Создание профессионального лесного ведомства и расширение содержания лесоохранной функции государства в XIX - начале ХХ в.

Обсуждение в соответствующих инстанциях вопроса о будущем лесной отрасли позволило сделать вывод о том, что вальд- мейстерская служба в том ее виде себя не оправдывала и должна быть заменена на форстмейстерскую. Эти должности, по мнению Экспедиции государственного хозяйства, для развития лесного хозяйства были более предпочтительны, нежели вальдмейстеры. Причиной называлось то, что в обязанности форстмейстеров входило не только сохранение (как у вальдмейстеров), но и разведе-

4

ние лесов .

Опыт работы форстмейстеров к тому времени имелся достаточный. Этим термином именовались ученые-лесоводы, приезжавшие в Россию из-за границы, либо российские подданные, обучавшиеся лесному делу у иностранцев. Более того, форстмей- стерская служба зачастую становилась наследственной, о чем, например, свидетельствует указ Екатерины II от 25 ноября 1793 г. «Об оставлении форстмейстерских детей в том самом ведении, в каком отцы их находятся». Таким образом, развитие профессиональной форстмейстерской службы правительству казалось более перспективным направлением, нежели поиски способов оптимизации вальдмейстерской, основанной на добровольнопринудительном принципе.

Этимология названия этих двух должностей интересна. Анализ практики употребления двух немецких слов «der Wald» и «der Forst» показывает, что, несмотря на их идентичное значение «лес», первое чаще употребляется по отношению к лесу, как природному объекту, а второе к лесу, как объекту хозяйства. По мнению дореволюционного правоведа С. Ведрова термин «вальдмейстер» был введен Петром I исходя из того, что им поручалась лишь охрана лесов. Термин «форстмейстер» начинает входить в обиход чуть позже - с 30-х гг. XVIII в., когда начинается процесс «импорта» западноевропейских специалистов - форстмейстеров - для организации отечественного лесного хозяйства на научных основаниях^[105].

Таким образом, когда в первой четверти XVIII в. в России появляется лесная служба, Петр I, видимо, использовал более распространенное слово «wald» для именования служащих этого ведомства - вальдмейстеров. На протяжении XVIII в. вместе с развитием лесной отрасли и привлечением иностранных специалистов в обиход включается слово «форстмейстер», обозначавшее не просто лесных чиновников, но специалистов, ученых-лесоводов. Форстмейстеры выполняли преимущественно лесокультурные работы, тогда как вальдмейстеры следили за сохранностью лесов и лесопользованием. С учреждением специализированной лесной службы форстмейстерами стали именовать уже не только ученых лесоводов, но всех служащих Лесного департамента. Отмена же обязательной дворянской службы, в том числе по охране лесов, привела к тому, что термин «вальдмейстер» постепенно исчез из лесохозяйственного лексикона. Надо также сказать, что за границей, в частности в Германии, для обозначения должностей лесных служащих использовалось несколько наименований, имевших отличие только в служебных правах и денежном содержании, а «значение всех этих должностных лиц для лесоохранения почти одно и то же»^[106].

При обсуждении нового порядка управления лесной отраслью выяснилось, что «приведены в известность» леса только в семи губерниях (Санкт-Петербургская, Костромская, Воронежская,

Курская, Орловская, Вологодская, Псковская). Исходя из этого, было решено направить в оставшиеся губернии обер- форстмейстеров с необходимым числом землемеров для проведения лесоустроительных работ и составления лесных карт. В зависимости от объема устроенных лесов в губернии назначалось требуемое количество форстмейстеров для окончательного введения «деятельного управления лесами государственными».

Начавшиеся в 1797 г. работы по описанию лесов продолжались почти десять лет и их результаты на долгие годы стали единственным источником информации о состоянии корабельных лесов России. По данным Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, в корабельных рощах, отведенных для балтийского и каспийского кораблестроения, произрастало 374470 пригодных дубов, что было достаточно для удовлетворения потребности в течение 19 лет, 473126 лиственниц - на 17 лет, 343972 мачтовой сосны - на 55 лет, и, в одной Новгородской губернии 4160437 строевых сосен, более чем на 100 лет эксплуатации.

По поручению императора в 1798 г. были составлены штаты нового лесного управления и инструкции обер-форстмейстеру и форстмейстеру^[107]. Согласно этим документам все казенные леса империи поступали в ведение обер-форстмейстеров, назначаемых в губерниях «из людей, в лесном деле знающих». Обер- форстмейстеры находились в ведомстве Экспедиции государственного хозяйства и под «смотрением» гражданских губернаторов. Отдельно оговаривалось, что компетенция форстмейстеров не распространялась на помещичьи леса.

Инструкции перечисляли перечень профессиональных компетенций, которыми должен был обладать лесной служащий. В частности, ему было необходимо знать точное количество лесов, находящихся в его ведении, биологические особенности разных пород деревьев, правила лесопользования, лесоохраны, правовую основу лесного хозяйства.

Относительно охраны лесов было сказано, что основной обязанностью обер-форстмейстера являлось недопущение самовольных рубок, лесных пожаров и «всяких вредных случаев» в казенных лесных дачах.

Практическая деятельность Павла I заключалась не только в разработке нормативных актов, но и принятии конкретных управленческих решений. Так, во время одной из поездок по стране в мае 1798 г. император в окрестностях Казани своими глазами видел, в каком плачевном состоянии находятся корабельные дубовые рощи^[108]. По данным Н.П. Загоскина, разговоры с вице-президентом Адмиралтейской коллегии Г.Г. Кушелевым и казанским военным губернатором Б.П. Ласси побудили императора изменить прежние установления и сформировать особое ведомство для охраны корабельных лесов - Лесной департамент. Находясь в Казани, буквально через несколько дней после увиденного, Павел 26 мая 1798 г. подписал два указа, согласно которым все казенные корабельные леса, незадолго до этого порученные ведению Экспедиции государственного хозяйства, перешли под управление Лесного департамента Адмиралтейской коллегии. Первоначально он имел название Департамент для Лесной части при Интендантской экспедиции Адмиралтейств-коллегии.

В 1799 г. департамент возглавил адмирал О.М. Дерибас. В департаменте было организовано шесть территориальных отделений. Местное лесное управление состояло из 40 обер-форстмейстеров (по числу губерний) и 160 форстмейстеров. Лесная охрана состояла из лесных надзирателей, назначаемых на год поочередно из крестьян казенных поселений, помещичьих крестьян. В засеки Тульской и Калужской губерний было назначено 120 отставных солдат. Для непосредственного надзора за лесами были введены новые чины форстеров (ферстеров), унтер-форстеров (унтер- ферстеров) и пожарных старост, которые избирались на три года.

На протяжении всего дореволюционного периода Лесной департамент оставался центральным органом государственного лесного управления. Несмотря на периодическую смену его организационной структуры, основные задачи по сохранению, умножению и рациональному использованию казенного лесного фонда оставались неизменными.

Современники и исследователи высоко оценили эффект от формирования специализированного лесного управления. Лесной департамент за короткий отрезок времени не только сохранил и приумножил все достижения петровского времени, но и создал условия для более совершенных форм управления лесами, как в центре, так и на местах^[110].

Официальное издание, вышедшее к столетнему юбилею Департамента, предлагает разделение истории учреждения на несколько этапов в зависимости от нахождения его в составе того или иного ведомства или смены социально-экономического вектора развития страны.

1 этап (1798-1802 г.) - период создания Департамента и оформления его структуры;

2 этап (1802-1811 г.) - включение Лесного департамента в состав вновь образованного Министерства финансов;

3 этап (1811-1837 г.) - переход функций Лесного департамента к Департаменту государственных имуществ Министерства финансов;

4 этап (1837-1861 г.) - включение Лесного департамента в состав созданного Министерства государственных имуществ;

5 этап (1861-1894 г.) - деятельность Лесного департамента после проведения крестьянской реформы;

6 этап (1894-1917 г.) - включение Лесного департамента в состав Министерства земледелия.

На протяжении всего дореволюционного периода шли поиски оптимальной системы организации управления и охраны лесов. Некоторые изменения шли на пользу лесной отрасли, другие, наоборот, способствовали регрессу. Как писал классик ответственного лесоводства М.М. Орлов «ничто так не вредно в лесном хозяйстве, как метание из стороны в сторону, постоянная смена направлений, которая приводит к топтанию на месте»^[111].

Законотворческая деятельность Павла I в сфере лесного хозяйства была весьма активна. Лейтмотивом постановлений относительно охраны лесов звучало требование строго соблюдать все имеющиеся предписания относительно сохранения лесов от самовольных порубок и пожаров. За недолгий период царствования Павлу I удалось сформировать систему жесткой регламентации лесопользования и лесоохраны, его законы стали «прочными основами для устройства лесного управления, организации местной администрации и введения порядка в казенных лесах»^[112]. Не будет преувеличением утверждение о том, что именно в конце XVIII - начале XIX в. был заложен фундамент всего дореволюционного лесного хозяйства России.

Смена власти, произошедшая в результате последнего в истории нашей страны дворцового переворота, отразилась и на лесной сфере. Взявший курс на либерализацию общественных отношений и отменивший в первые же недели своего правления многие законоположения своего отца, Александр I в своем Манифесте от 2 апреля 1801 г. предпринимает попытку изменить систему крестьянского лесопользования. Не отрицая необходимость существования специализированного лесного управления, новый император указывал, что введенная его отцом форма управления лесной отраслью в стране стала поводом «для разных поселянам притеснений». В связи с этим было дано распоряжение, «чтобы села и деревни, имеющие у себя лесные дачи, за исключением лесов, годных на корабельное строение, остающимися имели полную свободу пользоваться не только на обстройку их и домашний обиход, но даже и на продажу, когда окажется в них избыток»^[113]. Другими словами, все леса, оказавшиеся в пределах крестьянских наделов, за исключением корабельных, были изъяты из ведения Адмиралтейств-коллегии и переданы под контроль волостных правлений. В целях недопущения истребления лесов было дано указание волостным правлениям разделить лес на лесосеки и смотреть, «дабы к запрещенным никто не прикасался». В акте присутствовала оговорка, что подобный порядок может быть установлен только после приведения лесов в известность, т.е. определения четких границ владения.

Однако ожидаемого эффекта это начинание не принесло. Напротив, уже через несколько месяцев после принятия Манифеста Сенату пришлось издавать указ «О сохранении казенных лесов от самовольной порубки и о содействии в сем случае губернским начальствам». В указе констатировался факт резкого увеличения числа самовольных порубок, поскольку «поселяне, получа в свое ведение леса, по внушению земской полиции не токмо к селениям их принадлежащие, но и собственно казенные и корабельные заповедные в казенных даже рощах и заклейменные чрезмерно истребляют сечами и огнями на знатные пространства, не внимая запрещениям форстмейстеров, но еще и устращивают их побоями, дабы не осмеливались ездить по лесу. Лесные надзиратели и пожарные старосты вышли из повиновения, и о благосостоянии лесов не стали относиться к форсмтейстерам»^[114].

История отечественного лесного хозяйства изобилует примерами того, как попытка либерализации норм лесопользования и лесоохраны сразу же приводила к валу лесонарушений и истреблению лесов. Практически любое послабление воспринималось как вседозволенность и возможность неограниченного пользования любыми лесными материалами.

Несмотря на явные проблемы сохранения крестьянских и даже ценных корабельных лесов, основные положения Манифеста от 2 апреля 1801 г. остались в силе. Сенат ограничился строгим предписанием губернским правлениям и губернаторам принимать меры к охранению лесов и строжайше подтвердить земским судам и исправникам наблюдать за крестьянами и удерживать их от своевольных истреблений лесов, им не принадлежащих. Лесным чиновникам было предписано, чтобы «они при всяком случае, когда встретится от поселян своевольное и незаконное истребление лесов, об отвращении оного требовали вспоможения от губернских начальств, которые не оставят употребить зависящих от них мер»^[115].

Постепенно была выработана универсальная схема, применявшаяся в последующий период практически во всех регионах империи. При отделении казенных лесов от крестьянских из последних выделялась «в заказ» 1/5 или 1/8 часть. Этими рощами крестьяне распоряжались по своему усмотрению. Остальной надел разделялся на годовые лесосеки, пользование из которых на домашние надобности осуществлялось под контролем лесной администрации.

На наш взгляд, основную причину бесконтрольного лесопользования и значительного числа лесонарушений абсолютно справедливо сформулировал Н. Шелгунов, который писал, что «неустройство и шаткость лесного законодательства происходили постоянно от одной причины - неприведения лесов в известность. От этого правительству приходилось бороться постоянно и с порубщиками и с исполнителями его повелений, дело подвигалось вперед медленно и лесное управление все никак не устраива- лось»^[116]. То, что было характерно для всей Российской империи в начале XIX в. стало актуально для отдаленных районов, в частности Сибири в конце XIX - начале ХХ в., когда там началась работа по формированию системы рационального, или, в терминологии того времени, «правильного» лесного хозяйства.

После образования Министерства финансов в сентябре 1802 г. и включения в его состав Лесного департамента с правами государственной коллегии, потребовалось обновление нормативноправовой базы лесной отрасли. Александру I было суждено войти в историю как императору, принявшему первый в России Лесной устав, который был утвержден в ноябре 1802 г. В пояснительной записке к проекту Устава было сказано, что при его составлении был проведен анализ «бывших лесных постановлений» и собраны сведения о «нынешнем состояние казенных лесов»^[117]. Это был тот самый документ, работа над которым началась еще во второй половине XVIII в.

При подготовке первого Свода законов Российской империи Лесной устав вошел в восьмой том (часть 1), где и располагался вплоть до отмены дореволюционного законодательства в результате революционных событий 1917 г. Принятие Лесного устава положило начало формированию системы российского лесного права и созданию системы рационального лесного хозяйства.

В уставе излагались правила ведения лесного хозяйства, обязательные для казенных лесов. Они указывали на необходимость обеспечения восполнения лесных ресурсов. Для этого предполагалось делить казенные леса на годовые лесосеки. Число их соразмерялось в соответствии со свойствами лесов и различием полос местности. По свойству лесов было принято три статьи: первая - лес лиственный, черный и твердый; вторая - лес лиственный, белый и мягкий и третья - лес хвойный, красный и высокий. Территория государства подразделялась на три полосы: северная, средняя и полуденная. Для каждой статьи в каждой полосе назначался определенный обзор рубок, т.е. максимально возможный годовой объем вырубки леса, обеспечивающий постоянство лесопользования.

Принятие Лесного устава не замедлило положительно сказаться на лесной отрасли. По оценкам исследователей, число самовольных порубок сократилось, доходы от казенных лесов возросли, и, самое главное, начались активные работы по приведению лесов в известность и постепенное внедрение принципа неистощительного (непрерывного) лесопользования. В дальнейшем этот принцип получил развитие и приобрел классические очертания в работах классика отечественного лесоводства Г.Ф. Морозова. Им было сформулировано три важнейших принципа непрерывного лесопользования: 1) пользование лесом при рубке должно быть организовано так, чтобы сразу же начинался процесс лесовосстановления; 2) необходимо иметь совокупность насаждений различного возраста: молодых, средневозрастных, приспевающих и спелых; 3) необходимо иметь целую совокупность лесных участков, между которыми должна быть установлена определенная хозяйственная связь^[118].

Надо сказать, что многие принципы ведения лесного хозяйства, закрепленные в первом российском Лесном уставе, не потеряли актуальности и по сей день и высоко оцениваются современными лесоводами.

Лесные уставы на протяжении рассматриваемого периода выходили как в официальных сводах законов (1842, 1857, 1876, 1893 и 1905 гг.), так и неофициальными изданиями с постатейными комментариями. Лесной устав без существенных изменений просуществовал до 1913 г., когда был подготовлен проект нового, принципиально переработанного устава. Однако он так и остался проектом, поскольку не успел пройти процедуру рассмотрения в Государственной думе.

Устав состоял из трех глав и сорока семи статей, в которых рассматривались вопросы организации управления лесами и лесопользования. Основной целью деятельности Лесного департамента в новых административно-хозяйственных условиях Устав называл формирование доходного рационального лесного хозяйства. Анализируя содержание устава и оценивая значение его принятия в целом, И.В. Шутов делает вывод, что в уставе на законодательном уровне были заданы главные цели государственного лесного хозяйства России и принципиальные основы того, как оно должно быть организовано и впервые провозглашен принцип «общее важнее частного»^[119]. Действительно, устав определял, что все леса, за исключением состоящих в дворянской собственности, должны были состоять в непосредственном управлении и распоряжении Лесного департамента, т.е. государственного органа управления, который представлял и защищал интересы государства в лесной сфере, а руководитель департамента (Директор государственных лесов) назначался императором и подчинялся по должности непосредственно министру финансов. Помимо директора в состав управления департамента входили шесть советников и три члена, по одному от Адмиралтейств-коллегии (корабельные леса), Берг- коллегии (горно-заводские леса) и Коммерц-коллегии (экспортная торговля лесом). Директор департамента имел определенную автономию от министра финансов, обращаясь в Сенат напрямую, обязуясь лишь ежемесячно информировать министра о содержании сенатских представлений. Также директор департамента был обязан ежегодно представлять Правительствующему Сенату и министру финансов сведения о состоянии лесных массивов и их доходности, а также о темпах лесоразведения.

Задачами, поставленными перед Лесным департаментом, были приведение лесов в известность и разделение их на лесосеки, развитие лесопользования и лесоохраны, лесной торговли, в том числе внешней, формирование системы лесоводческих учебных заведений, повышение доходности казенного лесного хозяйства.

Увеличившееся значение леса как источника дохода для казны повлекло за собой появление лесных такс, определявших по- пенную и посаженную стоимость древесины. На лесную администрацию была возложена задача обеспечить поступление в казну денежных средств от лесных отпусков и продажи лесных материалов. Лесной устав содержал положение, согласно которому «все казенные места и лица, кроме флота и портов, для своих надобностей получали лес с платою попенных денег»^[120]. В ноябре 1810 г. было высочайше утверждено «Постановление нового порядка на продажу дерев из казенных лесов и сбора следующих в казну денег по исправленным таксам»^[121]. Нормативный акт ввел ряд поощрительных мер для развития внутренней лесной торговли, в том числе получение обер-форстмейстерами 2%, а уездными лесными чиновниками 3% с прибыли от продажи казенного леса для «большего поощрения лесных чиновников к ревностному исполнению их должностей». Бесплатный отпуск леса был разрешен погорельцам; на ремонт дорог и мостов; переселяющимся казенным крестьянам на обустройство.

Реализация поставленных задач во многом зависела от уровня профессиональной готовности лесных служащих. Лесному департаменту было поручено учредить лесные школы «для образования и научения людей в лесоводственных науках»^[122]. Начало XIX в. стало временем появления специализированных лесоводческих учебных заведений. В частности, в 1803 г. было учреждено Царскосельское практическое лесное училище (институт). Число учеников первоначально не превышало двадцати человек, набираемых из числа гимназистов и студентов Московского университета.

В 1808 г. по инициативе графа Г.В. Орлова на Елагином острове в Санкт-Петербурге был создан частный лесной институт, первоначально именовавшийся «орловским», поскольку Григорий Владимирович создавал его на собственные средства. Заслуги графа Орлова перед лесной отраслью России были высоко оценены, и в январе 1809 г. он был назначен главным директором государственных лесов, т.е. руководителем Лесного департамента. Постепенно Лесной институт включил в свой состав сначала Царскосельский практический лесной институт (1811 г.), а затем и Козельское лесное училище (1813 г.). В результате сформировалось единое образовательное учреждение, основной задачей которого стала подготовка собственных квалифицированных кадров для лесной отрасли. До этого времени практически единственным источником появления лесных специалистов в России было их приглашение из-за границы.

Для реализации возложенных на Лесной департамент задач ему были предоставлены довольно широкие полномочия, а главное - право управлять и распоряжаться всеми казенными лесами империи. Сосредоточение надзорных функций в руках одного ведомства стало частью общегосударственной тенденции по централизации управления и установлению единоначалия, характерной для начала XIX в. По мнению Л.Е. Шепелёва, необходимость модернизации всей системы государственного управления по пути к централизации была вызвана «общей активизацией и усложнением государственной жизни»^[123].

В момент образования профессионального лесного ведомства была определена тенденция на установление контроля за всеми казенными лесами со стороны одного государственного учреждения. Полномочия Лесного департамента в первые годы его деятельности были даже шире определенных в Лесном уставе, поскольку фактически в его ведение поступили «не токмо леса собственно казенные, но и приписные к разным ведомствам и заведениям, а также находящиеся у временных владельцев по разным правам и привилегиям»^[124].

Однако постепенно, на протяжении первой четверти XIX в., из ведения Лесного департамента исключались отдельные категории лесов, имевшие особый статус. Еще в 1800 г. в соответствии с указом от 9 ноября «все отведенные к заводам леса оставить уже навсегда в непосредственном ведении и распоряжении Берг- коллегии»^[125]. После принятия Лесного устава эти леса были возвращены в ведение Лесного департамента, но ненадолго - до 1806 г., когда был образован Горный департамент с правом распоряжаться лесами всех государственных и частных заводов, т.е. более 2 млн дес. лесной площади. Непосредственный надзор за состоянием лесов по-прежнему осуществляли форстмейстеры, что вносило путаницу и напряженность в отношения Лесного и Горного департаментов. В 1830 г. леса уральских заводов, находящихся в ведении Министерства финансов, были переданы в заведование горного начальства, без участия губернского лесного управления, «чтобы оные были управляемы на основании изданных узаконений и по ближайшим распоряжениям и наставлениям министра финансов»^[126].

В 1803 г. было решено отделить крестьянские леса от казенных, образовав для этого специальные лесные комиссии. Позднее были установлены правила работы комиссий при наделении лесами крестьян Вологодской, Вятской, Нижегородской, Костромской и Новгородской губернии, «имеющих пропитание от лесного промысла и от смолокурения».

В 1805 г. были выделены леса для Пермских соляных заводов. В 1818 г. учрежденному Соляному департаменту было передано право управления всеми лесами, приписанными к соляным заводам.

Лесная дача, расположенная в окрестностях Москвы, в 1809 г. была отдана в ведомство Экспедиции Кремлевского строения.

С 1808 г. леса, произраставшие в удельных имениях, были переданы в ведение Удельного департамента. Необходимо отметить, что при передаче лесов в иное ведомственное подчинение была предусмотрена их опись и выявление деревьев, годных для кораблестроения. Совместные комиссии под руководством обер- форстмейстеров и чиновников удельного ведомства должны были составить опись таким деревьям, заклеймить их и «отдать на отчет тех селений, в дачах коих сказанные деревья окажутся; а там, где селений нет, поручить их надзору удельных экспедиций»^[127]. В 1834 г. был издан сенатский указ «О передаче из казенного в удельное ведомство всех вообще лесов удельных», что завершило формирование лесного фонда удельного ведомства^[128].

Первоначально, после образования Лесного департамента, управление корабельными лесами было также передано в ведение Министерства финансов, а Адмиралтейств-коллегия, в свою очередь, лишилась права и обязанности управлять корабельными рощами. Однако строительство новых парусных судов оставалось важной стратегической задачей государства, особенно после знаменитого кругосветного путешествия Ю.Ф. Лисянского и И.Ф. Крузенштерна в 1803-1806 гг. Для организации снабжения верфей строительным материалом было решено учредить особые присутствия, занимавшиеся вопросами местного управления корабельными рощами. В 1817 г. вступило в силу Учреждение управления корабельных лесов^[129]. Был значительно усовершенствован порядок управления корабельными лесами и механизм заготовки корабельной древесины. Надзор за состоянием корабельных рощ и их охрана были поручены местным лесным чинам. При этом до 1828 г. общее заведование корабельными лесами оставалось в руках отделения корабельных лесов Департамента государственных имуществ Министерства финансов. В 1828 г. был образован особый Департамент корабельных лесов, вошедший позднее в состав Морского министерства. В тексте высочайше утвержденного положения говорилось, что Департамент корабельных лесов создается «для заведования корабельными рощами и лесам, приготовления и доставления дубовых и мачтовых деревьев к портам, равно цивильных лесов, как по корабельной, так и по строительной ча- сти»^[130]. По мнению Н. Шелгунова, это означало, что «главное заведование корабельными лесами было снова поручено тому министерству, которое, главным образом, было обязано заботиться о благосостоянии флота»^[131]. Однако по инициативе министра государственных имуществ П.Д. Киселёва с 1 января 1854 г. управление корабельными лесами было передано его министерству.

Децентрализация управления лесами происходила и по территориальному принципу. Так, особняком стояли леса Курляндии, Сибири и некоторых других регионов империи.

Приведенные примеры не исчерпывают перечня «раздробления» лесного управления, однако четко иллюстрируют имевшуюся тенденцию. Основным оправданием политики децентрализации являлось убеждение законодателя в том, что каждое ведомство лучше знает собственные нужды и может более рационально управлять ресурсами, в том числе лесными. Инициатор децентрализации министр финансов граф Е.Ф. Канкрин указывал на то, что у государства просто не хватит средств ввести повсеместно единообразное лесное управление. Поэтому было предложено сосредоточить усилия на охране наиболее ценных казенных лесов. Остальные массивы, чтобы они не остались вообще без надзора и охраны, было предложено оставлять под «непосредственный присмотр тех ведомств и заведений, для продовольствия и пользования коих они предназначены, в убеждении, что собственные их выгоды побудят их пещись о сбережении сих лесов, составляющих их условную собственность»^[132].

Здравый смысл и забота о государственной экономии в этих решениях, безусловно, есть. Однако однозначно оценить эффективность выбранного направления современникам было весьма сложно, видимо, поэтому в середине XIX в. Н.В. Шелгунов писал: «Точно ли подобное деление было необходимо, или это казалось так правительству, тем не менее, лесное управление раздроблено и в этом виде сохранилось до наших дней»^[133]. С Лесного департамента снималась обязанность по охране ведомственных лесов, однако то, что каждое ведомство пыталось устанавливать свои правила в сфере лесоохраны и лесопользования далеко не всегда положительно сказывалось на состоянии лесных массивов. Казенное лесное хозяйство должно было, по мнению правительства, служить примером для частных лесовладельцев, а также отдельных учреждений и ведомств, в собственности или распоряжении которых находились леса. Однако говорить о создании в первой четверти XIX в. правильного хозяйства в государственных лесах, по меньшей мере, преждевременно, поэтому темпы уничтожения лесов, вне зависимости от их владельческой принадлежности, были очень высоки. Достаточно быстро выяснилось, что частичная передача управленческих функций другим ведомствам не может стать средством, способным предотвратить истребление лесов^[134]. Знаменитый английский естествоиспытатель Родерик Мурчисон, приезжавший знакомиться с Россией в 1840 г., на аудиенции у Николая I на вопрос о самых сильных впечатлениях в своем путешествии, ответил: «Быстрота, с которой истребляются леса в прекрасной стране Вашего императорского величества...»^[135].

Еще одним направлением реализации государственной лесной политики стала организация местного лесного управления. Как и при Павле I, управление казенными лесами в губерниях оставалось в ведении обер-форстмейстеров, которые со своими канцеляриями с 1803 г. вновь стали находиться в подчинении гражданских губернаторов. В период с 1799 по 1803 г. обер-форстмейстеры подчинялись напрямую Лесному департаменту, минуя гражданских губернаторов. Такая автономия, с одной стороны, предоставляла форстмейстерам возможность принимать ответственные решения в интересах лесного хозяйства, а с другой - расширяла им поле для всяческих злоупотреблений служебным положением и обостряла конфликты между лесными и губернскими властями. В итоге правительство отказалось от идеи независимости лесной администрации и поставило лесных чиновников под административный контроль губернских властей, сохранив также ведомственную подчиненность обер-форстмейстеров Лесному департаменту. Губернаторы получили указание заботиться об общем состоянии лесного хозяйства во вверенных им губерниях. Принятый в 1837 г. Общий наказ гражданским губернаторам определял, что в обязанности губернаторов входило утверждение плана ежегодных рубок, лесных такс и определение необходимого числа полесовщиков и пожарных старост по представлению казенных палат^[136].

Штаты местного лесного управления определялись в соответствии с указом Павла I «О лесном управлении» от 12 марта 1798 г. Всего насчитывалось 40 обер-форстмейстерских должностей^[137], по одному в каждой губернии (в шести самых крупных губерниях обер-форстмейстеры получали жалование больше, чем в остальных). При каждом обер-форстмейстере состояли секретарь, два канцеляриста, четыре копииста. В подчинении обер- форстмейстеров находились форстмейстеры (всего 160 человек)^[138]. Каждый форстмейстер имел двоих учеников. В тех губерниях, где не было окончено межевание и лесоустройство, в штатах лесных управлений находились землемеры. Обер-фортсмейстерам и форстмейстерам сверх окладного жалования полагались деньги на содержание лошадей.

Также в состав управлений входила лесная стража, представленная ферстерами, унтер-ферстерами, полесовщиками и пожарными старостами. Две последние категории выбирались из казенных крестьян тех селений, которые были расположены близко к лесам. Постоянной лесной стражи в рассматриваемый период времени в общегосударственном масштабе еще не было, и низшее лесоохранное звено функционировало на основе натуральной крестьянской повинности. Срок службы полесовщика и пожарного старосты составлял один год, чтобы крестьяне «одни пред другими никакой излишней тягости понести не могли»^[139]. Полесовщики и пожарные старосты на время службы освобождались от земских налогов и повинностей. Естественно, что степень эффективности подобной лесной стражи стремилась к нулю. Слишком сильная зависимость от своих односельчан и отсутствие навыков профессиональной лесной службы открывали большой простор для различных злоупотреблений и зачастую лишь осложняли обстановку в охраняемых лесных дачах.

Для оптимизации системы регионального управления лесами по предложению министра финансов в феврале 1805 г. была учреждена лесная инспекция, которая должна была стать дополнительным звеном в цепочке взаимоотношений между Лесным департаментом и обер-форстмейстерами. Смысл этого преобразования заключался в том, что новая система управления лесами, предполагавшая более строгую регламентацию лесопользования, ограничение бесконтрольной рубки лесов населением, а также преследование за лесонарушения, вступила в конфликт с практикой свободного лесопользования, существовавшей в многих губерниях страны. В своем докладе министр финансов сообщал императору, что работа по устройству рационального лесного хозяйства ведется, но осложняется тем, что «некоторые губернии еще не межеваны, а во многих лесах казенные от помещичьих не отделены и находятся или в общем владении или в спорах»^[140].

Кроме того, эффективность предпринимаемых мер зависела от уровня профессиональной подготовленности и других личных качеств форстмейстеров, а также степени успешности их взаимодействия с местными властями. Для преодоления существующих «болезней роста» было предложено в качестве опыта учредить должность лесного инспектора на территории Тульской, Московской, Калужской, Орловской, Курской, Воронежской, Тамбовской, Рязанской и Владимирской губерний. Инспектором был назначен советник Лесного департамента действительный статский советник Пиллисиер. Ему была дана инструкция, которая вменяла ему в обязанность иметь сведения о государственных лесах, организовать пользование ими с извлечением прибыли, не допускать бесконтрольного лесопользования и т.д. В 1806 г. вторая инспекция была введена в западных губерниях империи. Инспекторы не зависели от гражданских губернаторов, подчиняясь напрямую департаменту. На подведомственной им территории инспекторы имели довольно широкие полномочия в сфере назначения и отрешения от должностей лесных губернских чиновников, а также общего руководства лесной отраслью. Деятельность инспекций была высоко оценена правительством, что получило отражение в тексте именного указа от 6 марта 1809 г., где отмечалось, что «инспекция успела до сего времени привести по некоторым губерниям в известность все казенные леса..., собрала подробные сведения как о приспевших, так и впредь благонадежных к корабельному строению лесах., умножила противу прежнего лесные доходы. принесла казне ощутительную пользу»^{[141] [142]. Однако, несмотря на высокую оценку, в 1815 г. после смерти первого инспектора Пилли- сиера было принято решение о ликвидации обеих лесных инспек-}

«3

ций .

Подобные мероприятия, являющиеся, по сути, частными мерами, были характерны для рассматриваемого периода. Правительство искало оптимальные варианты организации управления лесной отраслью, но до тех пор пока не была сформирована более или менее устойчивая лесохозяйственная система, значительная доля успеха зависела от инициативности и деловых качеств отдельных чиновников.

После принятия 25 июня 1811 г. «Общего учреждения министерств» и «Учреждения Министерства финансов» заведование государственными имуществами, в том числе казенными лесами, было передано в руки Департамента государственных имуществ Минфина^[143]. В состав Департамента государственных имуществ вошли отделение корабельных лесов и отделение казенных лесов. В ведении четырех столов отделения казенных лесов находились все казенные леса, кроме корабельных и отведенных к горным заводам и фабрикам. Основными задачами ведомства являлись установление четких границ лесных дач по их владельческой принадлежности, отпуск, охрана и разведение леса, заведование лесными учебными заведениями и т.д. По сенатскому указу от 31 декабря 1811 г. Лесной департамент и другие учреждения, ведавшие лесами, вошли в состав вновь образованного Департамента государственных имуществ^{[144] [145]. Система регионального управления лесами осталась без изменений.}

В результате предпринятых в первой четверти XIX в. была сформирована система лесного хозяйства, которая отличалась достаточной стройностью и эффективностью. Н.В. Шелгунов отмечал, что «в царствование Александра замечается вообще большой прогресс в лесном хозяйстве России. То, что в прежние царствования было одними фразами, при Александре делается по возможности делом». Этот же исследователь писал, что «царствование Александра I, относительно устройства лесной части, принадлежит к числу замечательных правлений, наиболее разработавших лесное законодательство»³.

Приход к власти императора Николая I стимулировал реформирование организационных основ лесного хозяйства. Реформа была подготовлена специально учрежденным при Департаменте государственных имуществ Ученым по лесной части комитетом. Огромную роль в разработке, принятии и реализации Положения сыграл также руководитель Министерства финансов граф Егор Францевич Канкрин, находившийся на этом посту с 1823 по 1844 г.

Предложения по оптимизации и рационализации регионального управления казенными лесами легли в основу высочайше утвержденного 19 июня 1826 г. Положения «О новом устройстве лесной части по губерниям Санкт-Петербургской, Олонецкой, Псковской и Казанской», которое с 1828 г. распространялось на остальные губернии империи^[146]. Однако законодатель оговаривал, что на Сибирь Положение не распространяется, поскольку там «лесного управления еще вовсе не введено»^[147].

Значение Положения «О новом устройстве лесной части» современниками, а затем и исследователями истории отечественного лесного хозяйства всегда оценивалось достаточно высоко. Преобладает точка зрения, согласно которой в результате реформы 1826 г. начало функционировать собственно лесное хозяйство с классической системой лесничеств^[148]. Изменения коснулись как внутренних основ лесоуправления, так и его внешних атрибутов.

Положением был определен порядок разделения лесов на лесные округа и лесничества, права и обязанности лесных служащих различного уровня, порядок ведения делопроизводства и т.д. Лесное управление в губерниях перешло в ведение Казенных палат, в связи с чем были составлены штаты отделений по лесной части при палатах. Численность лесных служащих всех рангов была увеличена, так же как и их жалование.

Впервые в тексте нормативного акта вводится понятие «лесничий», которое остается в лесохозяйственном лексиконе и по сей день. Немецкие названия всех должностей лесных чиновников были заменены на русские. Обер-форстмейстеры были переименованы в губернских лесничих, возглавивших лесные отделения губернских казенных палат. Форстмейстеры стали лесничими (учеными, окружными или старшими), форстмейстерские ученики - помощниками лесничего, ферстеры - младшими лесничими, ун- тер-ферстеры - подлесничими. Наименования своих должностей в прежнем виде сохранили лесные объездчики, лесные сторожа, пожарные старосты и полесовщики.

Краеугольным принципом лесоуправления Е.Ф. Канкрин считал децентрализацию и передачу функций по охране и управлению лесами самим пользователям. Было предложено сосредоточить усилия на охране наиболее ценных казенных лесов. Остальные массивы, чтобы они не остались вообще без надзора и охраны, было предложено оставлять под «непосредственный присмотр тех ведомств и заведений, для продовольствия и пользования коих они предназначены, в убеждении, что собственные их выгоды побудят их пещись о сбережении сих лесов, составляющих их условную собственность»^[149]. С Лесного департамента снималась обязанность по охране ведомственных лесов, однако то, что каждое ведомство пыталось устанавливать свои правила в сфере лесоохраны и лесопользования, далеко не всегда положительно сказывалось на состоянии лесных массивов. Достаточно быстро выяснилось, что частичная передача управленческих функций другим ведомствам не может стать средством, способным предотвратить истребление лесов^[150].

На лесные отделения казенных палат были возложены функции по надзору за всеми лесами губернии, кроме тех, которые находились под управлением других ведомств; охране и разведению лесов; разделению лесов на округи, лесничества, лесные участки и дистанции, внутреннему размежеванию на кварталы, лесосеки и строевые рощи; введению правильного лесоводства, комплектованию штата лесных служащих и т.д.

Руководил работой всей лесной администрации губернский лесничий, основной задачей которого было повышение дохода от эксплуатации лесов. Законом было определено, что должность губернского лесничего мог занять человек «способный и, преимущественно, из числа знающих правила лесоводства»^[151]. Наиболее важные и ценные лесные массивы, входившие в состав лесничеств, передавались в управление окружным лесничим, остальные леса - лесничим и подлесничим. Охрана наиболее ценных лесов, в том числе казенных и заказных рощ, поручалась лесным объездчикам и сторожам. Эта лесная стража была постоянной, хотя и немногочисленной.

Менее ценные лесные дачи, как казенные, так и крестьянские, передавались под охрану временной (иррегулярной) лесной стражи - полесовщиков и пожарных старост, выбираемых в крестьянских обществах. Численность полесовщиков устанавливала казенная палата, исходя из лесной площади и ценности лесов. Срок службы полесовщика составлял всего один год, чтобы крестьяне «одни пред другими никакой излишней тягости понести не могли»^[152]. Полесовщики на время службы освобождались от земских налогов и повинностей. Они должны были жить в селениях вблизи вверенных им под охрану лесов. В некоторых лесных дачах для полесовщиков обустраивались кордоны.

Естественно, что эффективность деятельности подобной лесной стражи стремилась к нулю. Слишком сильная зависимость от своих односельчан и отсутствие навыков профессиональной лесной службы открывали большой простор для различных злоупотреблений и зачастую лишь осложняли обстановку в охраняемых лесных дачах.

С 1835 г. стала действовать правовая норма, определявшая ответственность выборного от крестьянских обществ лесного надзирателя за допущение самовольной порубки неизвестными лицами, которые не были обнаружены. В этом случае на лесного надзирателя налагался штраф в размере попенной стоимости самовольно вырубленного леса. В случае же его несостоятельности, взыскание штрафа обращалось на все избравшее его общество^[153]. Несколько позже была введена норма, согласно которой, если по недосмотру полесовщиков или пожарных старост происходил лесной пожар, они в соответствии с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. подвергались аресту от трех недель до трех месяцев или наказанию розгами от двадцати до тридцати ударов. Полесовщики должны были дополнительно возместить нанесенные пожаром казне убытки^[154].

Подавляющая часть лесов, принадлежащих казенным крестьянам, не была размежевана с непосредственно государственными и находилась в ведении казенного лесного управления. Позиция правительства по отношению к крестьянским лесам была неизменна на протяжении всего XIX в. и заключалась в как можно скорейшем отмежевании их от казенных лесов, выделении заказных рощ с целью недопущения их бесконтрольного уничтожения. Другими словами, казенное лесное ведомство стремилось переложить заботу о сохранении крестьянских лесов на плечи волостных правлений и выборных полесовщиков.

Одной из первейших задач, возложенных на лесные отделения губернских казенных палат, являлось лесоустройство и размежевание казенных и крестьянских лесов. До окончания этого процесса правительство разрешило казенным палатам передавать некоторые лесные дачи под надзор крестьянских обществ. Эта мера была скорее вынужденной, чем необходимой. Леса, принадлежавшие казенным крестьянам и неотмежеванные от государственных лесных дач, подвергались наиболее опустошительным самовольным рубкам. Правительство признавало, что «уменьшение оных и даже истребление очевидно усиливается, и что способами, зависящими от казны, упомянутые леса не могут быть ни в скором времени отделены, ни достаточно охранены»^[155]. Единственным способом охраны этой категории лесов представлялась их передача в заведование самим крестьянам, под «некоторым токмо ограниченным наблюдением лесного управления», что и предусматривалось высочайшим повелением «О предоставлении казенных лесов в заведование казенных селений, монастырей и городских обществ» от 10 ноября 1832 г. К волостным правлениям было подготовлено специальное воззвание от имени министра финансов «для убеждения казенных поселян к охранению отводимых им лесов».

Крестьянским обществам предписывалось накладывать на отводимые им рощи заповедь, т.е. запрет на пользование лесными материалами на определенное время. Непосредственную охрану крестьянских лесов «от всяких самовольных порубок, истребления и вреда», должны были осуществлять выборные от общества полесовщики и пожарные старосты.

Пожарные старосты избирались в казенных селениях обществом через каждые 3 года, из поселян «трезвых и доброго поведения». Пожарные старосты продолжали жить в своих деревнях, при этом должны были «иметь местный и ближайший надзор, чтобы все предосторожности от лесных пожаров, предписанные законом, были исполняемы со стороны обывателей, проходящих и проезжающих»^[156]. В случае обнаружения лесного пожара пожарный староста был обязан донести земской и лесной администрации, а сам, собрав людей из селений в радиусе 10-25 верст, принять меры к «утушению огня».

Фактически власть лесной администрации на заказанные рощи не распространялась. Крестьянин, совершивший самовольную порубку в первый раз, наказывался по решению мирского схода, а за вторичное преступление - отдавался в рекруты или отсылался на поселение. Мирские приговоры отправлялись в казенную палату. Если в заказной роще лесной чиновник обнаруживал порубку, о которой волостное правление не знало либо не наказало виновных, Лесной устав предписывал начинать следствие с дальнейшим судебным рассмотрением дела.

Пользование из заказных рощ было практически исключено. В случае крайней необходимости, например для строительства после пожара, рубка заказных лесов могла быть разрешена лишь с разрешения Министерства государственных имуществ. О каждом таком случае казенные палаты должны были составлять подробные отчеты и пояснения^[157].

Лесной страже, как основному инструменту реализации лесоохраной политики государства, уделялось особое внимание. Основным вопросом был уровень профессиональной подготовленности лесников, а также степень их зависимости от местного населения.

В развитие норм «Положения о новом устройстве лесной части...» в 1832 г. по инициативе министра финансов графа Е.Ф. Канкрина было принято «Положение о постоянной лесной страже по ведомству Министерства финансов»^[158]. Этот документ де- юре установил принцип профессионализма низшей лесной службы, а де-факто появилось «особое сословие, отвечавшее за охрану лесов и в этой связи освобождавшееся от платежа податей, земских повинностей»^[159].

При формировании семейной лесной стражи был использован принцип военных поселений - исполнение профессиональных обязанностей в местах постоянного проживания. Предполагалось, что в силу высоких затрат на повсеместное внедрение поселенной стражи она будет вводиться постепенно в наиболее ценных лесных массивах, принадлежащих казне.

Формирование лесной стражи могло осуществляться из казенных крестьян либо отставных нижних воинских чинов. В любом случае они получали под охрану «обход» из расчета 1,5 тысячи десятин лесной площади на одного пешего стрелка (главы семейства). Помимо стрелка семейную лесную стражу составляли помощник стрелка, запасные стрелки, неспособные и малолетки. У каждого из них был свой круг обязанностей и определенные «перспективы карьерного роста», обусловленные формированием профессиональных навыков с раннего возраста.

Помощник стрелка сопровождал его при осмотре леса, при противодействии самовольным порубщикам, а также мог замещать стрелка в моменты его отсутствия. Малолетки «по достижении 20летнего возраста поступают в егерские полки, из коих, по миновании шестилетней службы, а по случившейся неспособности и ранее, увольняются в свои дома для лесной службы и принимают название запасных стрелков»^[160]. Запасные стрелки затем могут стать служащими стрелками или помощниками.

Профессиональный статус семейной лесной стражи выражался, кроме всего прочего, в получении стрелками жалования, вооружения, обучения и обмундирования за казенный счет. Кроме того, стража обеспечивалась на время службы жильем, земельным наделом, строевым и дровяным лесом и «подъемными» средствами.

Законом был установлен двадцатилетний срок лесной службы, на время которого стражники освобождались от уплаты государственных податей, выполнения земских повинностей, исправления рекрутской повинностей и от военного постоя. В случае совершения серьезных должностных проступков стрелки отдавались в солдаты «без выслуги» либо высылались в Сибирь на поселение. При этом в законе оговаривалась подсудность стрелков их непосредственным лесным начальникам, а не земской полиции.

Назначение на должность семейной лесной стражи могло происходить двумя путями. Первым вариантом являлось добровольное согласие крестьянина или солдата, закончившего военную службу. В случае отсутствия желающих чины лесной стражи назначались «из состоящих на близкой рекрутской очереди». Требования к кандидатам в лесные пешие стрелки были не очень высоки: физическая и умственная способность нести службу, «соразмерное обыкновенному крестьянскому достатку обзаведение», хорошее поведение, охотничьи навыки и, желательно, грамотность. Закон предусматривал возможность перемещения чинов лесной стражи из одного семейства в другое.

По мере избрания постоянной лесной стражи охрана казенных лесов переходила в их руки, а местные крестьянские общества освобождались от необходимости избирать полесовщиков. Однако должности пожарных старост сохранялись, как и сохранялась обязанность крестьянских обществ участвовать в тушении лесных пожаров.

Быт и служба лесных стрелков носили военизированный характер со всеми необходимыми атрибутами: четкая регламентация ежедневных занятий, субординация, наличие форменного обмундирования, знаков различия, оружия и т.п. В остальном правоспособность стражников совпадала с правовым статусом казенных крестьян.

Главными обязанностями постоянной лесной стражи были: охрана лесов от самовольных порубок, пожаров и «разных повреждений», отпуск леса по лесорубочным билетам, учет вырубленного леса, наблюдение за состоянием лесопосадок, занятие различными лесными работами.

В дореволюционной лесоводческой литературе нам встречались календари работ лесников в течение года. В обобщенном виде этот календарь можно представить следующим образом.

Январь. Сбор еловых, сосновых и лиственных шишек и добывание семян из них.

Февраль. Продолжаются те же работы, что и в январе: осмотр молодняков; образовавшийся навал снега удаляется с вершин и ветвей стряхиванием, пока снег не оледенел.

Март. Сушка и очистка сосновых, лиственничных и еловых семян. Испытание всхожести семян, предназначенных к высеву весной. Сбор семян ясеня со снегу в тех местах, где нельзя было собрать их со срубленных деревьев. При заготовке короедного леса, необходимо до конца марта на всех срубленных и лежащих на земле деревьях закончить сдирку коры и, сложив ее в кучи, сжечь.

Апрель. Приступают к обработке земли под посев и посадки, как в питомниках, так и в лесу; производится самый посев и посадка. Охраняются весенние посевы в питомниках от весенних морозов, солнцепека и засухи; перешколивание сеянцев, опалывание старых посевов на питомнике. Принимаются меры против вредных насекомых: заготавливаются ловчие деревья, где они не были заготовлены, наблюдают за появлением на ловчих деревьев вредных насекомых.

Май. В начале мая заканчиваются посевы и посадки в питомниках и в лесу. Производится опалывание питомников и школ. Приготовление компостов. Осмотр участков, на которых производилась зимой какая-либо заготовка (валежника, сухостоя, вывозка липы и ивы, материалов от прочистки, прореживания и проходной рубки).

Июнь. Уничтожение сорных трав на питомниках и школах. Сдирка коры на ловчих деревьях. Заготовка новых ловчих деревьев. Отвод лесосек и делянок. Перечет деревьев на участках прореживаний и проходных рубок. Преследование самовольных сборщиков ягод.

Июль. Усиленная охрана лесов от пожаров. Опалывание питомников. Осветление посевов на питомниках раздвиганием прикрытия. Заготовление дерновой золы. Окончание прочисток. Частый осмотр участков, на которых производится какая-либо заготовка. Преследование самовольных сборщиков ягод.

Август. Усиленная охрана лесов от пожаров. Опалывание питомников. Сбор семян березы. Подготовка почвы для осенних и весенних культур. Подготовка почвы полосами или местами в тех спелых насаждениях, в которых ожидают осенью или весной самосева. Преследование самовольных сборщиков орехов.

Сентябрь. Усиленная охрана лесов от пожаров в сухую погоду. Опалывание питомников. Производство посевов и посадок в лесу. Производство прореживания и проходных рубок. Осмотры ловчих деревьев. Преследование самовольной пастьбы скота.

Октябрь. Обработка почвы для осенних и весенних культур. Выкапывание сеянцев и саженцев в питомниках. Производство посевов в питомниках. Заготовка валежа и сухостоя.

Ноябрь. Сбор семян липы. Охранение питомников от повреждений зайцами и мышами. Заготовка стоячих деревьев к следующей весне. Начало вывозки лесных материалов.

Декабрь. Сбор шишек сосны. Сушка семян.

Основные требования к лесной страже, перечень ее прав и обязанностей излагался в специальном издании карманного формата, носившем, вне зависимости от времени и места издания, общее название «Наказ лесной страже».

По положению 1832 г. лесная стража, сама относясь к «лесной полиции», обязана оказывать содействие земской полиции в «поимке разбойников, дезертиров и бродяг в лесах». В случае обнаружения лесонарушения и самого нарушителя лесной стражник или вышестоящий чиновник были обязаны принять меры к доставке лесонарушителя к сельскому старосте или в волостное правление. При исполнении своих должностных обязанностей лесной стражник мог применять оружие для поимки разбойников, для собственной обороны, когда существует реальная угроза его жизни и здоровью.

Служба пеших лесных стрелков проходила под непосредственным надзором объездчиков (конных унтер-офицеров), из расчета, что на одного объездчика приходилось от 6 до 10 стрелков и их дома располагались в радиусе 35 верст от места проживания объездчика. Территория, подконтрольная объездчику, носила название «дистанция», или «объезд». Объездчики располагались постоем в деревнях у казенных крестьян либо у лесных стражей. В законе была предусмотрена необходимость строительства отдельных «лесных дворов» - кордонов.

Объездчики назначались исключительно из отставных солдат «отличного поведения», отслуживших действительную военную службу по их собственному желанию либо по решению армейских командиров. Законом также предусматривалась возможность производства в объездчики лесных стрелков, отличавшихся «отличным поведением и расторопностью». Срок службы лесного объездчика также составлял 20 лет с учетом службы в армии. Основными обязанностями лесного объездчика являлись надзор за несением службы лесными стрелками и состоянием вверенных лесных участков.

К моменту образования в 1837 г. Министерства государственных имуществ в России сформировалась довольно громоздкая система лесной стражи: лесные объездчики, пожарные старосты, временная лесная стража (полесовщики), постоянная семейная лесная стража. Кроме названных должностей в отдельных местностях встречались другие разновидности лесной стражи, которые были характерны для национально-территориальных образований (Польша, Курляндия), либо лесов с особенностями владельческой или хозяйственной принадлежности (леса удельные, «кабинетские», горные и т.д.). В частности, в лесах горных заводов действовали свои правила, и «учреждение постоянной или другого рода стражи при лесах горных заводов приводится в действие по особому соображению»¹. Существовала также категория вольнонаемной лесной стражи, нанимаемой для охраны отдельных частных и общественных лесных дач.

Таким образом, в результате проведенной реформы была создана система регионального управления казенными лесами, которая оказалась довольно удачной и с некоторыми корректировками существовала на протяжении всего дореволюционного периода. Поиск оптимальной модели организации и функционирования института лесной стражи, начатый в рассматриваемый период, продолжался вплоть до 1869 г., когда все многообразие низшего звена лесоохраны было приведено к единому знаменателю.

Развитие лесного хозяйства Российской империи в первой трети XIX в. привело к пересмотру ключевых подходов к определению его места и роли в системе хозяйствования и принципов управления отраслью. Пребывание лесного ведомства в структуре Министерства финансов позволило решить ряд практических вопросов, связанных с модернизацией системы управления лесами, были созданы лесные учебные заведения, усовершенствовано законодательство, введена единая во всем государстве система штрафов за лесонарушения, общие правила для продажи казенного леса, начались лесоустроительные работы. Однако общее состояние лесной отрасли требовало немедленных мер по ее оздоровле- нию и модернизации на основе профессионального лесоводческого подхода.

В 1837 г. Департамент государственных имуществ был преобразован в одноименное министерство. Соответствующий нормативный акт от 26 декабря 1837 г. определял, что «к управлению сего министерства принадлежат... леса казенного ведомства, кроме изъятых от надзора лесного начальства на основании Лесного устава»¹. Также указывалось, что к заведованию министерства государственных имуществ относятся «по лесной части общества, компании, Лесной корпус, Лисинское учебное лесничество, училища земледелия, садоводства, виноделия и шелководства, образцовые фермы, казенные фруктовые и шелковичные сады; редакция земледельческого и лесного журналов».

Структуру нового министерства формировали три департамента. В состав Первого департамента входило девять отделений, из них отделение по охране лесов и «лесное хозяйственное». Отделение по охране лесов имело внутреннее деление на три стола. В первом рассматривались дела о разделении лесов на округа, лесничества, лесные участки, объезды и обходы; устройстве лесной стражи; о лесных дорогах. Второй стол курировал вопросы установления границ между лесными дачами, надзирал за лесами, приписанными к различным ведомствам и неизъятыми от наблюдения лесного управления, а также лесами, отведенными сельским обществам. Третий стол проводил следствия по делам о нарушениях Лесного устава, о должностных правонарушениях лесных чиновников и лесной стражи и т.д.

Хозяйственное лесное отделение также имело в своем составе три стола. Первый ведал делами по размежеванию лесов, о передаче казенных лесов различным ведомствам, о назначении заповедных лесов, расчистке лесных площадей и др. Второй стол объединял работу по описанию лесов, установлению правильного лесного хозяйства, лесоразведению, лесоэксплуатации и др. Наконец, третий стол лесохозяйственного отделения занимался вопросами отпусков леса, промысловой деятельности, увеличения лесных доходов, в том числе взимания попенных и штрафных денег за самовольные порубки.

Второй департамент ведал государственными имуществами западных областей империи. Третий - делами землеустройства и кадастрового учета, а также Корпуса лесничих и других учреждений. Третий департамент состоял из шести отделений, чертежной и канцелярии. В компетенцию первого отделения в числе прочих входили вопросы «по технической и ученой части лесного хозяйства». Во втором отделении велись дела «о поощрении, усовершенствовании и распространении земледелия, лесоводства и вообще сельского хозяйства». Третье отделение именовалось инспекторским по двум корпусам - Лесничих и Межевому. Там занимались вопросами несения службы лесными офицерами и лесной стражей, в том числе образцовой роты лесной стражи. Последняя была образована в 1837 г. при Лесном институте.

Создание специализированного министерства было насущной необходимостью. По оценкам современников и историков, лесная отрасль России находилась в удручающем состоянии практически во всех сферах: лесоустройство не было закончено, лесных чиновников было недостаточно, среди них было мало лиц, имевших специальное образование, лесная стража формировалась преимущественно на временной основе, правильное лесное хозяйство отсутствовало.

Исходя из анализа сложившейся ситуации, одной из самых первых задач, поставленных перед новым министерством, стал подбор кадров для лесной службы. С этой целью, с утверждения императора, в 1839 г. был образован Корпус лесничих, получивший военное устройство и подчинявшийся военному министерству. В тексте утвержденного 30 января 1839 г. Положения было сказано, что «лесное ведомство Министерства государственных имуществ получает военное устройство, и все чины сего ведомства соединяются в один состав под названием Корпуса лесничих»¹. Командир Корпуса лесничих - инспектор - имел генеральское звание и подчинялся непосредственно министру государственных имуществ. В Корпусе учреждались должности вице-инспекторов, ученых и запасных лесничих, а для следственных и судебных дел - Лесной аудиториат.

В подчинении инспектора находились губернские лесные управления и лесные военно-учебные заведения. Должность губернского лесничего по своему статусу была идентична должности командира армейского пехотного полка (звание от майора до полковника). Подчинявшийся губернскому окружной лесничий, возглавлявший самое важное или наиболее крупное лесничество, имел права командира батальона, поскольку в его распоряжении находилась поселенная военно-лесная стража в количестве, равном численности стрелкового батальона. Остальными лесничествами заведовали младшие лесничие с помощниками (кондукторами - выпускниками низших лесных школ). Управлявшие лесными участками подлесничие имели права ротных командиров. Лесничества нескольких губерний подчинялись Управлению государственных имуществ^[161].

Положение о Корпусе лесничих регламентировало также порядок назначения на должности постоянной лесной стражи для охраны «казенных запасных и приписанных к казенным селениям значительных лесов» в тех местностях, где существовало лесное управление.

Все служащие лесного управления, состоявшие в нем на момент учреждения Корпуса лесничих, зачислялись в его состав, но лишь «отличнейшие из них» переаттестовывались в военную службу с получением чина и всех имеющихся привилегий. Таким образом, военная аттестация служащих рассматривалась как форма поощрения за усердную службу.

По мнению исследователя истории государственного управления Л.Е. Шепелёва, одной из причин появления военных корпусов в гражданских ведомствах объяснялось «стремлением привлечь на весьма непривлекательную в дореформенное время службу молодых людей привилегированных сословий, дав им военные чины и военные мундиры»^[162]. И.В. Шутов писал, что смысл появления военизированного управления в составе гражданского ведомства виделся в необходимости повышения престижа профессии лесовода, укрепления служебной и исполнительской дисциплины, а также для улучшения дела охраны лесов как государственного имущества»^[163]. В любом случае, конечной целью этого нововведения являлось повышение эффективности деятельности гражданских учреждений, а особый статус таких корпусов и особенности их внутренней структуры позволяли решать некоторые управленческие вопросы с большей отдачей при меньших затратах.

Придание гражданскому заведению военизированного статуса не исчерпывало перечень мероприятий по повышению престижа и привлекательности лесной службы. Традиционно невысокий размер жалования лесных чиновников компенсировался правом на получение процента с взимаемых в пользу казны штрафов за обнаруженную лесничими самовольную порубку, а также материального вознаграждения тем, кто «особым усердием значительно возвысит лесные доходы развитием торговли и промышленности без малейшего оскудения лесов»¹.

На протяжении дореволюционного периода правительство предпринимало и другие меры по увеличению привлекательности лесной службы. Однако эффект был не слишком велик. Писатель А.И. Куприн в своем рассказе «Черная молния» (1912 г.) назвал лесное ведомство «распрозабытым из всех забытых ведомств» и «министерством непротивления злу». Безусловно, такое положение существовало далеко не во всех регионах огромной империи, но общая «среднестатистическая» картина была безрадостной.

Корпус лесничих был одним из четырех гражданских учреждений с особыми структурой и характером управления. В 1809 г. был сформирован первый военизированный Корпус инженеров путей сообщения, в 1834 г. - Корпус горных инженеров, в 1849 г. - Корпус межевых инженеров. Придание сугубо гражданским ведомствам некоторых черт военного учреждения является отражением тенденции, сложившейся в административной системе России в первой половине XIX в.

Причинами подобных трансформаций могли быть как субъективные пристрастия Николая I к военной службе и сопутствующему ей порядку, который воспринимался как идеальный способ организации управления, так и объективная необходимость повышения эффективности деятельности названных учреждений и ведомств. Традиция строить систему управления государством по военному образцу восходит к Петру I, считавшему, что «армия - наиболее совершенная общественная структура, что она - достойная модель всего общества»^[164]. Внедрение военных принципов в сферу гражданской жизни было характерно для нашей страны на протяжении практически всего дореволюционного периода. Но далеко не всегда это внедрение себя оправдывало и действительно повышало эффективность деятельности бюрократического аппарата.

Все названные военные корпуса, входившие в состав гражданских ведомств, были упразднены в 1867 г. Лесным офицерам воинские звания были заменены на гражданские чины. Порядок замены воинских званий на гражданские чины был оговорен во «Временных правилах о преобразовании из военного в гражданское устройство корпусов: путей сообщения, лесного и межевого и телеграфного ведомства»^[165]. В правилах предусматривалась возможность повышения на один чин при переводе в гражданскую службу. Нижней границей являлся чин IX класса (титулярный советник), который присваивался лесничим, что даже не давало им права на потомственное дворянство.

После «разаттестации» лесного ведомства многие черты военной службы сохранились в нем и в последующий период. К ним можно отнести наличие у лесничих особого гражданского мундира военного покроя со знаками различия, особую корпоративность организации и наличие субординации, особую подсудность военно-судным комиссиям, наличие оружия, порядок производства в чины на вакансии по старшинству и за отличия, как это было принято в военном ведомстве.

Через несколько лет после образования Корпуса лесничих, в 1842 г., министр государственных имуществ П.Д. Киселев предложил разделить лесную территорию империи на шесть вицеинспекций. В докладной записке императору министр обосновывал свое предложение тем, что иностранный опыт в российском лесном хозяйстве не приживается, поскольку «обширность наших лесов, особенности в праве владения, в законодательстве и в способах сбыта требуют и в самом устройстве лесов особых оснований, которые при пособии лесной науки, соответствовали бы всем условиям нашей местности и таким образом составили бы русское лесное хозяйство, с положением каждого края свойственное»^[166]. Павел Дмитриевич пользовался огромным авторитетом и доверием Николая I, поэтому это его предложение, как и многие другие, было одобрено и высочайше утверждено.

В результате было образовано шесть вице-инспекций, которые объединяли по несколько губерний, имеющих схожие черты в организации лесного хозяйства. Уточним, что речь шла только о европейской части страны. Во главе инспекций стояли вицеинспектора Корпуса лесничих и штаб-офицеры Корпуса лесничих. Их основной обязанностью было развитие на вверенных территориях рационального лесного хозяйства. В каждой вице-инспекции также было предложено учредить по одному образцовому лесничеству, «в котором вести хозяйство, сообразное с свойством лесов, климатом и другими условиями местности».

С 1842 г., по предложению министра государственных иму- ществ, малолетних сыновей поселенных стрелков, которые не попали в образцовую роту лесной стражи сочли нецелесообразным отправлять для обучения военному делу в батальоны, расквартированные во внутренних губерниях. Вместо этого было предложено формировать «в некоторых селениях вблизи лесных дач временные учебные команды» под руководством вице-инспекторов Корпуса лесничих и губернских лесничих^[167]. В этих командах сыновья стрелков должны были под руководством опытных офицеров и объездчиков постигать азы воинской службы.

Предпринимаемые меры по повышению эффективности деятельности лесного ведомства постепенно начинали давать свои плоды. Один из классиков отечественного лесоводства Федор Карлович Арнольд (1819-1902 гг.), сам принимавший участие в реформировании лесной отрасли, писал, что «крупные злоупотребления в лесах сделались с 1843 года явлением довольно редким, и причину этого нельзя не признать в том, во-первых, что введён был контроль в самом лесу, хотя и не вполне достаточный, чрез лесных ревизоров, губернских лесничих, вице-инспекторов и командируемых от Лесного департамента чинов, а во-вторых, что уровень нравственных качеств лесничих значительно возвышался по мере большего поступления на службу в Корпус лесничих людей с высшим образованием»^[168].

Была скорректирована система лесного управления. Леса в губернии разделялись на округа, а последние, в свою очередь, были разделены на лесничества и лесные участки. Лесничества и лесные участки разделялись на дистанции, или объезды. Дистанция или объезд состояли в ведении лесного конного объездчика или унтер-офицера. Объездчики назначались преимущественно из нижних армейских чинов, что являлось правилом, действовавшим на протяжении предыдущих и последующих десятилетий. В ведении каждого объездчика находилось «от 6 до 10 сторожевых семейств и обходов, смотря по удобству местоположения^[169]. Дистанции (объезды) разделялись на обходы. При каждом из них водворялась постоянная семейная лесная стража.

Несмотря на предпринимаемые правительство меры, лесная служба, зачастую проходившая в удаленных, «глухих» местах, оторванная от культурных центров, не пользовалась большой популярностью. Касалось это и лесной стражи: хорошие объездчики и лесники всегда были в большом «дефиците». В середине XIX в. стало практиковаться переселение крестьян из малоземельных губерний в более богатые лесом области с условием их поступления в лесную службу^[170].

Как видно, структура Министерства государственных иму- ществ была довольно сложной, а вопросы лесного хозяйства рассредоточены по разным его подразделениям. Поэтому уже в 1843 г. была осуществлена очередная реформа системы лесного управления. В результате принятия «Положения о соединении учреждений Министерства государственных имуществ по лесной части в одно управление» Лесной департамент вновь сосредоточил в своем ведении все дела «по лесной части»^[171]. Существовавшее с 1837 г. разделение полномочий по управлению лесами между тремя департаментами МГИ и Корпусом лесничих П.Д. Киселевым было признано нецелесообразным и Лесному департаменту были возвращены его полномочия.

В мае 1843 г. окружные начальники хозяйственной части Министерства государственных имуществ лишились своих полномочий по надзору за лесами, которые были возвращены в ведение окружных лесничих, лесных ревизоров и губернских лесничих^[172]. В общегосударственном масштабе начинается обратный процесс концентрации полномочий по управлению казенными лесами империи в руках лесного ведомства, основной задачей которого становится повышение доходности казенного лесного хозяйства.

После вступления на престол императора Александра II, им 30 марта 1855 г. был высочайше утвержден Наказ министру государственных имуществ. Основными обязанностями министра в сфере лесного хозяйства были названы «охранение лесов от истребления; извлечение из них наибольшего дохода; умножение лесов в тех местах, которые в них терпят нужду»^[173].

Лесной департамент состоял из шести отделений (инспекторское, по управлению лесами, по охранению лесов, по введению правильного лесного хозяйства, по употреблению лесов, счетное). Эта структура отражала объем полномочий и общую компетенцию департамента. В апреле 1860 г. было принято Положение о Лесном департаменте, которое увеличило количество отделений и скорректировало их полномочия^[174]. Второе отделение объединяло вопросы лесоохраны и лесоуправления, состояло из четырех столов и занималось решением значительного круга вопросов от «собрания и составления сведений о пространстве лесов» до рассмотрения дел «по разрешению поисков в лесах золота и других металлов и минералов». Вопросами, связанными с защитой имущественных интересов казны в судебном порядке занималось третье - судное - отделение.

Изменения в структуре лесоуправления повлекли за собой реформирование низшего звена лесоохраны - лесной стражи. В 1846 г. по представлению Министра государственных имуществ Сенат принимает решение об устройстве лесной стражи по военному образцу, что получило отражение даже в новом названии: «военнолесная стража». Соответствующие изменения были внесены в Лесной устав, а содержание указа доведено до Палат государственных имуществ (в европейской части страны) и Казенных палат (в азиатской части России). Необходимо отметить, что устройство лесной стражи на основании Положения 1832 г. продолжалось и новый указ не отменял его действия. Однако в менее ценных лесах, как казенных, так и крестьянских, предписывалось «водворять на удобных для жительства местах отставных и в бессрочном отпуску находящихся нижних чинов, прослуживших не менее двадцати лет во фронте, которые добровольно изъявят на то желание, с присвоением им названия военно-лесных сторожей»^[175].

Военно-лесная стража получила все атрибуты и льготы, которые позже станут непременными условиями службы лесников и объездчиков. Речь идет о наделении землей, строительстве за казенный счет домов (кордонов), форменном обмундировании, вооружении, разрешении пользоваться «дарами леса» и охотиться, освобождении от налогов. В местностях, где вводилась новая военно-лесная стража, крестьянские общества освобождались от необходимости избирать из своей среды полесовщиков и пожарных старост. Однако жалование лесникам (в размере 15 руб. в год) выдавалось из «мирского сбора» этих крестьянских обществ, и в исключительных случаях - «из прибылей, выручаемых от лесоустройства». Для совершенствования навыков стрельбы и обращения с огнестрельным оружием предусматривались периодические сборы по программе подготовки Финского стрелкового батальона. Через несколько лет после издания данного указа, в 1849 г., было разрешено принимать в военно-лесные сторожа малороссийских казаков, а в 1850 г. казаков других казачьих войск^[176].

Практика привлечения на службу отставных солдат, в том числе из Малороссии была характерна не только для лесного ведомства. Еще в 1831 г. Министр внутренних дел издал циркулярное распоряжение «О запрещении определять в полицейские команды туземцев и местных жителей». Причиной подобного запрета, кстати наделавшего большой переполох в полицейских ведомствах, стало польское восстание, в ходе которого польская полиция и войска выступили на стороне восставших. Чтобы подобное не повторилось, Николай I приказал комплектовать внутреннюю стражу и полицию из уроженцев отдаленных краев^[177]. Конечно, данный пример не говорит о том, что комплектование лесной стражи из неместных жителей носило политическую подоплеку. Однако благонадежность лесников, которые не имели родственных связей с местным населением, была значительно выше, чем выборных из крестьян-полесовщиков.

К середине XIX в. окончательно утвердилось мнение о предпочтительности формирования лесной стражи из отслуживших действительную военную службу нижних чинов. «Военизация» гражданских ведомств коснулась не только высшего и среднего, но и низшего звена лесных чиновников. Практика показала, что этот контингент был наиболее благонадежен, поскольку имел четкое представление о воинской и служебной дисциплине, а также не был связан с местным населением родственными взаимоотношениями. Хотя исключения встречались и в этой довольно консервативной системе, а лесная служба становилась наказанием или средством исправления для нерадивых сельских и волостных писарей, которых на определенное время назначали на должности лесников^[178].

В развитие двух названных выше узаконений, определявших организацию лесной стражи, в 1851 г. было высочайше утверждено «Положение о комплектовании стрелковых батальонов кантонистами лесной стражи, и о комплектовании сей последней нижними чинами стрелковых батальонов»^{[179] [180]. Положение, кроме того, что попало в Полное собрание законов, было выпущено отдель-}

4

ным изданием .

Кантонистами назывались сыновья лесных сторожей, которые готовились к несению военной, а затем лесной службы в военносиротских начальных учебных заведениях. В течение всего царствования императора Николая I число этих учреждений и их воспитанников постоянно увеличивалось, достигая численности более 36 тыс. человек. Наряду с ротами и батальонами, где кантонистов обучали только грамоте и основам воинской службы, появились и специальные школы кантонистов: аудиторская, артиллерийская, инженерная, военно-медицинская, школа топографов, лесной стражи и другие.

В рассматриваемый период срок службы солдата составлял 25 лет, из которых кантонисты должны были (как подготовленные к «целевой стрельбе» новобранцы) прослужить 15 лет в стрелковых батальонах, а оставшиеся до выхода в отставку годы - в лесном ведомстве с сохранением практически всех прав и преимуществ военной службы. Такая взаимообразная практика должна была решать сразу две проблемы: в стрелковые батальоны поступали готовые к службе кантонисты, а лесную стражу комплектовали привычные к армейской дисциплине, опытные, но еще годные к службе солдаты.

Определение нужного числа будущих лесников и их распределение по местам несения службы определял Лесной департамент. Кандидаты командировались в определенные департаментом местности за казенный счет. Унтер-офицеры могли претендовать на получение должности объездчика, рядовые - поселенного лесного стрелка. В помощь старым солдатам из Департамента военных поселений передавались на три года 17-летние кантонисты, которых после такой лесной стажировки отсылали на действительную службу в стрелковые батальоны.

Отслужив оставшийся десятилетний срок, лесник или объездчик мог уйти в отставку либо остаться в лесной страже, получая так называемое «полуторное» жалование.

Обязанности поселенного стрелка и объездчика определялись Общим наказом для лесной стражи. Однако ответственность за дисциплинарные проступки и уголовные преступления стрелки несли как военнослужащие и предавались военному суду. Местная администрация всех уровней обязывалась «при разъездах по округам осведомляться о положении охранения казенных лесов», а при выявлении нарушений - немедленно принимать необходимые меры^[181].

Военизированная структура лесной стражи существовала относительно недолго, и после возвращения Корпусу лесничих статуса гражданского ведомства были издано новое «Положение о лесной страже в казенных лесах»^[182]. Должности военно-лесных сторожей были упразднены, казенная лесная стража стала формироваться исключительно из казенных лесников и объездчиков. Положение 1869 г. стало основным нормативным актом, регламентирующим вопросы организации и деятельности казенной лесной стражи Российской империи во второй половине XIX - начале ХХ в.

После проведения крестьянской реформы практика безвозмездного назначения казенных крестьян на должности полесовщиков и пожарных старост в виде отработки натуральной повинности, как компенсации за право бесплатного получения лесоматериалов из казенных лесных дач, была прекращена. Комплектование лесной стражи на основе натуральной повинности приводило к тому, что в полесовщики привлекались неблагонадежные и малообразованные лица, не способные выполнять широкий круг обязанностей лесного сторожа. В лесную стражу попадали «полубродяги, люди с разными физическими и умственными недугами, пьяницы - все то, что именуется подонками общества»^[183]. Очевидно, что полноценная охрана лесов была возможна лишь при наличии корпуса профессиональной лесной стражи. «Положение о лесной страже в казенных лесах» предусматривало постепенную замену выборных полесовщиков и пожарных старост профессиональными лесниками и объездчиками. Лесная служба становилась всесословной, с возрастным (21 год) и образовательным цензом. Однако наличие образования являлось скорее желательным, нежели обязательным условием. Норма о том, что на лесную службу привлекаются исключительно отслужившие срочную службу солдаты и унтер-офицеры, была отменена, однако это оставалось весьма желательным условием. Предпочтение по-прежнему отдавалось знакомым с армейской службой кандидатам, поскольку многие атрибуты воинской службы у лесников и объездчиков сохранялись.

Однако принцип комплектования лесной стражи на основе вольного найма не принес моментального эффекта, поскольку престиж службы в казенных и кабинетских лесах объездчиком или лесником был низок из-за недостаточного материального содержания и необходимости выполнения большого объема работы. Между тем должность лесного стражника предъявляла к кандидату очень высокие требования. Необходимыми качествами являлись честность, грамотность, физическое развитие, добросовестность. Помимо различных физических нагрузок лесник подвергался влиянию моральных и материальных неудобств. Первые вытекали из необходимости соприкасаться с народом, «к которому сознание законности не успело еще привиться», а вторые определялись возможностью материальной ответственности за ущерб в тех случаях, когда виновные остались неизвестными. Насколько тяжела была служба лесников, говорит тот факт, что в виде наказания в лесную стражу в середине XIX в. отправляли провинившихся волостных и сельских писарей, а также воспитанников егерских училищ, выказавших слабые успехи в науке.

Однако практика показала, что низшее звено лесной администрации может и должно комплектоваться исключительно на профессиональной основе. В рассказе А.И. Куприна «Черная молния» (1912 г.) приводится пример инициативы одного провинциального лесничего: «Много лет тому назад Турченко подал в военное министерство докладную записку о том, что в случае оборонительной войны лесники, благодаря прекрасному знанию местности, могут очень пригодиться армии как разведчики и как проводники партизанских отрядов, и потому предложил комплектовать местную стражу из людей, окончивших специальные шестимесячные курсы. Ему, конечно, как водится, ничего не ответили. Тогда он, на собственный риск и на совесть, обучил практически всех своих лесников компасной и глазомерной съемке, разведочной службе, устройству засек и волчьих ям, системе военных донесений, сигнализации флажками и огнем и многим другим основам партизанской войны. Ежегодно он устраивал подчиненным состязания в стрельбе и выдавал призы из своего скудного кармана. На службе он завел дисциплину, более суровую, чем морская, хотя в то же время был кумом и посаженым отцом у всех лесников»^[184].

Соотношение объездчиков и лесников устанавливалось примерно 1:3, в зависимости от местных условий организации лесного хозяйства. В 1915 г. в Российской империи насчитывалось 23780 лесников и 8155 объездчиков. Грамотными из них были 90%^[185].

Лесники и объездчики получали за службу жалование, а также земельный надел (до 20 дес.) и усадебную землю (1,5 дес.). Размер жалования определялся местной лесной администрацией и составлял для лесника от 60 до 90 руб. в год, для объездчика от 100 до 200 руб. в год. Вопрос увеличения жалования был всегда очень актуален, поэтому в некоторых регионах империи размеры денежных выплат увеличивали, с тем, однако, чтобы общая сумма фонда заработной платы не превышала ассигнованных на это средств^[186]. Другими словами, увеличение жалования было возможно чаще всего при сокращении численного состава лесной стражи.

Стражникам предоставлялось на время службы казенное жилье с необходимыми надворными постройками в пределах охраняемых лесных дач, обмундирование со знаками различия и оружие. Последнее можно было использовать для охоты, а также для защиты от нападений при исполнении должностных обязанностей.

Поскольку служба объездчиков и лесников проходила в казенных лесах, они значились состоящими на государственной службе, поэтому приводились к присяге в мировом или уездном суде. Эта норма, появившаяся после судебной реформы 1864 г., была также закреплена в Лесном уставе. Приведение к присяге в суде освобождало от необходимости повторной присяги в ходе ведения судебного процесса^{[187] [188]. Интересно, что через несколько лет было принято решение вернуться к существовавшей ранее схеме и приводить к присяге лесников и объездчиков в церкви, в присутствии лесничего, но только в тех губерниях, где не было мировых}

4

судов .

На время службы низшие лесные служащие освобождались от исполнения натуральных мирских повинностей. Была предусмотрена система выплат и компенсаций за вред здоровью, полученный на службе. Также существовала система поощрений и дисциплинарных взысканий, накладываемых на основании Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.

Обязанности лесников и объездчиков отличались по своему объему и степени ответственности, однако заключались, преимущественно, в охране лесов, контроле за отпусками лесных материалов, а также выполнении распоряжений представителей лесной администрации. Для удобства несения службы каждому стражнику выдавался печатный экземпляр Наказа карманного формата для постоянного ношения.

В пореформенное время продолжаются поиски оптимальной модели местного лесного управления. С 1866 г. палаты государственных имуществ в губерниях были заменены одноименными управлениями^[189]. В некоторых губерниях глава управления одновременно являлся губернским лесничим, что прямо указывало на возрастание роли лесных ресурсов среди прочих государственных имуществ. Дальнейшие трансформации системы местного лесоуправления происходили в направлении увеличения численности лесных служащих, повышения окладов жалования, расширения перечня льгот, которыми имели право пользоваться лица, поступающие на лесную службу, и т.д.

Проблема реализации государством функции по охране лесов самым тесным образом связана с проблемой владельческой принадлежности лесных массивов. Деятельность государства по охране лесов до последней четверти XIX в. ограничивалась территорией, которая находилась под управлением казенного лесного ведомства. Частновладельческие и общественные леса зачастую выпадали из-под надзора Лесного департамента.

Право собственности в Российской империи определялось как «полное, когда в пределах, законом установленным, владение, пользование и распоряжение соединяются с укреплением имущества в одном лице или в одном сословии лиц, без всякого постороннего участия». Собственник имел право свободного распоряжения не только землей, но и всеми ее «принадлежностями», т.е. тем, что находится на ее поверхности и в недрах. Лес относился к недвижимому имуществу и являлся принадлежностью земельного участка.

Лесные уставы в рассматриваемый период определяли, что леса делились на государственные, общественные и частные. Государственные леса подразделялись на казенные, состоявшие в непосредственном распоряжении казенного лесного ведомства, и имевшие особое предназначение, отдававшиеся в пользование различным учреждениям, а за казенным лесным ведомством сохранялась надзорная функция.

Общественными являлись леса, приобретенные духовным ведомством, различными заведениями и учреждениями, городами, селениями государственных крестьян (или полученные в надел по владенным записям), казачьими войсками. Леса, находившиеся в фактическом пользовании общины, управлялись и охранялись ею самой, но под контролем государства.

Частными назывались леса, принадлежавшие частным владельцам, удельному ведомству, Кабинету ЕИВ и некоторым другим лицам и учреждениям.

Кроме того, все три категории разделялись «по образу владения» на леса единственного владения, общие, въезжие и спорные. Определение лесов, как находившихся в единственном владении, подразумевало то, что они состояли в полной собственности казны, общества или частного лесохозяина. Общими назывались леса, принадлежавшие сразу нескольким собственникам, например крестьянской общине и казне. Въезжими лесами могли пользоваться для удовлетворения собственных нужд, без уплаты пошлин, третьи лица. Статус «спорных» леса получали в случае судебного производства по делу об определении их будущей собственнической принадлежности.

Институт права собственности на лес в дореволюционный период получил окончательное оформление относительно поздно. Связано это было, в первую очередь, с тем, что устройство казенных лесов к 1914 г. было завершено в среднем лишь на 34%, во многих регионах страны этот показатель был значительно ниже, лесные границы определялись приблизительно.

Квинтэссенцией определения правового статуса лесов в дореволюционный период стала работа Н.И. Фалеева «Лесное право», изданная в 1912 г., в которой подробно раскрывается характеристика леса как объекта гражданских правоотношений. Одним из ключевых выводов Н.И. Фалеева является утверждение о том, что несмотря на разнообразие форм лесной собственности, она практически не имела никаких существенных отличий, которые должны были определяться правовым статусом лесовладельца. В России государственными леса становились «по отрицательному при- знаку», как не принадлежащие никому, а правомочия государства как собственника лесов определялись нормами, регулирующими частную собственность. Таким образом, никаких отличий в содержании государственной и частной лесной собственности дореволюционное лесное право не знало. Объем прав казны и частного лесного собственника был одинаков и заключался в возможности «верховного обладания, пользования и распоряжения» своим имуществом. Единственным отличием в форме реализации своего права собственности со стороны государства являлась возможность издания законодательных актов, т.е. осуществление нормотворческой деятельности. В сфере правоприменения объем прав всех лесовладельцев был также тождественен.

По официальным данным Лесного департамента к 1914 г. общая площадь лесов азиатской России составляла около 316 млн дес. из которых в ведении казны находилось около 230 млн дес., т.е. более 72%. Данные по восточным губерниям были довольно приблизительны в силу незавершенности лесоустроительного процесса. По результатам командировки в Сибирь в 1910 г. управляющий ГУЗиЗ докладывал императору, что огромные лесные массивы, принадлежавшие казне в азиатской России, практически не приведены в известность^[190]. Лесное управление признавало, что «сколько-нибудь точными сведениями о пространстве лесов азиатской России мы в настоящее время не располагаем»^[191]. Согласно перспективным планам Лесного департамента к 1919 г. должно было закончиться лесоустройство в европейской части страны, а к 1929 г. планировалось привести в известность леса азиатской Рос- сии^[192].

В центральной части империи лесные массивы занимали 165 млн дес., из которых казне принадлежало 108 млн дес., т.е. более 65%. Таким образом, общая площадь лесов Российской империи, находившихся в ведении казенного лесного управления, составляла около 338 млн дес. В целом по стране казна владела 70% лесных ресурсов.

Леса других форм собственности, в т.ч. частные и общественные, в европейской части России составляли около 35%, в азиатской части - около 28%. Довольно значительная доля негосударственных лесов за Уралом не должна смущать. Дело в том, что указанные 28%, или 86 млн дес., включали в себя не только леса Кабинета ЕИВ, переселенческие и казачьи наделы, но и лесные территории, которые не были обследованы и закреплены за казной. С правовой точки зрения последняя категория лесов не являлась собственностью казны, и местное население пользовалось ими свободно, без каких-либо ограничений. Из общей лесной площади азиатской части страны более 220 млн дес. 56,7% составляли леса единственного владения казны, 8,9% - леса, из которых происходило выделение наделов крестьянам, 34,4% - неразмежеванные между населением и казной лесные массивы. Частное лесовладение присутствовало лишь в европейских губерниях, где его доля составляла 21% от общей лесной площади (35 млн дес.)^[193]. Таким образом, основным собственником лесов в дореволюционной России являлось государство, которое реализовывало функцию по охране лесов посредством деятельности Лесного департамента или передавая свои полномочия другим ведомствам, в чьем управлении и распоряжении находились выделенные лесные участки.

С лесохозяйственной точки зрения частные леса находились в более уязвимом положении, поскольку говорить об организации в них рационального хозяйства можно, скорее, как об исключении, чем правиле. Проблема заключалась в том, что основная масса частных и общественных лесов располагалась в европейской части страны, лесистость которой в силу интенсивного антропогенного воздействия и естественных природных условий была значительно ниже, чем в восточных и северных регионах, где произрастали лесные массивы, принадлежавшие казне или находившиеся под управлением казенного лесного ведомства. Частные леса после упоминавшегося выше указа Екатерины II от 1782 г. «ушли» из- под контроля лесного ведомства, хотя изначально планировалось, что казенное хозяйство станет образцом для частных лесовладельцев. Надежды на сознательность частных лесовладельцев не оправдались. Казенное лесное хозяйство, несмотря на свою относительную неповоротливость и забюрократизированность, имело несомненное преимущество перед частным. По справедливому замечанию В.К. Быковского, «государственная собственность открывала недоступные для частного лесовладения перспективы по всестороннему использованию леса, в первую очередь его защитных свойств, по организации ведения научно поставленного лесного хозяйства»^[194].

Ситуация в частновладельческом лесном хозяйстве Российской империи в XIX в. современниками и исследователями оценивалась как близкая к катастрофической. Причин тому было множество. В частности, Э.Г. Истомина называет важнейшие: отсутствие законодательной поддержки лесоохранных мероприятий, существовавшая возможность быстро превратить лес в «живые» деньги, а также малая доходность лесного хозяйства в связи с отсутствием системы лесоразведения^[195].

Действительно, возможность быстро «обналичить» лесной участок, вырубив его и реализовав древесину, а еще проще, продать лес на корню - такая перспектива после долгих десятилетий категорических запретов оказалась для помещиков крайне привлекательной. Никто из частных лесовладельцев не мог знать точно, когда правительство «опомнится» и отменит право свободного распоряжения частными лесами, либо существенно ограничит это право.

Нужно учитывать также и особенности лесного хозяйства, процент рентабельности которого, по оценкам дореволюционных экономистов, не превышал 2,5%, «тогда как с обращением лесного капитала в наличные деньги, т.е. с вырубкой всего леса, доходность земли возрастает до 4,5-6,0%»^[196]. В таких условиях без государственной поддержки и работоспособной системы нормативного регулирования охраны и восстановления частных лесов, они были обречены на уничтожение. Ситуация усугубилась после отмены крепостного права, когда значительная часть лесов европейской части России перешла к крестьянам.

Разработка нормативного акта, который бы регулировал вопросы частного лесного хозяйства началась в 1864 г. «Лесная» проблема все больше овладевала массовым сознанием и периодическая печать второй половины XIX в. была насыщена призывами к сбережению лесов. В публицистике и художественной литературе (С. Аксаков, Н. Некрасов, А. Чехов, П. Мельников-Печерский) вопрос сохранения помещичьих лесов стал во второй половине XIX в. одним из наиболее злободневных.

В 1867 г., по представлению Министерства государственных имуществ, было принято мнение Государственного Совета «О мерах к охранению частных лесов», определившее основные формы и методы охраны лесов, которые лесовладельцы могли применять самостоятельно^[197]. Нормативный акт носил диспозитивный характер, предоставляя право лесовладельцам по собственному усмотрению «для заведования и управления своими лесами» приглашать служащих Корпуса лесничих, а для охраны лесов нанимать лесных сторожей. Служебные права и обязанности частной лесной администрации и стражи совпадали с теми, которые были закреплены в должностных инструкциях казенного лесного ведомства. Данный документ не содержал конкретных предложений и требований по организации частного лесного хозяйства, поэтому его принятие помогло решить лишь формальную, организационную сторону дела, не решив основной проблемы частного лесовладения.

Работа над большим законопроектом продолжалась, и в 1875 г. министр государственных имуществ П.А. Валуев представил проект положения «О сбережении лесов, имеющих государственное значение». Проект содержал ряд ограничений помещичьего лесовладения и лесопользования, что насторожило правительство и стало причиной создания специальной межведомственной комиссии для выработки окончательного варианта нового закона. В ходе подготовки закона был предпринят сравнительный анализ лесоохранного законодательства России и стран Европы. Сравнение показало, что во всех странах с развитым лесным хозяйством существовал, в отличие от России, государственный контроль над частными лесовладельцами.

Параллельно с разработкой положения шла работа по развитию лесоразведения и поощрению внедрения в лесах частными владельцами рационального хозяйства. В 1876 г. Александр II подписал указ «Об установлении премий за труды и успехи по лесоразведению и устройству лесов», который предусматривал широкий перечень наград и поощрений^[198]. По данным «Лесного журнала», за период с 1881 по 1894 гг., т.е. во время царствования Александра III, золотыми и серебряными медалями было награждено более 30 человек^[199]. На наш взгляд, это довольно внушительная цифра, за которой скрывается кропотливый многолетний труд подлинных энтузиастов.

Прошло около двадцати лет с момента появления первых проектов законов об охране частных лесов, и 4 апреля 1888 г. было принято долгожданное положение «О сбережении лесов», более известное под названием «Лесоохранительный закон»^[200]. М.М. Орлов назвал его «последним событием в долгой истории лесоохранения в России»^[201]. Значение закона 1888 г. заключалось, прежде всего, в том, что «он признал за лесами государственное значение, т.к. с правильной постановкой дела охранения лесов от истребления связаны немаловажные государственные интересы»^[202]. Одновременно с принятием лесоохранительного закона было принято несколько технических актов, определявших порядок применения на практике многих его положений.

Действие этого нормативного акта в пространстве было ограничено губерниями европейской части России, но с многочисленными исключениями отдельных многолесных территорий. Правительство практиковало постепенное распространение закона на остальные губернии и области, в зависимости от их «лесистости»; этот процесс растянулся до 1912 г., когда Лесоохранительный закон был распространен на Олонецкую губернию и уезды Вологодской губернии^[203]. Лесоохранительный закон стал одним из множества нормативных актов, действие которых в пространстве расширялось постепенно, поскольку не было реальных условий и гарантий их реализации. Правительство попросту оказалось не готово к тому, чтобы распространить закон сразу на всю территорию страны. Неразвитость лесной отрасли в целом и системы охраны лесов в частности не позволяли рассчитывать на успешную реализацию необходимых и так ожидаемых общественностью нормативных требований. Немаловажным фактором стало нежелание государства ограничивать права частных лесовладельцев императивными предписаниями. На наш взгляд, очень удачно выразил это настроение Н.И. Фалеев, который в своей работе «Лесное право» писал, что «отрицая за государственной опекой и полицейской регламентацией всякое правовое значение, мы высказываемся за предоставление полной свободы в частном лесном хозяйстве и предполагаем, что культурная деятельность государства принесет богатые плоды в недалеком будущем»^[204]. В качестве отступления скажем, что такая убежденность не помешала затем Николаю Ивановичу отстаивать во Временном правительстве необходимость становления государственной собственности на все леса, а затем стать одним из разработчиков Декрета о лесах РСФСР 1918 г., национализировавшего все лесные ресурсы страны.

В конце 1880-х - начале 1890-х гг. в профессиональной лесоводческой среде и на страницах периодических изданий велись активные обсуждения необходимости расширения географии действия лесоохранительного закона, вне зависимости от владельческой принадлежности лесных массивов. Так, общественность Сибири, а особенно представители лесного ведомства, ратовали за распространение лесоохранительного закона на «степную и лесостепную зоны Западной Сибири и повсеместно на крестьянские наделы, все боры и боровые насаждения»^[205]. Попытки его реализации в ленточных борах Алтайского горного округа были, но не вышли за рамки локального эксперимента без значительных последствий^[206] .

Лесоохранительный закон ориентировал лесное хозяйство России на прогрессивный путь развития, ставя главной целью сохранить леса на малолесных территориях и всячески способствовать их возобновлению. В его основных положениях просматривалась попытка урегулировать эксплуатацию лесных ресурсов, сделать ее в пространственном отношении более целесообразной, т.е. увязать с экономическим районированием в масштабах всей страны. Впервые была осознана и признана природоохранная роль лесов. Нормы закона запрещали опустошительные рубки, превращающие леса в пустыри; расчистки лесной почвы без достаточных на то оснований; подчиняли общим правилам хозяйство в тех дачах, которые признавались особо важными для государства и населения (защитные и водоохранные леса).

Защитными назывались леса и кустарники: 1) сдерживающие сыпучие пески; 2) защищающие от песчаных заносов города и селения; 3) охраняющие берега судоходных рек от разрывов; 4) произрастающие на горах и склонах, если они препятствуют размыву почвы. Все защитные леса подлежали повсеместной охране, вводилось обязательное лесоустройство. В лесах, признанных защитными запрещалась сплошная вырубка, корчевание пней и корней, если существовала угроза обмывов и обвалов, пастьба скота, сбор лесной подстилки и другие побочные пользования, если эти действия могут привести к порче лесонасаждений.

В водоохранных лесах, т.е. в лесах, произрастающих у истоков рек и их притоков и влиявших на их гидрологические характеристики, был запрещен также перевод лесных площадей в иные виды угодий без специального на то разрешения.

Проведение в жизнь обозначенных новшеств возлагалось на губернские лесоохранительные комитеты во главе с губернатором. Реализация лесоохранительного закона на практике сразу же вызвала определенные трудности, обусловленные недостатком квалифицированных специалистов и денежных средств, неустроенностью лесных массивов, отсутствием понимания со стороны лесовладельцев и т.д.

К концу XIX в. в связи с существенными изменениями социально-экономического механизма государства становится очевидной необходимость реформирования системы управления государственными имуществами. В марте 1894 г. Александром III было высочайше утверждено «Учреждение Министерства земледелия и государственных имуществ», согласно которому Министерство государственных имуществ было преобразовано, а Лесной департамент вместе с Корпусом лесничих вошел в состав созданного ведомства^[207].

Появление в названии министерства слова «земледелие» стало отражением курса правительства на улучшение состояния сельского хозяйства, в том числе за счет расширения площадей сельскохозяйственных угодий^[208]. Основной задачей министерства по- прежнему являлось управление государственными землями, лесами, казенными имениями. Для ее реализации специально был создан Департамент государственных земельных имуществ. Принятие этого административного решения имело далеко идущие последствия. В недрах обновленного министерства были разработаны положения новой аграрной политики и законопроекты в области землеустройства, переселения, а также освоения земельных и лесных ресурсов Сибири.

Административные преобразования в лесной отрасли базировались на выводах специальной комиссии, сформированной в 1893 г. при Лесном департаменте. Комиссия обратила внимание на излишнюю централизацию лесного дела, при которой самые незначительные вопросы решались с участием министра государственных имуществ, местные органы были лишены самостоятельности, по любому несущественному делу возникала обширная переписка. Так, на уровне министерства решались вопросы разделения лесов на участки, объезды и обходы, утверждения числа стражи и размера получаемого ею оклада. Министр государственных имуществ А.С. Ермолов писал, что «неудовлетворительное состояние многих лесов должно быть приписано целому ряду не всегда согласованных с местными условиями распоряжений центрального управления, при полном отсутствии предоставления какой-либо инициативы лесничим, которые в своих хозяйственных действиях не могут без риска предпринять малейшей меры, полезной делу. Излишняя боязнь злоупотреблений, избыток контроля и отсутствие доверия к лесничим, а отсюда необыкновенная централизация управления лесами, ведут к явному ущербу для качества леса и значительно уменьшают доход казны. Лесничие в казенных лесах связаны по рукам и ногам и отлично сознают свое бессилие, которое ведет к полной с их стороны апатии и формальному исполнению обязанностей»^{[209] [210].}

Штат Лесного департамента включал директора, 2 вицедиректоров, 8 начальников отделений, 17 столоначальников, 17 помощников столоначальников, 2 бухгалтеров, 2 помощников бухгалтера, журналиста, экзекутора. Полномочия Лесного департамента были уточнены и заключались в осуществлении общего надзора за сбережением лесов, сборе статистических сведений о лесах и лесном хозяйстве, комплектовании лесных управлений, а также курировании лесных учебных заведений.

Одновременно в составе нового министерства был образован Лесной специальный комитет «для обсуждения и разработки технических вопросов по лесному хозяйству». В состав комитета, помимо других должностных лиц, входили также директор Лесного департамента, директор Санкт-Петербургского лесного института, вице-инспекторы Корпуса лесничих и инспектор по лесной части.

После создания Министерства земледелия и государственных имуществ по инициативе министра были разработаны специальные опросные листы, которые должны были выявить сильные и слабые стороны организации лесного управления. С этой же целью в разные регионы страны были командированы представители Лесного департамента. В результате были выявлены недостатки местного лесного управления, связанные с обширностью лесничеств, малочисленностью служебного персонала, огромным количеством канцелярской работы у лесничих, недостаточностью материального содержания, что приводило к «настоящему бегству из

лесного ведомства, которое приняло характер массового явле-

2

ния» .

По итогам инспекционных поездок собирались совещания, результатами которых стало принятие конкретных управленческих решений и инициирование новых нормативных документов. В частности, в феврале 1896 г. было утверждено мнение Государственного совета «О расширении пределов власти управлений государственных имуществ по заведованию казенными лесами и оброчными статьями»^{[211] [212]. Основной смысл этого документа заключался в расширении полномочий местных управлений государственных имуществ в вопросах разделения лесничеств на объезды и обходы, определения численности лесной стражи и размеров ее жалования и т.д. Другими словами, лесничие получили право решать организационные вопросы внутри лесничеств своей властью, сокращался объем переписки: в лесничествах оставались дела за последние 10 лет, остальные передавались в архив УГИ. Наиболее важные вопросы должны были обсуждаться коллегиально на районных съездах лесничих под руководством лесных ревизоров. Лесничим было рекомендовано ориентироваться на хозяйственные заготовки леса, совершенствование системы местного лесного управления, ограничение населения в беспошлинном пользовании лесом и т.д. Одновременно подчеркивалась роль предстоящего землеустройства, которое должно было прекратить беспощадное лесоистребление и положить начало правильному лесному хозяйству, поскольку «для действительной охраны лесов необходимо знать, что должно остаться в руках казны и что придется предоставить в пользование населения»2.}

Были предприняты и другие меры, которые должны были повысить престиж лесной службы и ее привлекательность для соискателей должности лесничего. В 1898 г. в честь столетия Лесного департамента служащим лесного ведомства была присвоена новая форма и особые знаки отличия. С 1896 г. лесным служащим «за полезную и усердную службу при общем возвышении лесного дохода» предусматривалась выплата специальных премий, а также ежегодных доплат к жалованию^[213]. Надо уточнить, что это далеко не

полный перечень нововведений, имевших одну цель - создание системы правильного лесного хозяйства и повышение доходности казенных лесов.

В мае 1905 г. в связи с началом аграрной реформы Николай II подписывает указ «Об учреждении комитета по земельным делам и о преобразовании Министерства земледелия и государственных имуществ в Главное управление землеустройства и земледелия»^[214]. Преобразования были продиктованы необходимостью пересмотра принципов крестьянского переселения и поземельного устройства. Лесной департамент вошел в состав Главного управления. Принципиальных изменений в организации лесного управления и осуществлении лесной политики государства это не повлекло. Однако расширение задач Лесного департамента привело к изменению его структуры: дела Лесного департамента распределись между 10 отделениями и 4 специальными делопроизводствами: лесоустроительным, песчано-овражным, по культурным участкам и по отводу казенных земель.

В октябре 1915 г. состоялось долго подготавливаемое преобразование Главного управления землеустройства и земледелия в Министерство земледелия^[215]. Лесной департамент продолжал оставаться частью нового министерства и в его составе просуществовал до революционных событий 1917 г.

На новое министерство возлагались большие надежды по дальнейшему реформированию системы землевладения и землепользования, а также модернизации лесного хозяйства. Однако изменился лишь «фасад» учреждения, а структура и набор функций остались прежними^[216]. Объективные условия мировой войны и последовавшие революционные события не позволили реализовать намеченные преобразования, которые стали реализовываться совершенно в другом русле. Временное правительство не только не упразднило Министерство земледелия, но, напротив, расширило пределы его компетенции, передав в его ведение земельные владения бывшего Кабинета ЕИВ.

1.3.