НАЧАЛО ЭКУМЕНИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ B ЕВРОПЕ И ПЕРВЫЙ ОПЫТ БИБЛЕЙСКОГО ДВИЖЕНИЯ B РОССИИ

Понятие «экуменическое движение» происходит от гре­ческого слова oikumene — населенная человеком часть земли. Впервые описание ойкумены встречается в работе «Землеопи­сание» греческого историка и географа Гекатея Милетского, который жил в конце V — начале VI века до н.

Процесс стремления к взаимопониманию христиан, раз­деленных разными политическими системами и государствен­ными границами, является непростым и достаточно длитель­ным. Он начинался вместе с развитием миссионерской деятель­ности подвижников христианской веры. Истоки этой деятель­ности уходят далеко в глубь веков. Миссионерство является с давних времен одной из основных задач христианской церкви. На разных этапах развития общества оно в той или иной мере было связано с его политическими проблемами. В частности, в эпоху Европейской Реформации, а позднее и библейского дви­жения, миссионерство стало неотъемлемой частью формирова­ния национального самосознания народов Европы. Реформа­ция представляла собой широкое общественное движение в Западной и Центральной Европе XVI века, которое имело ан­тифеодальный характер и приняло форму борьбы против като­лической церкви.

Реформация протекала в борьбе европейских государств с Папой Римским за самостоятельность и независимость от Рима. В этой борьбе народов и государств было положено начало бу­дущего экуменического движения. Оно проявилось в особом ин­тересе протестантов разного направления к проблемам церкви и к содержанию главной христианской книги, Библии, кото­рая до сих пор находилась за семью печатями и была доступна только католическому клиру. Поэтому одним из проявлений на­ционального самосознания европейцев стал перевод Библии на национальные языки. Сама по себе эта идея перевода даже от­даленно не напоминает экуменическое движение, но результа­ты практического воплощения данной идеи легли в основу эку­менизма XX века. Это позволяет нам вернуться в эпоху Рефор­мации и пристальнее изучить историю перевода Библии на на­циональные языки Европы.

Идея перевода Библии с древних на родной современный язык впервые в Западной Европе была осуществлена в Англии. Первый перевод Библии сделал английский священник Джон Уиклиф еще в конце XIV века. Он предвосхитил будущую Ре­формацию своим выступлением против таких католических дог­матов и обрядов, как месса, пресуществление, т. е. мистическое преобразование хлеба и вина в тело и кровь Иисуса Христа в таинстве причащения. Джон Уиклиф выступал также против института монашества (2). При этом ему удалось при жизни из­бежать традиционного сожжения на костре. Возмездие католи­ческого духовенства свершилось над ним уже мертвым.

Однако идея сделать содержание Библии доступным каж­дому независимо от его национальности и знания древних язы­ков, на которых Библия традиционно издавалась, не была унич­тожена в средневековом обществе. Эта идея стала лозунгом, знаменем и могущественным орудием Европейской Реформа­ции. Одним из первых переводчиков Библии на национальный язык в эпоху Реформации был Мартин Лютер. В Тюдоровской Англии, когда формировались условия и складывались основы нового мировоззрения в результате решительного разрыва с традиционной ортодоксально-католической системой, Уикли- фу также нашелся достойный преемник. Это был проповедник Реформации XVI века, современник Мартина Лютера Уильям Тиндаль. С риском для жизни Тиндаль и его друзья изучали в подлиннике Новый Завет, изданный на греческом Эразмом Рот­тердамским. Но католическая церковь, которая была против до­ступности Библии народу, сумела найти место их собраний, и Тиндалю пришлось бежать из Англии сначала в Германию, за­тем в Голландию, где он и сделал свой перевод Библии на ан­глийский язык. Его работа несколько раз издавалась и наконец проникла в Англию. Эта инициатива все же не прошла даром для Тиндаля. Ему пришлось закончить свою жизнь на костре в 1536 году (4). В вину Тиндалю ставилась также и его принадлеж­ность к «англиканскому» направлению Реформации, предста­вители которого, в отличие от протокатоликов, выступали не только за отделение церкви от Рима, но и за проведение ре­формы самой церкви. Король Англии Генрих VIII Тюдор (1509— 1547 гг.), начавший, по существу, Реформацию в Англии, от­казавшись подчиниться Папе Римскому, опирался на предста­вителей дворянства из духовенства протокатолического направ­ления и не жаловал англиканцев (5).

С приходом короля Англии Эдуарда VI (1547—1553 гг.) англиканское крыло Реформации получило поддержку. Запрет на перевод и чтение Библии был отменен, шла подготовка к выработке и утверждению нового богослужения и вероиспове­дания. Такая политика способствовала пропаганде англиканс­кого учения и стимулировала к новым переводам священных

книг (6).

После смерти Эдуарда VI в середине 1553 года и с прихо­дом к власти Марии Тюдор, откровенной поклонницы католи­цизма и папской супрематии, англиканская Реформация была прервана на 5 лет. С большей энергией начались сожжения «ере­тиков», в число которых входили представители обоих направ­лений английской Реформации. Контрреформация сменилась вновь Реформацией лишь после смерти королевы Марии Тю­дор в ноябре 1558 года (7).

Восшествие на королевский престол Елизаветы I, млад­шей дочери Генриха VIII, в 1559 году было ознаменовано вос­становлением англиканской церкви и королевской супрематии в церковных делах (8). Так, в XVI веке с переменным успехом обновлялась религиозная доктрина и формировалось этическое и идеологическое учение протестантизма, которое способство­вало раскрепощению личности, новому пониманию места че­ловека в жизни, его взаимоотношения с Богом. Вместе с этим изменялась и геополитическая ситуация Европы в результате Крестьянской войны (1524—1525 гг.) в Германии, Нидерланд­ской (1566—1609 гг.) и Английской (1642—1649 гг.) буржуаз­ных революций, которые проходили под идейным знаменем Реформации.

С XVII века наступает новый этап протестантизма в Анг­лии. Он связан с началом библейского движения, которое при­звано было стать средством организованного распространения Библии не только в Англии, но и во всей Европе на языках народов, населяющих ее. Идеи Реформации с новой силой ов­ладели умами. В середине XVII века сформировалась религиоз­но-христианская община квакеров. Они проповедовали паци­физм, выступали против всякого насилия и занимались благо­творительностью. От энтузиастов-одиночек дело перевода Свя­щенного Писания и распространения его среди населения пе­реходило в руки целых обществ. В 1698 году образовалось обще­ство христианского учения, а в 1701 году — общество для рас­пространения Евангелия за пределами Англии. Англия станови­лась центром международного библейского движения. Следом за этими обществами идентичные им возникли в Шотландии в 1709 году, было организовано общество для библейского про­свещения среди бедных в 1750 году, в армии и на флоте в 1780 году, в поддержку и поощрение воскресных школ в 1785 году и др.

Конец XVIII и начало XIX века были ознаменованы круп­ными событиями в мировой истории, которые дали новый им­пульс общественному и религиозному движению в Европе. К ним относятся Французская буржуазная революция, освободи­тельные войны тринадцати британских колоний в Северной Америке и освободительные войны от нашествия армии Напо­леона. Эти события являются отражением дальнейшего геопо­литического кризиса Европы, следствием которого были в том числе секуляризация общественной жизни и одновременно ин­теграционные процессы в обществе. Еще более обострилась про­блема преодоления кризиса религии и требовала своего разре­шения. Это вдохнуло новую энергию в общественное и религи­озное движение в Англии, направленное на объединение хрис­тианских обществ в Европе. Оно было также связано с пробле­мой перевода Библии на национальные языки. Но на новом этапе библейского движения решение этой проблемы тесно свя­зывалось с обучением и воспитанием детей и подростков на основе христианской морали и пацифистских убеждений.

Немало сделал на данном поприще священник английс­кой церкви Белль, который изобрел и первым применил метод взаимного обучения в приюте сирот военнослужащих, органи­зованном им в Ост-Индии, когда он служил там в качестве англиканского священника. Суть метода заключалась в том, что в специально организованных классах уроки вели лучшие уче­ники (мониторы) под наблюдением главного учителя. Но когда Белль вернулся на родину в 1796 году, то, как ни старался, не сумел заинтересовать английское духовенство своей мадрасской школой обучения (9). Зато у квакера Джозефа Ланкастера ока­залось больше способностей убеждать. Он сумел уже в 1807 году ввести подобную систему обучения в лондонских школах.

Ланкастерские школы — «школы для всех» — были встре­чены английской общественностью с особым сочувствием, по­тому что они стали доступными для бедняков. Высшее духовен­ство вынуждено было реагировать на общественное мнение и пригласило Белля ввести эту систему обучения в английские школы для бедных.

Началась большая предварительная работа по созданию этого общества. Юзу было поручено составить публичное воз­звание в адрес общественности с приглашением принять учас­тие в организации общества с целью распространения «Слова Божия в целом мире». Воззвание было составлено. Проповедни­ки пошли с ним в народ, и через год, 7 марта 1804 года, состо­ялось первое заседание будущего общества, на которое собра­лось около 600 человек. Среди присутствующих были предста­вители не только из епископальной церкви, но и из церквей баптистов, квакеров, методистов и лютеран (10). Все были еди­ны во мнении о необходимости организации такого общества. На заседании выступил лондонский епископ, который также одобрил идею организации международного библейского об­щества и предложил лорда Тейгнмута в качестве его президента. Участники заседания приняли это предложение епископа. Здесь же на заседании был сформирован и секретариат общества. Де­ятельность международного органа по изданию и распростра­нению священных книг во всем мире началась. Здесь прослежи­вается и другая задача общества, которая заключалась в консо­лидации духовных и творческих сил различных течений и на­правлений протестантизма не только в пределах Британского общества, что имело место еще в XVII веке, но и во всем хри­стианском мире.

По мере распространения влияния нового лондонского общества везде, где находилось достаточно новых сотрудников, основывались вспомогательные общества, внутреннее устрой­ство которых было идентичным устройству Лондонского коми­тета. По этому принципу открывались библейские ассоциации рабочих, юношей, школьников, женщин и т. д. по всей Европе и Америке (11).

В начале XIX века Россия также была готова войти в об­щий процесс развития библейского движения. Это было обус­ловлено многовековой миссионерской деятельностью Русской Православной Церкви, связанной с проблемой развития госу­дарственности. Однако миссионерство в России не было чисто церковной инициативой и направлялось, начиная с Киевской Руси, государством. Оно также не стимулировалось нацио­нальным самосознанием народов страны, поскольку процесс становления государственности в России проходил в других ис­торических условиях, нежели в Европе. Изначально, став госу­дарственной церковью еще при великом князе Владимире Крас­ное Солнышко, Русская Православная Церковь по сравнению с католической в средневековой Европе никогда не была над светской властью. Поэтому отсутствовала причина формирова­ния национального самосознания народов страны на основе борьбы с государственной церковью. Как правило, государство ставило перед церковью определенные задачи в рамках своей внутренней политики, и Русская Православная Церковь реша­ла эти задачи с помощью светской власти путем своей миссио­нерской деятельности.

Эта деятельность была направлена как на славянские на­роды в эпоху Киевской и Московской Руси, так и на неславян­ские народы, территории которых присоединялись к Московс­кой Руси. «С XIV века история русской миссии тесно связана с этнической колонизацией сначала Поволжья, так называемого Понизовья, позднее Приуралья, наконец, она перешагнула за Урал в Сибирь» (12). В XVI веке было завоевано Казанское цар­ство, в 1552 году. А в 1555 году в Казани была создана архиепис­копская кафедра, «и первый же архиепископ Гурий (1555—1563 гг.) получил послание царя Ивана IV, в котором подчеркива­лась важность распространения христианства» (13). Государство упорядочило христианскую и монастырскую колонизацию. След­ствием процесса колонизации «было подчинение многочислен­ных племен и отдельных групп инородцев между Сурой и Вол­гой, Волгой и Уральским хребтом, а также в Сибири» (14). По­степенно процесс христианизации неславянских народов Рус­ской Православной Церковью привел к тому, что понятия «рус­ский» и «православный» стали считаться синонимами. Приняв­ший православие назывался русским независимо от своего эт­нического происхождения (15).

Слияние понятий «русский» и «православный» сохраняло свое значение на протяжении всей истории Московской Руси до Петра I. Занимаясь русификацией населения, московские цари считали, что Русская Православная Церковь должна обращать нехристиан в православие не потому, что она являлась главной церковью государства, а потому что она была православной. «После секуляризации, проведенной Петром I, который дал государству собственную политическую жизнь, ситуация суще­ственно изменилась» (16). Было введено понятие «господствую­щая церковь». Русская Православная Церковь как господствую­щая продолжила свою миссионерскую деятельность, следуя указам Петра I и его преемников. В этом смысле Петр I стал продолжателем политики Московской Руси. Но в начале XVIII века русской миссии в лице Тобольского митрополита впервые предписывалось пересечь государственную границу и перейти в Китай. Внутри страны русификация населения продолжала про­водиться как в ультимативной форме и форме угроз, так и пу­тем поощрения. Не желавшим принять православие Петр I уг­рожал конфискацией имения. Одновременно с этим указом от 1 сентября 1720 года он освобождал новокрещенных от подуш­ной подати не менее чем на три года, а также снижал другие налоги. Эта тенденция поощрения сохранилась и при преемни­ках Петра I, включая и Елизавету Петровну (17).

Екатерина II в своем «Наказе» от 1767 года отказалась от политики насильственной русификации населения страны с помощью миссионерства Русской Православной Церкви. Она объявила о веротерпимости государства. Этой политике лояль­ности к разным религиям Екатерина II следовала на протяже­нии всего своего правления. Если митрополиты жаловались в Сенат, что магометане, в частности в Казани, строили свои мечети неподалеку от православного храма, то Екатерина II писала генеральному прокурору Сената: «Как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания,то и Ее Вели­чество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, и в сем поступать изволит, желая только, чтобы между подданными всегда любовь и согласие царствовало». Одновременно с этим императрица призывала православных иерархов не препятство­вать светской власти в ее политике веротерпимости (18). Так была прервана миссионерская деятельность Русской Православ­ной Церкви. Критически относился к этой миссии и не поддер­живал ее и Павел I (19).

Экуменическое движение в России получило новый им­пульс для своего развития уже при Александре I. Важную роль в этом процессе сыграло Британское и Иностранное Библейское общество. С 1810 года Британское общество основало миссио­нерскую колонию в Каррасе и приобрело агентов в Финляндии. «Вскоре открыто было общество в Або» (20). Когда война с На­полеоном подходила к концу, когда начался последний этап изгнания французской армии из России после решающего сра­жения при Березине, император Александр I указом от 6 де­кабря 1812 года распорядился открыть библейское общество в Петербурге. Этим событием было положено начало библейско­му движению в России и новой религиозной политике государ­ства, направленной на развитие миссионерства в стране.

Открытию библейского общества и проведению новой ре­лигиозной политики империи в целом способствовало несколько причин. Одна из них, ставшая уже хрестоматийным штампом, выражала мистические настроения верховной власти, в том числе и самого императора. Другая причина, как считают зарубежные исследователи, связана с попыткой в России установления норм буржуазного порядка, т. е. установления норм в политической жизни и в формировании соответствующих ему правовых отно­шений. Третьей причиной религиозной политики Александра I являлась новая геополитическая ситуация в государстве, кото­рая способствовала актуализации вопроса о роли религии и цер­кви в стране.

Занимаясь решением церковных проблем, Александр I до 1812 года был по духу вполне светским императором и не про­являл никакого особого интереса к догматическим учениям и христианской мистике.

Позднее Александра I стали называть «благословенным» за государственную политику, которую он проводил с 1812 года, дав ей религиозное идеологическое обоснование. Как заметили многие ученые, поведение государя в это время резко измени­лось. Он стал публично демонстрировать свою набожность, по­являясь на людях непременно с Библией в руках. Известно так­же, что император неоднократно говорил о своей особой хрис­тианской миссии в политике (21).

Поведение русского государя повлияло и на терминоло­гию высокопоставленных чиновников, используемую в офици­альных документах внешней политики. Так, К.В. Нессельроде в ноте министру иностранных дел Великобритании Каслри от 19 мая 1814 года, где речь шла о запрещении торговли неграми, величал российского императора не иначе как «его христиан­нейшее величество» (22). Договор о союзе между Россией и Ве­ликим герцогством Баденским, подписанный 8 ноября 1813 года, начинается с довольно специфической фразы: «Во имя святой и нераздельной Троицы» (23). Эта же фраза с незначительными вариациями имеет место в текстах договоров о мире между Рос­сией и Данией от 27 января 1814 года и об оборонительном союзе между Россией и Австрией от 17 февраля 1814 года (24). В своей переписке с европейскими королями Александр I исполь­зовал христианское обращение «брат мой», подчеркивая свою приверженность к одной из мировых религий, каковой являет­ся христианство (25).

Предпосылки разительных перемен в поведении Алексан­дра I и его политике после 1812 года следует, конечно же, ис­кать не в его воспитании и характере, как это показано в отече­ственной историографии. Особые отношения родителей цеса­ревича, другие условия домашнего быта царской семьи, бес­спорно, повлияли на характер Александра Павловича. Но исто­ки религиозного фактора в его политике имеют все же другую природу. Они связаны прежде всего с социально-экономичес­кими проблемами страны, с физическим и душевным истоще­нием народа, с опустошением государственной казны после Отечественной войны 1812 года. Другой причиной актуализа­ции религиозной политики в России является формирование европейской геополитической концепции в начале XIX века на основе религиозных учений. В этот процесс были втянуты мно­гие видные российские политики, в том числе и сам импера­тор.

История развития религиозных учений в Европе, полити­ческие и психологические предпосылки их рождения, причи­ны возникновения многочисленных европейских сект и мисти­ческих течений, суть учений их лидеров хорошо изучены и рас­крыты в монографии А.М. Шебунина «Европейская контррево­люция в первой половине 19-го века». В ней показаны и некото­рые аспекты интересующей нас связи высокопоставленных чи­новников России и Александра I с религиозной Европой, ко­торая, по образному выражению П.В. Знаменского, «кишмя за­кишела» мистическими течениями (26).

Эта связь была очевидной и непосредственной. К.В. Нес­сельроде, известный «руководитель внешней политики русских царей Александра I и Николая I... с молодых лет был дружен с Фрцдрихом Генцем». Последний, в свою очередь, исповедовал учение аббата де Прадта, призывавшего королей Европы изба­виться от «эгоизма дворов и... построить политику в согласии с религией и моралью». К.В. Нессельроде почитал также талант немецкого профессора Малле дю Пана, который был «швей­царским кальвинистом и поклонником английского государ­ственного устройства». Малле дю Пан, в свою очередь, являлся сторонником конституционной монархии, отрицательно отно­сился к революционерам и республиканцам, считая их цареу­бийцами. Он искренне верил, что республиканские и револю­ционные идеи исходили от «английских пресвитериан, герман­ских иллюминатов и всех других учеников новейшей филосо­фии» (27).

Воспитанный на религиозных учениях Малле дю Пана и аббата де Прадта, его последователя, К.В. Нессельроде приоб­рел протестантские религиозные убеждения, которые особен­но отразились на внешней политике России во второй полови­не правления Александра I. Друг юности К.В. Нессельроде Фрид­рих Генц также «переписывался и с министром внешней поли­тики России князем Адамом Чарторыйским, убеждая его в не­обходимости коалиции государей против Франции на основе христианской морали» (28).

Другой влиятельной личностью в окружении Российского императора был член Государственного совета Р.А. Кошелев. Он прекрасно ориентировался в европейских мистических учени­ях, сам был мистиком и «довольно часто вел с императором беседы на эти темы» (29). Александр I не испытывал недостатка в собеседниках на религиозные, мистические темы. Судя по хри­стианской ориентации его собеседников, интерес императора к религиозным учениям был многогранным. О европейской ду­ховности он беседовал и с пьемонтским аристократом графом Жозефом де Местром, который «в результате революции во Франции лишился родины и земель» и в качестве посланника жил в Петербурге с 1803 года. Жозеф де Местр после падения Робеспьера высказал свое понимание революции и положил начало контрреволюционной доктрине, которая основана на христианских католических убеждениях. Революция в его пони­мании была неизбежной Божьей карой «за нарушенный миро­вой порядок. В ней виновны все, кто когда-либо колебал веру в церковь... повиновение королю». Поэтому в революции погиба­ло дворянское сословие, переставшее быть опорой трона, а также сами революционеры, которые являлись лишь божественным оружием наказания непослушных и расчищения пути «свергну­тому королю». Александр I знал, что Жозеф де Местр был убеж­денным католиком и не разделял учения о конституционной монархии. Ему было любопытно познакомиться и с этой сторо­ной европейской духовности. Пользуясь случаем, что граф по­селился в Петербурге, он довольно часто беседовал с ним «об ордене иезуитов... желая разобраться и в католических настрое­ниях» Европы. В свою очередь граф де Местр, намереваясь пре­дотвратить революцию в России, пытался повлиять на ее внут­реннюю политику и «подавал через министра народного про­свещения записки о необходимости придать просвещению кле­рикальный характер» (30).

Влияние революционных и республиканских настроений Европы на Россию в не меньшей степени беспокоило и самого Александра I. Через своих собеседников он пытался найти пути предотвращения этого влияния и в основном общался со сто­ронниками монархического устройства государства на основе христианской морали. С этой целью император живо интересо­вался сутью учений наиболее ярких лидеров подобного толка. Он был хорошо знаком с учением наиболее популярного мис­тика Европы Юнга Штиллинга, который считал, что его по­ступками руководило провидение, что близилось второе при­шествие Иисуса Христа, что каждый в этой ситуации получил возможность раскрыть свою душу и «впустить в себя Сына Бо­жьего», тем самым открыв путь к своему спасению. Юнг Штил- линг также утверждал, что «слиться духом с Христом можно путем духовных упражнений; надо только ежеминутно помнить о присутствии Божием и следить за каждой своей мыслью». С учением Юнга Штиллинга Александр I знакомился не только через посредников, но в Бадене имел с этим мистиком непос­редственную встречу и «долго разговаривал с ним о том, что во всех христианских исповеданиях есть доля истины, но что ни одно из них не выражает универсального идеала христианства». Под влиянием учения Юнга Штиллинга сложились убеждения и других известных мистиков Европы. Среди них можно выде­лить баронессу Юлию Крюденер, с которой император встре­чался не только при русском дворе, но и в обществе моравских братьев, а также имел встречу с ней в Париже. Последняя из таких встреч состоялась буквально перед подписанием договора о Священном союзе. Историки склонны считать, что мадам Крюденер давала российскому императору совет относительно подписания этого договора. Что касается Общины моравских братьев, которая находилась в Силезии, то Александр I нео­днократно бывал там. «Моравские братья поразили его мягким и любящим характером своей религиозности». Этот характер был настолько ярко выражен, что в дальнейшем император ставил религиозность моравских братьев «за образец истинного хрис­тианства» (31).

Другим европейским лидером религиозных учений, повли­явшим на убеждения Александра I, был французский теолог Сен-Мартен. Он исповедовал идею о государстве, которое дол­жно представлять собой «религиозную ассоциацию, царство Христа, где власть давалась не по наследству, не по выбору, а по избранию Божию. Истинным монархом Сен-Мартен считал такого монарха, который душу свою открыл Христу, руковод­ствовался божьими законами бытия и руководил истинною цер­ковью». Под «истинной церковью» Сен-Мартен понимал цер­ковь, которая не была отягощена земными благами и богат­ствами, не находилась на службе у государственной власти, но и не стремилась влиять на эту власть. При этом она облагоражи­вала светскую власть и делала ее справедливой с помощью хри­стианской морали (32).

Александр I интересовался религиозным настроением и в Англии. В 1814 году он был в Лондоне в гостях у короля и встре­тился там с квакерами. С ними он беседовал «о богопротивнос- ти войн, о внутренней молитве, ненужности для христианина внешних религиозных форм, сам молился в их собрании духов­ной молитвой, целовал даже руку их старейшины Аллена и в заключение всего приглашал их к себе в Россию для устройства ланкастерских школ, тюрем и филантропических заведений», которыми квакеры были известны во всей Европе.

Знакомясь с католическими и самыми разными протес­тантскими учениями Европы, Александр I находился в актив­ном поиске того варианта религиозности в идеологии, который позволил бы ему проявить инициативу во внешней политике, победоносно завершить военные баталии с Наполеоном, а так­же успешно проводить внутреннюю политику в экстремальных социально-экономических условиях России после 1812 года во имя укрепления царского трона и государства. Уставшая от войн и революций Европа, породившая множество мистических те­чений и религиозных теорий, охотно подсказывала такую иде­ологию русскому императору. Основой ее должно было быть некое универсальное христианство, которое могло бы объеди­нить между собой верующих протестантов, католиков и право­славных. Эта общая для всех религия не должна была иметь ни традиционной церкви, ни догматов, разделявших христиан на разные направления. Новое христианство должно было быть основано на внутреннем ощущении каждого, что Бог един для всех.

Идея универсального христианства, которая якобы могла примирить все народы и государства между собой, прошла крас­ной нитью через политику Александра I второй половины его правления. Она легла в основу как договора о Священном со­юзе, так и многих государственных документов, касающихся внутренней политики России. Система международных отно­шений в Европе после 1815 года была связана с деятельностью Священного союза, в которой Россия играла одну из главных ролей. Как известно, акт Священного союза был подписан 26 сентября 1815 года в Париже русским императором Александ­ром I, австрийским императором Францем I и прусским коро­лем Фрцдрихом Вильгельмом III. Подготовку этого подписания в плане согласования религиозных убеждений между императо­рами и королями Европы осуществлял сам Александр I путем деловой переписки с ними. В ходе этой переписки и личных бесед русский император убедился в том, что прусский король, протестант по религиозным убеждениям, Фридрих Вильгельм III, как и он, видел спасение Европы от революционных по­трясений также в религии. Эту точку зрения на проблему разде­лял и австрийский император Франц I, находясь под влиянием католиков-иезуитов. Но он подписал договор о Священном со­юзе, «лишь посоветовавшись с Меттернихом, который сказал, что это хоть и пустая химера, но совершенно безвредная». С английским двором у Александра I дело обстояло сложнее. «Ан­глийский принц регент без согласия парламента не мог подпи­сать этого акта, но вежливо выразил свое сочувствие идее Алек­сандра в особом письме. Затем, мало-помалу в этот союз всту­пили все государи Европы, кроме турецкого султана и папы» (33). Сначала Александр I показывал себя явным либералом. Осо­бенно либеральным он казался европейцам, поскольку «рыцар­ски защищал побежденную Францию... настаивал перед Людо­виком XVIII на опубликовании конституционной хартии... он очаровывал либералов в лице мадам Сталь, восторженно отве­чавшей ему на его слова, что он даст России конституцию: «Го­сударь, вы сами — наилучшая конституция». Александр I также поддерживал конституционные настроения немецких патрио­тов и защищал нейтралитет Швейцарской Республики (34).

Эти либеральные действия и настроения российского мо­нарха как будто бы закреплялись в договоре Священного со­юза, который имел религиозный характер. Подписавшие дого­вор монархи объявляли о необходимости «предлежащим дер­жавам образ взаимных отношений подчинить высоким исти­нам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя... соответствен­но словам Священных Писаний», пребывать связанными «уза­ми действительного и неразрывного братства... для охранения веры, мира и правды» (35).

Договор по своему содержанию совершенно не соответ­ствовал традиционным дипломатическим актам. Он, как верно полагают историки, был идеологическим документом, призы­вающим ко всеобщей христианской любви, миру и помощи государей друг другу. Договор отразил христианский космопо­литизм Александра I. Он был заимствован из духовной жизни Европы после 1812 года. Представление императора о христи­анстве как об универсальной и единообразной религии совер­шенно нивелировало национальные и вероисповедные разли­чия народов и наций. Это не могло не задеть их национального самолюбия. Впоследствии христианский космополитизм Алек­сандра I, заложенный в содержание договора, стал основанием для контрреволюции европейских монархов против восставших народов. Во главе этой борьбы с народами был Священный союз государей, возглавляемый Меттернихом.

Идея объединения всех христианских конфессий нашла отражение и во внутренней политике России. Носителями ее стали Министерство духовных дел и народного просвещения, а также Российское библейское общество. История этого обще­ства началась, как известно, гораздо раньше, чем история но­вого министерства, а именно с 1812 года. Некоторые подробно­сти о том, как император пришел к мысли об открытии биб­лейского общества, рассказаны в воспоминаниях П.П. фон Гет­ца, одного из чиновников Министерства духовных дел и на­родного просвещения, а также члена Российского библейского общества. Эти воспоминания перевел с немецкого на русский язык Е.П. Карнович. «Однажды в 1812 году, — написано в них, — император, удрученный заботами по случаю войны с Напо­леоном, отправился утром на обычную свою прогулку вдоль набережной Фонтанки и зашел к Голицыну... В рабочем кабине­те князя Александр Павлович нашел на столе славянскую Биб­лию и разговорился с хозяином о своем угнетенном настрое­нии духа... По прошествии некоторого времени государь попро­сил императрицу, свою супругу, одолжить ему Библию и, чи­тая эту книгу, убедился, сколько утешения и бодрости может почерпнуть из нее человеческое сердце. 6-го декабря 1812 года он сообщил агенту великобританского и заграничного «Биб­лейского общества”, пастору Патерсону, план об учреждении в Петербурге “Библейского общества”» (36).

Чиновники нового министерства П.П. фон Гетц и Е.П. Кар- нович явно упростили процедуру принятия решения Александ­ром I об открытии библейского общества в России. Этому пред­шествовало, как уже было сказано, тщательное изучение импе­ратором христианской жизни Европы и мистических учений. Учитывалось также то, что в Российской Империи уже распро­странялись идеи библейского движения. Необходимо было этот процесс взять под государственный контроль. Кроме того, госу­дарь взял в руки Библию после того, как А.Н. Голицын пред­ставил ему на подпись проект об учреждении библейского об­щества в России, призванного издавать и распространять Свя­щенное Писание среди людей. Необходимо было убедиться в полезности этой священной книги для управления империей. После прочтения Библии Александр I подписал 6 декабря 1812 года проект устава в редакции А.Н. Голицына. Устав будущего общества состоял из четырнадцати статей, определявших права и обязанности членов общества. В уставе изложена также цель организации — способствовать успокоению и усмирению наро­дов на основе христианской морали. Соответственно цели была поставлена задача, которая заключалась в распространении среди подданных империи «Священного Писания без всяких на оное примечаний и пояснений». Условия вступления в члены обще­ства были ограничены денежными вкладами — «приношения­ми и жертвованиями... для покупки и печатания Библии на раз­ных языках» (37). Для формирования и укрепления библейского общества требовались состоятельные россияне, способные де­лать пожертвования в пользу развития библейского движения в России.

Статус библейского общества был определен в последней, четырнадцатой статье. В ней сказано, что «все должностные лица служат без жалования». Изначально эта организация была заду­мана как общественная, основанная на добровольности его чле­нов и на их материальной поддержке (38).

После утверждения проекта устава было проведено первое собрание библейского общества. Оно состоялось 11 января 1813 года в доме обер-прокурора Синода князя А.Н. Голицына и но­сило организационный характер. На собрание были приглаше­ны четыре представителя Русской Православной Церкви: Нов­городский и Петербургский митрополит Амвросий, Минский и Литовский митрополит Серафим (Глаголевский), протоие­рей и духовник Александра I Криницкий, а также протоиерей Филарет (Дроздов). На собрании присутствовал и митрополит Сестренцевич-Богуш, единственный представитель римско-ка­толической церкви в России.

Протестантская конфессия христианства была представле­на на этом собрании шире, чем предыдущие. От нее присут­ствовали здесь пастор англиканской церкви Питт, член сарепт- ского евангелического братства Шейрль, поверенный этого же братства в Петербурге Я.И. Шмидт, голландский пастор Ансен, а также английские пасторы от Британского и Иностранного Библейского общества Д. Патерсон и Р. Пинкертон. Как видно, география представителей европейского протестантизма уже на первом заседании была достаточно широкой, что свидетель­ствует о высоком интересе правительства России к этому на­правлению в христианстве, а также об особой роли протестан­тов в развитии библейского движения в России. Немецкие ко­лонисты на Волге одними из первых, наряду с христианами из Лифляндии, Эстляндии и других регионов империи, еще до открытия библейского общества в России имели переписку с Британским обществом. В результате Британское общество от­правило сарептским евангелистам 1100 экземпляров Библии и Нового Завета (39).

Таким образом, Александр I был поставлен перед фактом уже начавшегося библейского движения в Российской Импе­рии. Император принял решение узаконить этот процесс и ис­пользовать его в своей религиозной политике.

Самый большой процент присутствовавших на первом со­брании библейского общества составляли высокопоставленные светские чиновники, в том числе бывший министр внутренних дел граф В.П. Кочубей, который разделял намерения импера­тора в политике слияния всех христианских конфессий на ос­нове объединяющего их фактора, каковым являлось Священ­ное Писание. Разделяли эту позицию и другие присутствовав­шие на собрании светские вельможи. Среди них были: министр внутренних дел О.П. Козодавлев, министр народного просве­щения граф А.К. Разумовский, сенаторы М.И. Донауров, В.С. То- мара, К.И. Габлиц и З.Я. Корнеев, а также барон Б.И. Фитин- гоф, граф К.А. Ливен, князь П.А. Мещерский, статские совет­ники С.С. Уваров, Н.Д. Журавский, С.С. Джунковский и прави­тель канцелярии министра внутренних дел В.М. Попов. На со­брании присутствовали коллежские советники А.И. Тургенев, А.Я. Лазарев и многие другие официальные лица (40).

Судя по представительству на собрании высокопоставлен­ных чиновников и духовенства, Александр I и князь А.Н. Голи­цын намерены были приобщить к развитию библейского дела все структуры государственного управления, а также заручить­ся поддержкой представителей высших административных ор­ганов власти. Кроме того, внушительный список чиновников на первом собрании библейского общества свидетельствует о намеченной тенденции к развитию этого общественного дви­жения с помощью указов сверху и их исполнения в первую очередь бюрократическим аппаратом. Подавляющее большин­ство на собрании светских лиц и протестантских пасторов гово­рит также и о том, что на первых порах император опасался доверять свою идею большинству православных архиереев. Его доверия удостоились лишь три представителя русского духовен­ства, которые ранее зарекомендовали себя лояльными по отно­шению к императорской власти. Но, как позднее будет показа­но в исследовании источников, эта предосторожность импера­тора была излишней.

Преобладающее большинство светских чиновников на пер­вом собрании библейского общества определило преимущество светской власти над духовной. Соответственно такому раскладу сил были сформированы два комитета: главный Санкт-Петер­бургский комитет и его хозяйственный комитет. Члены этих комитетов были заранее определены Александром I. Президен­том общества стал обер-прокурор Синода А.Н. Голицын. Вице­президентами были назначены графы В.Н. Кочубей и А.К. Разу­мовский, сенаторы М.И. Донауров и К.И. Габлиц, обер-гоф- мейстер Р.А. Кошелев и О.П. Козодавлев. Директорами общества стали генерал-суперинтендант Рейнбот, пастор англиканской церкви Питт, князь П.С. Мещерский, граф К.А. Ливен, барон Б.И. Фитингоф, Н.И. Фус, Н.Д. Журавский, С.С. Джунковский, А.А. Ленивцев и С.С. Уваров. Секретарями общества были назна­чены В.М. Попов и А.И. Тургенев. Казначеем комитета стал Я.И.

Шмидт. Так, в первый состав комитетов вошли российские про­тестанты и чиновники, разделявшие идею Александра I об объе­динении всех христиан одним общим делом, каковым должно было стать библейское движение. Никто из представителей пра­вославного духовенства, даже из числа присутствовавших на собрании, не вошел в этот первый состав комитетов. Тем не менее их присутствие на первом собрании общества тоже име­ло свой смысл. Организаторы собрания желали знать мнение православного духовенства «на сей счет» и получить поддержку от наиболее видных его представителей, каковыми являлись мит­рополиты Амвросий и Серафим, а также протоиерей Филарет (Дроздов) (41).

Александр I принимал живейшее участие в материальном обеспечении Петербургского общества. 15 февраля 1813 года он повелел государственному казначею «для издания книг Ветхого и Нового заветов на иностранных языках, для обитателей рос­сийской империи иностранных исповеданий... отпустить в рас­поряжение Санкт-Петербургского библейского общества еди­новременно двадцать пять тысяч рублей и на будущее время производить ежегодно выплату по десять тысяч рублей, начи­ная с 1-го января сего 1813 года» (42). В следующем месяце 8 марта на очередном собрании Петербургского комитета был заслушан вопрос о присвоении императору «звания Члена биб­лейского общества». Свое согласие быть членом общества Алек­сандр I закрепил подписанием высочайшего указа от того же числа (43). Позднее, уже будучи членом общества, император пожаловал Петербургскому комитету Михайловский замок, «на Екатерининском канале состоящий, с принадлежащим к нему местом» в восемьдесят две сажени (44).

В мае месяце 1813 года состоялась переписка А.Н. Голицы­на с презцдентом Британского и Иностранного Библейского общества лордом Тегнмутом. Ответ из Лондона на свое письмо князь получил 26 мая 1813 года. Лорд Тегнмут поздравил «Его величество императора Всероссийского» и А.Н. Голицына с от­крытием библейского общества в России, уверил их в искрен­ней готовности Британского комитета к постоянным «друже­ственным сношениям и соединению стараний к общему и един­ственному предмету распространять Священное Писание», а также предложил в помощь «для способствования основанию и действию» Петербургского общества лучших своих агентов Ро­берта Пинкертона и Джона Патерсона (45).

После этого письма и последовавшего за ним согласия Александра I и А.Н. Голицына с предложенными им кандида­турами британских агентов последовала переписка Британско­го комитета с этими агентами. Она состоялась в сентябре 1813 года. В письмах секретаря Британского и Иностранного Библей­ского общества Г. Штейнкопфа к Р. Пинкертону и Д. Патерсону содержатся выписки из протокола генерального собрания этого общества, а также комментарии секретаря по выпискам. В пись­мах выражен величайший восторг и уверенность членов Бри­танского комитета в том, что поддержка библейского общества российским императором, а также «соединение знатности, вла­сти, богатства, талантов и благочестия в избранных, Прези­денте, вице-президентах, директорах... все сие в совокупности» позволят достичь Петербургскому обществу «величайших успе­хов». Но этому «новому иностранному заведению» требуется поддержка более опытных организаторов. Поэтому генеральное собрание приняло решение, сообщается в письмах, послать в Россию Р. Пинкертона и Д. Патерсона (46).

Таким образом, приглашение британских агентов в Рос­сию было осуществлено не лично императором и не сразу пос­ле того, как он подержал Библию в руках. Это приглашение состоялось после учреждения Петербургского библейского об­щества, после его первого организационного собрания по пе­реписке презцдентов Петербургского и Британского обществ.

Александр I не скрывал своих симпатий к библейскому движению. Он неоднократно говорил о своей поддержке его. Известно, по крайней мере, что император дважды высказы­вался о полезности библейского движения в России. Первый раз это было в декабре месяце 1812 года во время подписания проекта устава общества (в это время русская армия успешно завершала войну с французами на территории России). Второй раз — уже в Лондоне в 1814 году при встрече с депутацией Британского и Иностранного Библейского общества. Эта встре­ча состоялась 20 июня. К российскому императору по его при­глашению пришли на беседу президент, секретарь общества, некоторые англиканские епископы и государственные мужи. Сре­ди них были такие известные филантропы, просветители и хри­стианские космополиты, как Вильберфорс, Е. Белл и Д. Оуэн (47).

Эту встречу описал секретарь Британского общества К.Ф. Штейнкопф. Он же изложил речь императора России пе­ред депутацией в своем письме в Петербург к Р. Пинкертону от 1 июля 1814 года. Александр I видел две причины, по которым необходимо было открыть библейское общество в России. Пер­вой была названа многонациональность россиян, среди кото­рых «множество языческих народов» и магометан. С помощью библейского общества император надеялся обратить их в новое христианство, которое «способно объединить всех верующих». Второй причиной являлись бедствия и лишения, «учиненные войной... Русской нации». Император выразил свою веру в успех библейского движения, благодаря которому россияне могли бы обрести душевный покой, мир и надежду на будущее (48).

Александр I вернулся из Лондона с намерением продол­жить развитие библейского движения. Это намерение было от­ражено в высочайшем повелении «о наименовании Санкт-Пе­тербургское библейское общество Российским». В указе от 4 сен­тября 1814 года было сказано о необходимости открытия отде­лений этого общества во всех провинциях. Они должны «име­новаться по названиям тех губернских или уездных городов, в коих общества сии находиться будут».

Первые годы деятельности библейского общества прошли при активной поддержке российской общественности. Еще до известного указа Александра I стали возникать общества-спут­ники в ближайших к Санкт-Петербургу провинциях. Уже в 1813 году после первого организационного собрания Петербургско­го комитета были сформированы Московское, Ревельское и Ярославское отделения. В 1814 году состоялось учреждение еще четырех отделений Российского библейского общества в Ка- менце-Подольском, Феодосии, Оренбурге, Воронеже (49). Это свидетельствует о том, что идею государя и членов Петербург­ского комитета о новом христианстве и духовном просвещении россиян путем распространения Библии на языках народов империи многие разделяли в обществе.

После заключения Священного союза России с Австрией, Пруссией, а также с Францией и другими европейскими госу­дарствами, конечной целью которого была консолидация сил европейских монархов на основах христианства для подавления революционных, национальных и других «экстремистских» на­строений среди народов союзных стран, открытие отделений Российского библейского общества в провинциях империи за­метно ускорилось. После сентября 1815 года такие отделения вскоре были открыты почти во всех губерниях и уездах россий­ского государства. К 1824 году Российское библейское общество имело 89 отделений.

Одновременно с расширением масштабов деятельности библейского общества продумывалась и соответствующая струк­тура управления им. В эту структуру вписалось и православное духовенство. В состав учреждаемых комитетов в качестве вице­президентов, директоров и корреспондентов вошли православ­ные архиереи и священники, которые охотно брали на себя общественные обязательства способствовать распространению священных книг среди прихожан епархиальных церквей и ру­ководить этим процессом.

Так, в Саратовском отделении библейского общества вице­президентом комитета был Пензенский и Саратовский епис­коп Амвросий (Орнатский). Одним из директоров этого коми­тета стал протоиерей Скопин. В его подчинении находились кор­респонденты протоиереи Аткарского, Полянского, Хвалынс- ко-Воловского и Кузнецко-Молдавского округов. В Царицынс­ком уезде корреспондентом Саратовского комитета был прото­иерей Любарский (50).

Астраханский и Кавказский архиепископ Авраам стал вице­президентом Астраханского отделения. Директором этого отде­ления был назначен священник Марк Студитский (51). Такая тенденция назначения руководителей библейских отделений наблюдается во всех губерниях страны. Назначением вице-пре­зидентов и директоров комитетов занимался президент Россий­ского общества А.Н. Голицын.

Были внесены изменения и в состав «головного» Санкт- Петербургского комитета Российского библейского общества. В конце 1814 года в его состав вошли Киевский и Галицкий мит­рополит Серапион, Новгородский и Петербургский митропо­лит Амвросий (Подобедов), Черниговский архиепископ Миха­ил, Тверской архиепископ Серафим, Екатеринославский, Хер­сонский и Таврический архиепископ Иов, архиепископ Доси- фей. В комитет вошли также архиереи других христианских кон­фессий, которые не были в первом составе комитета. Ими стали католический митрополит Сестренцевич-Богуш и архиепископ российских армян Иоаннес. Среди вице-президентов комитета осталось лишь два светских представителя — граф К.А. Ливен и сенатор В.С. Томара.

Директорами комитета также стали в основном предста­вители духовенства. Наибольшее их число составили православ­ные архиереи. Известными среди директоров Петербургского комитета были архимандрит Филарет (Дроздов) и протоиерей Музовский. Другие христианские конфессии были представле­ны в лице аббата Мангена, лютеранского пастора Рейнбота и других. В новом составе комитета осталось всего два светских директора — Н.П. Свистунов и А.Ф. Лабзин (52).

Таким образом, в конце 1814 года, накануне подписания договора о Священном союзе, Александр I не только во внеш­ней, но и во внутренней политике сделал окончательную став­ку на идею об универсальном христианстве. Основным носите­лем ее внутри страны стало православное духовенство. Импера­тору понадобился всего год после открытия библейского обще­ства, чтобы убедиться в лояльности к его религиозной полити­ке православных архиереев, которые также опасались револю­ции в России, но не знали или не осознавали сущности идеи универсального христианства и последствий этой идеи для Рус­ской Православной Церкви, поскольку на государственном уров­не не было сделано четкого разъяснения этой сущности. На пер­вом этапе развития библейского движения церковные иерархи верили Александру I, что революционную опасность можно избежать путем христианского просвещения народа.

О том, насколько доброжелательно воспринимали право­славные священники издательскую деятельность библейского общества, написали в своих воспоминаниях английские мисси­онеры Э. Хендерсон и Р. Пинкертон. Они непосредственно уча­ствовали в этой деятельности и писали, что Петербургский ко­митет был буквально завален заявками на Библию от провин­циальных отделений и частных лиц (53). Авторы воспоминаний рассказывали о том, как они путешествовали по России, как много работали над изучением языков и диалектов народов стра­ны, занимались переводом Библии на эти языки и диалекты, помогали организовывать издательское дело и часто сами раз­возили отпечатанные Библии по церквам. Местные священни­ки благодарили их за труд и говорили, что православная цер­ковь раньше не имела Библии на русском языке. Английские миссионеры выражали удовлетворение своей работой и участи­ем в развитии библейского движения. Они считали, что этим облегчали страдания русского народа и помогали православ­ным священникам более эффективно заниматься христианским воспитанием своих прихожан (54).

Популярность библейского общества среди мирян и духо­венства подтверждается также каталогом книг Священного Писания, распространенных во второй половине правления Александра I. Этот каталог был издан Санкт-Петербургской ти­пографией в 1840 году. Он являлся своеобразным отчетом о про­деланной работе Российского библейского общества. Работа общества поистине изумляет. В каталоге дан перечень священ­ных книг Ветхого и Нового Завета, Деяний Апостолов и Псал­тырь, претерпевших 72 издания на 44 языках. Кроме переиздан­ных Библий на современных языках (французском, английс­ком, шведском, датском, голландском, итальянском, испанс­ком, арабском, еврейском и т. д.), в каталог вошли переводные священные книги на языках народов Российской Империи (рус­ском, зырянском, еврейско-немецком (идише), итальянском, татарском, татаро-турецком, татаро-оренбургском, татаро-ар­мянском, т. е. теперешнем азербайджанском, чувашском, кал­мыцком, мордовском и др.) (55).

Методы распространения священных книг были различ­ными. Бедным людям эти книги просто отдавались бесплатно (56). Первые публикации Священного Писания дарились духо­венству, светским чиновникам, богатым и влиятельным людям страны. В частности, сохранилась переписка Астраханского от­деления с Петербургским комитетом о безвозмездном снабже­нии Евангелием от Матфея на калмыцком языке «пяти кал­мыцких князей, кочующих в Астраханских степях» (57).

Переписка такого же содержания сохранилась и по другим отделениям. Киевский митрополит Серапион (Александровский) в своем письме от 8 августа 1819 года выразил благодарность «Российскому монарху и всем благочестивым исполнителям Богоугодного намерения сего» за то, что ему прислали в дар

Четвероевангелие. Он написал, как это Евангелие читалось на собрании Киевского библейского общества и во время чтения «у всех вдруг явилась на лицах радость и некоторый восторг. Здесь же все пожелали иметь это Четвероевангелие» (58). Точно так же в дар получили первую публикацию Четвероевангелия параллельно на русском и славянском языках Полтавский епис­коп Мефодий, Новгородский епископ Дамаскин (Росов), Аст­раханский архиепископ Гайя, Иркутский епископ Михаил, Кав­казский епископ Павел и многие другие архиереи Тульской, Белевской, Казанской, Костромской и Галичской, Минской и Литовской, Черниговской, Суздальской, Орловской и Севс- кой, Могилевской и других практически всех имеющихся в Рос­сии епархий и митрополий (59). В дар приносились священные книги и на других языках. Общее число дарственных священных книг приближалось к двумстам тысячам экземпляров.

Священники не были простыми потребителями результа­тов работы переводчиков и издателей библейского общества. Они, наряду с военными офицерами, губернаторами, полицмейсте­рами, титулярными советниками, канцеляристами, коллежс­кими секретарями, есаулами, крестьянами, помещиками и ме­щанами, были активными рядовыми членами общества. Вместе с другими они входили в ближайшее территориальное отделе­ние и вносили свой вклад в развитие библейского движения в виде денежных взносов и участия в какой-нибудь исполнитель­ной работе на общественных началах.

Принадлежность членов общества к местным отделениям не исключала возможности прямого обращения в главный Санкт-Петербургский комитет. Секретари комитета вели раз­личную переписку, составляли годовой отчет о купле и прода­же священных книг. Отчеты ежегодно издавались и распростра­нялись по всем губерниям.

Начальники почтовых отделений — члены общества отве­чали за качество переписки и пересылку денежных переводов из губерний в Петербург. Губернаторы и полицмейстеры при­влекались в меру необходимости к ревизиям книгохранилищ и книжных лавок библейского общества на местах.

Все духовные и светские служащие состояли на какой-ни­будь общественной службе. Соответственно служебному месту им присваивались звания вице-президентов, директоров или корреспондентов общества. Корреспонденты непосредственно занимались распространением священных книг среди населе­ния (60).

С расширением влияния Российского библейского обще­ства увеличивался и объем издательской деятельности, а вместе с тем открывались новые типографии в университетах. Печата­ние священных книг стало выходить из-под контроля Синода.

Постепенно изменились и приоритеты библейского обще­ства в деле распространения священных книг среди населения. В 1813—1814 годах Петербургский комитет закупал их у Британс­кого и других библейских обществ Европы и продавал или раз­давал гражданам России. С 1815 года перед обществом была по­ставлена более сложная задача — самостоятельно осуществлять перевод Библии на языки народов страны. Эта задача выполня­лась не только с помощью агентов Британского общества в Рос­сии (61), но и собственными силами.

В отчете комитета Российского библейского общества за 1814 год сказано, что из числа православных архиереев была сформирована комиссия по переводу и изданию Библии, осо­бенно Нового Завета, на современном греческом и церковнос­лавянском языках (62). В отчете за 1820 год упомянуто о том, что эта комиссия свою задачу выполнила еще в 1816 году. Ее вари­ант перевода на церковнославянский язык был опубликован «в предположительном издании для обсуждения в головном ко­митете». Обсуждение книги прошло успешно. Она была реко­мендована для массового издания. В отчете также сказано, что эта Библия на церковнославянском языке являлась первой соб­ственной публикацией Российского библейского общества и двадцать третьей публикацией от «первоначального печатания... в 1663 году». Автором первого перевода был переводчик посоль­ского приказа Абрам Панкратович Фирсов. Вариант перевода книги библейским обществом сопряжен с внесением в текст нескольких серьезных исправлений в процессе работы с под­линниками на древнееврейском и древнегреческом языках (63).

Православные архиереи принимали участие в переводах священных книг и на другие языки. Например, протоиерей Со­ликамского собора Феодор Любимов и Пермский епископ Ус­тин перевели Евангелие от Матфея на пермяцкий язык. Пере­вод был «препровожден» презцденту библейского общества А.Н.

Голицыну и одобрен им (64).

О все более возрастающем авторитете Российского биб­лейского общества свидетельствует и его доходная часть, кото­рая состояла из трех статей. Первая статья составлена из денеж­ных пожертвований, вторая — из собранных членских взносов и третья — от продажи священных книг. На конец 1815 года общая сумма всех трех доходных статей превышала один мил­лион рублей (65). Собранная только за один год, она считалась по тем временам достаточно крупной.

Источники денежных пожертвований были самые разно­образные. Решением Синода Русская Православная Церковь при­няла на себя обязательство об учреждении церковных кружек «для приношения прихожан в пользу общества» (66). Другим источником материальных средств библейского общества стал перевод помещичьих крестьян в «вольные хлебопашцы». В 20-х годах XIX века в переписке князя А.Н. Голицына с помещика­ми и во время его бесед с императором появлялись новые усло­вия этого раскрепощения, в дополнение к указу 1803 года «О вольных хлебопашцах». Об этом свидетельствует переписка пре­зидента общества с Ярославским помещиком Наумовым. В ходе ее было решено освободить шесть наумовских крестьян без вся­кого выкупа, но «с обязательством об уплате ими оброка в пользу Ярославского отделения общества по сто пятьдесят рублей еже­годно на вечные времена» (67).

Но помещики неохотно отпускали своих крестьян на волю. Примеров, подобных предыдущему, было крайне мало (68). Кро­ме того, вольные хлебопашцы в силу своей бедности не имели возможности вкладывать большие деньги в казну библейского общества.

Более серьезным источником материальной поддержки библейского общества являлся, конечно же, сам император. Де­лали пожертвования также и имущие россияне. В 1815 году Ли­пецкий уездный лекарь Яков Федорович Подгородецкий сде­лал завещание на шесть тысяч рублей в пользу общества. На средства некоего З.П. Зосимы была издана Библия на греческом языке «в числе 3000 экземпляров» (69). В 1817 году правитель­ство Александра I наградило тобольского купца Пиленкова зо­лотой медалью за пожертвования в пользу общества (70). В 1818 году губернский регистратор Гречишников отдал библейскому обществу свою пенсию (71). «Слепорожденная дворянка Измай­лова» внесла свой вклад печатанием на собственные средства книг Священного Писания для слепых, которые затем подари­ла библейскому обществу (72). Поступок всех этих немногих жертвователей денежных средств для библейского движения в России непременно становился достоянием россиян как поло­жительный пример.

Большую поддержку развитию Российского библейского общества оказывало и международное библейское движение. До 1815 года эту поддержку Россия получала только из Англии. Она осуществлялась по двум направлениям. Во-первых, каждому новому, вновь открытому библейскому комитету в России для его становления, а также для издания священных книг на язы­ках народов империи Лондон через Петербург непременно по­сылал ту или иную сумму фунтов стерлингов. За первые два года существования Российского библейского общества Англия в качестве материальной поддержки переслала в Россию более шести тысяч этой номинальной суммы в денежном выражении. Но фунты стерлингов расходовались на Россию и в виде дар­ственных посылок с книгами Библии, переведенной на языки народов Кавказа (73).

Второе направление английской помощи было из области моральной поддержки и признания Российского библейского общества равным Британскому обществу. Лондонские агенты немало сделали для его международного «прославления». Пись­ма секретарей Британского и Иностранного Библейского об­щества Д. Оуэна, И. Гьюга и К.Ф. Штейнкопфа к А.Н. Голицы­ну, Р. Пинкертону и Д. Патерсону изобилуют восторженными выражениями по случаю успешного начала библейского дви­жения в России. Александр I был ими назван «человеколюби­вым монархом» (74). В очередном письме лорда Тейнгмута к А.Н. Голицыну от 25 апреля 1814 года сказано, что «вся английская нация с восхищением торжествовала знаменитые успехи, ка­ковыми Всемогущий благословил оружие Его величества все­российского императора и высоких союзных держав». Здесь же высказаны «искренние поздравления с благополучным оконча­нием потрясений, столь долго нарушавших тишину Европы, и с быстрыми успехами Петербургского библейского комитета» (75).

Иначе говоря, в представлении Лондонского комитета во­енные успехи России и Священный союз монархов ассоцииро­вались с успехами библейского движения внутри страны. Выс­казывалось пожелание, что «вместе с восстановлением Москвы из под ее развалин... будет процветать новое библейское заведе­ние... с благословением для всей империи». Лондонский коми­тет выражал «особое удовольствие» в связи с участием и при­сутствием архиереев и архимандритов на собраниях Петербург­ского и других библейских комитетов в России, что являлось залогом признания этого движения церквами всех христианс­ких конфессий страны, а значит, залогом успешного его разви­тия в империи (76).

Залогом этого успеха для Лондона было и «умножение рус­ских князей и властей духовных и светских, боящихся Бога и приступивших с горячим усердием к священному делу». Один из директоров Британского библейского общества Р. Стевен в своем письме к Д. Патерсону и Р. Пинкертону, отправленном в Россию 9 ноября 1815 года, с хорошей завистью писал об оше­ломляющих успехах Российского библейского общества: «Счас­тливая земля, в коей верховные начальствующие различных ве­роисповеданий, с такой честью для себя и пользой для велико­го дела единодушно подвизаются на служение религии» (77).

Россия получала восторженные письма не только из Лон­дона, но и из Эдинбурга, Рейкьявика и других городов Евро­пы, в которых английские миссионеры организовывали биб­лейские общества. Их письма не только исполнены восторга по поводу библейского движения в России, но и отражают своеб- разное соревнование двух крупных библейских обществ. Восхи­щаясь Россией, лондонские агенты, рассеянные по Европе, Африке и Америке, описывали свои достижения в Венеции, Голландии, Исландии, Южной Африке, успехи Американско­го и Феодосийского библейских обществ и т. д. (78). Но вместе с тем они признавали большое значение и мощь Российского биб­лейского общества. В письме Д. Оуэна написано, что «по значи­мости никто из всех обществ не может сравниться с Российс­ким библейским обществом» (79).

Английские миссионеры возлагали большие надежды на Россию в деле развития международного библейского движе­ния и Священный союз государей воспринимали как одно из проявлений этого движения. Россия старалась оправдать дове­рие лидеров и миссионеров международного библейского дви­жения. Эти старания привели к высокому росту авторитета Рос­сии в глазах католиков и протестантов Европы.

Как свидетельствуют письма лондонских пастырей, между британскими миссионерами до 1815 года была разделена зона влияния на земле. Р. Пинкертон и Д. Патерсон способствовали развитию библейского движения на Востоке, т. е. в России и Малой Азии. Всем остальным британским агентам принадлежа­ла территория Западной Европы, Америки, Африки и остро­вов Атлантического океана. Им принадлежал мир. После подпи­сания договора о Священном союзе 26 сентября 1815 года зна­чение Российского библейского общества в глазах европейцев стало еще более высоким. Р. Стевен считал, «что после любезно­го отечества нашего (Англии. — 3.T.), России предопределено от Промысла Божия быть наибольшею благотворительнейшею на земле» (80).

Это значение Российской Империи отражено и в пере­писке президента А.Н. Голицына с различными европейскими библейскими организациями, которая осуществлялась уже без посредничества Лондонского комитета. В письмах князя, адре­сованных Прусскому библейскому обществу в Берлине, был также сделан акцент на «важное значение Русского общества» в международном библейском движении. Аргументами для него служили, во-первых, могущество и величие России как госу­дарства, во-вторых, многонациональность ее народа, в-треть­их, материальный и моральный ущерб, нанесенный стране Оте­чественной войной 1812 года. Другими словами, в России име­лись все условия для перспективного развития библейского дви­жения. Берлинская сторона выразила согласие с доводами А.Н. Голицына и обещала помогать ему, вкладывая свои материаль­ные средства в издание Библии на немецком, а также на других «практических языках народов» (81).

В этот период Российское библейское общество заключило такие же выгодные партнерские соглашения с библейским со­товариществом в Кенигсберге, с комитетом общества во Фран­кфурте, с Шотландией, которая имела колонию миссионеров в городе Астрахани, с Женевским, Кельнским, Парижским, Шведским, Финским, Силезским и многими другими европей­скими сотовариществами, комитетами и обществами (82).

Кроме материальной поддержки, Россия получала от ев­ропейских и американских библейских организаций отчеты, в которых была отражена их деятельность как в нашей стране, так и в мире (83).

Но в этих отчетах показаны не только материальные затра­ты всех библейских обществ. В них показан процесс постепенно­го становления Российской Империи как оплота международ­ного библейского движения. Внутренняя религиозная политика России, во многом основанная на деятельности библейского общества, вышла далеко за пределы государства. О ее первен­стве на международном олимпе европейской духовности свиде­тельствует и новый характер отношений президента Российс­кого библейского общества с лидерами Британского общества. Видные английские миссионеры считали за честь приобщить к своим успехам князя А.Н. Голицына, а в его лице всех россиян, «радеющих за Слово Божие». Об этом было сказано в записке Батского англиканского священника доктора Гевейса, адресо­ванной 11 января 1820 года российскому послу в Таити графу Х.А. Ливену. В своей записке доктор Гевейс просил российского посла переправить князю А.Н. Голицыну письмо короля Таити Помары, в котором выражена его благодарность лично доктору Гевейсу за миссионерскую деятельность на Таити (84). Король Помара не только выразил благодарность доктору Гевейсу, но и изложил свои успехи в организации библейского общества в королевстве. Он писал, что в мае 1818 года учредил такое обще­ство, заставив «всех начальников Таити» стать его членами, из­брать секретаря и казначея, а также заняться разработкой зако­нов общества.

В письме короля Помары изложена просьба «прислать ему три книги: одну очень большую Библию, одну для ношения удобную, очень маленькую и одну книгу географии». Граф Х.А. Ливен отправил корреспонденцию в Петербург, сопроводив ее своим коротким письмом к князю А.Н. Голицыну. В нем граф выразил надежду, что президент Российского библейского обще­ства найдет «в сем письме короля Отаитского свидетельство о новых успехах нашей Божественной веры и гражданской обра­зованности», а также исполнит просьбу Помары и пришлет ему перечисленные книги (85).

Такие же просьбы президент Российского библейского общества получал и от других государственных лидеров (86). Это общество к 1820 году стало главной международной организа­цией по распространению христианского учения среди иновер­цев.

После 1820 года ситуация в России вокруг библейского общества стала меняться не в его пользу. Одной из причин это­го было стремление российского правительства сделать библей­ское общество частью структуры государственного централизо­ванного управления. Еще во время формирования главного Пе­тербургского комитета в связи с большим притоком денежных средств и не менее большими расходами на содержание увели­чивающегося количества типографий и оплату труда рабочим, на покупку книгопечатных станков и бумаги, на расходы для бесплатного распространения книг бедным и нищим, посколь­ку общество намерено было охватить своим вниманием все на­селение России без исключения, появилась потребность в бо­лее точном сведении дебета и кредита библейского общества. Высокий спрос на Библию у населения страны и за рубежом, широкая сеть «торговых лавок» по продаже священных книг определили возрастающий объем издательской работы обще­ства. C 1818 года были переведены и изданы Четвероевангелие параллельно на славянском и русском языках, Новый Завет на чувашском, черемисском, мордовском и других языках малых народов России. Четвероевангелие на русском языке после 1818 года успешно выдержало восемь изданий, что действительно свидетельствовало о большом спросе населения на эту книгу

(87).

Большие расходы на издательскую и переводческую дея­тельность вызвали иной подход к управлению делами библейс­кого движения. Возникла необходимость в создании специаль­ных организаций с профессиональными и оплачиваемыми чи­новниками, которые могли бы компетентно управлять делами общества. В записках влиятельных членов Петербургского и Мос­ковского обществ было предложено учредить два специальных комитета: финансовый и «для печатания книг при обществе». Записки датированы 13 июня 1816 года. К ним приложено по­ложительное решение президента общества князя А.Н. Голицы­на, которое подписано и другими членами Петербургского ко­митета. На решение также наложена резолюция Александра I: «Быть по сему». Согласно этому решению, было разрешено и местным отделениям библейского общества поощрять «в осо­бых случаях прочих чиновников», не работавших в обществе на постоянной основе и выполнявших те или иные его поручения

(88).

Процесс бюрократизации общества проходил по всем гу­берниям страны. Структура управления во многом походила на петербургскую структуру. Каждое местное отделение имело глав­ный комитет при архиепископе или митрополите. В зависимос­ти от масштабов губернских территорий формировались или не формировались уездные комитеты. Если уездные комитеты уч­реждались, то они находились в подчинении главного губернс­кого комитета.

В качестве иллюстрации этого процесса рассмотрим фор­мирование бюрократической структуры Российского библейс­кого общества в Саратовской и Пензенской епархии, Астра­ханской губернии, а также на территории Войска Донского.

Саратовское отделение библейского общества имело че­тыре комитета. Вице-президентом главного из них был Сара­товский и Пензенский епископ Амвросий. Три других комитета были открыты в Аткарском округе, Царицынском и Камышин­ском уездах. Самым крупным из последних комитетов являлся Аткарский. Он объединял три прилегающих округа (Полянс­кий, Хвалынско-Воловский и Кузнецко-Молдавский) (89). Вице­президентами Камышинского и Царицынского комитетов были соответственно «действительный статский советник, гражданс­кий губернатор Алексей Давыдович Панчулидзев и генерал-май­ор, дивизионный командир 2-й гусарской дивизии Иван Сер­геевич Леонтьев» (90).

В протоколе заседания комитета Саратовского отделения от 4 мая 1824 года сказано, что были и другие вице-президенты в комитетах, но не названы их имена (91). Видимо, поручения вице-президентов в обществе были различными. Названы име­на наиболее значительных из них, поставленных во главе коми­тетов.

До 1820 года должность вице-президента комитета счита­лась общественной. В его обязанности входили осуществление общего руководства процессом распространения священных книг на закрепленной территории, представление отчета о проде­ланной работе. Отчет подавался по линейному методу управле­ния. В каждом конкретном случае окружные вице-президенты подавали его в Саратовский комитет, а саратовский вице-пре­зидент отчитывался перед Санкт-Петербургским комитетом и наряду с другими вице-президентами отделений входил в его состав. После 1820 года все перечисленные обязанности вице­президентов выполнялись на профессиональной основе, т. е. за определенную оплату труда (92).

Непосредственными исполнителями по распространению священных книг были директора комитетов. В их распоряжении находились члены духовных правлений уездов. Например, ди­ректором Аткарского комитета был протоиерей Скопин. Ему подчинялись так называемые корреспонденты — протоиереи Саратовского и Аткарского духовных правлений.

Аткарский комитет состоял из двух палат: гражданской и канцелярской. В гражданскую палату входили не только коррес­понденты духовного звания, но и разные светские чиновники. Среди них были некий хвалынский городничий, коллежский регистратор Самородов, камышинский исправник Канищев, дубовские полицмейстеры Савельев и Ребиндер и другие (93). Корреспондентом в Царицынском уезде был протоиерей Лю­барский, который одновременно являлся и вице-президентом Царицынского комитета наряду с генерал-майором И.С. Леон­тьевым. Сочетая в комитете две должности, протоиерей Любар­ский не был исключением из правил. Камышинский исправник Канищев также считался вице-президентом Камышинского ко­митета вместе с губернатором А.Д. Панчулидзевым. Разница меж­ду ними была только в сфере влияния. А.Д. Панчулидзев кури­ровал весь округ, а исправник Канищев отвечал только за чле­нов общества воинского звания (94).

В качестве корреспондента протоиерей Любарский входил в гражданскую палату Аткарского комитета протоиерея Скопи­на. Председателем гражданской палаты был назначен некий Акимов. Вероятно, это светский чиновник, поскольку духовное лицо с такой фамилией не значится в статистических сведениях по Пензенской и Саратовской епархии (95).

Директора, корреспонденты и вице-президенты палат так­же не получали за свой труд в Саратовском отделении никакого

вознаграждения вплоть до 1820 года.

Рядовые члены библейского общества Саратовского отде­ления принадлежали к разным сословиям. Среди них были свя­щенник Аткарского собора Василий Федоров и пономарь села Мелики Осипов, титулярный советник Батавин и поручик Бров- цын, подполковники Скабиневский, Мельников и генерал- майор Хвитской, гвардии прапорщица Киртьева и многие дру­гие.

Вице-президенты отделения независимо от своего статуса входили в состав Саратовского комитета. Они присутствовали на заседаниях и участвовали в подведении итогов по сбору член­ских взносов и пожертвований, по распродаже и «дарению» священных книг в епархии, рассматривали итоги эпизодичес­ких ревизий книжных лавок, принадлежащих отделению, со­ставляли общий отчет о проделанной работе для Санкт-Петер­бургского комитета.

Регламента по проведению подобных заседаний Российс­кое библейское общество не имело. Их количество в году зави­село от числа запросов Санкт-Петербургского комитета по со­бранным в провинциях денежным средствам.

Эту же тенденцию можно проследить по деловым бумагам комитета Донского отделения библейского общества. Он нахо­дился в городе Новочеркасске, и его отчеты составлены по зап­росам Санкт-Петербургского комитета. Так, в 1819 году был только один запрос и, соответственно, один отчет, отправлен­ный из Новочеркасска 14 июля. Суть его, изложенная секрета­рем комитета Н.И. Тимошевичем, заключалась в том, что полу­ченные Донским комитетом Четвероевангелия «на славянско- русском языке успешно разошлись» и что члены этого библей­ского отделения с нетерпением ждут второе издание такого же Евангелия (96).

В 1824 году из этой провинции отправлено в Центральный комитет Российского библейского общества три идентичных отчета согласно трем поступившим из Петербурга запросам. Эти отчеты датированы 7 января, 28 июня и 2 октября.

По сравнению с предыдущим отчетом они представлены в более развернутом виде. В них указаны не только сведения о продаже священных книг, но и места, где эти книги распрост­ранялись. Перечислены организации, занимавшиеся продажей книг, подробно даны их названия, количество подаренных и проданных книг, а также показана общая вырученная от прода­жи сумма за 1822 и 1823 годы (97).

Поскольку в архивных материалах Российского библейс­кого общества отчеты Донского отделения за 1820—1823 годы в отдельном варианте отсутствуют, равно как и запросы Петер­бурга за эти годы, есть основание утверждать, что их не было. Комитет библейского общества города Новочеркасска позво­лил себе в течение четырех лет не составлять отчеты о своей работе для главного Петербургского комитета. Впрочем, дело Донского отделения библейского общества содержит обычную переписку между секретарями названных комитетов Н.И. Ти- мошевичем и В.М. Поповым. В переписке указаны эпизодичес­кие сведения о тех или иных делах Донского отделения (98). Эта тенденция прослеживается и по другим отделениям библейско­го общества.

Таким образом, Петербург не требовал строгой ежегодной отчетности от своих отделений, довольствуясь текущей пере­пиской с ними. Отчеты требовались только в особых случаях. Применительно к Донскому отделению таким особым случаем стали «вопиющие неплатежи».

В распоряжении комитета Донского отделения за четыре безотчетных года было шесть тысяч двадцать девять экземпля­ров священных книг. Из них за это же время продано шестьсот шестьдесят восемь книг на сорок семь рублей тридцать семь копеек. Сто семьдесят девять книг на сумму пятнадцать рублей пятьдесят копеек были отправлены в книжные лавки Войска Донского, но еще не проданы. «Подарено людям по бедности» славянских, славяно-русских Новых Заветов, а также русских Псалтырей сорок девять штук на тридцать рублей двадцать ко­пеек. Осталось в книгохранилище Войска Донского незатребо­ванных священных книг пять тысяч девятьсот шестьдесят эк­земпляров: четыре экземпляра Библии на немецком языке, три тысячи сто шестьдесят семь экземпляров Нового Завета на сла­вянском и славяно-русском языках, пять — на турецком, два — на татарском, семь — на калмыцком языках и одна тысяча семьсот семьдесят семь экземпляров «русского Псалтыря» (99).

От общего количества полученных священных книг из Петербургского комитета Донское отделение распространило среди населения около семи процентов. Этот факт и обратил на себя внимание секретаря главного комитета В.М. Попова. По его мнению, Донское отделение недостаточно поработало сре­ди населения, поэтому посланные книги не получили должно­го запроса от людей.

В ответ на замечание В.М. Попова Н.И. Тимошевич подроб­но объяснил ситуацию в отчетах 1824 года. Он написал, что Донское отделение делало все возможное по распространению священных книг. В 1820 году открыты специальные книжные лавки для их продажи. Неоднократно делались «благонадежны­ми чиновниками, живущими в местах, где находятся лавки», проверки продавцов лавок. Если после их проверок выяснялось, что книги продавались медленно, то рассылались объявления «во все места территории Войска Донского и в его организа­ции». Н.И. Тимошевич перечислил даже все организации, в ко­торые были посланы объявления. Среди них были: войсковая канцелярия, войсковая дворянская депутация и все дворянство Войска Донского, сыскное начальство, Черкасское и Хоперс­кое духовные правления, все духовенство, полиция и торговое общество города Новочеркасска, сто шестьдесят четыре поме­щичьих селения на территории Войска Донского, а также все трцдцать два казачьих полка (100).

Более того, писал Н.И. Тимошевич, для работы с населе­нием отправлялись на места члены комитета. Благодаря такой активности Донского отделения в комитет стали поступать тре­бования на книги со всей территории Войска Донского (101).

В его отчетах не указано количество книг в получаемых им требованиях, а также отсутствуют конкретные предложения по ускорению распространения Священного Писания среди насе­ления. Кроме того, отчеты Н.И. Тимошевича наталкивают на мысль о проблеме затоваривания Донского отделения этими книгами, о несоответствии щедрого предложения Петербурга с более скромным спросом населения на переводные книги Свя­щенного Писания. Отчеты секретаря библейского Донского от­деления носят оправдательный характер и не убеждают в том, что невозможно было распространить пять тысяч с небольшим экземпляров книг среди населения Войска Донского на протя­жении четырех лет.

Причины неудовлетворительного распространения книг на местах конечно же объясняются не только нерадивостью чле­нов общества. На территории Войска Донского библейское от­деление не имело своей собственной структуры управления, поскольку в это время не существовало Донской епархии. Она была сформирована позднее, 5 апреля 1829 года, уже при Ни­колае I. Новая епархия получила название Донская и Новочер­касская. Ее первым епископом стал Афанасий (Теляев) (102). Но при Николае I Российское библейское общество уже не су­ществовало. При Александре I священники этой территории слу­жили либо в помещичьих церквах, либо при управлении Войс­ка Донского. Инициатива в деятельности этого библейского от­деления принадлежала не им, а штабным офицерам, из числа которых и был составлен его комитет. Гражданским представи­телем в нем был только секретарь Н.И. Тимошевич, который выполнял техническую, чиновничью работу. Члены комитета почти не собирались на свои заседания, поскольку у них было много своих профессиональных обязанностей. Священникам Войска Донского отводилась роль корреспондентов. Благодаря им священные книги все же распространялись среди населе­ния.

Таким образом, причиной неудовлетворительного функ­ционирования Донского библейского отделения являлся фор­мальный подход к его организации со стороны учредителей. Тем не менее названия должностей в Донском отделении остава­лись теми же, что и в других отделениях. Были вице-президен­ты, директора и корреспонденты. Комитет имел свою канце­лярскую часть в лице Н.И. Тимошевича, который, как и другие его коллеги, занимался перепиской и вел учет купли и прода­жи священных книг (103).

Более представительным было Астраханское библейское отделение. Его структура управления кажется идентичной Са­ратовской. В Астраханский комитет в качестве вице-президен­тов и директоров входили и гражданские, и духовные, и воен­ные лица. Среди них были губернатор И.И. Попов, генерал-майор Астраханской флотилии Орловский, кавалер орденов майор Петр Гера и другие. Главным из них считались Астраханский и Кав­казский архиепископ Авраам и директор по распространению священных книг Марк Студитский. Комитет имел своего казна­чея и секретаря в одном лице. Это был некий Соколов (104).

Среди рядовых членов общества были также священники, крестьяне, полицейские, мещане и другие жители Астраханс­кой губернии (105). Но несмотря на схожесть структур управле­ния Астраханского и Саратовского отделений, Астраханское имело свою особенность. Главным организующим центром в ней являлся только один комитет, а не четыре, как в Саратовской епархии.

Из этих примеров о структуре управления библейских от­делений Поволжья и территории Войска Донского следует, что главные их устроители непременно учитывали ведомственные особенности местных органов государственного управления. На территории Войска Донского во главе библейского движения стояли офицеры, в Саратовской губернии в силу ее большого географического пространства было учреждено четыре комите­та при одном библейском отделении. В Астраханской губернии, не обладавшей данными характеристиками, оказалось доста­точным открыть один комитет библейского отделения. Отсут­ствие единой линейной системы управления библейским дви­жением, естественно, способствовало ослаблению влияния Глав­ного Петербургского комитета на провинциальные. В условиях абсолютной монархии эта относительная «свобода и самостоя­тельность» библейского движения на местах была объективно недопустима. Но Петербургский комитет во главе с президен­том библейского общества А.Н. Голицыным и император по­шли на так называемые «демократические» отношения с про­винциями по делам библейского общества. Они пытались учи­тывать европейский опыт общественного характера библейско­го движения, которое родилось спонтанно в Англии в 1804 году без всяких усилий королевской власти (106). В России, как изве­стно, начало этому движению было положено императором и его ближайшим окружением в 1812 году. Эта особенность появ­ления, а также развития библейского движения в Российской Империи и предопределила в конечном итоге недолгое его су­ществование в нашей стране. Другой причиной падения биб­лейского общества в России было недоверие православного ду­ховенства к библейскому движению как панацее от всех бед, а также ослабление интереса многих членов этого движения про­тестантского толка.

Падение библейского общества было в прямой зависимос- ти от международной политики России и других членов Свя­щенного союза начиная с 1820 года. Оно проявилось прежде всего во взаимоотношениях Петербурга и провинций. Если до 1820 года отчетность и денежные суммы поступали с мест в Петербургский комитет нерегулярно, а Петербург по этому факту не беспокоился, то в 1820 году ситуация изменилась. Импера­тору России как инициатору религиозного направления в по­литике понадобились дополнительные средства на новый кон­трреволюционный курс членов Священного союза. Материаль­ное обеспечение этого курса должно было лечь на плечи не столько европейцев, сколько россиян, так как Россия была ве­дущей страной в библейском международном движении. Допус­каемая ранее лояльность во взаимоотношениях центральной власти с местными отделениями общества стала препятствием в условиях новой внешней и внутренней политики. С целью ус­транения либерализма в структуре управления библейским об­ществом его презцдент А.Н. Голицын составил «Обозрение со­стояния Российского библейского общества в начале 1820 года, по прошествии семи лет со времени его учреждения». В «Обо­зрении» подведены итоги библейского общества по публикаци­ям священных книг, по их распространению в провинциях, а также показано финансовое положение общества на начало 1820 года. «Обозрение» было издано и разослано по всем провинци­альным отделениям.

Главное внимание А.Н. Голицын уделил денежному воп­росу. В тексте указано, что отделения имели большой долг перед Петербургским комитетом, что несмотря на финансовую по­мощь из Лондона в 1819 году в размере пятисот фунтов стер­лингов, или семидесяти девяти тысяч трехсот восьмидесяти че­тырех рублей, которые пошли на погашение долга провинций, их долг перед Петербургским комитетом продолжал оставаться в сумме пятисот пятнадцати тысяч ста сорока рублей (107).

По причине большой задолженности провинциальных биб­лейских отделений Петербург якобы вынужден был сокращать свою издательскую деятельность. Ввиду того, говорится в «Обо­зрении», что к 1820 году расходы на библейское общество уве­личились в связи с активной международной политикой в об­ласти библейского движения, а денег осталось у Петербургско­го комитета лишь сто тридцать тысяч рублей, пришлось значи­тельно сократить объем переплетного дела книг Священного Писания на языках малых народов империи. Была уволена часть рабочих, обслуживающих книгопечатные станки. Кроме этого, в перспективе намечалось уволить еще десять таких же рабочих (108).

Общая озабоченность А.Н. Голицына недостаточным мате­риальным обеспечением библейского дела требует дополнитель­ного документального подтверждения и уточнения. В делах фон­да Российского библейского общества «О денежных приноше­ниях от частных лиц» за 1820 год имеются сведения о получен­ных Петербургским комитетом деньгах как от членов общества, так и от «доброжелательных граждан». В частности, от всех пред­ставителей духовенства комитет получил 5195 рублей 75 копе­ек, «от церковных кружек», т. е. от прихожан — 62 рубля 11 копеек, «от разных гражданских лиц» — 1130 рублей, «от вели­ких князей, графов и баронов» — 9650 рублей. Комитет полу­чил также и ежегодный императорский взнос в 10000 рублей (109). Всего за 1820 год для Российского библейского общества было собрано 26037 рублей 86 копеек. Эти деньги были получе­ны от большинства представителей всех сословий России и со­ставляли не меньшую сумму, чем за прошлые годы.

Расходы Петербургского комитета также отражены в про­токолах. Девяти уволенным из типографии церковникам было выдано на обратную дорогу в епархии 3010 рублей. Оплачено по счетам типографии Н.И. Греча в сумме 11322 рубля 75 копеек. Перечислены имена девяти членов библейского общества, ко­торые получили единовременные награждения, а также за выс­лугу лет в целом 3400 рублей. Кроме того, было израсходовано на «заплату... переводчикам библейских книг, за печатание, пе­реплет и обработку бумаги» 211356 рублей 7 копеек. Из этой суммы на содержание иностранных специалистов (Рутта, Рен­ни, Рихтера и Вангеберга) ушло 85949 рублей 25 копеек. Следо­вательно, на местных специалистов по переводам и издательс­кому делу было израсходовано 60,3 %, а на иностранных 40,7 % от указанной суммы. 20442 рубля 65 копеек были потрачены на ремонтные работы для дома канцелярии в Михайловском зам­ке, а также на содержание канцелярии и «заплату» ее служа­щим. Из этой суммы 1500 рублей ушло на содержание «иност­ранного секретариатства» во главе с Фон Полем. Кроме того,

Российское библейское общество осуществило на собственные средства издание 1000 экземпляров немецкой Библии для ин­ститута глухонемых в Гамбурге. Впрочем, эти убытки Германия возместила в размере 1340 марок (110). Тем не менее Петербур­гский комитет за 1820 год израсходовал 249531 рубль 47 копеек. Остаток расходной суммы, не покрытый материальными сред­ствами российских граждан, составил 233493 рубля 61 копейка, или 83,2 % от общей суммы расходов.

Таким образом, причина, по которой невозможно было свести дебет с кредитом Российского библейского общества, заключалась не столько в задолженности провинциальных от­делений, сколько в неспособности российских граждан покрыть материальные затраты Петербургского комитета на издательс­кую деятельность, поощрение чиновников от библейского об­щества и на содержание иностранных специалистов в связи с увеличившимися потребностями правительства.

Тем не менее А.Н. Голицын настаивал на том, что причи­ной «материального ущерба головного комитета» были непла­тежи провинциальных отделений. После определения причины материального ущерба в «Обозрении» следует предостережение от «неминуемой катастрофы», которая представляет собой от­сутствие финансовой базы для продолжения публикования «Сла­вянской восьмушечной Библии в большем количестве, чем преж­де». Объясняется также, почему этот вид Библии должен изда­ваться большим тиражом: «Ее выпущено еще очень мало, — сказано в «Обозрении», — всего шесть тысяч сто пятьдесят один экземпляр», а было запланировано более шестнадцати тысяч экземпляров. Далее А.Н. Голицын, пытаясь доказать важность развития библейского типографского дела, подошел к главной причине, связанной с необходимостью расширения материаль­ной базы комитета. Он сообщил, что началось изготовление «сте­реотипных досок Славяно-Русского Нового Завета». Для этой работы были приглашены специалисты из Англии. Если так называемые неплатежи не будут покрыты, продолжает А.Н. Го­лицын, то придется «уволить того молодого человека (Рутта. — 3.T.), который нарочно был выписан из Англии для надзора за оною», т. е. для руководства изготовлением этой стереотипной доски (111). Президенту Российского библейского общества было неловко нарушать договор с Британским и Иностранным биб­лейским обществом. По этому договору Лондон обещал посы­лать в Россию миссионеров, а Россия обещала им платить за работу. Далее в «Обозрении» сказано, что не завершено также и дело по изданию Библии на других языках. Пятьдесят девять тысяч сто шестьдесят девять экземпляров этих книг находились в переплете. Переплетной работой занимались другие агенты Британского общества — Рихтер и Ремм. Им также необходимо было платить за услуги, но для этого требовалось значительно увеличить количество переплетаемых Библий на иностранных языках по сравнению с прошлым годом (112).

Вторая причина неплатежеспособности Российского биб­лейского общества вытекает из первой и также связана с меж­дународными отношениями Российской империи. В «Обозре­нии» сказано, что увольнение агентов Британского общества связано не только с неловкостью перед английскими миссио­нерами, но и с опасностью понижения международного авто­ритета Российского библейского общества. Оно «доныне было удивлением для всей Европы, Америки и большей части Азии и привлекло на Россию уважение всех благомыслящих христи­ан, нежели все воинственные ее подвиги. Христианские досто­инства великого и благодетельного ее монарха и труды библей­ского ее общества... породили в народах здравомыслящих ум, способность участвовать в распространении «царствия Божия»... Россия, ее христианский император, ее князья, дворянство и духовенство приняли сторону света, и силы тьмы начали усту­пать... Сие всеобщее ожидание от России достаточно доказыва­ется выходящими с ней ежедневно в свет сведениями в Англии и Германии. По сему ответственность наша весьма велика, не только в отношении к России, но и в отношении к делу Божию вообще» (113).

Эта цитата из «Обозрения» прежде всего подтверждает тес­ную связь Российского библейского общества с внешней поли­тикой России и со Священным союзом государей Европы. Из нее следует, что библейское общество было призвано решать не только вопросы духовного просвещения внутри страны, но и выполнять функции как бы исполнительной организации Свя­щенного Союза по усмирению народов путем распространения христианского учения среди них. Об этом же в восторженном тоне написано и в письме Гильберта фон дер Смиссена, купца города Альтона, к английскому миссионеру в России Э.Хен- дерсону. 21 апреля 1817 года купец писал, что ожидает великих событий от России, которая «простирает руки для восприятия Евангелия... тысячам тысяч подвластных скипетру несравнен­ного монарха ее... подает собою пример прочим на земле наро­дам, как поклоняться и признавать Господа Иисуса владыкою своим и Богом». Гильберт ожидает от России, что именно она «явит в себе славный образец подражания для всех церквей, как подлежит чтить по достоинству Священную книгу Библию и рассеивать Слово Божие до отдаленнейших концов на неиз­меримом пространстве ее владений». Господин Гильберт счита­ет Россию убежищем «для богобоязливых людей всего мира», которые когда-либо вынуждены будут покинуть «отечественные кровы свои... из-за изуверствующего папства и крамольных муд­рований ложного протестантизма, кои приличнее назвать дол­жно неверием» (114).

Европейцы действительно верили в Россию и ее библейс­кое общество. Они находились в ожидании некоего нового ис­тинного христианства, которое придет на смену католичеству и протестантизму в Европе. Им казалось, что такая смена в Рос­сии уже произошла. Библейское движение поглотило и право­славие, и католицизм и протестантизм. Восхваляя Россию, сек­ретарь Калькуцкого библейского общества Томас Томасон на­звал библейское движение в ней «огромной и славной маши­ной для творения добра», которой призваны управлять «монар­хи, князья, архиепископы и духовенство, знатные особы и дво­рянство» (115).

Более всего европейцы возлагали надежды на Александра I, который «могучим плечом своим поддерживал дело Божье против вражьей силы». Под «вражьей силой» другой автор пись­ма, Георг Мор из Шотландии, понимал не только повержен­ного Наполеона и его армию, но и всех ортодоксов христианс­ких конфессий (116).

Главный организатор и помощник Александра I в разви­тии библейского движения, А.Н. Голицын, назван в одном из писем члена библейского общества из Шотландии Жалиса Кирда не иначе как «знаменитейшим, благороднейшим, сиятельней­шим князем, имя которого соделалось известным во всех кон­цах земли...» «Другие князья, вельможи и генералы Российско­го государства, — продолжал Жалис Кирд, — прославили име­на свои военными подвигами и героическими действиями. Но ваше имя, сиятельный князь, соделалось знаменитым в лето­писях церкви Бога живого чрез усердие ко славе Его, ревность к Его делу и любовь к Его сыну и верным Его последователям» (117). Князю надо было не посрамиться в глазах европейцев, которые столько надежд возлагали на библейское движение в России и его лидеров. Он старался всеми силами содействовать поддержанию международного авторитета Российского библей­ского общества. Для этой цели князь считал необходимым уст­ранить неплатежи провинциальных отделений и изменить струк­туру управления библейским обществом. В его обозрении указа­но, что главной причиной этих «вопиющих» неплатежей явля­лись медлительность и недобросовестность чиновников, «отве­чающих на представления комитетов отделений» (118). Оправ­дывая действия чиновников, князь заключил, что «в России едва ли найдется такой человек, который бы при хороших спо­собностях пожелал бы найти какую-нибудь службу без всяких выгод». Поэтому каждый некогда общественник библейского дви­жения должен «стоять на службе и за труды свои быть поощря­емым и награжденным наравне с прочими полезными чинов­никами».

Резюме презцдента Петербургского комитета о чиновни­ках от общества подкреплено сообщениями из провинций. Чи­новники действительно нередко проявляли недобросовестность к своим общественным обязанностям в библейском обществе. Еще в 1816 году орловский мещанин Григорий Курдюмов и однодворец Михаил Ноздрин написали 30 августа письмо в Петербург. В нем они утверждали, что члены Орловского отде­ления регулярно посылали в столицу вырученные от продажи священных книг деньги ассигнациями. Они посылали также «материальное вспомоществование членов общества». Общая отправленная ими сумма составила около ста рублей. Она была отправлена в Петербург «через городовую почтовую контору». Но, узнав об утерянных деньгах, которые не дошли до адреса­та, орловские мещане, крестьяне и помещики стали беспоко­иться. «Они теперь боятся посылать деньги, чтобы иметь у себя Библию» (119). Так Григорий Курдюмов и Михаил Ноздрин объяснили причины последующих неплатежей Орловского от­деления Петербургскому комитету.

В «Обозрении» 1820 года разработан также регламент со­браний и правила отчетности библейских отделений перед глав­ным Петербургским комитетом. Согласно этому регламенту, уп­разднялась система нерегулярных собраний провинциальных комитетов и вводились ежемесячные заседания, но с неболь­шой оговоркой: они должны быть непродолжительными по вре­мени, «чтобы не отвратить от них членов общества». Каждое такое заседание в столичных комитетах должен проводить пре­зидент, в провинциальных — вице-президенты либо кто-ни­будь из их заместителей (120). Петербургский комитет настаи­вал на том, чтобы каждое провинциальное отделение имело свой секретариат чиновников, «отстраненных от других долж­ностей» и сосредоточенных только на делах общества. В их обя­занности входили ведение протокола заседаний, подготовка материала для следующих заседаний, а также ведение «особо учрежденной книги» для записок членов собрания того или иного комитета. Эта книга всегда должна быть на виду, чтобы прези­дент или вице-президент могли ознакомиться с ее записями при подготовке к очередному собранию (121).

Кроме секретариата, комитет должен был иметь свою кан­целярию. Ее управляющий с помощниками и секретарями так­же должны получать жалование. В обязанности канцеляристов входило вести переписку с гражданами губернии по специаль­ному разрешению секретариата. Но в ряде случаев (в каких не уточняется) канцелярии дано право вести переписку от своего имени. Сделана лишь оговорка, что это возможно тогда, когда «дело простое, не требующее специального разрешения». Про­цесс выяснения характера дела, поступившего в канцелярию, нужно было тоже уточнять с секретариатом. Управляющий ка- целярией в своей деловой переписке руководствовался прика­занием президента, главного вице-президента комитета, а так­же ответственного секретаря секретариата (122).

В обязанности управляющего канцелярией входило также поддержание постоянного и непосредственного контакта с кни­гохранилищем провинции. Он обязан был «знать подробно все дела оного, дабы быть в состоянии вести самую точную пере­писку о рассылаемых экземплярах» книг. В этом ему помогали корреспонденты уездов. Управляющий готовил документы к докладу президента, отслеживал записи в журнале заседаний «для исполнения по положениям оного», составлял выписки из этих журналов «для печатания, и все сие не более как через неделю после заседания должно быть готово» (123).

Таким образом, канцелярия во главе с управляющим дол­жна была заниматься подготовкой материалов для собраний, а секретариат — проводить их.

При участии управляющего канцелярией готовился и от­чет собрания для «генерального собрания Главного комитета Российского библейского общества», которое должно было про­водиться в Петербурге «два, три раза в год». На него приглаша­лись вице-президенты отделений, а также управляющие канце­ляриями. Генеральное собрание посвящалось подведению ито­гов дел библейского общества в целом по России за соответ­ствующий промежуток времени (124).

Итак, в 1820 году были приняты меры по изменению ста­туса Российского библейского общества. Желая наладить фи­нансовую и производственную дисциплину, автор «Обозрения» разработал документы, в которых предполагалось заменить об­щественный характер библейского движения на государствен­но-бюрократический, а библейское общество превратить в орга­низацию чиновников, работавших не «по зову души», а за жа­лование. Предложенная система руководства библейским обще­ством получила одобрение императора, затем была внедрена в практику. Она по примеру других ведомств была построена по линейному принципу бюрократического управления. Эта струк­тура оказалась настолько громоздкой и неповоротливой, что не смогла решить остро стоящую перед библейским обществом материальную проблему. Более того, требуя больших дополни­тельных затрат на свое функционирование, новая система уп­равления еще больше обострила ее. Тем временем отношение чиновников к делу не изменилось. Их медлительность в работе, волокита и недобросовестность продолжали процветать.

В 1822 году князь А.Н. Голицын предпринял очередной шаг к решению материальной проблемы общества. За два прошед­ших года она не была решена. За подписью князя и секретаря комитета В.Попова вышло в свет специальное объявление, да­тированное 13 января 1822 года. Это объявление занимает пять печатных страниц, на которых довольно часто встречается сло­во «средства». Частая повторяемость данного слова указывает на оставшуюся остроту вопроса о денежном обеспечении библей­ского дела, а также на главную задачу, которой посвящено это объявление, а именно: «изыскать недостающие средства». По мнению составителей объявления, резервы для пополнения денежных средств библейского общества находились в сборе членских взносов и пожертвований членов библейского движе­ния. Объявление гласило, что некоторые «Господа члены биб­лейского общества... по забвению или другим обстоятельствам не исполнили» своего обещания платить обществу ежегодные взносы. Президент пожелал знать, «по какой причине прекра­щено вкладывание их денег в библейское движение». Ссылаясь на то, что Петербургский комитет получил «многочисленные требования... из всех мест Отечества нашего» на книги Священ­ного Писания, президент призвал организаторов провинциаль­ных отделений наладить денежную компенсацию библейского дела и привлекать как можно больше людей к участию в биб­лейском движении независимо от их сословной принадлежнос­ти (125).

В этом объявлении поставлены две задачи. Их решение по­зволило бы снять с повестки дня финансовый вопрос. Одна из задач направлена на увеличение числа членов библейского об­щества, другая — на укрепление централизованного сбора член­ских взносов по принципу линейной структуры управления.

Объявление было сопровождено письмом президента об­щества А.Н. Голицына от 7 января 1822 года в адрес Правления Императорской академии наук. В письме содержалась просьба к академикам размножить объявление и разослать его по всем «весям» России (126). Императорская академия наук исполнила просьбу князя. Но ожидаемого от этой акции результата не по­лучилось. Вместо денег из провинций в Петербург стали посту­пать объяснительные письма по тем или иным финансовым нарушениям.

В объяснении Астраханского отделения сказано, что 7 мая 1824 года, после смерти казначея комитета титулярного совет­ника Михайлова, была проведена ревизия его имения. В реви­зии принимали участие директор комитета священник Марк Студитский и секретарь Соколов. Во время описи имущества покойного ревизоры не нашли необходимого количества книг или вырученных за них денег. «Отсутствие таковых определило недостачу денежных средств» за распродажу Священного Писа­ния. Для восполнения выявленной недостачи директор и секре­тарь отделения обратились к астраханскому губернатору И.И. Попову с просьбой взыскать недостающие деньги со стоимости имения покойного и передать вместе с оставшимися непродан­ными книгами (40 экземпляров) новому казначею комитета И.А. Иконникову. Как только местным судом эта просьба будет удов­летворена, уверяли астраханцы, они непременно вышлют по­лученные деньги в Петербург (127).

Проблема неплатежей возникла не только по вине чинов­ников. Вопреки призыву президента Российского библейского общества умножать число членов движения, в реальности име­ла место обратная тенденция.

В отчете Саратовского комитета за 1824 год написано, что по Аткарскому округу отказались от уплаты ежегодных взносов священник Аткарского собора Василий Федоров, пономарь села Мелики Осипов, титулярный советник Батавин и поручик Бров- цын. Мотивы их отказа не уточнены, но сказано, что это про­изошло по разным причинам (128).

В Камышинском округе к 1824 году тоже «членов комитета поубавилось», потому что подполковники Скабиневский и Мельников были переведены в Царицынский уезд и там вошли в Царицынский комитет. «Генерал-майор Хвитский и гвардии прапорщица Киртьева переведены своим военным начальством в Тамбовскую губернию, в деревню Чуповка Кирсановского уезда», где не стали возобновлять своего членства в библейском обществе. Директор и казначей Камышинского комитета соста­вили отношение в Кирсановский земский суд с просьбой о вос­становлении Хвитского и Кирьтевой в членстве и о взыскании с них неуплаченных взносов (129).

Петербургский комитет взыскивал денежные средства че­рез судебные органы с недобросовестных чиновников и рядо­вых членов общества. Это также свидетельствует о кризисе биб­лейского движения в России. Выйти из членства практически стало невозможным. Принцип добровольности участия в дви­жении откровенно нарушался администрацией комитетов, что не могло не сказаться на авторитете библейского общества даже среди активных его членов и сторонников. Одним из таких ак­тивных участников библейского движения был до недавнего времени Новгородский и Петербургский митрополит Серафим (Глаголевский). Он выполнял обязанности вице-президента Петербургского комитета. Но позднее владыка изменил свое отношение к библейскому обществу, а точнее, к его президен­ту (130).

В начале 1824 года митрополит Серафим пытался защи­щать интересы общества. 24 мая 1824 года известный попечитель Казанского университета М.Л. Магницкий направил к нему свое письмо. В письме чиновник настаивал на сожжении всех экзем­пляров Нового Завета «в персидском переводе», поступивших в библиотеки учебных заведений. Но при этом М.Л. Магницкий сделал упрек владыке, написав, что уже отправлял ему два по­добных послания, но не получил ответа и вынужден был напи­сать это, третье, письмо. Доказывая несостоятельность Нового Завета на персидском языке, автор письма настаивал на том, что слова «персияне» в подлинной Библии нет, «а в переводе ошибка». М.Л. Магницкий имел в виду место в «Послании к Колоссянам», где сказано: «для Бога нет ни Елина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, ни варвара, скифа, раба, сво­бодного, но все и во всем Христос» (131). В этом стихе действи­тельно нет слова «персияне», равно как ничего не сказано и о мусульманах. Но такое упущение объясняется тем, что древним авторам священных книг были просто неизвестны указанные слова. Вместе с тем сделанное перечисление в одиннадцатом стихе «Послания» позволяет подразумевать и персиян. Конеч­но, вольность была допущена в персидском переводе Библии, но она вполне оправданна.

Но М.Л. Магницкий, убежденный в грубой ошибке пере­вода, не принимал подобных доводов и сделал далеко идущее предположение. В одном из своих писем к митрополиту он пи­сал: «Если переводчики способны допускать ошибки и вольно­сти, то где гарантии, что в тех торопливых переводах на многие языки диких народов, у коих нет еще и письмен», нет таких же ошибок? Далее, на основании своего предположения он отка­зал библейскому обществу в «божьем благословении» и выска­зал опасение, что «каждый член общества будет отвечать пред Богом за все дела его, участвуя в них и деньгами и согласием». Поэтому он, благочестивый православный христианин, попро­сил митрополита принять его «торжественное отречение от всех богопротивных... действий библейского общества и благоволить исходатайствовать совершенное от оного увольнение».

Серафим (Глаголевский) и на этот раз не ответил на письмо М.Л. Магницкого, который объявил себя более православным, чем сам митрополит Русской Православной Церкви. Но он со­ставил записку и написал справку на имя А.Н. Голицына. Обе эти бумаги владыка отправил адресату 2 июня 1824 года. В них аргументированно доказана компетентность переводчиков Но­вого Завета и непричастность Российского библейского обще­ства к ошибке в переводе, «если таковая имелась». В справке сказано, что издание Нового Завета на персидском языке было сделано Российским библейским обществом еще в 1815 году в Санкт-Петербурге «с копии манускрипта, привезенного сюда... английским посланником при Дворе Персидском Сир-Гор-Узе- леем... Перевод оного учинен известным ученым Мартином в Ширазе, а копия с манускрипта Сир-Гор-Узелея списана здесь переводчиком иностранной Коллегии Абитурабом». Поэтому если были какие погрешности в переводе, написано в справке, то это сделано не Российским библейским обществом. Кроме того, писал митрополит Серафим, при первом же сигнале М.Л. Магницкого об ошибках в переводе были приняты необходи­мые меры. Состоялось заседание специально созванного особо­го комитета под председательством Московского архиепископа Филарета (Дроздова) и директора комитета Герасима Петрови­ча Павского. На заседании было принято постановление: «снес­тись о сем предмете с Астраханским комитетом», который по­лучил самое большое число этих экземпляров. Астраханскому комитету было поручено тщательно изучить «сие издание и по­том уведомить комитет о своих результатах».

В этой же сопроводительной записке митрополит Серафим написал, что письмо М.Л. Магницкого стало предметом обсуж­дения на заседании Петербургского комитета 29 мая 1824 года. На обсуждении комитет признал это письмо «как по содержа­нию, так и по выражениям... оскорбительным и поноситель­ным для всех членов сего сословия и для всех участвующих в деле его». Митрополит Серафим напомнил, что он лишен права личного доклада императору, поскольку «сие поручено осуще­ствлять о делах Российского библейского общества» князю А.Н.

Голицыну. На этом основании владыка попросил князя доло­жить императору, «как покровителю общества библейского», о случившемся и выразить просьбу всего Петербургского комите­та о рассмотрении Александром I дела М.Л. Магницкого (132).

Из записки следует, что вопрос о выходе из библейского общества решал только российский монарх. Митрополит про­сил князя не удовлетворить желание М.Л. Магницкого выйти из общества, а лишь доложить об этом желании императору.

Таким образом, еще в июне месяце 1824 года митрополит Серафим был на стороне библейского общества и защищал интересы Петербургского комитета. Но позднее, в этом же году, его отношение изменилось.

Благодаря деятельности Российского библейского обще­ства в стране стало появляться так называемое религиозное «вольнодумство». Оно имело место и в армии, и среди граждан­ского населения. О религиозном «вольнодумстве» в армии за­бил тревогу еще в 1821 году цесаревич Константин Павлович, который не поддерживал идеи своего царственного брата отно­сительно религиозного направления в политике. Его тревога проявилась в письме начальнику главного штаба Его Импера­торского Величества генерал-адъютанту и генералу от Инфан­терии князю П.М. Волконскому. В этом письме он просил «о позволении на борьбу с вольнодумством» среди военных лю­дей, которое появилось благодаря библейскому обшеству. Князь дал цесаревичу это разрешение (133).

Одними из главных носителей «опасного» проявления ре­лигиозного «вольнодумства» как в армии, так и среди граждан­ского населения были ланкастерские школы, которые стали появляться в России в 20-х годах. Еще 11 февраля 1818 года в Петербургский комитет библейского общества поступило ано­нимное предложение об открытии в империи библейских школ и об их содержании за счет установления особой пошлины на заграничные товары и соль (134). Это предложение, как будто бы, оказалось без внимания Петербургского библейского ко­митета. 24 декабря 1818 года поступила также анонимная запис­ка в Комиссию духовных училищ. В ней уже не шла речь о лан­кастерских школах, но предлагалось учредить «в духовных учи­лищах особенные классы для чтения, по крайней мере, Нового Завета». В записке говорилось, что в дальнейшем все эти классы будут объединены в «библейские сотоварищества». По предпо­ложению неизвестного автора записки, для обеспечения клас­сов «нужным количеством книг Священного Писания» ректо­ры и смотрители училищ должны стать корреспондентами (135).

Через год, 30 января, в журнале Комиссии духовных учи­лищ появилась запись, что «Комиссия находит полезным пред­положение неизвестного об учреждении в духовных училищах особого класса для чтения Священного Писания» (136).

Наконец, 26 марта 1822 года вышла Высочайше утверж­денная записка Главного попечителя Императорского Челове­колюбивого общества князя А.Н. Голицына об учреждении выс­шего класса в доме воспитания бедных детей. В записке предло­жено обучать в этом доме бедных детей по методу ланкастерс­ких школ. В классе предполагалось иметь учеников «не менее числа 30», экзамены «должно у них принимать» через каждые полгода, а через два года успешно сдавшие экзамены должны быть зачислены на учебу в университет. Принципиальное отли­чие учебной программы этого высшего класса от других тради­ционных учебных классов заключалось в том, что главным пред­метом образования и воспитания было Священное Писание, а затем латынь, алгебра, геометрия, всеобщая история и геогра­фия. Автор записки уверял, что благодаря такому ориентиру в учебном процессе выпускники библейского класса будут «в ис­тинно христианском духе образованные и могут стать со време­нем хорошими наставниками и профессорами». Князь А.Н. Го­лицын намерен был с помощью учеников дома бедных детей, обученных по ланкастерскому методу и воспитанных исключи­тельно на Священном Писании, осуществить замену выпуск­никам духовных семинарий в светских и духовных школах, что­бы не отвлекать последних от их «истинного предназначения и духовного состояния», т. е. от службы в церкви (137).

Реализация идеи о библейском образовании на этом не исчерпывалась. Продолжала вынашиваться мысль о ланкастерс­ких библейских школах и в отдельных провинциях империи. Делались попытки о ее практическом воплощении. В 1824 году при Виленском университете было открыто тайное общество филоматов и филаретов для конкретного осуществления идеи о библейских школах. В записной книжке «Русской старины» со­хранился проект устава тайного общества филоматов и филаре­тов, который, между прочим, был составлен еще 29 июля 1818 года и подписан графом Федором Толстым, Федором Глин­кой, Николаем Гречем, Василием Григоровичем, Михаилом Новиковым, Петром Фокой и Николаем Кусовым (138). В про­екте предусмотрено открытие школ на основе метода взаимно­го обучения, изобретателями которого являлись английский священник Р.Белл и квакер, пацифист по убеждениям Д.Лан- кастер (139).

В проекте сказано, что такие общеобразовательные учили­ща хороши для бедных людей, потому что они бесплатные. Кроме того, в них могло обучаться неограниченное количество детей. В проекте замечено также, что подобные школы следовало бы открывать не только в польских провинциях, но и в Петербур­ге, а также «в других городах России». В этих училищах должны были учиться «дети обоего пола чтению, письму, арифметике и катехизису на основаниях чистейшей нравственности и веры». Под «чистейшей нравственностью и верой», конечно же, под­разумевалось то универсальное христианство, которое, по мне­нию его идеологов, должно стоять над всеми конкретными цер­квами и христианскими конфессиями, а также способствовать установлению мира и порядка в государстве. С помощью ланка­стерских училищ предполагалось успешно решить задачу по «вос­питанию граждан честных, трудолюбивых, покорных законам и благочестивых». Несмотря на то, что для самих учащихся и их родителей библейские училища предполагались быть бесплат­ными, содержание их требовало необходимых материальных затрат. В проекте предложено осуществлять содержание училищ за счет членских взносов общества. Их предусмотрено два вида: один взнос должен был быть вступительным в размере двадца­ти пяти рублей, другой (в пределах той же суммы) назывался ежегодным.

В проекте также предусмотрена и структура управления ланкастерскими школами. Эти школы должны были управлять­ся собственным комитетом, который помимо этого осуществ­лял бы переписку «со всеми иностранными сословиями сего рода для взаимного поощрения и пособия». Комитету предпо­лагалось быть доступным «для всех союзников», т. е. для всех стран, входивших в Священный союз. Одной из форм сообщае- мости союзников являлась отчетность комитета по месяцам и годам. Подобные отчеты должны были издаваться и рассылать­ся во все союзные страны, а также во все отделения библейско­го общества России. В заключении проекта устава его авторы выразили уверенность в успехе библейского общенародного образования, поскольку не сомневались в его пользе, «покро­вительстве просвещенного правительства и благословении Все­вышнего», а также возлагали надежду на усердие и поддержку «добрых соотечественников» (140).

Несмотря на то, что проект устава тайного общества фи­ломатов и филаретов вполне отвечал общей религиозной кон­цепции внешней и внутренней политики Александра I были достаточно сильные и влиятельные его недоброжелатели. Сна­чала митрополит Серафим не входил в их число. В специально организованной комиссии по расследованию дел в городе Виль­но, состоящей из графа А.А. Аракчеева, адмирала А.С. Шишко­ва и комиссара административного совета в Польше, сенатора Н.Н. Новосильцева, его имени не значится (141). Позднее вла­дыка примкнул к врагам библейского движения в России не без определенных усилий А.А. Аракчеева и М.Л. Магницкого.

Поводом для борьбы с тайным обществом стали якобы «учиненные беспорядки по Виленскому университету». Учени­кам и учителям этого общества было предъявлено обвинение в распространении «безрассудного польского национализма по­средством обучения». Парадоксальность этого обвинения зак­лючалась в его несоответствии официально объявленной идее религиозной политики Александра I, зафиксированной в дого­воре Священного союза и документах библейского общества. Сама идея этой политики предполагала обратную перспективу, основанную на слиянии всех направлений христианства, при­мирении всех церквей, сект и обществ, а также сглаживании национальных особенностей народов, связанных с различны­ми религиозными традициями и христианскими направления­ми.

Тем не менее комиссия, обвинив тайные общества в на­ционализме, приняла решение лишить учителей и старших уче­ников, организаторов этого общества, прав преподавания и воспитания молодежи. Было также решено всех филоматов и филаретов поставить под особый надзор Виленского «духовно­го начальства». Светского профессора университета Лелевеля

Бобровского, «как поляка по национальности», комиссия выс­лала в Польшу, т. е. за пределы герцогства Варшавского, а про­фессора Даниловича, имеющего духовный сан, поручила «осо­бому надзору духовного начальства с целью удаления его из Вильны» (142).

Эта же комиссия 22 февраля 1824 года открыла дело и на другое идентичное общество под названием «Черные братья». Оно также состояло из учеников и учителей, но Крожского библейского училища города Вильно. Возглавлял общество учи­тель Винцентий Пашкевич. Главными организаторами общества из среды учеников были некие Янчевский и Зелинович. «Чер­ные братья» обвинялись в том, что сочиняли «возмутительные письма и стихи» и рассылали их всем учителям и ученикам Крожского училища. В наказание за содеянное Янчевский и Зе­линович были закованы в железные кандалы и посажены в кре­пость Бобруйск на десять лет «для крепостных работ». Других участников общества также заковали в кандалы и отправили «по Оренбургской линии в солдаты без выслуги лет». Винцен- тия Пашкевича посадили в крепость Бобруйск на два года. Пос­ле окончания срока он должен был быть освобожден (143).

В 1824 году ужесточилась борьба с ланкастерскими школа­ми и с библейским движением в целом. Постепенно в нее было втянуто русское духовенство. Радеющий за чистоту веры и пре­стиж православной церкви академик А.С. Шишков с возмуще­нием писал в своих записках: «Не странны ли, даже смею ска­зать, не смешны ли в библейских обществах наши митрополи­ты и архиереи, заседающие в противность апостольских поста­новлений вместе с лютеранами, католиками, квакерами, каль­винами, словом, со всеми иноверцами? Они с седою головою, в своих рясах и клобуках сидят с мирянами всех наций, а им человек во фраке проповедует слово Божие... Где приличие, где важность священнослужителя, где церковь?» Далее А.С. Шиш­ков заключал, что намерение библейского общества «составить из всего рода человеческого одну какую-то общую республику и одну религию — мнение мечтательное, безрассудное» (144).

Не разделявшие точку зрения противников библейского движения и продолжавшие участвовать в нем поплатились сво­ей служебной карьерой. Так, еще в 1823 году под давлением А.А. Аракчеева и А.С. Шишкова император удалил из Синода Твер­ского архиерея Иону, Кишиневского — Дмитрия; архиманд­рита Феофила уволили из Одесского лицея, где он преподавал закон Божий (145).

Некоторые духовные лица, так же как и митрополит Се­рафим, благодаря деятельности специальной комиссии и от­дельных ее членов, пересмотрели свои позиции относительно библейского движения. Наибольшее влияние на православных архиереев оказывали А.С. Шишков и А.А. Аракчеев. Например, А.С. Шишков переписывался с Киевским митрополитом Евге­нием и возлагал надежды на его «усердие, которое будет на­правлено на подвиг для сана и сердца...» «Куда зовут нас Бог, государь и Отечество, туда поспешать должно», напоминал ав­тор письма владыке о его обязанностях (146). Граф А.А. Аракче­ев в своей политической борьбе с президентом Российского библейского общества князем А.Н.Г олицыным сделал ставку на схимника и архимандрита Фотия. В августе 1824 года он при­гласил Фотия в Петербург на аудиенцию с государем и попро­сил «по приезде прежде посетить» его дом (147). При встрече с императором Фотий выступал не только против князя, но и в целом против всего библейского движения, которое считал «ору­дием уничтожения русского православия». Митрополит Сера­фим был менее категоричен и стремился лишь к смене главно­го руководства библейским обществом. Ему казалось, что эта мера позволила бы исправить ошибки в организации библейс­ким движением и улучшить духовное просвещение в России.

Уступая ортодоксам православия, противникам христиан­ского космополитизма в политике, а также личным врагам са­мого близкого к императору сановника А.Н. Голицына, Алек­сандр I избрал более мягкий вариант отступления от прежнего религиозного курса в государственной политике. Он согласился с митрополитом Серафимом и подписал свой рескрипт об уволь­нении князя «от звания Президента Общества и о назначении на его место митрополита Серафима». Владыка принял на себя новую обязанность с мыслью о продолжении издательской де­ятельности библейского общества (148), но в новых условиях управления этой деятельностью. Его беспокоила бесконтроль­ность университетских типографий, издававших библейскую ли­тературу и не подчинявшихся Синоду. Первое, что было сдела­но при его руководстве библейским обществом, это упраздне­ние университетских типографий. Митрополит выразил удоволь­ствие принятой императором мерой. На одном из заседаний Пе­тербургского комитета он торжественно объявил: «Библию ста­нем печатать опять только в Синоде» (149).

Итак, после 1812 года в политике Александра I и его пра­вительства наметилось религиозное направление. Причиной его стали объективные социально-экономические, политические и идеологические условия, в которых оказались Европа и Россия после наполеоновских войн. В моральном плане Российская Империя была даже в более тяжелом положении, чем Европа. Россияне осознавали себя победителями французской армии, но плоды их победы оказались удручающими. Это и предопре­делило ведущую роль российского императора в послевоенной политике. В свою очередь, политическая нестабильность и мо­ральная усталость европейцев, увлекшихся различными рели­гиозно-мистическими учениями, давали основание российско­му императору строить внешнюю политику с учетом этой об­становки. Задачей его политики стало приведение к единству и согласию разрозненные религиозные общества и братства во имя мира и спокойствия народов. Эту экуменическую задачу призваны были решать европейские государи, подписавшие договор о Священном союзе. Священный союз стал олицетво­рением христианского космополитизма Европы. Ведущая роль в религиозной политике отводилась державе — победительнице над армией Наполеона и ее императору Александру I. Россия должна была нести основную ношу в обеспечении дальнейшего развития экуменического движения на основах нового универ­сального христианства. Одним из инструментов этого движения являлось Российское библейское общество.

С помощью Российского библейского общества предпола­галось решить некоторые вопросы и внутри страны. Несмотря на моральный подъем, который испытывали россияне, стране был нанесен огромный материальный ущерб ведением войны на ее территории. Необходимо было снять назревавшее проти­воречие между душевным подъемом российского народа-побе- дителя и разрухой, с которой он столкнулся сразу же после изгнания Наполеона из России. Для выполнения этой задачи правительство Александра I пошло по пути усиления религиоз­ного направления и во внутренней политике. С помощью рели­гиозного воспитания, образования и просвещения правитель­ство Александра I пыталось поддерживать моральный дух рос­сиян, а также сохранять мир и спокойствие в народе.

Немаловажную роль в первоначальном успехе Российско­го библейского общества сыграло влияние западных религиоз­ных мистических идей и личное участие агентов Британского и Иностранного библейского общества в становлении и развитии библейского движения в России.

Внешняя и внутренняя политика императора основыва­лась на одном и том же принципе христианского космополи­тизма, отрицающего какие-либо различия между православной, католической и протестантской конфессиями. Но эта генераль­ная линия религиозной политики Александра I не была извес­тна широким кругам общества. Вероятно, Александр I и сам смутно представлял смысл отрицания существующих различий в христианском мире. Поэтому его религиозная позиция огра­ничивалась рамками политических проблем внутренней и внеш­ней политики государства. Обществу же было объявлено о необ­ходимости развития библейского движения в России с целью успешного духовного просвещения россиян с помощью пере­вода Библии на языки народов империи.

Поэтому в первые годы деятельности библейского обще­ства оно было активно поддержано православным духовенством наряду с другими социальными слоями российского населения. Благодаря этой поддержке издательское дело библейского об­щества стало процветать. Библия и Новый Завет, переведенные на многие языки народов России, стали поступать большими партиями во все провинции империи. Эти священные книги были доступны не только духовенству, но и каждому россия­нину. Их изучали во всех учебных заведениях. Кроме того, орга­низовывались специальные ланкастерские библейские классы и школы для более глубокого изучения Священного Писания. Переведенная на русский язык Библия использовалась также для службы в православной церкви.

Начиная с 1815 года, после подписания договора о Свя­щенном союзе, Российское библейское общество расширило объем издательского дела, взяв на себя ответственность за ре­лигиозное воспитание и просвещение народов за пределами Российского государства. Эта задача решалась успешно до 1820 года за счет финансовой поддержки европейских библейских обществ, а также исправного «материального вспомоществова­ния» россиян, членов библейского движения.

В 20-е годы, как известно, изменилась роль Священного союза в международной политике. Европейские государи, вхо­дившие в союз, использовали свое объединение для совместно­го подавления национально-освободительного движения наро­дов Европы. Это отразилось на отношении россиян к Российс­кому библейскому обществу, которое стало, по существу, ис­полнительным органом Священного союза по религиозному вос­питанию народов России и мира в целом.

Изменился и общественный характер библейского обще­ства. Его президент князь А.Н. Голицын и император основыва­ли деятельность общества по принципу государственной, ад­министративной линейной структуры управления. Одновременно с этим был упразднен принцип добровольности его членов. Неуплату членских взносов взыскивали через суд. Выйти из со­става библейского общества стало практически невозможно, потому что этот вопрос решал только император. Сбор членс­ких взносов и вырученных денег за продажу священных книг осуществлял специально созданный административный аппа­рат на профессиональной основе.

Все эти меры правительства, направленные на изменение статуса библейского общества, не помогли решить материаль­ную проблему внешней и внутренней политики в религиозном направлении. Большой чиновничий аппарат, произвол и каз­нокрадство, которые процветали в администрации, а также упразднение принципа добровольности в библейском обществе, подорвали его авторитет в первую очередь в глазах его же ак­тивных членов, которые охотно поддерживали протестантскую идею об объединении всех церквей, но были недовольны тем, что в России эта идея осуществлялась бюрократическим путем и абсолютной властью монарха. В последней декаде правления Александра I их активность в поддержке библейского общества уменьшилась. Одновременно с этим усилилась оппозиция орто­доксов православия.

Недовольство библейским обществом назревало. Особое раздражение вызывал его президент, князь А.Н. Голицын, ко­торый являлся не только автором проекта нового государствен­ного библейского общества, но и главным исполнителем этого проекта, одобренного императором. В число недоброжелателей общества вошли самые разные социальные слои населения — крестьяне, мещане, офицеры, а также православные священ­ники, архимандриты и митрополиты. Наученные историческим опытом, представители духовенства проявляли свое недоволь­ство скрыто, в переписке между собой или молчаливым бойко­тированием уплаты членских взносов. Наиболее открытую по­зицию в разрушении библейского движения занимали граф А.А. Аракчеев, академик А.С. Шишков и чиновник Министерства духовных дел и народного просвещения М.Л. Магницкий. Они сумели настроить двух влиятельных архиереев — архимандрита Фотия и митрополита Серафима — на откровенный диалог с императором против библейского движения и А.Н. Голицына. Впрочем, А.А. Аракчеев, М.Л. Магницкий и А.С. Шишков были неискренни в своих мотивах. Они использовали общее недо­вольство библейским обществом и его презцдентом для дости­жения собственных корыстных политических целей.

С уходом в отставку князя А.Н. Голицына, а затем в связи с преждевременной смертью Александра I, религиозная полити­ка России потерпела окончательный крах. Одновременно по­терпели крах и институты этой политики, каковыми являлись Священный союз и Российское библейское общество. Предста­вители европейского библейского движения и европейские го­судари не смогли помешать этому крушению. Российское биб­лейское общество было упразднено в 1826 году, а немногим позже фактически распался и Священный союз. Его распад обус­ловлен, разумеется, не только отсутствием необходимых мате­риальных средств у России и смертью главного его организато­ра Александра I. Распад Священного союза обусловлен также эфемерностью программы его учредителей. Программа была основана на неких общих христианских принципах не способ­ных воплотиться в реальной жизни. В ней не содержалось конк­ретных задач по ведению международной политики в послево­енный период. Это давало право членам Священного союза на маневры в политике и постановку задач с учетом государствен­ных интересов и во имя укрепления власти монарха. Договор о Священном союзе как официальный межгосударственный до­кумент не имел никакой силы. Ссылка на него членов Союза в их совместном подавлении национально-освободительного дви­жения народов носила формальный характер, поскольку его собственный мечтательный характер не отвечал реальностям политической жизни Европы. Священный союз был обречен.