Определенность права

Теоретические и практические проблемы «принципа правовой определенности» нередко обсуждались па научных конференциях и «круглых столах». Так, 24 марта 2016 г. в Российском государст­венном университете правосудия был проведен «круглый стол» на тему: «Правовая определенность: Теоретические и практические проблемы в процессе судебного правоприменения при производ­стве по уголовным делам». В работе «круглого стола», в частности, приняли участие В.А. Давыдов — заместитель Председателя Вер­ховного Суда РФ - председатель Судебной коллегии по уголов­ным делам, докт. юрнд. наук. Л.В. Головко — заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора Мо­сковского государственного университета им. М.В. Ломоносова, докт. юрид. паук, профессор, А.Г. Халиулин — заведующий кафе­дрой Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации, докт. юрид. наук, профессор. В.В. Ершов ректор Российского государственного университета правосудия, докт. юрид. наук, про­фессор. О. В. Качалова заведующая отделом проблем уголовного судопроизводства, докт. юрнд. наук, доцент. В.И. Кононенко за­ведующий кафедрой уголовно-процессуального права, криминали­стики и судебной экспертизы им. Н.В. Радутной Российского госу­дарственного университета правосудия, В.П. Качалов — профессор

кафедры уголовно-процессуального права, криминалистики и су­дебной экспертизы им. Н.В. Радутной Российского государствен­ного университета правосудия.

Европейский Суд но правам человека (далее ЕСПЧ) в своих су­дебных актах часто применяет понятие «принцип правовой опре­деленности». Например, еще 13 июня 1979 г. в судебном решении «Маркс против Бельгии» ЕСПЧ в самом общем виде признал: «...принцип правовой определенности...неотъемлемо присущ праву Конвенции и праву сообщества...»^[684]. В постановлении Большой па­латы ЕСПЧ ио делу «Брумареску против Румынии» от 28 октября 1999 г. суд уточнил и развил свою позицию: «Право на справедли­вое разбирательство дела судом, гарантируемое п. 1 ст. 6 Конвен­ции. должно толковаться в свете преамбулы Конвенции, которая провозглашает, среди прочего, верховенство права как часть обще­го наследия Договаривающихся государств. Одним из основных аспектов верховенства права (выделено мной. — В. Е.) является принцип правовой определенности, который требует, inter alia, что­бы при окончательном разрешении дела судами их постановления не вызывали сомнения»’.

Однако такой вывод ЕСПЧ представляется теоретически дискус­сионным.

В то же время глубокий анализ становления и дальнейшего раз­вития термина (понятия) «верховенство права» позволяет сделать

иной вывод: несмотря на длительное и активное его применение в судебных актах, международных и национальных документах, а также в специальной литературе, термин (понятие) «верховенст­во права» еше требует своего дальнейшего и глубокого изучения¹. Думаю, в современный период доктрина «верховенство права» как признанная большинством специалистов система научных взгля­дов. имеющих существенное практическое значение, в мире в целом и в России, в частности, еще нс сложилась. В этой связи, в настоя­щее время «верховенство нрава» скорее возможно рассматривать в рамках единой концепции правового государства, «определенный способ понимания, трактовки»^{[685] [686] [687] [688] правовых явлений с позиции науч­но обоснованной концепции интегративного правопонимания.}

В специальной литературе такая точка зрения ранее уже была высказана¹. С позиции научно обоснованной концепции интегра­тивного правопонимания. на мой взгляд, теоретически обоснована и практически достаточна только одна правовая категория — «пра­вовое государство». Если «легистское государство» по сущест­ву ограничивается лишь собственными законами, то подлинное «правовое государство» «связывает» себя как правом, «внешним» но отношению к нему (например, основополагающими (общими) принципами международного права и обычаями международного права), так и «собственным», «внутренним» правом (в частности, национальными правовыми актами («законодательством»)¹.

В-третьих, в н. 1 ст. 6 Европейской Конвенции, на которую ссы­лается ЕСПЧ в названном деле, отсутствует термин «принцип пра­вовой определенности». В соответствии с буквальным текстом и. 1 ст. 6 Конвенции «Каждый в случае спора о его гражданских нравах и обязанностях пли при предъявлении ему любого уголовного об­винения имеет право на справедливое и публичное разбирательст­во дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона.,.».То есть ЕСПЧ, выработав но-

пятне «принцип правовой определенности», по существу в очеред­ной раз ио существу выполнил функцию правотворческого органа, выйдя за пределы своей компетенции. В буквальном соответствии с п. 1 ст. 32 Конвенции «в ведении Суда находятся все вопросы, касающиеся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней...» (выделено мной. — В. Е.). Следователь­но. в компетенции ЕСПЧ находятся только вопросы толкования (уяснения для себя и разъяснения для других), а также примене­ния принципов и норм нрава, уже выработанных и содержащихся в Конвенции.

Более того, согласно н. 2 ст. 43 Конвенции толковать принципы и нормы права, содержащиеся в Конвенции, вправе лишь Боль­шая палата ЕСПЧ. Однако наиболее «развернутое» определение «принципа правовой определенности», обычно цитируемое в юри­дической литературе, содержится в Постановлении Первой сек­ции ЕСПЧ по делу «Рябых против Российской Федерации», при­нятом 24 июля 2003 г.

Вместе с тем. необходимо подчеркнуть, что согласно п. 2 и 3 ст. 43 Конвенции «Коллегия в составе пяти членов Большой Па­латы принимает обращение, если дело поднимает серьезный во­прос. касающийся толкования или применения положений на­стоящей Конвенции или протоколов к ней, или другой серьезный вопрос общего характера... Если Коллегия принимает обращение, то Большая Палата выносит ио делу свое постановление» (выде­лено мной. — В. Е.). Однако не Большая І Іалата ECI IЧ. а только его Первая секция в Постановлении «Рябых против Российской Фе­дерации» выработала «развёрнутое» понятие «принципа правовой определенности», фактически осуществив не присущие ей право­творческие функции.

Однако и ио существу постановление «Рябых против Россий­ской Федерации» вызывает целый ряд других теоретических и пра­ктических вопросов.

1. Что означает понятие «окончательное решение»? Традицион­но многие специалисты отвечают: решение, вступившее в закон­ную силу после рассмотрения жалобы в апелляционной инстанции. По какова же тогда компетенция целого ряда иных национальных и наднациональных судебных инстанций?

2. Может ли быть «оспорено» «окончательное решение» в после­дующих национальных и наднациональных судебных инстанциях? Национальные правовые акты и международные договоры, как из­вестно, дают положительный ответ на данный вопрос.

3. Как представляется, правовая определенность, а точнее определенность права и принцип «res judicata» недопустимо­сти повторного рассмотрения однажды решенного дела являются различными правовыми категориями. Существуют разнообразные виды правовых категорий определенности чего-либо, например, определенность права и определенность результатов судебного ре­гулирования. При таком теоретическом подходе представляется дискуссионным вывод ЕСПЧ о том. что «правовая определенность предполагает уважение принципа res judicata...то сеть принципа недопустимости повторного рассмотрения однажды решенно­го дела»'-. Как представляется, определённость права и уважение

принципа «resjudicata» — различные виды определенности, несов­падающие по своему существу, следовательно, и различные право­вые категории.

4. Как правило, участники процесса требуют рассмотрения их жалоб в иных судебных инстанциях не с целью «проведения по­вторного слушания и получения нового постановления», а с другой целью устранения, по их мнению, судебных ошибок, допущен­ных в уже вынесенных судебных актах, т. е. «исправления» «непра­вильного» правосудия.

5.По закону пересмотр вынесенных судебных актов на практике должен происходить не при наличии «двух точек зрения по одному вопросу», а лишь в случаях установления кассационными или над­зорными судебными инстанциями «обстоятельств существенного и непреодолимого характера». Например, согласно ст. 387 ГПК РФ «Основаниями для отмены или изменения судебных постановле­ний в кассационном порядке являются существенные нарушения норм материального нрава или норм процессуального права (вы­делено мной. — В. Е.), которые повлияли на исход дела и без устра­нения которых невозможны восстановление и зашита нарушенных прав, свобод и законных интересов, а также защита охраняемых за­коном публичных интересов».

6.В специальной литературе и судебных актах многие правовые и неправовые явления традиционно относят к «принципам». Па- пример. О.С. Орехов, полагаю, по меньшей мере спорно, называ­ет «принцип свободы усмотрения государств» внутриотраслевым принципом права международноіі защиты прав человека»^[689]. На мой взгляд, во-первых, понятие «усмотрение» в целом является теоре­тически дискуссионным. Полагаю, что с позиции теории систем и социального управления более обоснованными представляются понятия «регулирование», «правовое регулирование» и «индиви­дуальное судебное регулирование». При таком теоретическом под­ходе принципы нрава — одно из средств правового регулирования общественных отношений². Поэтому выработанное ЕСПЧ понятие

«принцип правовой определенности» представляется теоретиче­ски спорным.

В связи с этим В.Т. Томин убедительно заметил: «...прин­ципов становится слишком много...принципы должны быть принципиальными»¹. В конечном итоге, по мнению В.Т. Томи­на. например, отечественному уголовному судопроизводству «...грозит реальная опасность стать (или продолжать оставаться?) беспринципным»^{[690] [691] [692]. Далее В.'Г. Томин сделал попытку «инвента­ризации» наименований и понятий «кандидатов в принципы»[693] [694]. Результатом такой излишней «продуктивности» категория «прин­цип» стала, на мой взгляд, теоретически еще более неопределенной и размытой, а практически — контрпродуктивиоіі.}

К сожалению. ЕСПЧ в своих судебных актах по существу нере­дко выполняет правотворческие функции, с позиции «судейского активизма» далеко выходя за пределы своей компетенции. Напри­мер. Микеле де Сальвію писал: «...в свете прецедентного права- суд заполнил пробел (выделено мною — 8. Е.) который, как он сам признавал, существовал до недавнего времени»¹. Данная точка зрения на протяжении длительного времени разделяется и ЕСПЧ. Так. ЕСПЧ в своих судебных актах неоднократно высказывал, на мой взгляд, следующее дискуссионное мнение с позиции букваль­ного толкования самой Конвенции:*Конвенция не является за­стывшим правовым актом, она открыта для толкования в свете се­годняшнего дня»: «предмет и цель Конвенции как правового акта, обеспечивающего защиту прав человека, требует, чтобы ее нормы толковались и применялись таким образом, чтобы сделать ее га­

рантии эффективными и реалы1ыми»'(вылелено мной. — В. Е.). Вместе с тем. согласно устоявшимся выводам обшей теории права, известно, что толкование права — это только уяснение для себя и разъяснение для других уже имеющихся, например, в Конвен­ции принципов и норм нрава, а ие их развитие, изменение либо дополнение.

В связи с этим представляется теоретически спорным также н вывод бывшего председателя ЕСПЧ г-на Риксдаля. сделанный нм I ноября 1998 г.: «Европейская Конвенция о правах человека должна толковаться и применяться как живой инструмент, сле­дуя за развитием наших обществ и не обязательно согласно на­мерениям «отцов-основателей в 1950 году...» (выделено мной. — В. Е.у. В то же время весьма характерна дальнейшая оговорка г-на Риксдаля. думаю, противоречащая сказанному им выше: «...но сра­зу же добавлю и настаиваю на том. что эволютивное толкование, следуя за развитием наших обществ, ие должно стать судебным активизом. 11о моему мнению, судьи призваны тщательно изучать, оценивать, принимать во внимание развитие общества, но они, в особенности международные судьи, нс должны действовать в со­ответствии со своей собственной субъективной оценкой тенден­ций, которые кажутся им более предпочтительными и которые они одобряют»³.

При таком, полагаю, теоретически неубедительном под­ходе ЕСПЧ Пьер-Ив Монжаль справедливо констатировал: «В 2003 г. Суд (ЕСПЧ — В. Е.) заявил, что его постановления имеют ту же силу, что и договор»^[695]. Далее Пьер-Ив Монжаль обоснованно подчеркнул: Есть три особых мнения судей в от­ношении этого способа действий Европейского Суда по правам человека, во многом основанные на практике Международного Суда ООН (Гаага) в этой области, который, в отличие от Страс­бургского суда, располагает законодательной базой... эти

выражающие особое мнение судьи утверждают, что Страс­бургский суд тем самым «расширил свою компетенцию пу­тем правотворческого, а не судебного действия»¹ (выделено мной. — В. Е.). Данную точку зрения разделяют и отдельные российские научные работники^{[696] [697].}

Возвращаясь к вопросу о термине (понятии) «принцип правовой определенности», на мой взгляд, исходя из общенаучных положе­ний, более убедительным представляется термин (понятие): «опре­деленность права», а не «принцип правовой! определенности» или «правовая определенность». Например, по мнению Аристотеля, определенность «самое достоверное нз всех начал — то. относи­тельно которого невозможно ошибаться, ибо такое начало должно быть наиболее очевидным...и свободным от всякоіі предположи­тельности... Начало, которое...не есть предположение: а то. что необ­ходимо... знать....приступая к рассмотрению... Таким образом, ясно, что именно такое начало есть наиболее достоверное из всех...ведь но своей природе оно начало даже для всех других аксиом»^[698] (выде­лено мной. — В. Е.).

При таком философском подходе «определенность права» — наиболее достоверная из всех правовых категорий, объективно характеризующая качественное состояние нрава, позволяющая выделять право из класса иных не однородных социальных яв­лений. объектов, прежде всего неправа. В то же время принципы права являются самостоятельными средствами правового регули­рования общественных отношений, объективно существующими элементами системы нрава. Объективно существующие принципы права — основания всеобщей связи, отражающие объективные за­кономерности н сущность единой, развивающейся и многоуровне­вой системы форм национального и (или) международного права,

обеспечивающие предсказуемость, ожидаемость и единообразие правотворческих и правореализационных процессов¹.

Удивляет и следующий вывод ЕСПЧ в Постановлении но делу «Брумареску против Румынии»: «Одним из основных аспектов верховенства нрава является принцип правовой определенности, который требует inter alia, чтобы при окончательном разрешении дела судами их постановления не вызывали сомнения»^{[699] [700] (выделе­но мной. 8. Е.). В то же время, как широко известно, например, участники процесса, как правило, имеют самые различные, прямо противоположные и далеко ие всегда правовые интересы, зачастую не основанные на принципах и нормах права, содержащихся в фор­мах национального и (или) международного права. В связи с этим любые постановления судов, как правило, вызывают у них самые многообразные «сомнения». Кроме того, право в целом — слож­нейшая правовая категория. Отсюда, учитывая многочисленные субъективные и объективные факторы, не могут не возникать мно­гочисленные «сомнения» также и у множества наднациональных и национальных судебных органов.}

25 апреля 2006 г. первая секция ЕСПЧ приняла постановление но делу «Засурцев против Российской Федерации», в котором но существу была лишь воспроизведена позиция, ранее вырабо­танная судом: «Европейский Суд напомнил, что право па судебное разбирательство, гарантированное пунктом 1 статьи 6 Конвенции, должно толковаться в свете Преамбулы к Конвенции, в которой, в соответствующей ее части, верховенство права признается частью общего наследия Договаривающихся Государств. Одним из осно­вополагающих аспектов верховенства права является принцип правовой определенности, который, среди прочего, требует, чтобы принятое судами окончательное решение нс могло быть оспоре­но...»^[701]. 28 мая 2014 г. первая секция ЕСПЧ приняла постановление по делу «Кузьмин против Российской Федерации». В данном су­

дебном акте содержится только «напоминание» о том. что «...отме­на в порядке надзора окончательного и имеющего обязательную силу решения может делать право заявителя на суд иллюзорным и нарушать принцип правовой определенности»’.

Судья Евразийского экономического сообщества Т.П. Не­шатаева в особом мнении но решению суда от 10 июля 2013 г. по делу К® 1 6/1—2013 пришла к выводу о том. что «...принцип правовой определенности (principle of legal certainty) признает­ся общепризнанным принципом международного нрава, в свете которого Суд ЕврАзЭс должен устанавливать действительное содержание норм права Таможенного союза. Следовательно, данный принцип входит в правовую систему Таможенного сою­за и должен считаться основополагающим началом функциони­рования органов Таможенного союза и государств — членов при реализации норм права Таможенного союза. Принцип правовой определенности включает в себя, но не исключительно, следу­ющее: нормативные акты должны быть опубликованы, должны быть ясными и точными, решения судов должны быть обяза­тельными и исполняться в исключительных случаях, законные интересы и ожидания сторон должны быть защищены»² (выде­лено мной. — В. Е.).

Конституционный Суд Российской Федерации в Постанов­лении от 5 февраля 2007 г. № 2 — П «По делу о проверке кон­ституционности положений статьей 16. 20. 112, 336. 376. 377, 380. 381, 382. 383. 387. 388 и 389 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом кабинета ми­нистров Республики Татарстан, жалобами открытых акционер­ных обществ «Нижнекамскнефтехим» и «Хакасэнерго», а также жалобами ряда граждан» также выработал ряд позиций, связан-

пых с «принципом правовой определенности»'. С одной стороны, Конституционный Суд РФ, думаю, теоретически обосновано под­черкнул: федеральный законодатель должен обеспечивать «опре­деленность в процессуальных отношениях»². С другой стороны, Конституционный Суд РФ. во-первых, с позиций научно дискус­сионных и разнообразных концепций интегративного правопони­мания весьма неопределенно и спорно установил: «...федеральный законодатель одновременно должен обеспечить и реализацию прав участвующих в деле лиц на основе баланса между правом на справедливое судебное разбирательство, предполагающим возможность исправления посредством надзорного производства существенных нарушений, повлиявших на исход дела, ... и прин­ципом правовой определенности»' (выделено мной. — В. Е.). Не­обходимо подчеркнуть: справедливость и право — различные и не­однородные социальные регуляторы общественных отношений. Во-вторых, в данном Постановлении Копституциоиный Суд РФ также лишь процитировал ранее названное Постановление ЕСПЧ: «Как неоднократно указывал Европейский Суд по правам чело­века... принцип res judicata предполагает, что ин одна из сторон не может требовать пересмотра окончательного и вступившего в законную силу постановления только в целях проведения по­вторного слушания и получения нового постановления; одна лишь возможность наличия двух точек зрения но одному и тому же во­просу не может являться основанием для пересмотра... Иной под­ход приводил бы к несоразмерному ограничению принципа право­вої! определенности».

Как известно, «принцип правовой определенности» выработан ЕСПЧ на основе н. 1 ст. 6 Европейской Конвенции, в соответствии с которым «Каждый...имеет право на справедливое и публичное разбирательство дсла...судом». В связи с этим позиция Конститу-

циоиного Суда РФ о «балансе» между «правом на справедливое су­дебное разбирательство» и «принципом правовой определенности» представляется теоретически недостаточно убедительной с учётом понимания ЕСПЧ «принципа правовой определенности». Кро­ме того, принцип res judicata предполагает, что ни одна из сторон не может требовать пересмотра «окончательного» и вступившего в силу постановления только в целях «повторного» слушания и по­лучения «нового постановления». Вместе с тем. во-первых, остается открытым вопрос о том. что такое «окончательное» постановление при наличии нередко целого ряда правовых оснований для оспари­вания судебного акта, вступившего в законную силу? Во-вторых, убежден: цель сторон — нс собственно «повторное» слушание, а по­лучение иного судебного акта, основанного на достоверных и объ­ект ві і ы х доказател ьствах.

В Определении Конституционного Суда РФ от 12 апреля 2005 г. № 113-0 «По жалобе гражданина Маслова Александра Иванови­ча на нарушение его конституционных прав частями 1, 2 и 3 ста­тьи 30.11 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях» лишь воспроизводится позиция ЕСПЧ. Так, Конституционный Суд РФ. в частности, пишет: «Приведенные правовые позиции Конституционного Суда Российской Федера­ции корреспондируют правовым позициям Европейского Суда по правам человека. Как указал Суд. принцип правовой определен­ности (res judicata) означает, что ни одна из сторон не может тре­бовать пересмотра окончательного и вступившего в законную силу постановления только в целях проведения повторного слушания и получения нового постановления; полномочие вышестоящего суда по пересмотру дела должно осуществляться в целях исправ­ления судебных ошибок, неправильного отправления правосудия, а не пересмотра по существу; пересмотр не может считаться скры­той формой обжалования; одно лишь возможное наличие двух то­чек зрения но одному вопросу нс может являться основанием для пересмотра; отступление от этого принципа оправданы, только тог­да являются обязательными в силу обстоятельств существенного и непреодолимого характера...» (выделено мной. — В. Е.).

В утратившем силу Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 12 февраля 2008 г. № 2 «О применении норм гражданско­

го процессуального законодательства в суде надзорной инстан­ции в связи с принятием и введением в действие Федерального закона от 4 декабря 2007 г. № ЗЗО-ФЗ «О внесении изменений в Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации», с одной стороны, также но существу лишь воспроизводилась по­зиция ЕСПЧ: «Принцип правової! определенности предполагает, что суд не вправе пересматривать вступившее в законную силу постановление только в целях проведения повторного слушания и получения нового судебного постановления. Иная точка зрения суда надзорной инстанции на то. как должно быть разрешено дело, нс может являться поводом для отмены или изменения судебного постановления нижестоящего суда». С другоії стороны, в действу­ющем Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Фе­дерации от 11 декабря 2012 г. X® 29 «О применении судами норм гражданского процессуального законодательства, регулирующих производство в суде кассационной инстанции» вообще не содер­жится толкование «принципа правовой определенности».

Практически воспроизводится позиция ЕСПЧ и в определении Верховного Суда Российской Федерации от 31 мая 2013 г. № 20-КГ 13-9: «Правовая определенность предполагает уважение принци­па недопустимости повторного рассмотрения однажды решенного дела, который закрепляет, что ин одна из сторон не может требо­вать пересмотра окончательного и вступившего в законную силу решения только в целях проведения повторного слушания и при­нятия нового решения. Полномочие вышестоящего суда по пере­смотра дела должно осуществляться в целях исправления судебных ошибок, неправильного отправления правосудия, а не пересмотру но существу. Пересмотр не может считаться скрытой формой об­жалования. в то время как лишь возможное наличие двух точек зрения по одному вопросу нс может являться основанием для пе­ресмотра. Отступления от этого принципа оправданы, только ког­да являются обязательными в силу обстоятельств существенного и непреодолимого характера».

R то же время в Постановлении Верховного Суда Российской Федерации от 17 декабря 2012 г. X® 85-АД12-4 теоретически обосновано установлено: «Требования правовой определенно­сти и стабильности не являются абсолютными и не препятствуют

возобновлению производства по делу в связи с появлением новых и вновь открывшихся обстоятельств или при обнаружении суще­ственных нарушении, которые были допущены на предыдущих стадиях процесса, если это привело к неправильному разрешению дела». Более того, в Определении Верховного Суда Российской Федерации от 25 мая 2012 г. Х& 49-В12-9 выработана более убеди­тельная позиция: «Положения статьи 6 (части 2). статьи 15 (части 4), статьи 17 (части 1). статьей 18. 19 и статьи 55 (части 1) Кон­ституции Российской Федерации предполагают правовую опреде­ленность и связанную с ней предсказуемость законодательной по­литики в сфере пенсионного обеспечения, необходимые для того, чтобы участники соответствующих правоотношений могли в раз­умных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенным в том. что приобретенное ими на основе действующего законодательства право будет уважаться властями и будет реализо­вано». Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ в постановлении от 25 декабря 2013 г. № 99 «О процессуальных сроках» как и мно­гие лишь упомянул о «принципе правовой определенности»: «в це­лях реализации принципа правовой определенности и эффектив­ного рассмотрения дела в разумный срок вопрос о необходимости обращения к председателю суда с мотивированным заявлением о продлении срока рассмотрения дела в порядке, предусмотрен­ном частью 2 статьи 152 АПК РФ, рекомендуется разрешать на стадии подготовки дела к судебному разбирательству». Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в Постанов­лении от 1 февраля 2011 г. № 9713/10 также только сослался на «принцип правовой определенности».

Вместе с тем. вслед за Конституционным Судом РФ. Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в Постанов­лении от 11 декабря 2012 г. X® 9604/12, во-первых, спорно записал: «АПК РФ, вводя сроки подачи жалоб.установил тем самым баланс между принципом правовой определенности, обеспечивающим стабильность правоотношений в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности, с одной стороны, и нравом на справедливое судебное разбирательство, предполагающим возможность исправления судебных ошибок, с другой» (выделе­но мной. — В. Е.). Во-вторых, Президиум Высшего Арбитражного

Суда Российской Федерации в Постановлении от 22 апреля 2014 г. № 12278/13 без необходимых аргументов и поясненнії установил: «С иелыо учета таких ценностей, как правовая определенность и стабильность судебного акта, также являющихся проявлением права на судебную защиту... и обеспечения справедливого баланса между интересами всех заинтересованных лиц...».

Президиумы судов субъектов РФ традиционно ограничиваются лишь упоминанием понятия «принципа правовой определенно­сти». Например. Президиум Верховного Суда Республики Бурятия в Постановлении от 6 июня 2014 г. записал: «Президиум отмечает, что отмена или изменение в кассационном порядке вступившего в законную силу судебного постановления может привести к нару­шению принципа правовой определенности, который требует, что­бы принятое судами окончательное решение не могло быть оспоре­но без достаточных оснований» (выделено мной. — В. Е.).

К сожалению, в постановлениях президиумов судов субъектов Российской Федерации встречаются и. думаю, дискуссионные по­зиции, связанные с «принципом правовой определенности». На­пример, Президиум Верховного суда Республики Татарстан при­шел к следующему, полагаю, спорному выводу: «...обжалование судебных постановлении в кассационном порядке является осо­бой формой оспаривания судебных постановлений, при которой исходя из принципа правовой определенности не допускается проверка правильности выводов судов первой и второй инсти­туции об установленных ими обстоятельствах дела, не допуска­ется иная оценка доказательств...Основанием для пересмотра судебных постановлений, вступивших в законную силу, явля­ются исключительно нарушения судом норм материального или процессуального нрава».При таком подходе, во-первых, остается открытым вопрос о том, как должны поступать кассационные или надзорные судебные инстанции, установившие нарушения прин­ципов либо норм материального или процессуального нрава в ре­зультате проверки выводов судов первой и (или) второй инстанций об установленных ими обстоятельствах дела. Во-вторых, на мой взгляд, определенность права, а не «принцип правовой определен­ности», характеризует только право, а не обстоятельства дела» (вы­делено мной. — В. Е.).

В последнее время «Принцип правовой определенности» весьма активно анализируется и в специальной литературе. Так. Р. Маса- ладжиу в 2009 г. пришел к следующему весьма спорному выводу: «Принцип правовой определенности в общем виде заключается в ясности и четкости действующих правовых норм, устойчивости законных и обоснованных судебных актов, а также стабильности складывающихся па их основе правоотношений, чтобы заинтере­сованные лица с разумной степенью вероятности могли предви­деть последствия применения к ним судом действующих правовых предписаний и в соответствии с этим предвидеть последствия вы­бора того или иного варианта своего поведения»^[702].

К сожалению, этот автор, во-первых, с позиции юридического позитивизма ограничился только «правовыми нормами» и «закон­ностью» судебных актов. Во-вторых, теоретически спорно к «прин­ципу правовой определенности» отнес «последствия применения судом действующих правовых предписаний», а также и «последст­вия выбора того или иного варианта поведения». На мой взгляд, «определенность права», а не «принцип правовой определенно­сти» — характеристика только права, а не других социальных яв­лений.

Е.А. Борисова в своей статье, опубликованной в 2010 г., ограничи­лась лишь только выводами ЕСПЧ: «одним из основополагающих аспектов верховенства права является принцип правовой опреде­ленности. который среди прочего требует, чтобы принятое судами окончательное решение не могло быть оспорено...Правовая опреде­ленность. согласно позиции Европейского Суда, предполагает ува­жение принципа res judicata (принцип недопустимости повторно­го рассмотрения однажды решенного дела). В соответствии с ним ни одна из сторон не может требовать пересмотра окончательного и вступившего в законную силу постановления только в целях про­ведения повторного слушания и получения нового постановления. Полномочие вышестоящего суда по пересмотру дела должно осу­ществляться в целях исправления судебных ошибок, неправильного

отправления правосудия, а не пересмотра по существу. Пересмотр не может считаться скрытой формой обжалования, а возможное на­личие двух точек зрения по одному вопросу само ио себе не явля­ется основанием для пересмотра. Отступления от этого принципа оправданы, только когда являются обязательными в силу обстоя­тельств существенного и непреодолимого характера...»'.

А.Р. Султанов в своей статье, опубликованной в 2011 г., сделал акцент на проблемах соблюдения прав и свобод человека по делам из публичных отношений с учетом «принципа иравовоіі опреде­ленности». В этой связи А.Р. Султанов заметил: «ЕСПЧ в По­становлении от 25 июля 2002 г. ио делу «Совтрансавто Холдинг» против Украины» (п. 77) обратил внимание на то, что: «...юриди­ческие системы, характеризуемые...риском отмены вступивших в силу решений судов неоднократно..., как таковые несовместимы с принципом правовой определенности, который является одним из фундаментальных аспектов верховенства права по смыслу ста­тьи б Конвенции». Эта правовая позиция была воспроизведена ЕСПЧ и в Постановлениях по жалобам против России»- (выде­лено мной. - В. Е.). Хотелось бы только уточнить: на мой взгляд, многоступенчатая система надзорных инстанций несовместима не с «принципом правовой определенности», а с определенностью процессуального права, в том числе процессуального права, уста­навливающего судопроизводство в России.

В то же время, с позиции ие «принципа правовой определен­ности», а правовой категории «определенность права» представ­ляется дискуссионным, во-первых, отнесение к «определенности права» «качества и эффективности правоприменительной деятель­ности». Во-вторых, отнесение определенности нрава в качестве критерия «при принятии решения о признании их утратившими силу...». В-третьих, как требование к судебному решению «в двух его аспектах»: «как требование к самому судебному решению, т. е. его содержательной стороне» «и как требование в смысле устойчи­

вости окончательного судебного решения в целом». Такой подход основан на научно дискуссионных и разнообразных концепциях интегративного правопониманни.смешении нрава и неправа, втом числе национальных правовых актов и судебных решений — онто­логически разнородных социальных регуляторов общественных отношений. В то же время определенность права с позиции научно обоснованной концепции интегративного (интегрального) право- понимания основывается на синтезировании только принципов и норм нрава, содержащихся в единой, развивающейся и многоу­ровневой системе форм национального и (или) международного права, реализующихся в России, однородных видов социального регулирования общественных отношений (права и права)!

В.И. Анишина и Т.Н. Назаренко в 2013 г. в самом общем виде прежде всего пришли к справедливому выводу: «В своем основном значении принцип правовой определенности, прежде всего, пред­полагает стабильность правового регулирования и существующих правоотношений»’. Вместе с тем, в дальнейшем названные авторы, противореча сами себе, дискуссионно и весьма неопределённо про­должили: «...принцип правовой определенности может проявлять­ся, прежде всего, в том, что судебное решение судов первой и второй инстанций должно иметь известную «устойчивость» — может быть пересмотрено, в исключительных и редких случаях, ие содержащих субъективного элемента и основанных на строго определенных пра­вилах (законах) ... одним из содержательных аспектов принципа правовой определенности является единство правоприменения»^{[703] [704]. В поддержку своего мнения В.Н. Анишина и Т.Н. Назаренко при­вели слова Л. Вильдхабсра: «именно через единство правопримене­ния достигается выполнение международного и конституционного принципов равенства всех перед законом и судом, равного права каждого перед законом и судом, равного права каждого па судеб­ную защиту и только таким путем создается правовая определен­ность (выделено мной. — В. Е.). Господство права и эффективность защиты прав всех участников экономических отношений не будут}

гарантированы в условиях различною понимания и применения правовых норм судами»’. Думаю, данная точка зрения также вы­работана на основе научно дискуссионных и разнообразных кон­цепций интегративного нравопонимания, спорно интегрирующих право и неправо, например, Европейскую Конвенцию о правах че­ловека и судебные решения — онтологически разнородные социаль­ные регуляторы общественных отношений.

Н.Н. Ковтун и Д.М. Шуиаев в 2014 г..анализируя «принцип пра­вовой определенности» и res judicata, написали: «...принцип право­вой определенности но содержанию не тождественен res judicata, при этом сам по себе являясь лишь одним нз аспектов идеи вер­ховенства права. В контексте того, что res judicata является одним из элементов принципа правовой определенности, выстраивается четкая иерархия правовых принципов: верховенство нрава — пра­вовая определенность — res judicata. Последний же принцип, буду­чи определен Европейским Судом по правам человека как принцип недопустимости повторного рассмотрения однажды решенного дела, может быть, но сути назван принципом правовой определен­ности окончательных актов суда»² (выделено мной. — В. Е.).

Вместе с тем, такой вывод представляется теоретически дис­куссионным. Во-первых, верховенство права является не право­вым принципом, а спорный концепцией нрава. Во-вторых, право­вая определенность — не правовым принципом, а дискуссионной правовой категорией. Теоретически точнее такую правовую кате­горию называть «определенность права». В-третьих, res judicata не является правовым принципом, а указывает на определенную устойчивость (стабильность) судебных актов, характеризующихся недопустимостью пересмотра судебных актов, вступивших в за­конную силу, в отсутствие исключительных (экстраординарных) на то оснований, связанных с существенными и непреодолимыми обстоятельствами, например, необходимостью исправления фун­даментальных ошибок, либо появлением вновь открывшихся или новых обстоятельств по делу.

¹ Вильдхабер Л. Прецедент в Европейском Суде по правам человека/./Государ- ство и право. 2001. Jsfe 12. С. 5-12.

-’ Ковтун II.II.. Шуиаев Л М. Правовая определенность и res judicata в решениях Европейского Суда по правам человека// Российский судья 2014. № 9.

По мнению С.Б. Полякова и А.И. Сидоренко, выработанному ими в 2014 г., «принцип правовой определенности рассматривает­ся Европейским судом именно как предсказуемость нрава и защи­та от судебного произвола» (выделено мной. — В. Е.). Несмотря на то, что в основном его действие связывается с недопустимостью пересмотра в порядке надзора вступивших в законную силу реше­ний в целом, правовую определенность по его решениям можно представить, как. во-первых, ясность правовых норм, во-вторых, ясность порядка применения правовых норм и. в-третьих, уве­ренность в окончательности результата правоприменительной деятельности»’.

Такое толкование «принципа правової! определенности» ЕСПЧ является теоретически недостаточно убедительным. Во-первых,

С.Б. Поляков и Л.И. Сидоренко «принцип правовой определенно­сти связывают только с «ясностью правовых норм». В то же время первичными средствами правового регулирования общественных отношении являются принципы национального и (или) междуна­родного права. Во-вторых, «ясность порядка применения правовых норм», с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, на мой взгляд, не характеризует собственно опре­деленность права. В-третьих, полагаю, такой же вывод возможно сделать и в отношении «уверенности в окончательности результата правоприменительной деятельности».

В 2014 г. М.В. Пресняков с позиции научно дискуссионных и разнообразных концепций интегративного правопонимания, искусственно интегрирующих право и неправо, теоретически спор­но и весьма неопределенно выделил формальную сторону право­вой определенности и ее материальный или фактический аспект. В частности, он писал: «Под формальной стороной правовой опре­деленности...следует понимать определенность формы выражения правовых предписаний. Формальный аспект правовой определен­ности относится непосредственно к законам и иным норматив­но-правовым актам... и обозначает внешний аспект такой опре­деленности. Материальный, или фактический, аспект правовой определенности предполагает определенность действительного по-

¹ Поляков С.Б, Сидоренко А И Значение принципа правовой определенности в постановлениях Европейского сула по правам человека.//Адвокат. 2014 № 7

дожения лица, например, точность и стабильность приобретаемых на основе закона субъективных нрав и обязанностей»¹.

В то же время весьма характерно, что далее в той же статье сам М.В. Пресняков более обосновано заметил: «Правовая опре­деленность» представляет собою весьма эклектичное понятие, объединяющее самые различные требования к качеству закона и правоприменительной практики, например: в одном ряду здесь находится обязанность официального опубликования закона и не­допустимость произвольного пересмотра вступивших в законную силу судебных актов»^{[705] [706] (выделено мной. Б. Е.). Подтверждение убедительного вывода М.В. Преснякова об эклектичности понятия «принцип правовой определенности» в специальной литературе встречается постоянно. Например. В.К). Кулакова считает: «Со­держание «принципа правової"! определенности» ... раскрывается в различных аспектах как определенность права, определенность судебной практики и определенность судебного решения»[707].}

В 2О1бг. Т.Н. Назаренко подготовила статью на тему: «Принцип «правової! определенности» и его применение судами общей юрис­дикции Российской Федерации», в которой справедливо констати­ровала: «В настоящее время принято употреблять наименование данного приицииа в сокращенном виде res judicata, что в переводе с латинского языка дословно означает «решенное дело»...Вместе с тем. содержание данного принципа, первоначально достаточно уз­кое, со времени применения и толкования его Европейским Судом значительно расширилось»^[708]. В то же время далее Т.Н. Назаренко пришла к традиционному выводу: «международный принцип пра­вовой определенности может проявляться, прежде всего, В ГОМ. что судебное решение судов первой и второй инстанций должно иметь

известную «устойчивость» и может быть пересмотрено в исключи­тельных и редких случаях, не содержащих субъективного элемента и основанных на строго определенных правилах (законах)... Один из содержательных аспектов принципа правової! определенности является единство правоприменения»¹.

В 2015 г. И.С. Дикарев выпустил монографию на тему: «Прин­цип правовой определенности и законная сила судебного реше­ния в уголовном процессе». По мнению И.С. Дикарсва, «клю­чевой элемент принципа правової! определенности в сфере процессуального права — обеспечение стабильности правопри­менительных решений...»^{[709] [710]. В то же время в дальнейшем И.С. Ди­карев уточнил свою позицию: «Содержание принципа правовой определенности образует система элементов (выделено мной. — Б. Е.), которые в обобщенном виде могут быть представлены сле­дующим образом: (1) стабильность правового регулирования: (2) осведомленность гражданина относительно действующих за­конов и подзаконных нормативных актов, а также правопримени­тельных решений, затрагивающих его права и законные интере­сы; (3) ясность, недвусмысленность и согласованность правовых норм, правоприменительных решений; (4) единообразное приме­нение закона (в том числе единство судебной практики); (5) ста­бильность правоприменительных решений; (6) исполнимость су­дебных решений»[711].}

Как представляется, сформулированная И.С. Дикаревым точка зрения выработана с позиции научно дискуссионных и разноо­бразных концепций интегративного правопонимання. искусствен­но интегрирующих право и неправо с одной стороны, «правовые нормы» и «законы»; с другой стороны, «осведомленность гра­жданина относительно действующих законов и подзаконных нор­мативных актов», «правоприменительные решения», «единообраз­ное применение закона, втом числе единство судебной практики)», «стабильность правоприменительных решений» и «исполнимость судебных решений».

Теоретически более обоснованной является позиция Т.П. На­заренко: «Если говорить о правовой системе в общетеоретическом аспекте, — пишет она, — то, несомненно, на современном этане возрастает роль такого свойства права, как его определенность (формальная определенность)»¹ (выделено мной. — В. Е.). Однако далее она, к сожалению, раскрыла правовую категорию «опреде­ленность права» одновременно с позиций юридического позити­визма, а также научно дискуссионных и разнообразных концепций интегративного нравононимания. Под определенностью нрава, - считает она, «...понимаются точное, полное и последовательное закрепление и реализация в праве нормативной волн, выражающи­еся: в формальной определенности содержания норм права (только норм права, а не принципов и норм права — В. Е.)\ в способах их формулирования и формах закрепления; в нормативных право­вых актах; в определенности реализации права»^{[712] [713] [714]. Следовательно, Т.П. Назаренко под определенностью права дискуссионно пони­мает, как право только в форме «национальных правовых актов», содержащих лишь нормы права, так и реализацию норм права.}

Вместе с тем, известный дореволюционный ученый И.А. Пок­ровский, рассматривавший определенность права только с пози­ции юридического позитивизма, писал: «Одно из первых и самых существенных требований, которые предъявляются к праву разви­вающейся человеческой личиостыо, — считал ои, — является тре­бование определенности правовых норм. Если каждый человек должен приспосабливать свое поведение к его требованиям, то оче­видно, что первым условием упорядоченной общественной жизни выступает определенность этих требований >’.

К сожалению, в дальнейшем Т.П. Назаренко высказывает дру­гую и весьма спорную точку зрения: «Свойство определенности реализуется в принципе «правовой определенности», являющем­ся важнейшим международным и конституционным принципом, который наряду с принципами верховенства закона, равенства лиц перед законом и судом выступает как общеправовой принцип организации и осуществления судебной власти, тогда как «право­

вая неопределенность», напротив, рассматривается как возмож­ность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения, ведущая к произволу, а значит, к нарушению принципов равенства и верховенства закона»’(выделено мной. — В. Е.).

Па мой взгляд, Т.П. Назаренко пришла к целому ряду теорети­чески неубедительных выводов. Во-первых, о том, что определен­ность права «реализуется в принципе правової! определенности». Определенность права, по-моему, обеспечивается (достигается) посредством реализации различных правовых средств, в том чи­сле конкретизации основополагающих (общих) и специальных принципов национального и (или) международного права право­творческими органами. Во-вторых, с позиции научно обоснован­ной концепции интегративного правопоиимания теоретически не­состоятельным представляется и «принцип верховенства закона». В-третьих, в случае применения понятия «определенность права» считаю теоретически спорным использование понятия «правовая неопределенность». Думаю, теоретически обоснованными явля­ются две парные правовые категории — «определенность права» и «неопределенность права», а не «правовая неопределенность»^{[715] [716]. В-четвертых, представляется, является дискуссионным примене­ние понятия «усмотрение» вместо правовой категории «индивиду­альное регулирование общественных отношений».}

Противоречивым по сравнению с первоначальным собственным выводом представляется и итоговое заключение Т.Н. Назаренко: «Международный принцип правової! определенности может про­являться. прежде всего в том. что судебное решение судов первой и второй инстанций должно иметь известную «устойчивость» и может быть пересмотрено в исключительных и редких случаях, не содержащих субъективного элементы и основанных на строго определенных правилах (законах)»^[717] (выделено мной. — В. Е.).

Л.Р. Султанов, с одной стороны, теоретически убедительно на­писал: «Доктрина «ничтожность вследствие неопределенности» (void for vagueness) является элементом надлежащей правової!

процедуры».¹ Вместе с гем. далее А.Р. Султанов продолжил с по­зиции юридического позитивизма: «Согласно этой доктрине, не­определенность нормативного акта, когда он изложен нечетким, недостаточно понятным языком, влечет его ничтожность как на­рушающего требование о «надлежащей правовой процедуре (due process clause). В отсутствие закона, в котором было бы ясно и не­двусмысленно сформулированы требования, понятные простому гражданину, на основании которых можно было бы предвидеть по­следствия совершения или не совершения действий, данная доктри­на полагает, что отсутствует надлежащая правовая процедура»^{[718] [719].}

Однако, во-первых, «ничтожность вследствие неопределенно­сти» (void for vagueness) как доктрина в мире в целом в том числе н в России, в частности, еще нс сложилась. В настоящее время счи­таю возможным ограничиться выводом о необходимости выработ­ки концепции «ничтожность права вследствие его неопределен­ности». Во-вторых. Л.Р. Султанов, к сожалению, ограничил право только «нормативными актами», «законом». В-третьих, связал «неопределенность нормативных актов» лишь с необходимостью излагать «законы» «ясно и недвусмысленно». В-четвертых, изучая правовую определенность, ограничился только анализом «над­лежащей правовой процедуры». В подтверждение своей позиции А.Р. Султанов сослался на Постановления ЕСПЧ по делам «Рябых против Российской Федерации» (от 24 июля 2003 г.) и «Волкова против Российской Федерации» (от 5 апреля 2005 г.), «послужив­шие основанием для принятия Промежуточной резолюции Коми­тета министров Совета Европы от 8 февраля 2006 г. RESDH (2006) относительно нарушения принципа правовой определенности в ре­зультате пересмотра судебных решений в порядке надзора в ходе судебных разбирательств по гражданским делам в Российской Федерации»^[720].

Вместе с тем, далее сам Л. Р. Султанов пришел теоретически к бо­лее убедительному заключению: «...res judicata — лишь одна нз гра­

ней принципа правовой определенности, который требует такого правового регулирования, которое обеспечивало бы участникам соответствующих отношений возможности в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, приобре­тенных прав п обязанностей...Принцип правовой определенности предполагает стабильность правового регулирования и сущест­вующих правоотношений (выделено мной. - В. Е.) ... Требование определенности вытекает из самой природы правовой нормы как равного масштаба, равной меры свободы для всех субъектов»’.

Л.Л. Плашевская в свою очередь с позиций юридического позити­визма. а также научно дискуссионных и разнообразных концепций интегративного правопонимания констатировала: «Правовая опре­деленность должна выступать в качестве критерия не только при «создании» новой нормы или целого нормативного акта, но и при принятии решения о признании их утратившими силу, а также при внесении в них изменений, которые не должны нарушать системо­образующих связей внутри действующего правового пространства. Во-вторых, и как требование к судебному решению как к итогу пра­воприменительной деятельности. В этом случае Европейский Суд по нравам человека рассматривает требование правовой опреде­ленности в двух аспектах: как требование к самому судебному решению (его ясности, непротиворечивости, мотивированности) т. е. к его содержательной стороне; и как требование в смысле устойчивости судебного решения в целом, призванного быть стабильным регулятором общественных отношений»^{[721] [722] (выделено мной. — В. Е.).}

К сожалению, в специальной отраслевой литературе, как прави­ло, исследуется «принцип правовой определенности» н его влия­ние на судебные акты. Например, в заседании «круглого стола» на тему: «Правовая определенность: теоретические и практические проблемы в процессе судебного правоприменения при производ­

стве по уголовным делам», проведенном в Российском государст­венном университете правосудия 24 марта 201G г., были заслушаны следующие доклады: «Правовая определенность и определенность судебных решений: соотношение понятий», «Правовая определен­ность и основания пересмотра судебных решений в кассационном порядке», «Влияние принципа правовой определенности на про­цессуальную форму пересмотра вступивших в законную силу су­дебных актов».

Весьма характерно, что 11.11. Визир и А.Д. Урсул еще в XX в. убедительно подчеркивали: «Идеи определенности и неопределен­ности почти не имели «входа» в частные науки, да и в философии и математике они разрабатывались главным образом «попутно», в процессе решения других проблем, казавшихся более важными. От решения проблемы «определенности — неопределенности», как правило, не зависело решение других проблем, казавшихся главны­ми...»’. Однако, как представляется, исследование парных катего­рий «определенность права» — «неопределенность права» — одно из фундаментальных и стратегических направлений глубинного анализа национального и международного права^{[723] [724] [725]. Существенным признаком определенности права выступает его относительная устойчивость. В специальной литературе «юридическим инстру­ментарием» преодоления неопределенности нрава с позиции на­учно дискуссионных и разнообразных концепций интегративного правопонпмания традиционно называют разумность, справедли­вость. правовой обычай, дефиниции, юридические конструкции, презумпции и фикции’.}

Однако, па мой взгляд, с позиции научно обоснованной кон­цепции интегративного иравоионимания, во-первых, «разумность и справедливость» нс являются правовыми регуляторами обще­ственных отношений, т. с. относятся к неправу. Во-вторых, наобо­

рот. «правовой обычай» (полагаю, точнее — обычай права) — одна из форм как национального, так и международного права. Сущест­вующие обычаи национального и международного права способст­вуют развитию права от меньшей степени определённости к боль­шей степени его определенности. В-третьих, дефиниции права, по-моему, позволяют не развивать право, а его толковать и глубже понимать. В-четвертых, юридические конструкции представляют собой модели общественных отношений или их отдельных элемен­тов¹, а нс собственно право. В-пятых, презумпции в специальной литературе традиционно понимаются как неоднократные и устой­чивые связи между фактами^{[726] [727], а не собственно правовые средства, обеспечивающие движение от неопределенности к большей опре­деленности права. Наконец, в-шестых, как заметил сам Н.Л. Вла­сенко, «в основе фикций есть ложное или недостаточно подтвер­жденное фактическое обстоятельство»[728], а не принципы или нормы права, содержащиеся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реа­лизующиеся в России.}

С моей точки зрения, объективно невозможно добиваться не­прерывного движения от меньшей степени определённости права к большей степени его определенности с позиции юридического по­зитивизма посредством выработки и применения только норм нра­ва. содержащихся лишь в «законодательстве». В результате такого нормотворчества в праве всегда будут иметься пробелы и коллизии.

Еще дальше от определенности права, думаю, мир будет нахо­диться с позиции научно дискуссионных и разнообразных кон­цепций интегративного нравопонимания. па основе которых пра­во постоянно и непрерывно «размывается» неправом. Вследствие этого право от меньшей степени определённости будет контрраз- виваться в направлении к еще большеіі степени неопределенности.

В соответствии с проанализированными теоретическими, пра­вовыми и практическими аргументами, думаю, возможно сделать следующие итоговые выводы.

1. Как представляется, лишь с позиции научно обоснованной концепции интегративного нравононимания право действительно будет непрерывно развиваться от меньшей степени определённо­сти к большей степени его определенности. Так. действительно су­ществующие коллизии между принципами и нормами нрава могут преодолеваться, например, судами посредством применения прин­ципов и норм права, имеющих большую юридическую силу. При отсутствии норм права в «законодательстве», в частности, суды мо­гут применять принципы права самостоятельные средства пра­вового регулирования общественных отношений¹. Пробел в нраве в этих случаях является мнимым. С целью объективного развития действующего права, его непрерывного движения от мспыней сте­пени определённости к его большей степени определённости упра­вомоченные правотворческие органы и лица прежде всего должны вырабатывать специальные принципы и нормы права не произ­вольно, а в порядке конкретизации, во-первых, основополагающих (общих) принципов национального и (или) международного права (jus cogens); во-вторых, специальных принципов права, содержа­щихся в других формах права и имеющих более высокую юриди­ческую силу^{[729] [730].}

2. Основополагающие (общие) и специальные принципы права, на мой взгляд. — это основания его всеобщей связи, отражающие объективные закономерности и сущность единой, развивающейся и многоуровневой системы форм национального и (или) между­народного права, обеспечивающие предсказуемость, стабильность, ожидаемость и единообразие правотворческих и правореализаци- онных процессов; объективно существующие средства правового регулирования общественных отношений, элементы системы дей­ствующего (действительного) права.

3. Теоретически обоснованно, а практически необходимо вве­дение в научный оборот, российское и международное право, на­циональные и иные документы правовой категории (термина,

понятия...) «определенность права» как категории, «наиболее до­стоверной из всех», объективно характеризующей качественное состояние права, а не других социальных явлении, в том числе по­зволяющей разграничить право и неправо.

4. Определенность права с позиции научно обоснованной кон­цепции интегративного правопоиимания. в частности, достигается в результате выработки (установления и т. д.) управомоченными правотворческими органами и лицами прежде всего норм права не произвольно, а. в частности, в процессе конкретизации осново­полагающих (общих) и специальных принципов национального и (или) международного права.

5. Право ничтожно вследствие его неопределенности (void for vagueness); объективная необходимость непрерывного движения от меныней степени определенности права к большей степени его определенности обусловлена природой права как равного масшта­ба. равной меры свободы в пределах несвободы субъектов правоот­ношений, установленной принципами и нормами права.

6.Анализируя определенность нрава с общефилософских по­зиций. необходимо подчеркнуть: развитие права характеризуется непрерывным движением от его меньшей степени определённости к большей степени определенности права: в этой связи «неопреде­ленность нрава» и «определенность нрава» — объективно неизбеж­ные парные категории, а их существенными признаками являются относительная неустойчивость и относительная устойчивость.

7.С позиции научно обоснованной концепции интегративно­го правопонпмания представляется теоретически обоснованным, в частности, выделение различных самостоятельных категорий определенности: определенность права: определенность и стабиль­ность результатов правореализационных процессов (в том числе судебных актов).

8. При таком теоретическом подходе res judicata является не «принципом правовой определенности» и не «определённостью права», а самостоятельной правовой категорией определённости, характеризующейся недопустимостью пересмотра судебных ак­тов, вступивших в законную силу, в отсутствие исключительных (экстраординарных) па то оснований, связанных с существенными и неї і реодол и м ы м и обстоятел ьствам и.

9. Непрерывное движение от меньшей степени определенности права к большей степени определенности права с позиций юриди­ческого позитивизма, а также научно дискуссионных и разнообраз­ных концепций интегративного правопонимання теоретически не состоятельно, а практически — контрпродуктивно; с позиции юридического позитивизма «все» право ограничивается, как пра­вило, только нормами права и лишь в «законодательстве»; в итоге такого нормотворчества в «законодательстве» объективно возни­кают неизбежные пробелы и коллизии; с позиции научно дискус­сионных н разнообразных концепций интегративного нравононп- мання право, как правило, «размывается» неправом; в результате право становится в ещё большей степени неопределенным.

К). С позиции научно обоснованной концепции интегративно­го нравопонимания право неизбежно и непрерывно развивается от определённости меньшей степени к определённости большей степени; в результате обеспечивается ожидаемость. стабильность и действительность правового регулирования общественных от­ношений, а также эффективность, определённость и ожидаемость судебной 11 ракти к и.

2.14.