении Конституционного Суда РФ указывается, что при избрании меры пресечения требуется оценка достаточности материалов, подтверждающих наличие оснований для ее избрания, я также обоснованность подозрения о совершении лицом преступления[338]. Указанные разночтения в толковании оснований применения мер процессуального принуждения объяснимы. 3. Д. Еникеев отмечает, что меры пресечения имеют преимущественно превентивный характер. Их применение — это право лица, ведущего процесс, которое трансформируется в обязанность лишь в случаях, когда в этом есть не только действительная необходимость, но имеются условия и основания, предусмотренные законом[340]. Исходя из действующей редакции ст. 97 УПК, для решения вопроса о необходимости применения запретов и обязательств к лицу, подозреваемому, обвиняемому в совершении преступления, требуется выяснение того, наличествуют ли в деле достаточные основания полагать, что подозреваемый, обвиняемый скроется от лица, ведущего про изводство, может продолжить заниматься преступной деятельностью или каким-либо путем препятствовать производству по делу[341]. Отдельные процессуалисты считают, что основанием применения мер уголовно-процессуального принуждения является состоявшееся ненадлежащее поведение подозреваемого, обвиняемого или нарушение им процессуальных обязанностей[342]. Такой подход неоправданно категоричен и не соответствует назначению мер принуждения, делает уголовное судопроизводство бессильным перед потенциальным воздействием и обрекает на самозащиту постфактум[343]. В большей степени нам импонирует позиция (преобладающая в уголовно-процессуальной теории и практике), что предусмотренные уголовно-процессуальным законом основания применения меры пресечения носят «доказательственнопрогностический» характер, дающий возможность на основании доказательств сделать обоснованный вероятностный вывод о будущем поведении подозреваемого, обвиняемого[344]. О. И. Цоколова справедливо отмечает, что предположения следователя о возможности наступления событий, перечисленных в ст. 97 УПК[345], — это предположения не о прошедших или происходящих событиях, а о тех, которые только могут произойти в будущем. Поскольку при расследовании нечасто удается получить информацию, прямо указывающую, что обвиняемый намеревается скрыться от следствия и суда или препятствовать установлению истины, то в большинстве случаев следователю приходится основывать свое решение о применении меры пресечения на сведениях, которые лишь косвенным образом указывают на такие намерения. Исходя из этого в основании предположений о возможном неправомерном поведении обвиняемого в процессе следствия лежат фактические данные об обстоятельствах дела и личности обвиняемого [346]. И. Л. Петрухин также указывал, что обстоятельства, учитываемые при избрании меры пресечения, могут являться косвенными доказательствами, подтверждающими наличие оснований для избрания меры пресечения[347]. В юридической литературе распространено мнение, что формированию обоснованного предположения о возможном воспрепятствовании со стороны подозреваемого, обвиняемого производству по делу могут способствовать отраженные в материалах дела данные о способе совершения преступления, о совершении преступления в составе организованной группы, из корыстных или низменных побуждений, а также антиобщественное поведение подозреваемого, обвиняемого, наличие у него судимостей за тяжкие и особо тяжкие преступления и т. Д. А. Воронов обращает внимание на некорректность формулировки, содержащейся в ст. 99 УПК: «при наличии оснований, предусмотренных ст. 97 настоящего Кодекса, должны учитываться также тяжесть преступления... и другие обстоятельства», и отмечает, что такая редакция предполагает учет указанных данных только после установления обстоятельств, перечисленных в ст. 97 УПК, что исключает из информационного поля сведения, которые не могут быть не использованы для принятия объективного решения о наличии оснований для применения меры пресечения. Он предлагает изменить норму, чтобы она имела следующее содержание: «При решении вопроса об избрании меры пресечения должны учитываться тяжесть преступления, сведения о личности подозреваемого или обвиняемого, его возраст, состояние здоровья, семейное положение, род занятий и другие обстоятельства»[350]. Предложение автора, несомненно, заслуживает поддержки[351]. Акцентируем внимание на том, что одним из обстоятельств, подтверждающих наличие основания для избрания мер пресечения, является «тяжесть преступления». Вывод о возможном ненадлежащем поведении обвиняемого нередко опирается на презумпцию, согласно которой сама тяжесть совершенного преступления и серьезность грозящего наказания могут побудить лицо скрыться или помешать установлению истины[352]. Этим фактором можно объяснить и существование в УПК РСФСР нормы (ч. На рубеже веков Конституционный Суд РФ указал, что «содержащаяся в ч. 2 ст. 96 УПК РСФСР материально-правовая характеристика перечисленных в ней преступлений как опасных презюмирует наличие оснований для заключения под стражу, но не предполагает освобожде ние органов дознания, следователя, прокурора и суда от обязанности в каждом конкретном случае подтверждать эти основания достаточными данными»[354], после чего рассматриваемая норма была упразднена[355]. Позднее ЕСПЧ отметил, что «жестокость наказания за совершенное преступление имеет значение при оценке риска того, что лицо скроется от правосудия», но при этом «тяжесть совершенного преступления не может сама по себе служить основанием длительного срока содержания под стражей»[356]. В аналогичном ключе высказался и Верховный Суд РФ, указав, что наличие обоснованного подозрения в совершении лицом преступления определенной категории является необходимым условием законности при первоначальном заключении его под стражу, однако по истечении времени оно перестает быть достаточным. На первоначальных этапах производства по уголовному делу[357] тяжесть предъявленного обвинения и возможность назначения по приговору наказания в виде лишения свободы на длительный срок могут служить основанием для заключения подозреваемого или обвиняемого под стражу ввиду того, что он может скрыться от дознания, предварительного следствия. Тем не менее в дальнейшем одни только эти обстоятельства не могут признаваться достаточными для продления срока действия содержания под стражей[358]. Поскольку «тяжесть преступления» выступает обстоятельством, которое изначально может подтверждать основания для заключения под стражу, особое значение приобретает выяснение законности и обоснованности юридической оценки преступления. В литературе отмечается, что следователи порой завышают квалификацию деяния, оценивают его по более строгой статье уголовного закона, а затем, ссылаясь на тяжесть содеянного, возбуждают ходатайство об аресте обвиняемого[359]. В судебной практике встречаются и случаи ошибочной квалификации преступления по более тяжкой статье УК. Так, органами предварительного расследования Б. обвинялся в совершении преступления, предусмотренного пп. «б» и «в» ч. 2 ст. 158 УК, мерой пресечения ему избрано заключение под стражу. В судебном разбирательстве квалифицирующие признаки («с незаконным проникновением в хранилище» и «с причинением значительного ущерба гражданину») не нашли подтверждения: кассовый аппарат, из которого было совершено хищение, не является специально предназначенным для хранения материальных ценностей местом, его основная функция заключается в обеспечении торговых операций; сумма причиненного потерпевшему ущерба (17 тыс. руб.) существенно меньше совокупного ежемесячного дохода его семьи (45 тыс. руб.). Суд признал Б. виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 158 УК, меру пресечения в виде заключения под стражу изменил на подписку о невыезде и надлежащем поведении[360]. Таким образом, правильное применение диспозиции уголовноправовой нормы способствует определению тяжести преступления как обстоятельства, подтверждающего наличие оснований для избрания меры пресечения, что в конечном итоге выступает гарантией законного и обоснованного применения процессуальной меры уголовноправового воздействия к преследуемому лицу. Тяжесть общественно опасного деяния учитывается и при избрании иных, не связанных с лишением свободы, мер пресечения (принуж дения). Например, исходя из положений ч. 3 ст. 106 УПК вид и размер залога определяются судом, в числе прочего, с учетом характера совершенного посягательства. В настоящий момент, после всестороннего обсуждения предложений о размере залога в юридической литературе[361] и неоднократных законодательных изменений[362] установлено, что по уголовным делам о преступлениях небольшой и средней тяжести размер залога не может быть менее пятидесяти тысяч рублей, а по уголовным делам о тяжких и особо тяжких посягательствах — менее пятисот тысяч рублей. Отдельные авторы отмечают, что вряд ли оправданно применять залог по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях[363] против личности[364], так как опасения обвиняемого, подозреваемого, связанные с назначением строгого наказания, могут перевесить страх утраты залога, вследствие чего он может нарушить возложенные на него обязанности[365]. Полагаем, что такие суждения нельзя считать аргументированными. Верным представляется подход процессуалистов, отмечающих, что тяжесть и направленность преступления выступают лишь одним, но не единственным, критерием при решении вопроса о применении меры пресечения[366]. С учетом данных о личности подозреваемого, обвиняемого залог может быть признан эффективной мерой пресечения по любой категории общественно опасных деяний. Однако ошибочно ставить в зависимость от тяжести инкриминируемого преступления минимальный размер залога. В этом вопросе следует исходить не только из тяжести совершенного преступления, но и из уровня доходов подозреваемого, обвиняемого, оценки стоимости его имущества[367]. Одним из главных критериев здесь должен стать размер полученного в результате совершения преступления дохода или причиненного преступлением имущественного ущерба[368]. Поэтому размер залога во всех случаях не должен быть меньше причиненного преступлением вреда и суммы заявленного гражданского иска[369]. Остается неурегулированной проблема, когда изначально залог избирался по преступлению небольшой или средней тяжести, а впоследствии действия обвиняемого были переквалифицированы на тяжкое или особо тяжкое посягательство, при этом сумма внесенного залога перестала отвечать требованиям ч. 3 ст. 106 УПК. С. В. Калинкин полагает, что в данном случае следователь должен ходатайствовать перед судом об изменении суммы залога. Если же обвиняемый не внесет вновь установленную сумму, то должен быть решен вопрос об изменении залога на содержание под стражей или домашний арест в связи с нарушением ранее избранной меры пресечения[370]. Такой подход критически воспринят В. Ю. Мельниковым, что справедливо, но при этом каких- либо вариантов решения этой проблемы автором не предложено[371]. Считаем, что в случае установления неправильной квалификации содеянного, позволяющей констатировать постфактум несоблюдение условий для избрания меры пресечения, решение о мере принуждения должно быть отменено. Новая мера воздействия должна избираться при учете наличествующих условий, в том числе установленной тяжести преступления. Это в равной степени относится как к выявлению неверной юридической оценки, повлиявшей на сумму залога, так и применительно к иным ситуациям (например, если выяснилось, что преследуемое лицо содержится под стражей по делу о преступлении, которое должно быть квалифицировано по статье УК, не предусматривающей лишение свободы, находящейся в перечне ч. Iі ст. 108 УПК, и т. п.). И в этой связи правильной юридической оценке содеянного важно уделять особое внимание при продлении сроков содержания под стражей. Так, на момент избрания меры пресечения в виде заключения под стражу Ю. инкриминировалось, в числе прочего, тяжкое преступление, предусмотренное п. «а» ч. 3 ст. 158 УК. Абаканский городской суд продлил срок содержания под стражей Ю„ однако апелляционным постановлением Верховного Суда Республики Хакасия это решение было отменено, поскольку к этому моменту Ю. обвинялся в совершении шести преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 158 УК, с наказанием в виде лишения свободы на срок до 3 лет, а обстоятельства, указанные в пп. 1-4 ч. 1 ст. 108 УПК, в уголовном деле отсутствовали[372]. Подход, в соответствии с которым для применения мер пресечения требуются конкретные основания, а тяжесть преступления, суровость вероятного наказания и другие обстоятельства могут подтверждать наличие данных оснований, необходимо распространять и на случаи применения иных мер процессуального принуждения, оказывающих уголовно-правовое воздействие на преследуемых лиц. Обратим внимание, что основания временного отстранения от должности подозреваемого (обвиняемого), наложения ареста на его имущество, помещения преследуемого лица в медицинскую организа цию, оказывающую медицинскую или психиатрическую помощь в стационарных условиях, для производства судебной экспертизы сформулированы в законе с использованием оценочных выражений «при необходимости» (ч. 1 ст. 114 УПК), «конкретные, фактические обстоятельства» (ч. 1 ст. 115 УПК), «возникает необходимость» (ч. 1 ст. 203 УПК). В связи с этим практические работники испытывают объективные затруднения в определении соответствующих оснований. Толкование таких предписаний в комментариях, научной и учебной литературе имеет различия, порой существенные. Недостаточная определенность, многозначность, неконкретизированность оценочных терминов вынуждают правоприменителей «расшифровывать» их содержание по собственному усмотрению, вкладывать в него определенный смысл, соответствующий личным представлениям. Сложность состоит в том, что значение данных предписаний не может быть однозначно определено всеми участниками уголовного процесса, применяющими закон[373]. Так, одной из самых сложных является задача формулирования оснований наложения ареста на имущество. В части 1 ст. 115 УПК указывается, что наложение ареста на имущество осуществляется (в числе прочего[374]) для обеспечения взыскания штрафа или возможной конфискации имущества, указанного в ч. 1 ст. 1041 УК. Здесь же отмечается, что при решении вопроса о наложении ареста на имущество для обеспечения возможной конфискации суд должен указать на конкретные, фактические обстоятельства, на основании которых он принял такое решение. Оказание уголовно-правового воздействия на подозреваемого, обвиняемого соответствует презумпции невиновности только при наличии доказательств предполагать, что преследуемое лицо будет препятствовать постановлению или исполнению гипотетического приговора. Поэтому нельзя согласиться с точкой зрения И. Б. Тутынина, что для наложения ареста на имущество необходимы «материально-правовые основания», которые предопределяются причинной связью имущественного взыскания с выдвинутым подозрением (обвинением). Фактические же данные, свидетельствующие, что обвиняемый распродает, раздаривает, прячет принадлежащее ему имущество или собирается это сделать, по мнению автора, не требуются[375]. Схожего мнения придерживаются и другие авторы. Так, В. В. Кальницкий отмечает, что основанием наложения ареста на имущество (в целях возможной его конфискации) являются «фактические данные (доказательства), вытекающие исключительно из материалов уголовного дела... позволяющие квалифицировать содеянное по статье УК России, предусматривающей конфискацию имущества»[376]. По мнению Б. Д. Завидова, в качестве основания здесь может выступать установленный факт совершения преступления, за совершение которого может быть применена конфискация имущества[377]. Считаем, что наличие данных (доказательств) о совершении преступления определенной категории еще не означает возможности применения соответствующей меры процессуального принуждения. Верная, на наш взгляд, позиция представлена в комментарии к УПК под общей редакцией А. В. Смирнова: «Основанием наложения ареста на имущество является обоснованное предположение, что подлежащее взысканию имущество может быть сокрыто или уничтожено»[378]. Не вызывает нареканий и формулировка оснований для наложения ареста на имущество, которая содержалась в ст. 274 Модельного УПК для государств- участников СНГ: «Наложение ареста на имущество может применяться органами, ведущими уголовный процесс, лишь в том случае, когда собранные по уголовному делу материалы дают достаточные основания полагать, что подозреваемый, обвиняемый или другое лицо, у которого находится имущество, могут скрыть, испортить или издержать имущество, на которое может быть обращено взыскание» [379]. В методических рекомендациях Генеральной прокуратуры РФ также отмечается, что «основанием наложения ареста на имущество явля ется наличие доказательств полагать, что подозреваемый, обвиняемый может спрятать, повредить или уничтожить подлежащее аресту имущество» [380]. Аналогичным образом сформулированы основания для применения анализируемой меры принуждения в уголовно-процессуальном законодательстве ряда зарубежных стран (например, ч. 4 ст. 170 УПК Украины). Обратим внимание и на ст. 268 УУС, в соответствии с которой следователю предписывалось «входить с представлением о наложении запрещения или ареста на имение обвиняемого в окружной суд», когда он по обстоятельствам дела «удостоверится в необходимости принять безотлагательные меры к обеспечению могущего пасть на обвиняемого денежного взыскания». Учитывая опыт регламентации оснований наложения ареста на имущество в дореволюционном законодательстве и отмечая, что данная мера может нанести серьезный ущерб лицу, вина которого еще не признана, ограничить его право собственности и возможность свободно распоряжаться имуществом по своему усмотрению, тайну банковских вкладов, тайну частной жизни и т. п., О. С. Гречишникова определила, что данная мера может быть осуществлена только при наличии фактических данных, свидетельствующих о том, что обвиняемый распродает, раздаривает, прячет принадлежащее ему имущество или собирается это сделать, с целью, в том числе, избежать исполнения приговора о конфискации имущества. Автор исключила возможность автоматического ограничения прав гражданина при обвинении его в совершении преступления, наказание за которое предусматривает конфискацию имущества[381]. Кроме того, исследователь предложила предусмотреть дополнительное условие для наложения ареста на имущество, ограничив его применение только по тяжким и особо тяжким преступлениям или в связи со значительной суммой причиненного преступлением ущерба, учитывая зависимость тяжести преступления от тяжести причиненного преступлением ущерба[382]. Поддерживая позицию О. С. Гречишниковой в части определения оснований наложения ареста на имущество, следует, однако, напом нить, что тяжесть совершенного преступления и суровость предполагаемого наказания должны иметь значение при оценке риска, что преследуемое лицо будет препятствовать постановлению или исполнению потенциального приговора (например, применительно к заключению под стражу — может скрыться от правосудия). Полагаем, что аналогичным образом тяжесть преступления и возможность принудительного безвозмездного изъятия и обращения в собственность государства на основании обвинительного приговора денег, ценностей и иного имущества, полученных в результате совершения преступлений, указанных в п. «а» ч. 1 ст. 1041 УК, либо в которые данное имущество и доходы от этого имущества были частично или полностью превращены или преобразованы, могут являться обстоятельствами, свидетельствующими о возможном препятствовании преследуемым лицом потенциальной конфискации имущества. В этой связи доказательства, позволяющие квалифицировать содеянное по статье УК, предусматривающей конфискацию имущества, должны рассматриваться не как основания для наложения ареста на имущество, но как одно из обстоятельств, позволяющих предполагать, что преследуемое лицо скроет или испортит имущество, на которое может быть обращена конфискация[383]. Интересной, но вместе с тем не до конца аргументированной является точка зрения В. Б. Искандирова. Он отмечает, что в общем порядке (по судебному решению) арест на имущество применяется на основании фактических данных о совершении лицом преступления, если могут потребоваться взыскания либо возможна конфискация имущества, добытого преступным путем. В исключительных случаях, не терпящих отлагательства, арест может быть произведен на основании постановления следователя при наличии доказательств, что подозреваемый, обвиняемый намеревается имущество уничтожить, повредить, сокрыть или предпринять иные действия, в результате которых производство данно го действия будет невозможно, либо имеются основания, позволяющие предполагать возможность уничтожения имущества иным образом[384]. Полагаем, что разграничение оснований и условий применения данной меры воздействия не зависит от того, какой субъект принимает соответствующее решение. Другое дело, что в случаях, не терпящих отлагательства, приоритет должен отдаваться процессуальному порядку наложения ареста на имущество, предусмотренному ч. 5 ст. 165 УПК. В связи с этим обратим внимание, что исключительная процедура применения данной меры принуждения (на основании постановления следователя, дознавателя без получения судебного решения) в законе допускается только при необходимости наложения ареста на имущество, указанное вч. 1 ст. 104' УК. Для обеспечения иных имущественных взысканий (втом числе штрафа) предусматривается только общий порядок наложения ареста на имущество. Считаем, что ч. 5 ст. 165 УПК должна быть скорректирована, с тем чтобы своевременно обеспечивать исполнение приговора в каждом случае получения доказательств о том, что преследуемое лицо намеревается имущество уничтожить, повредить и т. п. В теории и правоприменительной практике неоднозначно решается вопрос о возможности наложения ареста на имущество для обеспечения штрафа. Как указывалось ранее, ч. 1 ст. 115 УПК предусматривает такую цель. Однако определенные сомнения предопределены особенностями нормативного регулирования исполнения данного вида наказания. Согласно ч. 3 ст. 32 УИК в отношении осужденного, злостно уклоняющегося от уплаты штрафа, назначенного в качестве дополнительного наказания, судебный пристав-исполнитель производит взыскание штрафа в принудительном порядке, предусмотренном Федеральным законом «Об исполнительном производстве»[385]. Для обеспечения принудительного взыскания ст. 68 данного закона приставу предоставляется право самому арестовывать имущество. Иначе обстоит дело со штрафами, назначенными в качестве основного наказания. Согласно ч. 5 ст. 46 УК в случае злостного уклонения от уплаты такого штрафа он заменяется другим видом наказания, за исключением лишения свободы, а в случае злостного уклонения от уплаты штрафа в размере, исчисляемом исходя из величины, кратной стоимости предмета или сумме коммерческого подкупа или взятки, назначенного в качестве основного наказания, он заменяется наказанием в пределах санкции, предусмотренной соответствующей статьей Особенной части УК. Учитывая, что для обеспечения штрафа, назначенного в качестве основного наказания, отсутствует механизм принудительного взыскания денежных средств, в комментарии к УПК под общей редакцией А. В. Смирнова делается вывод, что наложение ареста на имущество возможно в целях обеспечения приговора только в части взыскания штрафа, назначенного в качестве дополнительного наказания [386]. Сомнения авторов комментария заслуживают внимания. Вместе с тем в ст. 115 УПК при определении целей данной меры принуждения нет указаний на какой-либо определенный вид штрафа. Согласно п. 41 ч. 1 ст. 228 УПК по поступившему в суд уголовному делу судья должен выяснить, приняты ли меры по обеспечению исполнения наказания в виде штрафа (опять же без какой-либо дифференциации). Кроме того, в соответствии с чч. 1 и 3 ст. 230 УПК судья по ходатайству прокурора вправе вынести постановление о принятии мер по обеспечению исполнения наказания в виде штрафа, а исполнение данного решения возложить на судебных приставов-исполнителей[387]. Полагаем, что несогласованность норм УК, УИК, УПК и Федерального закона «Об исполнительном производстве» не должна препятствовать возможности использования рассматриваемой нами меры процессуального принуждения в качестве средства обеспечения исполнения штрафа, который может быть назначен в качестве основного наказания[388]. Поэтому считаем правильной позицию Б. Б. Булатова, а также Г. В. Арш- бы, что обязанность принять меры в обеспечение исполнения приговора в части штрафа путем наложения ареста на имущество подозреваемого, обвиняемого наступает у следователя, дознавателя при расследовании уголовного дела о преступлении, за совершение которого предусмотрено как дополнительное, так и основное наказание в виде штрафа[389]. Более того, поддержки заслуживает мнение А. Ю. Епихина: обращая внимание на проблематичность исполнения многомиллионных штрафов по делам о взяточничестве, он отмечает, что возможный штраф как мера основного уголовного наказания, назначенного судом после рассмотрения дела по существу, должен прогнозироваться еще в стадии предварительного расследования. Следователь, дознаватель обязаны оценить размер имущества, на которое может быть наложен арест. Применительно к кратным штрафам размер имущества должен покрывать возможную сумму штрафа (исходя из санкции соответствующей статьи УК) и в любом случае не может превышать 500 млн руб. и быть меньше 25 тыс. руб., т. е. границ, определенных в ч. 2 ст. 46 УК [390]. Кроме того, А. Ю. Епихин делает еще один правильный вывод: «В случае отсутствия имущества, подлежащего описи, у суда отсутствуют основания для вынесения штрафа на определенную сумму, которая apriori не будет исполнена, выплачена осужденным» [391]. Полагаем, что случаи квалификации деяния как преступления, за совершение которого предусматривается в качестве основного вида наказания «кратный» штраф (ст. ст. 2001, 204, 2041, 290, 291, 2911 УК) и (или) возможна конфискация имущества (ст. 1041 УК) свидетельствуют о наличии обстоятельства «тяжесть преступления», которое требуется учитывать при определении основания для наложения ареста на имущество подозреваемого, обвиняемого. Введение Федеральным законом от 3 июля 2016 г. № 323-ФЗ главы 152 УК («Судебный штраф») требует уяснить, необходимо ли для реализации новой меры уголовно-правового характера применять обеспечительное средство в виде наложения ареста на имущество. «Судебный штраф» — это денежное взыскание (ч. 1 ст. 1041 УК), поэтому возможность использования наложения ареста на имущество для обеспечения указанного «другого имущественного взыскания» имеется (ч. 1 ст. 115 УПК). В то же время освобождение от уголовной ответственности с на значением судебного штрафа является мерой поощрения к лицу, впервые совершившему преступление небольшой или средней тяжести и возместившему ущерб или иным образом загладившему причиненный преступлением вред (ст. 762 УК). Данное взыскание назначается судом в размере, не превышающем половину максимального размера штрафа, предусмотренного соответствующей статьей УК, а если штраф как наказание не предусмотрен, то в размере не более 250 тыс. руб. При этом учитывается тяжесть совершенного преступления и имущественное положение освобождаемого от ответственности лица и его семьи, а также возможность получения указанным лицом заработной платы или иного дохода (ст. 1045 УК). Освобождаемый от ответственности заинтересован уплатить денежное взыскание в установленный судом срок, в противном случае судебный штраф отменяется и лицо привлекается к уголовной ответственности по соответствующей статье Особенной части УК в общем порядке (ч. 2 ст. 1044 УК, ст. 4465 УПК). Следовательно, наложение ареста на имущество подозреваемого, обвиняемого для обеспечения судебного штрафа вряд ли целесообразно. Сформулируем основание наложения ареста на имущество как процессуального средства уголовно-правового воздействия. В этом качестве выступают достаточные данные, дающие основания полагать, что при производстве по уголовному делу подозреваемый, обвиняемый спрячет, повредит или уничтожит имущество, которое может быть конфисковано, и (или) имущество, которое обеспечит исполнение основного либо дополнительного наказания в виде штрафа. Сложности вызывает и определение оснований применения временного отстранения от должности. Термин «при необходимости», используемый в ст. 114 УПК, является явно недостаточным. В рекомендациях Генеральной прокуратуры РФ отмечается, что отстранение от должности может быть применено при наличии оснований полагать, что обвиняемый (подозреваемый), используя свое служебное положение, может: 1) продолжать заниматься преступной деятельностью; 2) воспрепятствовать производству по уголовному делу путем: а) воздействия на потерпевших, свидетелей, других участников уголовного судопроизводства, подчиненных ему по службе; б) фальсификации и уничтожения доказательств; 3) препятствовать надлежащему исполнению приговора. Кроме того, здесь же указывается, что вопрос об отстранении от должности целесообразно рассматривать не только когда со стороны привлекаемого лица имели место попытки препятствовать с использованием своего служебного положения проведению ревизии, судебно-бухгалтерской экспертизы, других процессуальных и следственных действий, но и когда лицо привлекается к уголовной ответственности за преступление, совершенное в организации, в которой оно осуществляет властные или организационно-хозяйственные функции, либо связанное с деятельностью этой организации; а также когда в деле в качестве потерпевших, свидетелей, обвиняемых, подозреваемых участвуют подчиненные ему по службе лица [392]. Полагаем, что последние из перечисленных обстоятельств могут подтверждать наличие оснований для применения особой меры воздействия, но собственно основаниями не являются. Необходимость временного отстранения от должности (в том числе лиц, возглавляющих субъект Российской Федерации[393]), должна определяться возможно стью подозреваемого, обвиняемого с использованием своего должностного положения продолжить заниматься преступной деятельностью, уничтожить следы преступления, фальсифицировать документы, воздействовать на подчиненных потерпевших, свидетелей, соучастников, мешать возмещению причиненного преступлением ущерба или иным способом препятствовать производству по уголовному делу[394], т. е., используя свое должностное положение, совершить действия, указанные в ст. 97 УПК[395].
Еще по теме § 2. Основания для применения особых средств уголовно-правового воздействия в ходе процессуальной деятельности:
- § 2.2. Структурное единство и взаимосвязь комплекса оснований и условий применения особого порядка судебного разбирательства
- Незаконные вооруженные формирования как проявление экстремизма, этносепаратизма и фактор дестабилизации современной российской государственности: политико–правовой анализ
- 2.3. Права и обязанности как элементы уголовно-правового статуса потерпевшего
- § 1. Уголовно-правовой анализ составов преступлений, направленных против интересов службы и личности представителей исполнительной власти, сопряженных с насилием
- ГЛАВА I Теоретические предпосылки исследования механизма уголовно-правового регулирования
- § 4. Содержание регулятивных уголовно-правовых отношений
- §4 Образование Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации как результат эволюции организационного обеспечения деятельности судов
- § 1.2. Понятие и особенности уголовно-правовой характеристики незаконного корпоративного захвата (рейдерства).
- § 2 Проблемы и перспективы применения сил и научно-технических средств в ходе осмотра места происшествия
- § 2. Уголовно-правовое воздействие как объект уголовно-правовых отношений и его индивидуализация в уголовном процессе
- § 3. Место мер процессуального принуждения в системе средств уголовно-правового воздействия
- § 2. Основания для применения особых средств уголовно-правового воздействия в ходе процессуальной деятельности
- § 4. Справедливость применения мер процессуального принуждения
- § 1. Оптимизация системы мер процессуального принуждения — особых средств уголовно-правового воздействия
- § 2. Совершенствование организационно-процедурного механизма применения мер процессуального принуждения — особых средств уголовно-правового воздействия
- § 2.2. Структурное единство и взаимосвязь комплекса оснований и условий применения особого порядка судебного разбирательства
- 1.1 Явление взяточничества и необходимость уголовно-правовой борьбы с ним посредством применением оперативно-розыскных мероприятий.
- Основания и критерии допустимости государственно-правового принуждения в административном материальном и процессуальном праве