РАСКРЫТИЕ И РАССЛЕДОВАНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ КАК ЦЕЛИ ПРИМЕНЕНИЯ ЧАСТНОЙ КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ МЕТОДИКИ КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ РАСКРЫТИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

В правовой науке понятие раскрытия престу­пления относится к числу таких, по поводу кото­рых многолетняя дискуссия пока еще не привела к .общепризнанному результату. В науке уголовного процесса — именно в ней развернулась в основном эта дискуссия — существует несколько точек зре­ния на содержание понятия раскрытия преступле­ния.

1. Раскрытие преступления — понятие оператив­но-розыскное, означающее, что преступник найден. Все остальное — «скорее характеризует стадию рас­следования преступления, чем раскрытие его, ибо оно уже раскрыто (преступник найден)»¹.

2. Раскрытие преступления — установление дан­ных о преступлении и виновном в его совершении в таком объеме, который позволяет предъявить об­винение. Момент раскрытия связывается с момен­том вынесения постановления о предъявлении об­винения².

3. Раскрытие преступления — установление всех обстоятельств предмета доказывания, что является основанием для окончания предварительного рас­следования и составления обвинительного заклю­чения³.

4. Раскрытие^ преступления — весь процесс про­изводства по делу, завершающийся вступлением в законную силу приговора суда; раскрытое престу­пление — преступление, по, которому приговор вступил в законную силу⁴.

Все изложенные позиции, трактуя понятие раскрытого преступления, связывают момент раскрытия с определенным процессуальным решением — от принятия следователем дела к своему производству до вступления в силу при­говора суда. Но понятие раскрытия' преступления, определяющее момент, когда преступление мо-

228

жет считаться раскрытым, имеет существенное значение и для криминалистики, поскольку должно ориентировать в решении вопроса о периодизации этапов процесса расследования, а сле­довательно, и в решении вопроса о структуре частной крими­налистической методики и содержании ее частей.

А. Н. Васильев полагал, что «под раскрытием преступления принято понимать лишь обнаружение преступления и устано-вление виновных, что является главным в расследовании пре­ступлений»⁵. Практически то же самое писал С. П. Митричев: «Раскрыть преступление — это значит установить факт собы­тия преступления и лицо, виновное в его совершении»⁶. По су­ществу этими и некоторыми еще подобными высказываниями и ограничивалось отношение криминалистов к понятию рас­крытия преступления. Довольствуясь процессуальными реше­ниями вопроса, криминалисты связывали с ними обычно и свои представления о периодизации процесса расследования. Так, И. М. Лузгин, производя структурный анализ расследова­ния, выделил в нем два этапа: от возбуждения уголовного де­ла до предъявления обвинения и от предъявления обвинения до завершения расследования и принятия окончательных ре­шений по делу⁷. Однако в последнее время появились выска­зывания о необходимости формулирования собственно крими­налистического понятия раскрытия преступления.

Весьма интересная концепция криминалистического поня­тия раскрытия преступления была выдвинута Ф. КХ Берди-чевским. В ее основу он положил свою модификацию нашего определения предмета криминалистики и тезис о том, что рас­следование далеко не всех уголовных дел обязательно связано с процессом раскрытия преступления, что есть преступления, которые нужно, расследуя, раскрывать, и те, которые надо только расследовать, поскольку исходная информация о них содержит прямые указания на виновного.

По мнению Ф. Ю. Бердичевского, содержанием криминали­стического понятия раскрытия преступления является «дея­тельность по расследованию преступления, осуществляемая в условиях отсутствия информации, делающей известной лич­ность преступника, и заключающаяся в отыскании такой ин­формации и ее использовании для доказывания искомых фактов⁸.

Эта деятельность, с его точки зрения, отличается от после­дующих этапов расследования по своим целям (она создает лишь предпосылки для достижения конечных целей расследо­вания), по условиям (острая нехватка полезной информации и наличие большого объема информации избыточной) и по субъ­ектам (в отличие от расследования, субъектами деятельности

229

по раскрытию являются как следователь, так и органы дозна­ния ,в пределах не зависящей друг от друга компетенции).

Ф. Ю. Бердичевский не делает вывода о том, когда престу­пление может считаться раскрытым с криминалистической точки зрения, в аспекте его определения. Но логически можно заключить, что, во-первых, он не связывает это с каким-то оп­ределенным процессуальным моментом, а, во-вторых, соотно-сит раскрытие с процессом перехода от незнания к знанию ве­роятному⁹.

Представляется, что взгляды Ф. Ю. Бердичевского могут лечь в основу формулирования криминалистического понятия раскрытия преступления. В качестве исходных посылок могут фигурировать следующие.

1. Преступления делятся на две группы в зависимости от содержания исходной информации. Первую группу составляют «очевидные» преступления, т. е. такие, которые совершаются в условиях очевидности, когда исходная информация содержит данные о виновном. Исходная информация о «неочевидных» преступлениях таких данных не содержит. В раскрытии нуж­даются только преступления этой второй группы.

2. Начав с незнания (виновный неизвестен), следователь и орган дознания в процессе раскрытия приходят к вероятному знанию (предположение о виновности определенного лица) Возникновение этого вероятного знания означает раскрытие преступления: личность виновного становится известной орга­нам расследования, известной, разумеется, в предположитель­ной форме.

3. Предположение о виновности лица означает возникшее в отношении него подозрение в совершении преступления. Рас­крытие преступления связывается, таким образом, с появлени­ем по делу заподозренного лица.

Возникновение подозрения в отношении возможного субъ­екта преступления мы не склонны приравнивать к появлению в деле фигуры подозреваемого как участника уголовного про-цесса и рассматриваем это понятие в более широком смысле.

Л. М. Карнеева совершенно права, когда утверждает, что возникшее у следователя подозрение должно рассматриваться применительно к его деятельности по крайней мере в 'грех зна­чениях: как психологическая характеристика состояния созна­ния следователя, определяющая его субъективное отношение к исследуемому факту; как криминалистическое понятие, ис­пользуемое при подборе оснований к решению задач расследо­вания и для выдвижения версий и, наконец, как процессуаль­ная категория, когда с возникшим подозрением закон связыва­ет наступление определенных процессуальных последствий¹⁰. Л М. Карнеева употребляет термин «заподозренный», имея в виду субъективное отношение следователя к этому лицу, а не процессуальное положение такого ₄ лица. Заподозренный при

230

наличии оснований, указанных в ст. 52 УЙК РСФСР* становит­ся подозреваемым в процессуальном значении этого термина. Права Л. М, Карнеева и в том, что именовать таких лиц «ус­ловно подозреваемыми», как это делает В. В. Котровский¹¹, неверно, так как подозрение, имеющееся у следователя, не ус­ловно, а вполне реально¹².

4. Появление заподозренного лица в криминалистическом значении данного понятия, как правило, совпадает с окончани-е*м этапа первоначальных следственных действий и оператив­но-розыскных мероприятий. Таким образом, в общей форме можно сказать, что содержанием названного этапа является раскрытие преступления, тогда как содержанием последую­щих — его доказывание

Конечно, не всегда начальный этап расследования заканчи­вается раскрытием или с раскрытием преступления. Но на этом вопросе мы остановимся ниже.

Таким образом, криминалистическое понятие раскрытия преступления, как нам представляется, может быть определе­но так: это — деятельность по расследованию преступления, направленная на получение информации, дающей основание к ' выдвижению версии о совершении преступления определен­ным лицом после того, как все иные взаимоисключающие ее версии будут проверены и отвергнуты.

Мы отдаем себе отчет в том, что предлагаемое понятие не может быть положено в основу учета раскрытых преступле-* ний или служить определению показателей раскрываемости: для этой цели годится только жесткий однозначный критерий, в качестве которого вполне пригоден ныне существующий, когда преступление считается раскрытым при наличии доста­точных оснований для предъявления обвинения. Криминали­стическое понятие раскрытия преступления необходимо для успешного решения задач частнометодического характера: оп­ределить направление расследования на разных его этапах, ре­шить вопрос о задачах каждого этапа и т. п. Для подтвержде­ния достаточно сравнить задачи начального этапа расследова­ния преступления, совершенного в условиях полной очевидно-сти, т. е. такого, которое нет необходимости раскрывать, и пре­ступления неочевидного, когда нет еще данных о виновном. Ясно, что во втором случае эти задачи более многообразны, сложны и требуют больших усилий, чем в первом. Процесс расследования неочевидного преступления вступит в фазу, с которой начался процесс расследования очевидного преступле-ния, лишь на втором своем этапе, когда в поле зрения следова­теля окажется заподозренный, т. е. опять-таки после раскры­тия преступления.

В отличие от мнения И. И. Карпеца, мы не считаем, что рас­крытие преступления — задача только оперативно-розыскных аппаратов органов внутренних дел. Это совместная задача и

23}

названных аппаратов, и следователя, и решаться она должна на основе их взаимодействия. Но всегда ли может быть решена эта задача? Все ли преступления при любых обстоятель­ствах могут быть раскрыты и действительно раскрыва­ются?

Существуют две точки зрения по этому вопросу.

Большинство советских юристов считают, что нет и не мо­жет быть преступлений, которые нельзя было бы раскрыть. «По судебным делам, — пишет А. И. Трусов, — любые обстоя­тельства и факты также в полной мере познаваемы и что не существует таких фактов и обстоятельств, которые мы не в си­лах были бы раскрыть и установить в той мере, как это необ­ходимо для правильного разрешения каждого дела»¹³.

Однако с течением времени тезис о том, что нет преступле­ний, которые нельзя было бы раскрыть, в глазах ряда ученых перестал выглядеть аксиомой. Сначала сомнения в его пра­вильности высказывались весьма осторожно и сопровождались рядом оговорок, означающих в конечном счете, что можно рас­крыть любое преступление, но при наличии некоторых усло­вий, зависящих от следователя. Характерными в этой части являются высказывания А. М. Ларина. «Возможность позна­ния любого преступления, как и всякого иного явления объек­тивного мира, заложена в объективных законах природы и об­щества. Однако наряду с возможностью раскрыть преступле­ние практически существует и возможность того, что престу­пление останется нераскрытым, — писал он. — Как претворить возможность раскрыть преступление в действительность? Как устранить возможность тайных и безнаказанных престу­плений?» И отвечал на этот вопрос следующим образом: «Теория уголовного процесса и практика расследования позво­ляют выделить следующие условия, предотвращающие дейст­вие указанных отрицательных факторов (уничтожение, исчез­новение доказательств, сокрытие преступлений. — Р. Б.) при розыске и обнаружении доказательств:

232

а) быстрота расследования и внезапность производства следственных действий;

б) осведомленность следователя о действиях и намерениях обвиняемого как при совершении преступления, так и во время расследования;

в) следственная тайна»¹⁷.

Через несколько лет А. К. Гаврилов пришел к тем же выво­дам с несколько иных позиций. Признавая влияние на возмож­ность раскрытия преступления как субъективных, так и объек­тивных факторов, он подсчитал, что на долю последних выпа­дает столь незначительное число случаев, «которое не в со­стоянии существенным образом поколебать общую Закономер­ность раскрытия всех совершенных преступлений»¹⁸. Такими отрицательными субъективными факторами он считает медли­тельность в принятии надлежащих мер по первому сигналу о преступлении или вообще отказ от активных действий; ненад­лежащую организацию работы следователя; недостаточно эф­фективную систему взаимодействия следователя с другими службами органов внутренних дел; несовершенство ведом-' ственного процессуального контроля за деятельностью следо­вателя; несовершенство ряда норм УПК; недостаточную ква­лификацию следователей¹⁹.

Таким образом, если А. М. Ларин перечислял условия, при наличии которых любое преступление может быть раскрыто (хотя и допускал возможность, что это может не произойти), причем условия, целиком зависящие от качества следствия, то А. К. Гаврилов привел условия, при отсутствии которых дости­гается тот же результат, но условия, опять-таки связанные только с качеством следствия, т. е. субъективного характера. Вывод А. К. Гаврилова — реальная возможность того, что пре­ступление останется нераскрытым, полностью, может быть нейтрализована и обращена в свою противоположность уси­лиями органов расследования.

Но такое полупризнание существования преступлений, ко­торые при определенном стечении обстоятельств остаются не­раскрытыми в силу главным образом объективных причин (независимо от того, много ли таких причин или мало и в ка­кой степени удается их преодолеть), не могло остановить раз­витие иных представлений о возможности раскрытия всех без исключения преступлений.

Базирующаяся на постулате о познаваемости мира принци­пиальная возможность раскрытия каждого преступления не' всегда превращается в действительность. «Вывод о возможно­сти раскрытия всякого преступления, — пишет Г. М. Рез­ник, — верен применительно к понятию преступления как ви­да или типа, но он иногда оказывается несостоятельным в от­ношении конкретного уголовного дела»²⁰. Он подчеркивает,

что неправильно связывать вывод о недостаточности доказа-

тельств для категорического суждения по делу во всех случаях с ошибками, допущенными при работе с доказательствами: «Предварительное и судебное следствие по делу могут быть проведены с исчерпывающей полнотой и объективностью и тем не менее не завершиться достоверными выводами. Закон предусмотрел такие ситуации, регламентировав оправдание или прекращение дела при недоказанности участия обвиняе­мого в совершении преступления, если исчерпаны все возмож­ности для собирания дополнительных доказательств (ст. ст. 208, 234, 309, 349 УПК)»²¹. ₍

. Ответ на вопрос о том, почему невозможно собрать все не­обходимые доказательства, дает Я, О. Мотовиловкер, указы­вая, что правило о том, будто нет нераскрываемых преступле­ний, «не может быть распространено на случаи, когда следы преступления исчезли и тем самым объективно отпала воз-

29

можность закончить процесс познавательным результатом» .

Еще более определенно высказался по этому поводу В. Д. Арсеньев. Исходя из. принципиальной возможности рас­крытия каждого совершенного преступления, он в то же время отмечал, что сравнительно небольшая часть выявленных пре­ступлений остается нераскрытой. Объяснение этому он нахо­дит в том, что «классики марксизма-ленинизма, говоря о прйн-ципиальной возможности познания мира и его закономерно­стей, отнюдь не абсолютизировали такую возможность для каждого конкретного случая» .

Мы уже неоднократно высказывали свою точку зрения по рассматриваемому вопросу²⁴. Вкратце она заключается в сле­дующем.

Закономерный характер процессов возникновения и обна­ружения доказательств обеспечивает принципиальную воз­можность раскрытия всякого преступления. Однако поскольку всякая объективная закономерность проявляется как тенден­ция, прокладывая себе путь через случайности, через отсту­пления от общих правил, и учитывая, что наряду с закономер­ностью возникновения доказательств действует закономер­ность их исчезновения, следует признать, что в конкретном случае процессы возникновения, существования и обнаруже­ния доказательств могут протекать нетипично. Это означает, что доказательства могут не возникнуть в таком качестве, что-бы быть обнаруженными современными средствами и метода­ми, либо что их количество окажется недостаточным для рас­крытия преступления. При этом мы имеем в виду объективнее процессы, не зависящие от качества расследования и субъек­тивных качеств следователя.

В большинстве случаев то, что преступление остается не­раскрытым,— следствие недостатков в организации и осуще-ствлении расследования. В этом нельзя не согласиться с А. М. Лариным, А. К. Гавриловым, Н. А. Якубович и другими

авторами, придерживающимися подобных взглядов. Наши ар^-гумфвты относятся к той небольшой части уголовных дел, рас­следование по которым не увенчалось успехом именно в силу действий объективных: отрицательных факторов. И как бы ма­ло ни было таких дел, пренебречь ими нельзя, «ак нельзя и возлагать ответственность за них на следователя. Но А. К. Га-"врилов, безусловно, прав, считая, что «с точки зрения практи­ческой деятельности нельзя прогнозировать невозможности раскрытия преступления заранее, не проникнув в сущность яв­ления, т. е. не произведя расследования на самом высоком ор­ганизационном уровне. Для того чтобы признать, что конкрет­ное преступление не может быть раскрыто ввиду уничтожения доказательств (или невозможности их обнаружения), необхо-димо вначале дать оценку всей совокупности действий, исполь­зованию процессуальных средств и полной реализации полно­мочий субъектов расследования. В противном случае любая трудность могла бы объясняться как объективная закономер­ность невозможности получения доказательственной инфор-

о^ '

мации» . '

, Сказанное относится и к основной массе латентных престу­плений. Они остаются необнаруженными не в силу Объектив­ных причин; препятствующих их раскрытию, а потому, что вне поля зрения преимущественно оперативных, но также и следственных аппаратов остаются наличные признаки их со­вершения.

Изложенные положения, раскрывающие криминалистиче­ское понятие раскрытия преступления, не составляют само­стоятельной частной криминалистической теории раскрытия преступления или ее элемента. С нашей точки зрения, Такой теории не существует, ибо закономерности деятельности по раскрытию преступлений — это по существу те закономерно­сти, которые составляют предмет криминалистической науки, и такая теория была бы фактически равнозначна самой крими­налистике, взятой в целом. Поэтому предложения о создании указанной теории нам ^представляются несостоятельными²⁶. Логическим продолжение»? подобных предложений служит объявление криминалистики «наукой о раскрытии преступле­ний», что настойчиво пытается' доказать И. Ф. Пантелеев²⁷. Ошибочность подобных утверждений была показана нами в первой книге настоящей монографии (М., 1987).