Введение

Питер Арчер, автор книги, предлагаемой в русском переводе вниманию читателя [1],— не только знаток английского права, но и талантливый публицист. Казалось бы, судоустройство в Англии, английское судопроизводство в прошлом и настоящем — довольно сухая материя.

Конечно, автор дает излагаемым фактам определенную оценку. Он пытается выявить исторические закономерности и тенденции дальнейшего развития различных государственных установлений. Некоторые из этих оценок достаточно трезвы и реалистичны. Так, затрагивая во введении вопрос о «механизме» развития английского прецедентного права, Арчер признает, что «судьи призваны постоянно развивать правовые нормы». Известно, что английские юристы обычно объясняют этот механизм иначе. Видный исследователь английского уголовного права судья Стивен уподобляет «общее (т.

Однако напрасно советский читатель стал бы искать в книге Арчера соображений на тему о том, что развитие прецедентного права определяется изменением условий жизни в классовом государстве, расстановкой сил в классовой борьбе, необходимостью охраны конкретных интересов господствующих классов Англин и установленного ими правопорядка. Признавая, что «право не является строго консервативным» и что «факторами, имеющими значение при формулировании нормы, являются обычаи и привычки данного времени», Арчер ничего не говорит о социальной природе и политическом происхождении этих «обычаев и привычек». Более того, заявляя, что английское право подчиняется своей собственной логике, которая извлекает свои аксиомы из решений предков и состоит в применении к определенной совокупности фактов правовых норм, выработанных при вынесении решений по другим делам, и в истолковании новых решений в соответствии с давно установившимися дефинициями, Арчер делает вывод, что английское право развивается само из себя,— вывод, идущий вразрез с его собственными соображениями, излагаемыми на той же странице (см.

Такой же противоречивостью и неисторичностью отличаются и соображения автора о соотношении общего права и парламентского законодательства — статутного права. Арчер не без основания замечает, что «более активный способ преобразования» — статутное право — вступает в действие тогда, когда развитие общего права по принципу «от подобного к подобному» «не поспевает, — как говорит автор, — за изменяющимися потребностями». Однако нельзя согласиться с тем объяснением этого явления, которое дается в книге. Дело здесь, конечно, не в том, что «...когда общему праву недостает его внутренней силы, оно обращается к силе, превосходящей его собственную». В действительности в странах прецедентного права законодательная деятельность усиливается в те исторические периоды, когда общее право, и в самом деле малоподвижное и неповоротливое, не может угнаться за обострением социальных противоречий, получающих выражение во всех сферах общественной жизни и требующих проведения энергичных мероприятий в самых различных направлениях. В этих условиях правотворческая функция все в большей степени переходит в руки законодательных органов государства и мистический туман вокруг процесса зарождения и развития правовой нормы быстро рассеивается. Не случайно, что все эти явления резко усиливаются в конце XIX и в XX веке, то есть в период империализма. Вот где следует искать ту «внутреннюю силу», которая в рамках указанного исторического периода привела к резкому изменению траднцион- ного соотношения между общим и статутным правом.

В представлении автора процесс становления суда в истории английского государства—это процесс формирования органа, все более независимого от короны. Арчер изображает английский суд как оплот и хранителя гражданской свободы и воплощение справедливости. Основное направление уголовной политики выражается, по мнению Арчера, в том, что она стремится обеспечить скорее оправдание невиновного, чем осуждение виновного. Эти и подобные им высказывания встречаются в различных местах книги, не только выражая, таким образом, концепцию автора, но и свидетельствуя о том, с какой настойчивостью он ее проводит.

Концепция Арчера не согласуется ни с историческими фактами, ни с практикой современного буржуазного государства. Для Арчера особое положение государства среди объединений отдельных лиц выражается в том, что оно контролирует все прочие объединения, не подчиняясь само никакому контролю, а также в том, чго принадлежность к нему является принудительной (см. стр. 219). Указав, таким образом, на эти чисто внешние признаки государства, Арчер не пошел дальше и даже не попытался объяснить, почему государство занимает особое место среди объединений отдельных лиц. Правильный ответ на этот вопрос означал бы крушение арчеровской концепции буржуазного суда как учреждения, охраняющего граждан от деспотических поползновений государства и его агентов. Государство принудительно контролирует все другие объединения граждан потому, что оно является орудием классового господства. В этом своем качестве оно контролирует и суд, который в отведенной ему области и своими средствами осуществляет волю стоящего у власти класса, выраженную в правовой норме. Утверждая, что английский суд охраняет правопорядок и права граждан, автор не говорит самую важную часть того, что он должен был бы сказать. Он должен был бы ска-

зать (строго говоря, этого нельзя было ожидать от буржуазного исследователя), что речь идет о буржуазном правопорядке, об охране прав буржуазной личности, об < охране прав граждан, поскольку этого требуют интересы

или поскольку это совместимо с интересами общества, основанного на частной собственности на орудия и средства производства.

Можно на ряде примеров показать, что известное вы- ^ оказывание Маркса: «Интересу права предоставляется слово лишь постольку, поскольку он — право интереса, но интерес права должен умолкнуть, как только он вступает в коллизию с этой священной особой» !,— в полной мере относится и к английскому праву. Приведем один из них.

По общему праву, нарушение договора отдельным лицом обычно не является преступлением; таким образом, забастовка, согласно положениям английского права, не становится преступлением потому лишь, что она связана с нарушением договора.

Что же это за случаи? И — существенный вопрос — когда, в какой период времени статутное право пошло на отступление от указанного правового принципа?

15 1

Закон о сговоре и об охране собственности 1875 года, в самом наименовании которого ярко выражены его основное содержание и направление, установил, что всякий, кто, будучи занят на работах по снабжению газом или водой, «намеренно и злоумышленно» нарушит договор с нанимателем, зная или имея основания предполагать, что возможным результатом такого его поведения будет полный или частичный перерыв в снабжении газом или водой, подлежит уголовной ответственности. В другой статье этого закона забота буржуазного законодателя об охране собственности сказалась еще отчетливее. Закон объявляет уголовным преступником всякого, кто «намеренно и злоумышленно» нарушит договор с нанимателем, [5]

зная или имея основания предполагать, что возможным результатом такого его поведения будет поставление в опасность человеческой жизни, или причинение серьезного телесного вреда, или разрушение или серьезное повреждение ценного имущества. Нетрудно видеть, что под признаки этого состава, особенно в последней его части, легко может быть подведена любая забастовка.

Характеризуя значение суда, Арчер особенно энергично подчеркивает подконтрольность должностных лиц судебной власти. «Без этого не может быть демократии»,— пишет Арчер.

Указав, что должностные лица государства подконтрольны судебной власти, которая следит за тем, чтобы они не превышали своих полномочий и не злоупотребляли ими во вред гражданам, Арчер и здесь оставил в тени самое главное: в практике буржуазной юстиции служебные проступки и даже преступления должностных лиц в ряде случаев влекут ответственность только тогда, когда они создают опасность для интересов господствующего класса, и остаются безнаказанными при других условиях.

деленных средств правовой зашиты в отношении определенных преступлений... В соответствии с этим по истечении срока действия «закона о приостановлении» обычно принимался закон о погашении ответственности, который должен был защитить соответствующих должностных лиц от правовых последствий противозаконных действий, которые они, возможно, совершили при исполнении своих обязанностей в условиях приостановления действия прерогативного средства правовой защиты — приказа habeas corpus. Пока существует чрезвычайное положение, исполнительная власть в своих усилиях справиться с критической ситуацией может совершить много противозаконного. Целью приостановления действия приказов habeas corpus было предоставить правительству возможность принимать такие меры, которые, будучи целесообразными с политической точки зрения, были или МОГЛИ быть не вполне законными. Закон о погашении ответственности легализует такого рода противозаконные действия и тем самым дополняет закон о приостановлении действия приказов habeas corpus, который, возможно, не предоставил исполнительной власти все те правомочия, которых она требовала» *. В переводе на простой и общепонятный язык это означает, что законодатель сам санкционирует незаконные действия правительственных чиновников, совершенные со ссылкой на государственные интересы, изымая эти действия из-под судебного контроля — сначала «на время», а затем и навсегда. Нельзя в этом случае не вспомнить слова Маркса: «...иерархия карает чиновника, поскольку он грешит против иерархии или поскольку он совершает такой грех, который иерархии не нужен, но она берет его под свою защиту всякий раз, когда сама иерархия совершает грех в его лице...» 2

Автор не скупится на похвалы и Судебному комитету Тайного совета. Он пишет, что именно на Судебный комитет легла задача разрешения беспрецедентных правовых проблем, возникавших в процессе преобразования Британской империи в Британское содружество наций

‘Уэйд и Филлипс, Конституционное лрапо, ИЛ. 1950. стр. 431—432.

1 К. Маркси Ф. Энгельс. Соч, т 1, стр. 278

Арчер считает, чго комитет оказался на высоте своей международной миссии и показал образцы эрудиции, логики и здравого смысла. Автор не поясняет, что он имеет в виду, когда говорит об этом. Однако исторические факты свидетельствуют о том, что в тех случаях, когда это было нужно правящим кругам метрополии, Тайный совет охотно заставлял и логику и здравый смысл обслуживать политику, проводившуюся этими кругами отнюдь не в интересах «заинтересованных сторон», о которых в этом разделе упоминает Арчер.

Так, в 1870 году в Уголовный кодекс Индии была включена статья 124А, предусматривавшая суровое наказание для всякого, кто пытается возбудить ненависть или неуважение к законному правительству Индии или недовольство им. В период английского владычества в Индии статья 124А была одним из эффективных средств борьбы с национально-освободительным движением.

О том, каким образом рекомендовалось устанавливать наличие у обвиняемого намерения вызвать у слушателей или читателей недовольство «законным правительством Британской Индии», можно судить по весьма подробным указаниям на этот счет в одном судебном напутствии по рассмотренному в 1897 году делу.

«Стихи, аллегория, драма, философская или историческая полемика,—сказал судья,— так же могут быть средством возбуждения недовольства, как и прямое выступление против правительства. Под внешней формой необходимо видеть действительную цель. Следует рассудить, не является ли стихотворная или полемическая форма всего лишь средством маскировки действительных подстрекательских намерений автора» *.

В период второй мировой войны индийские суды сделали попытку сузить применение статьи 124А. В 1942 году по делу Нихаренду Датта индийский Федеральный счд высказался, что действия и слова, вменяемые в вину по статье 124А, должны либо подстрекать к беспорядкам, либо быть такими, что разумный человек усмотрит в них такого рода намерение или тенденцию2. За Феде-

: См. 22 Indhn Law Reports, Bombay Series 112, 139, 142. * См FedcrtJ Court Reports 33.; .

- -|~

ральным судом последовали Аллахабадский и Бомбейский Высшие суды 1.

Именно в этот момент на сцене появился Тайный совет. Не кто иной, как Тайный совет, решительно выступил против попыток ограничительного толкования статьи 124А. По жалобе тогдашнего правительства Индии Тайный совет отменил решение Бомбейского Высшего суда и.подчеркнул, что формулировка статьи 124А, по мнению Тайного совета, не дает оснований толковать ее так, -как.эго сделал Федеральный суд[7] [8]. Иными словами. Тайный совет пытался вернуть индийскую практику по применению статьи 124А к печальной памяти «образцам» конца XIX столетия.

Решительный конец этим попыткам положило только, провозглашение Индийской Республики. После этого отношение к статье I24A Уголовного кодекса резко изменилось. В 1951 году Высший суд Восточного Пенджаба в решении по делу Мастер Тара Сингха заявил, что с в&еденмем в действие в 1950 году Конституции Индии статья 124А утратила силу, так как она ограничивает, основные права граждан.

Следует заметить, что и в самой книге Арчера читатель найдет немало фактов, замечаний и даже общих оценок, которые отнюдь не согласуются с его же собственной характеристикой суда как независимого от исполнительной власти учреждения, охраняющего интересы всего общества, перед которым все равны и где каждый, ищущий справедливости и защиты, обрящет их.

Одним из наиболее крупных фактов этого рода является возникновение и развитие в Англин административной юстиции. Арчер напоминает читателю о том, что в вышедшей в 1929 году и, добавим, вызвавшей большой интерес книге «Новый деспотизм» лорд-главный судья Хьюарт обратил внимание на две тенденции, проявившиеся в английском законодательстве последних лет. Одна- предоставление исполнительной власти, в частности отдельным ведомствам, права издавать правовые нормы без какого-либо контроля со стороны парламента; в этом праве, как мы видели, традиционная английская доктрина отказывала даже судебной власти, исходя из того, что судьи не суть законодатели. Вторая — предоставление министрам права выносить по спорам и претензиям решения, не подчиненные судебному контролю. «Тем самым,— констатирует Арчер выводы Хыоарта,—органу исполнительной власти была передана судебная функция. Гражданин был подчинен произволу бюрократии, и не было власти, которая могла бы его защитить» (стр. 253).

Само собой разумеется, Хьюарт не мог и не пытался глубоко проанализировать подмеченные им тенденции, представляющие собой одно из ярких выражений кризиса буржуазно-демократической законности, и показать их подлинные характер и значение. Что же касается Арчера, го он, уделяя этой проблеме, по сути дела, две главы своей книги, всячески пытается преуменьшить значение этих явлении. С одной стороны, он уверяет, что ничего нового тут нет и что история Англии знает немало примеров специализированных административных трибуналов (как нередко англичане называют административные суды в отличие от общих), а также того, что одни и те же должностные лица отправляли судебные и административные должности, а отдельные звенья судебной системы действовали под сильным влиянием органов исполнительной власти. С другой стороны, он доказывает, что в настоящее время «в обществе, которое требует от государства столь многих публичных услуг», такого рода явления неизбежны и что главная задача заключается в том, чтобы выработать гарантии, «посредством которых в современных условиях можно было бы в существенной мере обеспечить господство права» (стр. 254).

Суть дела в том, однако, и заключается, что возникновение и все более интенсивное развитие административной юстиции (как и делегированного законодательства) не только полностью разоблачает фикцию о верховенстве парламента, но подрывает основы буржуазной закон-

ности, громко именуемой со времен Дайси «господством права», освобождая исполнительную власть от какого бы то ни было контроля как со стороны судов, так и парламента. Никакие предлагаемые Арчером паллиативы, вроде сохранения надзорной юрисдикция Высокого суда, требования о соблюдении административными судами норм «естественного правосудия» и т. п., ничего не могут изменить. Как бы глубоко автор ни верил в их целебное действие, на практике они будут полезны не в большей мере, чем антитрестовские законы в условиях безраздельного господства трестов.

Успокоительные заверения Арчера не могут скрыть

того факта, что в современной Англии существует огромное количество чиновников, «которые, на общегосударственном и местном уровне, занимаются вынесением решений». «В течение нынешнего столетия,— .признает Арчер,— они расширили свою деятельность так быстро, что их функции стали более многочисленными, чем функции обычных судов». Он указывает, что английская судебная система, которая никогда не отличалась стройностью и простотой, в настоящее зремя неимоверно усложнилась. Это усложнение явилось результатом появления большого количества квазисудебных и несудебных учреждений, рассматривающих споры и претензии не на основе законодательных норм, а в «ведомственных видах», без применения процессуальных норм, без указания мотивов принимаемых решений и зачастую без возможности обжаловать эти решения *в суд или хотя бы по административной иерархии. В тех случаях, когда такая возможность имеется, следует помнить, что, как замечает Арчер, «...придирчивые суды не так уж часто чинят препятствия осуществлению тщательно разработанной ведомственной политики». На этом фоне соображения Арчера на тему о том, что чиновники, о которых идет речь, «не всегда бывают людьми без сердца», и его настойчивые ссылки на то, что англичане «предпочитают в качестве гарантий своей свободы здравый смысл и добрую волю непререкаемым правовым концепциям», звучат совсем неубедительно.

Хотя Арчер явно поставил перед собой задачу как можно более тщательно скрыть теневые стороны англий-

ского правосудия, внимательное чтение его книги с достаточной отчетливостью подтверждает положение о том, что в Англии господство права всегда означало господ’ стзо богатых над правом.

Известно, что в английском процессе широко реализованы начала состязательности в буржуазном смысле. В частности, в отыскании доказательств, их представлении суду и в совершении других процессуальных действий каждая из сторон полностью предоставлена самой себе, и, если по неопытности или по недостатку денежных средств она допускает какую-либо оплошность или оказывается не в состоянии что-либо сделать — вообще или в установленный законом срок, ей, как правило, не на кого надеяться. Если к тому же учесть, что английское материальное и процессуальное право чрезвычайно сложно и запутанно (это очень хорошо показано в книге), то очевидно, что использовать эту состязательность в своих интересах может только тот, кто располагает необходимыми средствами, чтобы пригласить квалифицированного адвоката, искушенного во всех тонкостях и контроверзах английского права, U взять на себя расходы по выявлению и собиранию доказательств. Это вынужден признать и сам Арчер. «Не может быть равенства перед законом до тех пор,— пишет он,— пока многие граждане не могут практически пользоваться теми возможностями, которые теоретически для них открыты» (стр. 145). Как же обстоит дело в действительности? Может быть, эта максима не относится к английскому суду? «По всем делам, кроме самых несложных, — меланхолически замечает Арчер в главе, посвященной описанию деятельности суда графства,— положение неимущей стороны менее благоприятно, чем положение ее противника, пригласившего солиситора» (стр. 148). «Тяжущийся, который ввязывается в словесный поединок с сидящим напротив него адвокатом,—замечает он со свойственной ему живостью выражения,— очень напоминает провинциального любителя, вздумавшего сразиться с чемпионом» (стр. 73). Автор подчеркивает, что в некоторых судах день слушания дела назначается с самого начала, одновременно с выдачей повестки и обе стороны к этому дню должны выполнить все предварительные действия. В противном случае не-

пасторопная сторона может быть принуждена к уплате Кжексвязанных с отложением дела, а если она не явится, она может оказаться перед фактом вынесения решения против нее, независимо от обоснованности иска, предъявленного к ней или ею. О величине судебных издержек читатель может судить по следующему факту. Арчер указывает, что после издания в 1949 году Закона о юридической помощи, действие которого распространяется на производство в Высоком суде, но не в судах графств, малоимущие пользуются малейшей возможностью для того, чтобы предъявить иск в Высоком суде и не иметь дела с судом графства. В Верховном суде, помимо самих тяжущихся, могут выступать только барристеры. «От широкой публики они далеки и для нее недоступны...»— замечает Арчер. Наиболее опытные из них, «ко- гѵ ролевские советники», «выступают лишь по важнейшим Ъ делам за высокие гонорары».

Некоторые замечания Арчера о суде присяжных, по ^ сути дела, развенчивают эту «гарантию прав граждан L, против посягательств со стороны властей».

^ Автор не забывает, конечно, сказать, что суд при- \ сяжных «судит по здравому смыслу в отличие от чиновничьего», так как «у рядового человека нет, как правило, ни личной заинтересованности, ни предвзятости, порождаемой длительной практикой соприкосновения с уголовными делами». Автор настойчиво подчеркивает право присяжных на самостоятельное суждение. Он указывает, что еще в 1670 году по делу Бушеля было закреплено положение, что присяжные не обязаны следовать указаниям судьи и могут настоять на собственной точке зрения по вопросам факта. В другом месте он отмечает, что только по вопросам права указания судьи обязательны для присяжных; с его выводами по вопросам факта присяжные не обязаны соглашаться. А что же происходит в действительности? «В целом, однако, судьи и присяжные работают согласованно,— заявляет Арчер,— причем присяжные с благодарностью используют опыт

вспомнить известные слова Энгельса: «Но практика не

дает себя обмануть, на практике очень мало заботятся обо всей этой чепухе, и судья довольно ясно дает понять

1 Зак. 1510 - - ,

присяжным, какой приговор им следует вынести, и ІЮ» с.іуш іые присяжные регулярно выносят именно такой приговор» *.

Арчер любит повторять формулу, часто встречающуюся в английской литературе: «Правосудие должно не только совершаться, но и представляться правосудием». Прочитав книгу Арчера, читатель убедится в том, что буржуазная юстиция все чаще довольствуется второй частью этой формулы. То, что происходит в буржуазном Суде, все чаше представляет собой лишь видимость правосудия.

Б. Никифоров. [9]