§ 3. Правоведение в структуре права

1. Правоведение как юридическая реальность. Своеобразие правовых идей дает основание для того, чтобы с новых позиций подойти к определению места и назначения юридической науки и правоведов в правовой и социальной жизни общества, да и некоторых граней самого понимания права.

Коль скоро правовые идеи в истинном своем значении (а не просто общефилософские или, хуже того, спекулятивные, умозрительные суждения и фантазии гуманитариев «по поводу» права) существуют непосредственно в материи этого социального образования и являются одним из выражений его специфики и черт, то и наука, концентрирующая такого рода идеи, – юридическая наука находится в тесном взаимодействии (и даже – внимание! – во взаимопроникновении) с позитивным правом, с самим его «телом», с правовой материей.

Это взаимодействие и – что особо существенно – взаимопроникновение (как показывают данные, относящиеся к различным юридическим системам) выражается не только в том, что определенные научные положения порой прямо воспринимаются законодательством, юридической практикой1, но и в том, что научные разработки и положения, при всем их принципиальном отличии от права как объективной реальности способны как бы представить эту реальность.

Причем такое «представительство» материи права может быть настолько значительным, что в реальной действительности и в историче-

1 Впечатляющий пример конструктивного «вторжения» правоведческой мысли непосредственно в материю права дала американская юриспруденция. Как это ни парадоксально, в судебной практике США, несмотря на, казалось бы, глубокие предпосылки на этот счет в американской Конституции, долгое время, вплоть до конца XIX в., не признавалась в качестве общего принципа норма о неприкосновенности частной жизни (судебная защита по данной категории дел осуществлялась по сугубо конкретизированным основаниям, связанным главным образом с фактами оскорбления репутации или чести).

453

Часть третья. Философско-правовые проблемы

ских оценках та или иная национальная юридическая система во многом предстает в том виде, в каком она «выглядит» в разработках и суждениях правоведов. И это не иллюзорная (во всяком случае – не только и по большей части, пожалуй, даже не столько иллюзорная, подчас идеологизированная) видимость существующих юридических реалий, а одна из форм их внешнего выражения, от которой в немалой мере зависит действие права, его применение, судебная практика. Здесь, надо полагать, научная мысль раскрывает и представляет те не очень-то наглядно, не очень-то зримо выраженные черты и особенности правовой материи, которые без соответствующих правовых идей так бы и оставались «спрятанными» в ее глубинах.

Первая же в истории развитая юриспруденция, которая к тому же приобрела наднациональное значение, – юриспруденция Древнего Рима – «представила» действующее римское право не в его сугубо реалистическом виде необозримого конгломерата бесчисленных прецедентов, преторских эдиктов, разрозненных законодательных установлений (хотя нередко именуемых «кодексами», «конституциями»), а в том упорядоченном, логически стройном облике, какой придали ему в своих многочисленных и обширных трудах разработки римских правоведов. В особенности в «золотой век» римской юриспруденции, когда суждения ведущих римских юристов через институт jus respondendi приобретали непосредственно нормативное значение1.

Нечто подобное произошло и с современным общим, прецедентным правом, когда в Англии разработки Блэкстона позволили преодолеть представление о действующем английском праве как о «хаосе прецедентов», а в США – во многом через официозные сборники (прежде всего через Единообразный торговый кодекс) – создать даже види-

мость известного кодификационного единства всей системы права.

1 Как показал И.А. Покровский, «мало-помалу не только такие формально данные responsa, но и иным образом высказанные мнения (sententiae opiniones) юристов cum jure respondendi приобрели большое влияние на практику, в особенности если мнения разных юристов сходились. Вследствие этого таким мнениям приписывается также сила

«как бы закона« (legis vicem), а самые эти юристы в глазах последующего времени представлялись подлинными «создателями права» – conditoresjuris…» (Покровский И.А. История римского права. С. 197).

454

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

И там, и здесь научная мысль, доктринальные разработки в какой-то мере проникли, «вжились» в правовую материю, придали ей в восприятии людей тот облик, который как будто бы не следовал из сугубо внешних о ней впечатлений, но который на самом деле отражал действительные системные характеристики указанных юридических систем как объективированных институционных образований.

2. Правоведы в системе юридической регуляции. Специально следует отметить те исторически своеобразные случаи в мире права, когда действие юридической системы как регулирующего фактора проявляется непосредственно через юридическую науку, через суждения и выводы правоведов.

Наиболее показательно в этом отношении исламское право – совокупность норм, которые следуют из божественных откровений, открытых людям Аллахом через пророка Мухаммеда. Ведь его основной источник – Коран – представляет собой собрание заповедей, религиозных изречений пророка Мухаммеда общего религиозного порядка. То же самое характерно и для сунн – второго по значимости источника исламского права. И сунны являются собранием изречений и деяний, которые мусульманская священная традиция приписывает пророку и его ученикам. То и другое, и Коран и сунны, являясь источниками права, неизменно остаются носителями божественных откровений; они не кодексы в строго юридическом значении, отличающиеся в идеале по всем нормативным положениям точностью и конкретностью юридических норм. И потому своего рода «перевод» божественных откровений, которым обязан следовать верующий, в конкретные и детализированные юридические нормы, распространяющиеся на те или иные жизненные ситуации, оказался уделом правоведов, которые – надо еще раз это оттенить – призваны сообразно безусловно действующей доктрине не «создавать некое новое право», а раскрывать применительно к тем или иным жизненным ситуациям и формулировать в виде конкретных норм право, дарованное Аллахом и содержащееся в Коране и суннах.

Отсюда – «повышенное» социальное и юридическое значение правоведения и правоведов в области исламского права, их интерпретаций (далеко не всегда точно согласующихся с современным мировым уровнем правовой культуры, что и служит почвой неблагоприятных, порой жестко отрицательных оценок, особенно ныне в связи с проблемами терроризма). И отсюда же следует, что вполне оправданно здесь, в области исламского права, значение источника права, вслед за Кораном и суннами, получила иджма – «единое мнение всей исламской общины, неспециалистов и юристов по какому-либо вопросу

455

Часть третья. Философско-правовые проблемы

исламского учения об обязанностях правоверных»1.

Иначе сложилась миссия юридической науки в правовой системе из иного времени и юридического ареала, но также отличающейся глубоко идеологизированным характером (по византийскому образцу) – в системе советского права.

Здесь главным назначением науки, в особенности ее официальных и официозных подразделений, непосредственно представляющим ортодоксальную коммунистическую доктрину (в обстановке сталинизма, сталинской тирании), стала идеология мистификации, изображение советского права в качестве «самого передового», «самого лучшего и образцового в мире и во все времена». Этому способствовали некоторые позитивные элементы и в особенности формулы, включенные в советские законы, иные нормативные акты (такие, как записи о «воле трудящихся», на которых будто бы строятся законы), ряд нормативных установлений социального порядка, также рекламируемых в качестве таких, которые «служат трудящемуся народу» (тем более с учетом того, что советское социальное законодательство действительно имело известные достижения, неведомые другим странам). Увы, восхваление такого рода записей и установлений служило не столько отражением некоторых позитивных элементов, сколько декоративным прикрытием реального репрессивного коммунистического режима, который строился на насилии, догмах и практике диктатуры проле-

1 А в этой связи существенное значение приобрел принцип суждения по аналогии кыяс, «то есть, – как разъясняется в литературе, – применение соответствующих норм, сформулированных в Коране, сунне или иджме, к новым аналогичным случаям».

2 Там же. С. 453–454.

456

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

тариата, революционного правосознания, по сути дела философски модернизированных постулатах «византийства».

Но тут могут быть отмечены и явления парадоксального характера.

Советская юридическая система (правда, в тех областях, которые не относятся к самому коммунистическому строю, его институтам, его силовому стержню) порой становилась заложником проповедуемых в общественной науке благообразных идей. В ряде случаев при решении трудовых дел, дел по социальному обеспечению и даже уголовных (не политических) дел при решении подобных же процессуальных вопросов учреждения советской юстиции стремились продемонстрировать строгость и последовательность «социалистических завоеваний трудящихся» и решали юридические дела с опорой на упомянутые записи и установления в интересах граждан, защиты их прав.

3. Практикующие юристы. Наиболее яркий, выразительный феномен, демонстрирующий влияние юридической науки на мир права, проявился в тех вариантах исторического государственного и правового развития, когда в области юриспруденции решающее значение приобретали практикующие юристы, образующие влиятельные слои общества, особые сословия.

Именно с такими направлениями государственного и правового развития, вызвавшего формирование влиятельного сословия правоведов-практиков, во многом связано само «появление на свет» общего, прецедентного права. Прежде всего в том его классическом, «чистом» виде, как это произошло в Англии (а затем в США, в других странах англо-американской группы). Появление в Англии в XII–XIII вв. королевской юстиции с общей императивной юрисдикцией, осуществляемой профессиональными судьями, как раз и положило начало тому процессу, который в последующие столетия привел к утверждению в жизни общества мощной юридической системы, имеющей по отношению к местным обычаям единый, унифицированный характер (что и обусловило само наименование действующего права как «общего»). Нередко при освещении своеобразия общего, прецедентного права подспудно проскальзывает мысль, что здесь, в отличие от права континентальной Европы (в особенности германского права), юридическая наука осталась в стороне от общего мирового правового развития. Да, английская юридическая система не испытала того прямого влияния, которое на континенте оказали на развитие позитивного права, в особенности на кодификационные процессы Франции, Австрии, Германии, Швейцарии, других стран, философия просветите-

лей, теория естественного права, пандектистика.

457

Часть третья. Философско-правовые проблемы

Но в Англии произошло явление не менее значительное. Еще в средневековую эпоху в ней в связи с формулярным процессом – как тысячелетие ранее в Древнем Риме – начало складываться и развиваться, так сказать, первородное юридическое мышление, выраженное в ориентировке на строгие юридические конструкции, соответствующие правовые идеи и концентрируемое в устойчивых представлениях сословия юристов. Оно, это своеобразное юридическое мышление, не получило такого же, как в культуре римского права, «теоретизированного выражения» в логических суждениях юристов-классиков

«золотого века» римской юриспруденции, кодификации типа юстинианской, а затем уже в Средневековье в разработках глоссаторов, в пандектистике.

Но здесь, на английской земле, в самом ходе правового развития произошло не менее значимое явление. Здесь оказались как бы кристаллизованными, заложенными в саму органику правовой жизни первородные основы истинного правоведения, которое в силу самой по себе юридической логики неизбежно выводит на фундаментальные юридические идеалы и ценности. И надо видеть, что это тоже юридическая наука, притом в самом строгом ее значении, что впоследствии оказало столь внушительное позитивное влияние на демократическое развитие Великобритании, других стран.

Нужно дополнительно к сказанному отметить еще и то, что английская юридическая культура, в особенности в ходе начавшихся в XVI– XVII вв. известных демократических преобразований, находилась все же не только в общем потоке мирового правового развития, но и в поле общего европейского просветительского движения, взаимодействия и взаимовлияния с развитием правоведения на Европейском континенте. А это обусловливает принципиальную идентичность результатов правового развития и в немалой степени, на мой взгляд, коренится в единстве исторических греко-римских корней континентального права и аналогичных процессов становления права в Англии – всего того, что образует современную западноевропейскую правовую культуру.

4. Правоведы в системе общего, прецедентного права США. Особенности развития общего, прецедентного права в США, так же как и в Англии, во многом связаны с сословием юристов, с тем типом юридического мышления и правопонимания, которые сопряжены с деятельностью юристов-практиков. И здесь, по словам Макса Вебера, наблюдается та закономерность правового развития, в соответствии с которой правовой стиль какого-либо определенного общества отчетливо проявляется в профессиональном образовании и деятельно-

458

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

сти, в сословных организациях и экономических интересах юристов, именуемых Вебером юристами высокого ранга (Rechtshonoratioren)1. Вместе с тем представляется весьма важным учитывать своеобразие влияния правоведения и правоведов на американскую юридическую систему, которое в свою очередь решающим образом обусловлено рядом особенностей самой этой системы. Тем прежде всего, что она как система общего, прецедентного права, воспринятая переселенцами при формировании североамериканской государственности уже в «готовом», и притом сугубо прагматическом виде, не несла в себе сформировавших ее исторических традиций, трудной судьбы и ценностей общеевропейской значимости. И плюс к тому еще – во многом отторгала всякого рода «юридическую казуистику», пандектистику, ее «премудрости», относимые по настроениям американских революционеров к европейской феодальной схоластике и реакционным порядкам. С другой стороны, воспринятое в своеобразных североамериканских условиях общее, прецедентное право в его прагматической значимости сразу же получило опору в ведущем источнике писаного права – в Конституции 1779 г., которая, наряду с передовыми институтами демократической государственности, закрепила основные, фундаментальные права и свободы человека, имеющее высокое гуманистическое содержание. И потому корпус американских юристов, в первую очередь служители Фемиды – судьи, взамен «догматической схоластики» получили в качестве главного ориентира своей профессиональной деятельности и об-

раза юридической мысли высшие духовные, гуманитарные ценности. Все это позволило американскому правоведению по ряду позиций

«вырваться вперед» в мировом правовом развитии и одновременно, к сожалению, по сути дела игнорировать или прямо отторгать «юридическую догматику», все то, что в действительности относится к самим основам юридической культуры как глобальному явлению. Последний из указанных моментов к тому же совпал как с особенностя-

1 См.: Weber M. Wirtschaft und Gesellshaft. 1956. S. 457 ff. По утверждению M. Вебера, такого рода особенности профессионального образования и деятельности юристов-практиков, наиболее выразительно проявившиеся в английской юридической элите, связаны с процессом обучения в средневековых школах-гильдиях: «Этот способ обучения естественным образом приводит к формализму в обращении с правом, основанным на прецедентах и аналогиях. Практика применения права требует… не его систематизации, а создания списка типовых контрактов и исковых формуляров, пригодных для практических потребностей и ориентированных на постоянно повторяющиеся виды тяжб. Поэтому воспроизводится то, что взросло на почве римского права под названием «каутеларная юриспруденция» (Kautelarjurisprudenz)» (Цвайгерт К., Кётц X. Указ. соч. Т. 1. С. 292).

459

Часть третья. Философско-правовые проблемы

ми исповедуемых большинством переселенцев социально-культурных ценностей, не имеющих для переселенцев собственных корней на американском континенте (а напротив, сопряженных с насильственным уничтожением коренного населения, его культуры), так и со своеобразием американского капитализма с его жесткой направленностью на сугубо прагматические результаты рыночной экономики, первоначально – как, увы, везде – выступившей в виде «разбойничьего рынка». Отсюда с достаточной отчетливостью можно видеть как несомненные достоинства американской юриспруденции, ее непреклонность в утверждении прав и свобод человека и придании приоритета в юридической области правосудию, так и, с другой стороны, ограниченность и однобокость юридических подходов и образа мысли, характерные для них тенденции отторжения собственно юридических ценностей, склонность к замене их категориями чисто экономико-прагматического, узкосоциального и даже личностно-психологического характера. Именно с этим сопряжено доминирование в американской юриспруденции узкосоциологических «реалистических» интерпретаций права и сообразно этому – придание значения общезначимых постулатов таким сентенциям американских правоведов (подчас высказываемых попутно, в публицистическом жанре), как «право существует вне логики: оно основано на опыте» и само оно, право, – явление «простого пророчества, которое суды претворяют в жизнь» (Холмс), или изучениям, согласно ко-

торым то, как «судьи решают споры, и есть само право» (Н. Люэллин).

Такого рода процессы в американской юриспруденции, связанные с утратой правовых идей, ценностей мировой юридической культуры1, место которых во многом заняли требования «прагматического реализма»2, стали наряду с отмеченными ранее достоинствами определяю-

1 По мнению Паунда (которое, как и мнение M. Вебера, воспроизводится по книге К. Цвайгерта и X. Кётца), «современный преподаватель права должен изучать социологию, экономику и политику. Он должен знать не только судебные решения и принципы, лежащие в основе их принятия, но в той же мере обстоятельства и условия, социальные и экономические, в которых эти принципы должны применяться, а также состояние умов и чаяния населения, составляющие среду, в которой эти принципы будут практически реализованы. «Юридические монахи», которые проводят свою жизнь в атмосфере чистого права, безжизненной и лишенной живого человеческого слова, не могут сформулировать практические принципы, применяемые в беспрестанно меняющемся мире из крови и плоти. Наиболее логичные и блестяще обоснованные нормы могут уничтожать право при практическом применении, так как не приспособлены к среде, в которой они должны проводиться в жизнь» (Цвайгерт К., Кётц X. Указ. соч. Т. 1. С. 368–369).

2 Как отмечается в современной научной литературе, «реалисты» видели свою важ-

нейшую задачу в том, чтобы разыскивать и анализировать фактический материал, на основе которого «слуги закона» принимают определенное решение для данного кон-

460

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

щими в правовой жизни, к тому же неоправданно возвеличиваемыми как на американском континенте, так и вне его.

Здесь, разумеется, есть позитивные элементы, важные для практики и правопонимания акценты (в том числе, например, для определения места и значения в сфере права категории «жизненная ситуация», учета при решении таких ситуаций экономических, политических, нравственных и даже психологических факторов). И определенные элементы реалистического подхода к правовым явлениям получили известное признание в европейской юриспруденции, в том числе во Франции и в Германии. Но в отличие от Германии и Франции, идеи Паунда и «реалистов» стали доминантой в правовой жизни Соединенных Штатов. «Правовые проблемы, введенные в научный оборот под названием «юридический реализм», – справедливо отмечено в литературе – «…определяли развитие правовой мысли в США на протяжении прошлого поколения и фактически стали «общим местом»»1.

Некоторые весьма неблагоприятные, по мнению автора этих строк, тенденции в развитии юридической системы США в немалой степени сопряжены как раз со сложной, противоречивой судьбой правовых идей и всего правоведения в их взаимосвязи с развитием американской экономики и политики.

5. Теоретики права. Наряду с той значительной ролью, которую играют в мире права юристы-практики (притом, что наиболее существенно, – через сферу юридического мышления, правовых идей), необходимо отдать должное также и тому направлению развития правоведения, стержнем которого являются научные обобщения высокого уровня – теория права.

Недооценка этого направления в современном правоведении и практической юриспруденции, проскальзывающая в суждениях и оценках немалого числа философов и правоведов (таких, как суждения об «онаученном» праве или «профессорском праве»), обусловлена не только упрощенно понимаемыми потребностями в живом праве, столь необходимом в нашу прагматическую эпоху. Такая недооценка обусловлена,

кретного случая, и никакое другое. Исходным пунктом при этом служит убеждение, что традиционная правовая догматика не имеет большого значения для решения дел и часто лишь дает материал, который помогает судье дополнительно отшлифовать решение, уже найденное им ранее другим способом. По мнению «реалистов», даже связанность прецедентом более не гарантирует стабильности права и предсказуемости будущих судебных решений, что является основным постулатом ортодоксальных учений» (там же. С. 369–370).

1 Yntema. American Legal Realism in Retrospect, 14 Vand. L. Rev. 317 (1960) (цит. по: Цвай-

герт К., Кётц X. Указ. соч. Т. 1. С. 370).

461

Часть третья. Философско-правовые проблемы

по всей видимости, и тем влиянием, которое по ряду геополитических причин и фактических реалий оказывает американская юриспруденция, овеянная неким ореолом ультрасовременности, на умы политических деятелей и правоведов других стран. Тем более в обстановке будто бы происходящего «заката Европы».

Между тем категории и разработки, относимые подчас с ноткой пренебрежения к «профессорскому» или «онаученному» праву (или даже, сообразно американскому научному стилю, к неким изыскам, по словам Паунда, «юридических монахов», проводящих, по его же словам, «свою жизнь в атмосфере чистого права»), достойны, несмотря на имеющиеся крайности, совсем другой оценки. Эти категории и разработки, базируясь на уникальных достижениях римско-правовой мысли, основополагающих категориях мировой юридической культуры, призваны выражать в системе обобщений высокого уровня удивительное своеобразие правовой материи, ее специфическую логику, а отсюда – «выход» права на фундаментальные ценности человеческого бытия, его настоящего и будущего, его судьбы. Что, в свою очередь, предопределяет отношение в данном обществе к праву и к правоведению в настоящее время и в перспективе.

Вот почему, как уже отмечалось, есть серьезные основания для того, чтобы придавать процессу «онаучивания» права, начавшемуся в Европе с XVIII–XIX вв., не негативный оттенок, как это заметно в суждениях и оценках ряда специалистов в области сравнительного правоведения последнего времени, а значение явления крупномасштабного положительного порядка – притом не только в отношении обогащения регулятивного потенциала современного права, но и в отношении развертывания его интеллектуально-гуманистического содержания, а также соответствующих тенденций и перспектив его развития. Под этим углом зрения можно отметить, по крайней мере, два направления влияния теоретических разработок, осуществляемых в юри-

дической науке, на правовую жизнь общества.

В о п е р в ы х, это более углубленное понимание своеобразной материи права, которое в силу самой юридической логики «выводит» на важнейшие общечеловеческие идеалы и ценности.

Конечно, понимание «глубин» юридической материи требует хотя бы адекватного восприятия самого феномена права, а отсюда – непростых специальных юридических знаний, стремления по логике системных знаний проникнуть в существо, казалось бы, простейших юридических понятий – «субъект», «объект», «правомочие», «притязание» и т.д.

462

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

Но стоит только встать на путь основательной научной проработки даже такого простейшего правового материала, как оказывается, что в юридической материи обнаруживается своя «высшая математика» – свои своеобразные свойства, сложные и тонкие связи и соотношения, для которых характерна особая юридическая логика. Эта логика, базирующаяся на сочетании «должного» и «сущего», на ряде других уже отмеченных в предшествующем изложении оснований, состоит, в частности, в том, что особенности права, характерные для него связи и соотношения неизбежно стягиваются (даже в неблагоприятной для права социальной среде) к своему центральному звену – к субъективным юридическим правам, как бы по самой юридической логике требуя в том или ином виде и значении свободы для субъектов, исключения произвола, насилия. И она, эта юридическая логика, в силу своих оснований и особенностей уже несет в себе необходимые предпосылки и перспективу движения человечества к более высоким и гармоничным ступеням цивилизационного развития.

Понятно, такого рода предпосылки и перспективу в конце концов

«схватывают» и юристы-практики, овладевшие, пусть во многом и спонтанно, интуитивно тайнами юридической материи. Но путем юридической теории (коль скоро она не соскальзывает в наукоподобные спекуляции, формалистические крайности, философические лабиринты) эта «высшая математика» права может быть раскрыта во всей своей полноте, многогранности, привлекательности. И тогда под «лучами» такой углубленной теории под внешним, сугубо прагматическим, регулятивным слоем юридической материи раскрывается, расцвечиваясь многоцветием культуры и свободы, ее истинный смысл и назначение в жизни людей. Те ее качества, которые в ходе развития человеческой цивилизации воплощаются в праве современного гражданского общества.

В о в т о р ы х, существенное направление влияния теоретических разработок, осуществляемых в юридической науке, на правовую жизнь общества выражено в выводах правовой теории о структуре права, его системе.

Ведь материя права – это и есть «структура» («внутренняя форма») в ее широком понимании, юридическая организация экономического, политического, духовного, иного фактического материала. В соответствии с этим позитивное право как жесткий организм (институционное образование) отличается объективно существующей структурированностью – тем, что в ходе правового развития в нем спонтанно, естественным путем складываются как юридические конструкции разной сложности и уровня, так и известные общности – отрасли, институты, иные подразделе-

463

Часть третья. Философско-правовые проблемы

ния. Но эти подразделения далеко не всегда находят внешне строгое, четко объективированное выражение (в особенности в виде отраслевых кодифицированных актов, кодексов)1, и это весьма отрицательно сказывается на восприятии права, толковании, практическом применении. И вот тут на «помощь» позитивному праву приходит правовая теория. В ряде случаев – и это характерно прежде всего для юридических систем, построенных на прецедентах (т.е. в настоящее время главным образом праву англо-американской группы), – для придания праву относительной системности, точнее, для «раскрытия» или формального констатирования этой системности, оказываются достаточными сами по себе теоретические разработки (как это случилось в отношении английского права еще в середине XVII в. благодаря труду У. Блэкстона

«Комментарии к английским законам») или неофициальная либо полуофициальная, официозная систематизация действующего права (как это реализовалось в отношении частного, «коммерческого» права США).

По большей же части – и это характерно главным образом для романо-германского права – решающую роль играют здесь теоретические обобщения высокого уровня и правовые идеи, которые (обобщения, идеи) становятся «правовыми реальностями» путем кодификации. Кодексы, таким образом, выступают в данном случае преимущественно не в виде «формы систематизации» (как это принято считать), а в виде высшей, пожалуй, даже совершенной формы законотворчества, и в этой связи – способа формирования четко структурированной юридической системы с высоким уровнем нормативных обобщений и, стало быть, интеллектуального содержания. Как отмечалось в предшествующем изложении, наиболее ярким образцом такого кодифицированного акта стали Германское гражданское уложение, Гражданский кодекс России, другие российские кодифицированные законы.

Вместе с тем и для правовых систем романо-германской группы, в том числе и для российского права, существенное значение сохраняют и научные разработки по системе права как таковые, независимо от того, реализованы они или нет в законодательстве. В тех или иных научных разработках могут неодинаково, с разными акцентами отра-

1 Вряд ли верен во всех отношениях распространенный в литературе взгляд, в соответствии с которым общее, прецедентное право в силу самой своей природы хаотично, не обладает «достаточной способностью к самоструктурированию» и не может служить основой для рациональной систематизации. Другой вопрос, что эта структурированность как бы «спрятана» в необозримом множестве прецедентов и отдельных законодательных установлений и потому не находит (и сама по себе не может находить) строгого внешнего выражения.

464

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

жаться те или иные элементы и тенденции, связанные с системой права. И это соответствующим образом влияет на то, как и в каком образе «выглядит» и функционирует действующее право, как и в каких направлениях вырисовывается его развитие.

Характерный пример тому – ожесточенные дискуссии, которые в 1930–1940-х гг. проходили в условиях советского общества по проблемам системы права. Прежде всего по проблеме о месте гражданского права в «правовой системе социализма», о том, не следует ли его

«заменить», как настаивали правоведы ортодоксальной марксистской ориентации, хозяйственным правом, призванным утверждать плановые начала экономики, приоритет государственной собственности, другие принципы социализма. Несмотря на то, что доминирующую роль в советском правоведении того времени играли последовательные марксисты-ортодоксы, цивилистическая наука сохранила свои позиции, в том числе и по вопросу о фундаментальном значении в правовой системе гражданского права. И это объясняется не только научным потенциалом этой базовой науки, но также и тем, что и в советской, в целом по марксистским канонам опубличенной, юридической системе, пусть и подспудно, реально в самом тексте действующего ГК существовали частноправовые элементы, и они определенным образом «давали знать» о их перспективности, о том, что рано или поздно придет и их «время».

6. Правоведы в жизни общества. Думается, с учетом изложенного выше материала есть основания утверждать, что в связи с особенностями права (как «явления разума») правоведение и правоведы призваны занимать высокое место в социальной иерархии общества. И не только потому, что они имеют ближайшее отношение к ключевым звеньям общества, прежде всего – к политической власти и к собственности, нередко напрямую включаясь в соответствующие политические и коммерческие структуры (обстоятельства, далеко не всегда и не во всем имеющие положительное значение). Но и потому как раз, что состояние действующего права, выступающего наряду с другими характеристиками в качестве явления интеллектуального порядка, существенным, а нередко и решающим образом зависит от состояния науки, творческой активности правоведов: и юристов-практиков, и юристов-теоретиков.

С этой точки зрения имеются весомые основания полагать, что именно в области юриспруденции науке и специалистам-профессионалам уготовано особое, если угодно, «повышенно значимое» место, ничуть не уступающее, а в чем-то превосходящее значение науки и профессиональной деятельности в иных социальных сферах (включая экономику, управление).

465

Часть третья. Философско-правовые проблемы

Конечно, подобная оценка оправданна, во-первых, поскольку само общество реально развивается в демократическом направлении, утверждая идеалы и ценности современного гражданского общества, а во-вторых, поскольку имеется в виду действительная независимая наука, исповедующая высокие идеалы истины, приверженности к общечеловеческим ценностям, служения людям. И тут в сфере правоведения есть проблемы, связанные с тем, что деятельность юристов во многих случаях (даже в обществах, объявивших себя демократическими) «замкнута» на обслуживании интересов государственного аппарата, а порой, в особенности при доминировании авторитарной власти и тоталитарных режимов, напрямую носит «придворный» характер, строится по принципу «чего изволите» и, к несчастью, подчас утрачивает даже подобие правовой деятельности в ее истинном значении.

Но как бы то ни было, в праве, даже при самых неблагоприятных условиях, имеются гуманитарные начала. А наука всегда есть наука, в ней изначально заложен «кодекс научной чести и научного подвижничества», и во все времена в правоведении, как и в иных отраслях знаний, служили истине, ценностям и идеалам права крупные ученые, великие умы – правоведы Р. Иеринг, Л. Дюги, Г. Кельзен, Л. Петражицкий, И. Покровский, С.Н. Братусь, Э. Рабель и др. Всегда, даже в самых тяжелых политических и социальных условиях, в практической юриспруденции наряду со всем негативным и в противовес ему достойное место занимали юристы-профессионалы, теоретики высокого класса, стремящиеся утвердить в жизни – пусть и сообразно условиям и времени – идеалы и ценности права.

Такого рода оценка правоведения и правоведов находит подтверждение даже в таких крайне неблагоприятных условиях, в которых работали ученые и юристы-практики в обстановке советского тоталитарного режима, в сложных посттоталитарных условиях. При всех пороках и негативах советской юриспруденции в то время, порой исподволь и вместе с тем целеустремленно, шла работа не только в области догмы права (отработка и совершенствование юридических конструкций), но и по развитию глубоких правовых принципов.

Здесь есть предпосылки и для более основательных выводов. Надеюсь, не будет преувеличением утверждать, что именно истинное положение правоведения и правоведов в том или ином обществе является показателем действительного состояния права и законности в данной стране. Стремится ли государственная власть «приручить» правоведов, втянуть их в свою машину властвования и сформировать податливую и щедро облагодетельствованную властью «придворную» юриспруден-

466

Глава четырнадцатая. Право – бытие разума

цию (первый вариант), и л и ж е государственная власть (второй вариант) поддерживает самостоятельность и независимость отечественного правоведения, поддерживает его как суверенную сферу социальной жизни, «терпит» любые его основательные разработки и неизменно считается с ним в практической жизни. Именно это является безошибочным

«индикатором» фактического положения в области права данной страны, его реального демократизма, его действительных возможностей и судьбы.