§ 2. Содержание правоотношений по подготовке проектов нормативных правовых актов

Одними из важнейших вопросов при рассмотрении такого юридического термина, как правоотношение, являются вопросы содержания и структуры правоотношения. Прежде необходимо остановиться на существующих подходах к содержанию правоотношений в целом, а далее охарактеризовать правотворческие правоотношения.

В юридической литературе по проблеме содержания правоотношения сложилось несколько точек зрения. Одни ученые считают содержанием правоотношений реальное взаимодействие (поведение) в правовой сфере, которое выступает в виде должного (возможного), юридически действительного взаимодействия^[300]. Большинство же полагает таковым права и юридические обязанности, предусмотренные (закрепленные) нормами объективного права^{[301] [302] [303] [304] [305].}

Некоторые в содержании правоотношения различают «материальное» содержание - фактическое поведение (действие, бездействие), которое управомоченный может, обязанный должен совершить, и «юридическое» содержание, под которым понимаются права и обязанности, вытекающие

Л

из нормы объективного права . Своеобразной модификацией этой позиции является взгляд, будто содержанием правоотношения являются и юридические права (обязанности) и поведение. С.Н. Братусь считает, что содержанием правоотношения является не только конкретное возможное и конкретное должное поведение его участников (права и обязанности), но и реализуемое в соответствии с правами и обязанностями фактическое поведение с его разнообразным содержанием (экономическим, властноорганизационным, социально-культурным и иным). Нет двух общественных отношений - правоотношения и какого-то иного отношения, опосредуемого правоотношением, поскольку речь идёт о волевых отношениях, рамки ко-

^5

торых определяются правом . В этом случае различают собственно содер-

4 5

жание правоотношения , внутреннее содержание , и содержание, взятое в единстве материального содержания и правовой формы, его опосредующей.

Что касается позиции, согласно которой под содержанием правового общественного отношения понимаются юридические права и обязанности, то здесь надлежит отметить следующее. По мнению Ю.И. Гревцова имеется в виду исключительно правовое отношение, которое понимается в качестве абстрактной связи субъективного права и юридической обязанности в рамках общей нормы права, т.е. по существу, модель правоотношения, а не само реальное правоотношение. Такой взгляд возможен, но он отличается, и весьма значительно, от взгляда на правовое отношение, как на реальную форму общественного отношения^[306]. Значительно больший интерес представляет позиция Р.О. Халфиной, поскольку она исследует правоотношение именно как форму практического взаимодействия в юридической форме. Так, Р.О. Халфина справедливо замечает, что абстрактная модель правоотношения, предусмотренная нормой объективного права, может совпадать с реальным взаимодействием, но может и не совпадать, так как норма права, закрепляя модель правоотношения, воплощает лишь основные, типичные его черты. Реальное поведение намного богаче модели^[307]. Несоответствие реального поведения модели, предписанной общей нормой права, может быть вызвано рядом причин, в том числе может быть предопределено недостатками самой нормы. Если в последней не учтены в полной мере требования, предъявляемые закономерностями развития данного вида отношений, то несоответствие реального поведения правам и обязанностям, вытекающим из нормы объективного права, будет отражать недостаток нормы^[308]. Необходимость изменения норм права и пути такого изменения могут быть установлены только на основе исследования содержания правоотношений и их формы.

На самом деле правоотношение - процесс, в котором поведение, предусмотренное нормой права, реально воплощается или не воплощается в фактическое поведение субъектов правовых связей и отношений. В подавляющем большинстве случаев лишь взаимодействие субъектов права, использующих правомочия и исполняющих юридические обязанности, обеспечивает те цели, ради которых правовое общественное отношение

3

возникает и существует .

Подход к правоотношению только со стороны юридических прав и обязанностей, вытекающих из нормы объективного права, лишает законодателя многих возможностей, поскольку оставляет «плоть» правового отношения - реальное взаимодействие - скрытой за абстрактной моделью такого взаимодействия.

Никак не убедительны попытки представить правоотношения в виде двух половинок, собственного (непосредственного) содержания и содержания, взятого в единстве материального содержания и правовой формы, его опосредующей. В результате такого подхода само взаимодействие оказывается за пределами анализа, и мы возвращаемся к обычному пониманию содержания правоотношения. Такой взгляд вступает в противоречие с некоторыми фактами, в реальности которых сомневаться трудно.

Нельзя не разделять суждения Р.О. Халфиной о том, что анализ реального поведения в соотношении с правами и обязанностями можно вести, отправляясь не от правовой формы, а от содержания, рассматривая реальное общественное отношение во всей его полноте, в соответствии с моделью, закрепленной в правах и обязанностях^[309].

Однако, позиция Р.О. Халфиной в целом, по существу не отличается от традиционной, считающей содержанием правоотношений права и обязанности. Предлагаемый подход к правовому отношению как единству материального содержания и правовой формы имеет в виду то, что в литературе уже неоднократно подчеркивалось. Речь идет о единстве материального, главным образом производственного отношения, и правовой формы, его опосредующей. Между тем, упрощенный подход к этому верному положению, не учитывает, что в современном обществе взаимодействие материальной основы и правовой формы нельзя сводить к взаимодействию нормы с отдельным отношением. Потому неверно рассматривать всякое правоотношение только сквозь призму якобы всегда лежащего в его непосредственной основе производственного отношения. Тогда всякое правоотношение видится только в качестве формы общественного отношения, содержание которого всегда заполняется только производственным отношением. Поэтому-то у правоотношения своего непосредственного содержания не оказывается. В лучшем случае таковым неоправданно считаются права и обязанности. Аргументируется подобный взгляд тем, что производственные отношения - это область, лежащая вне права. Поскольку же понятия «производственное отношение» и «поведение» зачастую отождествляются, то, естественно, поведение также оказывается вне правовой сферы. Как будто правовая реальность ограничивается только правами и обязанностями самими по себе. Последние, без их осуществления в жизни, в действиях людей - безжизненное правило. Но юридически значимое поведение, осуществляемое в соответствии с нормой права - это область, составляющая содержание правовой реальности в частности, охватываемой осуществлением права.

По нашему мнению, содержанием правоотношений является взаимодействие их участников, как субъектов общественного отношения, реализующих свои субъективные права и юридические обязанности для удовлетворения собственных интересов. Подобное понимание содержания правового отношения вытекает из интерпретации содержания общественных отношений и деятельностной сущности человека. Вместе с тем, сделанный вывод учитывает и разделяемое большинством ученых положение, что закрепление в нормах объективного права субъективных прав и юридических обязанностей не является самоцелью. Такое закрепление имеет место всегда в связи с общественной деятельностью людей и их организаций. Не нормы права порождают необходимость общественного взаимодействия, а, напротив, такая деятельность вызывает необходимость в тех или иных правах и обязанностях, имеющих общественное значение и потому нуждающихся в закреплении нормами объективного права.

Именно деятельность людей придает динамичность правоотношениям и обуславливает их социальную эффективность, которая немыслима вне претворения в самой деятельности того, что установлено законом.

Существеннейшими частями юридического отношения являются право и обязанность, так как само юридическое отношение есть не что иное, как сочетание этих двух элементов. Юридическое отношение вообще не создает ни права, ни обязанности, а само представляет совокупность права и обязанности^[312]. Еще в XIX веке английский правовед Бентам Иеремия писал: «Предметы, распределяемые законодателем между членами общества, могут быть разделены на два разряда: 1) права и 2) обязанности.

Права суть сами по себе блага, выгодные для тех, кто ими пользуется; обязанность же, напротив, суть невыгоды, тяжести для тех, кто должен их выполнять.

Права и обязанности хотя различны и противоположны друг другу по самой их природе, но возникают одновременно и не могут существовать одни без других.

Создавая обязанности, закон ограничивает свободу: делает преступными такие действия, которые до того времени были дозволены и не преступны, - и это происходит двояким образом: через приказание или запрещение чего-либо.

Эти ограничения свободы неизбежны. Установление прав, наложение обязанностей, охранение личности, жизни, чести, собственности, средств к существованию и даже охранение самой свободы иначе невозможно как в ущерб свободе»^{[313] [314].}

Субъективное право, составляет совершенно необходимое понятие правовой системы и правовой науки.

С отрицанием субъективного права выступил вначале 20 века французский государствовед Леон Дюги. Он объявляет понятие субъективного права пережитком естественно-правовых теорий и отрицает вслед за О. Контом права индивида, заявляет, что человек имеет в обществе одни лишь обязанности, но не имеет прав. Людям принадлежат в обществе определенные социальные функции. «Человек не имеет прав; коллектив их также не имеет. Но всякий индивид должен выполнять в обществе какую-

Λ

либо функцию, должен удовлетворить какую-либо нужду» . Субъективное право - фикция, незаконный продукт метафизики. Реально существуют лишь индивиды и их социальные функции и обязанности. Исходным пунктом своих рассуждений Дюги делает понятие нормы права, которая тождественна у него с нормой социальной солидарности и имеет силу независимо от воли законодателя. Она-то и определяет правомерность всех действий индивидов в обществе, как властвующих, так и подвластных.

Смазывает значение субъективного права и немецкий правовед Кель- зен, сводя его к норме права. Субъективное право, по Кельзену, - это норма права в её отношении к лицу, от которого зависит реализация выраженной в норме права воли государства. Самостоятельного значения за нормой права Кельзен не признаёт, отводя ему лишь некоторую роль в деле реализации нормы права, которая для Кельзена остаётся единственной реальностью права как особого явления общественной жизни.

Интересную точку зрения насчет права высказывал французский философ и социолог Огюст Конт: «Окончательное преобразование заключается, главным образом, в замене прав обязанностями, дабы лучше подчинить личность общественности. Слово право должно быть так же строго изгнано из политического языка, как слово случай из истинно философского языка. (...) Настоящие права могли существовать, лишь пока духовная власть исходила из сверхъестественной воли. Чтобы бороться против этих теократических авторитетов, метафизика последних пяти веков ввела мнимые человеческие права, которые могли приносить только отрицательную пользу. Когда же попытались им дать истинно органическое назначение, они тотчас же обнаружили свою противообщественную природу, выразившуюся в стремлении всегда поддерживать индивидуальность.

В позитивном строе, не допускающем небесных полномочий, идея права безвозвратно исчезает. Каждый имеет обязанности и относительно всех людей, но никто не имеет права в собственном смысле слова. Справедливые индивидуальные гарантии вытекают только из всеобщей взаимности обязательств, которые являются моральным эквивалентом прежних прав, но не представляют серьезных политических опасностей, сопряженных с последними. Другими словами, единственное право, которым каждый человек обладает, - это право выполнять свой долг»^{[315] [316] [317].}

Советские юристы при определении субъективного права с полным основанием использовали понятие возможности, отмечая, что субъективное право означает возможность определенных действий, определенного поведения управомоченных лиц. Понятием «возможности» пользуются для определения права в субъективном смысле С. А. Голунский и М.С. Стро-

Л

гович в учебнике 1940 г. . А.И. Денисов определяет право в субъективном смысле как обеспеченную «юридической нормой возможность лица требовать от другого лица или других лиц надлежащего поведения (совершения

3

определенных действий или воздержания от определенных действий)» . С.Н. Братусь определял субъективное право как обеспеченную законом определенную меру возможного поведения лица^[318]. Н.Г. Александров характеризовал его как «возможное поведение, гарантированное государственной защитой против тех лиц, которые будут ему препятствовать или откажутся обеспечить предусмотренные нормой положительными действия- ми...»^[319].

Субъективное право или право в субъективном смысле слова есть предоставленная лицу и обеспеченная нормами право и соответствующими обязанностями возможность действовать, т.е. самостоятельно определять средства для собственных целей, в том числе пользоваться как средствами действиями других лиц.

Нередко возможность действовать, предоставленная лицу нормами права, является вместе с тем его обязанностью, составляет для него определенную общественную необходимость действия. Таковы полномочия должностных лиц, составляющие одновременно и их право и их обязанность. Это и образует то, что можно назвать компетенцией должностных лиц. Осуществление прав в отношении граждан и организаций составляет обязанность должностного лица по отношению к государству и его органам.

Сущность субъективного права состоит в гарантированной возможности совершать определенные действия. Как писал профессор И.М. Михай-

ловский, «сущность субъективного права есть внешняя свобода, определяемая юридической нормой»^[320].

Слова «мера» при определении субъективного права означает, что закрепленные за лицом юридические возможности не безграничны, они четко обозначены по содержанию, в этих границах лицо и может строить свое поведение.

Предоставленная управомоченному мера дозволенного поведения обеспечивается государством, и это достигается с правовой стороны возложением юридических обязанностей на других лиц. Неисполнение последних (правонарушение) служит основанием для применения мер государственного принуждения, в частности для применения мер юридической ответственности. «Субъект, считающий свое право нарушенным или угрожаемым, может не только предъявлять соответствующие требования другим лицам, но и обратиться за содействием к тому высшему внешнему авторитету, который санкционирует юридические нормы, а, следовательно, и основанные на них субъективные права»^{[321] [322].}

Права требования, входящие в состав субъективного права, являются инструментом, внутренним механизмом в правоотношении: они выступают в виде средств, направленных на реальное осуществление юридических обязанностей.

Субъективные права представляют собой как раз тот элемент правовой системы, в котором выражается сама природа права как «определителя» свободы правомерного поведения. Они закрепляют свободу, инициативу и самостоятельность лиц - носителей права. Управомоченный в рамках субъективного права может совершать или не совершать дозволенные действия, совершать их в полном объеме или частично, в порядке, наиболее удобном для него.

Несомненная заслуга в разработке положительного содержания субъективного права принадлежит С.Н. Братусю, который впервые в советской литературе определил субъективное право как меру возможного или доз-

3

воленного поведения самого управомоченного .

Определение субъективного права, разработанное С.Н. Братусем, пытались усовершенствовать другие авторы: дополнить предложенную им формулировку указанием на иные принадлежащие управомоченному возможности (в том числе на возможность требовать известного поведения от обязанного лица)^[323].

Однако едва ли такого рода дополнения к общему определению субъективного права необходимы. В частности, возможность требовать известного поведения от обязанного лица - это тоже мера дозволенного поведения управомоченного^{[324] [325].}

С.Ф. Кечекьян, соглашаясь в принципе с определением субъективного права, предложенным С.Н. Братусем, считал, однако, неудачным выражение «мера поведения», так как «мера» - понятие количественное, предполагающее соизмеримость различных величин, а субъективные права раз-

Л

нообразны и несоизмеримы . Но выражение «мера» употребляется в дефиниции субъективного права для указания на определенность содержания и границ дозволенного поведения управомоченного^[326]. К этому следует добавить, что такое определение согласуется с общей характеристикой правоотношения как конкретизированной меры (а не «модели») поведения участников общественных отношений.

Юридическая возможность поведения участников общественных отношений непосредственно проявляется в конкретном виде правомочия. Немецкий юрист Иеринг Рудольф фон отмечал: «Право в субъективном смысле - конкретное воплощение абстрактного правила в конкретном правомочии личности»^[327]. Ф.В. Тарановский считал что правомочие и субъективное права - это одно и тоже, в этом названии подчеркивается то обстоятельство, что субъективное право наделяет индивида особой мощью для осуществления признанных объективным правом интересов, мощью, вытекающей из возможности обратиться в свою пользу закрепленный долг другого (обязанного) лица^[328]. Субъективное право и правомочие - понятия неравнозначные. На это обращают внимание многие юристы-правоведы, хотя и отмечают, что зачастую субъективное право и правомочие трудно различимы^[329]. Так, например, в тех случаях, когда мера возможного поведения сводится к праву требования, то, они полагают, что субъективное право тождественно правомочию, совпадает с ним. Однако, думается, что и здесь субъективное право не сводится к правомочию, поскольку помимо активного права требовать в потенции оно содержит также правопритязание. И даже на стадии притязания субъективное право изначально шире правомочия. Правопритязание - лишь возможный этап в осуществлении субъективного права, когда управомоченный оказывается ущемленным в использовании своего права, как на собственные активные действия, так и на активные действия обязанного лица. Поэтому субъективное право всегда состоит из нескольких, по крайней мере, из двух правомочий.

При всем том, что правомочие не тождественно субъективному праву, оно отнюдь не выступает результатом реализации субъективного права, фактическим поведением управомоченным, как ошибочно считает М.Ф. Орзих. «В результате реализации субъективного права, - пишет он, - появляется правомочие - гарантированное законом и возможностью требований определенных действий от других лиц поведение управомоченного лица»^[330]. Некоторые теоретики права считают это утверждение аргументом в подтверждение того, что субъективное право - не только юридическая, но и фактическая возможность, равная реальному, фактическому поведению^{[331] [332].}

^5

Данная точка зрения была подвергнута справедливой критике .

Фактическое поведение есть реализованная возможность (юридическая, фактическая), заключенная в субъективном праве, конечный итог, результат которого - достижение управомоченным желаемого блага, удовлетворение им своих интересов и потребностей. Важность такого момента в понимании субъективного права, как предполагаемая его фактическая реализация, осуществление его в конкретном поведении, бесспорна. Однако, как правильно отмечает Н.И. Матузов, этот угол зрения выводит на проблему гарантированности и практической осуществимости провозглашенных субъективных прав^[333]. Что же касается содержания субъективного права, то фактическое поведение в него не включается. Содержанием субъективного права является юридическая возможность или дозволенность определенного поведения, а не само поведение. Хотя возможность немыслима без действительности, может быть понята как момент действительности, как то, что при определенных условиях может стать действительностью, однако, это не сама действительность. Реализация субъективного права может служить основанием возникновения другого субъективного права, иной юридической возможности, а может и развертываться в процесс последовательной реализации заключенных в данном праве правомочий. Все зависит от характера субъективного права и конкретных видов правомочий.

Правомочие, как отмечает Л.А. Сивкова, выступает формой выражения содержания субъективного права, его структурным элементом. Будучи внутренней формой организации субъективного права, оно органически взаимосвязано с последним, включается в него и соотносится с ним как часть и целое, а потому не является поведением лица. Правомочие - это также возможность поведения, но возможность вполне определенная, конкретизированная. Реализация субъективного права, по сути дела, есть реализация конкретного вида правомочия. Таким образом, субъективное право конкретизируется, приближается к действительности, фактическому поведению через определенный вид правомочия.

Правомочия можно подразделить по видам конкретной деятельности субъектов права. Конкретные субъективные права в различных отраслях права могут включать различные по социальной значимости правомочия. Для юридической характеристики субъективного права можно выделить виды правомочий по правовому характеру возможного поведения. С точки зре6ния данного критерия юридическая возможность складывается из трех правомочий - права на положительные действия самого управомоченного, права требовать соответствующего поведения от обязанных лиц, права на защиту (правопритязания), возникающего в связи с нарушением юридической обязанности. Вне этих трех правомочий субъективное право существовать не может.

Некоторые авторы помимо названных выделяют и четвертый вид правомочия - возможность пользоваться социальными благами. На наш взгляд, указанная возможность не может быть определена в качестве самостоятельного правомочия. Во-первых, все вышеперечисленные правомочия, в конечном счете, имеют целью пользование благами, созданными обществом. Во-вторых, здесь на лицо смешение разных подходов к понятию субъективного права: с одной стороны, структурный анализ его содержания, с другой - определение его социальной значимости. В аксиологическом аспекте субъективное право как раз и воспринимается как возможность пользоваться социальными благами. Именно этот аспект имел аспект в виду М.С. Строгович: «Субъективное право (правомочие, полномочие) есть всегда право на что-то, на какую-то ценность - материальную или духовную, это и есть право пользоваться каким-то благом в обществе благом материальным или духовным или тем и другим. Именно в этом суть любого субъективного права»^[334]. Это подчеркивает и Н.И. Матузов, говоря, что возможность пользоваться социальными благами наиболее полно отражает действительную социальную ценность субъективного права в условиях социализма^[335].

Главное в субъективном праве, считает Сивкова Л.А., - возможность осуществлять собственные положительные действия, то есть возможность управомоченного самостоятельно избирать пути и способы, проявлять инициативу и при помощи собственных активных действий достигать желаемой цели, удовлетворять свои интересы и потребности, пользоваться социальными благами. Определения этого правомочия в качестве центрального, главного неслучайно. Именно в нем сконцентрирована глубинная суть субъективного права как меры социальной свободы личности, средства не только пользоваться, но и участвовать в создании социальных благ, средства достижения всестороннего и гармоничного ее развития^{[336] [337].}

Содержание субъективного права не исчерпывается правомочием на собственные положительные действия управомоченного. Главное здесь (с точки зрения юридической значимости) - право требования и притязания. Имманентным, внутренне присущим свойством субъективного права является его тесная связь с юридической обязанностью. Связь прав и обязанно-

Л

стей по форме ее проявления может быть различна . Она может выражаться в сочетании субъективных прав с юридическими обязанностями, когда каждый субъект по отношению к другому выступает одновременно как носитель прав и обязанностей. Здесь сама возможность использования права зависит от выполнения каждым своих обязанностей. Права и обязанности могут совпадать, когда осуществление принадлежащему субъекту права есть одновременно исполнение его обязанности. Связь субъективного права и юридической обязанности может проявляться в их четкой корреляции - праву одного субъекта соответствует обязанность другого. В корреляции субъективного права и юридической обязанности находит проявление юридическая специфика первого, поскольку оно всегда предполагает и наличие правомочия требовать исполнения или соблюдения последней.

Правопритязания, как и право требования, внутренне свойственно любому субъективному праву. Это его такой существенный признак, без которого оно лишается своей юридической значимости - гарантированности мерами государственного принуждения.

Будучи лишь возможность привести в действие аппарат государственного принуждения против обязанных лиц в случае невыполнения или ненадлежащего выполнения ими должного поведения, правопритязание до времени содержится в праве в потенции. И только при известных условиях субъективное право переходит на стадию правопритязания. Это означает, что управомоченный уже реально обладает активным правом привести в действие аппарат государственного принуждение, использование которого (права) также зависит от волеизъявления самого управомоченного. Правопритязание служит юридическим гарантом права на активные положительные действия участников общественных отношений, включая право требовать должного поведения от обязанных лиц.

Таким образом, без требования и в потенции правопритязания субъективное право утрачивает юридический характер. Оно всегда заключает в себе право требования - в пассивном или активном состоянии, правопритязание - в потенции или в активном состоянии.

По своей юридической природе субъективное право есть законодательно признанная свобода определенного поведения. Законодатель путем установления в правовых нормах субъективного права и юридической обязанности непосредственно определяет основные направления и виды деятельности людей, объем социальных возможностей и социальной свободы, гарантированной законом.

Итак, юридическая природа субъективного права характеризуется следующими чертами: 1) закрепление права в нормативных актах государства; 2) формальная определенность возможного или дозволенного поведения, выражающаяся в конкретных видах правомочий; 3) юридическая обеспеченность использования субъективного права возложением юридической обязанности на соответствующее лицо; 4) возможностью прибегнуть к мерам государственного принуждения в случае нарушения юридических прав или не исполнения обязанностей.

Таким образом, подводя итог вышесказанному, можно определить субъективное право как меру свободы поведения, которая социально оправдана и официально признана, закреплена в правовых нормах в качестве юридической возможности определенного поведения, направленной на удовлетворение личных и общественных интересов и потребностей.

Юридическая обязанность - вторая существенная часть юридического содержания правоотношения. Немецкий философ Иммануил Кант писал о обязанностях: «Когда я (словом или делом) заявляю: я хочу, чтобы нечто внешнее было моим, то я объявляю каждого другого обязанным воздерживаться от пользования предметом моего произвола; такой обязательности никто не имел бы без этого моего правового акта. В этом признании, однако, заключается также признание того, что я со своей стороны обязан в такой же мере воздерживаться от пользования внешним своим каждого другого, ведь обязательность вытекает здесь из всеобщего правила внешнего правового взаимоотношения»¹.

Бесспорно, имеющиеся и предлагаемые определения понятия юридической обязанности в целом правильно отражают действительное содержание и сущность данной категории, однако в разрозненном виде они не восполняют пробела и не решают вопроса. Задача заключается в том, чтобы обобщить накопленный материал и выработать устойчивое общепринятое понятие юридических обязанностей, которое бы наиболее полно отражало это сложное общественно-политическое и правовое явление и соответствовало бы современному уровню знания о нем.

В правовой науке ещё не приводится четкого различия между содержанием и сущностью юридических обязанностей. Это, во-первых, приводит по нашему мнению, к отождествлению отдельных элементов содержания и сущности явления; во-вторых, ограничивает аналитические возможности его познания; в-третьих, создает почву для многочисленных точек зрения, претендующих на верное объяснение сущности юридических обязанностей.

Придерживаясь определенной хронологической последовательности, приведем некоторые из них.

В учебнике Основы государства и права 1947 года А.М. Айзенберг и М.П. Карева одними из первых высказали мысль, что сущность юридических обязанностей «можно определить как установленную нормой права связанность лица в вопросе о том, допустимо ли ему совершать определенные действия»^{[338] [339] [340]. Почти в тот же период С.Н. Братусь указал, что обязанность, «будучи ... мерой поведения, означает долженствование, необхо-}

Л

димость этого поведения со стороны обязанного лица» . Н.Г. Александров определил обязанность как «требуемые законом вид и мера должного по-

^5

ведения» . С.Ф. Кечекьян - как «необходимость определенного поведения»^[341]. Г.В. Мальцев считает, что «обязанность есть возможность поведения, имеющая необходимый характер»^[342]. По мнению Н.И. Матузова, «обязанность - это должное, требуемое, нужное с точки зрения закона или морали поведение... Обязанность, вытекающая из закона, означает во всех случаях необходимость выполнить определенное требование, установленное (предписанное) правовой нормой»^{[343] [344] [345]. Л.Д. Воеводин полагает, что «обязанности, прежде всего, отражаются в предписываемой нормой необходи-}

n

мости следовать определенному виду и мере поведения» . В области уголовного права, по мнению Б.С. Никифорова, сущность юридической обя-

о

занности выражается «в правовой невозможности поведения» .

Не задаваясь целью дать исчерпывающую классификацию имеющихся определений, мы специально выделяем лишь те из них, которые в какой-то мере противоположны по своему подходу. Чтобы глубже понять, что разъединяет авторов названных определений, необходимо выяснить, что их объединяет. Последнее должно явиться той основой, на которой можно строить дальнейший ход рассуждений.

При всей внешней несовместимости приведенных интерпретаций юридических обязанностей все авторы сходятся в одном, а именно, что они выражают должное, необходимое, требуемое, нужное с точки зрения государства, власти, закона поведение субъекта. Это то, что не вызывает ни у кого сомнений. Сомнения начинаются при анализе самого поведения, характеризуемого и как должное, необходимое, или как возможное или невозможное, и как обязательное или допустимое, и просто как общественнополезное.

Каждый подходит к данной категории с какой-либо одной из сторон. В принципе это не является чем-то порочным, недопустимым. «Дефиниций может быть много, - подчеркивает В.И. Ленин, - ибо много сторон в предметах». При этом В.И. Ленин особо выделяет мысль Гегеля о том, что «чем богаче определяемый предмет, то есть чем больше различных сторон представляет он для рассмотрения, тем более различными могут быть выставляемые на их основе определения»^[346].

Многообразие различных формул понятия обязанности - показатель многомерности, сложности явления, богатства присущих ему свойств и качеств, среди которых, однако, должно быть какое-то главное, основное, наиболее существенное.

Науку интересует вопрос: что есть обязанность? Является ли она необходимостью или возможностью поведения, реальным или потенциальным действием? Есть ли разница между необходимым и должным поведением? Может ли обязанность обозначать «невозможность» поведения, как полагают некоторые авторы?

В свете сказанного представляют интерес взгляды С.Ф. Кечекьяна и Н.Г. Александрова, между которыми в свое время велась полемика о том, что понимать под обязанностью. По мнению С.Ф. Кечекьяна, сущность обязанности заключается в необходимости определенного поведения. Такой вывод он впервые сделал в статье «Нормы права и правоотношения»^{[347] [348] [349]. Это не вызвало особых возражений, за исключением Н.Г. Александрова, который усомнился в том, что юридическая обязанность может быть необходимостью. «Термин «необходимость», - писал он, - привычно связывается с понятием объективной закономерности ... и означает нечто непремен-}

^5

но вынужденное» . Поэтому обязанность, по его мнению, не может определяться как необходимость, она «есть требуемые законом вид и мера должного поведения, соответствующие субъективному праву другого ли-

4

ца» .

С.Ф. Кечекьян, напротив, считал такое решение вопроса неприемлемым. Он исходил из того, что словами «должное поведение» обозначается поведение, соответствующее обязанности, то есть исполнение обязанности, а не сама обязанность^[350].

Б.М. Семенека в своей работе отмечает, что о какой связанности поведения людей законом может идти речь, если в этом отсутствует объективная общественная необходимость? Субъект как раз и «связан» потому, что существует необходимость трудиться, учиться, уважать права других и т.д. Все это - проявления объективных социальных закономерностей развития общества. Они субъективированы, осознаны законодателем и выражены в юридических обязанностях. Исполнение обязанностей также объективно необходимо, потому, что они представляют собой требования, основанные на объективной необходимости, с которой субъекты призваны считаться^{[351] [352] [353]. Юридическая обязанность есть конкретное воплощение и специфическая форма проявления общественных закономерностей. Та или иная обязанность может возникнуть лишь тогда, когда в ней обнаруживается объективная заинтересованность, необходимость.}

В свете сказанного требует уточнение и мнение Н.Г. Александрова о том, что юридические обязанности «выполняются большинством граждан не в силу вынужденной необходимости, а благодаря сознанию обществен-

3

ного долга» . Однако общественный долг - это тоже необходимость. Разрывать связь между ними или как - то противопоставлять было бы неправильно. Между тем автор полагает, что в «воспитательных целях важно развивать представление об обязанностях как о долге перед государством, перед обществом, а не как о вынужденной необходимости»⁴. Но одно не исключает другое. Общественный долг как раз и выражает объективную необходимость (вынужденность) в форме юридических обязанностей. Долг «в первую очередь всегда есть объективная обязанность»^[354].

Если признать, что обязанности не выражают необходимости, а представляют собой лишь долг лица перед обществом и государством, то это сблизило бы нас с кантовскими идеями о долге и нравственных законах, согласно которым «основу обязанности должно искать не в природе человека, или тех обстоятельств в мире, в какие он поставлен, но (apriori) исключительно в понятиях чистого разума»^[355]. Юридическая обязанность как необходимость должного поведения носит следующий характер. Во- первых, поведение обязанного лица является необходимым для управомоченного, поскольку без этого невозможна реализация его права, его интереса; во-вторых, это поведение выражает общественную необходимость. Это придаёт поведению обязанного лица не личный, а общественный характер. Обязанное лицо выступает как субъект, призванный реализовать потребность своего коррелята и тем самым превратить возможность в действительность; в-третьих, поведение обязанного лица выражает государственную необходимость, посредством которой сочетаются интересы общества и личности, гражданина и государства. Закрепляя эти интересы в нормах права, государство стремиться обеспечить в обществе правопорядок и законность, создать личности все условия для гармонического развития. В-четвёртых, поведение обязанного лица является необходимостью и для него самого, ибо, в конечном счете, отвечает его личным интересам и потребностям.

Таким образом, социально-правовая необходимость поведения обязанного лица затрагивает интересы управомоченного лично, а также общества и государства. Все это составляет содержание юридической обязанности. Этим определяются способ и характер её осуществления, реальное поведение обязанного субъекта.

Юридические обязанности выступают специфической формой проявления, как объективных закономерностей общественного развития, так и закономерностей, действующих в сфере регулируемых правом отношений между людьми.

Характеристика юридической обязанности, конечно, не может быть исчерпана кратким определением её понятия. «Познание, - отмечал Г егель, - не идущее дальше лишь понятия, чисто как такового, ещё не полно и дошло пока до абстрактной истины... Понятие в своей формальной абстрактности оказывается незавершенным»^[356]. С другой стороны, «понять, значит выразить в форме понятий»^{[357] [358].}

Выработка определений - сложный процесс, что нередко и ведет к множественности дефиниций. Поэтому, по мнению одних, сущность юри-

^5

дических обязанностей есть необходимость должного поведения , по мнению других - просто необходимость поведения^[359], по мнению третьих - должное поведение^[360]. Четвертые считают, что обязанность синтезирует в себе и то, и другое, и третье.

Можно ли определить юридическую обязанность через «должное поведение»? Ведь «должным поведением», как подчеркивает С.Ф. Кечекьян, «обозначается поведение, соответствующее обязанности, ... а не сама обязанность»^{[361] [362]. Термин «должное поведение», - отмечается в одном из источ-}

^5

ников, - «не выражает в полном объеме специфику обязанности» .

Необходимо согласиться с точкой зрения Б.М. Семенеки, что сущностью юридической обязанности выступает необходимость поведения^[363]. Это главный и решающий признак явления. «Категория правовой необходимости полнее всего раскрывает существо юридической обязанности ..., выражает содержание обязанности, присущую ей специфику, которая позволяет уяснить как единство юридических прав и обязанностей, так и их разли- чие»^[364].

Необходимость для раскрытия обязанности играет такую же роль, какую в понятии субъективного права выполняет возможность^[365]. Базируясь на этой основе, а также исходя из того, что «должное» означает непременно реальное поведение субъектов, ряд авторов (С.Ф. Кечекьян, О.Э. Лейст, Ю.Г. Ткаченко, Л.Д. Воеводин) определяют юридическую обязанность как необходимость поведения, исключая из него «должное».

Другие же (Д.А. Керимов, Ю.К. Толстой, О.С. Иоффе, М.Д. Шарго- родский, Р.О. Халфина, Л.С. Явич), напротив, обходя термин необходимость, определяют обязанность как должное поведение, но в отличие от Н.Г. Александрова, понимают под ним отнюдь не фактические действия субъекта.

Таким образом, в литературе не сложилось однозначного понимания места и роли должного поведения при определении юридических обязанностей. Во-первых, допускается известное противопоставление или напротив, отождествление необходимого и должного поведения; во-вторых, должное поведение не рассматривается как обязанность; в-третьих, считается, что должное поведение и есть суть обязанности.

Заслуживает внимания позиция С.С. Алексеева, который, с одной стороны, считает невозможным определять «обязанность как само должное поведение», а с другой - утверждает, что «если содержание субъективного права образует дозволенное поведение, то содержание обязанности - должное (необходимое) поведение»^[366].

Приведенные мнения кажутся противоречивыми. В одном случае автор, как бы возражает против термина должное поведение, в другом включает его в содержание понятия юридических обязанностей. При этом он подчеркивает, что «авторов, определяющих обязанность через должное поведение, можно, скорее всего, упрекнуть в редакционных неточностях, чем в ошибке по существу»^[367].

Думается, позиция Алексеева С.С. в принципе является верной. Вместе с тем она нуждается в определенном уточнении. Прежде всего, вряд ли можно считать редакционной неточностью определение юридической обязанности как должного поведения, предлагаемое Н.Г. Александровым. В данном случае термин должное отождествляется с реальными фактическими действиями субъекта. Против этого возражают многие авторы, в том числе и С.С. Алексеев. «Право и обязанность - не само поведение обязанного лица, а лишь юридическая возможность и необходимость вести себя определенным образом. Сами же действия или воздержание от действий, вытекающие из наличия прав и обязанностей, есть осуществление прав и

^5

исполнение обязанностей» .

Следовательно, понимание обязанности как реального должного поведения представляет собой не редакционную неточность, а определенную позицию. Вместе с тем С.С. Алексеев прав, когда вслед за Н.С. Братусем определяет юридическую обязанность как должное (необходимое) поведение. При этом должное приобретает уже иное содержание, поскольку под ним не понимаются реальные действия субъекта. И это, на наш взгляд, правильно. Термин должное можно употреблять в двух смыслах - для обозначения необходимости должного поведения и фактической реализации этой необходимости. Оба эти аспекта (стороны) тесно взаимосвязаны, но не тождественны. Каждая требует самостоятельного рассмотрения, выяснения диалектики их взаимосвязи, взаимопроникновения.

Позитивным моментом трактовки юридических обязанностей как необходимости должного поведения является то, что она не ведет к крайностям. Сторонники этой точки зрения не выдвигают альтернативы: либо необходимое поведение, либо должное. Внешне они занимают как бы примирительную позицию, однако эта позиция не носит компромиссного характера. В этом - одно из её достоинств.

В самом деле, когда говорят, что обязанность есть должное поведение и при этом под должным понимают не реальные, а потенциальные действия субъекта, то это правильно, но не достаточно, так как в таком определении не отражается категория необходимости, которая является сущностным элементом юридической обязанности.

В том же случае, когда юридическую обязанность определяют как необходимость поведения, но исключают при этом термин должное, остается неясным, о каком поведении идет речь. Ведь закон требует не всякое, а именно должное, т.е. определенное, конкретное поведение. Между тем категория необходимости сама по себе не указывает на характер требуемых действий. Получается, что юридическая обязанность означает необходимость абстрактного поведения. Чтобы избежать этого, некоторые авторы справедливо предлагают определять юридические обязанности как необходимость должного поведения.

При этом суть дела не в формальном объединении этих двух моментов. Вопрос следует рассматривать гораздо глубже. С точки зрения закона, необходимость поведения и должное поведение не могут противопоставляться друг другу. С позиций же этимологического смысла «необходимое» и «должное» имеют разные корни. Поэтому эти термины в понятии юридической обязанности выполняют неодинаковую роль и занимают в его структуре различные уровни.

Необходимость отражает сущность юридической обязанности, должное - её содержание. Необходимое с позиций закона, права, предписаний власти означает: требуемое, нужное, обязательное, безусловное, предписанное поведение, а должное характеризует его вид и меру, конкретные свойства и качества, способы и приемы необходимых действий субъекта. Ввиду этого, обязанность уже не представляется абстрактной необходимостью, а наполняется конкретным содержанием. Оно различно применительно к различным видам обязанностей. «Юридические обязанности, - подчеркивает С.С. Алексеев, - имеют неодинаковое содержание и в соответствии с этим выполняют различные функции в правоотношениях»¹.

В то же время смысл у всех юридических обязанностей один - они выражают необходимость поведения. В этом и заключается, по нашему мнению, соотношение сущности и содержания обязанности. Необходимость поведения (сущность), в зависимости от вида юридической обязанности, приобретает тот или иной характер (содержание). Необходимость поведения всегда содержательна, а должное поведение существенно. Первое абстрактно, второе - конкретно. Необходимое представляет собой должное, а должное - необходимое. Одно взаимно проникает в другое. Однако это не ведет их к отождествлению. Необходимость поведения как сущность обязанности устойчива. Должное поведение как содержание изменчиво.

Те, кто включает в определение обязанности термин должное, рассматривают его по существу как тождественный понятию необходимого поведения, ввиду чего один из терминов берется, как правило, в скобки. Так, С.С. Алексеев пишет: «содержание обязанности - должное (необходимое) поведение»^{[368] [369] [370] [371]. По мнению Н.С.Малеина, «обязанность есть необхо-}

Л

димое (должное) поведение» . Это приемлемо, если под тем и другим понимать юридическую необходимость должного поведения, а не сами реальные действия субъекта.

Однако должное поведение может рассматриваться также с позиций фактических действий обязанного лица. В этом случае должное означает уже не государственно-волевое содержание обязанности, а соответствующее ему реальное поведение как акт индивидуальной воли субъекта. Но практические действия - это уже исполнение обязанности, а не сама обязанность. Необходимость же должного поведения есть сущность данного явления.

Вместе с тем в литературе можно встретить утверждения, что «должное поведение ... не дает достаточного представления о правах и обязанностях как таковых, не делает между ними каких либо различий. Должными

^5

в равной мере являются как права, так и обязанности» . Аналогичные суждения были высказаны Г.В.Мальцевым, полагающим, что «не только поведение обязанного лица, но и поведение управомоченного субъекта может

4

расцениваться как должное» .

По нашему мнению, для распространения понятия «должного» на поведение управомоченного лица нет никаких оснований. Сущностью юридических обязанностей выступает необходимость поведения, содержание которой приобретает характер юридически должного. Должное и необходимое - суть обязанности.

Если должное поведение есть обязанность, то оно не может быть правом, как право не может быть обязанностью, ибо суть одного необходимость, суть другого - возможность. Нельзя, например, сказать управомоченному, что он должен уволиться с работы, или купить машину. Он может воспользоваться или не воспользоваться своим правом, реализовать или не реализовать возможность. Однако пользование своим правом нельзя назвать должным поведением, потому что такое поведение есть право-

1

1

вая необходимость, на нем можно настаивать и даже применить государственное принуждение.

Разумеется, управомоченное лицо не должно выходить за рамки своего права или злоупотреблять им. На него возлагается обязанность не нарушать законность и правопорядок при пользовании своим правом, не ущемлять интересы других лиц.

Итак, предпринятый нами анализ показывает, что по проблеме юридических обязанностей, имеются высказывания, суждения, выводы, связанные с её постановкой, той или иной интерпретацией различных вопросов, аспектов, сторон. Выявились определенные тенденции и подходы к её исследованию, интерес и внимание к теме.

Это дает возможность сформулировать общее определение понятия юридических обязанностей.

Не стремясь к формальному перечислению всех возможных формулировок, приведем лишь те, которые, по нашему мнению, в наибольшей степени способствуют раскрытию сущности этого явления.

- Юридическая обязанность есть установленный законом объем правовых требований к субъекту со стороны государств;

- Юридическая обязанность есть обусловленная законом необходимость должного поведения;

- Юридическая обязанность есть установленные законом вид и мера поведения лица, предписанные ему в целях удовлетворения интересов управомоченного, а также общества и государства;

- Юридическая обязанность есть способ обеспечения и форма реализации субъективного права;

Разумеется, приведенные определения не способны охватить всех сторон, черт, свойств, качеств юридических обязанностей, ибо «единственно реальной дефиницией оказывается развитие самого существа дела, а это уже не есть дефиниция»^[372].

Не претендуя на его абсолютность, предлагаем следующее определение юридической обязанности.

Юридическая обязанность есть установленная законом вид и мера необходимого должного поведения, отвечающего интересам, в первую очередь, управомоченного лица, а также обязанного лица, общества, и обеспечиваемого в случае нарушения возможностью государственного принуждения.

Исходя из определения, хотелось выделить признаки, присущие юридической обязанности: во-первых, необходимость должного поведения; во- вторых, установленные законом вид и мера данного поведения; в-третьих, служит средством удовлетворения интересов управомоченного, правообя-

занного, общества; в-четвертых, в случае нарушения управомоченный имеет возможность прибегнуть к мерам государственного принуждения.

Содержание правоотношения как способа, формы перевода абстрактных норм права в реальную жизнь выражается в его функциях. Как особый компонент механизма правового регулирование правоотношение выполняет три функции. Во-первых, оно конкретизирует круг лиц, на которых распространяет свое действие соответствующая норма права. В правоотношении участвуют не абстрактные гражданин или организация, а поименно определенные лица. Во-вторых, оно переводит абстрактные права и обязанности в сферу прав и обязанностей конкретных лиц. При этом допускается возможность их конкретизации, дополнения с учетом конкретноисторических условий осуществления правоотношения. В-третьих, правоотношение создает конкретные ситуации для приведения мер государственного принуждения в случаях неисполнения или ненадлежащего исполнения обязанностей.

Применительно к функциям, выполняемым правоотношением, формируется структура. Все составные части направлены на реализацию функций целого и подчинены их специфике. При этом каждый отдельный компонент выполняет какие-то особые, присущие только ему функции. При отсутствии какого-либо одного из компонентов становится невозможным существование и самого правоотношения.

Содержание рассматриваемых нами правотворческих правоотношений связано с содержанием процесса подготовки нормативного правового акта. Каждое из правотворческих отношений - неотделимая часть, элемент правотворческого процесса. Правотворческие отношения, представляют собой, как и иные отношения, юридические связи между различными участники процесса издания нормативного акта, реализующими определяемые нормами правомочия и корреспондирующие им обязанности. По своему содержанию и характеру правотворческие отношения отличаются от отношений, возникающих в области правоприменения.

Правоприменительные отношения связаны с решением индивидуально-конкретных дел. Участник этого правоотношения осуществляет правомочие или выполняет обязанность в соответствии с предписаниями правовой нормы, что в конечном итоге приводит к разрешению конкретноиндивидуального дела. Правомочия же и обязанности субъектов правотворческих отношений носят специфический характер, определяемый назначением правотворческой деятельности как формы осуществления управления. Цель реализации правотворческих отношений - установление общих правил поведения, носящих безличностный характер и не связанных с непосредственным достижением какого-либо конкретного результата до их реализации в той или иной форме. Особенность данного вида отношений в том, что в процессе их осуществления возникает и формируется правотворческая воля, трансформируемая затем в государственную волю.

Правотворческие отношения есть такие необходимые связи между уполномоченными государством лицами, которые в силу их системности обеспечивают образование правотворческой воли.

По своему содержанию правомочия и обязанности участников правотворческих отношений различны. Цель каждого правомочия и каждой обязанности - совершение необходимых действий в определенный момент правотворческого процесса.

В содержание правомочий и обязанностей участников анализируемых правоотношений в той или иной форме входит участие в установлении запретов, дозволений и предписаний, регламентирующих права и обязанности субъектов отношений, которые нуждаются в правовом урегулировании. В силу этого посредством правотворческих отношений осуществляются властные полномочия органа управления в соответствии с его компетенцией.

В рамках правотворческих отношений их субъекты наделяются разнообразными субъективными правами и юридическими обязанностями, связанными с осуществлением прогнозирования, планирования, проведением экспертиз, экспериментов, производства по принятию нормативных правовых актов. Необходимо четкое закрепление прав и обязанностей субъектов юридической технологии, исключающей обезличивание разработчиков проектов нормативных правовых актов, лиц, осуществляющих их экспертизу, предусматривающих в случае необходимости установление и применение мер юридической ответственности.

Например, организации и лица, участвующие в проведении экспертизы проекта нормативного правового акта, должны быть наделены объемом прав, позволяющих им:

- получать от аппаратов Г осударственной Думы и Совета Федерации, аппаратов комитетов палат Федерального Собрания, от федеральных органов исполнительной власти, других органов и организаций, участвующих в разработке законопроекта, - материалы и документы, связанные с подготовкой проекта (включая отзывы и заключения, полученные в ходе его согласования и обсуждения), необходимые для проведения экспертизы;

- заявлять органу, по инициативе которого проводится экспертиза, о необходимости предоставления дополнительных материалов и документов для всесторонней и объективной оценки соответствующего законопроекта;

- формулировать особое мнение по проекту нормативного правового акта (если экспертиза осуществляется группой экспертов).

Очерчивая круг предполагаемых обязанностей экспертов, в него, видимо, надлежало бы включить обязанность осуществлять всесторонний, полный, объективный анализ представленного на экспертизу проекта нормативного правового акта; давать пояснения депутатам, отвечать на их вопросы в связи с представленными выводами по проекту; соблюдать установленные законодательством требования по организации и проведению экспертизы; обеспечивать конфиденциальность сведений, связанных с проведением экспертизы (не разглашать полученные в результате экспертизы сведения, особенно в отношении проектов, содержащих государственную или иную охраняемую законом тайну); обеспечивать полноту и обоснованность выводов проводимой экспертизы.

Весте с тем не стоит забывать, что некоторые элементы юридической технологии, связанные с творческой деятельностью, направленной на создание проекта нормативного правового акта, не могут подвергаться правовому регулированию.