РЕФОРМА СИСТЕМЫ ДУХОВНОГО ОБРАЗОВАНИЯ. УЧРЕЖДЕНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ДУХОВНОЙ ЦЕНЗУРЫ

Духовные школы России всегда находились в поле зрения царской власти. В XVII веке эти школы были начальными (1). В 80-х годах XVII века была учреждена Славяно-греко-латинская академия, которая позднее стала прототипом Московской ду­ховной академии.

Государство осуществляло управление школами нерегуляр­но. Материальные условия их существования зависели в основ­ном от возможностей частных лиц, добровольно взявших на себя обязательства по их содержанию.

В век секуляризации церковного и монастырского имуще­ства правительство неоднократно делало попытки финансиро­вания училищ из государственной казны. Идея государственно­го финансирования возникла в 1737 году, но практического воплощения она тогда не получила. В 1740 году были разработа­ны штаты для Новгородской и Александро-Невской семинарий. Эти семинарии содержались государством. Но для других семи­нарий не хватало государственных средств. Императрица Елиза­вета Петровна решила материальную проблему возвращением церковных и монастырских вотчин прежним хозяевам. Но Ека­терина II в 1764 году вновь вернула эти вотчины в государствен­ную казну и проблему материального содержания училищ сно­ва сделала государственной.

Свое решение императрица обосновала в инструкции Ко­миссии о церковных имениях. Она написала, что «прошло уже 40 лет, как стали оне заводиться, а все еще до сих пор плохи. Семинарии состоят в весьма малом числе достойных и надежных учеников, в худом учреждении для наук и в бедном содержа­нии; семинаристы... обучаются... от неискусных учителей... не зна­ют истории церковной, ни гражданской... Набираются они в семи­нарии большей частию неволею и содержатся без разбора» (4).

Руководствуясь инструкцией Екатерины II, правительство предприняло несколько практических шагов как по материаль­ному содержанию духовных школ, так и по подготовке для них учителей. Над проектом предстоящих преобразований по пору­чению Екатерины II работали три митрополита — Платон, Гав­риил и Иннокентий. Их проект был составлен и утвержден им­ператрицей в 1766 году. На основании этого проекта было пред­ложено преобразовать Московскую академию в духовный уни­верситет, открыть четыре «большие» семинарии в Новгороде, Петербурге, Казани и Ярославле с расширенным курсом обу­чения за счет введения в учебную программу новых предметов. Среди новых предметов были французский, немецкий, еврейс­кий языки, геометрия, тригонометрия, физика, метафизика, полемическое богословие и толкование Священного Писания.

Со временем возникла необходимость формирования цен­трализованной системы государственного управления училища­ми. Эту проблему осознала Екатерина II и в 1762 году повелела правительству разработать единый устав образования в России. Ее указ вызвал большое сопротивление как в духовных, так и в светских кругах, потому что Екатерина II не отразила в нем специфики духовного и светского образования. В указе шла речь просто о народном образовании. По этой причине он не был выполнен. В 80-х годах Екатерине II все же удалось учредить Комиссию по народным училищам, которая и разработала еди­ный для всех училищ устав. Он был высочайше утвержден в 1786 году. Была принята единая программа обучения для духов­ных и народных училищ. Екатерина II отменила телесное нака­зание учеников. Выпускникам духовных семинарий было пре­доставлено право выбора между церковной и светской служба­ми (6).

В 1788 году Александро-Невская семинария была преобра­зована в главное училище для подготовки учителей из выпуск­ников «малых» семинарий и гимназий.

Таким образом, к началу XIX века в Российской Империи функционировали три духовные академии (Киевская, Москов­ская и Казанская), а также 36 духовных семинарий. «Малые» училища не имели четко выраженной причастности к светско­му или духовному образованию. Гимназии, как и церковно-при­ходские школы, могли открываться усилиями не только светс­кой уездной власти, но и епархий.

Государственные субсидии для училищ при Павле I дос­тигли 180 000 рублей в год. Но этих денег, как и прежде, хвата­ло на содержание лишь высших учебных заведений. «Малые» училища продолжали функционировать «за счет монастырей или самих учащихся». Нередко они закрывались из-за отсутствия средств на их содержание.

К концу XVIII века оставались нерешенными вопросы и по организации внутренней жизни духовных школ. В частности, «малые» училища на протяжении всего века так и не получили специальной программы обучения, полного устава и точных правил взаимосвязи их с высшими учебными заведениями.

В связи с европеизацией просвещения в России в школах все больше внимания уделялось латинскому языку. Церковно­славянский и греческий языки «преподавались плохо». Но служба в Русской Православной Церкви традиционно велась и на этих языках. Поэтому потребность в знании священнослужителями греческого и церковно-славянского языков для церкви обостря­лась.

Из-за отсутствия строгой субординации между училища­ми многие семинарии сочетали в себе низшую, среднюю и даже высшую ступени образования.

не управлением и контролем над ними.

Став преемником государственной политики в области духовного образования, Александр I внес свой вклад в дело развития духовных школ и управления ими. Однако он и его Негласный комитет в первые годы XIX века не проявили спе­циального внимания к проблемам духовных школ Русской Пра­вославной Церкви. В Манифесте от 12 марта 1801 года 26-лет­ний император, обещая царствовать по заветам и сердцу Вели­кой Екатерины, упомянул о просвещении России в целом. Не разделяя школы на светские и духовные, он обещал развивать народное образование. Продолжался процесс учреждения «ма­лых» училищ в еще не охваченных им губерниях. В 1802 году эти училища были открыты в Тульской, Псковской и Орловской губерниях. В 1803 году их учреждение состоялось в Новгородс­кой, Могилевской, Киевской, Кавказской и Харьковской гу­берниях.

Вместе с тем приверженность Александра I к «законности и порядку» заставляла его способствовать не только открытию новых школ, но и вынашивать идею организации линейной системы управления учебными заведениями в России. По мне­нию императора, эта система хороша тем, что она могла ус­пешно функционировать без постоянного вмешательства мо­нарха и вышестоящих чиновников (9). Но и в этой идее пока не наблюдалось приоритетного отношения правительства Алексан­дра I к духовному образованию.

В 1802 году было учреждено Министерство народного про­свещения, а в следующем — упразднена Комиссия народных училищ. На ее базе было образовано Главное Правление учи­лищ при Министерстве народного просвещения. В обязанности Правления уже входило не только учреждение новых училищ, но и управление всеми школами в стране.

1. Именной указ «Об устройстве училищ»

26 января 1803 года Александр I издал именной указ «Об устройстве училищ». В нем император концептуально сформу­лировал задачу создания централизованной структуры управ­ления народным просвещением в России.

Именной указ был адресован Сенату с требованием «со­общиться» с Синодом и выработать совместное решение по развитию училищного образования. Предложения по отдельным аспектам этой проблемы уже были изложены в указе.

Одно из предложений касалось деления училищ на 3 вида: приходские, уездные (или гимназии), а также университеты. Здесь же было выражено требование, что «всякий церковный приход или два прихода вместе... должны иметь хотя бы одно приходское училище» (11). Попечительство над ними в казен­ных селениях доверено было приходскому священнику и одно­му из почетнейших жителей прихода. В помещичьих селениях, говорится в указе, училища должны находиться под попечи­тельством самих помещиков. В главе II указа («О распоряжениях училищ по учебной части») учителями в приходских училищах рекомендовано было быть священникам и церковнослужите­лям.

Синод должен был осуществлять контроль за их наставни­чеством и преподаванием и следить, «дабы... в непродолжитель­ном времени сие произведено было... без малейшего отягоще­ния, как для священников, так и для прихожан». Другими сло­вами, учиться в этих училищах было рекомендовано в свобод­ное от работы и службы время. Соответственно этому условию был определен и срок обучения в приходских училищах. Он на­чинался осенью после окончания полевых работ и завершался перед началом этих работ в следующем году. За порядком в при­ходских училищах рекомендовано было наблюдать смотрителю того уезда, к которому они относились, контролировать и уп­равлять ими было велено смотрителям либо университета, либо губернского директората училищ.

В указе была определена и трехступенчатая форма обуче­ния. В уездные и губернские училища принимались выпускники приходских школ, а после их окончания можно было продол­жить учебу в университете. Упомянуто здесь и о духовных семи­нариях как учебных заведениях, которые готовили учителей для начальных школ. Пригодными для этой цели были названы две

семинарии — Санкт-Петербургская и Московская.

В указе давались общие предложения по формированию учебной программы для каждого вида училищ. В приходских школах рекомендовано было обучать учеников чтению, письму и первым действиям арифметики, «наставлять в началах закона Божьего и в благонравии в обязанности к государю, начальству и ближнему».

В уездных и губернских училищах должны были изучать грамматику русского и местного языков (польского, немецкого и т. д.), сокращенную географию, историю, первоначальные основы геометрии и естественных наук. Здесь также предусмат­ривалось изучение Священного Писания и истории для нрав­ственного воспитания человека и гражданина. Помимо всего про­чего, слушатели этих училищ должны были получать практи­ческие знания, «полезные местной промышленности и потреб­ностям края». Определение предметов по практическим знани­ям возложено было на уездное и губернское начальство.

В учебные программы университетов были заложены став­шие уже традиционными знания по богословским предметам, которые, как сказано в указе, должны были преподаваться ду­ховными особами, закончившими духовную академию. Реко­мендовать их в университеты и контролировать их деятельность обязывался Синод. Надзор за преподавателями всех остальных предметов во всех училищах должно было осуществлять собра­ние университета, которое помимо этого занималось присвое­нием учителям чинов и классов (12).

Таким образом, именной указ от 26 января 1803 года отра­зил желание Александра I продолжать и укреплять тенденцию «просвещенного века» в области развития образования в Рос­сии, не разделяя его на светское и духовное. В связи с этим были сохранены принципы единства гражданского обучения и двойной административной опеки над училищами. За учителей в приходских школах и за преподавание богословских предме­тов во всех учебных заведениях был ответственен Синод. Общий контроль и надзор за училищами осуществляла светская адми­нистрация в лице смотрителей университета или губернского училища. Тем не менее этот указ вносил новизну в управление учебными заведениями, поскольку содержал предложения по формированию централизованной структуры управления народ­ными школами. На вершине предложенной линейной структу­ры управления стояло Министерство народного просвещения.

В указе императора почти ничего не сказано о месте и роли семинарий и духовных академий в предложенной структуре. Преобразования Екатерины II в области управления этими учеб­ными заведениями оставались незыблемыми. Духовным семи­нариям было уделено больше внимания в других именных ука­зах Александра I. Указ от 17 июля 1802 года посвящен внедре­нию в семинарские учебные программы медицинских знаний. Император обязывал Синод ввести в учебную программу семи­нарий предметы по медицине. Необходимость этой меры Алек­сандр I мотивировал так: «Известно, что в селениях, где нет врачей, по невежеству, закоренелому обычаю... и по приемам пользования болезней... часто самые легкие припадки делаются смертоносными. Желая открыть поселянам помощь, я признал за благо возложить сию обязанность на духовенство» (13). Воз­ложенная императором обязанность на духовенство по меди­цинскому обслуживанию населения также соответствовала духу петровских и екатерининских времен и не несла в себе никакой новизны. Но за этим указом последовали практические меры правительства.

На основании известного именного указа Синод принял постановление, датированное 24 июля 1802 года. Оно относи­лось ко всем духовным семинариям. В нем предписывалось от­правлять в медицинские институты по 50 человек из каждой семинарии. Эта мера обеспечивала решение задачи. В конечном итоге в епархиях появились собственные медики — практики и учителя «врачебной науки». Для более оперативного исполне­ния указа императора Синод соединил свои усилия с Государ­ственной Медицинской Коллегией. Последняя пообещала со­ставить краткие наставления по простейшим лечениям. Синод брал на себя обязательство разослать их во все училища, в том числе и семинарии, а также во все сельские церкви для практи­ческого использования. Отсутствие среди духовенства лиц, вла­деющих медицинскими навыками, восполнялось и тем, что Медицинская Коллегия на первых порах согласилась отправ­лять на преподавательскую службу в духовные семинарии своих специалистов по медицине (14).

Так Синод решил сиюминутные и на дальнюю перспекти­ву задачи по распространению медицинской культуры среди населения. Но это обстоятельство кардинально не меняло усто­явшегося статуса духовных семинарий как учебных заведений по подготовке учителей начального обучения. О духовных ака­демиях в первых указах Александра I не говорилось вовсе.

Главной целью именного указа от 26 января 1803 года было определение приоритетов в деле дальнейшего развития образо­вания в России. Один из них касался преемственности учебных программ училищ всех уровней, другой — развития государст­венной помощи и контроля за училищами через смотрителей уездов и университетов. Статус смотрителя находился в зависи­мости от масштабов самого училища. Например, за приходскими школами наблюдал уездный смотритель, за всеми остальными — смотрители университетов и губернские директора училищ.

Эта главная цель, концептуально сформулированная в ука­зе, делает его новаторским, хотя она и основана на традицион­ных заботах императорской власти об образовании народа.

На основании этого указа начался также процесс форми­рования университетских округов, где духовное образование было частью народного (15). Строго говоря, понятие «духовное образование» на этом этапе не имело какой-то своей особой сущности. Оно относилось ко всему образованию в целом. Ду­ховные школы могли открываться даже при университетах. Так, по высочайше утвержденному мнению Государственного Сове­та от 9 июля 1809 года была учреждена духовная семинария при Виленском университете. В ее обязанности входила подготовка учителей и организаторов для приходских школ западных учеб­ных округов империи, где преобладало католичество (16).

В других регионах России открытие новых духовных семи­нарий в это время не наблюдалось. Но здесь открывались и вос­станавливались приходские и уездные училища. В частности, в штате по Санкт-Петербургской губернии от 24 июня 1805 года было указано 18 вновь открытых приходских училищ (17). Более того, этот процесс восстановления начался на несколько лет раньше указа императора.

В историко-статистических сведениях по Новгородской епархии сказано, что в 1801 году открыто Тихвинское приход­ское духовное училище, в 1802 году — Александро-Свирское. В этом же 1802 году была возобновлена учеба в Кирилловском духовном училище, открыты училища в Спасском, Старорус­ском и Каргопольском монастырях. В 1805 году возобновило свою работу некогда запущенное и забытое древнее Новгородское училище при архиерейском доме (18).

В целом сведения об открытии или восстановлении цер­ковно-приходских школ, а также «малых» училищ при монас­тырях и архиерейских домах в Великороссии представлены в архивных материалах довольно скудно. Причиной стало не только отсутствие специального внимания правительства к проблемам Русской Православной Церкви, но и неспособность православ­ного духовенства, в результате секуляризации церковного иму­щества, адекватно реагировать на призывы Александра I под­нять народное образование на более высокий уровень. Более или менее результативно принимали участие в правительствен­ной программе церковные архиереи столичных и соседних к столичным городов и епархий.

Существовала и другая причина отсутствия активности в деле развития образования на местах. В постановлении Сената от 31 января 1805 года «Об учреждении сельских приходских училищ и о преподавании в оных учения священно-церковно- служителями», которое было составлено на основе донесения министра народного просвещения графа П.В. Завадовского, ска­зано, что учреждение сельских приходских училищ очень за­труднено. Причиной тому было большое сопротивление поме­щиков, которые вопреки указу императора не желали быть по­печителями приходских училищ в своих вотчинах и тем самым не способствовали обучению своих крестьян грамоте и закону Божьему (19).

В отличие от приходских школ, попечительство над уезд­ными и губернскими училищами представлено в документах достаточно подробно, но в основном также по западным про­винциям империи (20).

В юго-восточных провинциях России попечение над уезд­ными училищами и гимназиями брали на себя по известным причинам светские организации и общества. Например, гимна­зии и уездные училища были на попечении Войска Донского. В 1805 году Войско Донское выделило для гимназии на своей тер­ритории 5650 рублей, для уездного училища — 1250 рублей. Дворянское общество Пензенской губернии выделяло на со­держание гимназии 2250 рублей в год (21). Часть материальных затрат на семь уездных училищ Санкт-Петербургской губернии взяло на себя Общество Призрения.

В первые годы XIX века на учреждение и развитие учи­лищного образования государственные субсидии были немалы­ми. Одним из способов материальной поддержки учебных заве­дений государством являлся «эдукационный фундуш» (22). Он применялся по всей России, но в данный период времени боль­ше всего в западных провинциях.

Общая ежегодная сумма затрат на программу развития учи­лищного образования в первые семь лет правления Александра I составила 852 600 рублей. Сюда вошли денежные средства как государственные, так и общественные (католических орденов, православной церкви, дворянских обществ в округах, Войска Донского и т. д.), а также личные пожертвования духовных и светских особ. Из этой суммы тратилось: на 43 гимназии — 259 480 рублей, на 422 училища, за исключением приходских, — 586 680 рублей и на коммерческую гимназию в городе Одессе — 6500 рублей. На аппарат управления университетскими округами ежегодно расходовалось 45 440 рублей (23).

Таким образом, в первые годы XIX века правительство Александра I уделяло большое внимание проблемам образова­ния, но мало уделяло внимания духовным учебным заведениям. Была открыта лишь новая духовная семинария при Виленском университете.

На других территориях Российской Империи вопросы уп­равления духовным образованием и церковной жизнью пока оставались нерешенными. Открытие новых духовных школ, в основном уровня «малых» училищ, носило здесь неорганизо­ванный, стихийный характер по причине недостаточных мате­риальных возможностей православного духовенства.

Правительство пыталось решать материальные проблемы учебных заведений двумя способами, то есть за счет государства и общественности. Общественность, взявшую на себя попече­ние церковно-приходских, уездных и губернских училищ, пред­ставляли католические монашеские ордена, католические цер­кви, отдельные ксендзы и представители православного духо­венства, светские дворянские общества и отдельные светские особы. Попечителем учебных заведений было и Войско Донское.

Среди принявших участие в решении материальных про­блем учебных заведений в самом невыгодном положении ока­залась Русская Православная Церковь. В связи с секуляризацией церковного имущества еще в XVIII веке она не имела необхо­димых средств для этой цели.

Российские помещики не очень охотно шли на материаль­ные затраты по содержанию церковно-приходских и уездных школ для своих крепостных крестьян.

Вместе с тем государство выделяло денежные средства толь­ко на содержание высших учебных заведений и «больших» се­минарий. Они находились на полном государственном обеспе­чении.

«Малые» училища зависели от возможностей отдельных православных архиереев и священников. Это делало их уязви­мыми с материальной стороны. Возникла необходимость осо­бого внимания к проблемам православной церкви и духовных школ в ее епархиях и митрополиях. Эта необходимость была осознана правительством Александра I уже в 1807 году.

2. Доклад Особого комитета «О усовершенствовании духовных училищ»

Правительство Александра I пришло к пониманию этой проблемы во многом благодаря таким церковным архиереям, как Евгений Болховитинов. И.К. Смолич пишет, что «подлин­ным инициатором реформы следует считать, как это теперь установлено, епископа Старо-Русского викария Новгородской епархии Евгения Болховитинова (1767—1837), впоследствии мит­рополита Киевского (1822—1837)» (24). Евгений Болховитинов был образованным человеком. В свое время он окончил Воро­нежскую семинарию, затем Московскую духовную академию. Одновременно с учебой в академии он посещал лекции в уни­верситете, отличался знанием французской литературы, под­держивал тесные связи с кружком Новикова. Будучи Новгород­ским викарным епископом, он имел возможность обсуждать проблемы духовного образования с Новгородским и Петербур­гским митрополитом Амвросием (Подобедовым), который очень интересовался вопросами педагогики (25). Результатом этих бе­сед стало «Предначертание» реформы, составленное Евгением Болховитиновым по поручению митрополита (26). В своих «Пред­начертаниях» Евгений Болховитинов выступал «за сокращение роли латыни, в том числе в преподавании философии и бого­словия, а также за придание академическому образованию бо­лее научного, нежели дидактического характера. Академии дол­жны были, подобно университетам, стать центрами духовных учебных округов и приобрести полномочия по надзору за ду­ховными школами высшей и низшей ступени, а также в облас­ти духовной цензуры... Идеи “Предначертания” вполне соот­ветствовали взглядам Александра I и Синода» (27). Существен­ным недостатком этого документа было отсутствие в нем пред­ложений по организации прочной и постоянной материальной базы духовного образования. Митрополит Амвросий попросил автора «Предначертания» изложить свою точку зрения по воп­росу преодоления материальной бедности духовных учебных за­ведений. Но Евгений Болховитинов не был компетентен в этих вопросах и попросил митрополита освободить его от работы над проектом реформы духовного образования (28). Митропо­лит пошел ему навстречу и поручил эту работу Астраханскому епископу Анастасию Братановскому. Но 9 декабря 1806 года Ана­стасий Братановский умер от чахотки и не завершил поручен­ное ему дело (29).

Учитывая неудачи индивидуальной работы над проектом преобразований духовных школ, Александр I 29 ноября 1807 года подписал указ, в котором были изложены главные мотивы реформирования духовных школ. Основной причиной рефор­мирования стало дальнейшее развитие духовного образования в Российской Империи, которое требовало к себе внимания правительства. Это внимание было обусловлено необходимос­тью «воспитания юношества... на правилах благонравия и хрис­тианского учения». В указе было подчеркнуто, что данный воп­рос всегда находился в центре внимания прежних российских правительств, а он, император Александр I, желал «вяще ут­вердить и распространить существующие ныне по сей части ус­тановления» (30).

Этим же именным указом Александр I учредил Особый комитет и назначил его состав. В Комитет вошли: обер-проку­рор Синода князь А.Н. Голицын, первый член Синода митро­полит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий (Подо- бедов), члены Синода епископ Калужский и Боровский Фео- филакт (Русанов), духовник государя протопресвитер Сергий Краснопевков и обер-священник Армии и флота Иоанн Дер­жавин. В Особый комитет был назначен также статс-секретарь М.М. Сперанский (31). В целом вновь учрежденный Комитет со­стоял из 4-х духовных и 2-х светских особ. Особый комитет в лице назначенных сановников обязан был представить импера­тору доклад, который бы содержал программу по дальнейшему развитию духовных училищ. Основная работа по составлению доклада была сделана М.М. Сперанским. Другие члены Особого комитета принимали участие в согласовании тех или иных его позиций, которые основывались на практическом опыте фор­мирования университетских округов. Иначе говоря, идея Евге­ния Болховитинова о реформе духовных училищ по принципу университетских округов легла в основу доклада Особого коми­тета, основным автором которого является М.М. Сперанский.

Доклад Особого комитета «О усовершенствовании духов­ных училищ» был написан к июню 1808 года (32). Он состоял из четырех частей. Первая часть названа «О духовных училищах», вторая часть — «О содержании церковных причтов», третья — «О исчислении сумм по усовершенствованию духовных училищ и содержанию церковного причта». Последняя, четвертая часть озаглавлена «О способах поставления исчисленных сумм». Пер­вая часть доклада посвящена учебным программам духовных училищ, системе государственного контроля над их выполне­нием. В последующих трех частях доклада дана программа мате­риального содержания как училищ, так и церковных причтов. В докладе также высказано предложение об учреждении при Си­ноде Комиссии духовных училищ как главного административ­ного органа управления ими.

Помимо краткой истории развития духовных школ в Рос­сии в первой части доклада указаны причины необходимости реформ в этой области. Одной из них названо отсутствие полно­го устава духовных училищ, неопределенность их взаимосвязи и взаимозависимости, неопределенность функции духовных академий в этой связи. Другой причиной стало отсутствие в учеб­ных программах должного внимания к древнегреческому и цер­ковно-славянскому языкам, знание которых было необходимо для церковной службы. Третьей причиной названо убогое со­держание «училищных домов, учителей, библиотек», отсутствие средств на приобретение учебных пособий и на содержание 1000 неимущих учеников (33).

Согласно выявленным причинам были сформулированы и задачи по преобразованию духовных школ. Сказано, что «ду­ховные училища должны иметь особенное управление», что оно «должно быть централизованным во главе с окружными акаде­миями» по образцу уже созданных университетских округов.

Вторая часть доклада, «О содержании церковных причтов», содержит статистические сведения об общем количестве церк­вей в России и их доходах. В этой части говорится, что из 26 417 церквей по всей империи только 185 причтов имели доход до 1000 рублей в год. Основная часть от общего количества церквей располагала годовым доходом от 50 до 150 рублей. А некоторые причты не имели даже и 10 рублей в год (34). Материальная убогость церквей, показанная в докладе, убеждала в их неспо­собности самостоятельно содержать духовные училища. Необ­ходима была программа по улучшению материального положе­ния церквей и по закреплению выпускников духовных училищ на службе в церкви.

В докладе предлагалось создать единую систему деления духовенства и церквей на классы. Церковные причты с учетом их годового денежного дохода было предложено разделить на 4 класса. К 4-му классу относились причты с доходом не менее 300 рублей, а к 1-му классу — до 1000 рублей. Остальные при­чты с годовым доходом менее 300 рублей было предложено при­крепить к более обеспеченным.

Служебные места в церквах также было предложено разде­лить на классы по образовательному цензу. К высшему уровню принадлежали служебные места церквей епархий первого раз­ряда. К ним относились Новгородская, Санкт-Петербургская, Тобольская, Псковская, Вологодская, Астраханская, Иркутс­кая и Пермская епархии. Настоятелями и священниками церк­вей этих епархий могли быть только выпускники духовных ака­демий. Служебные места второго уровня были определены в цер­квах епархий второго разряда. К епархиям второго разряда при­надлежали Московская, Ярославская, Тверская, Могилевская, Минская, Калужская, Смоленская, Владимирская, Тульская, Вятская, Костромская и Оренбургская. В церкви этих епархий предложено было направлять на службу в качестве священни­ков выпускников духовных семинарий со званием «студент», но только в том случае, если они не попадали в список слуша­телей духовных академий. В церкви шестнадцати епархий тре­тьего разряда было предложено направлять на священническую службу выпускников духовных семинарий, не получивших зва­ния «студент» (35). Более подробно рассмотреть систему распре­деления выпускников духовных школ на церковную службу Осо­бый комитет предложил будущей Комиссии духовных училищ. Такая линейная система взаимосвязи духовных училищ и церк­ви должна была стать, по мнению авторов доклада, стимулом для священников и церковнослужителей в их профессиональ­ном росте и при переходе на церковное место более высокого класса (36).

Третья часть доклада, «О исчислении сумм по усовершен­ствованию училищ и содержание церковного причта», начина­ется с деления духовных школ на виды и по округам. Было определено 4 вцда духовных школ: высшей из них являлась ду­ховная академия, средней — духовная семинария. Уездные и приходские училища были выделены из системы народного об­разования и определены как низшие духовные школы 3 и 4 разрядов.

Все духовные школы были распределены по четырем учеб­ным округам. Во главе каждого округа стояла духовная акаде­мия. Санкт-Петербургский учебный округ был представлен в докладе как исключение из правил, поскольку к этому времени не имел духовной академии, но в качестве высшего учебного заведения здесь функционировала «главная» семинария, откры­тая еще в 1788 году при Екатерине II. Эта семинария стала цен­тром Петербургского учебного округа до открытия духовной ака­демии в 1809 году (37). Остальные три духовные академии (Ки­евская, Московская и Казанская) правительство Александра I унаследовало от XVIII века. Они стали центрами соответствую­щих академических округов.

В Киевский округ вошли духовные учебные заведения Ека- теринославской, Киевской, Черниговской, Минской, По­дольской, Смоленской, Курской, Воронежской, Орловской, Волыно-Житомирской и Слободско-Украинской епархий.

Московский округ составили духовные школы Московс­кой, Ярославской, Рязанской, Калужской, Владимирской,

Вологодской, Тульской и Костромской епархий.

В Казанский учебный округ вошли Казанская, Астраханс­кая, Тобольская, Нижегородская, Вятская, Иркутская, Там­бовская, Пермская, Пензенская и Оренбургская епархии.

Санкт-Петербургский округ был образован из духовных учебных заведений Новгородской, Санкт-Петербургской, Псков­ской, Тверской, Могилевской и Архангельской епархий (38).

Таким образом, православные епархии в России террито­риально были разделены на 4 академических округа, которые географически не совсем совпадали с территориальными гра­ницами университетских учебных округов, поскольку в акаде­мические округа входили духовные учебные заведения только православного вероисповедания. Кроме того, авторы доклада не приняли во внимание западные губернии империи, где пре­обладало католичество.

Третья часть доклада Особого комитета посвящена опре­делению качественных и количественных признаков каждого академического округа в соответствии с классностью епархий. В этой части говорится, что епархия должна иметь одну духовную семинарию, 10 уездных училищ и не более 30 приходских школ. С учетом количества епархий в каждом округе, предполагалось иметь 36 духовных семинарий, 360 уездных училищ и не более 1080 приходских школ. Каждому виду духовных школ был оп­ределен свой разряд. Духовные академии имели первый разряд, семинарии — второй, уездные школы — третий, а приходские — четвертый. В соответствии с разрядом епархиальных училищ были определены и штатные оклады профессорам и учителям.

В докладе было сказано о необходимости учитывать специ­фику духовных школ. Не следовало бы запрещать преподавате­лям совмещение учебной деятельности со службой в церкви, «приносящей доход».

Особый комитет предложил императору «в порядке спра­ведливости» уменьшить оклад преподавателям духовных учи­лищ настолько, чтобы их материальный достаток не превышал оклад учителей светских школ, которым было запрещено со­вмещать преподавательскую и чиновничью службу (39).

В докладе также имеются цифровые выкладки годовых по­собий каждого из видов духовных училищ в денежном выраже­нии. На содержание духовной академии было запланировано 55 800 рублей. Исключение составила Санкт-Петербургская се­минария, на которую было рассчитано ежегодно тратить по 67 000 рублей (40). Эта разница в цифрах вполне объяснима. Раз­рабатывалась идея учреждения Санкт-Петербургской духовной академии на базе имеющейся семинарии. Требовались дополни­тельные денежные затраты.

Духовные семинарии, как средние специальные учебные заведения, были разделены еще на три разряда в соответствии с классностью каждой из 40 православных епархий. К высшему классу относились Новгородская, Тобольская, Псковская, Во­логодская, Архангельская, Иркутская, Пермская и Санкт-Пе­тербургская епархии. Для их духовных семинарий была запла­нирована сумма в 17 000 рублей. Для Санкт-Петербургской ду­ховной семинарии снова сделано исключение и увеличены рас­ходы до 19 000 рублей.

Ко второму разряду было отнесено 12, а к третьему — 16 духовных семинарий. В первом случае на каждую из них в год планировалось тратить 14 375 рублей, а во втором случае — 12 850 рублей.

Такая же система финансирования была применена к уез­дным и приходским училищам. Они также разделялись на три разряда в соответствии с классностью епархий. Для первораз­рядных уездных училищ было запланировано в год по 1500 руб­лей, для второразрядных — 1200 рублей и для третьеразрядных — 950 рублей.

Штат по училищам Санкт-Петербургской епархии был составлен отдельно. В самом городе на каждое уездное училище предполагалось расходовать по 2750 рублей в год, а в уездных городах епархии — по 1900 рублей (41).

Штатное расписание по приходским училищам с учетом их разрядов с 1-го по 3-й было представлено следующим обра­зом: 550, 475 и 400 рублей. Для Санкт-Петербургской епархии и в этом случае было сделано исключение. В Петербурге штатная сумма на приходские училища составила 775 рублей, а в уезд­ных городах и селах епархии — 600 рублей.

Всего на 240 перворазрядных приходских училищ в Рос­сийской Империи Особый комитет запланировал годовые рас­ходы в сумме 134 200 рублей, на 360 второразрядных — 171 000 рублей, на 480 приходских училищ 3-го разряда — 192 000 руб­лей (42).

В целом на 4 духовные академии планировалось ежегодно тратить 234 400 рублей, на 36 семинарий — 517 000 рублей, на 360 уездных училищ — 420 850 рублей и на 1080 приходских училищ — 479 200 рублей. Общая сумма расходов на развитие духовных училищ составила 1 669 810 рублей (43).

Таким образом, впервые за всю историю духовных школ в России они получили штатное расписание. Анализ его расчетов показывает намерения правительства Александра I способство­вать росту престижа духовных школ и их материального благо­получия за счет церковных доходов.

В этой системе финансовых расчетов изначально учтена многоступенчатость духовного образования. Санкт-Петербургс­кие духовные училища находились в более выгодном матери­альном положении, что позволяло привлекать для работы в них наиболее квалифицированных и высокооплачиваемых ученых, преподавателей и воспитателей. Это делало петербургское ду­ховное образование наиболее престижным в стране. Приходс­кие училища стали считаться не только сельскими духовными школами. Их открытие предусмотрено было при любом приходе уездных и столичных городов. Духовные семинарии получили статус средних специальных учебных заведений, а высшее об­разование можно было получить в 4-х духовных академиях.

Но запланированные Особым комитетом суммы для ду­ховных школ предусмотрено было получать не от государства, а от православной церкви. Поскольку, как сказано в докладе, православная церковь в силу огосударствления церковных зе­мель и имущества не имела необходимых денег на развитие цер­ковных школ, то на первых порах нужны были государственные субсидии для реализации программы. Одновременно с этим сле­довало бы предпринять поиски источников и мер по восстанов­лению платежеспособности церкви. Эти поиски требовали ка­ких-то временных затрат. Поэтому докладчики выразили импе­ратору просьбу в начале реформ духовных школ ежегодно вы­делять из государственной казны 2 000 000 рублей (44). Если сло­жить плановые денежные расходы Особого комитета на все виды духовных школ, то получится годовая сумма в 1 669 450 рублей. 2 000 000 от этой суммы составляет 119,8%, что на 19,8% боль­ше денежных затрат Особого комитета по ежегодным расходам на духовные школы. Это свидетельствует о приблизительности данных расчетов. Тем не менее в докладе указан точный срок вливания государственных денежных средств в предложенную программу. Он равен первым шести годам преобразований ду­ховных школ (45).

Особый комитет указал источники церковных доходов и предусмотрел также экономическую меру по ежегодному уве­личению общей плановой суммы в 1 600 000 рублей.

Одну пятую часть церковных доходов от услуг прихожанам предложено было класть в банк для 5%-го наращения. Это по­зволило бы к концу каждого года иметь дополнительную де­нежную массу в 1 220 000 рублей.

Другим источником денежного дохода церкви могла бы стать продажа церковных свечей, которая давала бы, по под­счетам Особого комитета, 3 000 000 рублей в год. Эту сумму пред­лагалось класть полностью в банк для 5%-го наращения.

Но церковные свечи продавались не только в церкви. Они продавались во всех торговых лавках. С помощью одного сино­дального распоряжения запланированной суммы от продажи церковных свечей собрать было невозможно. Члены Особого комитета предложили императору издать именной указ, кото­рый бы запретил повсеместную продажу церковных свечей и сделал бы эту продажу монопольной для церкви. Поэтому, го­ворится в докладе, свечные доходы церкви можно накапливать в банке только с 1809 года, когда будет соответствующая зако­нодательная база и церкви смогут набирать запланированную сумму. По истечении шести лет централизованного накопления и 5%-го приращения церковных доходов и государственных суб­сидий запланировано было получить 24 949 018 рублей (46). По мнению Особого комитета, данной денежной массы вполне могло бы хватить для дальнейшего развития духовных школ и улучшения быта духовенства без участия дополнительных госу­дарственных ассигнований.

Поскольку намеченная стратегия накопления рассчитыва­лась на шестилетнюю перспективу, а преобразования духовных школ необходимо было начинать раньше, Особый комитет пред­ложил растянуть во времени формирование учебных академи­ческих округов. В первые 6 лет, сказано в докладе, можно за­няться учреждением только Санкт-Петербургского округа, на что будет достаточно 1 800 000 рублей государственных ассиг­нований. Одновременно с этим возможно решение организаци­онных вопросов по разделению духовных училищ на классы по всей стране. Через 6 лет в Санкт-Петербурге должен закончить­ся академический курс обучения в новых условиях. Училища этого округа осознают свое место и роль в окружной системе управления. После 6 лет можно было бы накопленный опыт использовать при формировании оставшихся трех учебных ака­демических округов.

Для общего управления всеми духовными училищами и выполнения намеченной экономической программы Особый комитет предложил сформировать Комиссию духовных училищ. Ее учреждение «должно предшествовать всем другим мерам». Особый комитет выразил намерение передать ей свои дела по церковным преобразованиям и упраздниться за ненадобностью (47). Состав Комиссии духовных училищ рекомендовано было иметь из числа как духовных, так и светских особ. Они должны были назначаться самим императором.

Обязанности членов Комиссии разделялись на «времен­ные и непременные». Ко временным обязанностям относились составление подробного штата каждого училища и его устава, назначение в училища преподавателей и воспитателей, учреж­дение в них библиотек и кабинетов, проведение открытий но­вых духовных школ и новых академических округов (48).

Непременными, или постоянными, обязанностями Комис­сии должны были стать меры по регулярному надзору за рабо­той училищ, в которые входили рассмотрение адресованных в Синод жалоб и ходатайств их работников, а также утверждение докторов богословия и назначение ректоров академий.

Комиссия духовных училищ должна была также постоян­но следить за материальным благополучием духовных школ и контролировать их финансовые расходы (49).

Для обеспечения экономической связи духовных учебных заведений с Русской Православной Церковью, для изыскания денежных средств на содержание училищ, а также для форми­рования централизованного накопления церковных доходов Комиссии духовных училищ было поручено разработать под­робный штат всех церквей с учетом предложений Особого ко­митета.

С целью улучшения быта духовенства Особый комитет обя­зал каждую церковь, независимо от ее принадлежности к тому или иному классу, строить на церковные деньги дома с усадь­бами и сельскохозяйственные здания (жилища и мельницы). В свою очередь, Комиссия духовных училищ обязывалась следить за тем, чтобы 2/3 дохода оставались церкви для улучшения ее собственного материального положения.

В соответствии с делением церквей на классы были пред­ложены разряды священников и церковнослужителей. В каче­стве примера такого деления в докладе давалась внутренняя структура церкви 1-го и 2-го классов. Церковь 1-го класса долж­на была иметь 2 или 3 причта. Один из священников обязан был быть по должности протоиереем, а по научной степени — док­тором богословия. Остальные священники могли быть магист­рами, кандидатами богословия, студентами. Звание студента со­ответствовало должности младшего преподавателя. На эту дож- ность могли претендовать либо лучшие выпускники духовных семинарий, либо выпускники духовных академий, не защитив­шие диссертации (50). Образовательный уровень церквей 2-го класса был несколько ниже. Если священнослужители церкви 1-го класса в соответствии со своим научным званием имели право преподавать в духовной академии, семинарии или в уез­дных училищах, то не всем священникам церквей 2-го класса разрешено было служить учителями, а только одному из них на уровне уездных и приходских училищ.

Особый комитет также разработал основы будущей под­чиненности духовных училищ. В докладе сделана примерная рас­кладка разных уровней обучения, каждому из которых соответ­ствовала определенная учебная программа. После получения низшего духовного образования ученики могли продолжить учебу в семинариях, а после семинарий — в духовных академиях. Здесь же была сделана существенная оговорка, что ученики имели право не учиться в приходских, уездных училищах и даже семи­нариях, а сразу стать слушателями духовных академий. Но этим правом могли обладать только те слушатели, которые прошли хорошую домашнюю подготовку и успешно выдержали экзаме­ны на общих основаниях за соответствующие курсы низшего и среднего духовного образования (51).

В докладе Комитета оговорен был и внутренний распоря­док обучения в каждом из видов духовных училищ. В приходс­кие школы планировалось принимать детей с 6 лет. Учебный курс был рассчитан на 2 года. Каждый год ученики сдавали экзамены по чтению, письму и грамматике русского языка, по основным правилам арифметики, церковному нотному пению и сокращенному катехизису. Ученики, успешно сдавшие экза­мены за оба курса обучения, получали свидетельство с правом продолжения учебы в уездных училищах. При отрицательном результате они оставались в приходской школе на третий курс. Если и после третьего года обучения ученики не выдерживали заключительного испытания, то им вручалось свидетельство с правом работать в церквах на низших местах церковнослужите­лей, как например дьячка, пономаря, звонаря и т. д. В одном приходском училище могли обучаться дети города и уезда од­ного или нескольких приходов. В докладе сказано, что от числа детей прихожан зависело и число учителей в каждой приходс­кой школе, которое не должно было превышать двух.

Непосредственное руководство приходскими школами всей епархии возложено было на смотрителя благочиния, который получил право принимать и увольнять учителей этих школ. При­нимать их на службу смотритель благочиния обязан был по ат­тестату, выданному правлением семинарий. Результаты своих кадровых перестановок он подавал в епархиальную семинарию. Но списки учеников приходских школ с их экзаменационными оценками поступали от благочинного в правление уездных учи­лищ академического округа (52).

Уездные училища рассчитаны были на количество детей одного или нескольких уездов академического округа, которые получили приходское образование и жили в ближайших уездах. Их курс обучения был рассчитан на 4 года и разделен на 4 класса. Но основные предметы учебной программы уездных учи­лищ (их указано 9) даны не по классам, а просто перечислены. Право доработать эту учебную программу предоставлялось бу­дущей Комиссии. К 9 указанным предметам относились: курс российской и славянской грамматики, арифметика, курс обу­чения церковному нотному пению «обиходному и партесному», курс письменного перевода текстов с греческого и латинского языков, начало священной и церковной истории, география, пространный катехизис и церковный устав, а также местный или соседский язык «народов, населяющих империю» и церков­ное делопроизводство с целью приобретения навыков по состав­лению метрических книг, исповедных ведомостей и т. д. (53).

В уездном училище предусматривалось 3 или 4 учителя, которые принимались и увольнялись правлением уездных учи­лищ округа. Устраиваясь на работу, учителя должны были иметь при себе аттестат правления духовной семинарии. Об их успехах докладывало уездное правление семинарскому начальству. Уп­равление уездным училищем возлагалось на ректора, назначе­ние и увольнение которого должно быть в ведении академичес­кого правления. Ректор должен был обладать научной степенью либо доктора богословия, либо магистра словесных наук. В цер­ковной иерархии он обязан был быть не ниже архимандрита, игумена или протоиерея соборной городской церкви. В его ком­петенцию входило не только управлять непосредственно уезд­ным училищем, но и надзирать за приходскими школами через смотрителей благочиния (54).

Учебная программа епархиальной духовной семинарии была составлена из предметов 6-ти классов и рассчитана на 4 года обучения. Предметы разделялись на два срока. В первые два года учебы слушателям семинарий предстояло освоить первые три класса предметов на русском языке. Во второй срок обучения входили предметы оставшихся трех классов, которые должны были преподаваться на латыни. Каждый класс духовной семи­нарии был расписан отдельно. К первым трем классам относи­лись словесные, исторические и математические науки, ко вто­рым трем классам — философские, богословские науки и язы­ки. В класс словесных наук вошли: риторика, «сочинение на славянском, греческом и латинском языках, аналитическое чте­ние классических авторов, филология, эстетика». Класс исто­рических наук был составлен из «всеобщей и всероссийской истории и географии», библейской истории и географии, из «ученой истории и истории церковной с древностями». Класс математических наук вместил в себя алгебру, геометрию, осно­вы механики, математическую географию и разные приложе­ния к пасхалии, то есть к первому дню Пасхи и всем дням последующей недели (Светлой седмицы). Класс философских наук был составлен из логики, метафизики, теоретической и опытной физики, нравоучения. В богословский класс вошли предметы догматического и морального богословия, герменев­тика церковных обрядов. Наконец, класс языков был составлен из уроков немецкого и французского языков по выбору.

В отличие от уездных и приходских училищ, экзамены в семинарии рекомендовались публичные. На них должны были присутствовать епархиальный архиерей, представитель губерн­ского начальства, кто-либо из знатных особ города, члены се­минарского правления и один представитель окружной акаде­мии.

Успешно сдавшим эти экзамены предполагалось присваи­вать один из трех разрядов в соответствии с выявленными зна­ниями. Знания выпускников 1-го разряда по объему и уровню приравнивались к университетским. Выпускнику, получившему 1-й разряд, как и в университете, присваивалось звание «сту­дент». Он имел право учиться дальше в духовной академии, слу­жить священником во второклассной церкви, быть учителем в уездных и приходских училищах.

Для выпускников 2-го и 3-го разрядов возможности для маневра были уменьшены. Им не присваивалось звание «сту­дент». Выпускник семинарии 2-го разряда имел право быть учи­телем только в приходских школах. Но, как и студент, он мог оказаться слушателем медико-хирургической академии при ус­ловии, что после набора студентов в эту академию вакансии еще оставались. Выпускники 3-го разряда могли служить дьяко­нами и священниками только в церквах третьего и четвертого классов.

Для семинаристов 2-го и 3-го разрядов в докладе было пре­дусмотрено право на переэкзаменовку в следующем учебном году с целью повышения своего разряда. Но их дополнительная под­готовка к экзаменам должна была проходить вне стен семина­рии.

Учителей в семинарии планировалось иметь не менее ше­сти. Они должны были приниматься и увольняться по решению семинарского Правления. В свою очередь, Правление семина­рии обязано было посылать сведения по учительским кадрам «академическому начальству».

В докладе было предусмотрено Правление семинарии в со­ставе трех человек: ректора семинарии, одного из профессоров этой же семинарии и эконома.

Ректор, как и в уездном училище, непременно должен был иметь степень доктора богословия, служить архимандритом, игуменом или протоиреем в первоклассной церкви. Кроме того, ему по должности положено было быть членом епархиальной Консистории. Помимо административной службы ректор имел право быть профессором богословия. Назначение на должность ректора можно было получить по представлению епархиально­го архиерея в правлении духовной академии, где его кандида­тура либо утверждалась, либо не утверждалась.

Второй член семинарского Правления, согласно докладу Особого комитета, избирался на общем собрании семинарии из числа ее профессоров на один год. Эконома по предложению ректора утверждал епархиальный архиерей.

Духовная Консистория, сказано в докладе, не управляла Правлением семинарии, но занималась сбором информации о результатах его работы. Такая же связь Консисторий была пре­дусмотрена и с другими духовными учебными заведениями епар­хии или митрополии. Но в обязанности семинарского Правле­ния входил надзор не только за собственной семинарией, но и за уездными училищами через их ректоров (55).

Перед духовными академиями были поставлены три зада­чи: готовить своих слушателей к духовному сану, «заниматься производством академических степеней» и распространением знаний в округе, а также управлять учебным академическим округом. В свете решения этих задач в докладе Особого комитета дана и триединая структура академии.

Для обучения специалистов предложено было сформиро­вать в академии институт, который бы состоял из 6-ти классов подобно классам семинарий, но на более высоком уровне обу­чения.

В классе словесности слушатели института должны были изучить курс теории «изящных письмен», всеобщей философс­кой грамматики или аналитики слова, освоить практические упражнения в сочинениях, проповедях и толковании Священ­ного Писания.

Для математического класса запланированы были высшая и прикладная математика. В историческом классе предполага­лось знакомство «с разной историей и хронологией». В классе философских наук студентам предстояло освоить полный курс физики, метафизики и истории философии. Класс богословия составлен был из предметов полемического, нравственного и догматического богословия, герменевтики, то есть искусства тол­кования древних текстов, гомилетики, то есть теории и прак­тики проповеднической деятельности, канонического и цер­ковного права греко-российской церкви. По классу языков пред­ложено было овладеть в совершенстве теми языками, которые изучались в семинарии.

Обучение в институте духовной академии, как и в семина­рии, проходило в 4 года. Для написания магистерской диссерта­ции давалось еще 2 года.

Все студенты института находились на полном иждивении церкви, и по окончании учебы после сдачи публичных экзаме­нов они получали либо 1-й, либо 2-й разряд. Первый разряд присваивался магистрам. Они могли быть назначены как на дол­жность бакалавра, так и на должность профессора семинарии, если имелась вакансия. Одновременно магистры направлялись на службу священниками в первоклассные церкви. Магистру дано было право выбора между духовной и любой гражданской служ­бой. Если магистр оставался на духовной службе, то ему вместе с аттестатом в петлицу выдавался знак отличия в виде малого креста на золотой цепочке. Студенты 2-го разряда оставались в прежней степени студента и направлялись на службу священ­никами в первоклассные и второклассные церкви (56).

Для выполнения второй задачи духовной академии пред­полагалось учредить академическую конференцию. В ее компе­тенцию входило бы присвоение степеней и званий выпускни­кам института и контроль над изданиями духовных книг и со­чинений.

Третье отделение академии должно было заниматься ру­ководством духовными семинариями округа. Отсюда и название этого отделения — правление академии. В его состав вошли рек­тор академии, два представителя из института и два из акаде­мической конференции. Правление академии обязано было также руководить и самой академией, как бы в помощь ректору. Оно должно было заниматься сбором списков выпускников семина­рий, их распределением на службу и дальнейшую учебу. Прав­ление обязано было заботиться о развитии библиотек, кабине­тов и прочих необходимых учреждений для обучения в учили­щах. Правление осуществляло наблюдение за сдачей публичных экзаменов в семинариях путем командирования на эти экзаме­ны члена академии, строго следило за распределением рабочих мест в епархии в соответствии со степенями и научными разря­дами выпускников духовных училищ. О результатах своей дея­тельности правление академии обязано было оперативно сооб­щать Комиссии духовных училищ. Комиссии духовных училищ была подотчетна и академическая конференция (57).

Персональную ответственность перед Комиссией духовных училищ нес ректор академии, который ею же и назначался из числа трех представленных кандидатов. Одну кандидатуру пред­лагал епархиальный архиерей, две другие — академическая кон­ференция (58).

Предложенная система управления духовными школами замыкалась на Комиссии духовных училищ, которая учрежда­лась при Синоде.

Таким образом, доклад Особого комитета, составленный по указу Александра I, представляет собой развернутую про­грамму преобразований духовных учебных заведений. Эта про­грамма вместила в себя подробные финансовые расчеты по штатам и материальному содержанию училищ, по централизо­ванному накоплению церковных доходов, предложения по фор­мированию синодальной структуры руководства духовными школами православного вероисповедания по принципу линей­ной системы управления.

Высший орган управления, которым должна была стать Комиссия духовных училищ, непосредственно руководил ду­ховными академиями. Духовные академии представляли собой сложные учреждения из трех отделений — института, конфе­ренции и правления, что соответствовало их триединой адми­нистративно-просветительской и научной задаче. В компетен­цию духовных академий входило руководство работой семина­рий в своем учебном округе, распределение и контроль за уст­ройством на местах выпускников духовных школ. В обязанности духовных академий входили также надзор за изданием учебной литературы и присвоение выпускникам академического инсти­тута звания и степени студента, кандидата, профессора, бака­лавра, магистра и доктора богословских наук.

На третьем уровне управления находились духовные семи­нарии, которые через свои правления руководили уездными и приходскими училищами. Начальное духовное образование, предложенное Особым комитетом, имело два уровня — при­ходское и уездное. За семинариями был строго закреплен ста­тус средних специальных учебных заведений, а за академиями — статус высших духовных школ. Характер руководства правле­ний уездных училищ, семинарий и духовных академий опреде­лялся не только административной подчиненностью низших школ высшим, но и учебно-методической помощью со сторо­ны высших школ низшим. Снизу вверх эта вертикальная связь носила информативный характер.

В учебных программах духовных школ по образцу прошлых лет сохранены были общеобразовательные предметы, такие, как математика, история, латинский и современные иностранные языки. Однако в расчасовке учебных программ, предложенных Особым комитетом, было уделено большее внимание церковно­славянскому и греческому языкам, а также введено изучение рус­ского языка. Кроме того, было запланировано изучение учени­ками делопроизводства Русской Православной Церкви и бого­словских предметов. Столь насыщенная специальными предме­тами учебная программа духовных школ соответствовала задаче по внедрению линейной системы управления и была направлена на повышение престижа православного вероисповедания в Рос­сии.

Кроме собственной структуры управления, Особый коми­тет запланировал для духовных школ и структуру епархиальной опеки над ними. Нижняя часть этой епархиальной вертикали состояла из института благочиния для каждой приходской школы. Смотрители благочиния в свою очередь подчинялись епархи­альным архиереям. На вершине этой системы также находился Синод.

В программе Особого комитета представлена и взаимосвязь обеих структур управления духовными школами. На низшем уровне для смотрителей благочиния была предусмотрена двой­ная отчетность — как перед епархиальным архиереем, так и перед правлениями духовной семинарии и уездного училища. На среднем и высшем уровнях управления семинарии и духов­ные академии также направляли свои отчеты в обе системы синодального управления. Один отчет отсылался в Консисто­рию, другой — в Комиссию духовных училищ. На основании сведений, собранных в Консисториях, составлялись доклады архиереев и митрополитов в Синод.

В программе Особого комитета показана также непосред­ственная связь духовных школ и церкви через строгое распре­деление на службу выпускников духовных училищ. Эта идея сама по себе не являлась новой. Она принадлежала Петру I. Но при преемниках Петра Великого эта идея не получила дальнейшего развития. В программе Особого комитета она вновь была поло­жена в основу распределения выпускников духовных училищ на службу. Снова запрещалось служить в духовной сфере неква­лифицированным, без специального аттестата об окончании того или иного духовного учебного заведения священно- и церковно­служителям (59).

Для программы материального обеспечения духовных учи­лищ Особого комитета характерно стремление сформировать систему централизованного накопления церковных доходов с минимальными денежными затратами государства, которые к 1814 году предполагалось свести к нулю.

Условием осуществления этой программы должна была стать реанимация способности Русской Православной Церкви содержать духовные училища за свой счет. Эту реанимацию пред­лагалось осуществить за счет частичного возвращения некото­рых экономических прав церкви, отнятых в XVIII веке. Реко­мендовано было обязать каждую церковь построить и восстано­вить свои дома, а также разные сельскохозяйственные пост­ройки, используя две трети собственных доходов. Продажу цер­ковных свечей планировалось сосредоточить только в церквах. Доход от этой продажи церкви должны были полностью отсы­лать в банк на имя Комиссии духовных училищ.

По мнению Особого комитета, эти меры, осуществлен­ные сверху через реализацию именных указов и постановлений Синода, должны были дать желаемый экономический эффект.

В целом программа Особого комитета представляет собой набор всесторонних стратегических разработок предстоящих преобразований духовных школ в пределах синодального уп­равления. Тактические вопросы этой программы Особый коми­тет предложил решать будущей Комиссии духовных училищ.

3. Комиссия духовных училищ

Ознакомившись с содержанием доклада Особого комитета и не сделав в нем никаких существенных поправок, Александр I утвердил его. На основании этого доклада было издано три имен­ных указа, датированных одним и тем же числом — 26 июня

1808 года. Первый указ был адресован Синоду к исполнению. В соответствии с ним Синод принял свое постановление (60). Во втором указе император повелевал государственному казначею Ф.А. Голубцову ежегодно отчислять в банк для духовных школ 1 647 000 рублей начиная с 1809 и по 1814 годы (61).

Александр I не без основания посчитал предложенную Особым комитетом сумму в 2 000 000 рублей с государственной казны завышенной. Он урезал ее до 1 647 000 рублей, что соста­вило от общих запланированных годовых расходов 82,3 %. Госу­дарственный казначей Ф.А. Голубцов в течение месяца испол­нил распоряжение императора и 22-го июля 1808 года выделил на устройство духовных школ названную государем сумму в счет

1809 года (62).

Третьим именным указом от 26-го июня 1808 года импе­ратор упразднил Особый комитет и учредил Комиссию духов­ных училищ (63). В ее состав вошли те же лица, что были в Особом комитете (64). Но обязанности между ними были четко распределены. Митрополит Амвросий и архиепископ Феофи­лакт занялись составлением плана продажи церковных свечей в монастырях и церквах, а также централизованного сбора цер­ковных доходов (65). Государственному секретарю М.М. Спе­ранскому было поручено написать уставы для каждого вида ду­ховных училищ отдельно (66). Князь А.Н. Голицын взял на себя организацию финансовой и кадровой работы самой Комиссии. Правителем дел Комиссии был назначен обер-секретарь Сино­да А.Д. Данилов (67).

Затем начался поиск помещения для Комиссии. Эту про­блему также помог решить император. В письме князя А.Н. Го­лицына к обер-секретарю Синода А.Д. Данилову от 13-го июля 1808 года написано, что император «высочайше соизволил» выделить для Комиссии комнаты в Михайловском замке. Автор письма поручил правителю дел взять эти комнаты на баланс Синода и осуществить необходимые закупки мебели и других предметов для работы в них (68).

А.Д. Данилов выполнил это поручение, и уже 25-го июля 1808 года состоялось «водоосвящение и молебствие по случаю открытия присутствия Комиссии» как высшего органа духов­но-учебных заведений (69). Составляя первый годовой «рапорт» Комиссии духовных училищ, А.Д. Данилов отчитался перед обер- прокурором Синода за израсходованную сумму на меблировку комнат Михайловского замка и приобретение канцелярских товаров. «Рапорт» датирован 31-м декабря 1808 года. В прило­женных к «рапорту» реестрах указана итоговая сумма, затрачен­ная на эти приобретения. Она составила 2 256 рублей 10 копеек (70).

Кроме этого поручения правитель дел А.Д. Данилов вы­полнял и другие задания обер-прокурора Синода и члена Ко­миссии князя А.Н. Голицына. Эти задания связаны с финансо­выми расчетами при оплате жалованья служащим, при покупке необходимых предметов и книг. Руководством к действию для А.Д. Данилова были ордера за подписью обер-прокурора Сино­да. На основании таких же ордеров синодальный казначей Г.А. Хлебодаров выделял ему денежные суммы, которые тратились на оплату издания книг для духовных школ, на ежемесячные «жалования» и годовые премии сотрудникам Комиссии, на выдачу денежных кредитов работникам вспомогательных служб (курьерам, сторожам, уборщицам и т. д.), на приобретение спе­циального обмундирования, на оплату счетов крестьянам за эксплуатацию их лошадей с упряжкой для работы курьеров и т. п. (71). По существу, через А.Д. Данилова проходили все финан­совые операции Комиссии духовных училищ. Он являлся и глав­ным бухгалтером, и кассиром, и снабженцем Комиссии одно­временно. Позднее штат канцелярии расширился, и правитель дел мог ограничиться своими прямыми обязанностями, т. е. об­щим руководством канцелярией.

Канцелярия Комиссии духовных училищ, согласно штат­ному расписанию августа месяца 1808 года, состояла из 12 че­ловек. Эта цифра постоянно росла и к декабрю 1819 года увели­чилась до 22 человек. Канцелярскими работниками считались: правитель дел, экспедиторы и их помощники, регистраторы деловых бумаг, «журналисты», т. е. составители протоколов и отчетов Комиссии, а также архивариусы, бухгалтер с помощ­никами, начальник исполнительного стола и казначей с по­мощниками.

Комиссия духовных училищ вместе с канцелярией в таком виде просуществовала до 1839 года. Затем, уже при Николае I, она была преобразована в Правление духовных училищ. Ее кан­целярия к 1839 году состояла из 27 человек. К названным долж­ностям были прибавлены должности архитектора и его помощ­ника, обер-контролера счетной комиссии. Ему в подчинение даны были еще два контролера и их четыре помощника, а так­же в помощь правителю дел был принят на службу письмово­дитель. Одновременно с этим упразднены служба экзекутора и исполнительный стол (72).

Наметилась тенденция к увеличению канцелярских работ­ников. Комиссия духовных училищ все более преобразовыва­лась из административно-методического центра при Синоде в высший надзирательный и управляющий государственный орган над духовными училищами.

Состав самой Комиссии оставался всегда стабильным. Но­вые лица назначались только на место тяжело заболевших или умерших прежних членов Комиссии. Небольшое количествен­ное отличие имеется лишь между 1808 и 1818 годами. В 1808 году в Комиссии было 6 человек, с 1818 по 1825 годы было 8 членов Комиссии (73).

Две трети от общего числа мест в ней занимали митропо­литы и протопресвитеры Русской Православной Церкви. Одна треть состава Комиссии принадлежала высокопоставленным светским чиновникам. Такая пропорция качественного состава сохранялась до последнего дня функционирования Комиссии. В качественной характеристике членов Комиссии просматрива­ется и другая устойчивая тенденция. Весь ее состав формиро­вался непременно из числа членов Синода. Исключением из правил до 1812 года был статс-секретарь М.М. Сперанский. Но в 1812 году, накануне войны с Наполеоном, он с высочайшего соизволения был сослан в Пермь. Эта ссылка повлекла за собой автоматическое исключение его из состава Комиссии. До 1814 года Комиссия духовных училищ состояла всего из 5 членов Синода: митрополита Амвросия (Подобедова), архиепископа Феофилакта (Русанова), протопресвитеров И.С. Державина и П.В. Криницкого, наконец, обер-прокурора Синода А.Н. Голи­цына. После 1814 года в Комиссию были назначены еще два члена Синода — митрополиты Михаил (Десницкий) и Сера­фим (Глаголевский). Вслед за ними в Комиссию вошел ректор Санкт-Петербургской духовной академии, член Синода Фила­рет (Дроздов). Позднее изменения в составе Комиссии также имели место, но они не играли существенной роли для его ка­чественной характеристики.

После открытия Комиссии духовных училищ 25-го июля 1808 года ее члены немедленно приступили к решению постав­ленных перед ними задач. С целью решения проблемы центра­лизованного накопления церковных доходов для материально­го содержания школ было обращено внимание на доходы от продажи церковных свечей. На имя императора по этому воп­росу было написано 3 проекта доклада, которые не исключали, а дополняли друг друга.

Один проект составил архиепископ Феофилакт, второй — М.М. Сперанский и митрополит Новгородский и Санкт-Петер­бургский Амвросий, а третий вместил в себя предложения пре­дыдущих двух проектов и был утвержден на заседании Комис­сии 18-го августа 1808 года. Кроме названных авторов, оконча­тельный проект доклада подписали духовник императора про­топресвитер Павел Криницкий, князь А.Н. Голицын, обер-свя- щенник И.С. Державин и обер-секретарь Синода А.Д. Данилов (74).

Таким образом, третий проект стал результатом коллек­тивной работы членов Комиссии духовных училищ. В нем дана историческая ретроспектива проблемы. Сказано, что ее пытал­ся решить в пользу церкви еще Петр Великий своим «высочай­шим указом от 28-го февраля 1721 года» (75). Синод разослал этот указ всем епархиальным архиереям, а механизм выполне­ния его не разработал. В итоге восковые свечи вместе с церков­ными продолжали продаваться купцами, мещанами, крестья­нами по самым разным, очень завышенным, ценам в пользу продавцов (76). В 1755 году императрица Елизавета Петровна в 10-й главе, 4-й статье утвержденного ею таможенного устава, закрепила за крестьянами право торговать «мелочными веща­ми, в числе коих включены и восковые свечи» (77). Церковь снова не получила никаких льгот по продаже свечей, а прихо­жане страдали от высоких цен на них. Чтобы изменить суще­ствующий порядок вещей, авторы проекта предложили с 1-го января 1809 года возобновить запрет Петра I на продажу цер­ковных свечей «как фабрикантам, так и всем занимающимся свечною торговлею». Нарушителей этого запрета необходимо было судить «гражданским правительством по законам о свято­татстве».

В проекте доклада предложены меры по практическому осуществлению запрета на продажу церковных свечей кому бы то ни было, кроме Церкви. Сказано, что, как только с 1809 года церковные свечи по закону будут принадлежать духовному правительству, каждый преосвященный через городскую и зем­скую полиции должен сделать запрос ко всем организациям, торгующим церковными свечами, о передаче их в епархии. Эта передача будет осуществляться в виде покупки свечей у торгов­цев не по рыночным, а по ценам церковного справочника. Да­лее епархиальные архиереи сделают запрос на заводы и фабри­ки восковых свечей о поставке церковных свечей только епар­хиям и о запрете их продажи частным лицам.

Комиссия духовных училищ намерена была также потре­бовать от фабрикантов информацию о ценах на их свечную про­дукцию, чтобы выбрать наиболее дешевых производителей. Сле­дующий этап создания церковной монополии на доходы от продажи церковных свечей должен был быть связан с заключе­нием контрактов между консисториями и администрациями выбранных фабрик на производство упомянутых свечей для епар­хий на один год. Этот год должен быть как бы испытательным. Если он завершится успешно, то контракт с теми же произво­дителями можно заключить на более длительный срок по обо­юдному согласию. Остальным фабрикам, которые не войдут в список производителей церковных свечей, светская власть дол­жна запретить их производство.

Предусмотрено также производство церковных свечей ча­стными лицами, если они имели возможность готовить специ­альный воск и делать литье свечей в домашних условиях. Но эти лица должны быть известны Консистории, которая также зак­лючит с ними необходимый контракт на данное производство.

Получение свечей от поставщиков предполагалось возло­жить на священников и церковных старост. Им для этой опера­ции в консисториях должны выдать две книги (приходная и расходная). Первая книга предназначена для записей о количе­стве полученных свечей от поставщиков и затраченных денег на них. Вторая книга — для ведения учета продажи церковных свечей за наличный расчет мелким городским и уездным церк­вам (78).

В отличие от поштучной продажи церковных свечей при­хожанам, написано в седьмом пункте проекта, церквам и мо­настырям следует продавать на вес и оптом (79).

Церковные свечи имеют очень маленький вес. Поэтому продажа их на вес и оптом церквам и монастырям должна дать значительный процент прибыли после поштучной продажи све­чей прихожанам. Эта экономическая мера способствовала бы постояному воспроизводству церковных свечей.

В проекте доклада Комиссии предусмотрены также и меры по пресечению злоупотреблений в купле-продаже церковных свечей частными лицами. Члены Комиссии предлагали постав­щикам выдавать новую партию свечей священникам и церков­ным старостам взамен огарков уже использованных свечей. За пуды этих огарков и воска поставщики обязаны были отвесить соответствующее количество пудов новых свечей. Все эти про­цедуры меновой торговли должны фиксироваться в шнуровых книгах. Священники и старосты обязаны были также заполнять ведомости по церковным суммам от продажи свечей. Контроли­ровать эти ведомости было поручено консисториям. Консисто­рии, в свою очередь, должны организовывать ежегодную реви­зию финансовой операции по купле-продаже церковных све­чей на местах. Результаты этих ревизий должны отсылаться в Синод.

В отличие от движения деловых бумаг по купле-продаже церковных свечей, которое было ограничено синодальной сис­темой управления, движение церковных доходов выходило за рамки этой системы. В проекте сказано, что священники и цер­ковные старосты должны отправлять деньги, полученные от продажи церковных свечей, в уездные казначейства на хране­ние. Казначей при этом обязан был расписаться в ведомостях «в получении поступивших к нему денежных сумм для сбереже­ния» (80).

Далее в проекте содержатся уточняющие моменты по эко­номической и административной связи между продавцами, покупателями и государственным банком по накоплению свеч­ных доходов. Предусмотрены также конкретные наказания за неисполнение закона о церковных свечах. Указано, что оптовая продажа свечей должна производиться только в специальных гуртовых лавках. Покупатель обязан был иметь при себе пись­менное свидетельство в двух экземплярах за подписью либо эко­нома, либо наместника, или казначея архиерейского дома, мо­настыря. Письменное свидетельство могло быть выдано покупа­телю также городскими или сельскими церквами, подписанное всеми священниками и церковнослужителями конкретной цер­кви. В свидетельстве должно быть указано, сколько и какого ка­чества свечей требуется купить доверенному лицу. Отпускаю­щий товар продавец должен был сделать пометку в этом доку­менте о цене товара с адресом его производителя и продавца, т. е. фабрики и гуртовой лавки. Копию письменного свидетельства продавец оставлял себе для отчета, а подлинник возвращал покупателю. Письменное свидетельство не должно было состав­ляться произвольно. Поэтому Комиссия предложила разрабо­тать его единый образец для всех епархий и в нужном количе­стве распечатать в синодальной типографии, а затем разослать по адресам, т. е. благочинным епархий. Благочинные раздавали эти бланки своим церквам, монастырям и архиерейским домам. Использованные свидетельства и чистые бланки хранились на местах в ризницах. Данные из использованных письменных сви­детельств заносились в приходно-расходные книги в графу «Це­лые церковные свечи». В этой же книге велся учет «огарков».

Постоянный контроль непосредственно в церквах за част­ными производителями и ведение учета операций по купле- продаже свечей возложены на церковных старост, которые дол­жны были предупреждать завышение цен на товар и его кон­трабандную продажу (81).

Следить за исполнением закона о продаже церковных све­чей подданными России было поручено благочинным, священ­никам и церковнослужителям. В случае выявленного нарушения закона на виновников налагалось взыскание уездной и губерн­ской полицией, а также сельской управой. По предложению Комиссии за незаконно проданные свечи с нарушителя удер­живалась выручка в тройном размере в пользу пострадавшей церкви.

В конце коллективного проекта доклада была сделана ого­ворка, что если практика покажет недостаточную эффектив­ность предусмотренных мер по развитию централизованного накопления свечных доходов, то Комиссия готова их пересмот­реть, заменить или дополнить (82).

Несмотря на, казалось бы, очень подробное описание цен­трализованного движения документации и доходов от купли- продажи церковных свечей, а также предусмотренных мер на­казания за нарушение будущего закона, император сделал ряд серьезных замечаний по проекту доклада Комиссии. Он заме­тил отсутствие в тексте точной цены церковных свечей, что, по его мнению, неизбежно повлечет за собой финансовое нару­шение со стороны продавцов и покупателей товара, а также хаос и непредсказуемость операции по продаже церковных све­чей. Александр I обнаружил также, что не указан денежный источник производства церковных свечей частными лицами.

Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амв­росий первым отреагировал на замечания императора. В допол­нение к проекту доклада Комиссии он составил свое мнение по продаже церковных свечей (83). Митрополит Амвросий (Подо- бедов) напомнил, что 17-го апреля 1808 года была утверждена инструкция церковным старостам. В ней указана стоимость од­ного пуда свечей. Она равна трем рублям. Митрополит предло­жил эту стоимость взять за основу для покупки фабричных све­чей в гуртовых лавках. О стоимости свечей, производимых час­тными лицами, он написал, что она должна быть оговорена в каждом конкретном случае в контракте, заключенном духов­ным правительством с производителем.

Кроме того, митрополит Амвросий (Подобедов) выразил мнение, что надо разрешить церковным старостам организо­вать производство свечей непосредственно в церквах, если есть возможность, нанимать рабочих для этого производства и пла­тить им за труд, исходя от розничной цены свечей, продавае­мых в церквах (84).

Митрополит Амвросий указал и денежный источник для производства свечей частными лицами и церковью. Он предло­жил разрешить старостам часть наличных денег церкви от про­дажи утвари для треб и свечных доходов не отправлять в госу­дарственную казну, а позволить тратить на производство воска и оплату труда производителям. Конкретно определять денеж­ную сумму, необходимую на эти нужды, могли только старо­сты, которые были обязаны регулярно отчитываться за свои расходы перед Консисторией (85).

Император принял эти дополнения и разъяснения митро­полита. На основе окончательного варианта проекта доклада был составлен именной указ от 28-го августа 1808 года (86).

Но в этом указе от имени императора сделано еще не­сколько дополнений к уже Высочайше утвержденной програм­ме по церковным свечным доходам. Дополнения в основном касались распределения данных доходов по соответствующим центральным учреждениям, в которые церковь должна была вкладывать деньги на хранение и обращение. Среди них назва­ны Государственный заемный банк, императорские воспита­тельные дома и «Приказы общественного Призрения».

Таким образом, за счет оборота денежных средств от свеч­ных доходов церкви правительство Александра I намерено было решить материальные проблемы не только духовных школ, но и странноприимных домов, больниц, домов для сирот и про­чее.

В указе определены с некоторыми изменениями и формы наказания за нарушения закона о продаже церковных свечей. Все эти нарушения объединены одним понятием — «подлог». Его должна была выявлять городская и земская полиция. Цер­ковные старосты, назначенные «блюстителями церковного иму­щества», обязаны были «предупреждать и пресекать всякое рас­хищение» в церквах и доносить в полицию. На основании их доносов полиция должна была ловить правонарушителей, про­водить дознание, конфисковывать, а затем возвращать воро­ванные свечи обратно в церковь. Кроме того, за первый случай воровства было предусмотрено и взыскание с виновника, т. е. «пени», как написано в указе. Оно вдвое больше превышало сумму украденных свечей и полностью передавалось пострадав­шей церкви. За второй случай воровства следовало наказание, которое уже не носило административного характера. Дело ви­новника передавалось в суд. Подробности процедуры передачи дела в суд в указе не расписаны. Только сказано, что необходи­мо было делать пометки в книге учета о возвращении украден­ных церковных свечей и получении двойного штрафа с право­нарушителя. Этим обязаны были заниматься церковные старо­сты (87).

В конце текста именного указа от 28-го августа 1808 года был определен начальный срок действия его как закона — с 1809 года. Синод в свете этого указа принял свое постановле­ние, датированное 7-м сентября 1808 года. В нем определен срок в 6 месяцев, отпущенный правительством для реализации при­нятого закона (88). Затем Синод от имени императора сделал распоряжение правительствующему Сенату распространить эти правительственные документы с приложением доклада Комис­сии среди вверенных ему организаций светской государствен­ной службы, которые привлечены к выполнению принятого закона (89).

В истории деловых отношений Сената и Синода это был беспрецедентный случай, когда вопреки установившейся тра­диции Синод давал Сенату распоряжения.

Через месяц, 16-го ноября 1808 года, в Синоде состоялось слушание Сената о результатах выполнения этого распоряже­ния. Может показаться, что Синод как высший государствен­ный орган получил при Александре I более высокий статус, чем Сенат. Но это не совсем так. В письменном отчете Сената список учреждений, куда отправлен был именной указ к ис­полнению или к сведению, включал не только учреждения свет­ской государственной структуры. Кроме министерств и мини­стров, губернских правлений, генерал-губернаторов и военных губернаторов, кроме перечня присутственных мест и управля­ющих на местах, в списке даны Московская синодальная кон­тора, перечислены епархии и имена епархиальных архиереев, внесены также ставропигиальные лавры и монастыри, сино­дальная типографская контора, наконец, сама Комиссия ду­ховных училищ (90).

Этот список учреждений из светской и духовной систем управления свидетельствует о самостоятельности Сената в ис­полнении указов и распоряжений императора. Но во избежание ущемления служебных прав Синода Сенат в своем отчете сде­лал пометку, что им посланы правительственные документы в различные службы синодального ведомства не к исполнению, а к сведению.

Таким образом, отчет Сената о своих действиях по рас­пространению утвержденного закона тоже сделан к сведению

Синода, что говорит об их вполне традиционных отношениях, заложенных еще Петром I.

Тем не менее, с формальной стороны, слушание Сената в Синоде прошло впервые за всю предыдущую историю их со­трудничества.

Допущенная императором коллективная работа над зако­ном по централизованному накоплению свечных доходов церк­ви, принятые меры по исполнению этого закона заинтересо­ванными структурами власти всех уровней дают основание ут­верждать, что правительство Александра I предприняло шаги к решению церковных проблем коллегиальным путем. В отличие от прежней практики исполнения именных указов императора данному факту предшествовала большая законодательная рабо­та в первую очередь самих церковных иерархов православного вероисповедания и членов Синода.

В этом процессе проявляли активность не только сенаторы и синодальные архиереи, но и архиепископы, и епископы на местах, включая самые отдаленные от столицы провинциаль­ные епархии. Приняв закон о свечных доходах церкви к сведе­нию, епархиальные архиереи на его основании, но с учетом особенностей своего региона составляли свое письменное рас­поряжение, которое и рассылали по местным церквам и мона­стырям к исполнению. По гражданским исполнительным орга­нам была предложена та же схема исполнения закона по цент­рализованному накоплению церковных свечных доходов (91).

Оставляя за собой право решающего голоса, Александр I переложил основную часть ответственности за реализацию за­кона на епархии и губернии. Он пытался мобилизовать цент­ральные и местные силы чиновничьих структур на строгое ис­полнение императорской воли по этому вопросу.

Тем не менее новый закон по накоплению свечных дохо­дов церкви в ряде случаев не выдерживал испытания на прак­тике. Первые признаки неисполнения этого закона были обна­ружены уже в конце 1808 года.

Несмотря на то что действие закона предусмотрено с 1809 года, его исполнение на местах под давлением центральных правительственных органов началось сразу после выхода имен­ного указа в свет.

В декабре месяце 1808 года на основании рапортов и ведо­мостей епархиальных архиереев Комиссия духовных училищ подвела первый итог по сбору денег от продажи церковных све­чей. В рапортах указаны предусмотренные законом органы, куда отсылались эти деньги. При их суммировании Комиссия обна­ружила «большие недоимки», т. е. подсчитанная общая денеж­ная масса не дотягивала до запланированных 3 000 000 рублей в год. Казалось бы, такой результат должен быть ожидаемым и вполне объяснимым. Новый закон по церковным свечным до­ходам официально вводился с 1809 года. Но Комиссия духов­ных училищ в своем годовом отчете по этим доходам за про­шлый год выдвинула другие причины «недоимок».

Одна из причин касалась решений Синода, который, от­вечая на жалобы церквей на недостаток или отсутствие денеж­ных средств для их существования и развития, шел на уступки просителям и порой разрешал доходы от продажи свечей цели­ком оставлять в церкви. Следует напомнить, что эту меру поощ­рения в пользу материального благополучия духовенства Синод применял не самовольно, он опирался на известный указ им­ператора. Благодаря поощрительным мерам в привилегирован­ном положении оказались Тульская Рождественская церковь, Рязанская, Тамбовская и другие епархии (92). Комиссия отме­тила, что Синод не определил точного времени их неплатежес­пособности. Поэтому было предложено упразднить все льготы церквей и епархий с начала 1809 года и поставить их в одинако­вые экономические условия с нельготными церквами и епар хиями.

Вторую причину недоимок Комиссия видела в сокрытии реальных доходов от государства самими церковными староста­ми. Епархиальные рапорты свидетельствовали о том, констати­ровалось в отчете, что в ряде случаев во время применения к церквам карательных полицейских мер были обнаружены неуч­тенные денежные сбережения. Так, например, в Воронежской епархии в качестве наказания за недоимки две церкви были опечатаны, а в Тверской и Тульской губерниях полиция силой взыскала у церковных старост доходы, сокрытые от государ­ственных властей (93). На основании указанных примеров Ко­миссия предложила в новом, еще недействующем законе вне­сти изменения в права и обязанности церковных старост. Сказа­но, что государству не следует всецело им доверять. Их службу необходимо было также поставить под строгий полицейский надзор (94).

Третья причина недоимок церковных доходов в централь­ные государственные организации заключалась, по мнению Комиссии, в плохой исполнительности чиновников епархиаль­ных правлений. Они либо замедляли, либо приостанавливали движение церковных денег в соответствующие государственные учреждения (95). Указав на чиновников, Комиссия тем не ме­нее не предложила меры по наведению трудовой и финансовой дисциплины в административном аппарате епархий. Одновре­менно с этим в своем отчете за 1808 год она дала вполне конк­ретные и аргументированные предложения по сплошной эксп­роприации церковных свечных доходов. Одно из предложений касалось статуса церковных старост. К ним был применен жес­ткий полицейский надзор. К проблеме исполнительности чи­новников Комиссия вернулась позднее в своем квартальном отчете от 24-го апреля 1809 года. В отчете сказано, что за первые три месяца текущего года свечные доходы поступали в банк безадресно вместе с прочими доходами церкви и расходовались не по назначению. Комиссия предложила свечные доходы от­правлять в банк на имя самой Комиссии, минуя консистории. Такая мера позволила бы сократить одну инстанцию чиновни­чьего аппарата на пути движения этих денежных сумм, избави­ла бы от излишней суеты служащих банка и дала бы возмож­ность Комиссии использовать эти деньги в полном объеме на развитие духовных училищ (96). Вероятно, желание Комиссии оградить церковные свечные доходы от расходования не по на­значению у императора и Синода не вызвало должного внима­ния. Иначе не было бы необходимости в дополнительной за­писке Комиссии, датированной 10-м мая 1809 года. В записке сказано, что утвержденный закон об организации исключитель­ного права продажи свечей церковью «восприял уже свое дей­ствие». Нет сомнения, что от накопления этого дохода в банке будет получено существенное процентное приращение. Но для удобства использования самой Комиссией накопленных денеж­ных средств необходимо было отделять денежные средства от продажи свечей из общего церковного дохода, поступающего в банк, и класть их на счет Комиссии духовных училищ (97). Это дважды повторенное предложение получило, наконец, отраже­ние в ноябрьском именном указе 1809 года. Было узаконено право Комиссии получать свечные доходы церквей на собствен­ный счет в заемном банке, минуя консистории (98).

Относительно всех остальных церковных доходов от так называемых кошельковых сборов, т. е. от средств «доброхотных дателей» и от вкладов попечителей (99), в указе сказано, что их надо отсылать в консистории. Консистории, в свою очередь, в виде ассигнаций и наличных денег должны класть эти средства на свой счет в тот же Государственный заемный банк для их обращения и процентного приращения (100). Ноябрьский указ 1809 года, размноженный в синодальной типографии и разос­ланный во все епархии для архиереев, а также отправленный в Правление Государственного заемного банка, оказался в том же году не единственным. По частным вопросам общей пробле­мы в деле централизованного накопления церковных доходов в конце 1808 и 1809 годах вышло именных указов, постановле­ний и распоряжений Синода в дополнение к утвержденному закону порядка десяти. Эта динамика разъясняющих основной закон документов показывает сложный процесс практического воплощения централизованного способа накопления церков­ных денег, который не вызвал должного сочувствия у церков­ных старост и священнослужителей.

Тем не менее благодаря ежегодным государственным ре­визиям церквей и консисторий, принудительному перечисле­нию неучтенных старостами денег в банк, этот закон достиг своей цели. Годовые итоги Синода «по взносам в казенные ме­ста церковных доходов от продажи свечей» показали, что пра­вительство Александра I удовлетворено сбором доходов, посту­пивших в банк «токмо... на имя Комиссии духовных училищ» (101). Но согласно основному закону по накоплению доходов от продажи церковных свечей, Комиссия могла их использовать на нужды духовных школ лишь по истечении пятилетнего сро­ка. Поэтому она обратилась к гражданам с предложением «О частных пожертвованиях в пользу училищ», и граждане отклик­нулись на призыв Комиссии. В отчетах Комиссии по частным пожертвованиям упомянуты те же монастыри и церкви. Но кро­ме них названы персонально духовные и светские лица. Среди меценатов духовных школ этого периода были протоиереи Миловский, Симеон Яновский, Иоанн Сперанский, Г. Бори­сов, помещики Тоузанов Оренбургский, Панин Калужский, купцы А. Панов Новгородский, Посылин Московский и другие представители зажиточных слоев российского общества (102).

Особенностью пожертвований являлась их строгая адрес­ность. Так, деньги протоиерея Миловского были направлены на строительство здания для Алатырского училища, вклад по­мещика Тоузанова в 10 000 рублей адресовался на ремонт зда­ния Оренбургской семинарии. Новгородский купец А.Панов выделил 200 рублей на содержание 4 учеников Софийского приходского училища в городе Новгороде. Калужский помещик Панин взял на свое содержание 3 семинаристов, а московский купец Посылин адресовал свои 6 000 рублей «на строительство в Астраханской семинарии библиотеки и физического кабине­та». Пожертвования от церквей и монастырей пошли на содер­жание учеников-сирот и материальное обеспечение бурс, уч­реждаемых для необеспеченных и малообеспеченных слушате­лей духовных училищ и семинарий (103).

Благодаря пожертвованиям граждан, церквей и монасты­рей, а также благодаря субсидиям самого правительства Алек­сандра I, которое выделило более одного миллиона рублей на формирование Санкт-Петербургского учебного округа, архи­ереи некоторых епархий уже в 1809 году могли рапортовать об успехах в развитии духовных школ. В частности, в своих донесе­ниях митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амв­росий писал, что в его митрополии открыто 15 уездных и 32 приходских училища. Учреждена Санкт-Петербургская духовная академия. К концу 1810 года в этой митрополии открыто было еще несколько уездных училищ, общая численность которых составила 39 (104). В рапорте Могилевского архиепископа Вар- лаама сказано об открытии в его епархии 4 уездных и 15 при­ходских школ (105). Об учреждении 9-ти уездных и 16-ти при­ходских училищ доложил Синоду Псковский архиепископ Ире- ней (106).

Таким образом, в 1809 году в трех названных регионах было открыто 52 уездных и 63 приходских училища. В связи с откры­тием все большего числа новых духовных школ и с увеличени­ем в них количества учеников, в основном из бедных семей и сирот, проблема их материального содержания потребовала к себе особого внимания. Комиссия духовных училищ по этому поводу составила специальный доклад, датированный 18-м марта 1810 года. В докладе указывалось на то, что в Санкт-Петербург­ском академическом округе насчитывалось до 8 тысяч неиму­щих учеников. Это составляло четвертую часть от общего числа слушателей духовных школ. Примерно такая же картина выри­совывалась в других академических округах. «Духовное прави­тельство» обязано, по мнению Комиссии, обратить внимание на эту проблему (107).

Для решения указанной проблемы Комиссия духовных училищ предложила программу по расширению системы бурса для бедных и неимущих учеников при духовных школах. Учреж­дением их должны были заняться семинарские правления и ве­домства епархиальных архиереев. По программе, предложенной Комиссией, бурсы представляли собой не просто общежития при училищах, а некую организацию со своей администраци­ей, которая должна была заниматься определением категории нищеты проживавших в них учеников и, соответственно уста­новленной категории, выплачивать им денежные пособия. Ко­миссия предложила делить бурсаков на 2 категории — полных бурсаков и полубурсаков. В Санкт-Петербургском округе для полного бурсака было предложено пособие в 50 рублей, а для полубурсака — 25 рублей в год. В остальных губерниях неиму­щим ученикам полагалось пособие в 40 рублей, а полубурсакам — 20 рублей в год (108).

В докладе сказано также, что для программы учреждения бурс будет недостаточно уже имеющихся добровольных пожер­твований. Поэтому найден новый финансовый источник цер­ковных доходов. Предложено деньги от продажи венчиков и листов с разрешительной молитвой для усопших тоже накап­ливать централизованным способом. Но предварительно необ­ходима была реформа самого процесса продажи этой атрибути­ки церковного отпевания и захоронения. Ее продажа, как и цер­ковных свечей, до известного времени не была прерогативой церкви. Венчики и листы с разрешительной молитвой продава­лись в разных мелких и книжных лавках, а доход от их продажи не поступал в церковь. Комиссия в своем докладе просила Си­нод и Его Императорское Величество с 1-го сентября 1810 г. дать церкви исключительное право и на эту продажу, запретив печатать разрешительные молитвы и венчики в каких-либо дру­гих типографиях, кроме синодальных. Церковный доход от этой продажи Комиссия предложила адресовать непосредственно ей, чтобы она могла централизованно распределять полученные средства на содержание бурс при духовных школах. На доклад Комиссии наложена высочайшая резолюция «Быть по сему» и подпись Александра I (109), что и придало ему статус закона. Этим историческим документом завершался процесс законо­творчества по централизованному накоплению церковных до­ходов для развития духовных школ и академических округов (110).

Одновременно с принятием законов по финансовому обес­печению процесса развития духовного образования в России проходила работа по созданию единой системы учебной и на­учной деятельности духовных школ. Над решением этой задачи сначала работал М.М. Сперанский. Он, взяв за основу уже дей­ствующие уставы гражданских учебных заведений и предложе­ния по уставам духовных школ Особого комитета, написал ус­тавы для уездных и приходских духовных училищ, а также со­ставил проект устава духовных академий (111). Затем, сослав­шись на большую государственную занятость, М.М. Сперанс­кий попросил исключить его из членства в Комиссии духовных училищ. Синод удовлетворил его просьбу (112). Дальнейшую работу над уставами и штатами продолжили митрополит Нов­городский Амвросий (Подобедов) и епископ Калужский Фео­филакт (Русанов). Вместе с формированием петербургского ака­демического округа, которым с 27-го августа 1808 г. также за­нимались митрополит Амвросий и епископ Феофилакт (113), началась их совместная работа над уставами и штатами будущей Санкт-Петербургской академии, семинарии, уездных и при­ходских школ округа (114). Разработки уставов и штатов были утверждены Комиссией 12-го ноября 1808 года (115). В феврале 1809 года началось их издание. 600 экземпляров академического устава в 3 частях, семинарского устава в 2 частях и устава низ­шей духовной школы были разосланы по соответствующим ду­ховным учебным заведениям Санкт-Петербургского академи­ческого округа. Получив общее одобрение, эти уставы были рас­пространены и по всем остальным академическим округам (116).

В уставах низших духовных школ предусмотрен был прием учеников из разных слоев общества. Но сделана оговорка, что дети духовенства принимаются в первую очередь и только в эти учебные заведения (117). В соответствии с родительской волей разрешено учиться детям из гражданских семей и находиться на содержании за счет «отцовского котла». Набирали в эти учи­лища и детей-сирот, а также из неимущих семей (118). Дети последнего социального статуса названы бурсаками и полубур- саками. Они должны были жить в общежитиях и находиться на полном или частичном материальном содержании либо част­ных лиц, либо Духовного Правления (119).

В уставах духовных семинарий предусмотрен был такой же дифференцированный подход к материальному положению уче­ников. Но иначе обстояло дело в духовных академиях. Их сту­денты, все без исключения, получали стипендию, были на пол­ном содержании Духовного Правления (120).

Как и в докладе Особого комитета, в уставах Комиссии не указано число низших духовных учебных заведений в одном академическом округе. Здесь только подчеркнуто, что в каждой из таких школ могли работать не более двух учителей.

Таким образом, количество учеников в духовной школе низшей категории зависело, как и прежде, от возможностей конкретного учителя в ней. Учитель в эти школы, как сказано в программах и уставах, назначался из числа духовенства.

Правила функционирования духовных семинарий также были перенесены без изменения из программы Особого коми­тета в их новые уставы.

Каков был набор учеников в низшие и средние духовные школы конкретно, в уставах не указано. Эта проблема класси­фицирована как региональная. Ее решение отдано было в веде­ние семинарского начальства и епархии, которые сами опреде­ляли количество слушателей, с учетом местных возможностей и потребностей в выпускниках этих школ.

Устав духовной академии ограничивал число учеников до 100 человек. Судьба ее выпускников непосредственно зависела от решения Комиссии духовных училищ, которая контролиро­вала строгое распределение их на службу во все академические округа (121).

Выпускники духовных семинарий делились на три катего­рии. Это разделение зависело от качества сданных ими выпуск­ных экзаменов. Выпускникам первой категории присваивалось звание «студент», а качество и объем их знаний приравнивался к знаниям выпускников университетов. Из студентов набира­лись слушатели духовных академий. При отсутствии вакансии студенты, не зачисленные в академию, направлялись на учебу в медико-хирургическую академию, учрежденную 28-го июля 1808 года (122), либо на священническую службу в монастыри и церкви высшей категории. Студенты могли преподавать как в приходских и уездных училищах, так и, при наличии вакан­сии, в духовных семинариях. На будущий год при желании сту­денты имели приоритетное право перед новыми студентами се­минарий быть зачисленными на учебу или в духовную, или в медико-хирургическую академии. Выпускники семинарий вто­рой и третьей категорий распределялись на священническую и дьяконскую службу в церкви и монастыри соответствующих ка­тегорий. Каждый из них в последующие годы имел право повы­сить свою категорию, подав заявку в Правление духовной се­минарии на пересдачу государственных экзаменов. В соответ­ствии с качеством этой пересдачи экзаменующемуся могла быть присвоена любая категория (123). Устав духовных академий, как и семинарий, отразил их участие в программе правительства по развитию медицинской науки и медицинского обслуживания россиян (124). Решение особенно последней задачи этой про­граммы планировалось за счет их выпускников (125).

Необходимость борьбы с холерой и чумой, поразившими села и города, заставила правительство побеспокоиться об от­крытии бесплатных аптек для бедных россиян. Открытием аптек занималось Императорское человеколюбивое общество. Под его руководством подобные аптеки открывались всюду, но обслу­живание их посетителей было возложено на Синод. В свою оче­редь, Синод дал распоряжение епархиальным архиереям взять на себя организацию работы в аптеках, поступивших на его баланс. Архиереи написали донесения Синоду с указанием ко­личества необходимых работников и учеников для епархиаль­ных аптек. Донесения вместе с распоряжением Синода были направлены в Комиссию духовных училищ к исполнению (126).

С целью выполнения распоряжения Синода Комиссия на своих общих заседаниях принимала представления об увольне­нии в светское звание нужного количества студентов. В их состав входили не только выпускники семинарий, но и духовных ака­демий, которые не писали диссертацию и остались в звании «студента». Они направлялись на службу в указанные архиерея­ми аптеки и в качестве работников, и в качестве учеников. Но чаще всего случалось второе (127).

К 20-м годам борьба с эпидемиями заканчивалась. Меди­ко-хирургическая академия и медицинские училища, учрежда­емые в этот период, набрали силу и справлялись с профессио­нальными проблемами самостоятельно. Но работа по уходу за больными и оказанию им первой необходимой помощи тради­ционно осталась за духовенством.

Устройство самих духовных училищ всех категорий, рас­писанное в соответствующих уставах в основном также совпа­дало с программой Особого комитета. Но даны и дополнитель­ные условия по распределению, перераспределению и уволь­нению их выпускников. Сказано, что последней инстанцией в решении этих вопросов являлся император, роль которого зак­лючалась в утверждении или неутверждении постановлений Синода. Особенно это касалось увольнения учителей из духов­ного в светское звание (128).

В уставах сказано, что согласно указам Его Императорско­го Величества и соответствующим постановлениям Синода, да­тированным еще 22-м мая 1801 года и 31-м мая 1804 года, епар­хиальные архиереи не имели права увольнять студентов по их просьбе из духовных учебных заведений и священнической служ­бы на светскую службу. Это правило закреплено уставами. По­этому увольнение из духовного звания на местах даже физичес­ки недомогавших людей было весьма затруднено. Независимо от причины выхода из духовного звания, выдвинутой истцом, его просьба должна была пройти несколько бюрократических инстанций. Проситель об увольнении представлял архиерею медицинскую справку о своем здоровье и собственную объяс­нительную записку. Если дело касалось здоровья, то проситель должен был также иметь письменные свидетельства других лю­дей о своей немощи. Все эти документы истца поступали архи­ерею, который на их основании составлял свою подробную справку-ходатайство и вместе с материалами просителя отправ­лял в Синод. Синод, получив эти документы, давал задание Комиссии духовных училищ проверить их достоверность. В слу­чае положительных результатов проверки Синод принимал по­становление об увольнении просителя в светское звание и от­давал императору на утверждение. После наложения резолю­ции Его Императорским Величеством на постановление Сино­да истец считался уволенным из духовного звания (129).

Но имелись случаи быстрого и положительного решения этого вопроса иным путем. Например, по просьбе учителя по­эзии Кирилловского училища Никанора Звозского митрополит Амвросий 11-го января 1809 года составил донесение в адрес Комиссии духовных училищ. В нем написано, что Никанор Звоз- ский являлся прекрасным поэтом. Но в силу своей увлеченнос­ти творчеством он не мог относиться должным образом к учи­тельскому делу. Поэтому учителя H. Звозского следовало бы ос­вободить от обязанностей в Кирилловском училище, дав ему возможность заниматься чистым творчеством, служить только своей музе (130). На основании этого донесения Комиссия ду­ховных училищ составила представление, датированное 9-м февраля 1809 года (131), а 22-го февраля того же года приняла определение «Об увольнении учителя Звозского в светское зва­ние». На постановлении стоит резолюция императора «Быть по сему» (132). К донесению митрополита Амвросия не была при­ложена письменная просьба истца. О том, что митрополит дей­ствовал от имени учителя Звозского, сказано лишь в его доне­сении. Это «небольшое» нарушение дисциплины делопроизвод­ства осталось незамеченным в высших инстанциях, что свиде­тельствует о возможном произволе в делах по увольнению и переводу со стороны церковных архиереев и членов Комиссии духовных училищ.

Что касается передвижения кадров внутри духовного прав­ления, то оно осуществлялось по более простой бюрократичес­кой схеме. Разрешалось архиереям самим решать эту проблему. Новое архиерейское право гласило, что в случае необходимос­ти преосвященный мог уволить, а затем назначить священнос­лужителя «в приказные служители по консисториям и духов­ным правлениям». Вместе с тем в синодальном положении об архиереях сделано замечание, что необходимо учитывать, «чтоб в духовных местах не могло последовать в них оскудения» (133). Контроль за кадровой политикой в епархиях Синод осуществ­лял через архиерейские отчеты в конце каждого года. К отчетам прилагались списки уволенных и перемещенных с указанием

причин и мест старой и новой служб (134).

Таким образом, Александр I не сразу пришел к идее спе­циального реформирования духовных школ Русской Православ­ной Церкви. В первые годы его правления осуществлялась ре­форма образования в целом. Формировались университетские округа, создавалась линейная система управления ими. Внима­ние к духовному образованию было проявлено лишь в несколь­ких аспектах. При Виленском университете была открыта Ви­ленская духовная семинария как центр подготовки учителей по религиозным предметам для всех учебных заведений, а также как центральный орган управления всей церковной жизнью в западных регионах Российской империи.

В первые годы общеобразовательной реформы народного просвещения, затрагивающей духовную жизнь страны, привле­кались материальные средства католической церкви и ее мона­шеских орденов, а также денежные доходы греко-униатской Церкви.

Проблемы Русской Православной Церкви и ее духовных школ оставались пока без особого внимания правительства. Тем не менее в крупных епархиях и митрополиях православное ду­ховенство активно принимало участие в общеобразовательной реформе государства. В Новгороде, Петербурге, Москве и Пскове по инициативе и на средства церковных архиереев открывались вновь или восстанавливались «малые училища». Они функцио­нировали при домах архиереев и в домах священников.

Но поскольку этот процесс зависел от материальных воз­можностей, интеллекта и желания отдельных представителей православного духовенства, уровень образования в этих школах был самым различным. Некоторые из них снова закрывались из-за отсутствия у священников необходимых средств на их со­держание. Требовалась специальная государственная программа реформирования духовных школ Русской Православной Церк­ви.

Эта программа была составлена Особым комитетом в 1808 году. В ней предусматривались тактические и ряд стратегических мер по реформе духовных школ православного вероисповеда­ния.

В данной программе впервые в истории отечественного образования было проведено административное разделение «ма­лых училищ» на светские и духовные. К светским относились гимназии. Они входили в систему управления университетских округов. Школы при монастырях и церквах стали одинаково называться церковноприходскими и являлись «малыми школа­ми» академических округов.

В учебные программы духовных учебных заведений были прибавлены часы на преподавание церковнославянского и гре­ческого языков.

В результате строительства линейной системы управления духовными школами каждый вид (церковноприходская школа, уездное училище, семинария, духовная академия) имел свой устав, в котором были конкретно расписаны их права и обязан­ности. Устав строго регламентировал учебную дисциплину и делопроизводство отдельно взятой духовной школы и виды ду­ховных учебных заведений в их взаимосвязи. Была введена стро­гая субординация между училищами, предполагающая верти­кальную соподчиненность и отчетность низших духовных школ высшим, а также учебно-методическую помощь сверху вниз по линейной системе.

С целью исполнения утвержденной императором програм­мы по реформированию духовных учебных заведений и форми­рованию линейной системы управления была создана в 1808 году Комиссия духовных училищ при Синоде. Комиссия пред­ставляла собой высший исполнительный орган власти по руко­водству духовными училищами. Она занималась обеспечением и распределением материальных средств между духовными учеб­ными заведениями, распределением выпускников на службу. Комиссия осуществляла учебно-методическую помощь и конт­ролировала учебный процесс духовных школ через духовные академии, которые являлись главными учебными заведениями в учебных округах. Важным источником материального обеспе­чения духовных училищ были денежные средства от продажи церковных свечей, собираемые в заемном банке со всех право­славных церквей целевым способом на счет Комиссии духов­ных училищ. Годовая выручка от продажи церковных свечей составляла 3 000 000 рублей. Эта сумма имела ежегодное 5-про­центное приращение в банке. Благодаря такой экономической мере Русская Православная Церковь к 1814 году могла самосто­ятельно содержать духовные училища на свои средства. До 1814 года по распоряжению Александра I реформа духовных учеб­ных заведений проводилась за счет государства и добровольных меценатов, первым из которых был сам император.

При Александре I по предметам учебной программы были введены государственные экзамены на всех уровнях духовного образования. Их принимала государственная комиссия, непре­менно состоящая из представителей светской и церковной вла­сти, а также преподавателей духовных школ.

В 1809 году была открыта Петербургская духовная акаде­мия, а затем образованы четыре учебных академических округа

(135).

Духовные академии были сформированы таким образом, что состояли из трех частей: института, конференции и правле­ния. Такая планировка позволяла духовным академиям быть не только высшим учебным заведением, но и средним звеном в линейном управлении духовным образованием.

Линейная система управления духовными школами по ха­рактеру напоминала идентичную систему светских учебных за­ведений, которая замыкалась Министерством народного обра­зования.

Но структура управления духовными школами Русской Православной Церкви строилась автономно. Ее автономность определялась тем, что на ее вершине был свой высший законо­дательный и исполнительный орган, воплощением которого являлись Синод и его Комиссия духовных училищ. Автоном­ность духовного образования Русской Православной Церкви оп­ределялась еще и собственными средствами в заемном банке.

Распределение выпускников на церковную службу, кото­рым занималась Комиссия духовных училищ, осуществлялось на основе заявок епархий и митрополий. Оно было тесно связа­но с синодальной структурой управления. Следует отметить два момента в этой системе распределения, свидетельствующие об отсутствии сословной замкнутости духовенства, которая суще­ствовала до реформы духовных школ. В церковноприходские школы наряду с обязательным приемом на учебу детей духо­венства принимались и дети мирян, т. е. прихожан. Второй мо­мент заключался в том, что при распределении выпускников средних и высших духовных учебных заведений на службу для них появилась альтернатива. В силу государственной необходи­мости или по желанию выпускника можно было получить рас­пределение не только на церковную, но и на светскую службу. Эта возможность выбора службы существовала еще при Екате­рине II. Но она никак не была связана с общей системой рас­пределения выпускников, поскольку таковой не существовало. При Александре I это право выбора слушателей духовных школ стало частью программы линейной синодальной системы рас­пределения их на службу.

4. Особенности духовной цензуры

Реформа духовного образования была тесно связана с ре­формой духовной цензуры при Александре I. Первоначальные изменения в этой области произошли в 1804 году. Синод подго­товил для императора выписки из именных высочайших указов от 15-го января 1783 года, от 27-го июля 1787 года, от 16-го сентября 1796 года, от 9-го февраля и 7-го апреля 1802 года. Эта подборка выдержек имела целью показать важность проблемы по созданию специальной духовной цензуры, о которой поду­мывали еще Екатерина II и Павел I.

В докладе Синода сказано, что актуальность этой пробле­мы определена главной государственной задачей по усилению заслона проникновению революционных идей в сознание рос­сиян. По мнению Синода, эту задачу можно эффективно ре­шить лишь при разделении цензуры на светскую и духовную

(136).

Кроме подборки извлечений из прошлых именных указов по цензуре и комментария к ним, в докладе Синода предложен штат чиновников московской духовной цензуры, а также опре­делены сферы ее влияния (137).

Конфирмованный доклад, составленный по предложению обер-прокурора Синода В.А. Хованского, был возвращен об­ратно к исполнению 13-го марта 1804 года (138). Днем позже на основании этого доклада был дополнительно подписан высо­чайший указ Синоду (139).

9-го июля того же года на основании именного указа при­нято совместное постановление Сената и Синода «О духовной цензуре» в Москве. Кроме общих мест, в нем содержался и ус­тав цензуры, окончательно узаконивший ее разделение на свет­скую и духовную.

В уставе были определены и отличия светской от духовной цензуры. Первое отличие касалось сферы влияния в области литературы и книгоиздания. Светская цензура обязана была над­зирать за учебниками и методическими пособиями по общим предметам училищ, за иностранной и художественной литера­турой. Влияние духовной цензуры распространялось на книги и сочинения, связанные со Священным Писанием, экзегетикой закона Божьего и историей святости на Руси.

В уставе сделана оговорка, что книги и сочинения, исхо­дящие от Академии наук, Академии художеств, Российской Академии и других «ученых обществ», а также исходящие от Главного правления училищ, проходят собственную цензуру. В вышеперечисленных организациях должны функционировать свои цензурные комитеты, которые в ответе за выпускаемую ими литературу (140).

Совершенно очевидно, что деление на сферы влияния цензур могло быть только условным, поскольку авторы худо­жественной литературы неоднократно пользовались сюжетами и нравственными уроками Священного Писания, а иностран­ные книги посвящались экзегетике закона Божьего. Тем не ме­нее уставом предложено именно такое деление в области цен­зурного надзора за литературой. Эта неопределенность в сфере влияния двух цензур способствовала их функциональному сли­янию и взаимозаменяемости.

В соответствии с новым делением цензурного надзора было организовано и книгоиздание. Книги и сочинения, имевшие духовную ценность и относившиеся к церковной литературе, в уставе предложено печатать либо в синодальной типографии, либо в типографиях, подведомственных Синоду. Светские кни­ги должны были издаваться в светских типографиях.

Но такая категория, как «духовная ценность», своей изна­чальной сущностью также выходит за рамки церковной литера­туры. Подлинное содержание данного понятия позволяет его использовать и при характеристике светской литературы. По­этому деление книгоиздательского дела по ведомствам тоже могло быть только условным. Отмеченный в уставе второй мо­мент, отличающий светскую и духовную цензуру, касался ее административного подчинения. Светская цензура, как было уже отмечено в именном указе, учреждалась при университетах, состояла из работавших в нем профессоров и магистров и была подотчетна правлению окружного университета.

Комитеты духовной цензуры формировались в епархиях, подчинялись непосредственно епархиальным архиереям, кото­рые отвечали за их работу перед Синодом (141).

Таким образом, функциональные обязанности и задачи обеих цензур были схожи и абсолютно совпадали в их уставах. Обе цензуры обязаны были следить и допускать к печати только те книги, которые могли способствовать «истинному просве­щению ума и образованию нравов». Отмечено, что каждый цен­зор лично отвечал за то, чтобы в книгах «ничего не было... про­тивного закону Божию... законам отечества ...верховной власти... общественному устройству и тишине, нравственности и лич­ной чести какого-либо гражданина» (142).

На основании устава каждому цензору дано было право не только запрещать книги с подобными недостатками, но также находить автора «вредной» работы, заводить на него дело и пе­редавать его в суд (143).

Если цензор не был уверен в своем мнении и не хотел единолично принимать решение, то он имел право представ­лять свою письменную рецензию на то или иное сочинение для обсуждения на общем собрании цензурного комитета. На этом собрании его сомнение разрешалось большинством голосов всех присутствовавших (144).

Согласно уставу, подобные собрания цензурных комите­тов планировались заранее на текущий год. Планы отсылались в высшие государственные органы для контроля. План собраний светского цензурного комитета подавался Главному правлению училищ при Министерстве просвещения и духовному цензур­ному комитету Синода. План собраний духовных цензурных комитетов отсылался для контроля в Синод и Сенат (145).

Старшим чиновником цензурного комитета считался сек­ретарь, который владел печатью и руководил канцелярией. Сек­ретарь вел журнал, куда записывал все сочинения, поступив­шие на рассмотрение в комитет. «В сей журнал писалось назва­ние каждой рукописи или сочинения, число страниц в оной, день, в который она поступила... имя издателя или сочинителя, если они известны, имя содержателя типографии... имя цензо­ра, читавшего оную, и день обратной выдачи из цензуры с объяс­нениями» (146).

Время проверки для цензурования поступившей работы уставом точно не было определено. Сказано только, что цензор обязан как можно скорее проверить и возвратить рукопись или сочинение обратно в канцелярию лично секретарю (147).

Уставом был определен ежемесячный отчет цензурного комитета о своей работе. Отчет представлял собой выписки из журнала секретаря и его объяснения к ним. В системе универси­тетских округов этот отчет поступал на обсуждение в универси­тетский совет, а затем в соответствующий департамент Мини­стерства народного образования. Он также отсылался к попечи­телям учебных заведений для общего ознакомления.

В синодальной системе отчет цензурного комитета также состоял из выписок из журнала секретаря канцелярии с его аннотацией и приложенным к ним мнением епархиального ар­хиерея. Этот отчет отсылался к попечителям училищ и в Синод (148). На первый взгляд кажется, что синодальная схема цен­зурной отчетности совпадает со светской. Но практически струк­тура управления духовной цензуры в первые годы XIX века зна­чительно отличалась от светской тем, что не являлась строго линейной. Она содержала в себе элементы лучевой структурной системы, т. е. региональной. В этот период в России функциони­ровало три главных духовных цензурных комитета. Один из них был учрежден в Санкт-Петербурге при Александро-Невской лавре, другой — в Киево-Печерской лавре, третий — в Москве в Ставропигиальном Донском монастыре (149).

Помимо цензурования рукописей и сочинений, главные цензурные комитеты занимались сбором информации от цен­зоров с мест из соответствующих регионов. Эта информация обрабатывалась, а затем отсылалась к попечителям и в Синод. Цензоры на местах назначались Синодом, утверждались импе­ратором из числа иеромонахов и священников в каждый мона­стырь и церковь, в т. ч. и в придворную церковь Его Император­ского Величества (150).

В епархиях они, собственно, и представляли собой епар­хиальный цензурный комитет при архиерее, который имел цен­зурную канцелярию под руководством секретаря. В обязанности цензоров на местах входила проверка не только работ, предло­женных к изданию, но и печатной продукции, поступившей в епархию из крупных синодальных типографий. Если монастыр­ские и церковные цензоры в регионах обнаруживали в ней ка­кую-то, по их мнению, крамолу, то в письменном виде стави­ли об этом в известность епархиального архиерея. Последний к письменному изложению цензоров прилагал свое мнение и с крамольными книгами через Консисторию отправлял инфор­мацию в Синод.

Если цензоры не находили в печатной продукции ничего «противного закону Божьему и государству», то отчет состав­лял секретарь цензурного комитета и вместе с мнением епар­хиального архиерея адресовал в соответствующий главный цен­зурный комитет, в котором делался сводный отчет. Сводный отчет отсылался к попечителям училищ и для контроля в Си­нод. В свою очередь, местная печатная продукция вместе с мне­нием архиерея и аннотацией секретаря цензурной канцелярии отправлялась в главный цензурный комитет, где формулирова­лось окончательное решение по ее распространению среди чи­тателей. Эта деятельность также фиксировалась в отчете веду­щих цензурных комитетов Синоду, который принимал по нему соответствующее постановление (151).

Таким образом, сформированная в начальный период прав­ления Александра I синодальная цензурная структура управле­ния была основана на взаимном контроле местных и главных цензурных комитетов. Арбитром между ними выступал Синод как высший контролирующий орган этой структуры.

Но такая административная форма взаимного контроля цензоров с участием представителей всех монастырей и церк­вей России просуществовала недолго.

В 1808 году в связи с началом преобразований в области управления духовными училищами и формированием академи­ческих учебных округов, цензурное ведомство претерпело не­которые изменения. Была упразднена местная цензура и остав­лены главные цензурные комитеты в Петербурге, Киеве и Мос­кве. Они не подчинялись непосредственно Синоду. Произошло их переподчинение вторым отделениям духовных академий. Это отделение называлось академической конференцией.

Академическая конференция состояла из епархиальных архиереев округа, ректора академии, всех ее профессоров и почетных членов академического округа из числа духовных и светских особ (152). Конференция на общем заседании избира­ла цензурный комитет в составе трех человек сроком на три года. Избранными в этот комитет могли быть только представи­тели той же духовной академии (153).

Еще в докладе Особого комитета «Об усовершенствовании духовных училищ» в разделе «О структуре духовных академий» были оговорены особые условия издания книг. В докладе отме­чено, что печатать и распространять можно только классичес­кие книги. Определение «классическая» присваивалось книге Ко­миссией духовных училищ как высшей цензурной инстанцией. Поэтому цензурный комитет при академической конференции мог выдвигать решения лить рекомендательного характера. Бес­спорной классической литературой считались Священное Пи­сание и богословские книги, проверенные временем. Цензура этих книг исключалась.

Но всякое новое сочинение, написанное магистром или профессором, проходило персональную цензурную проверку. Сначала оно поступало в цензурный комитет. Затем, в случае неодобрения цензора, его обсуждали на академической конфе­ренции. Если это обсуждение носило положительный характер, то академическая конференция принимала ходатайство в адрес Комиссии духовных училищ о присвоении автору работы либо степени магистра, либо доктора богословия. Вместе с ходатай­ством конференции в Комиссию отсылалась и сама научная работа. Комиссия духовных училищ обсуждала новое сочинение на своей публичной конференции. В случае положительного ре­зультата этого обсуждения претенденту на научное звание вы­давался патент и крест на золотой цепочке для ношения на шее (154). Само сочинение провозглашалось классическим и реко­мендовалось к изданию и изучению в духовных училищах.

Если публичная конференция Комиссии духовных училищ не одобряла новое сочинение, то оно не допускалось к изда­нию (155). Естественно, что все сочинения не могли быть абсо­лютно безупречными в плане соответствия с узаконенным ка­ноном публикаций. Поэтому, несмотря на коллегиальность ре­шений, эта форма цензуры совершенно не способствовала сво­боде печати.

Независимо от провозглашенной коллективной ответствен­ности, цензоры академических конференций, так же как и в прежние времена, несли персональную ответственность за свои рекомендации, данные тем или иным сочинениям. Но их ответ­ственность, по сравнению с прошлым, была смягчена. Новый устав цензурного комитета отменял административные и су­дебные меры по отношению к неудачливым авторам и к самим цензорам за их ошибки (156).

Тем не менее практика цензурного ведомства в ряде слу­чаев не соответствовала положениям нового устава. Она вноси­ла некоторые коррективы в его теоретические разработки.

Коллективное цензурование новой печатной продукции нарушалось участием в этом процессе одних и тех же лиц. На­пример, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий, будучи первым членом Синода и членом Комиссии духовных училищ, успешно пользовался правом архипастыря, в митрополии которого была открыта духовная академия. Это право позволяло ему регулярно участвовать в работе академи­ческой конференции и влиять на ее решение. Стремясь сохра­нить чистоту православия, митрополит Амвросий неоднократ­но выдвигал свои предложения по обсуждаемому сочинению и небезуспешно. Благодаря его отрицательному отзыву, не полу­чили одобрения ни в академической конференции, ни в Ко­миссии духовных училищ, а значит, и не увидели свет, такие сочинения, как «Размышления о важнейших истинах» Иеруса­лима, книга «Письма матери к своему сыну об истинах христи­анской религии» и другие работы (157).

К сочинениям, подвергавшимся цензуре, относились не только работы, предложенные к изданию. Цензуру проходили и конспекты лекций преподавателей, а также проповеди священ­ников, которые рекомендовалось первоначально излагать пись­менно в случае цензурной проверки.

В этой службе цензурного ведомства тоже принимал ак­тивное участие митрополит Амвросий. Но нередко преследуе­мые им интересы сталкивались с интересами других не менее влиятельных членов Синода, Комиссии духовных училищ и прочих высоких цензурных инстанций.

Как известно, Санкт-Петербургская духовная академия была учреждена в 1809 году. Для ее успешной работы осуществ­лялся тщательный отбор профессоров. Подбором профессорс­ких кадров для новой духовной академии занимались три члена

Комиссии духовных училищ. Это были митрополит Амвросий и обер-прокурор Синода А.Н. Голицын, а также известный зако­нодатель М.М. Сперанский.

1-го декабря 1808 года, когда идея об открытии Санкт- Петербургской духовной академии только вынашивалась в выс­ших кругах государственной власти, М.М. Сперанский сделал Синоду письменное предложение по ряду профессорских кан­дидатур для будущей духовной академии. Он порекомендовал пригласить из Педагогического института профессора Лодия для класса философских наук, грека Скиназу — для преподавания греческого языка, доктора права Фесслера — для преподавания еврейского языка (158).

Предложение М.М. Сперанского поступило в Комиссию духовных училищ и рассматривалось там в течение пяти меся­цев. 24-го апреля 1809 года оно было принято, но с некоторой оговоркой. Высокое собрание утвердило кандидатуру Скиназа на должность профессора греческого языка при условии, что в ближайшее время он представит Комиссии конспекты своих лекций (159).

14-го мая 1809 года Скиназа отправил свои конспекты в Синод (160). Вслед за его письмом в Комиссию поступила за­писка митрополита Амвросия. В записке владыка просил уво­лить профессора греческого языка Скиназу «от сей должности» и рассмотреть на эту должность кандидатуру переводчика Кол­легии иностранных дел Апостола Клендо (161). В результате кон­спекты лекций Скиназы не прошли цензуру Комиссии. На пуб­личной конференции Комиссии, состоявшейся 20-го и 23-го декабря 1809 года., было принято Определение об увольнении Скиназы с должности и назначении профессором греческого языка переводчика Клендо. Любопытно, что в определении ни­чего не сказано о конспектах лекций Клендо (162). Вероятно, их цензором был сам митрополит Амвросий, что стало для Ко­миссии основанием не требовать их для своего публичного об­суждения.

Но через некоторое время митрополит Амвросий разоча­ровался в своей кандидатуре. В очередной записке, адресован­ной Комиссии, он выразил неудовольствие поведением Клен­до, который посмел держать у себя дома корректуру греческой энциклопедии, что являлось нарушением правила, разрешаю­щего иметь в домашних библиотеках только печатные книги (163).

Постановлением Комиссии от 23-го апреля 1810 года Клен- до был уволен за проявленную вольность. Его место в духовной академии занял доктор философии Греф, по рекомендации кня­зя А.Н. Голицына (164).

Другой протеже М.М. Сперанского, доктор права Фесслер, со своими конспектами на латинском и русском языках тоже потерпел фиаско. Разгромный отзыв на них написал Феофи­лакт (Русанов), член Синода и руководитель класса словеснос­ти духовной академии, некогда друг М.М. Сперанского. После­дний пытался отстоять кандидатуру Фесслера, но Феофилакт (Русанов) в этом поединке победил. В 1810 году доктор Фесслер был уволен из академии. Учитывая профессиональные знания Фесслера, М.М. Сперанский не отпустил доктора права обрат­но в Германию и с согласия императора привлек его к работе над законами в Государственную комиссию (165).

Влияние митрополита Амвросия и Феофилакта (Русано­ва) в цензурном ведомстве не всегда было достаточным для утверждения их рекомендаций.

Прослышав о способном учителе философии в Вифанс- кой семинарии иеромонахе Евгении, митрополит Амвросий начал предпринимать действия по вызову его на службу в Санкт- Петербург. Конспекты лекций по философии на латинском языке иеромонаха Евгения успешно прошли цензуру Комиссии ду­ховных училищ. 22-го декабря 1808 года ему был сделан офици­альный вызов в Санкт-Петербург на должность профессора философских наук духовной семинарии (166).

Некоторое время спустя в Комиссию поступила записка митрополита Амвросия с предложением о зачислении иеромо­наха Евгения учителем философии в духовную академию (167). Комиссия духовных училищ положительно отреагировала на эту записку и 23-го февраля приняла решение о назначении иеро­монаха Евгения преподавателем философских наук в звании бакалавра и инспектором института академии. Но при этом Комиссия сделала запрос конспектов иеромонаха Евгения по предмету (168). Отправленные в Синод конспекты учителя на этот раз не получили положительного отзыва ни в цензурном комитете, ни в Комиссии духовных училищ. С 10-го января 1810 года иеромонах Евгений был освобожден как от должности инспектора института, так и от преподавания в классе фило­софских наук академии (169).

В этих случаях неудачнику полагалось вернуться на пре­жнюю службу, т. е. иеромонах Евгений должен был возвратить­ся в провинциальную Вифанскую семинарию. Но ему помогла поддержка митрополита Амвросия. Влиятельный архиерей су­мел убедить Синод в достоинствах иеромонаха. 14-го февраля 1810 года Синод принял соответствующее определение. В нем говорилось, что на основании именного указа иеромонах Евге­ний направлен в Московскую Троицкую семинарию в качестве ее ректора (170).

Так, с одной стороны, митрополиту Амвросию удалось помочь своему протеже не возвращаться в Вифанскую семина­рию, а с другой стороны, он не смог оставить симпатичного ему священника служить в пределах своей митрополии. Этот при­мер свидетельствует о частичной коллегиальности решений высшего цензурного руководства по подбору кадров в Санкт- Петербургскую духовную академию. Известная личность митро­полита не смогла оказать абсолютного влияния на общее собра­ние Комиссии духовных училищ.

Тем не менее решения высшего цензурного органа чаще всего зависели от результатов борьбы между собой отдельных его членов. Об этом красноречиво свидетельствует следующий пример участия митрополита Амвросия в деятельности духов­ного цензурного ведомства. Он связан с Филаретом (Дроздо­вым), впоследствии известным русским богословом, поэтом и митрополитом Московским (171).

Чтобы понять, каким образом Филарет оказался в поле зрения митрополита Амвросия, следует обратиться к самым истокам его биографии. Филарет (Дроздов) родился в семье соборного дьякона города Коломны Московской губернии 26­го декабря 1782 года. При рождении его нарекли именем Васи­лий. В миру его называли Василием Михайловичем Дроздовым. Первый успех в духовном образовании Василий Дроздов имел на выпускных экзаменах Коломенской семинарии в 1806 году. На них, как полагалось, присутствовал Московский митропо­лит Платон, который особо отметил блестящие знания семи­нариста Дроздова и его способности к учебе. При содействии митрополита Платона Василий Дроздов поступил учиться на академический курс Троице-Сергиевой лавры. Здесь он впер­вые проявил свои способности не только к проповедничеству, но и к стихосложению, особенно на древних языках. Одно из своих четверостиший на греческом языке он посвятил митро­политу Платону. Святитель узнал об этом, прочел четверости­шье и пришел в восхищение. Окончив академический курс, Василий Дроздов получил звание «студента» и был направлен учителем древних языков и поэзии в Коломенскую семинарию. С тех пор митрополит Платон стал внимательно наблюдать за развитием Василия Дроздова. В переписке с викарием Августи­ном митрополит Платон сообщил: «А у меня явился отличный проповедник — учитель Дроздов. Я сообщу вам его проповедь и вы удивитесь» (172).

Несмотря на просьбы ходоков от жителей Коломны оста­вить у них Василия священником, святитель отправил учителя Дроздова учиться в Московскую духовную академию. По всему видно, что митрополит Платон воспитывал в Василии Дроздо­ве своего преемника по духовному сану. В 1808 году молодой вития был пострижен в монахи и принял имя Филарет. Но на этом влияние митрополита Платона на «студента» Василия за­кончилось по его собственной оплошности. Будучи членом Си­нода, на одном из заседаний при встрече с митрополитом Ам­вросием он похвастался своим воспитанником Филаретом, его многогранными способностями.

После окончания Московской духовной академии в 1809 году Филарет (Дроздов) был вызван именным указом и поста­новлением Синода на службу в Санкт-Петербург. Митрополит Амвросий хотел видеть его в качестве учителя класса словесно­сти в только что открытой Санкт-Петербургской духовной ака­демии. Митрополит Платон не имел такого большого влияния в Синоде, как митрополит Амвросий, и постановление было при­нято без учета его интересов и планов на Филарета.

Тем не менее митрополиту Амвросию не сразу удалось до­стичь своей цели относительно Филарета. Ему помешал в этом Феофилакт (Русанов), который предложил свою кандидатуру в класс словесности духовной академии. Благодаря поддержке вдовствующей императрицы влияние Феофилакта (Русанова) на цензуру оказалось сильнее, чем митрополита Амвросия. Кон­спекты лекций Филарета (Дроздова) не получили положитель­ного отзыва Комиссии духовных училищ. Одновременно конс­пекты лекций ученика Феофилакта (Русанова), префекта Ка­лужской семинарии иеромонаха Леонида Зарецкого, были одоб­рены цензурой. Комиссия духовных училищ назначила его ба­калавром словесного класса духовной академии (173).

Но митрополит Амвросий не хотел уступать обстоятель­ствам и возвращать Филарета в Москву. Он добился в Синоде его назначения инспектором Петербургской духовной семина­рии. Этот факт отражен в мартовском постановлении Синода 1809 года. Более того, митрополит Амвросий посвятил Филаре­та в иеромонахи, приблизил к себе, представил обер-прокуро­ру Синода А.Н. Голицыну. Благодаря столь могущественному покровительству Петербургского владыки и обер-прокурора, которым, в свою очередь, покровительствовал сам Александр I, Филарету удалось проявить свои таланты в столице в полной мере.

Митрополит Амвросий поручал ему престижные пропове­ди преимущественно в большие праздники. В праздники в Алек- сандро-Невскую лавру стекалось огромное число народа. Слу­шая в лавре проповеди Филарета, большинство петербуржцев ощутили силу его ума и высокий ораторский, а также поэти­ческий талант. Слава молодого витии в Петербурге стала быстро расти. Об успехах Филарета его покровители постоянно докла­дывали императору. Александр I стал внимательнее следить за молодым проповедником, способствуя своей поддержкой рос­ту его авторитета. Могущественное участие императора в судьбе Филарета позволило последнему столь же успешно поднимать­ся по «лестнице» и преподавательской службы, и науки. В 1810 году он написал «Записки на книгу Бытие». Это сочинение ус­пешно прошло академическую цензуру. Комиссией духовных училищ оно было признано классическим. 8 февраля этого же года Филарет получил звание бакалавра богословских наук и был переведен в духовную академию преподавателем догмати­ческого богословия и церковной истории. 21 июля 1810 года ему доверили преподавание еще одного академического курса по истории и древностям церковным.

Архиепископ Феофилакт сделал новую попытку испортить карьеру проповеднику Филарету. В 1811 году за общей трапезой митрополита Амвросия он затеял спор о проповеди Филарета в честь лаврского праздника Святой Троицы о дарах Святого Духа и обвинил проповедника в пантеизме и отступничестве от пра­вославия. В ответ Филарет настоял на созыве специальной цен­зурной комиссии по проверке письменного варианта его про­поведи. Здесь же за трапезой митрополит Амвросий сформиро­вал такую комиссию. В нее вошли: сам митрополит, Тверской архиерей Мефодий, известный тогда как строгий ортодокс пра­вославия, князь А.Н. Голицын и М.М. Сперанский. Письменную проповедь Филарета читал каждый из них и ничего предосуди­тельного и противного православию не нашел (174). Акция Фе­офилакта (Русанова) по дискредитации Филарета-проповедника провалилась.

Этот пример внутренних взаимоотношений церковных ар­хиереев свидетельствует о том, что устная церковная проповедь, в принципе, не входила в список трудов для обязательной цен­зуры. Но письменный вариант ее имел каждый проповедник на случай разрешения подобного инцидента или просто на случай проверки текста проповеди епархиальным архиереем.

Инцидент между Филаретом (Дроздовым) и Феофилак- том (Русановым) на этот раз пошел на пользу первому. 8 июля 1811 года он был возведен в сан архимандрита и написал книгу «Начертание церковно-библейской истории». Книга успешно прошла цензуру, и ее автор стал профессором богословских наук. 13 августа 1814 года Комиссия духовных училищ присвои­ла книге статус классической, а Филарету (Дроздову) — науч­ное звание доктора православного богословия. Двумя годами раньше он был назначен ректором Санкт-Петербургской ду­ховной академии (175).

Поединок представителей высшей синодальной цензуры в лице митрополита Амвросия и популярного в петербургских кругах архиепископа Феофилакта (Русанова) на этот раз завершился в пользу митрополита. Желание последнего видеть талантливого Филарета (Дроздова) в качестве преподавателя молодой Санкт- Петербургской духовной академии более чем исполнилось. Он стал не только преподавателем, но и ее ректором.

Помимо внутренних конфликтов членов высшего цензур­ного органа, линейная структура цензурного управления при Александре I испытывала на себе также влияние светских высо­копоставленных чиновников, официально не входивших в ее бюрократическую систему. Об этом свидетельствует следующий исторический факт, связанный с судьбой секретаря Санкт-Пе­тербургского духовного цензурного комитета архиепископа Иннокентия. Он проявил лояльность по отношению к книге «Беседа на гробе младенца о бессмертии души» некоего Стане- вича и пропустил ее в печать. Вопреки установленным прави­лам, книга вышла в свет, минуя высшие инстанции духовной цензуры. Одним из первых ее читателей стал князь А.Н. Голи­цын. Он усмотрел в книге оскорбительные слова в адрес прави­тельства и «впал в гнев». Филарет (Дроздов) попытался смяг­чить обстановку. Он просил князя отказаться от намерения из­ложить императору свое представление о книге Станевича. Од­новременно с этим ректор Санкт-Петербургской духовной ака­демии, викарий Санкт-Петербургской епархии и настоятель Но­воспасского монастыря Филарет (Дроздов) вел беседу с архи­епископом Иннокентием, склоняя его к признанию «своего недогляда» и к желанию принести извинения А.Н. Голицыну.

Почему архиепископ Иннокентий должен был извиняться перед князем А.Н. Голицыным и в чем заключалась крамола книги Станевича, установить не удалось. Книга Станевича до нашего времени, вероятно, не сохранилась. Тем не менее, бе­седуя с Филаретом (Дроздовым), архиепископ Иннокентий ска­зал, что за правду готов терпеть всякое гонение. Тогда князь А.Н. Голицын пренебрег просьбой Филарета (Дроздова) и до­ложил императору свое мнение о книге Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души» и о позиции архиепископа Иннокентия.

Наказание не заставило себя долго ждать. Оно носило ад­министративный характер. Сначала Иннокентия перевели в епис­копы и отправили в Оренбург. Позднее по состоянию здоровья он был направлен в Пензу, где и умер от чахотки в возрасте 35 лет (176).

Итак, к 1810 году Александр I в политике надзора за изда­нием учебной, научной литературы и за проповедничеством в России возвращался к тому, от чего пытался уйти в первые годы своего царствования. Он, как Екатерина II в конце своего правления и Павел I, начал ужесточать цензуру. В 1810 году светская цензура была передана в учрежденное Министерство юстиции. Духовная цензура была учреждена в 1808 году в рам­ках синодальной системы духовного образования. Коллегиаль­ность ее высшего органа во многих случаях носила формальный характер и проявлялась в основном в форме противоборства влиятельных церковных архиереев и высокопоставленных чи­новников. Их влиятельность определялась степенью покрови­тельства членов царской семьи, что позволяет считать высшей и главной инстанцией цензуры России абсолютную власть мо­нарха.