§3. Введение волостного управления

Вступление России на путь капитализма оказало сильнейшее влияние на развитие восточных окраин империи. Значительно усложнились задачи административных, полицейских и судебных учреждений, которые в новых условиях должны были обеспечить проведение колонизаторской политики самодержавия, охрану его интересов, взыскание податей и выполнение повинностей, ведать каторгой и ссылкой, казенными заводами, производить различные сборы для казны [161, т.

Национальная программа царизма предусматривала подчинение оседлых аборигенов общим крестьянским учреждениям, установлениям и на основе этого скорейшую русификацию аборигенов края. В отношении кочевых и бродячих жителей предлагалось изыскать средства для привлечения их к оседлости и ограждению от разных притеснений [126, с. 54]. Определение конкретных мер в этом направлении следовало предоставить местной администрации, которая в основу своих действий обязывалась положить принцип незыблемости главных оснований Сибирского учреждения 1822 г. Выражая пожелания мелочных улучшений быта аборигенов, правительство вместе с тем подчеркивало незыблемость прав Кабинета на ясачную ренту с народов Сибири [184, с. 332]. Эта политика правительства не обошла стороной и бурятский народ.

Таким образом, перед царизмом встал вопрос: какими именно средствами можно было устроить ясачный сбор с сибирских инородцев таким образом, чтобы этот сбор, не стесняя инородцев, не препятствовал обращению их к оседлости и не уменьшал доходов Кабинета. В 70—80-х гг., как само правительство, так и местная администрация признали необходимым изменить организацию управления народами Сибири. В правительственных кругах наблюдается стремление к подчинению аборигенов русскому законодательству. Эта тенденция находилась в неразрывной связи с общим внутриполитическим курсом самодержавия, лишавшим нерусские народы той малой доли самоуправления, которая имела место по «Уставу об управлении инородцев» 1822 г.

Реорганизация степного управления у инородцев Сибири в конце XIX — начале XX вв.

Говоря об этом, представляется необходимым затронуть вопрос о статусе бурятских дум в системе местных органов власти, при этом выяснив, какое значение придавала русская администрация степным думам.

Предоставляя инородческим начальникам, в первую очередь заседателям думы, управление подведомственным населением, высшие инстанции не подвергали сомнению право своего решающего голоса, так что о реальной самостоятельности родоначальников вряд ли стоит говорить. Данную ситуацию точно охарактеризовал Н. М. Ядринцев: «Степные думы, проектируемые для инородцев, должны были доставить самостоятельное управление, на практике же они подчинились земским судам и сделались чем-то вроде волостных правлений» [243, с. 521].

Конечно, нельзя назвать нойонов «слепыми исполнителями воли русской администрации». Как отмечает Е. М. Залкинд, «на практике требования закона сплошь и рядом попирались, в улусах царили произвол и беззакония» [154, с. 305].

Действительно, круг обязанностей родоначальников был очень широк, они ведали всеми административными, хозяйственными и судебными (за исключением криминальных) делами вверенного им населения, но русские власти играли роль высшей инстанции по всем вопросам управленческой деятельности.

Однако доля иллюзии самостоятельности родоначальников, по всей видимости, вызывала у администрации сильное раздражение. Еще раз отметим, что власти проводили по отношению к нойонству двойственную политику: с одной стороны, они поддерживали тайшей, шуленг, как свою основную опору в улусах, а с другой — не давали им забирать в свои руки чрезмерную власть.

Нельзя не отметить то факт, что во второй половине XIX в. начинается отказ от некоторых привилегий нойонства, в частности ликвидируется принцип наследственности при избрании родоначальников, ас 1883 г. все нойоны, за редким исключением, стали избираться на трехлетний срок [86, с. 288]. Наверное, даже частичное соблюдение каких-то исторических традиций казалось русским властям слишком обременительным.

Между тем изменение в «политической» линии губернского начальства совпало с внутриведомственными брожжениями умов по поводу упразднения тайшинской должности.

Неизвестно, какие надежды возлагались этими доводами на инородные управы, но весьма характерно, что формальным поводом к мероприятиям, предпринятым Губернским правлением по ликвидации степных дум среди бурят Иркутской губернии, послужило вдруг возникшее нежелание мириться более с нарушением законодательства, т. е. с тем фактом, что думы самовольно присвоили себе обязанности управ.

Эта мотивировка лежит в основе предписания генерал- губернатора графа Игнатьева, разосланного в бурятские ведомства в феврале 1884 г. Данное предписание имеет целью оповестить население о грядущих изменениях в составе их управлений и дать обоснование необходимости скорейшего проведения реорганизационных мероприятий. Вот, что писал Игнатьев: «Положение Устава 1822 года... действующее... и в настоящее время, устанавливает самые простые формы выборного управления, соответствующие степени развития, обычаям и условиям быта инородцев. По сим этого закона в инородческом управлении должно быть две степени управления: 1) Родовое управление, состоящее из старосты и одного-двух помощников, и 2) Инородная управа в лице одного головы и двух выборных. Только для исключительно хозяйственных дел многих родов, соединенных вместе, дозволялось иметь, и то лишь Забайкальским бурятам, еще третью степень - Степную Думу. Между тем, при первом же обозрении мною инородческих ведомств Иркутской губернии, я нашел, что в большинстве ведомств вместо двух, предусмотренных законом, действуют три степени управления...» [54, 55].

Думается, что вместе с нежеланием мириться с нарушением законодательства поводом к ликвидации степных дум являлось чрезмерное злоупотребление властью бурятскими тайшами и, как следствие, нарастающая борьба простого бурятского народа против нойонов.

Тайши во второй половине XIX в.

У бурят задолго до введения Устава 1822 г. сложилась должностная иерархия нойонов: тайши, зайсаны и шуленги. При этом должность тайши была самой почетной, а сам тайша — наиболее влиятельной личностью. Ему подчинялись все подведомственные буряты-крестьяне. При наличии большого количества скота в распоряжении тайши находились широкие и просторные пастбища. Так, например, общая площадь земли у тайши идинских бурят И. И. Пирожкова в 90-х гг. XIX в., включая арендованные земельные участки, составляла 2 тыс. десятин [57]. Сандан Зодбоев, один из последних тайшей агинских бурят, имел свыше 5700 голов скота, в том числе около 2000 голов лошадей, 500 голов рогатого скота, 3000 овец и коз и 200 верблюдов [75].

Тайши были освобождены от податей и всех повинностей. Кроме «темных» поборов, они принуждали простых аратов к выполнению различного рода отработок (пасти скот, пахать поля, косить сено и т. п.), что само по себе негативно отражалось на ясачном сборе в пользу царизма. А как уже известно, в этом царское правительство было наименее заинтересовано.

Блага и привилегии, приносимые должностью тайшей, толкали знатных родовичей добиваться этой должности любыми путями. Конец первой и начало второй половины XIX в. были полны междоусобной вражды нойонов. Враждующие нойоны создавали группировки из своих сторонников, раскалывая население и сталкивая между собою родовичей из разных родов. Интересные сведения, характеризующие действия тайшей, можно найти в записях М. Н. Хангалова. В одном из дневников он пишет про тайшу И. И. Пирожкова следующее: «В середине улицы красуется дом комара Пирожкова, который сосал кровь бедных бурят, а потом дома его братьев и племянников...

80 — 90-е гг. XIX в. были полны междоусобной борьбы нойонов. В Иркутской губернии в Аларском ведомстве она шла между тайшей П. Баторовым и кулаком Матхановым, в Идинском ведомстве — между потомственным дворянином тайшей И. И. Пирожковым и кулаками Амагаевыми, Трубачеевыми и Данчиновыми. В Балаганском ведомстве потомок родовитых тайшей Назаровых — Андреев вел борьбу с кулаком О. Жербаковым. В Ку дине ком ведомстве борьбу кулаков возглавлял Нурхай Хонгоров. В Верхоленском ведомстве шла борьба между тайшей Бабаем Орхоковым и кулаком С. Александровым, в Тункинском ведомстве — между потомственным тайшей Хамаковым и кулаком Дорофеевым [38, 40, 31, 32, 52, 42, 43, 44].

Постоянная вражда нойонов, их злоупотребления властью вызывали недовольство, как у простого бурятского населения, так и у местной администрации, которая вынуждена была снимать с должности того или иного тайшу или зайсана. В конце XIX в. были сняты или смещены с должности тайши Дымбрыл Галсанов, Ринчин-Доржи Дымбрылов, Бабай Орхоков, А. Сахаров и др.

Приводя вышеуказанные данные нужно оговориться, что в бурятских ведомствах Иркутской губернии, в связи с быстрым, по сравнению с Забайкальем развитием здесь капиталистических отношений, раньше появляется и быстрее развивается зажиточный слой бурятского общества из «неблагородных кровей» — бурятское кулачество.

Кулачество стремилось использовать борьбу за ликвидацию должности тайшей для захвата органов местного самоуправления в свои руки [195, с.

До преобразования общественного управления бурят в пределах Иркутской губернии существовали степные думы в Тункинском, Балаганском, Верхоленском, Аларском, Кудинском,

Идинском и Ольхонском ведомствах. При этом степные думы были учреждены, и об этом писалось выше, по указу Иркутского губернского правления, но почему-то тогда начальство сочло возможным отступить от буквы закона.

Далее, возвращаясь к предписанию Игнатьева, которое уже затрагивалось выше, отметим, что он констатирует факт принятия степными думами, вопреки точному указанию закона, прав и обязанностей инородных управ, отмечая, что в тех ведомствах, где были образованы думы, инородные управы «по всему вероятно, или вовсе не были учреждены, или, поглощенные захватом власти думами и их председателями, совершенно прекратили свое существование» [54]. Сложившееся положение, по мнению генерал- губернатора, имело негативные последствия. «Образование лишних инстанций в инородческих ведомствах, несомненно, вызвало увеличение числа выборных начальников, что в свою очередь имело неоспоримое влияние на увеличение междудворной гоньбы. Содержание канцелярий дум, управ и родовых управлений, а также и междудворной гоньбы потребовало больших расходов, значительно обременяющих население» [54, 64]. Таким образом, начальство опять-таки озабочено одним только совершенствованием жизни общества и устранением всяческих обременяющих эту жизнь моментов.

Несомненно, степные думы, точнее, их руководители не являлись защитниками и ревностными поборниками лучшей жизни населения бурятских ведомств. Злоупотребления и произвол родоначальников были самым обыденным явлением. Но и высшие инстанции, затевая реорганизацию степного управления, столь же мало пеклись о пользе простых родовичей. Ликвидируя степные думы, Губернское правление добивалось уничтожения относительной самостоятельности тайшей.

Конечно, намерение администрации не могло встретить какого бы то ни было понимания со стороны родоначальников. Самыми «непонятливыми» среди бурят Иркутской губернии оказались кудинские деятели. В ответ предписанию начальства от имени доверенных обществом лиц был составлен «общественный приговор», где прямо заявлялось, что, поскольку «...Думаучреждена от незапамятных времен, при их праотцах и эти последние ею оставались совершенно довольны, то доверители... уважая память своих предков, уничтожение ее считают даже для себя непростительным грехом, да и к тому против существующего ныне порядка» [47].

Но, увы, эти ссылки на «древность» уже не могли возыметь желаемого действия на волеизъявление администрации.

Ликвидируя степные думы, Губернское правление добивалось уничтожения самостоятельности тайшей. Вместе с тем оно ставило задачу создания такой организации административного аппарата, которая отвечала бы новым требованиям политики царизма. Таким аппаратом управления должна была стать инородная управа с подчиненными ей родовыми управлениями. Чиновники в проведении политики царизма при этом должны были опереться не только на нойонство, но и на укреплявшуюся улусную зажиточную часть бурятских крестьян - кулачество.

Ликвидация степных дум среди бурят Иркутской губернии началась с 1886 г. и проводилась следующим образом: распускалась дума, создавалось несколько инородных управ и несколько родовых управлений; упразднялась должность тайши и создавались должности голов. Иначе говоря, думу заменяли несколько инородных управ, а тайшу — несколько голов.

Первой была ликвидирована Идинская степная дума. В 1881 г. 27 бурятских родов ведомства, за исключением небольшой группы сторонников тайши И. И. Пирожкова, вынесли общественные приговоры об упразднении должности тайши и разделении ведомства на три административные единицы. Совет Главного управления Восточной Сибири решением от 1886 г. упразднил Идинскую степную думу и должность тайши. Идинское ведомство было разделено на пять инородных управ: Боханскую, Укырскую, Бильчирскую, Улейскую и Молькинскую [52, 53, 59, 60, 61, 62, 66, 67, 68].

В 1888 г. Верхоленская степная дума была разделена на три инородные управы: 1) Верхнекудинскую, в составе первого ользоновского рода и четырех буровских родов; 2) Баяндаевскую, в составе баяндаевского, бахаевского и второго абызаевского родов; 3) Хоготовскую, состоящую из первого абызаевского рода [70, 71, 73, 74, 75].

Спустя год была упразднена Тункинская степная дума (1889 г.). По предварительному проекту Тункинскую степную думу предполагали разделить на пять самостоятельных управлений, но в связи с вмешательством архиепископа Вениамина проект был изменен. Архиепископ в интересах распространения православия среди бурятского населения считал ненужным образование особой волости из оседлых бурят, и его доводы были приняты чиновниками губернского правления. Тункинское ведомство разделилось на три инородные управы и одно самостоятельное родовое управление. Образовались управы: Харибятская, с местопребыванием в улусе Жемчугском, Койморская, с центром в улусе Узур-Шингуне и Торская, с местопребыванием в улусе Торском [41, 42, 43, 44, 45, 49].

В Окинском районе, где населения насчитывалось всего 1442 души обоего пола, ввиду его отдаленности и малозаселенности установили отдельное родовое управление, непосредственно подчиненное Иркутскому окружному полицейскому управлению [56].

В этом же 1889 г. была упразднена Аларская степная дума и учреждены три инородные управы: Аларская, Ныгдинская и Куйтинская [39, 59, 60, 61, 62].

В 1890 г. были упразднены все остальные степные думы Иркутской губернии: Балаганская, Кудинская и Ольхонская. Балаганская степная дума была разделена на четыре инородные управы: Унгинскую, Нельхайскую, Зунгаро-Быкотскую и Ашехабатскую; Кудинская на три: Абаганатскую, Кудинскую и Усть-Ордынскую; Ольхонская — на две инородных управы: Еланцинскую и Кутульскую [29, 36, 55].

С ликвидацией степных дум и упразднением должности главных родоначальников тайши потеряли среди бурят Иркутской губернии доминирующее положение. Для кулаков был открыт доступ к высшим должностям степного управления, монополизированным прежде узким кругом тайшинских семейств. Некоторые из кулаков встали у руля власти - во главе инородных управ. Так, тайша Аларской степной думы П. Баторов, лишившись звания тайши, ограничился должностью головы Аларской инородной управы, уступив руководство двумя другими управами ведомства ныгдинским и куйтинским кулакам. Кулак Нурхай Хонгоров для того, чтобы занять место головы Верхнеудинской инородной управы, принял православную веру и организовал группу поддержки из зажиточных крестьян, разжигая родовую борьбу. При поддержке православного духовенства и губернских чиновников он достиг свей цели [159, с. 458—459].

Бурятские крестьяне, избавившись от деспотизма тайшей, теперь оказались в прямой зависимости от кулачества и чиновников царской администрации.

Примерно такую же картину можно было наблюдать и в Забайкалье. Вообще, в конце XIX и начале XX вв. вопросы колонизаторской политики царизма по отношению к Сибири встали с особой остротой. Острота эта зависела от неразрывной связи колонизаторской политики с общегосударственными интересами. В интересах укрепления русского государства на Востоке, защиты государственной территории, а также делах экономического развития России было необходимо укрепить Восточную Сибирь в экономическом отношении, увеличить количество населения, развить здесь промышленность и сельское хозяйство.

Осуществление таких мер происходило в условиях нараставшего крестьянского движения. В плане аграрной реформы особое место занимал вопрос о переселении крестьян в Сибирь, отвлекая их тем самым от вооруженных действий. Принимался ряд быстро следующих одно за другим правительственных мероприятий, направленных на освоение сибирских свободных земель. Одним из таких мероприятий явилось «высочайшее повеление» от 18 декабря 1896 г., в котором говорилось: «Учредить в Санкт-Петербурге совещание о поземельном устройстве населения Забайкальской области» [198, с. 4].

Совещание постановило: для выяснения положения землевладения и землепользования в Забайкальской области произвести в течение 1897 г. специальное исследование под руководством комиссии, возглавляемой статс-секретарем Куломзиным. Комиссией были собраны обширные и разнообразные сведения о сельском хозяйстве, административном строе более полумиллионного населения Забайкальской области. Весь материал был обработан и издан в конце 1898 г. в виде 16 пунктов.

Аналогичные исследования проводились и в других ведомствах Сибири, и все эти работы имели целью научно обосновать законы правительства по землеустройству, посадить население на строго определенные наделы, а земли, превышающие нормы, изъять под колонизационный фонд [161, т. 3, с. 318].

Земли, изъятые у сельских и улусных обществ до вышеприведенного исследования, отводились под собственность нойонов, дацанов, монастырей, царя («земли Кабинета и его ведомства») и для расселения переселенцев. К концу XX в. прежние пустопорожние земли были использованы почти полностью. Для продолжения переброски новых партий переселенцев было необходимо изыскивать новые земельные фонды.

Отвод земель монастырям, Кабинету, дацанам, нойонам производился за счет урезания земель простого населения. Это приводило к сокращению земельной площади и вынуждало простых аратов и крестьян прибегать к аренде пастбищных угодий, чтобы прокормить свой скот, который содержался круглый год на подножном корму. К аренде пастбищных угодий одинаково прибегали крестьяне хоринского, селенгинского и агинского ведомств. «Так как ламы сами хозяйство не ведут, — писал В. Трейден, — а инородцы частью нуждаются в покосах, то отрезанные дацанам земли почти всегда снимаются прежними их владельцами, то есть целыми обществами, из земель, которых сделан надел дацану» [18, вып. 9, с. 47].

Сокращение земельных угодий, сосредоточение их в руках казны, монастырей, нойонов и кулаков явились причиной обострения борьбы за землю.

В 1900 г. был издан закон «Главные основания поземельного устройства крестьян и инородцев Забайкальской области», по которому забайкальские буряты наделялись землей по основной норме в 15 десятин на душу мужского пола. В исключительных случаях «по уважительным местным условиям» допускалась с разрешения главного управляющего землеустройством и земледелием прирезка земель сверх 15-десятинной нормы по ходатайствам общин и селений, поддержанным местной властью [18, вып. 9, с. 48].

Новый закон грозил дополнительной урезкой земель и превращением их в казенно-оброчные статьи. Если вдуматься в тот факт, что крестьянам придется вести свое скотоводческое хозяйство на 15—30-десятинном наделе, то нетрудно догадаться какой перспективой грозил этот новый закон для простых аратов. Он напрямую затрагивал интересы масс и, неудивительно, что опубликование его вызвало массовое движение, в которое была втянута основная масса бурятского и эвенкийского населения Забайкалья.

Борьба за землю сочеталась с борьбой против волостного управления, закон о введении которого был годом позже. В одном из донесений 1904 г. крестьянский начальник третьего участка Селенгинского уезда С. Рыбаков сообщал: «Административная реформа пугает этих инородцев не менее, чем земельная, так как они довольно основательно сливают обе реформы в одно целое» [70]. В донесении от 3 декабря 1903 г. этот же крестьянский начальник писал: «3 декабря с. г. в урочище Селенга собрались буряты ... 115 домохозяев. Не успел я объяснить цель схода, как собравшиеся, волнуясь, заявили: «Не можем принять волость, потому что довольны старым положением, а от нового ждем вреда для себя: 15 десятин для домохозяина будет мало; мы кочуем с места на место, питаемся звероловством и кореньями, по-крестьянски жить не можем; потом расходы увеличатся при волости; всем должностным лицам платить придется... Какое бы ни было управление, не можем принять новое положение, потому что от него нам будет хуже, и так мы ответим хоть вам, хоть кто придет» [70].

Но тем не менее 23 апреля 1904 г. царское правительство издало временное положение «Об устройстве общественного управления и суда кочевых инородцев Забайкальской области», которым было предусмотрено проведение волостной реформы. Реформа распространялась только на забайкальских бурят и эвенков. Буряты Иркутской губернии, где ликвидация степных дум прошла в 90-х гг. XIX в., остались в стороне.

С введением волостной реформы упразднялось административное устройство бурят, основанное на устройстве графа Сперанского, имевшего почти восьмидесятилетнюю давность.

По Уставу 1822 г. учреждения инородческого управления были организованы по родовым деления бурят, основанным на кровной связи, объединявшей членов каждого рода. Открывая возможность свободного передвижения населения, развитие капиталистических отношений взламывало и уничтожало не только феодальные институты, но и пережитки родового быта. Бурятские рода утрачивали свое территориальное единство, и члены его перемешивались с членами других родов, расселялись по различным местностям, иногда лежащим одна от другой на довольно большом расстоянии. Те из органов инородческой администрации, которые были приурочены к родовым подразделениям бурят, утрачивали свое былое значение, сохранив за собою только распределение денежных повинностей между членами подведомственных им родов.

Если проведение закона о поземельном устройстве разрушало кочевой и полукочевой образ жизни бурят и эвенков, то введение волостной реформы упраздняло административный строй, основанный на Уставе 1822 г.

По положению о реформе вместо степных дум инородных управ вводились волостные правления, вместо должностей тайши и шуленги — должности волостного старшины и сельского старосты. Введение волостной реформы было встречено негативно как зажиточными слоями бурятского населения, так и простыми аратами. При этом первые проявляли недовольство новшествами из- за нежелания расстаться с почтенными должностями и всем вытекающим отсюда материальным благосостоянием, а вторые — вследствие боязни увеличения расходов и других всевозможных уплат должностным лицам и новым чиновникам, в том числе, крестьянским начальникам.

Эти факторы обусловили борьбу против политики царской администрации, которая выразилась либо в открытом сопротивлении принятия реформы, либо в саботаже выборов волостных старшин и сельских старост. При этом степные думы и инородные управы выдавались за национальные органы самоуправления бурятского народа.

Крестьянские начальники в своих донесениях сообщали об отказе бурят и эвенков перейти в волостное управление, о наложении на их главарей взысканий и арестов. Особенно сильное сопротивление введению волостных учреждений оказали закаменские буряты и армакские эвенки. В конце 1902 г. уже знакомый нам крестьянский начальник третьего участка Селенгинского уезда С. Рыбаков доносил, что «сход произвести выборы должностных лиц нового волостного и сельского управления отказался — основания отказа те же, как и у бурят на предыдущих сходах». «Их противодействия реформе, — доносил тот же крестьянский начальник, — при дальнейших попытках введения возросло до беспорядков. В марте месяце 1903 г. в селе Армакском, где они окружили меня и пристава в здании управы, били окна, требовали выдачи ненавистного голову, или в Закаменской управе дошли до отмены существующих волостей, самовольных перемещений междудворных пар, серьезных угроз писарю управы и чуть не убили его в подозрении, что он поставлен для введения волостного управления» [70].

Бурятские и эвенкийские крестьяне заявляли, что они не только не будут выбирать должностных лиц по новому положению, но и никогда принимать и исполнять таковое.

Движение крестьян в Закаменской и Армакской инородных управах вызвало серьезную тревогу в высших чиновных кругах Забайкалья. Во избежание общего возмущения крестьян было решено приостановить введение волостных учреждений среди закаменских бурят и армакских эвенков. Далее движение против введения волостной реформы поднялось по всему Забайкалью. Приамурский генерал-губернатор Д. Субботич в письме министру иностранных дел В. Плеве писал: «По прибытии в Забайкальскую область в Верхнеудинске я был встречен представителями и депутатами, как родовичами, так и простыми людьми, от всех тех ведомств забайкальских инородцев, бурят и тунгусов, которые отказались принять реформу общественного устройства и суда, по положению от 23 апреля 1901 г. Здесь были представители бурят Агинского, Хоринского и Селенгинского ведомств, тунгусов Оногоцоевских, Улдургинских, Закаменских и Аромакских; были ходатаи и от таких ведомств, которые уже ввели у себя новое положение добровольно» [64].

В Забайкалье не было ни одного ведомства, которое осталось бы в стороне от движения: в одних оно приняло массовый характер, а в других выразилось в подаче крестьянами жалоб. Так, например, массовое движение среди бурят галзотского рода Верхнеудинского уезда вылилось в волнение, охватившее около 300 человек [46]. В волнениях, происходивших у агинских бурят, приняли участие 500 человек, прибывших на сход для привода к присяге новых должностных лиц [47].

В истории борьбы против введения волостной реформы в бурятских ведомствах существуют факты, связанные с организациями делегаций в Читу, Хабаровск и Петербург. Думается, что, организуя такие делегации, буряты считали, что стоит только съездить к царю и его сановникам, так и введение волостной реформы будет остановлено. Отсталые и неграмотные бурятские и эвенкийские крестьяне отдавали последние гроши на расходы по посылке делегаций.

Одна из делегаций в начале 1902 г. прибыла в г. Читу к губернатору Забайкальской области с ходатайством о дальнейшем сохранении Устава 1822 г. Губернатор отказался удовлетворить ходатайство и заявил, что прошение бурят представлено на усмотрение амурского генерал-губернатора Гродекова. Была организована и послана в г. Хабаровск к Гродекову вторая делегация, который отклонил их просьбу. Тогда забайкальские нойоны, кулаки и поддерживавшие их буржуазные националисты послали делегацию в Петербург, где депутаты околачивали пороги приближенных царя и царицы — князей Ухтомского, Шервашидзе, графини Толстой, рассчитывая на их влияние и поддержку при обсуждении так называемого бурятского вопроса.

Делегация добивалась встречи с Николаем II. В сентябре 1902 г. она выехала из Петербурга в Ливадию (Крым), где отдыхал в то время царь. Николай II отказался принять делегацию, и она ограничилась подачей прошения через дворцового коменданта. Ответ на прошение последовал в ноябре. Царь отказался удовлетворить ходатайство об отмене волостной реформы.

Часть делегатов вернулась в Забайкалье, те же, кто продолжал оставаться в Петербурге, были высланы этапным порядком. При этом одни из делегатов были подвергнуты аресту и ссылке, а другие «раскаялись» и согласились принять реформу. Ответ же царя дал крестьянским начальникам повод к завершению работы по введению реформы. Там, где население продолжало упорствовать, зачитывали ответ царя, переведенный на бурятский язык, указывая, что сам царь повелел через бурятских делегатов принять реформу [159, с. 473].

21 декабря 1902 года было издано «Высочайшее повеление». «Предоставить, — указывалось в повелении, — Приамурскому генерал-губернатору: первое — Высочайшее утвержденное 23 апреля 1901 года временное положение об административном устройстве и суде кочевых инородцев Забайкальской области вводить в действие, начиная с января 1903 года с соблюдением той постепенности, которая вызывается особенностями инородческого быта и с сохранением по возможности родового единства во вновь образуемых волостях: второе — замещать все должности по инородческому и общественному управлению и суду при отказе инородцев от замещения оных по выборам лицам по своему усмотрению» [2]. Позднее, в дополнение к приведенному, было издано еще одно «повеление», в котором разъяснялось, что «общественным управлениям и судам кочевых инородцев» присвоить наименование инородческих, а обществам тех же инородцев, обитающих вне оседлых поселений, булучных, а старост, избираемых последними, именовать булучными старостами [2].

«В местностях, на которые распространяется действие Высочайшего утвержденного 2 июня 1898 года Временного Положения, крестьянским начальникам тех участков, в пределах коих имеется инородческое население», велено было присвоить наименование «крестьянского и инородческого начальников».

Царские пожелания вызвали новые волнения.

В бурятских ведомствах Забайкальской области было объявлено военное положение. Репрессивные меры налагались на всех, замеченных в агитации против реформы или оказавших сопротивление представителям власти, а также на должностных лиц, уклонявшихся от вступления в назначенные должности. Буряты Гочитской волости в числе семи человек были заключены в тюрьму за вооруженное сопротивление крестьянскому начальнику при исполнении последним обязанностей. Пять крестьян Кубдутской волости, выступившие против реформы, были подвергнуты аресту и заключены в читинскую тюрьму сроком на три месяца каждый [159, с. 474].

Общее направление политики царизма откровенно выразил в своей речи военный министр Куропаткин. На параде в Чите, состоявшемся по случаю приезда, представители хоринских и агинских бурят подали ему прошение о приостановлении волостной реформы и прекращении произвола местных властей. Куропаткин ответил им с угрозой: «Имейте в виду, что если ваш народ поведет себя худо, отвечать будете вы, а если поведет себя хорошо, будет вам же хорошо. Если же, от чего избави бог, вздумает ваш народ проявлять какие-либо вольности, сопротивляться велениям государя, тогда знайте, что вы будете моментально стерты с лица земли... Требовать вы ничего не должны, а можете лишь просить милости» [70].

Военный губернатор Забайкальской области Надаров по получении постановлений объявил о «добровольном принятии» бурятами нового управления и суда и снял наказания, наложенные на провинившихся.

Введение волостного управления и института крестьянских начальников, за исключением закаменских бурят и армакских эвенков, было завершено к концу 1903 г.

Территория, заселенная забайкальскими бурятами, разделилась на 14 волостей: Цугольскую, Агинскую, Хоацайскую, Кубдутскую, Харганатскую, Гочитскую, Батанай-Харганатскую, Галзотскую, Чикойскую, Селенгинскую, Оронгойскую, Кударинскую, Улюнскую и Гаргинскую. Каждая волость состояла из нескольких булучных (сельских) обществ, подчинявшихся крестьянскому начальнику участка [70].

По «положению» 1901 г. был учрежден «инородческий» суд, в круг ведения которого входило разрешение подсудных ему дел «на основании существующих ... обычаев» [53].

Ведению суда подлежали: брачные (о калыме) и семейные дела; о наследовании и разделе имущества; дела по гражданским искам не свыше 2000 руб.

Инородческие суды могли применять наказания: выговор, штраф не свыше 300 руб.; заключение под стражу на срок не свыше 6 месяцев [64].

С введением волостной реформы, учреждением «инородческих» судов и должности крестьянских начальников выдвинулись чиновники нового типа — волостные старшины, булучные старосты, инородческие судьи, крестьянские и инородческие начальники, заменившие старых нойонов (тайшей, зайсанов, шуленг). Были упразднены прежние степные думы, инородные управы, родовые управления.

Таким образом, новая система местного управления приспособляла административный аппарат к развивавшимся капиталистическим отношениям, установила четкое территориальное деление.

Но вместе с тем проведение волостной реформы проводилось для скорейшего решения поставленных царизмом задач по русификации коренного населения региона и унификации системы управления. Решение этих колонизаторских задач отнюдь не предусматривало необходимости считаться с особенностями жителей края, их традициями, передаваемыми из поколения в поколение на протяжении многих веков. Заинтересованность царизма в этом вопросе была, мягко говоря, ничтожной. Проведение волостной реформы означало уничтожение и того самоуправления, которое существовало на протяжении почти всего XIX в. в лице бурятских степных дум.