ВВЕДЕНИЕ

Борису Васильевичу Ананьичу, с благодарностью

B основу этой книги положена кандидатская диссерта­ция, защищенная еще в 1986 г.[1] Конечно, с этого времени изучение внутренней политики самодержавия как в России, так и за рубежом существенно продвинулось. B российской историографии случился своего рода бум в исследовании истории государственных учреждений. Хотя сегодня исто­рики и правоведы столкнулись со своего рода методологи­ческим кризисом, свидетельствующим о необходимости не только продолжения накопливать фактический материал, но и создания новых объяснительных моделей.

Это порождает целый ряд вопросов. Было ли высшее управление пореформенной империи системой или мы мо­жем только наблюдать, как оформляются институции и связи между ними, как появляется правительственная си­стема и как себя чувствует в ней такой внесистемный ак­тор, как абсолютный монарх? Однако этот актор сам по себе оставался системообразующим, прочерчивал линии взаи­модействия по правилам, плохо согласуемым с рациональ­но организованной системой бюрократического управле­ния, регламентируемой правовыми нормами. Было ли это системой бюрократических институтов или все еще весьма неустойчивой «фигурацией» людей, определяемой патрон- клиентскими отношениями или правилами поведения так называемых присутственных обществ? Какую роль в та­кой ситуации играл закон? Власть действовала «на осно­вании законов» или «при помощи законов»? Может ли быть наличие обширного законодательства при абстраги­ровании от механизмов правотворчества свидетельством изменения в политической и правовой культуре высшей бюрократии империи? Как влияло появление бюрократов- профессионалов, вооруженных специальными знаниями (прежде всего юридическими), на государственные стра­тегии и тактики, как менялись и усложнялись практики управления и технологии властвования?

Важным является не только вневедомственное влияние на принятие политических решений, а скорее сам процесс встраивания императора в официальную бюрократическую систему при конкурирующем влиянии его личных агентов (агентств). B этой ситуации самодержавный монарх уже не выглядит обладающим абсолютно самостоятельной волей, признается его латентная зависимость от власти «доклад­чика» и «советника».

B разнонаправленном потоке тенденций и кроется ре­альное содержание конфликтов внутри политического механизма российского самодержавного правления, ко­торое может быть обозначено как самодержавное прави­тельство. Вероятно, такое понятие звучит как неожи­данный оксюморон, полагая помимо самодержца наличие еще какого-то верховного органа власти, но именно в та­кой несообразности и заключалась главная интрига функ­ционирования авторитарной системы, когда неумолимо шел процесс поглощения власти императора теми, кому он вынужден был ее делегировать, облекая в рациональ­ные правовые формы. Это было тем, что современники называли расхищением самодержавной власти бюрокра­тией, министерской олигархией, самовластием мини­стров и даже самодержавием министров, а историки оп­ределяют как бюрократический абсолютизм[6]. Занимаясь поисками эффективной модели «самодержавной консти­туции государства»[7], М. М. Сперанский понимал, что одной из главных задач, является определение взаим­ных отношений «первых государственных мест: Совета, Сената, Комитета и министерств».

Понятие «правительство» оставалось неудобным для са­модержавного дискурса, хотя и являлось необходимым для российской монархии, стремившейся выстроить правовую модель власти, к обоснованию которой стремились законо­датели и профессиональные юристы, нередко смыкавшие­ся в своих мотивах и действиях. Уже в начале XIX в. по­нятия «верховная власть» и «государь» воспринимались, по крайней мере, как однопорядковые, если не как синони­мы[10]. Термин «правление» — крайне размытый и не делав­ший различия между верховной властью и государством — постепенно превратился в «престол» и «поставленные от него власти», а позднее недостаточно четко был разделен на верховную власть и государственную[11].

Данное исследование посвящено истории Комитета министров в период с середины XIX столетия до Первой русской революции, в ходе которой 23 апреля 1906 г. он и был упразднен. Ho история одного, хотя бы и та­кого важного государственного учреждения останется ограниченной без понимания его места и роли в системе высшего управления Российской империи. История Ко­митета министров — это главным образом хороший по­вод обратиться к изучению высшего уровня власти Рос­сийской империи, понять, как реально функционировал самодержавный монарх и его правительство, где можно было провести разграничительную линию между этими явлениями. Если Комитет министров, как понимали со­временники и историки, оставался лишь «техническим» органом высшего уровня управления, то тогда где и как принимались важные политические решения? Это об­ращает нас к истории технологии власти императорской России, к повседневным практикам выработки и приня­тия политических решений, взаимодействий как на лич­ностном, групповом, так и институциональных уровнях внутри правящей элиты. Бюрократическая сфера высших учреждений предстает в таком виде в качестве разноуров­невой среды коммуникаций. Помимо юридически закре­пленных норм и статусов в функционировании государ­ственных учреждений существовала масса практических приемов принятия даже самых важных политических решений. Это было своего рода «обычное право», нередко скрытое от глаз непосвященного наблюдателя. Таким об­разом, главный вопрос, который решается в книге и обо­значен как «самодержавное правительство», заключает­ся в стремлении понять, насколько основательно можно говорить о «правительственной политике», какие акторы и институции были задействованы в ее выработке и реа­лизации? Фокус исследования при этом смещается с тра­диционного для прежней историографии изучения кон­фликта власти и общества к противоречиям внутри самой власти, не только институциональным, но и личностным. Это еще и попытка постичь глубинные причины неспособ­ности самодержавной власти отыскать адекватные меры в ответах на вызовы современности и эффективно организо­вать правительственные действия.

Исследование проведено главным образом в рамках институциональной истории, и автор, используя возмож­ности структурно-функционального подхода, постарался понять, как модернизация государственного управления вела к тому, что учреждения переставали воспринимать­ся как персональные поручения государя или его «личные агентства», но еще не стали окончательно государственно­правовыми институциями. Логика и проблемно-хроно- логическая последовательность описания подчинены об­щей задаче понимания технологии имперской власти на ее высшем уровне. B качестве главного объекта выбран Комитет министров, так как вокруг него и разворачива­лись основные (но далеко не все) дискуссии о проблемах организации правительства. Комитет министров оказал­ся в окружении других высших учреждений, чья история возникновения (а это особенно важно!) и институциональ­ная несогласованность перманентно порождала вечные проблемы. Для этого необходимо выяснить место и роль Комитета министров в системе высшего управления, определив реальные обстоятельства его взаимодействия с Государственным советом, Сенатом, высшими комите­тами, Советом министров, удерживая внимание на поис­ках правительственного единства и способах взаимодей­ствия министров с их государем. Что происходило в той ситуации, когда все понимали необходимость повысить консолидацию правительственных сил и об этом с завид­ным постоянством заявляли как монархи, так и их мини­стры, но они же сами противились этому. Объяснив, как формировался состав и компетенция комитета, сделав ак­цент на повседневные практики действия канцелярского механизма, необходимо использовать разные фокусы, то приближаясь, то отдаляясь от объекта, но, не утрачивая общей перспективы, понять то, что называется пробле­мой «самодержавного правительства». Разные «оптики», кажется, позволят увидеть, как дискуссии вокруг этой проблемы позволяли разным государственным (а потом и общественным) деятелям, иногда по самым разным моти­вам, использовать отсутствие «объединенного правитель­ства» в своих конкретных политических целях.

Деятельность Комитета министров, особенности его правового, а отчасти, и реального статуса до революции привлекали внимание в основном историков русского го­сударственного права[12]. Работы о Комитете министров чаще всего касались проблем его происхождения и дея­тельности в первой половине XIX столетия. Однако уже дореволюционные исследователи отмечали неопределен­ность статуса комитета в ряду других высших учрежде­ний. Известные российские юристы А. Д. Градовский, а затем В. В. Ивановский, считали, что комитет появился вначале как особый вид присутствия Непременного со­вета. H. М. Коркунов примыкал к мнению видного госу­дарственного деятеля начала XIX в. М. М. Сперанского, который изначально считал комитет не особым государ­ственным учреждением, а лишь «образом доклада». Ак­тивное вмешательство Комитета министров в законода­тельный процесс на протяжении всего его существования отмечали А. Д. Градовский, H. М. Коркунов и ряд других исследователей13. Б. Э. Нольде вообще считал комитет по преимуществу законосовещательным учреждением14. Своеобразием историко-правовой литературы этого вре­мени было то, что она имела не только академический интерес. Правительство обращалось к ней в поисках тео­ретического обоснования намечаемых преобразований, хотя экс-революционер и один из наиболее влиятельных теоретиков монархической власти JI. А. Тихомиров кри­тиковал современную ему юридическую науку за то, что она не помогла монархии идти вперед и ничего не сдела­ла, «кроме компиляции статей законов, столь многочис­ленных и иногда столь случайных»15.

Общим недостатком дореволюционной историко-пра­вовой литературы, отразившемся и на исследованиях о Комитете министров, является формально-юридический подход к изучению государственных учреждений, слабая источниковая база, игнорирование реальных особенностей функционирования высших органов власти, невозмож­ность учета неформальных приемов воздействия бюрокра­тии на выработку политики. При секретности, окутывав­шей деятельность государственного аппарата, по мнению самих дореволюционных юристов, изучение государствен­ного права дальше «простого пересказа Свода законов» идти и не могло16. Еще одной особенностью дореволюцион­ной государственно-правовой науки являлась нормативная и вынужденная дистанцированность от действительности. Русские правоведы, отмечал М. А. Рейснер, громили «по­лицейское государство Европы», не замечая его в России, облекая самодержавие в «блестящие одежды “правового” государства»[13]. Осторожной критике подвергалось только засилие бюрократии, и здесь, как это ни парадоксально, голоса крайне правых сливались с голосами либералов. Вместе с тем сами правовые теории, ставшие основами рос­сийской государственной юриспруденции, подвергали со­мнению реалии самодержавного строя и оказывали все воз­раставшее давление на политические практики империи. «Вторжение» юристов с их влиятельными концепциями в бюрократическую среду империи неизбежно обостря­ло кризисные явления в политической и идеологической структуре самодержавной власти.

Одновременно с большинством министерств в 1902 г. ко­митет отметил столетний юбилей, приоткрыв завесы тай­ны своей неизвестной обществу истории[14]. Издатели явно были обеспокоены созданием «приличной» исторической биографии юбиляра, старательно обходя материал, кото­рый мог бросить тень на его славную репутацию. Вместе с тем юбилейные издания Комитета министров представ­ляют собой своеобразный труд, стоящий на грани между публикацией архивных документов и историческим иссле­дованием. По меткому замечанию П. А. Зайончковского, вопросы внутренней политики в такого рода изданиях не всегда подвергались исследованию, но, во всяком случае, систематическому рассмотрению[15]. Часто такие истори­ческие обзоры и публикации документов из остававшихся тогда еще закрытыми архивов были подготовлены чинов­никами канцелярий этих учреждений или приглашенны­ми профессиональными историками. Накануне юбилея было начато издание «Журналов Комитета министров за царствование Александра I», оставшееся незаконченным. Известно, что комитетская канцелярия планировала про­должить их публикацию, для чего были составлены по­годные ведомости о числе дел, рассмотренных в Комитете министров, Сибирских, Кавказском, Еврейском, железно­дорожных комитетах, Комитете по делам Царства Поль­ского, Комитете Западных губерний[16]. Однако из-за фи­нансовых трудностей управляющему делами Комитета министров А. H. Куломзину пришлось отказаться от перво­начальных планов и сосредоточится на подготовке «Исто­рического обзора деятельности Комитета министров», для чего был заключен договор с приват-доцентом Петербург­ского университета историком С. М. Середониным. Дого­вором предусматривалось, что С. М. Середонин обязуется в течение шести лет составить «Исторический обзор», ак­тивно привлекая открытые для него материалы из архи­ва Комитета министров и разного рода сопутствовавших ему высших комитетов. Особый пункт договора предусма­тривал, что А. H. Куломзин как главный редактор может вносить изменения и дополнения в текст «Исторического обзора». С. М. Середонин стал составителем первых трех томов (в пяти книгах), им же была написана 5-я глава «Го­сударственное хозяйство» для 4-го тома, подготовленного чиновником канцелярии И. И. Тхоржевским. Помощник управляющего делами Комитета министров H. И. Вуич составил последний, 5-й том, который представлял собой обзор ежегодных отчетов комитета за 8 лет царствования Николая II. Каждый том охватывал деятельность комите­та за определенное царствование и имел в основном еди­ную структуру. Главное внимание издатели обратили на те дела, по которым принимались законы и которые послу­жили аналогом для решения однотипных вопросов. B этот круг вошли также дела, по которым возникали в комитете прения, а также те, по которым последовали особые резо­люции или пометы монарха. C точки зрения подбора ма­териала авторами была продела вполне добросовестная ра­бота. Видный историк общественного движения и печати М. К. Лемке в рецензии на «Исторический обзор» отмечал, что такие издания в России «представляют из себя все еще очень редкие приятные исключения из традиций канце­лярской тайны»[17]. Вместе с тем авторы «Исторического об­зора» в предисловии подчеркивали, что лишь ставят перед собой скромную цель: дать материал для будущего исто­рика. Такое ограничение задач издания вызвало критику со стороны многочисленных рецензентов. H. А. Рожков отмечал уже по поводу 1-го тома, составленного С. М. Ce- редониным, что «хотя автор — специалист по русской истории, он все-таки не дал нам ученого исследования»[18]. Co своей стороны А. H. Куломзин вспоминал: «Главное за­труднение в составлении истории Комитета министров за­ключалось в цензуре председателя И. H. Дурново, который беспрестанно требовал исключения тех или других фраз и выражений»[19].

Заметное влияние на подготовку «Исторического обзо­ра» оказал его редактор А. H. Куломзин, имевший к тому времени опыт историка, он не только просматривал кор­ректуры, но и внес некоторые дополнения. Им были вклю­чены в 4-й том некоторые оценки внутренней политики Александра III, изложенные в известных «Загробных за­метках» H. X. Бунге. Политическое завещание H. X. Бун­ге было отпечатано тогда всего в 30 экземплярах и роздано высшим сановникам империи. Куломзину удалось в офи-

циальной истории Комитета министров предать гласности основные мысли H. X. Бунге относительно национальной политики и переселенческого вопроса, содержащиеся в этом секретном документе, сыгравшем известную роль B выработке правительственной политики[20].

Составители официальной истории комитета утверж­дали, что в каждое царствование его компетенция все более упорядочивалась, но факты, приведенные в самом «Историческом обзоре», прямо противоречили таким выводам. Особо важное значение в «политическом зако­нодательстве» комитет приобрел после каракозовского покушения 1866 г. и в период царствования Алексан­дра III. П. Б. Струве в статье «Губернаторский гипноз» буквально написал следующее: «Мы знаем замечатель­ный, потрясающий своей правдой исторический коммен­тарий к “Помпадурам” Щедрина. Ero издало недавно само самодержавное правительство, по-видимому, не подозре­вая, какой уничтожающий обвинительный акт против себя оно предает гласности»[21].

B процессе подготовки «Исторического обзора» же­лезнодорожные дела, прошедшие через комитет, решено было выделить в особое издание «Наша железнодорож­ная политика» (СПб., 1902. Т. 1-4). Основная работа по его подготовке была проделана начальником отделения комитетской канцелярии H. А. Кислинским, который использовал архивный материал не только Комитета министров, но и железнодорожных комитетов, Комите­та финансов и особых совещаний. Такому пристальному вниманию к вопросам железнодорожной политики спо­собствовал особый интерес к ней со стороны А. H. Ky- ломзина. Еще в 1862 г. он подготовил для крупного го­сударственного деятеля в области железнодорожного строительства К. В. Чевкина записку о положении же­лезнодорожного дела в России и Европе[22]. Куломзинская записка во многом способствовала установлению взгляда о преимуществе частного железнодорожного строитель­ства перед казенным, что делало его в некоторой степени ответственным за злоупотребления в период концесси­онной горячки 60-70-х гг. XIX в. K моменту написания «Нашей железнодорожной политики» А. H. Куломзин уже стал сторонником государственного железнодорож­ного хозяйства, но ему было необходимо оправдать и предшествующую политику правительства. Свой взгляд на цель издания он изложил в письме к жене: «На днях выйдут 2 тома “Нашей железнодорожной политики в XIX столетии”, тоже к юбилею. Это работа Кислинского под главною моею редакциею, по моим воспоминаниям... Цель этой работы оправдать нашу железнодорожную по­литику за царствование Александра II»[23].

Советская литература по истории государственных учреждений России XIX — началаХХ в. сравнительно неве­лика, а работы, специально посвященные Комитету мини­стров, в ней отсутствуют. Наиболее активно исследовалась история государственных органов царизма первой полови­ны XIX в. в связи с изучением административных реформ Александра I[24]. Значительным вкладом в изучение струк­туры государственного механизма дореформенной России стала монография H. П. Ерошкина «Крепостническое само­державие и его политические институты» (М., 1981). B ней впервые автор уделил внимание деятельности Собственной его императорского величества канцелярии (СЕИВК), по­

искам новых форм повышения эффективности функциони­рования государственной машины. Деятельности же посто­янно действующих высших учреждений (Государственный совет, Комитет министров, Сенат, Синод) отведено гораздо меньше места, изложение их истории ограничилось рассмо­трением проектов реформ. Осталась вне поля зрения автора и практика создания в первой четверти XIX в. многих выс­ших комитетов, которые С. М. Середонин считал вспомога­тельными органами Комитета министров[25]. Ничего не было сказано и о Комитете финансов. Впрочем, H. П. Ерошкин признавал, что «серьезным препятствием на пути создания глубокого обобщающего труда по истории государственных учреждений до 1917 г. является отсутствие частных иссле­дований по истории подавляющего большинства высших, центральных и местных учреждений»[26].

Общая оценка состояния высшего государственного механизма, а также личные характеристики ряда наибо­лее влиятельных государственных деятелей содержатся в исследованиях по внутренней политике самодержавия во второй половине XIX — начале XX в.[27] Один из самых ав­торитетных исследователей, работавших в этом направ­лении, П. А. Зайончковский справедливо считал, что к царствованию Александра III Комитет министров вернул себе приоритет в верховном управлении[28]. И. В. Оржехов- ский также отметил возрастание роли комитета в карательной политике в связи с поворотом царизма к реакции с середины 1860-х гг.[29] Деятельность комитета в области акционерного учредительства и торгово-промышленной политике получила освещение в монографиях Jl. E. Ше­пелева[30].

Вместе с тем Jl. E. Шепелев поставил наиболее важные проблемы изучения истории государственных учреждений в связи с источниковедческим анализом делопроизвод­ственных документов XIX — начала XX в. Он утверждал, что «изучение политики едва ли возможно без изучения учреждений, через которые она реализовывалась», он обра­тил внимание на смешение функций Комитета министров и Государственного совета из-за неясного представления о различии законодательных и административных актов, на причины и последствия ведомственного сепаратизма, на зависимость развития структуры учреждений от задач правительственной политики, на формы и методы бюро­кратической борьбы и выяснение реального содержания самодержавной власти[31]. Bo многом благодаря Шепелеву было начато исследование формальных и реальных осо­бенностей делопроизводства с учетом того, что оно было не только техническим элементом, но и средством влияния на управление[32].

Определенную традицию разработка проблем истории законодательства российского самодержавия получила на страницах «Вспомогательных исторических дисциплин». Еще в 1937 г. Б. М. Кочаков проанализировал источнико­ведческие особенности законодательных актов с учетом специфики структуры механизма государственной вла­сти[33]. Однако, рассматривая в основном деятельность Го­сударственного совета, он оставил в стороне проблему от­деления законов от административных постановлений[34]. Разделение сферы указа и закона в более поздний период, когда царское законодательство претерпело существенное изменение в связи с созданием Государственной думы, ис­следовано в статьях В. С. Дякина[35].

Известный пробел в истории государственных учреж­дений царской России составляет изучение деятельности Сената и высших комитетов. Отрывочные данные о коми­тетах Западных губерний, Царства Польского, Кавказ­ского, Сибирского и Сибирской железной дороги имелись в работах советских исследователей, но они не позволяли дать общий анализ действия всей системы высших ко­митетов[36]. Пореформенный статус Сената затрагивался в статье JI. В. Виноградовой[37]. До сих пор мало известно о Комитете финансов, хотя историки довольно часто обра-

щались к документам его архива[38]. Вопросы размежева­ния компетенции Совета и Комитета министров впервые были освещены в статьях В. Г. Чернухи[39]. Она же впервые в советской исторической науке поставила и изучила про­блему «объединенного правительства» в середине 50-х — начале 80-х гг. XIX в.[40]

Внутриправительственные дебаты о единстве действий администрации и реформе Совета министров в 1905 г. рас­смотрены E. Д. Черменским, К. H. Мироненко и H. Г. Ко­ролевой[41], но обсуждение этой проблемы в предреволю­ционные годы подробно не освещалось. Наиболее полно история создания Совета министров, как составной части реформационной деятельности правительства в годы Пер­вой русской революции, изложена Р. Ш. Ганелиным[42]. B связи с реформой Совета министров H. Г. Королева затро­нула вопрос об упразднении Комитета министров, указав на стремление царизма оставить право законодательной диспенсации в руках администрации[43]. Своего рода итогом советского периода исследования истории государствен­ной власти дореволюционной России стали коллективные монографии: «КризиссамодержавиявРоссии. 1895-1917»

(JI., 1984), «Власть и реформы. От самодержавной к совет­ской России» (СПб., 1996).

Ha фоне все возрастающего интереса в отечественной историографии к истории государственных учреждений и внутренней политики самодержавия в 1990-е гг. в зару­бежной историографии наблюдается, наоборот, некоторый спад. Еще в 1992 г. в предисловии к сборнику «Великие ре­формы в России. 1856-1874» Э. Глисон отмечал, что следу­ет ожидать отсутствие интереса у историков США к истории государственных институтов, который вытеснен историей культуры и общества. «Большинство лучших работ о ре­формах, написанных американскими учеными в последнее десятилетие, создавались в русле разработки проблемы фор­мирования русской и советской бюрократии и рассматри­вали ее с точки зрения выявления групповых интересов». Они старались охватить политические процессы «во всей их сложности и целостности, а не сводить все к распоряже­ниям и указам сверху». От российских историков, с его точ­ки зрения, напротив, следует ожидать большое количество работ по истории российского самодержавия, что связано с переменами, произошедшими в стране. «Нельзя не видеть аналогий между эпохой развития гражданского общества в России после 1861 г. и теми процессами, которые происхо­дят в настоящее время»[44]. Некоторую историографическую инерцию составляют исследования институтов самоуправ­ления, региональных и низовых органов государственной власти, особенно на национальных окраинах. Интерес зару­бежных историков в то же время сместился к национальной тематике, а затем и к так называемой имперской истории, в которой история политических институтов самодержавия все еще занимает скромное место[45].

Это замечание, справедливое для зарубежных исследо­вателей, не подходит для современной отечественной исто­риографии, в которой продолжает сохраняться интерес к истории государственной власти, институтам управления, проблемам политического и социального реформирования. Однако этот процесс не был адекватно обеспечен методоло­гической базой, что привело к серьезному разрыву между ростом эмпирического знания и его концептуальным осмыс­лением, а приращение знания все еще идет по линии тради­ционного накопления фактического материала. Ha смену «разоблачениям» царского режима и критическим описа­ниям перманентного «кризиса» самодержавия пришли апо­логии «выдающихся» монархов и даже стремление придать авторитарному режиму более респектабельный имидж. Так, под влиянием искусственной концепции «правомерной» мо­нархии, бюрократические учреждения которой действуют уже «на основании закона, в соответствии с административ­ным правом и под контролем административной юстиции и прокуратуры», не желая замечать очевидного противоречия, Б. H. Миронов все же вынужден был признать, что в царство­вание Александра III «обсуждение законов стало происхо­дить в Совете министров, чтобы миновать Государственный совет, где имелось много либеральных чиновников, введен­ных при Александре II, а Комитет министров стал выступать в роли высшей судебной инстанции, чтобы умалить роль Сената, где также сконцентрировалось много либеральных чиновников»[46]. Добавим, что ситуация царствования Алек­сандра III принципиально не отличалась от времен его отца и начала правления его сына. Всесилие бюрократии осознавал еще гр. А. X. Бенкендорф, отмечая в представленном Нико­лаю I «Обзоре общественного мнения» за 1827 г.: «К несча­стью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее круп­ные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы»[47].

При этом Комитет министров, занимавший централь­ное место в системе высших государственных учреж­дений, остался в зоне забвения. Только в 2002 г. была защищена кандидатская диссертация H. И. Зуева, по­священная Комитету министров в первой половине XIX в.[48], но и в ней был сделан неутешительный вывод о недостаточном внимании к истории этого учреждения, что выглядит особенно впечатляющим на фоне большо­го числа исторических и историко-правовых изданий, появившихся к двухсотлетнему юбилею российских ми­нистерств[49], а также к столетию Государственной думы и реформированного Государственного совета. Впечатляю­щим и существенно облегчающим работу историков стало издание ряда справочников по истории государственных учреждений[50], фундаментальных биографических сло­варей государственных деятелей Российской империи XIX — начала XX в.[51] Обобщающие труды по истории административного аппарата опубликовали JI. E. Ше­пелев[52] и Д. И. Раскин[53]. Появились и солидные моно­графические исследования о крупных государственных деятелях имперской России этого периода[54]. Очередные книги В. Г. Чернухи продолжают исследование новых аспектов политики самодержавия в области печати, па­спортной системы[55]. Своего рода итогом в изучении пра­вительственной политики самодержавия накануне и в период Первой русской революции стала монография Р. Ш. Ганелина[56], а также его совместная с Б. В. Ана- ньичем книга о С. Ю. Витте[57]. Появление работ нового поколения историков: С. И. Алексеевой[58], И. В. Лукоя­нова[59], E. А. Правиловой[60], С. В. Куликова[61], И. А. Хри­стофорова[62], В. E. Воронина[63] и других может стать сви­детельством не только неослабевающего интереса к теме, но и возможного методологического прорыва. Весьма по­казательны в этом отношении два сборника статей, по­священных памяти П. А. Зайончковского[64].

Основу источниковой базы монографии составили ар­хивные материалы высших государственных учреждений дореволюционной России, хранящиеся в Российском го­сударственном историческом архиве[65]. Большое значение для работы имели официальные правительственные изда­ния. K ним относятся собрания нормативных актов: Свод законов Российской империи, Полное собрание законов, Собрание узаконений и распоряжений правительства. Важнейший материал был получен из фондов: Комитета министров, Совета министров, II Отделения СЕИВК, Госу­дарственного совета и высших комитетов. Из хранящих­ся в фонде Комитета министров документов использова­лись главным образом журналы заседаний и приложения к ним. B фонде II Отделения СЕИВК наиболее полно со­хранился комплекс источников по пересмотру делопро­изводства Комитета министров в середине 1860-х гг. и по отделению законов от административных постановлений. B связи с вопросами ликвидации Кавказского комитета и Комитета Царства Польского использовался фонд Особой комиссии по изысканию способов к сокращению расходов под председательством А. А. Абазы. Привлекались также неопубликованные документы из коллекции печатных записок библиотеки РГИА. Важное значение имели мате­риалы личного происхождения из фондов ГА РФ, РГАЛИ, OP РГБ и РНБ. Для выяснения вопросов, не получивших отражения в делопроизводственной документации, ис­пользовалось эпистолярное и мемуарное наследие высших чиновников империи. Существенные сведения о работе Комитета министров почерпнуты главным образом из вос­поминаний А. H. Куломзина, а также из дневников и вос­поминаний П. А. Валуева, Д. А. Милютина, E. А. Перет- ца, А. А. Половцова, С. Ю. Витте, С. E. Крыжановского, И. В. Гессена, В. И. Гурко, кн. Д. А. Оболенского, И. А. Ше­стакова, А. В. Головнина, И. И. Толстого, И. И. Тхоржев- ского и других. Для выяснения отношения общественно­сти к намечавшимся преобразованиям в государственном управлении привлекались воспоминания и дневники об­щественных деятелей, материалы периодической печати («Освобождение», «Новое время», «Голос», «Гражданин», «Московские ведомости», «Право»).

* * *

Ровно тридцать лет назад, будучи студентом, я пришел в семинар Б. В. Ананьича на историческом факультете Ленинградского государственного университета, чтобы заняться этой темой. Я благодарен участникам этого се­минара, и прежде всего моим коллегам: С. К. Лебедеву, H. М. Корневой, Ю. В. Тоту, С. И. Алексеевой и другим, кто заинтересованно обсуждал первые результаты моих архив­ных разысканий, ставшие основой этой книги. B студенче­скую и аспирантскую пору я имел счастье быть принятым в секторе истории капитализма ЛОИИ РАН, где тогда рабо­тали известные специалисты по истории внутренней поли­тики самодержавия второй половины XIX — начала XX в. Б. В. Ананьич, Р. Ш. Ганелин, В. С. Дякин, Ю. Б. Соловьев, Л. E. Шепелев, В. Г. Чернуха, В. А. Нардова, А. H. Цаму- тали и другие. Особая моя признательность В. Г. Чернухе, которая не только повлияла своими исследованиями на данную работу, но была строгим оппонентом и добрым со­ветчиком на всех этапах моей научной карьеры, начиная со студенческой скамьи. Я всегда ощущал внимание и заин­тересованное участие Р. Ш. Ганелина, внимал дружеским советам и строгим критическим замечаниям Б. Б. Дубен- цова, М. Ф. Флоринского, Д. И. Раскина, М. М. Шумило­ва, В. В. Лапина. Позднее мне посчастливилось общаться и работать в этом направлении с учениками Б. В. Ананьи­ча С. Г. Беляевым и E. А. Правиловой, чьи исследования, несомненно, имели большое значение. И. В. Лукоянов и М. Д. Долбилов, с которыми меня связывают давние твор­ческие связи, также оказали заметное влияние на мои ис­следования. Особые слова благодарности хотелось бы ска­зать также зарубежным исследователям Д. Бурбанк, М. фон Хагену, Р. Уортману и К. Мацузато. Конечно, это ис­следование не могло состояться без благожелательного от­ношения сотрудников Российского государственного исто­рического архива (особенно С. И. Вареховой), Российской национальной библиотеки, Библиотеки Академии наук, Государственного архива Российской Федерации, Россий­ской государственной библиотеки и Российского государ­ственного архива литературы и искусства. Ha последнем этапе данное исследование было завершено при поддерж­ке РГНФ (2004 г.), что позволило не только вернуться к этой теме, но и посмотреть на некоторые старые проблемы по-новому.