§ 3. Право – власть и мораль

1. Право и другие звенья системы социального регулирования. В условиях цивилизации право как звено всего комплекса регуляторов, определяющих поведение людей в обществе (где исходное и во многом доминирующее значение имеют биологические и биосоциальные программы, заложенные в человеке, в популяции, в роде людей), находится в сложном взаимодействии с другими социальными регуляторами.

Среди этих социальных регуляторов наиболее близки к праву и находятся с ним в тесном и сложном взаимодействии два наиболее крупных социальных явления (образования), осуществляющих – наряду с другими – регулятивные функции.

Это – власть (государство) и мораль. Именно с ними в основном сопряжены процессы отдифференциации права, которые (и как раз главным образом в отношении власти и морали) приобретают характер восхождения права.

2. Право и власть. В условиях цивилизации, когда сообщества разумных существ – людей стали во все большей степени существовать и развиваться не только на непосредственно природной, но и на своей собственной (человеческой) основе и когда, стало быть, сообразно с «замыслом природы» в ткань общественной жизни начали интенсивно, во все больших масштабах включаться действенные формы разумной, свободной, конкурентной деятельности, сложилась наиболее мощная разновидность власти – власть политическая, государственная. Могущество политической, государственной власти, образующей стержень нового всеобщетерриториального институционного образования – государства, концентрируется в аппарате, обладающем инструментами навязывания воли властвующих, прежде всего – инструментами принуждения, а также институтами, способными придать во-

147

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

ле властвующих общеобязательный характер. Наиболее пригодными для осуществления таких целей, наряду с церковными установлениями (и понятно, карательно-репрессивными «рычагами власти», «силовыми учреждениями и ведомствами»), оказались как раз законы, юрисдикция, иные институты позитивного права.

В рассматриваемой плоскости связь политической, государственной власти с правом – связь органичная (конститутивная), создающая сам феномен права и придающая ему функции реального фактора в общественной жизни общества.

Ее, государственной власти, глубокое значение для права проявляется в двух основных плоскостях:

во-первых, в том, что именно государственная власть через свои акты (нормативные, судебные) в условиях цивилизации придает известным нормам и принципам качества позитивного права – прежде всего, возможность строгой юридической определенности содержания регулирования, всеобщую нормативность, с более широких позиций – качество институционности, а в этой связи – публичного признания и общеобязательности, суверенности;

во-вторых, в том, что именно государственная власть оснащает необходимыми полномочиями и надлежащими средствами воздействия правоохранительные учреждения, органы юрисдикции, правосудия, а также через законы, иные юридические формы определяет основания и порядок их деятельности, что и дает значительные гарантии реализации правовых установлений.

Но вот парадокс – политическая, государственная власть, которая и делает «право правом» и которая в качестве силового института служит власти, всему государству, в то же время (и по мере развития общества – все более и более) предстает в качестве самостоятельного явления, имеющего свои особые функции и свое назначение, в какой-то степени противостоящих власти, что, помимо всего иного, характеризует в о с х о ж д е н и е права.

Истоки такой парадоксальности кроются в глубокой противоречивости власти, в том, что, являясь (в своих социально оправданных величинах) необходимым и конститутивным элементом оптимальной организации жизни людей, управления общественными делами, власть по мере развития общества концентрируется на «своих ценностях» (порядок, дисциплина, «вертикаль власти» и др.). И плюс к этому – обладает «рисковыми», коварными, потенциально опасными качествами – тенденциями к «самовозрастанию», к неудержимой централизации, нетерпимости к любой иной власти.

148

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

Все это способствует тому, что в процессе утверждения и упрочения власти порог социально оправданных величин нередко оказывается пройденным, что превращает власть в самодовлеющую, самовозрастающую, авторитарную по своим потенциям силу. Отсюда (наряду с рядом других причин – и природных, и социальных, и личностных) – авторитарные и тоталитарные политические режимы, столь широко распространенные даже в условиях закономерного перехода человечества к цивилизациям последовательно демократического, либерального типа. Режимы, которые, обретая тем или иным путем легитимацию в юридических установлениях, получают в этой связи широкие возможности для «законного» наращивания путем этих же установлений своей властной силы1.

Именно тогда власть приобретает демонические, в немалой степени разрушительные качества, она становится силой, отличающейся неодолимыми импульсами к дальнейшему, и притом неограниченному, все более интенсивному росту, к приданию своему императивному статусу свойства исключительности, некой святости, нетленности и неприкосновенности, к своему возвеличиванию и увековечиванию, к отторжению в пространстве своего действия любой иной власти, всего того, что мешает ее функционированию и угрожает привилегированному положению властвующих лиц. На этой основе обостряются, быть может, самые сильные человеческие эмоции: наслаждение властью и, что еще более психологически и социально значимо, жажда власти, стремление, не считаясь ни с чем, овладеть властью или любой ценой ее удержать, еще более усилить – одна из самых могущественных земных страстей, источник острых драм, потрясений, переломов в жизни и судьбе людей, целых стран и цивилизаций2.

1 Эти закономерности проистекают, по-видимому, из того обстоятельства, что власть без стремления к постоянному своему самоутверждению и упрочению теряет динамизм и социальную мощь.

2 Такого рода запредельные импульсы и порывы к непрерывному самовозрастанию

власти получают порой известное «моральное оправдание» (к сожалению, при содействии религии, церковных институтов, а подчас, в современных условиях, сторонников ускоренных либеральных преобразований), особенно в условиях, когда в данном обществе существуют внутренние или внешние трудности, проблемы или когда известные группы людей, овладевших властью, подчиняют ее групповым, узкоклассовым, этническим, церковным, идеолого-доктринерским, а то и просто утопическим, фантастическим целям или даже своим произвольным «хотениям», капризам.

149

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

Наряду со всеми этими процессами в области власти, во многом независимо от них, казалось бы, верные «служаки» власти – законы, суды, иные юридические установления все более в ходе исторического развития обретают самостоятельное значение. Само то обстоятельство, что юридические установления неизбежно действуют через субъектов, поведение которых решающим образом определяется формулой

«имею право» (или, напротив, констатацией «нет права»), приводит к тому, что все вопросы данного рода понимаются через общее понятие право. Главное же – сами свойства права (прежде всего необходимость и возможность строгой определенности по содержанию), а затем такие качества, как равновесность прав и обязанностей, юридическое равенство, связанные с ними духовные начала, в особенности требование справедливости, – все это выявляет в этом социальном феномене «свои особые» ценности, свою особую логику.

И вот на пути самовозрастания и ожесточения власти основным препятствием, фактором, в какой-то мере способным перекрыть путь негативным тенденциям власти, наряду с высокой моралью и развитой духовностью, становится близкий к власти социальный институт, в известном смысле детище самой власти, – п р а в о.

Чем это объяснить? Двумя основными причинами, выражающими обретение правом самостоятельных функций и значения.

Во-первых, тем, что законы, юрисдикционная, правосудная деятельность (крайне необходимые, незаменимые для власти) имеют в то же время по своей природе и сути иное, «свое» предназначение, свою логику, которые и дают о себе знать в ходе правового развития и которые далеко не всегда находятся в согласии с притязаниями и устремлениями власти, склонной решать жизненные проблемы волевым приказом и административным усмотрением1.

Во-вторых, тем, что право относится к числу тех немногих внешних социальных факторов, которые благодаря своим свойствам способны свести власть к социально оправданным величинам, умирить власть, снять или резко ограничить ее крайние, социально опасные, разрушительные проявления. Такие ограничения наступают даже в силу того, что право придает своим нормативным установлениям строго определенный характер; а это уж само по себе ставит властную деятельность

1 На это обращено внимание в науке, в литературе и прошлого времени (Ш. Монтескье), и нынешнего. По мнению К. Штерна, например, даже современное демократическое государство гарантирует и защищает права людей и одновременно является силой, олицетворяющей «противостояние именно этого государства основным правам» (Государственное право Германии. Т. 2. М., 1994. С. 185).

150

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

в известные рамки, открывает возможность исключить и произвол в государственной деятельности.

Вот и получается, что не только власть в процессе своего функционирования встречается с препятствием – со своенравным, не всегда послушным своим детищем, неподатливой правовой материей, но и право, со своей стороны, выступает в отношении власти в виде противоборствующего фактора, направленного на решение своих, правовых задач и плюс к тому – на то, чтобы при достаточно высоком уровне демократического и правового развития общества умирить, обуздать власть.

Словом, перед нами сложная, парадоксальная ситуация, разрешение которой во многом зависит от природы и характера существующего в данном обществе строя, политического режима и, в особенности, от «величины» власти, уровня и объема ее концентрации в существующих государственных учреждениях и институтах, в не меньшей степени – от духовности общества, уровня его демократического и нравственного совершенства.

При разумно-прогрессивном общественном строе, при развитой демократической и правовой культуре, особенно в условиях развитого гражданского общества, власть благодаря приверженности к демократическим и высоким духовным ценностям умиряет свои императивные административно-приказные стремления, сдерживает («скрепя сердце») свои властные порывы и во имя общественной пользы вводит властно-императивную государственную деятельность в строгие рамки. С этой целью вырабатываются политико-правовые институты (разделения властей, федерализма, разъединения государственной и муниципальной власти и др.), которые препятствуют концентрации власти и превращению ее в самодовлеющий фактор. Подобное самоусмирение власти приобретает реальный характер в развитом демократическом обществе, где по существенным содержательным элементам государственная политика и функционирование более или менее развитой юридической системы совпадают. И именно тогда (подчеркну, в развитом демократическом обществе при устойчивом правовом прогрессе!) вырабатываются и приобретают реальное значение положения и формулы о «правовом государстве», «верховенстве права», «правлении права». При таком нормальном, деловом взаимодействии власти и права, вполне естественном при демократическом общественном и государственном строе, происходит их взаимная притирка и, более того, взаимное обогащение. Политическая, государственная власть, ее носители получают твердый настрой на то, чтобы умирять и даже обуздывать «себя», свои властные претензии. Со своей стороны и право, его

151

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

представители и агенты преодолевают правовой экстремизм, крайности формализма, другие теневые стороны юридической регламентации человеческих взаимоотношений.

По-иному указанная ранее парадоксальная ситуация находит свое разрешение в обществах, где власть перешагнула социально оправданный порог своей концентрации и в содержании власти доминирующее значение приобретают авторитарные стороны и тенденции или, хуже того, власть попадает под эгиду групповых, узкоклассовых или этнических интересов, личностных устремлений и амбиций правителей, доктринерской, утопической идеологии. При таком положении вещей власть, и так жестко-императивная по своим первородным импульсам и тенденциям, становится по отношению к праву и вовсе неуступчивой, нетерпимой – тиранической.

В этом случае происходят процессы, обратные тем, которые характерны для обществ с развитой демократической и правовой культурой. Власть здесь стремится, и это ей во многом удается, подчинить себе правовые институты, так обработать их и таким образом ввести в существующую общественную и государственную систему, чтобы они стали послушной игрушкой в руках властвующих государственных и политических учреждений и персон, безропотно проводили (и, что не менее важно, юридически оправдывали или даже возвеличивали) произвольные акции власти, а то и ее прямой произвол,

«хотения» и капризы. Здесь происходит деформация права, нередко весьма значительная, которая при неблагоприятных политических условиях вообще превращает право вопреки ее сути, логике, исконному предназначению в ущербную юридическую систему, а то и в один лишь фетиш, «маску права», «видимость права», или, по иной терминологии, в «имитационное право» (что, в частности, в своеобразной форме демонстрирует рассмотренный ранее феномен – «византийское право»).

3. Перспективы и тупики. И наконец, завершая рассмотрение права и власти, – пункт, к которому хотелось бы привлечь внимание.

Как показывают фактические данные последнего времени, модные и престижные правовые лозунги («правовое государство», «верховенство права», «правление права», «права человека» и им аналогичные) широко и вольно используются в разнообразных политических целях различными политическими силами, в России, например, – от коммуно-радикальных, большевистских до кардинально либеральных. Нередко их с напором пускают в дело и лидеры государств, далеко не всегда отличающихся последовательно демократическим режимом.

152

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

И то обстоятельство, что подобные лозунги слабо реализуются или вообще не реализуются в жизни, заинтересованными людьми порой объясняются несовершенством права, недостатками в работе законодательных и правоохранительных учреждений, упущениями тех или иных должностных лиц. Между тем здесь, наряду с упомянутыми обстоятельствами, есть еще и довольно жесткая глубинная закономерность, своя логика, относящаяся к праву, которая по большей части не принимается в расчет. Право (при всем своем уникальном значении – силы, способной умирить власть) не способно обрести высокое место в общественной жизни, которое бы соответствовало критериям и стандартам правового государства и верховенства права, если в данном обществе политическая, государственная власть заняла авторитарно-доминирующее положение или, что еще хуже, положение тотально всемогущего, тиранического режима. То есть политического режима, превышающего социально оправданный порог существующей в данном обществе «потребности во власти» и настроенного на то, чтобы использовать могущество власти в групповых, узкоклассовых, этнических или идеологических интересах, а порой – в личных целях (наслаждения от возможности

«поуправлять» в государстве, упоения властью, личного обогащения). Такой власти нет противовеса, нет по воздействующим возможно-

стям никакой альтернативы; и даже формально учрежденные институты по упорядочению власти, возведенные в ранг конституционных, – разделение властей, федерализм и др. – во многом оказываются бессильными, такими, когда они мало-помалу неотвратимо переходят на позиции угодничества всесильному режиму. И вот с такой властью право, сколь бы оно ни было развито и совершенно, справиться не в состоянии. Право в обществе, в котором доминирует Большая Власть (типа власти диктатуры пролетариата, фашистской диктатуры), «социально обречено»: оно в принципе не в состоянии стать правовым – обществом, в котором утверждается верховенство права, правление права. Здесь правовое развитие не имеет надежной оптимистической перспективы. Вместе с тем такого рода «обреченность» – не абсолютная. Включение указанных институтов в законы, особенно в Конституцию, их сохранение, развертывание строгой определенности юридических положений, придание юридическим установлениям (принципам, юридическим конструкциям) юридического совершенства, упорная работа по правовому просвещению – все это создает плацдармы, опорные звенья для привыкания к праву и, что еще более существенно, борьбы за право. И хотя тут нужны и время, и подвижники, и, увы, жертвы (зачастую – немалые), а еще более – плодотворные процессы станов-

153

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

ления и развития всего комплекса институтов современного гражданского общества, иного пути «умирения власти» и утверждения в данной стране верховенства права и, следовательно, «общества права» нет.

4. Мораль и право. С давних пор в общественном и индивидуальном сознании людей утвердилось представление о приоритете в обществе морали над правовыми критериями поведения. Довольно часто, вплоть до нынешнего времени, право под таким углом зрения рассматривается в качестве всего лишь известного «минимума морали».

Время глобального сдвига в истории человечества – время перехода от традиционных к последовательно демократическим, либеральным цивилизациям – потребовало переосмысления утвердившихся представлений о соотношении права и морали. Такого переосмысления, которое отвечало бы объективно назревшим и объективно происходящим процессам возвышения права в жизни общества, в жизни людей. Своего рода кульминацией этого переосмысления и стала та сторона рассматриваемого в этой части книги процесса «отдиф-ференциации», в результате которого правовые средства и механизмы все более «высвобождаются» от морального сопровождения и опеки, все более обретают свое собственное бытие и свою собственную, не уступающую морали (а в чем-то, весьма существенном ее превосходя-

щую), социальную ценность.

Именно здесь, в таком возвышении права (следовательно, в своего рода «уравнении» морали и права), надо видеть центральный пункт развития общетеоретических и философских взглядов на данную группу проблем с позиций современной науки. А это в немалой степени связано с процессом высвобождения правопонимания от узкоэтического истолкования и узкоэтических оценок явлений правовой действительности, придания им самостоятельного, «суверенного» значения, что и является важнейшей стороной возвышения права в жизни людей, в обществе.

Здесь важен вот какой уточняющий момент. В литературе с давнего времени взаимосвязь рассматриваемых нормативно-ценностных регуляторов – морали и права – освещается главным образом под углом зрения уголовно-правовой проблематики. Действительно, с генетической стороны именно уголовно-нормативная регламентация людских поступков и уголовное преследование наиболее тесно, по сравнению с иными подразделениями системы права, связаны с моралью. Условия нормальной жизнедеятельности людей, требующие ответственности человека за свое поведение, самым непосредственным образом выражаются в морали и лишь потом в морально отработанном

154

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

виде воспринимаются государством, в результате чего во многом и образуется «криминалистическая часть» правовой материи – уголовное право и примыкающие к нему правовые подразделения (в том числе уголовно-исполнительное, пенитенциарное право).

К сожалению, при этом не обращается внимание на то, что данное подразделение правовой материи в большей мере относится непосредственно к государству, его запретительно-карательной деятельности, является ее юридизированным продолжением, когда закон, иные правовые формы, их регулятивные особенности только используются и юридически упорядочиваются в соответствии с требованиями государственно признанной морали и государственными интересами. Возникающие здесь отрасли и институты имеют публично-правовую природу, выявляющую с предельной отчетливостью свои властно-принудительные черты. Применительно к данной, публично-правовой сфере, действительно, есть известные основания усматривать в юридических запретительно-карательных установлениях только «минимум морали» и вообще видеть в морали «основу права».

Между тем вся сложность проблемы соотношения права с моралью (а отсюда – выработка общетеоретического подхода к ее решению) на самом деле касается первородных, исконно органических подразделений права, призванных юридически опосредствовать и гарантировать самостоятельную деятельность и свободу людей. Главным образом – тех подразделений, в которых закрепляются основные институты жизнедеятельности людей, нормального функционирования социальной системы (в первую очередь – частное право, а также отрасли и институты, посредством которых осуществляются права и свободы человека, независимое правосудие).

Конечно, с точки зрения общей системы ценностей, сложившихся в современном обществе, право должно отвечать требованиям морали1. Но далеко не всем и не всяким, и тем более – не идеологизированным (таким, как требования средневековой инквизиции, расового превосходства, «коммунистической морали»), не неким идеологизированно «высшим» – таким, как Спасение, Освобождение от зла, Всеобщее счастье, иным, порой мессианского порядка. Каким же в области морали требованиям должно соответствовать право?

1 По мнению В.А. Туманова, «право во всех его проявлениях – как нормативная система, движение общественных отношений, правосудие – должно быть пронизано нравственностью. Внутренняя моральность права – одно из важнейших условий его эффективности» (Туманов В.А. Правовой нигилизм в историко-идеологическом ракурсе // Государство и право. 1993. № 3. С. 68).

155

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

Прежде всего – общепринятым, общечеловеческим, элементарным этическим требованиям, соответствующим основным началам христианской культуры (или культур, однопорядковых по моральным ценностям, в том числе культуры конфуцианства, буддизма, ислама).

При этом элементарные общечеловеческие требования, основанные на христовых заповедях («не укради», «не убий» и т.д.), принципиально важны по самой своей глубинной сути: они в этой своей глубинной сути подчас в полной мере раскрываются именно сейчас, в современную эпоху. В то же время элементарные общечеловеческие требования, издревле утвердившиеся в бытии и образе жизни людей, не сводятся к ним одним, а представляют собой более конкретизированные и развернутые нормативные положения: такие связанные с современным уровнем цивилизации, как добросовестность, вера в данное слово, чувство персональной ответственности за свои поступки, открытое признание своей вины и другие, из того же ряда.

Решающим постулатом, определяющим сам феномен права, остается воплощение в правовой материи, во всех его подразделениях требование справедливости, равной меры и равного юридического подхода, которое в юридической области трансформируется в важнейшее правовое начало – необходимость равновесности, равенства всех перед законом и судом, а отсюда – справедливого права и справедливого его торжества в практических делах и конфликтах – правосудия. Моральность права, и в первую очередь выражение в нем начала справедливости, – этико-юридическое требование, которое со всей очевидностью «выдает» генетическую общность того и другого – то обстоятельство, которое свидетельствует о наличии у них единого пра-

родителя в самих основах человеческого бытия.

Эта общность, единство относятся не только к содержанию права как нормативно-ценностной регулятивной системы, т.е. к содержанию законов, иных нормативных юридических документов, но и к практике их реализации. Немалое число нормативных положений, содержащихся в этих документах и имеющих оценочный характер (таких, как «грубая неосторожность», «исключительный цинизм», «оскорбление» и другие аналогичные положения), могут приобрести необходимую определенность и реальное юридическое действие только на основе моральных критериев и моральных оценок. На основании этих же критериев и оценок решаются принципиально важные юридические вопросы при рассмотрении юридических дел, связанных с назначением мер юридической ответственности, размера возмещения за причинение нематериального вреда, расторжением брака, лишением родительских прав и т.д.

156

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

Во всех этих и им подобных случаях перед нами не только конкретные случаи взаимодействия морали и права, но и свидетельство того, что право по своей органике представляет собой явление глубоко морального порядка и его функционирование оказывается невозможным без прямого включения в ткань права моральных критериев и оценок. Надо заметить вместе с тем, что при характеристике соотношения права и морали нельзя упускать из вида не только ранее рассмотренные процессы «отдифференциации», но и процессы встречного влияния права на мораль и в этой связи то обстоятельство, что реальность господствующей морали, ее фактическое воплощение в жизненных отношениях в немалой степени зависят от того, насколько действенными и реальными являются в данном обществе правовые установления. Факты (и наших дней, и прошлого) свидетельствуют о том, что общество, в котором в результате целенаправленных усилий утвердился устойчивый правопорядок, входящий в кровь и плоть общественной жизни, – это общество, в котором получают развитие и начинают доминировать также и соответствующие моральные принципы. Причем, как свидетельствуют исторические данные, в самом понимании моральных принципов (в том числе религиозно-моральных) начина-

ют сказываться утвердившиеся в обществе правовые начала.

Наряду с обусловленностью права элементарными, общечеловеческими моральными требованиями (с учетом тех корректив, которые выражают возвышение права в обществе, процессы «отдифференциации»), существует и другой пласт отношений, характеризующих обусловленность права моралью – моралью высшего порядка. В какой-то мере подобная «высшая мораль» в идеологизированном и вследствие этого в деформированном виде нашла отражение в ущербных представлениях о морали, как Спасении, Освобождении от зла, Всеобщем счастье и т.д. В действительности же тут, по всем данным, мы встречаемся с высшими моральными категориями трансцендентного характера, которые нуждаются в рассмотрении на уровне философии права [III.16.3].

И несколько слов о существующих здесь различиях. При всем глубоком взаимодействии морали и права, получивших жизнь от одного и того же социального прародителя и одинаково являющихся нормативно-ценностными регуляторами, необходимо вместе с тем видеть, что то и другое на современном уровне развития (и в идеале) – это две самостоятельные, значительно отличающиеся друг от друга, «суверенные» нормативные системы.

Наиболее существенный момент заключается здесь в том, что содержание морали самым непосредственным образом сосредоточе-

157

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

но на долге, обязанностях, ответственности людей за свои поступки. Право же, включая обширные пласты запретительно-предписывающих нормативов, призвано в первую очередь «говорить о правах», оно сфокусировано на дозволениях, на субъективных правомочиях отдельных лиц, нацелено на то, чтобы определять и юридически обеспечивать статус субъектов, их юридические возможности или, напротив, юридически недопустимые, юридически невозможные формы и случаи поведения.

На последней из указанных особенностей морали и права хотелось бы сделать акцент. И это важно, помимо иных причин, потому, что широко распространено и порой считается чуть ли не аксиоматическим, общепринятым мнение о том, что мораль – регулятор более мягкий, более человечный, уступчивый и покладистый, нежели право с его суровыми процедурами и санкциями. И будто бы только она, мораль, достойна высоких, даже превосходных оценок. И будто бы именно морали уготована наиболее значительная перспектива в будущем, в решении судьбы человека и человечества.

В действительности же, картина здесь иная. Во всяком случае, не столь одноплановая.

Как это ни парадоксально, на самом деле суровые и жесткие черты права во многом коренятся как раз в морали, в ее бескомпромиссных, нередко максималистских, предельных, фанатичных требованиях, безоглядных императивах. Все дело лишь в том, что эти требования и императивы, когда они «выходят» на власть, и здесь, в дополнение к своей категоричности, получают карательное подкрепление от власти, которая использует – нередко по вольному усмотрению, по максимуму – свои карательные, принудительно-властные прерогативы, облекая свои веления в юридическую форму.

Не меньшую жесткость, во всяком случае в историческом плане, получает мораль в церковно-религиозной сфере. И именно тут, в области карательной деятельности государства и церковной непреклонности, когда вступают в действие уголовное и административное право, другие примыкающие к ним подразделения системы права (а в прошлом – средневековое каноническое право карательно-инквизиторского толка), оказывается, что право в рассматриваемом ракурсе, напомню – в основном уголовное право, действительно, выступает в виде некоего «минимума морали».

Напротив, если уж уместно говорить о праве, со стороны его гуманистического, человеческого предназначения, его миссии в утверждении либеральных начал в жизни людей, то эта сторона юридического

158

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

регулирования находится в ином измерении, в иной системе координат по отношению к той, где право ближайшим образом, хотя и через власть, контактирует с моралью. Причем именно в том измерении, в той плоскости, которые являются исконными для права, относятся к его первородной сути.

Это и есть «право как право», призванное выражать и обеспечивать упорядоченное и оцивилизованное поведение людей, высокий статус и достоинство личности во всех сферах жизни общества. Эта же сторона юридического регулирования имеет собственные глубокие общечеловеческие основания, и она по этой причине, хотя и является предметом оценки с точки зрения общепризнанных элементарных моральных норм, все же не может быть выведена из морали, не может быть охарактеризована в качестве такого регулятивного явления, основой которого является мораль.

Главное же, что в полной мере соответствует и процессам общественного развития, и специфической логике права, – правовые реалии все более отдифференцируются, обретают в истории права собственное бытие, все более «высвобождаются» от некоего, казалось бы, неотделимого совместного бытия с моралью, со все большей определенностью выступают в юридически чистом виде, т.е. как чистое право (что, помимо всего иного, является благоприятной предпосылкой для плодотворного, соответствующего новой эпохе взаимодействия этих определяющих форм социальной регуляции).

5. Концептуальные и социально-ценностные характеристики. Таким образом, с концептуальной общетеоретической точки зрения мораль и право – это две особые, духовные, ценностно-регулятивные социальные области, занимающие самостоятельные ниши в жизни общества. То есть такое положение в комплексе социальных явлений, когда главными принципами их соотношения являются взаимодействие

«на равных» и взаимодополнительность.

И в этой связи необходимо с должной строгостью отдавать ясный отчет в том, что негативные стороны характерны не только для юридического регулирования (в частности, крайняя, порой предельная формализация правовых установлений, их зависимость от усмотрения власти, своего рода правовой экстремизм), но в не меньшей мере и для морали как нормативно-ценностного регулятора. Наряду с общепринятой и передовой моралью существует и порой сохраняет крепкие позиции мораль отсталая, архаичная, фиксирующая порядки, отвергнутые историей и прогрессом. Главное же – идея первенства морали, не отличающейся строгой определенностью по содержанию,

159

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

идея ее безграничного господства может внести неопределенность, а порой и хаос в общественную жизнь, стать оправдательной основой для произвольных действий.

Увы, следует признать, что этическая идеология, непомерно возвеличивающая мораль как регулятор человеческих поступков, остается в сегодняшней действительности серьезной и в чем-то тревожной реальностью. В науке и общественном мнении еще не осознано то решающее обстоятельство в соотношении права и морали, в соответствии с которым первое (право) является естественной и надежной обителью прав, а второе (мораль) – первичной обителью обязанностей – долга, долженствования, ответственности.

С учетом этого обстоятельства, а также максималистской императивности морали, ее известной неопределенности, расплывчатости по содержанию, ее прямой зависимости от многих факторов духовной и политической жизни – с учетом всего этого сама идея приоритета морали над правом может вести и на практике ведет к ряду негативных последствий – к утверждению идей патернализма, вмешательства всесильного государства во имя добра и справедливости в частную жизнь, милости вместо строгого права и правосудия. С этих позиций справедливы суждения Ю.Г. Ершова в отношении

«моралистической законности», когда «нравственные представления о принципах права способны подменить право разнообразными и противоречивыми представлениями о добре и зле, справедливом и несправедливом»1.

Впрочем, некоторые другие выводы из идеологии превосходства морали, а также некоторые своеобразные, парадоксальные стороны их соотношения (когда мораль «проявляет себя» в высших философских значениях) – предмет, как уже упоминалось, особого разговора, и об этом – дальше, в третьей части книги [III.16.2].

А сейчас следует сказать о другой стороне проблемы. Сказать еще раз в связи с рассматриваемым вопросом о высоком, незаменимом значении права в жизни людей. В том числе – и при сопоставлении с властью и с моралью. Не случайно государственная власть, поддерживая своей карательной мощью определенный круг моральных требований и императивов, облекает их в юридическую форму. Таким путем не только приводятся в действие достоинства права (всеобщая нормативность, определенность по содержанию, государственная гарантированность), но и при режиме законности упорядочи-

160

1 Ершов Ю.Г. Указ. соч. С. 30.

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

вается властно-принудительная деятельность самого государства и плюс к тому – всей карательно-репрессивной политики, утверждающей жесткие моральные требования, дается престижное «правовое оправдание».

Есть пункт в сложном лабиринте соотношения морали и права, на котором, продолжая предшествующее изложение, следует остановиться особо. Это самые, пожалуй, тяжкие из тех негативных последствий, которые могут наступить в условиях узкоэтической идеологии – признания приоритета и доминирования морали в ее соотношении с правом.

Очевидно, что право, в том числе и преимущественно «силовые» отрасли (уголовное и административное право, к ним примыкающие отрасли и институты), может в той или иной степени способствовать внедрению в реальную жизнь элементарных, общечеловеческих моральных норм и требований – того «минимума», на котором они при идеальном варианте основаны.

Но, спрашивается, допустимо и оправданно ли использование права, его возможностей и достоинств для того, чтобы с помощью правовых средств и юридических механизмов утверждать в жизни, делать твердыми и общеобязательными «высокие» моральные принципы и идеалы? Такие, как Добро, Милосердие, Спасение, Всеобщее счастье и им подобные?

На первый взгляд такого рода нацеленность права на воплощение в жизнь высоких нравственных начал и идеалов может показаться вполне обоснованной. И даже возвышенной. Уж слишком велико значение в жизни людей этих начал и идеалов, чтобы не воспользоваться для их реализации всеми возможностями, которые дает общество, существующий в нем социальный инструментарий.

Подобная настроенность характерна для ряда церковных конфессий, в том числе католической церкви, использовавшей в условиях Средневековья мощь власти и закона для претворения в жизнь высоких христианских принципов и целей в их средневековом католическом понимании.

Вопрос о соотношении морали и права в рассматриваемой плоскости стал предметом обсуждения и в русской философско-религиозной и юридической литературе. Причем – в отношении другой ветви христианства, – православия, также претендующего на мессианство, идеологию «Третьего Рима». По мнению видного приверженца религиозной философии В.С. Соловьева, право является инструментом

«всеобщей организации нравственности», выступает в качестве «при-

161

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

нудительного требования реализации определенного минимального добра»1, определенного «минимума нравственности»2.

Нетрудно заметить, что в данном случае сама формула о праве как о «минимуме морали» существенно меняет свое содержание. Оно обозначает здесь не нормальную, вполне оправданную функцию права (в известном круге его отраслей, напомню, в основном «силового», криминалистического профиля) – защищать юридическими средствами и механизмами известный, минимальный круг нравственных требований, карать за их нарушение, а совсем другое – некое мессианское назначение права, утверждение в жизни общества земного абсолюта, земного Спасения, определенных стандартов, в первую очередь, по мнению В.С. Соловьева и его сторонников, «права на достойное существование»3 (как выражения минимального добра).

Уже в ту пору, когда увидели свет приведенные суждения, они встретили серьезные возражения у правоведов либеральной ориентации.

И это вполне обосновано. Практическое осуществление задачи по «всеобщей организации нравственности», моральных требований и критериев (неважно – «минимума» или «максимума») при помощи юридических средств и механизмов неизбежно сопряжено с применением государственного принуждения, государственно-властной деятельностью, которая в практической жизни при неразвитых юридических отношениях далеко не всегда отделена строгой гранью от насилия, от произвола.

Об этом свидетельствует и исторический опыт. Насильственное внедрение в общественную жизнь требований Добра и составляет суть властного насаждения Царства Божьего на земле, образующего содержание теократических устремлений католического средневековья, в том числе беспощадных крестовых походов, инквизиции, утверждения церковно-моральных постулатов в колониальных владениях. Одна из характерных черт подобной правовой этики состоит в том, что она смыкается с юридическим этатизмом, приданием всеобъемлющего значения в жизни людей государственным началам и в конечном итоге открывает путь к государственной тирании. В этой связи важно

1 Соловьев В.С. Собр. соч. Т. I. М., 1988. С. 450.

2 Там же. Т. VII. С. 382, 509–522.

3 При характеристике этого «права» В. Соловьев обращает внимание на то, «чтобы всякий человек имел не только обеспеченные средства к существованию... и достаточный физический отдых, но и чтобы он мог также пользоваться досугом для своего духовного совершенства» (Соловьев В.С. Собр. соч. Т. 1. С. 355) – положения, невольно вызывающие ассоциации с конституционными записями (и это, как мы увидим, вполне объяснимо) сталинского времени.

162

Глава пятая. Императивы цивилизации и право

отметить подмеченное русскими правоведами единство между идеями католической теократии и государственного социализма1, марксистского коммунизма. Характерно при этом, что сама идеология «социалистического права» в немалой степени опиралась на этические критерии «морали трудового народа», «коммунистической нравственности», идеалов «всеобщего счастья».

Словом, как еще в начале ХХ в. показали русские правоведы, высокоморальные добрые устремления, идеалы Спасения и вечного блага, которым будто бы должно подчиниться право, с неизбежностью приводят к идеологии жертвоприношения во имя будущего, к оправданию террора и насилия величием исторических задач, а в конечном счете – к утверждению общества тирании, самовластной диктатуры, бесправия личности.

Следует присоединиться к справедливому мнению А.Б. Франца:

«Когда говорят, например, о цивилизованном значении права, лично я вижу его величайшую миссию в ограничении безграничных самих по себе притязаний морали». И дальше: «...тоталитаризм есть язык морали в той же степени, в какой морализирование есть язык тоталитарной политики»2.

Разумеется, надо быть достаточно корректным в формулировании и в отстаивании приведенных положений, указывающих на опасность узкоэтической идеологии, признания приоритета морали по отношению к праву. Нельзя абсолютизировать эти положения, упускать из поля зрения величие и незаменимость истинно человеческой морали, необходимую «моральность права», взаимное благотворное влияние права и морали, их тесное взаимодействие, взаимодополнительность и взаимопроникновение, прежде всего на уровне основных моральных требований христианской культуры, аналогичных требований иных культур, высших моральных ценностей.

Было бы неоправданным также не видеть того глубокого человеческого смысла, который заключен в формуле «право на существование». Но это – как и «всеобщая организация» жизни людей – дело именно права (точнее – экономики и права, притом – права человека), а не морали как таковой.

И во всех случаях взаимное благотворное влияние, взаимодополнительность и взаимодействие морали и права не должны приводить к подмене одного другим, когда разрушается целостное и одновремен-

1 См.: Чичерин Б.Н. Вопросы политики. М., 1905. С. 114.

2 Франц А.Б. Мораль и власть // Философские науки. 1992. № 3. С. 11.

163

Часть вторая. Теория права. Новые подходы

но двустороннее, морально-правовое обеспечение упорядоченного функционирования их глубоко человеческой первоосновы и когда может произойти превращение важнейшей ее составляющей – свободы в произвол, в беспредел морализирующей вседозволенности. Так что, при всей важности моральных начал в жизни людей, последовательно научное понимание права требует того, чтобы оно получило самостоятельную, «суверенную» трактовку и обоснование, и одновременно – его осмысления в глубоком единении с моралью.

С этих же позиций, как будет показано в третьей части книги, скажу еще раз, решаются и те стороны соотношения права и морали, когда

«глубины» последней характеризуются с основательной философской стороны, в трансцендентной, «неземной» ее сути [III.16.2].