ПО ДЕЛУ ОЛЬГИ ПАЛЕМ, ОБВИНЯЕМОЙ B УБИЙСТВЕ СТУДЕНТА ДОВНАРА

(Кассационное заключение)

Шестнадцатого мая 1894 г. вечером в гостинице «Европа» заняли номер мо­лодой челѳвек в форме студента Ин­ститута инженеров путей сообщения и дама.

По произведенному прибывшими полицией и докто­ром осмотру и по выяснении личности находившихся B этом номере, оказалось, что у окна номера лежит труп студента Института инженеров путей сообщения Алек­сандра Степановича Довнара. Смерть его произошлаот нанесенной ему безусловно смертельной огнестрельной раны выстрелом из револьвера, произведенным сзади, снизу вверх, в весьма близком расстоянии, не более двух-трех вершков, причем пуля вошла в верхнюю часть шеи, на 1A вершка ниже затылочного бугра. Стрелявшая в Довнара и ранившая себя женщина ока­залась мещанкой Ольгой Васильевной Палем; нанесен­ная ею себе рана в грудь, по заключению врача, долж­на быть признана, хотя и не смертельной, но принадле­жащей к разряду тяжких.

По произведенному за сим предварительному след­ствию, обвинительным актом, утвержденным с.-петер­бургской судебной палатой 22 декабря 1894 г., Ольга Палем, на основании 201 ст. Уст. Уг. Судопр., предана суду с.-петербургского окружного суда с участием при­сяжных заседателей по обвинению в убийстве студента Александра Довнара с обдуманным заранее намере­нием, то есть в преступлении, предусмотренном ст. 1454 Уложения о наказаниях.

Дело об убийстве Довнара рассматривалось в суде 14—18 февраля сего года, причем по окончании судеб­ного следствия присяжным заседателям были постав­лены следующие вопросы:

1. Виновна ли подсудимая симферопольская мещан­ка Ольга Васильевна Палем в том, что, задумав зара­нее лишить жизни студента Александра Довнара, она купила револьвер с патронами, снаряженными пулями, пригласила Довнара на свидание в гостиницу «Европа» по набережной реки Фонтанки в С.-Петербурге, взяла с собой туда револьвер с патронами и в номере этой гостиницы 17 мая 1894 г.

2. Если подсудимая Ольга Васильевна Палем неви­новна по первому вопросу, то не виновна ли она в том, что 17 мая 1894 г. в номере гостиницы «Европа» по на­бережной реки Фонтанки, в С.-Петербурге, без заранее обдуманного намерения, но однако и не случайно, а в состоянии раздражения от нанесенного ей студентом Александром Довнаром оскорбления, она, с целью ли­шения жизни Довнара, выстрелила в него из револьве­ра в голову и тогда же, на месте, лишила его жизни, причинив ему смертельное повреждение головы?

Ha оба вопроса присяжные ответили «нет, не винов­на», а посему суд, на основании п. 1 ст. 771 Уст. Уг, Судопр., признал Ольгу Палем по суду оправданной.

Ha этот приговор принесены кассационный протест товарища прокурора окружного суда и кассационная жалоба поверенного гражданской истицы, матери Дов- нара, по второму мужу Шмит, в коих они ходатайство­вали об отмене решения присяжных заседателей и при­говора суда, а поверенный гражданской истицы — и оп­ределения судебной палаты о предании Палем суду.

Основанием своего ходатайства и прокурор, и пове­ренный гражданской истицы указывали прежде всего на нарушения, допущенные судом при постановке воп­росов присяжным заседателям.

B сем отношении из протокола судебного заседания видно:

«По выходе суда в зал заседания и по занятии при­сяжными заседателями и участвующими в деле лицами своих мест, председатель прочел проект вопросов, пре­доставив сторонам сделать на вопросы свои замечания. Co стороны товарища прокурора и поверенного граж­данской истицы замечаний не последовало. Защитник подсудимой просил поставить дополнительный вопрос по 96 статье Уложения о наказаниях о том, не совер­шила ли подсудимая преступления в припадке умоис­ступления. По удалении присяжных заседателей в осо­бую комнату, охраняемую стражей, суд удалился для совещания.

B этом жалующиеся усматривали:

1) Нарушение 762 статьи Уст. Уг. Судопр. на основа­нии коей «вопросы, постановленные судом, излагаются письменно, прочитываются вслух и исправляются или дополняются по тем замечаниям сторон или кого-либо из присяжных заседателей, которые суд признает ува­жительными.

Вместе с сим в приведенных действиях суда товарищ прокурора усматривал и нарушение 619 статьи Уст. Уг. Судопр., по силе коей «все постановления по спорам и пререканиям сторон могут исходить только от суда, ко­торый в вопросах, относящихся к порядку производства дела, выслушивает предварительно заключение проку­рора». Между тем в настоящем случае председательст­вующий не только н-е предложил ему дать заключение по поводу ходатайства присяжных, но'даже отказал ему высказать свое мнение по сему предмету, ввиду уже состоявшегося определения суда. Между тем такое частное определение могло подлежать и изменению, ввиду тех соображений, которые он мог бы представить суду. B этих действиях суда усматривалось существен­ное нарушение 549 статьи Уст. Уг. Судопр. Так как суд ввиду невозбуждения на предварительном следствии вопроса о поихическом состоянии Ольги Палем и непро- изводства освидетельствования ее в порядке 353—356 статей Уст. Уг, Судопр. не мог поставить дополнитель­ного вопроса по 96 статье Уложения, то он, как полага­ют жалобщики, должен был, возобновив судебное след­ствие, обсудить возбудившееся сомнение по существу, и засим, если бы нашел это сомнение основательным, представить на основании 549 статьи Уст. Уг. Судопр. судебной палате для производства в установленном по­рядке освидетельствования обвиняемой. Для такой пе­редачи дела в палату, по мнению жалобщиков, незави­симо от ходатайства присяжных заседателей и защиты о постановке вопроса по ст. 96 достаточные основания вытекали из данных судебного следствия, из показаний эксперта Руковича, д-ра Зельгейма и врача дома пред­варительного заключения, из показаний других лиц, там служащих, и из прочитанных на суде писем и дру­гих актов.

По этому пункту кассационной жалобы из протокола суда видно: «По просьбе защитника, ему было разре­шено председателем предложить дополнительные воп­росы эксперту Руковичу. Защитник предложил экспер­ту вопрос о психическом состоянии подсудимой. Това­рищ прокурора просил о занесении этого вопроса в про­токол. Ha этот вопрос и на дальнейшие вопросы защит­ника эксперт дал свое заключение о состоянии здоровья подсудимой; сущность заключения эксперта по ходатай­ству защиты заносится в протокол; эксперт объяснил, что подсудимая страдает крайней возбудимостью нерв­ной системы, нервностью и резко выраженной неврасте­нией; психически подсудимая совершенно здорова и нет никаких данных сомневаться в нормальности ее. По окончании допроса эксперта защитником, товарищ про­курора предложил эксперту вопрос: можно ли из отве­тов эксперта на вопросы защиты вывести заключение, что подсудимая действо-вала сознательно, на что экс­перт дал утвердительный ответ. Вопрос товарища про­курора и ответ на него эксперта по требованию защит­ника заносятся в протокол».

Кроме того, в замечании на протокол товарища про­курора указано, «что, по допросе свидетеля доктора Зельгейма сторонами, эксперт Рукович предложил воп­рос о том, в каком психическом состоянии он застал подсудимую в момент, непосредственно следовавший за

убийством и покушением на самоубийство. Председа­тель остановил эксперта, напомнив ему, что он вызван для дачи заключения по вопросу о телесных поврежде­ниях, нанесенных Ольгой Палем Довнару и себе,— и предложил Руковичу не выходить из пределов этой экс­пертизы. Возражая на ограничение экспертизы в озна­ченных рамках, защитник заявил, что предполагает до­прашивать эксперта Руковича и о психическом состоя­нии подсудимой во время совершения ею преступления, что им и было исполнено. По предложению председате­ля эхсперт Рукович иродолжал допрос свидетеля Зель- гейма^ причем спросил названного свидетеля, в каком состоянии он застал подсудимую вслед за совершением ею преступления, прося свидетеля выражаться научно и объяснить — был ли то «невроз» или «психоз». Доктор Зельгейм отвечал: «всякое убийство есть психоз». Пра­вильность этого замечания удостоверена судом. Сверх сего, как видно из производства во время предваритель­ных к суду распоряжений, защитник подсудимой вхо­дил 21‘ января 1895 г. в суд с такого рода ходатайством: «что ввиду того, что мне отказано в допросе частного врача Спасской части г. Руковича, как свидетеля, и что он остается таким образом в процессе в качестве сведу­щего лица, удостоверяющего между прочим, что стра­дание Палем крайнею возбужденностью нервной систе­мы и резко выраженною неврастениею, хотя и констати­рованные им как болезненные, не имеют однакоже ни­чего общего с болезнями психическими, я имею честь прооить о вызове: нижепоименованных (профессора

Бехтерева, врачей Лебедева и Блуменау) экспертов для опровержения столь категорического и едва ли верного заключения эксперта Руковича. Bo всяком случае за­щита Палем считает своею обязанностью заботиться о более всестороннем и действительно научном исследова­нии этого затронутого предварительным следствием воп­роса». В этом его ходатайстве суд определением 21 ян­варя 1895 г. отказал по тем между прочим соображе­ниям, «что названные эксперты, согласно указанию за­щиты, подлежат вызову в суд для выяснения болезнен­ного состояния подсудимой в области психического pac- .стройства, между тем ни на предварительном следствии, ни при рассмотрении дела в обвинительной камере су­дебной палаты вопрос о ненормальном состоянии умст­венных способностей подсудимой Палем возбуждаем не был, а окружной суд со своей стороны не находит в об­стоятельствах дела основания к возбуждению означен­ного вопроса. По изложенным основаниям окружной суд находит, что вышеуказанная экспертиза, как отно­сящаяся к вопросу, не вытекающему из обстоятельств дела и подлежащему разрешению в особом порядке, указанном в 353—356 статьях Уст. Уг. Судопр., не мо­жет быть допущена на судебном следствии».

Следующее основание для отмены приговора про­тест и жалоба видели в нарушении председательствую­щим ст. 801 и 812 Уст. Уг. Судопр.— в неразъяснении присяжным заседателям, что разрешая вопросы, им предложенные, они могут дать на них ограничительные ответы, между прочим, признав Палем действовавшей без намерения убить Довнара, а лишь с намерением нанесения ему раны, неожиданно для нее окончившейся его смертью, что соответствовало бы преступлению, пре­дусмотренному 1484 статьей Уложения. Между тем, по мнению жалобщиков, основанием для такого разъясне­ния могло служить как сознание Палем на суде, чтодля нее случайной была лишь смерть Довнара, а не направ­ленный в него выстрел, так и оглашенное на суде пись­мо Палем к Кандинскому от 28 мая 1894 г., в каковом письме Палем, между прочим, пишет: «Саша убит со­вершенно случайно, так как я хотела только себя и то не убить, а только поранить, чтобы у него явилось рас­каяние и угрызение совести, для того чтобы он на мне женился... K несчастью, в это утро он слишком сильно вызывал во мне ревность и, не щадя меня, оскорблял, как только мог. Я, не помня себя от самого сильного оскорбления, выхватила револьвер, была ли цель убить или напугать его — не помню, помню только, что я вы­стрелила, он упал».

По поводу этого пункта жалобы в протоколе не со­держится никаких указаний, но в замечании на прото­кол указано: «что, во-первых, по вопросу о своей винов­ности Ольга Палем, как в объяснениях своих по поводу показаний свидетелей, так и в последнем слове заявля­

ла, что убить Довнара намерения не имела и, во-вторых, что в своем руководящем напутственном слове предсе­датель не объяснил присяжным заседателям право их дать ограничительные ответы на каждый из предложен­ных им вопросов через добавление к утвердительному ответу слов, отрицающих у Палем намерение лишить Довнара жизни». И это замечание удостоверено судом, так как в его заключении подтверждается, «что подсу­димая, ответив отрицательно на предложенный ей в по­рядке 679 статьи Уст. Уг. Судопр. вопрос о виновности в предумышленном убийстве, в последующих своих объяснениях по поводу отдельных судебных действий неоднократно говорила, что убить Довнара не хотела, и что в объяснениях председателя, данных присяжным заседателям, согласно 801—815 статьи Уст. Уг. Судопр., было упомянуто о праве их при утвердительном разре­шении вопроса о виновности подсудимой в предумыш­ленном убийстве дать ограничительный ответ, отверг­нув ааранее обдуманное намерение, но ни в отношении этого вопроса, ни при объяснении второго вопроса о ви­новности ее в убийстве в раздражении, не было указа­но, что присяжные заседатели, признавая подсудимую виновной по первому или второму из предложенных им вопросов, могут в то же время отвергнуть намерение подсудимой лишить Довнара жизни».

Кроме того, поверенный гражданской истицы указы­вал, что изложенные выше нарушения, допущенные на судебном следствии, с неизбежностью вытекали из на­рушений, допущенных при самой обстановке обвинения на суде, при утверждении палатой обвинительного акта с нарушением 531 и 534 статей Уст. Уг. Судопр., и при том в двояком отношении: с одной стороны, непополне- нием существенного пробела по делу, оставленного предварительным следствием, а с другой стороны,— внесением в предварительное следствие много лишнего, долженствовавшего только затемнить рассмотрение де­ла на суде и в особенности с присяжными.

B первом отношении жалобщик указывал на непро- изводство при предварительном следствии освидетель­ствования Палем в порядке 353—356 статей. Как объяс­нил присяжным заседателям на суде председательство-

вавший, это произошло потому, что на предварительном следствии не обнаружено обстоятельств, вызывающих предположение о таком болезненном состоянии подсу­димой, которое бы подходило под ст. 96 Уложения; но это указание, по мнению жалобщика, не точно. Для та­кого рода предположений предварительным следствием установлены были нижеследующие данные: А) Допро­шенные, в качестве свидетелей, нижепоименованные ли­ца показали: 1) Стефан Матеранский, товарищ и друг покойного Довнара, «если она (Палем) начинала ка­кую-нибудь сцену, ссору, то возбуждение ее росло, рос­ло, доходило до пределов, которые трудно себе пред­ставить, не будучи очевидцем; она постепенно взвинчи­вала свои нервы до крайнего напряжения, причем лета­ли по комнате и головам присутствующих тарелки, чер­нильницы, безделушки, затем начинали у нее стучать зубы, она начинала вся дрожать, глаза принимали страшное выражение и кончалось обыкновенно тем,что она схватывала столовый нож, чтобы зарезаться, или выскакивала на балкон, чтобы броситься вниз». Переда­вая далее одну из вспышек гнева или ревности Палем, тот же свидетель говорит: «она (Палем) со страшно

вращающимися белками глаз, с бессмысленным взгля­дом, машет столовым ножом, делая вид, что желает за­колоться или зарезаться. Я велел позвать доктора и ушел». 2) Василий Кандинский: «прожил я с Палем

года два... и убедился, что это очень нервная раздражи­тельная женщина, страдавшая по временам галлюцина­циями, иногда ей чудились видения...». 3) Полковник Александр Калемин: «Ольга Палем очень нервна и впе­чатлительна и нервы доводили ее даже до галлюцина­ций». 4) Александр Палтов, секретарь министра путей сообщения: «при разговорах со мной Ольга Палем про­изводила на меня впечатление женщины больной пси­хически, с совершенно расстроенными нервами». 5) Ге- ня Палем, мать подсудимой: «Меня (Ольга Палем) бы­ла скромная и добрая девушка, только была очень уж нервна, обмороки с ней случались часто». 6) Дарья Степанова, горничная Ольги Палем: «Палем страдала расстройством нервов, часто находилась в истерике, после чего лежала в кровати несколько дней». 7) Ека­терина Журавлева, фельдшерица дома предварительно­го заключения: «о характере Ольги Палем могу ска­зать только, что она взбалмашная и необузданная, она человек невозможный, непереваримый». 8) Александра Крылова, помощница начальника дома предварительно­го заключения: «в одну камеру с Палем помещена была арестантка Гордина для присмотра за нею, оттого что Палем иногда приходила в неистовство и в это время рвала на себе волосы и билась головой о стену». 9) Иг­натий Садовский, швейцар дома, в котором проживали Довнар и Палем в конце 1893 г.: «я был позван братом Довнара и, когда вошел в квартиру, застал следующее: Палем стоит в передней, трясется от волнения и кричит что-то. Из другой комнаты выходит Довнар и кричит: позовите околоточного надзирателя, ее, Палем, нужно отправить в сумасшедший дом. Ha это я заметил, что тут нужен доктор, а не полиция». 10) Доктор Митро­польский, временно исполнявший должность врача при доме предварительного заключения: «на галлюцинации не помню, чтобы она (Палем) мне жаловалась. Вообще она «производила на меня впечатление особы нервной, с повышенной нервной возбужденностью». 11) Доктор Исаак Чацкин: «мнительность ее (Палем) переходила за пределы обычной мнительности таких больных, у меня иногда мелькало подозрение на не совсем нор­мальное психическое состояние Поповой (Палем)». 12) Доктор Мориц, описывая отношения Палем к Дов- нару, говорит: «выписка Довнара (из больницы) осво­бодила меня от большой заботы, до этого момента я боялся какой-нибудь неожиданной насильственной раз­вязки, каковая и последовала». Б) B письме от 25 сен­тября 1893 г. к В. С. Кандинскому мать покойного Дов- нара,А. М. Шмит,писала:«она (Палем) больна вслед- ствии той ужасной жизни, которую она ведет с моим сыном... сама требует попечения, как больная женщина. Поэтому вы не оставите Ольги Васильевны, так как она, при ее расстроенных нервах, может худо окончить». Приведенные выше показания свидетелей о болезнен­ном состоянии Ольги Палем, подтверждаются целым рядом писем и записок ее за март—май месяцы 1894 г. B этих письмах Палем постоянно жалуется на болезнен-

яое состояние своего здоровья: «я должна совсем по­гибнуть от моей тоски», «тоска совсем мие сдавила грудь и горло, я даже не в состоянии есть», «да неуже­ли же мне пропасть от такой сильной тоски, совсем не­чем дышать, я задыхаюсь», «больно свободно дух пере­вести, как будто вся грудь обварена кипятком...». В) Болезненное состояние Ольги Палем, дающее повод предположить, что преступление могло быть учинено ею в припадке умоисступления, подтверждается и осо­бым протоколом, составленным судебным следователем 7 сентября 1894 г., о поведении Палем в камере следо­вателя и о бывшем с нею тогда болезненном припадке. При наличности указанных выше данных, на основании 3551 статьи Уст. Уг. Судопр., как полагает поверенный гражданской истицы, надлежало произвести освидетель­ствование Ольги Палем в состоянии умственных способ­ностей для удостоверения в том, не учинила ли она убийства Довнара в припадке болезненного умоисступ­ления. Только такое освидетельствование, результаты наблюдения над Палем психиатров и заключение вра­чей специалистов по душевным и нервным болезням давали бы возможность и право оспаривать возбужден­ное защитою и возникшее у некоторых присяжных за­седателей сомнение о невменяемости Палем. Строить же свои возражения на основании своего личного убеж­дения и весьма категорического, но мало мотивирован­ного заключения полицейского врача-хирурга представ­лялось противным закону (355 статье Уст. Уг. Судопр.). Равным образом, как полагал жалобщик, палата, по силе 534 статьи Уст. Уг. Судопр., должна была устра­нить из предварительного следствия ряд данных, вне­сенных в него в нарушение 367 и 449 статей Уст. Уг. Судопр. Такое нарушение выразилось: 1) в осмотре при понятых и приобщении к делу многих писем и других документов, не имеющих никакого отношения к делу. K числу таковых относятся, например: письмо к

Г. А. Тройницкому, письмо А. М. Шмит о поведении ее меньшего сына, конверт с письмами на имя Палем от одного офицера и записка Палем о неблаговидном по­ступке другого офицера, несколько писем Александра Довнара, в которых ничего не говорится о Палем и на­против того упоминается о лицах и обстоятельствах, никакого отношения к делу об убийстве не имеющих;

2) в осмотре книг банкирской конторы Хаиса; 3) в истребовании от одесской и с.-петербургской контроль­ных палат сведений о деньгах, полученных Довнаром, для извлечения каковых сведений только в Одессе осмотрено было 537 книг Одесской почтовой конторы и несомненно гораздо большее число книг с.-петербург- ского почтамта; 4) в осмотре дела сыскного отделения канцелярии с.-петербургского градоначальника, путем какового осмотра оглашены были на суде полицейские справки и протоколы дознания, то есть документы, огла­шению не подлежащие и притом касавшиеся лиц, к де­лу об убийстве не имевших никакого отношения. Как полагал жалобщик, судебная палата при рассмотрении дела обязана исключить из следственного производства все документы, оглашение которых на суде, по фор­мальным условиям, может быть обязательно (ст. 574, 626, 687 Уст. Уг. Судопр.), но которые не имеют суще­ственного для дела значения, усложняют дело и только вследствие ошибки, допущенной судебным следовате­лем, дают законное право оглашать на суде такие дан­ные и такие обстоятельства, которые, при точном соблю­дении законов о производстве предварительного след­ствия, на основании закона же не могут подлежать огла­шению. По этим основаниям жалобщик ходатайствовал об отмене и самого определения о предании Палем суду.

Дело слушалось в уголовном кассационном депар­таменте 21-го октября 1895 г.

Решение присяжных заседателей по делу, подлежа­щему рассмотрению правительствующего сената, вызва­ло крайние и противоречивые мнения, страстная пос­пешность которых во всяком случае превосходит их основательность и обдуманность. C одной стороны это решение выставляется образцом правосудного урока из области личной нравственности, направленного на за­щиту тягостного положения покинутой женщины,— C другой стороны в нем усматривается яркое доказатель­ство непригодности суда присяжных, не дающего свои­ми оправдательными приговорами удовлетворения чув­ству справедливости и безопасности. Ho не в таких од­носторонних мнениях и не в неуместных рукоплеска­ниях, встретивших провозглашение этого решения, со­держится истинная оценка его правильности. Она дол­жна исходить из вопроса о том, состоялся лй приговор присяжных в таких условиях, которые, по закону, дают ему силу судебного решения. Если эти условия не соб­людены, если присяжным не была дана возможность свободно выразить все оттенки своего внутреннего убеж­дения по делу, или они не были ознакомлены C полно­тою своих прав по ответу на вопросы о виновности, или если они были призваны высказаться в области, им не подлежащей, или же, наконец, обсуждали дело, сущ­ность которого затемнена усиленным нагромождением излишних и чуждых рассматриваемому преступлению подробностей,— то о значении их приговора и остепени его правильности говорить преждевременно, ибо при та­кой обстановке — есть ответ присяжных, но приговора нет.

Обращаясь к делу об убийстве Ольгой Палем сту­дента Довнара надлежит признать, что такие условия соблюдены не были и что состоявшийся о ней приговор не может иметь силы судебного решения. Ha суде пра­вильно устроенном, каждое обвинение в убийстве под­лежит обсуждению не только с точки зрения совершив­шегося преступного события, HO и по тому, что хотел совершить виновный в этом событии, как и когда воз­никла в нем и окрепла преступная воля и была ли она проявлением свободного самоопределения, а не резуль­татом болезненно помраченного сознания. Поэтому, при­зывая присяжных для ответа на вопрос о виновности, закон заботится о том, чтобы, в случае возникновения при рассмотрении и разрешении дела одного или неко­торых из этих коренных вопросов, им была предостав­лена возможность подвергнуть их своему обсуждению. Этой возможности присяжным заседателям в делё Па­лем предоставлено не было и им не было указано на полноту их прав в этом отношении.

Подсудимая была предана суду по обвинению в убийстве студента Довнара по заранее обдуманному намерению, для чего она пригласила его на свидание, то есть по обвинению в предумышленном убийстве, по признакам 1454 статьи Уложения суд постановил до­полнительный вопрос об убийстве в запальчивости и раздражении, предусмотренном 2 частью 1455 статьи Уложения. Оба вопроса, различаясь видом умысла, сходны, однако, в одном — в цели лишить жизни жерт­ву преступления. Ho подсудимая, как видно из протоко­ла суда, заключения его на замечания сторон и из об­винительного акта виновною себя в производстве выст­рела в Довнара, с целью лишить его жизни, не призна­вала, а заявляла, что стреляла по направлению к Дов- нару с целью его напугать и что таким образом смерть его произошла случайно. Поэтому и на основании 801 и 812 статей Уст. Уг. Судопр. присяжным должно было быть разъяснено, что они имеют право дать на каждый из поставленных вопросов ограничительный ответ имен­но по отношению к умыслу Палем лишить Довнара жизни. Этим им давалась бы возможность, в случае признания ими объяснений подсудимой справедливыми вполне или отчасти, признать ее виновною в нанесении, без умысла на убийство, смертельного повреждения Довнару. Без указания же на право дать такой ограни­чительный ответ, присяжные были замкнуты в пределах вопросов, центром тяжести которых была цель лишить жизни и, если они почему-либо отрицали эту цель, TO были поставлены в безвыходное положение — или при­знать Палем виновной свыше содеянного, или оправ­дать ее, не имея возможности осудить за то, в чем она, по убеждению их, виновна. Между тем объяснение под­судимым своей вины, проверяемое личным впечатлением присяжных и развертывающейся перед ними картиной обстоятельств дела, имеет на суде по внутреннему убеж­дению, не стесняемому формальными доказательствами, весьма важное значение. Недаром судебные уставы, в противоположность отжившим судебным порядкам, по­ставили одним из главных условий уголовного разбира­тельства право, а по всем серьезным делам даже обя­занность подсудимого присутствовать на суде,— неда­ром м небесплодно ему присвоено всегда и во всем ка­сающемся предъявленного к нему обвинения — послед­нее слово. Ввиду этого и кассационная практика всегда придавала особое значение разъяснению присяжным права их давать ограничительные ответы и из решений 1876 года, № 48 и в особенности 1880 г., № 41 по делу Игумновой вытекает, что умолчание об этомправетоль- ко тогда не составляет нарушения, когда по содержа­нию вопроса не существует возможности ограничитель­ного ответа. Ho преступлений, где такой возможности нет, немного, и убийство ни в каком случае к ним не принадлежит. Поэтому мы имеем здесь дело с наруше­нием и притом ввиду особой важности в процессе по­становки вопросов и разъяснения способов ответа на них — с нарушением существенным.

Этому нарушению по отношению к содержанию от­вета присяжных на вопросы — соответствует и другое, столь же, если даже не более важное, нарушение по от­ношению к содержанию вопросов или, точнее, к объеліу того, что предоставлено было обсуждению присяжных. Возможность осуждения невинного всегда волнует по­стороннего наблюдателя. Она всегда должна тревожить совесть судьи, вызывая в нем сознательную и иногдз очень трудную борьбу между возникающими сомнения­ми и слагающеюся уверенностью. Ho сомнение в винов­ности при наличности преступного события может быть различное. Оно может направляться на виновность об­виняемого в совершении приписываемых действий или на его вменяемость. Бездоказательное, лишенное всяко­го основания, осуждение должно также болезненно от­ражаться на душе всякого, в ком не вамерло чувство справедливости и человеколюбия, как и осуждение че­ловека с померкшим или исступленным рассудком, пе­реставшим освещать ему его пути и деяния. И то и дру­гое осуждение суть своего рода общественные несчастья. Поэтому, если у судей или присяжных возникает сом­нение в том, не находились ли душевные силы подсуди­мого при содеянии им преступного дела в болезненном состоянии, исключающем возможность вменения, и если это сомнение не мимолетно и неуловимо, а выражено точно и определенно, оно должно найти себе возможный способ разрешения в постановляемых судом вопросах, а не висеть на воздухе между словами «да, виновен» и «нет, не виновен».

По делу Палем такое сомнение у присяжных возник­ло, когда защита ходатайствовала, как записано в про­токоле, о постановке дополнительного вопроса по 96 статье Уложения о наказаниях, о том, не совершила ли подсудимая преступление в припадке умоисступле­ния, ибо к этому ходатайству присоединились четыре присяжных заседателя, несмотря на выслушанное ими заключение лица прокурорского надзора об оставлении домогательства защиты о постановке вопроса без удов­летворения. Это было, по существу овоему, заявление одной трети присяжных о том, что им представляется сомнительным, чтобы подсудимая стреляла в Довнара, сознавая смысл своих действий и имея возможность управлять ими. Разрешение этого сомнения в ту или другую сторону представляется чрезвычайно важным в интересах истинного правосудия. Оставлять это сомне­ние не только без надлежащего разъяснения, но и без предоставления ему законного способа выразиться при обсуждении виновности подсудимой,— значило и по вопросу о вменяемости ставить присяжных в такое же безвыходное положение, как и по вопросу о составе пре­ступления. Когда присяжному заседателю, сомневаю­щемуся в здравом рассудке подсудимого при соверше­нии его деяния, предоставляется на Еыбор лишь обви­нение или оправдание, едва ли возможно сомневаться в его выборе. Относясь совестливо к своим обязанностям и памятуя, что от его слова очень часто зависит вся судьба человека, им судимого, присяжный заседатель, конечно, скажет это слово за оправдание и скажет его не только в силу глубокого правила in dubio mitius[66], но и из чувства нравственного самосохранения. Суд не при­нял, однако, мер к разъяснению и дальнейшему разре­шению сомнения, на которое так ясно указывала вну- шительная^ для всякого голосования треть присяжных. Суд устранил это сомнение, признав достаточным пре­подать присяжным заседателям описание порядка осви­детельствования сумасшедших и умоисступленных по 353—355 статьям Уст. Уг. Судопр. и указать им, что при предварительном следствии не обнаружено обстоя­тельств, вызывающих предположение о болезненном со­стоянии подсудимой, предусмотренном 96 статьей Уло­жения о наказаниях. Такое устранение надлежит при­знать вполне неправильным и стесняющим свободу суж­дений присяжных заседателей.

Оно, во-первых, нецелесообразно по своему приему. Приглашением присяжных обдумать свое ходатайство в совещательной комнате, последствием чего был отказ их от этого ходатайства, суд ставил себя в возможность услышать подтверждение этого ходатайства. Ho он знал, однако, что и на это подтверждение, хотя бы даже оно исходило от всех присяжных, безусловно необходимо ответить отказом, ибо твердые и не подлежащие ника­кому колебанию указания сената, идущие еще с 1867 ио 1892 год, начиная с дела Протопопова и кончая делом Сергеева, воспретили постановку вопросов о невмене- нии без предварительного соблюдения порядка освиде­тельствования по 353—355 статьям Уст. Уг. Судопр. K чему же было это бесплодное совещание присяжных? B судебном деле все излишнее и напрасное является вредным тормозом для правильного исхода.

Во-вторых, это устранение является нарушением правильного течения дела на суде. Совещание большин­ства присяжных о том, следует ли ставить не могущий быть поставленным вопрос о причинах невменения, выте­кающих из сомнения, возникшего у меньшинства,— есть совещание по существу дела, есть предрешение ответа на вопрос об ответственности подсудимого, при котором необходимо обсудить все обстоятельства дела в их сово­купности. Отказ присяжных от своего ходатайства в данном случае есть выражение подчинения меньшинст­ва мнению большинства, которое может быть резуль­татом нежелательного для правосудия компромисса в узких пределах уже поставленных вопросов. Ho закон требует, чтобы решительное совещание присяжных по существу предъявленного пред ними обвинения проис­ходило не только после утверждения судом вопросов, но и после руководящего напутствия председателя, разъясняющего смысл, значение и способы разрешения этих вопросов и преподающего основания для суждения о силе доказательств, имеющихся в деле. Принимая во внимание, что окончательное совещание присяжных продолжалось, как видно из протокола, 35 минут, а про­цедура обсуждения ходатайства о постановке вопроса по 96 статье Уложения судом и присяжными заняла 2 часа и 10 минут, нельзя не признать, что совещание присяжных, занявшее некоторую часть этого времени, было именно тем преждевременным обсуждением имею­щих последовать ответов, которое существенно нару­шает законную хронологию судебного рассмотрения дела.

В-третьих, это устранение представляет собою сме­шение сбласти суда и присяжных. По силе 762 статьи Уст. Уг. Судопр., каждый из присяжных ' имеет право делать замечания относительно дополнения или исправ­ления поставленных судом вопросов, но от суда зависит признавать их уважительными или нет. Это дискрецион­ное право суда, за исключением лишь случаев отказа в постановке вопросов о причинах, исключающих вменяе­мость, когда основательность такого отказа подлежит, согласно решениям 1869 года № 536 и 1871 года № 1401, проверке правительствующего сената. Отказ суда, несомненно, должен основываться на соображении обстоятельств, выясненных на судебном следствии, и если удовлетворение ходатайства присяжных стоит в за­висимости от разрешения вопросов судопроизводствен­ных, то вопросы эти должны разрешить суд, один суд, который исключительно призван к этому. Возлагать на присяжных разрешение процессуальных вопросов — зна­чит выводить их из принадлежащей им области веде­ния. Между тем, суд по настоящему делу, предпослав совещанию присяжных о постановке вопроса по 96 ста­тье Уложения изложение порядка свидетельствования душевнббольных, установленного 353—355 статьями Уст. Уг. Судопр., предоставил им решить, следует ли им настаивать на своем ходатайстве ввиду невыполнения этого порядка при предварительном следствии, то есть решить вопрос процессуальный, сводящийся к тому, воз­можно ли судить о душевном состоянии Палем без ис~ полнения целогѳ сложного' судопроизводственного обря­да. C другой стороны, не предприняв никаких действий к разъяснению присяжным возникшего по делу в среде их сомнения и поставив их в такое положение, что они пришли к необходимости отказаться от ходатайства по поводу этого сомнения, суд тем самым принял на себя окончательное разрешение одного из важнейших вопро­сов по существу дела, постановка которого на основании 763 статьи безусловно обязательна, если только на су­дебном следствии он возникал и притом существует за­конный способ для собрания надлежащих и всесторонне проверенных для разрешения его материалов.

Оба эти последние условия по делу Палем сущест­вовали. Вопрос о болезненном душевном состоянии на судебном следствии возникал. Суд в своем постановле­нии по поводу постановки вопросов утверждает, что на судебном следствии не обнаружено обстоятельств, ука­зывающих на совершение подсудимой преступления в припадке болезни, доходящей до умоисступления,— HO это утверждение не может быть признано правильным. Судебные уставы вовсе не требуют для возбуждения вопроса об умоисступлении подсудимого «обстоятельств, указывающих» на таковое, то есть доказательств, на­против, ст. 3551, применимая, согласно ст. 356 и примеч. к ст. 353 Уст. Уг. Судопр. и решения сената за- 1892 год № 20, по делу Сергеева, к возникновению вопроса об умоисступлении не только при предварительном, но и на судебном следствии, указывает лишь на «открытие обстоятельств, дающих повод предполагать, что пре­ступное деяние учинено в припадке болезни, приводя­щем в умоисступление или совершенное беспамятство». Поэтому нужны лишь своего рода косвенные улики на­рушенного равновесия душевных сил, а не доказатель­ства такого болезненного состояния. Такие доказатель­ства нужны лишь для применения 96 статьи Уложения по судебному приговору. И такие «поводы предпола­гать» во время судебного следствия по делу возникали в известном изобилии. Прежде всего в числе данных, предложенных на обсуждение суда обвинительным ак­том, на выводах которого строится, согласно 751 статьи Уст. Уг. Судогір., главный вопрос о виновности, указано

на возбужденное состояние Палем, не только после со­вершения убийства, но и осенью 1893 года, выразившее­ся в нанесении, с криком, ударов подсвечником одно­временно Довнару и себе и в производстве в больнице, где лежал в тифе Довнар, сцен, в которых подсудимая проявляла «страстный, отчаянный характер». Затем подобные же данные были изложены на судебном след­ствии. Было допрошено восемь лиц и оглашены показа­ния трех лиц, совокупность которых рисует отчетливую картину, дающую основательный «повод предполагать», о котором говорит 355 статья Уст. Уг. Судопр. Показа­ния свидетелей не занесены, согласно закону, в прото­кол судебного заседания, но содержание того, что слы­шал от них суд и присяжные, определяется 718 статьей Уст. Уг. Судопр.', а отсутствие указаний на противоре­чие в показаниях и на применение 722 статьи того же Устава прочтением прежнего показания указывает на то, что на суде свидетелями повторены всецело показа­ния, данные на предварительном следствии. Итак, вот эта картина: в детском и отроческом возрасте, до

14 лет, Палем является нерв-ною, крайне раздражитель­ною девочкой, причем приступы раздражения сопровож­даются обмороками; в период зрелости эта нервность продолжается и усиливается, ее сопровождают иногда пугающие близких галлюцинации, истерика, крайний упадок сил, приводящий ее на несколько дней в беспо­мощное состояние; на секретаря министра путей сооб­щения она производит впечатление женщины больной психически; когда чем-либо вызывается в ней припадок гнева или раздражения, она быстро приходит в исступ­ленное состояние, бросает и швыряет все, что попадет под руку, хватается за нож, угрожая себе и другим, вся трясется и глядит бессмысленным взглядом, со страшно вращающимися белками; «смотришь», говорит Курае­ва, «она уже лежит где попало, ее трясет, она стонет, зубами клокочет, лицо бледное»... Такова она до убий­ства Довнара. Ho и после убийства она отдается своим порывам, невзирая ни на что. По свидетельству помощ­ницы начальника дома предварительного заключения, сна приходит иногда в неистовство, рвет на себе воло­сы, бьется головой об стену, швыряет разными предме­тами и т. д. Ha суде читалась, наконец, ее переписка. Уже за два с лишком месяца до убийства она жалуется на смертную тоску, давящую до боли горло и грудь, как будто обваренную кипятком. Bce это слышали при­сяжные заседатели и на все это должны были обратить, согласно принятой присяге, «всю силу своего разуме­ния».

Ho не одни только приведенные обстоятельства дела развертывались перед судом, так сказать, в сыром ви­де, без выводов и обобщений. Они подвергались анали­зу, который по смыслу своему соответствовал возбуж­дению вопроса о свойстве вменяемости обвиняемой. He только защитник был допущен допрашивать врача Ру­ковича, вызванного в качестве эксперта, о психическом состоянии подсудимой во время совершения ею преступ­ления, причем последним высказано, что Палем стра­дает крайнею возбужденностью нервной системы и рез­ко выраженною неврастенией, но и Рукович, в свою очередь, получил разрешение допрашивать доктора Зельгейма о душевном состоянии подсудимой вслед за убийством Довнара. Из удостоверенных судом замеча­ний на протокол видно, что на требование научных вы­ражений и на желание знать, было ли психическое со­стояние Палем, описываемое Зельгеймом, «психозом» или «неврозом», Зельгейм «ничтоже сумняшеся» отре­зал Руковичу, что «всякое убийство есть психоз».

Ввиду этих данных нельзя утверждать, чтобы воп­рос о душевной нормальности вовсе не возникал и не был затронут на судебном следствии. Он возникал ясно и вразумительно,— и притом по поводу состояния, ука­занного именно 96 статьей Уложения и IV к нему при­ложением, а также ст. 3551 Уст. Уг. Судопр. Закон гово­рит именно о припадках болезни, доводящих до умоис­ступления и беспамятства. Если на обязанности суда не могло и не должно было лежать точное и оконча­тельное определение, суть ли несомненные и удостове­ренные на суде свидетелями истерические припадки Па­лем, названные Руковичем резко выраженною неврасте­нией, результаты той именно ѲЬлезни, о которой гово­рит 96 статья Уложения, то еще менее суд имел осно­вание принимать'на себя окончательное разрешение та­кого специального невропатологического вопроса и ре­шать, что резкая неврастения не может быть болезныо, приводящею в исступление.

Суд безусловно должен обладать полнотою юриди­ческих сведений, но желательно, чтобы в действиях его сказывалось и знакомство с сопредельными с юриспру­денцией знаниями, с широкой областью судебной меди­цины, хотя бы настолько, чтобы установлять границу, до которой идет усмотрение судьи и за которой начи­нается разъяснение специалиста, сведущего человека. C этой точки зрения надо заметить, что с тех пор, как истерию перестали считать капризом и принадлежно­стью сварливых женщин, а увидели в ней серьезную болезнь, бывавшую и у мужчин, и с тех пор, как изве­стный Bert[67] начертил мастерской рукой картину невра­стении, стоящей часто на самой опушке сумасшествия, достаточно развернуть серьезное руководство по судеб­ной психопатологии, чтобы найти ценные и подробные указания на «быстротечное помешательство на почве неврастении», так называемое furore morboso,— на «исторический невропсихоз» и на скоропреходящее ду­шевное расстройство у истерических больных, между прочим, выражающееся в меланхолическом порыве — raptus melancholicus hystericus. Разъяснений специали­ста не должны чуждаться или опасаться ни суд, ни об­винительная власть. He имеющее юридической обяза­тельной оилы, проверяемое на суде указаниями здраво­го смысла, житейского опыта и логикою фактов, сопо­ставляемое с другими, мнение это, почерпнутое притом из специального наблюдения, никакой опасности для правосудия не представляет и если несколько услож­няет процесс, то зато уменьшает вероятность роковой ошибки в тех случаях, когда за устранением надлежа­щей экспертизы каждому присяжному приходилось бы делаться психиатром «на свой счет и страх», или при­слушиваться к случайным мнениям какого-нибудь са­мозванного знатока-. Если суд не соглашается с объяс­нениями эксперта, если обвинитель спорит против них—- у всех, следящих за отправлением правосудия, остается сознание, что все-таки сведущий человек имел возмож­ность предстать перед судом, что он сказал ему и сто­ронам классическое «бей! но выслушай» и что житей­ская правда дела, к которой всемерно должен стремить­ся суд, освещена со всех сторон. Эта правда учит нас, что в каждом человеке, несмотря на духовное развитие его, сидит зверь, стремящийся, при раздражении или возбуждении, растерзать, истребить, удовлетворить свою похоть и т. д. Когда человек владеет этим, сидящим в нем, зверем, он нормален в своих отношениях к людям и обществу; когда он сознательно дает зверю возобла­дать в себе и не хочет с ним бороться — он впадет в грех, он совершает преступление; но когда он бессилен бороться сознательно — тогда он больной. Призовите первого в судьи, покарайте второго, но не наказывайте, а лечите третьего, и если есть повод к сомнению, кто стоит пред вами — второй или третий — призовите на помощь науку и не стесняйтесь потерей времени и тру­да. Исследование истины стоит этой потери!

Поводы к возбуждению сомнения возникли притом не внезапно, ибо еще во время приготовительных к су­ду распоряжений защита ходатайствовала о вызове эк- спертов-психиатров, и еще в первый день пятидневного заседания эксперт Рукович, допрошенный по предмету повреждений, причиненныхвыстрелом, был по ходатай­ству защиты и старшины присяжных оставлен в зале заседаний, из чего видно, что уже тогда признавалось необходимым выслушать мнение сведущего по врачеб­ной части лица и притом не только о телесных повреж­дениях Довнара. Это сомнение ясно выразилось в хода­тайстве присяжных. Ero нельзя было оставить нераз­решенным надлежащим, указанным в законе, порядком, или считать, что оно разъяснено коренным образом и бесповоротно двумя выслушанными присяжными диаме­трально противоположными мнениями — доктрра Руко­вича о том, что припадки резко выраженной неврасте­нии не имеют ничего общего с психическими болезня­ми,— и доктора Зельгейма о том, что всякое убийст­во — психоз.

Вот почему суду надлежало отнестись с глубоким вниманием к ходатайству присяжных и вместо бесплод­ной процедуры совещания о постановке не могущего быть поставленным вопроса обратиться к законному ис­ходу, указанному 549 статьей Уст. Уг. Судопр. и реше­нием сената по делу Сергеева от 1892 года № 20, кото­рым признаны правильными действия суда, усмотрев­шего в заявлении защитника и объяснениях подсудимо­го повод к предположению о страдании последнего бо­лезнью, приводящей в умоисступление, и представив­шего о том судебной палате для разрешения ею, не представляется ли необходимым освидетельствование подсудимого по 353—355 статьям Уст. Уг. Судопр. Сом­нение присяжных, выраженное согласно 762 статье Уст. Уг. Судопр., конечно, имеетещебольшийвесизна- чение, чем заявление стороны или слова подсудимого и составляет доказательство возникновения в деле нового обстоятельства, не бывшего в виду, или упущенного из виду обвинительной камерой, на разрешение которой и должно быть о том представлено на основании 549 ста­тьи Уст* Уг. Судопр. Это был единственный правиль­ный йсход из дела. Многодневный труд суда и присяж­ных не мог бы при этом считаться потерянным, ибо ре­зультатом его явилась необходимость осветить одну из важнейших сторон дела, да и, наконец, что значит поте­ря труда перед таким шагом, который обеспечивает по­лучение, в пределах человеческой возможности, право­судного решения? Вследствие этих соображений, при­говор суда и решение присяжных заседателей над Па­лем не могут быть оставляемы в силе за нарушением 762, 812 и 549 статей Уст. Уг. Судопр.

Всестороннее рассмотрение дела не было бы, одна­ко, исчерпано, если бы ограничиться только что приве­денным выводом. Он не объемлет всех нарушений, до­пущенных по делу. Решение присяжных не может счи­таться состоявшимся в нормальных условиях и тогда, когда сущность дела затемнена и усложнена нагромож­дением ' излишнего, не относящегося к исследуемому преступлению материала, и когда судебное расследова­ние далеко переходит за границы, определяемые сущно­стью отношений обвиняемого к преступному событию, и вторгается в беспредельную область житейских об­стоятельств, разворачиваемых не для выяснения суди­мого преступления, а по поводу этого преступления. Чрезмерное расширение области судебного исследова­ния, внося в дело массу сведений, быть может иногда и очень занимательных в бытовом отношении, создает однако перед присяжными пеструю и нестройную кар­тину, в которой существенное перемешано со случай­ным, нужное с только интересным, серьезное со щеко­чущим праздное или болезненное любопытство. Этим путем невольно и неизбежно создается извращение уго­ловной перспективы, благодаря которому на первый план вместо печального общественного явления, .назы­ваемого преступлением, выступают сокровенные подроб­ности частной жизни людей, к этому преступлению не­прикосновенных. При этом самый виновник всего дела постепенно окутывается туманом, отходит на задний план и стушевывается, уступая незаметным образом свое место на скамье подсудимых одному из тех отвле­ченных обвиняемых, которые под именем слабого харак­тера, страсти, темперамента, увлечения, общественной среды, бытовых неустройств и т. п. дают удобный по­вод высказаться свойственной у нас многим жестокой чувствительности, жестокой к пострадавшему или оби­женному и чувствительной к виновнику мрачного или злобного деяния.

Жалоба гражданского истца с подробностью пере­числяет не относящиеся, по его мнению, к делу обстоя­тельства, исследование которых было допущено при производстве следствия о Палем. Допущение судом их рассмотрения давало бы основание к усмотрению непра­вильности в действиях суда по охранению задачи иссле­дования при признании, что суд имел право и законные способы для полного устранения такого рассмотрения. Право это, однако, как то разъяснено решением 1878 года,№34,суд имеет во всей полноте лишь по от­ношению к письменным доказательствам и свидетель­ским показаниям, впервые предъявляемым или давае­мым на судебном следствии. Ho право это существенно ограничено касательно тех доказательств, которые до­быты предварительным следствием, были в виду обви­нительной камеры и подлежат на.суде лишь проверке — по отношению к свидетелям, на основании 521, 538, 574, 718, 722 и 726 статей, а по отношению к вещественным доказательствам и к письменным актам предваритель­ного следствия — на основании 687 и 697 статей Уст.Уг, Судопр., в силу коих протоколы осмотров, освидетель­ствований, обысков и выемок по требованию сторон без­условно подлежат прочтению, а вещественные доказа­тельства подлежат осмотру и оглашению. Точно так же прочно установлена в законе и в кассационной практике безусловная, под угрозой отмены решения, обязанность суда вызывать по требованию сторон, допрошенных при предварительном следствии свидетелей. Несомненно,что в силу 611 ст. Уст. Уг. Судопр. и на основании решения сената 1887 года № 11, по делу Маслова, председатель имеет право устранить из показания свидетеля, допра­шиваемого на суде, рассказ об обстоятельствах, не иду­щих к делу, но применение это может быть связано с такими практическими затруднениями, которые весьма смягчают значение допущенного в этом отношении без­действия. Свидетель был вызван к следователю иногда издалёка, провел томительные часы в ожидании допро­са; по расспросе его следователь признал, что то, о чем он может свидетельствовать, относится к делу; занес вое это в протокол, им подписанный, заявил ему, что все сказанное и записанное он должен подтвердить прися­гою... но наступил день заседания по делу, и этому же свидетелю, явившемуся по повестке через полицию, сде­лавшему быть может большой путь, оставившему свои занятия или уволенному от них начальством, снова про­ведшему тревожные часы и даже дни в ожидании до­проса, принявшему затем торжественно присягу, выслу­шавшему увещания председателя и угрозы карою за лжесвидетельство, приходится сказать: «идите, вы не нужны, известное нам, но не присяжным, показание ваше к делу не относится». Ho свидетель может с изум­лением, даже со справедливым негодованием спросить себя: «зачем же меня тревожили?» и принять затем все происшедшее к сведению уже и на тот случай, когда он со своим показанием действительно будет относиться к делу. Да и на одном ли свидетеле может отразиться та­кое применение 611 статьи? Решители дела — присяж­ные заседатели — и у них может родиться всегда вред­ное для правосудного исхода дела подозрение, что от них что-то скрывают, о чем-то перед ними стараются умолчать, и притом о такрм, что, однако, уже было ис­следовано самой же судебной властью. Это «что-то», за­писанное там, в деле, лежащем на судебном столе, о чем ие позволяют говорить свидетелю, несмотря на ото­бранную присягу показать правду, должно смущать со­весть присяжных и вести их к произвольным догадкам, порождающим и произвольное решение. Наконец, как это нередко, к сожалению, случается, не относящиеся в сущности к делу показания внесены в обвинительный акт и уже выслушаны присяжными. Идя последователь­но, надо признать и обвинительный акт в надлежащих частях не относящимся к делу, но на это ни председа­тель, на основании 611 статьи, ни весь суд права не имеют, ибо обвинительный акт утвержден судебной па­латою, которая признала его соответствующим закону и одобрила список вызываемых по нему свидетелей. Поэтому центр тяжести нарушения, приводящего к из­вращению уголовной перспективы, лежит не в судебном, а в предварительном следствии и в деятельности лиц и учреждения, наблюдалощих за правильностью и закон­ностью его производства. Отсюда вытекает необходи­мость и по делу Палем обратиться к периоду, предше­ствовавшему преданию ее суду. Этим определится и то звено дела, на котором может сосредоточиться отмена приговора.

По закону, изображенному в 531 и 534 статьях Уст. Уг. Судопр., судебная палата, в качестве обвинительной камеры, выслушав словесный доклад о поводе, по кото­рому возникло дело, и о всех следственных действиях, причем обращается ее внимание на соблюдение уста­новленных форм и обрядов судопроизводства и прочи­тываются в подлиннике существенные протоколы, поста­новляет определение о предании суду, лишь признав следствие достаточно полным и произведенным без на­рушения существенных форм и обрядов, так как в про­тивном случае она должна обратить следствие к допол­нению или законному направлению. Таким образом, на палате лежат две обязанности: оценка следствия по су­ществу и надзор за законностью его производства. Оцен­ка полноты следствия по свойству всякого преступления вообще должна быть направлена на разрешение вопро­сов о том, есть ли основание считать событие преступ­ления совершившимся, есть ли основание к обращению заподозренного или привлеченного к делу обвиняелюго в подсудимого и выяснены ли все данные его личности в отношении общественном (права состояния), судеб­ном (судимость), физическом (возраст) и психическом (вменяемость). Из последних данных — самые важные, самые чреватые последствиями для правосудия, без сом­нения, те, которые касаются психического состояния об­виняемого, ибо только сознательная воля обращает про­тивозаконное нарушение общественных и личных прав в преступление, а не в несчастье.

Обращаясь к рассмотрению того, исполнена ли су­дебной палатой ст. 534 Уст. Уг. Судопр. в надлежащем ее объеме, необходимо заметить, что хотя по общему, практически установившемуся правилу Сенат в касса­ционном порядке не входит в существо и способы про­изводства предварительного следствия, но из этого им же са.мим, в интересах поддержания судебного поряд­ка, установлен ряд исключений. Сенат в ряде решений признал, что и нарушения при предварительном след­ствии подлежат его обсуждению, а именно в тех слу­чаях, когда они, во-первых, такого рода, что не могли быть исправлены на суде, во-вторых — когда они могли иметь влияние на решение присяжных, и, в-третьих — когда они не могли быть своевременно обжалованы. K этому последнему виду нарушений необходимо с пол­ным основанием и последовательностью отнести и те случаи, когда эти нарушения не могли вообще быть фактически обжалованы, потому что обжалованию не подлежали, или когда, несмотря на очевидность их, не было жалобщика, то есть лица, которое заступалось бы за нарушенные свои права. Такие случаи касаются преимущественно свидетелей, право и спокойствие кото- рых могут быть грубо нарушаемы напрасным призывом и требованием ненужных, а иногда и очень тягостных разоблачений. Свидетели, по смыслу 492 статьи Уст. Уг. Судопр., могут жаловаться лишь на притеснения и взы­скания, которым они подверглись при следствии. Рсчь идет, очевидно, не о привлечении их к допросу, да при­том следственное производство не открыто свидетелю, как обвиняемому, он не может поэтому жаловаться уже в силу того, что не знает, почему его допрашивают. Сю­да же относится и случай, когда потерпевшего нет, как, например, в настоящем деле, в живых, или когда обви­няемый находится в таком состоянии, что в его померк­шем сознании нет понимания значения ни производимых действий, ни своих интересов, и где обвинительная власть действует односторонне. Bo всех этих случаях прежде всего страдает начало правосудия, которому может прийтись, вследствие предвзятого взгляда следо­вателя на дело, пережить оскорбительные минуты, если в его положение не войдет судебная палата или, при ее бездействии, сенат. Решение 1869 года за № 724, окон­чательно устанавливающее начало кассационного обжа­лования определений судебных палат о предании суду, доказывает, что сенат не считает возможным умывать руки относительно деятельности судебной палаты, да это было бы и невозможно, ибо, на основании решения 1867 года № 204, суд не вправе входить в обсуждение правильности и полноты следствия, по которому состоя­лось определение палаты, а между тем судебное след­ствие по материалу своему есть повторение следствия предварительного. Там, где палата не исполнила своих обязанностей по 534 статье Уст. Уг. Судопр. и где суд обязан ей безусловно подчиняться, сенат должен войти в оценку ее действий и, следовательно, в рассмотрение тех нарушений и пробелов следствия, по коему она не предписала доследования или не дала делу законного направления. Ие сделать этого при указаниях касса­ционных жалоб, значило бы поставить во всех случаях бездействия палаты по 534 статье Уст. Уг. Судопр. уго­ловное дело в такое положение, что сенат может ис­правлять его, в смысле устранения нарушений, ограни­ченно и только сверху вниз — до палаты, а следователь и прокуратура зато могут почти безнаказанно портить его снизу вверх, тоже до палаты. He было ли бы это похоже на заявление авторитетного технического учреж­дения, что оно может ремонтировать и укрепить грозя­щее падением здание только от крыши до бельэтажа, а колеблющееся основание здания должно оставить без прикосновения?! Строго держась кассационной роли, сенат, по возможности, чтобы не сказать слишком, воз­держивался от рассмотрения действий палат по 534 статье Уст. Уг. Судопр.; но практика его в этом отноше­нии должна быть расширена. Этого требуют интересы правосудия, это вызывается и практическими требова­ниями судебного дела. B нашей следственной части проявляются болезненные припадки, грозящие обра­титься в хронический недуг. Эти припадки надо лечить местными судебными средствами, а при бездействии ме­стной судебно-врачебной инстанции нужно прибегнуть к средствам кассации и надзора. B следствии, производи­мом односторонне, без ясного и твердо очерченного, ос­нованного на смысле и духе уголовного закона, плана, утрачиваются строгие деловые контуры его анатомиче­ского строения, преподанные судебными уставами, оно извращается, одни его части атрофируются,другие взду­ваются и опухают. Неполное, с одной стороны, и чрез­мерно обремененное — с другой, оно всегда грозит недо­умениями и осложнениями на суд§, а следователь, меж­ду тем, без руководящей идеи о производимом им деле, стоит беспомощно перед морем житейских фактов и подбирает без разбора все, что оно приносит с песком, илом и грязью к ногам...

Переходя от этих общих соображений к действиям петербургской судебной палаты по делу Палем и оста­навливаясь прежде всего на достаточной полноте след­ствия, нельзя не видеть, что этой полноты в действитель­ности не существует. Ha многочисленные основания, дававшие повод предполагать ненормальное психиче­ское состояние Палем и требовавшие именно в интере­сах полноты следствия возбуждения на основании 3551 статьи Уст. Уг. Судопр. вопроса об исполнении следо­вателем обряда освидетельствования, указанного в ст. 353—355 того же Устава — уже было мною указано. Ho в виду палаты были и еще другие данные, не подле­жавшие проверке на судебном следствии, и данные в своем роде красноречивые. He говоря уже о показании доктора Чацкина, у которого, ввиду переходившей обыч­ные пределы у нервнобольных мнительности Палем, мелькало подозрение о ненормальном ее психическом состоянии, достаточно указать на самое первое показа­ние Палем о том, что она не желает ничего отвечать, ибо слишком высоко себя ставит в связи с безрассудным заявлением о лице, которому она, пожалуй, «кое-что» расскажет — и на составленный следователем 7 сентяб­ря 1894 г. протокол о том, что вследствие отказа осво­бодить Палем на поруки, она грозила убить себя, заша­гала в волнении по камере, зашаталась, упала в судо­рогах и слезах, произнося бессвязные слова: «Саша».., «на могилу» и т. д. и затем, жалуясь на озноб и жар, стала рыдать. Этого мало. Следователь предпринял даже некоторые шаги, предписываемые 353 статьей Уст. Уг. Судопр. Он собирал сведения о том, не страдала ли чем-либо обвиняемая, и допрашивал ее родителей; он призвал и судебного врача, доктора Руковича, смешав при его допросе в одно — экспертизу психического со­стояния Палем с экспертизою расстояния, на котором был произведен выстрел. Ho все это делалось как-то нерешительно, ощупью и не доделывалось. Так, напри­мер, 353 статьей предписывается расспросить обвиняе­мую и освидетельствовать ее через судебного врача, но этого исполнено не было, а Рукович, как видно из точ­ного содержания протокола от 12 сентября 1894 года, не свидетельствовал надлежащим порядком Палем, а был приглашен дать свое заключение на основании прочитанных ему протоколов и свидетельских показа­ний, как будто наука и практика допускают возмож­ность постановления такого «заочного психиатрическо­го приговора». Ha обязанности обвинительной камеры лежало принять меры к разрешению следователем воп­роса о вменении прямо и согласно с указаниями зако­на, не оставляя эту важную область исследования не за­тронутой со всех сторон и в то же время не разъяснен­ной указанным в Уставе уголовного судопроизводства порядком. Возвращение следствия к доследованию и освидетельствование Палем по 353—355 статьям этого Устава, в случае признания ее подлежащею вменению, дало бы возможность суду и присяжным выслушать настоящих экспертов-психиатров и устранило бы, путем постановки вопроса по ст4 96 Уложения, неразрешимое столкновение оомнения присяжных с формальным тре­бованием судопроизводства. Излишне говорить, 'на­сколько выигрывало бы от этого спокойное отправление правосудия.

Ho если исполнение первой части 534 статьи Уст. Уг. Судопр. палатой не может быть признано правильным, то не менее неправильно и обсуждение ею следствия с точки зрения его соответствия требованиям Устава уго­ловного судопроизводства. Судебной палате на основа­нии 2 части 249 статьи Уст. Уг. Судопр. принадлежит надзор за состоящими в округе ее определенными лица­ми, к числу которых относятся и судебные следователи. Надзор этот, согласно решениям общего собрания 1875 года за № 63 и 1880 года за № 25, касается всех нарушений законного порядка, которые палата усмот­рела и обнаружила или о коих иным образом осведо­милась,— он производится в силу 2491 статьи Учр. суд. уст. и по делам, доходящим в установленном порядке до ее разрешения. Поэтому, усмотрев при обсуждении вопроса о предании суду нарушение законного порядка при производстве предварительного следствия, обвини­тельная камера имеет право восстановить этот порядок, отменив те действия и распоряжения следователя, кото­рые идут вразрез с лежащею на нем задачей и с его обязанностями. Ст. 250 Учр. суд. уст. прямо указывает на то, что высшее судебное место, обнаружившее непра­вильное действие подведомственного ему лица, разъяс­няет ему, в чем именно состоит неправильность или упу­щение в к.аждом данном случае, отменяет постановле­ния и распоряжения, противные законному порядку, и принимает меры к восстановлению нарушенного поряд­ка. Именно согласно с этими своими правами должна действовать обвинительная камера, когда, усмотрев на­рушение существенных форм и обрядов судопроизводст­ва, она, согласно 534 статье Уст. Уг. Судопр., обращает делокзаконному направлению. Практически говоря,это значит, что палата, найдя, что какое-либо следственное действие произведено без указанных в законе оснований или без соблюдения гарантий, или посредством спосо­бов, не указанных и даже прямо воспрещенных зако­ном, отменяет это действие и признает его ничтожным, вследствие чего и протокол, в который занесено это действие, должен быть признан как бы несуществую­щим, причем к нему, конечно, не может применяться и ст. 687 Уст. Уг. Судопр. Пользование этим правом над­зора, ставя обвинительную камеру на довлеющую ей вы­соту, должно служить могущественным средством для внутреннего улучшения следственной части и для ограж­дения законных прав тех из частных лиц, которые не могут, как уже было мною указано, обжаловать след­ственные действия. Предоставлять палате рассматри­вать и отменять только те действия следователя, кото­рые признаны правильными обжалованным определе­нием окружного суда — значит умалять роль палаты как первой по времени и притом единственной инстан­ции, которая рассматривает оконченное следствие во всей его совокупности. Обвинительная камера является фильтром, пройдя сквозь который следствие должио представляться и полным, и законным во всех отноше­ниях. Только в таком виде оно не подействует на судеб­ное следствие подчас искажающим и разлагающим об­разом. Поэтому обвинительной камере, соблюдающей 534 статью Уст. Уг. Судопр., надлежит обращать вни­мание не только на полноту следствия, но и на его со­держание в смысле законности и отсутствия вредных для дела излишеств, не стесняясь узкими формальными взглядами в применении своего живого и жизненного права надзора. Практика указывает случаи, где палата даже по неправильно и по ошибке попавшему к ней де­лу в порядке частного обвинения, изменяла, ѳ порядке надзора, квалификацию и обращала дело к публичному обвинению. Так поступила московская судебная палата по делу Крутицкого, обратив обвинение в обольщении несчастной гимназистки в дело об изнасиловании — и сенат одобрил такое ее распоряжение. Ta же палата уничтожила, как незаконную, экспертизу двух извест­ных артисток по вопросу о душевном возбуждении мо­лодой дебютантки, вслед за дебютом изнасилованной в элегантно устроенной западне. Ho если бы палата обра­тила внимание на протокол этой экспертизы, рассмат­ривая при отсутствии жалобы это дело по 534 статье Уст. Уг, Судопр., ужели она должна бы дать этому акту существовать и даже разрабатываться на суде, отказавшись от своего права надзора. Это был бы взгляд мертвенный и чуждый интересам настоящего правосудия.

Вопрос о пределах исследования — вопро-с важный и трудный. Ho эти пределы имеют такое серьезное зна­чение, что установление их необходимо. Большинство юристов не сомневается, что отправной точкой исследо­вания должно быть событие преступления. Оно подле­жит обследованию вполне и со всевозможной подробно­стью, ибо в ней, в этой подробности, очень часто содер­жится и указание на внутреннюю сторону преступления. Точно также подробно долженбытьисследован изакон- ный состав преступления. Здесь точность и даже мелоч­ность исследования ймеют прямое отношение к делу. Ho затем должны быть, сообразно свойству каждого пре­ступления и по каждому делу, установлены пределы, до которых должно идти исследование. Так, не все пред­шествовавшие преступлению события, а' лишь ближай­шие к нему и с ним связанные могут иметь значение для дела. Обстановка, в которой совершено преступление или в которой находились обвиняемый и жертва пре­ступления, а также движущий и притом даже объектив­ный мотив действий обвиняемого, конечно, подлежат ис­следованию, равно как и личность обвиняемого, уже по­тому, что они содержат в себе часто задатки снисхож­дения. Ho пределы этого исследования, особливо по от­ношению к личности, зависят от рода преступления и от доказанности события. Личность должна быть, по мет­кому выражению одного из наших выдающихся юри­стов, исследована «постольку, поскольку она вложилась в факт преступления». Там, где самое событие налицо, дело требует и допускает меньший объем исследования, но где дело идет об отрицаемом обвиняемым событии, как, например, изнасиловании, поджоге застрахованно­го имущества, подлоге завещания и т. п., там обвинение, как это уже было мною заявлено сенату в заключении по делу Назарова, может быть доказано или опроверг­нуто доказательствами, разъясняющими такие стороны личности и жизни обвиняемого, в которых выразились свойства, вызвавшие движущие побуждения его судимо­го деяния или, наоборот, с которыми это деяние стоит B прямом противоречии. Ho идти далее этого — значит вторгаться в такую область, которая суду не подлежит, да ему и не нужна д#я правильного исполнения его за­дачи. Он рассматривает не жизнь обвиняемого вообще, а преступное деяние, он осуждает подсудимого за те стороны его личности, которые выразились в этом дея­нии, а не за жизнь его. Иначе судебному исследованию и, да позволено будет сказать, любопытству отдельных судебных деятелей не будет предела. Такой порядок ве­щей не может быть признан нормальным ни в отноше­нии обвиняемого, ни тогда, когда подобные приемы ис­следования направляются на потерпевшего, когда о нем производится своего рода дознание через окольных лю­дей, причем жизнь и личность раскапываются с самой мелочной подробностью, точно дело идет исключительно ’0 решении вопроса — достоин ли он был постигшей его участи? — как будто житейское поведение потерпевше­го может изъять его из покровительства закона, и по отношению к нему сделать дозволенным, по личному взгляду подсудимого, то, что не дозволено и преступно по отношению к другим людям. Такого взгляда, ко­нечно, у судебной власти существовать не может и не существует; но поэтому и действия ее по собиранию до­казательств не должны нико-му давать повода думать, что собранный ею материал может послужить для про­ведения в жизнь такого превратного и противоречащего условиям общежития взгляда.

Обращаясь к исполнению судебной палатой второго требования 534 статьи Уст. Уг. Судопр., надо признать, что оно ею не исполнено, так же как не исполнена и 537 статья Уст. Уг. Судопр., без сомнения обязывающая обвинительную камеру оценивать обвинительный актне только по квалификации деяния, но и по его содержа­нию и способу изложения. Исследование не относящих­ся к делу подробностей нашло себе выражение прежде всего в обвинительном акте по делу Палем: в нем, пос­ле изложения события преступления, указано, что, по выражению Ольги Палем, Довнар был человек бесха­рактерный, гаденький и нахальный; он закладывал.ее вещи, пользовался ее деньгами и присвоил себе часть мебели, купленной ею на деньги, полученные от Кандин­ского, а затем подробно изложена проверка такого взгляда обвиняемой на убитого ею Довнара, предприня­тая на предварительном следствии, причем ее собствен­ное прошлое рисуется на пространстве двадцати девяти с лишкомлет,начинаястого дня,когда «усимферополь- ского еврея Мордки и жены его Гени Палем родилась дочь Меня». Ha обязанности обвинительной камеры ле­жало определить, какие части обвинительного акта представляются излишними, вредящими ясности и цель­ности дела, и поэтому не соответствующими целям пра­восудия, и придать этому важному документу, формули­рующему собою обвинение и предшествующему судеб­ному рассмотрению дела, серьезный и деловой характер. Это требование палатой не было исполнено. He видно в определении палаты и следов рассмотрения приемов и действий судебного следователя с точки зрения их за­конности и правильности.

Правительствующий сенат не может оценивать дей­ствия обвинительной камеры по рассмотрению существа и результатов тех или других следственных действий, HO его долг, не нарушая своего кассационного характера и, не входя в существо дела, оценить характер действий следователя в тех случаях, когда им созданы наруше­ния, не могущие быть исправленными на суде или об­жалованными. Так, ст. 265 Уст. Уг. Судопр. обязывает следователя приводить в известность обстоятельства, оправдывающие обвиняемого. B чем оправдывающие? Конечно, в деянии, а не в поведении и образе жизни до совершения преступления. Ho какое отношение K этой статье может иметь оглашение переписки и ряд допро­сов о принятии обвиняемой православия за 15 лет до преступления, об отношениях ее к родителям за то же время, о их средствах, об обстоятельствах ее крещения и об отношениях ее к крестному отцу? Какое отношение к обвинению ее в убийстве покинувшего ее сожителя имеет допрос ряда свидетелей о том, состояла ли она в разное время и иногда задолго до совершения преступ­ления с ним или с кем-либо другим B интимных поло­вых отношениях?причем, одному свидетелю приходится отвечать на вопрос о том, думал ли он на ней жениться,

Так, ст. 266 Уст. Уг. Судопр. обязывает следователя со­бирать доказательства. Это, конечно, доказательства не безразличных, с точки зрения уголовной, обстоятельств, а доказательства преступления, согласно его законному составу. Ho какое отношение может иметь к этим дока­зательствам по делу об убийстве обширное исследова­ние о материальных средствах потерпевшего и обвиняе­мой, переписка о заложенных в частном ломбарде и в обществе для хранения движимостей вещах, о храня­щихся в Государственном банке на текущем счету день­гах и о записях пересылки денег в более чем 537 почто­вых книгах, задавшее, вероятно, не мало работы кон­трольным палатам? Могут ли быть основательным обра­зом причислены к ним письма лиц, нуждавшихся в де­нежной помощи или покровительстве Палем, на которых она клала резкие резолюции? Ha основании ст. 371 Уст. Уг. Судопр., вещественные доказательства, могу­щие служить к обнаружению преступления, приобщают­ся к делу с подробным описанием их в протоколе, при­чем эти протоколы и самые доказательства оглашаются и представляются на суде. Закон и кассационная прак­тика воспрещают, однако, прочтение на суде актов по­лицейского дознания, не подходящих под требование 687 статьи Уст. Уг. Судопр. Ho приобщение целых поли­цейских производств, содержащих в себе при этом об­стоятельства, касающиеся частной жизни совершенно посторонних лиц, составляет несомненный обход этого закона, не говоря уже о вторжении в жизнь людей, к делу никакого касательства не имеющих. Вследствие этого, признавая нужным приобщить какое-либо дело к следственному производству, судебный следователь обя­зан с точностью указать и описать в протоколе лишь то, что прямо относится к исследуемому преступлению, не припутывая к нему обстоятельств посторонних, OT чего законудерживает,наосновании 718ст. Уст. Уг. Судопр. даже и простых свидетелей. Поэтому дело сыскногоот- деления, оглашенное на суде, могло подлежать приоб­щению и описанию в протоколе только в определенных, прямо относящихся до преступления Палем частях.

Так, наконец, ст. 357 Уст. Уг. Судопр., относящаяся до исследования события преступления, дозволяет про­изводить обыски и выемки лишь в случаях основатель­ного подозрения о сокрытии обвиняемого или предмета преступления, или вещественного доказательства, при­чем, конечно, выемки по отношению к письменным до­казательствам можно производить лишь тогда, когда хранитель отказывается их выдать добровольно. Эти следственные действия до такой степени вносят смуту в жизнь частного человека и в отношении к нему окру­жающих, что должны быть предпринимаемы с особен­ной осторожностью. Ho можно ли считать требование ст. 357 об основательном подозрении сокрытия соблю­денным ввиду постановления судебного следователя о производстве в Одессе у купца Кандинского обыска и выемки его переписки и торговых книг, когда он еще не был допрошен, а следовательно,инедумалотрицатьтех своих отношений к обвиняемой, подтверждением кото­рых могли бы служить эти книги и переписка, и не за­являл никакого отказа в их представлении. При этом отобрание торговых книг, несмотря на просьбу Кандин­ского об оставлении их у него для ведения торговых дел и отчетности, происшедшее 11 июня и заключившееся 31 октября производством бухгалтерской экспертизы этих книг для определения того, какие суммы высыла­лись на имя Палем и Довнара, представляет собою яв­ное нарушение ст. 529 и 530 Уст. тор., в силу которых такие книги составляют ненарушимую коммерческую тайну и только в случае признания несостоятельности по определению суда отбираются у несостоятельного н рассматриваются кем следует. Излишне говорить, что подобная бесцельная любознательность следователя, сопровождаемая предъявлением книг посторонним ли­цам, понятым и экспертам, нарушающая существенные интересы торгового лица и могущая подорвать его кре­дитоспособность, составляет своего рода опасность для спокойного существования лиц, не причастных к пре­ступлению. Такая незаконная любознательность, грани­чащая с произволом, может заставить общество обра­титься к справедливому извращению старой русской поговорки: «He бойся суда — говорила она — а бойся судьи». Судебная реформа отучила бояться судей, а приучила их уважать. Ho там, где вполне добросовест­ный судья не будет отдавать себе ясного отчета в целй и значении своих действий, там само учреждение суда заставит общество взирать на него со страхом и гово­рить: «не бойся судьи, а бойся суда».

He касаясь разбора дальнейших указанных граждан­ским истцом осложнений и неправильных приростов следствия по делу Палем, тянувшегося, благодаря им, по ясному и неопровержимому событию, пять месяцев,— нельзя отрешиться OT мысли, что эти наслоения могли значительно затемнить истинную сущность дела и что такую свою роль они могут выполнить и вновь, если об­винительной камерой не будут приняты меры к устране­нию их при самом рассмотрении следствия. Поэтому одной отмены приговора было бы недостаточно для вос­становления законного порядка в этом деле; отмена дол­жна идти дальше и глубже и коснуться самого опреде­ления судебной палаты, о предании суду, обязав ее в точности применить к делу 537, а по отношению к обви­нительному акту — и 538 статьи Уст. Уг. Судопр. Такое решение правительствующего сената вызывается не только существенными нарушениями, допущенными по настоящему делу, но и требуется интересами правиль­ного отправления правосудия вообще. Это решение дол­жно настойчиво указать обвинительным камерам их обя­занность быть на страже правильного производства предварительного следствия и разрешить окончательно роковой вопрос: «et quis custodit custodes ipsos?»*

По всем этим соображениям я полагаю отменить и определения палаты о предании Палем суду за наруше­нием 534 статьи Уст. Уг. Судопр. и передать дело для нового рассмотрения в порядке предания суду в другой состав той же судебной палаты.

Правительствующий сенат определил: решение присяжных за­седателей, приговор с.-петербургского окружного суда и определе- ниес.-петербургскойсудебнойпалаты о преданиисудуза нарушением 549 и 534 статей Уст. Уг. Судопр. отменить, предав дело в с.-пе­тербургскую судебную палату для нового рассмотрения в другом составе присутствия и дальнейшего производства в установленном законом порядке.

* «А кто стережет самих сторожей?»