О своих предпочтениях в юридической науке сам Александр Александрович писал следующее

"По странному стечению обстоятельств, я в своих исследованиях горячо полюбил похороненные и забракованные темы; меня всего сильнее влекла прелесть тех тропинок, над которыми стояла надпись: "здесь нет прохода"; меня притягивала чарующей силой вся сфера мыслей давно впавшего у нас в опалу - славянского сравнительного законодательства"*(505) (курсив мой.

Главными объектами научных исследований А.А. Башмакова в области юриспруденции были, помимо славянского законодательства, государственное право, наследственное право, обычное или народное право, а также институт ипотеки. Вместе с тем, он посвятил ряд своих научных работ таким вопросам, как борьба с иностранным влиянием в акционерном деле, реформа уголовного законодательства, законодательная техника и др.

Наиболее значительным сочинением Башмакова по государственному праву является его лекция "Народовластие и Государева воля", прочитанная в Русском собрании 9 ноября 1907 года. Ее текст был в 1908 году опубликован в правительственной газете "Россия".

Башмаков задался целью в этой лекции осмыслить в условиях, когда Россия вышла из "хаотического периода" государственного кризиса, новшества в государственном строе, введенные в период революции. "Время настало, когда можно и должно приступить к определению и построению основных начал русского государственного права", - заявлял он, поясняя далее, что "эта теоретическая работа полезна и неотложна потому, что неясность в этих вопросах, с практической стороны, недопустима. В этой области более, нежели где бы то ни было, следует помнить, что идеи, положенные в основание здания, суть несокрушимые силы, связанные логическим сцеплением. Они суть, выражаясь словами французского теоретика национализма, философа Альфреда Фулье, "идеи-силы", от самодействия коих зависят будущие события.

В качестве первого и основного вопроса, который встал в новых условиях перед русскими государствоведами, Башмаков назвал определение существа верховной власти в России, претерпевшей преобразования последних двух лет.

По его мнению, после того как были введены формы народного представительства, возник вопрос более важный, чем спор о том, существует в России самодержавие или ограниченная монархия, а именно: вопрос о природе суверенитета, то есть установлен ли законодательством последних лет принцип народоправия или же сохранился исконный принцип верховенства власти в лице монарха.

Башмаков высказывал в лекции свою тревогу по поводу того, что с отменой цензуры в Россию хлынул из-за границы поток сочинений по государственным вопросам и среди населения стала обращаться масса новых идей западного происхождения. Неподготовленным к восприятию сложных вопросов государственного права людям после прочтения переводных компилятивных сочинений иностранных авторов стало казаться, что "суть государственной жизни всюду одна и та же и что можно ее постигнуть непосредственным поглощением того доселе запрещенного плода, каким представлялась заграничная агитационная пресса". Читателям в голову не могла прийти мысль о том, что институты, родившиеся среди одного народа, мало могут соответствовать потребностям других народов. Казалось бы, в этих условиях ученые-государствоведы должны были бы помочь населению разобраться в заграничных политических доктринах. Однако "естественные вожди в саморазвитии каждого народа, интеллигентные его слои, ученые, представители кафедр, литературы и печати, - констатировал Башмаков, - давно изменили своему естественному назначению помочь народу разобраться, установив приемы критического отношения к этой вредной лавине, с точки зрения русских нужд и собственной жизни страны.

Этим предопределена была та изумительная бесполезность, которая охарактеризовала все это движение и создала, можно сказать, беспримерное в истории явление. Как в пушкинской сказке о рыбаке и золотой рыбке, русское "освободительное движение" представило собою нечто вроде страстного полета к неведомым судьбам, с злобным презрением ко всем по пути попадавшимся дарам и улучшениям: хата превращается в дом, дом в дворец, требуется золото, блеск власти без конца... и все кончается "разбитым корытом". Оно и естественно. Раз в корне движения была измена вождей своей натуральной обязанности служить реальным и национальным целям, выдвигаемым из самой жизни собственного народа, - другого исхода быть не могло. Все реальное и русское было заранее отождествляемо с теми полицейскими препонами, благодаря коим долго не давался общий доступ к обетованной земле утопий и социалистических идей, которые одни только и могли представлять собой страстно желанный рай. Препоны пали. Долой отождествляемые с ними все веления русской жизни... и готов, вылитый словно из стали, неживой, весь стремящийся к грезам - всечеловек. Впереди - воздушная "утопия" или... сумасшедший дом".

Плодом пережитой эпохи стало, по мнению Башмакова, утверждение в сознании значительной части русского общества идеи о том, будто в Западной Европе государство дошло "до абсолютного совершенства начал и форм, которые надо оттуда пересадить как можно скорее к нам, вырвав с корнем предварительно всю сорную траву, то есть убогие русские учреждения".

Под влиянием западноевропейских идей в русском обществе распространилось воззрение, будто появившиеся в России в последние два года новые государственные институты "логически вытекают из идеи народоправства, то есть принимается на веру (а критически мыслить наша публика не любит), будто в корне изменилась в России самая природа суверенитета".

Башмаков постарался показать в своей лекции ложность этого мнения. Прежде всего он согласился с общепринятым среди государствоведов мнением о несовместимости народовластия с монархией. И затем остановился на анализе всеобщего права голосования, которое считается неминуемым последствием торжества идеи народовластия. "Можно поэтому сказать, - отметил он, - что кадетская партия, когда упорно проводила так называемую "четыреххвостку" ("всеобщее, прямое, равное и тайное право голосования"), тем самым являла себя весьма последовательной исполнительницей программы полного народовластия как конечной цели движения; но, несомненно, тем самым ее действия отнимали у этой партии всякое право утверждать, будто ее цель не республиканское, а монархическое (конституционное) правление".

По словам Башмакова, "самое право представительства, организованное в силу общего начала народовластия, устраняет, безусловно, ту сторону этого политического дела, которая представляется наиболее нужною и желательною для водворения прочности, стройности и спокойствия в жизни государств", а именно: "представительство реальных интересов бытовых групп населения". Вместо него утверждается абстрактное начало народовластия, в силу которого выбирает округ лишь как территориальная дробь целой страны, но уполномочие, через окружную урну, дает избирателю вся нация, так как она есть верховный властелин".

Еще одним вредным последствием провозглашения принципа народовластия являлось, по мнению Башмакова, присвоение народным представителям права решать судьбу государства именем самого народа. "Эта власть, преимущественно касаясь законодательства, постепенно распространяется на самое управление и неудержимо превращается в произвольное и безответственное проявление воли, стоящей выше законов и легко переходящей в тиранию, против которой труднее всего найти какую-либо гарантию разумной свободы. Спастись от произвола чиновников или придворных временщиков посредством усиления правомерности в государственном устройстве и расширения судебного вмешательства сравнительно легче, нежели найти убежище от разнузданной и всесильной демагогии.

Башмаков считал, что в политической жизни современных государств нет более ложного начала, чем преклонение перед решением большинства. По его словам, "уже представительство, вместо непосредственного участия всех граждан, содержит в себе фикцию, легко подменивающую волю народа - волею его представителей. Но затем уже применение начала большинства в дальнейших действиях этих представителей отдает нередко судьбу всей страны в руки лиц, представляющих из себя ловко организованное меньшинство в стране. Образуется особый класс людей, в среде которых культивируется политиканство, людей праздных, с низменными традициями; людей, оторванных от производительного труда и утративших всякое представление о высшем идеале служения благу государства и народа".

В этой среде усиливается, отмечал русский мыслитель, главным образом одно качество: ловкость в одержании верха и проведении своих людей посредством самого механизма политического голосования. "Как бы ни устраивалась система выборов, народная масса всегда участвует лишь в слабой доле в голосовании. Это доказано статистикой во всех странах. Этим противоречием между условиями полезной трудовой деятельности и заботой избирательной агитации неминуемо пользуются политиканы. Они всегда берут верх, рано или поздно; тем более что самый факт отрывания обывателей от полезной их деятельности на долгий промежуток времени для участия в парламентских легислатурах клонится к превращению тружеников в лодырей и говорунов. В этой стороне дела заключается трудно предотвратимое явление, сводящееся к полному подчинению трудящихся и положительных элементов населения вредному классу профессиональных политиканов".

Рассмотрев критически распространенные в XVIII веке доктрины естественного права и общественного договора и концепцию равновесия борющихся сил, утвердившуюся в науке государственного права в XIX веке, Башмаков сделал вывод: "Созидающая сила власти не может быть отождествлена с одним только равновесием борющихся сил, как будто отвечающих на толчок, будящий эти силы извне оных. Государственная власть есть сама сила, вносящая в среду нечто более, нежели каждый обыватель и сумма обывателей вместе взятых. Если бы этого не было, то не было бы никакой надобности делать серьезные затраты на государственный механизм и терпеть тяжесть его прикосновения. В том-то и дело, что государство содержит в себе сумму той энергии или тех интересов, которые присущи всей сумме граждан плюс нечто. Все разновидности учения народовластия как необходимого элемента государственности вращаются вокруг этой капитальной, непростительной ошибки: в них отрицается именно этот плюс, который составляет главный отличительный признак государственной идеи.

Не мудрено, по этой причине, что практика идеи абсолютного народовластия в обширном государстве приводит к постепенному вымиранию самой идеи государственности. Происходит как бы политический склероз, старческий подмен веществ. Постепенно одни понятия заменяются другими, похожими, но не теми же. Попечение о народном благе заменяется соблюдением своего интереса; гордость Родины - ее комфортом, а потом своим собственным разбогатением; защита Отечества - устроением его путей по линии наименьшего сопротивления; расовое и национальное величие - стремлением заслужить у соседей благоволение за добронравие и филантропические помыслы. И над всем этим хаосом разлагающейся исторической души великих народов парит идеал манящего социализма, в котором не будет никакого плюса к нуждам и желаниям человеческих индивидов, прикованных к своим хлевам и стойлам; но вместе с тем испарится и та лесть, которой пока что, до поры до времени, заманивают этот вожделеющий индивидуализм; добывание и насыщение будет отдано всецело в руки верхнего коллективизма, который поглотит индивида, уступив ему то, о чем вопит его утроба; но идеальный "плюс" исчезнет навсегда" (курсив мой. - В.Т.).

В заключительной части своей лекции "Народовластие и Государева воля" Башмаков обратился к истории России с тем, чтобы с позиций ее опыта посмотреть на современное состояние Российской империи. "Историк нашего времени, - делал он печальный вывод, - должен будет признать, что смысл происходящих в последние годы действий был именно такого рода, что они прямо вели к ослаблению тех сил, которые исторически сложили Империю, и к усилению тех, которые и в прежние века боролись против возникновения и усиления той же Империи. Все уступки объяснялись необходимостью улучшения в отношении социальном и юридическом. Социальное улучшение, конечно, сводилось к увеличению равенства и к перемене в размещении ценностей. Юридическая наша переоценка вела к расширению индивидуальной деятельности и к возможно широкому ограждению населения от паразитного высасывания народных соков благодаря бесконтрольности над "сильными мира сего"; панацеей всех зол являлось народное участие в управлении. Представленная в этом виде базовая и теоретическая сторона нашей революции представляла в себе много неотразимо заманчивого, и на эту удочку - социального и юридического перестроения государства после позора Мукдена и Цусимы - сразу пошли общественное настроение и даже власть имущие круги.

Для того чтобы понять, до какой степени суть дела тут была вовсе не в социально-юридическом перестроении страны, а в главной цели, сокрытой до поры до времени фиговым листом, - именно в разрушении Империи, стоит лишь вспомнить удручающую картину, какую представляли Первая и Вторая Думы, при общем рукоплескании и поощрении со стороны левой печати в стране. Благодаря простодушной прямоте одного из кавказских дикарей-депутатов мы очень быстро получили формулу, за которую следовало бы этому прямолинейному восточному человеку принести глубокое русское спасибо вместо того, чтобы на него сердиться. Он сразу дал нам в руки ключ к пониманию всей этой сложной драмы: "Русские патриоты, это у нас - хулиганы. Русский патриотизм - есть хулиганство. Мы так его в Тифлисе и называем". Вот это, по крайней мере, ясно и недвусмысленно. Такие изречения помогают понимать истинную подкладку этого бурного натиска и осады власти. Между тем события шли своим чередом, и влиятельные круги на вершинах русского общества, по непониманию ими истории и даже, скажу больше, по хроническому затемнению в рядах петербургских правящих слоев того сильного исторического чувства, которое было еще живо в московском государстве, - выдали не только страну, но и самих себя той осаждающей коалиции антиимперских, нерусских сил, которые прежде всего надлежало подавить и обуздать, даже организуя народное представительство; причем надлежало эту коалицию обуздать именно для того, чтобы приступить к социальным и юридическим реформам, для которых выше всего и прежде всего необходимо самое существование Империи" (курсив и выделено мною. - В.Т.)

***