РАЗВИТИЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В КОНЦЕ XIX- ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВВ. И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕАСПЕКТЫ НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА Б.И.СыРОМЯТНИКОВА

К концу XIX - началу XX вв. отечественная историческая наука достигла зна­чительных успехов. Развиваясь в общем русле европейской научной традиции, русская историография дала миру плеяду оригинальных историков, по праву занявших место рядом с наиболее заметными представителями западной на­уки.

В пореформенный период российская историография, развиваясь в условиях усложнения политических и социальных отношений, отличалась напряжен­ным поиском нового как на поле исторической проблематики, так и в облас­ти методологии. Пройдя этап накопления исторических фактов, российская историческая наука остро нуждалась в концептуальном осмыслении получен­ных данных. И в силу внутренних потребностей, и в силу сильного влияния общеевропейского интеллектуального процесса историческая наука в России эволюционировала в одном направлении с историко-философской мыслью Запада. Одной из ведущих тенденций этой эволюции был переход от идеалис­тической методологии истории к позитивистскому взгляду на развитие обще­ства. Несмотря на господствующее положение позитивизма, с конца XIX в. в отечественную историографию стали активно проникать заимствования и из других философских учений, в частности неокантианства и марксизма. Таким образом, историографическая картина, сложившаяся в конце XIX - начале XX вв., характеризовалась крайней пестротой и сложностью.

Развитие гуманитарного знания на рубеже XIX и XX вв. привело к сосущес­твованию разнотипных философских систем, нередко предлагавших прямо противоположные варианты объяснения вопросов. История чутко отклика­лась на общие тенденции развития знания.

Безусловное лидерство принадлежало позитивизму. Зародившись как со­циологическое учение, созданное О. Контом, позитивизм оказал огромное влияние на различные области гуманитарного знания. Позитивизм (от лат. positivus - положительный) подкупал ученых своим стремлением к строгой научности, отказом от каких-либо метафизических построений.

Утвердившись в исторической науке со средины XIX в., позитивизм первона­чально имел очевидную эмпирическую направленность. Предполагалось, что на данном этапе развития знания нужно ограничиться изучением фактов и яв­лений, не пытаясь выявить их сущность.

Но в 1880-е гг. на смену эмпирически-эволюционному позитивизму пришел критический позитивизм, основанный на социологических обобщениях. Он привел к сближению социологии, ориентированной на изучение общих зако­номерностей развития, и истории, изучающей в основном индивидуальные явления.

Несмотря на многообразие форм, позитивизм в исторической науке отличал ряд устойчивых черт. Исследователи, в первую очередь, отмечают несколько характерных признаков позитивистской методологии: 1) представление об эволюционном характере развития общества, соединенное с признанием зако­номерности его развития; 2) многофакторный подход к объяснению истории; 3) сравнительно-исторический метод в изучении общественных явлений170. Позитивизм оставался господствовавшей методологией вплоть до советского времени. На его идеалах было воспитанно не одно поколение ученых. Не был исключением и Сыромятников.

Сложившаяся историографическая ситуация, когда различные теоретические установки, с одной стороны, конкурировали, а с другой - дополняли друг дру­га, свидетельствовала о множестве путей дальнейшего развития отечествен­ной историографии.

Среди ученых до сих пор нет однозначного понимания состояния отечествен­ной историографии накануне гибели Российской империи. Одни считают, что историческая наука находилась в состоянии кризиса из-за того, что позити­визм перестал удовлетворять насущные потребности науки, другие - что, на­оборот, переживала расцвет.

Многие историки причисляли себя к последователям «экономического ма­териализма». В конце XIX в. под этим термином понимали методологию, построенную на принципе признания главенствующей роли экономического фактора в истории. Надо отметить, что понятие «экономического материа­лизма» является достаточно расплывчатым, поскольку к данному течению не без оснований можно отнести как сторонников позитивизма, так и, например, ранних марксистов. Под марксизмом часто понимался именно «экономичес­кий материализм», методологические подходы которого в той или иной фор­ме нашли применение в работах многих исследователей. М.Н. Покровский в 1906 г. в брошюре «Экономический материализм» разграничивал указанное направление и собственно марксизм. Он считал, что экономическому матери­ализму не хватает классового подхода.

Революционные события и обострение классовой борьбы способствовали на­растанию интереса к марксистской методологии. Такие деятели социал-демок­ратического революционного движения, как Г.В. Плеханов, М.С. Ольминский и В.И. Ленин нередко обращались к исторической тематике в поиске ответов на стоявшие перед ними проблемы. Из видных профессиональных истори­ков к марксистам причисляли себя М.Н. Покровский и Н.А. Рожков. Тем не менее, марксизм нельзя причислить к лидирующим историографическим на­правлениям конца XIX - начала XX веков.

В рамках позитивистского учения существовало убеждение, что принципы изучения естественнонаучных и гуманитарных дисциплин одинаковы, разни­ца лишь в предмете изучения. Это утверждение, также как и многие другие положения учения О. Конта, оспаривалось представителями неокантианства.

Неокантианство как философское течение сформировалось в 60-е гг.

Те или иные философские направления и течения редко проявлялись в науч­ном творчестве историков в чистом виде, чаще всего происходило переосмыс­ление философских концепций в системе исторических представлений.

Кроме господствующего положения позитивизма отличительной чертой эпо­хи была тесная связь историко-правовых дисциплин и собственно историчес­кой науки. С XIX в. сохранилась устойчивая связь между юриспруденцией и историей. В начале XX в. плодотворное взаимовлияние указанных дисциплин только усилилось171. По мнению Н.В. Иллерицкой: «История права явилась наукой, пограничной для истории и юриспруденции, и несла в себе методоло­гические признаки обеих наук - подходы и методы исследования историчес­кой науки и объект исследования юридической науки. Занимались ею юрис­ты с историческим мышлением, и чем более развитым было их историческое мышление, тем более удачным были примеры историко-правовых трудов»172.

Во второй половине XIX в. в рамках историко-правовой науки начало фор­мироваться социологическое или реалистическое направление. Под влиянием социологии значительно расширилась проблематика исследования. Яркими представителями реалистической школы были М.М. Ковалевский, С.А. Му­ромцев, Ю.С. Гамбаров. В русле указанных тенденций протекало и научное творчество Сыромятникова, юриста по образованию, чьи исследования в об­ласти истории права оставили значительный след и в исторической науке.

В рамках позитивизма существовало немало школ со своими особенностями в методологии, в построении концепции общемирового развития и решении конкретных исторических проблем. К какой же школе относился Сыромят­ников?

Выше было сказано, что В.А. Муравьёв указывал на тесную связь работ Сыро- мятникова и методологических разработок Ключевского. А.С. Попов выдви­гал гипотезу о принадлежности историка-юриста к школе Ключевского.

Для проверки указанных выше гипотез и для уяснения места Сыромятникова в отечественной историографии, очевидно, необходимо предварительно рас­смотреть историко-теоретические взгляды ученого.

Несмотря на то, что Сыромятников не оставил специальных работ, посвя­щенных непосредственно методологическим проблемам, комплексный анализ его наследия позволяет отметить постоянное внимание ученого к теоретичес­ким аспектам научно-исследовательского поиска. В наиболее полной форме свои методологические взгляды Сыромятников изложил во «Введении» к литографированному курсу «История русского государственного права», по­лучившем название «Задачи и метод исторических наук».

Необходимо отметить, что методологии историк отводил ключевую роль в развитии исторических дисциплин. С его точки зрения, ни простое накоп­ление фактов, ни открытие новых исторических источников не меняют ради­кально развитие науки. Факты могут подгоняться под уже известные схемы, а источники неправильно истолковываться. Только изменение методологии исследования позволяет сделать качественный рывок вперед, перейти от ус­таревших представлений ближе к истине: «Движение научной мысли совер­шается в процессе чередования руководящих идей и точек зрения, которые надолго определяют саму постановку исторической проблемы. Накопление и разработка исторического материала идут непрерывно, но факты были и сами по себе измениться не могут, меняются только методы научного исследования, и этой-то сменой методов и объясняется поступательное движение научного знания. Факты остаются, сохраняются нередко и сложившиеся ранее схемы исторических построений, но понимание их настолько глубоко изменяется, что, в конце концов, приводит к полному перевороту всей системы усвоенного знания»173.

К сожалению, повышенное внимание ученого к методам исследования приве­ло к несколько пренебрежительному отношению к источникам, о чем свиде­тельствует тот факт, что в работах Сыромятникова практически отсутствовали ранее неизвестные документы, что существенно снижало научную ценность его трудов. Впрочем, подобная черта достаточно часто была характерна для многих московских историков, которые нередко, в отличие от петербургских, жертвовали фактической стороной в угоду масштабным концептуальным обобщениям175.

Еще одной причиной подобного подхода к истории стала специфика истори­ко-юридического подхода. Пожалуй, в данном случае проявилась достаточно характерная черта юристов, как правило, «подходивших к вопросам истории более широко и отвлеченно»176.

Делая упор в развитии исторической науки на методологическую ее составля­ющую, Сыромятников, конечно же, подробнейшим образом характеризовал методы и принципы исторического анализа и синтеза. Подчеркивая трудность пути истории как науки к ее современному состоянию, ученый выделяет на­иболее важные, с его точки зрения, приемы и императивы научного поиска.

В первую очередь, он останавливался на принципе эволюционного рассмот­рения исторических процессов. Заслугу во внедрении подобного взгляда на прошлое Сыромятников отдал исторической школе правоведения во главе с Ф.К. Савиньи. Автор заметил, что фраза: «настоящее есть сын прошедшего и отец будущего», в его время казалась «очень бледным и бедным труизмом, плоской прописной истиной». Но когда-то «эти слова звучали новым поко­лениям мощным “призывом” и им суждено было оставить неизгладимый след в исторической науке»177. Во времена Сыромятникова принцип историзма (эволюционизма) стал необходимым элементом любого исторического ис­следования. Не отступал от него и исследователь. Он констатировал, что без учета эволюционного характера развития общества, история неспособна пре­тендовать на открытие закономерностей. В работах самого историка-юриста принцип эволюционизма играл решающую роль. Наиболее наглядно это про­является в его «Истории русского государственного права». Стремясь пока­зать взаимозависимость процессов и событий, автор практически отказался от датировок, периодизации, поскольку это разрывает непрерывную цепь разви­тия. В его концепции исторической эволюции России все обусловлено, взаи­мосвязано, нет ничего случайного.

Важным дополнением к принципу историзма Сыромятников называл ис­торико-сравнительный подход. Без последнего эволюционные идеи, вместо того, чтобы способствовать прогрессу как в сфере интеллектуальной, так и в сфере общественной жизни, приводят к господству консерватизма и реакции, как это и произошло в первой половине XIX в., когда монархические режимы использовали идеи исторической школы для обоснования собственной леги­тимности. О том, какое огромное значение историко-сравнительному методу придавал Сыромятников, свидетельствует уже упоминавшийся факт, что од­ной из целей заграничной командировки 1903-1905 гг. было именно изучение компаративистики в Западной Европе178.

Еще с XVIII в. русская историография была знакома со сравнительно-истори­ческим методом179. Так И.Н. Болтин использовал его для сопоставления рус­ской истории с европейской, стремясь доказать величие исторического пути России180. Но только во второй половине XIX в. сравнительно-исторический подход становится необходимым компонентом в методологии исследования. В России теоретические аспекты применения данного метода рассматривал М.М. Ковалевский181, с работами которого Сыромятников был хорошо зна­ком и многое из них позаимствовал. Большой популярностью пользовались идеи Э. Фримана, касавшиеся сравнительно-исторических изысканий182.

Сыромятников указывал, что появление сравнительно-исторического метода сопоставимо с изобретением компаса183. Только благодаря сравнительному исследованию, по мнению автора, появилась возможность структурировать и объяснить тот огромный фактический материал, который был накоплен в науке к тому времени.

Применение сравнительного метода неминуемо наталкивается на проблему общего и индивидуального в изучаемых объектах и процессах. Сыромятников решал эту проблему следующим образом: с его точки зрения, общее отнюдь не противоречит индивидуальному и наоборот. Исследователь обязан при про­ведении сравнения уловить не только типические для рассматриваемых объ­ектов черты, но и обозначить, а затем и проанализировать их отличия. «Ти­пическое ведь не только не противоречит индивидуальному, но, напротив, его необходимо предполагает»184, - констатировал автор. С точки зрения ученого, история знает типические черты в эволюции, но не знает шаблона. Поэтому при проведении сравнительного изучения не стоит искать абсолютного сов­падения явлений, протекание однотипных процессов в разных странах имеет значительную специфику.

В применении сравнительного метода в конце XIX - начале XX вв. существо­вало два подхода. По первому - сопоставлению могли подвергнуться только родственные общества, имевшие генетически одинаковое происхождение;

во втором же случае признавалось целесообразным проводить широкие, неограниченные расовыми и национальными преградами, сравнительные изыскания. Первой точки зрения придерживались Е.Ф. Шмурло, Н.П. Пав- лов-Сильванский185 и М.Ф. Владимирский-Буданов186, считавшие, что сходс­тво в общественных институтах европейских народов обусловлено их общим арийским происхождением. Второго придерживался, в частности, М.А. Дья­конов187. Сыромятников являлся сторонником второй точки зрения. По его мнению, все народы проходят одни и те же стадии развития, только в разное время, что позволяет подвергнуть анализу и сопоставлению их социальную структуру в независимости от их этнического происхождения188. Тем самым, сравнительно-исторический метод, по мысли историка, несет на себе и зна­чительную мировоззренческую функцию, показывая единство народов в неза­висимости от их расовой принадлежности, способствуя наступлению «эпохи культурного сотрудничества наций». В интерпретации западнически настро­енного Сыромятникова, это единство неминуемо привело бы их к европейс-

189

кому пути развития189.

Методологические проблемы, в понимании Сыромятникова, теснейшим об­разом связаны с обоснованием научного статуса исторических дисциплин. Именно следование принципу историзма и применение историко-сравнитель­ного метода, дают истории право называться наукой, целью которой является поиск закономерностей. Без этих необходимых компонентов история стано­вится лишь набором занимательных рассказов или идеологической конструк­цией. Исследователь, безусловно, признавал научный характер исторических дисциплин наравне с естественнонаучными отраслями знания. Главная задача истории - открытие законов. Следуя широко распространенной тенденции, сложившейся в рамках позитивизма, отожествлять природу и общество, он нередко заимствовал естественнонаучную терминологию, в частности, из био­логии. Например, «усвоение органической средой», «общественной орга­низм» и так далее. Тем самым, он указывал на тождественность гуманитарных и естественных дисциплин.

Будучи специалистом в области истории права, Сыромятников одну из важ­нейших задач видел в обосновании статуса исторического правоведения, по­иске его места среди других исторических дисциплин. История права на тот момент уже заняла прочные позиции среди гуманитарных дисциплин, пре­подаваемых в высшей школе. Историческое правоведение имело в России ус­тойчивую традицию. Достаточно сказать, что в середине XIX в. в русской ис­ториографии историко-юридическое направление, сконцентрировавшееся на изучении исторических процессов сквозь призму законодательства, занимало лидирующие позиции. С этого периода сохранилась теснейшая связь между историками права и собственно исторической наукой. Указанную связь под­черкивал и Сыромятников: « цели и методы истории права по существу те же самые, что и у науки исторической вообще. От последней история права отличается только специальным объектом (предметом) своего изучения»190. Предметом, выделяющим историческое правоведение среди других истори­ческих наук, является то, «при каких внешних условиях в сознании людей рождается известная правовая идея, которая в большей или меньшей степени несовершенно отражает реальный мир»191.

Признавая отражательный характер права, Сыромятников тем самым немину­емо ставил вопрос об адекватном толковании юридических норм. В истории права к тому времени сложилось два основных подхода к интерпретации юри­дической стороны общественных отношений. Первый получил название фор­мально-юридического или просто юридического метода. Суть его состояла в изучении правовых категорий, юридических конструкций и законодательной техники вне связи с историко-культурной обстановкой. Применение этого подхода приводило к трактовке юридических норм с точки зрения современ­ности, а сам анализ ограничивался рассмотрением и умозрительным толко­ванием законодательной сферы. Второй предполагал применение принципа историзма. Такой подход Сыромятников называл «историко-юридическим методом», отдавая ему решительное предпочтение в технологии исследова-

192

ния192.

Предложенный ракурс исследования приводил к существенному расширению источниковедческой базы. Если в классическом учебнике по истории русского права М.Ф. Владимирского-Буданова различаются только два источника пра­ва, а именно обычай и закон193, то Сыромятников предлагал более сложную картину. В его понимании, источники права можно разделить на источники в «материальном смысле» и источники в «техническом смысле». К источ­никам в «техническом смысле» он относил: 1) обычай; 2) закон; 3) судебное

194

решение194.

«В материальном смысле единственном источником права, как социально­культурного явления, является, конечно, жизнь с ее изменениями внешних отношений»195, - утверждал автор. Правовые нормы рождаются в результате компромисса борющихся в обществе противоположенных сил и интересов. В этом смысле источником права являются «жизненные отношения, которые носят на себе печать осознанной необходимости»196. Признавая наличие клас­совой борьбы в обществе, автор отнюдь не утверждал о ее непримиримости, в чем существенно расходился с марксистской интерпретацией общественных отношений. Наоборот, он считал, что борьба неизбежно приводит к компро­миссу, выражением которого является законодательство. Декларируя компро­миссный характер норм права, Сыромятников, таким образом, во многом под­держивал популярную в то время точку зрения, по которой государственные структуры, следящие за соблюдением этих самых норм, являются по многим показателям надобщественным образованием, призванным служить интере­сам всех.

В отношениях права и жизни, автор подчеркивал то, что право всегда отстает от развития общества, многие нормы остаются неизменными, в то время как жизнь уходит далеко вперед. Поэтому без помощи истории невозможно уяс­нить смысл законодательства.

Рассматривая общество в качестве основного объекта исследования, Сыро­мятников различал в подходах статистическую и динамическую точки зрения. Статистическая - предполагает рассмотрение социума в «неподвижном» со­стоянии; динамическая - фокусируется на изучении явлений в развитии. Эти два подхода, позаимствованные из арсенала социологии, по мысли историка- юриста, необходимо дополняют друг друга. После рассмотрения предмета в статике, исследователь должен «перейти к динамическому изучению данных исторических отношений, то есть показать, при каких условиях эти развитые общественные силы вдруг сразу распались и приняли новые формы»197.

Признание жизни основным источником права значительно расширяет и об­щеисторический источниковедческий фундамент работы. Автор считал, что наравне с правовыми документами необходимо использовать и весь арсенал документов, в которых находят отражение исторические процессы. Подоб­ный подход к формированию источниковой базы с мобилизацией всех видов источников для создания целостной картины юридических отношений, в том числе и не носящих законодательный характер, не отличался новизной, в част­ности, он нашел отражение у М.Ф. Владимирского-Буданова198. Однако Сыро­мятников сделал важный шаг вперед в своих работах. Он подходил к анализу историко-правовых отношений с историко-социологической точки зрения.

Социология, основанная как научная дисциплина О. Контом, к началу XX в. находила все более тесные точки соприкосновения с другими гуманитарными науками. В России социологическими изысканиями занимались некоторые историки-правоведы, например, М.М. Ковалевский. Но, являясь разносто­ронне развитым ученым, оставившим свой след в различных областях знаний, Ковалевский кардинально разделяет историко-правовые науки и социологию. В его понимании, «для правовой науки остается только изучение государс­твенных форм и учреждений в духе юридического позитивизма, вне их соци­ального содержания и политической направленности»199. Сыромятникова предложенный взгляд не удовлетворял. Ему больше импонировал подход на административно-правовые институты, являвшиеся предметом истории пра­ва, нашедший применение в трудах В.О. Ключевского.

Когда Сыромятников начинал свой путь в науке, В.О. Ключевский находился в зените славы. Не избежал его влияния и молодой историк права. Моногра­фию «Боярская Дума Древней Руси» Сыромятников до конца жизни считал образцовым историческим исследованием. Напомним, что в ней автор рас­сматривал Думу не только как политико-правовой институт, но и показывал социальный контекст вопроса. В развернутой форме В.О. Ключевский показал свои теоретико-методологические взгляды во «Введении» к докторской дис­сертации и в первой лекции своего знаменитого «Курса русской истории». В этой лекции автор выделил особую историческую дисциплину, «историчес­кую социологию»200. Он провозгласил смену ракурса исследования от поли­тических к социальным процессам. «Историк-социолог», по мнению автора,

должен интересоваться в первую очередь «социальными сочетаниями» и их

201

«составными элементами»201.

В методологическом смысле историк-юрист противопоставлял себя второму поколению государственной школы. Ее представители (А.Д. Градовский, В.И. Сергеевич и Ф.И. Леонтович), несмотря на приверженность позитивизму, придерживались мнения, что историко-юридические исследования должны вестись с позиций формально-юридического метода. С их точки зрения, это позволило бы достичь наиболее объективистского знания.

Сыромятников, во многом следуя идеям В.О. Ключевского и основываясь на его методологических приемах, фактически перешел к социологически на­правленному историко-правовому исследованию. При анализе истории пра­ва ученый основное внимание уделил той социально-исторической основе, на которой вырастают юридические отношения. В наиболее наглядном виде социологическая составляющая работ Сыромятникова отражалась в его по­нимании задач читаемого им курса по государственному праву. «В нашем кур­се, который будет обнимать лишь историю одного института права, историю государственных форм в связи с историей политических учений и движений на Руси, мы попытаемся представить, как складывалось у нас соотношение об­щественных сил, как они вместе с тем отлагались в народном сознании в виде тех или других юридических понятий, тех или других политических теорий», - писал автор202. Нетрудно заметить, что термин «соотношение общественных сил» корреспондируется с «социальными сочетаниями» В.О. Ключевского. Свою приверженность подходу, предложенному В.О. Ключевским, Сыромят­ников сам неоднократно подчеркивал203.

Применение широкого, в том числе и социологического, подхода в изучении права мы находим не только у Сыромятникова, но и у П.Г. Виноградова204. Во многом методологические подходы вышеназванных ученых совпадали. Ви­ноградов также отмечал тесную связь истории и правоведения. Более того, он «настаивал на социальной природе юридических норм и их исторической ценности»205. Оба ученых работали в рамках так называемой социологичес­кой школы права, появившейся во второй половине XIX века. Их отличие со­стояло в том, что фундаменты для социологического толкования норм права были разными. Сыромятников отталкивался от методологических приемов Ключевского, а Виноградов, к тому времени уже эмигрировавший и появляв­шийся в России эпизодически, основывался на западноевропейской традиции, в первую очередь, английской. Тем не менее, мы вправе отметить тенденции проникновения социологической составляющей как собственно в историю, так и в историю права.

Компонентом любых теоретико-методологических представлений является трактовка всемирно-исторического процесса.

Важнейшей онтологической и гносеологической проблемой исторической науки рубежа XIX - начала XX вв. была проблема «Россия - Запад». Иссле­дователи характеризуют данную проблему следующим образом: «Это одно из коренных противоречий русской культуры, политики и науки рождалось едва ли не одновременно с возникновением идеи преодоления отсталости России. Его содержание менялось в зависимости от конкретных явлений и событий русской и западноевропейской жизни, уровня и характера исторического поз­нания, достижений мировой историко-философской мысли»206. Актуализа­ция указанного вопроса проходила на фоне динамичной модернизации Рос­сийской империи. Ускоренная эволюция традиционных институтов общества и издержки этого процесса порождали обострение споров об особом/типи­ческом пути России. Вопрос «Россия - Запад» являлся ключевым вопросом исторического развития русского общества, с точки зрения Сыромятникова.

Основным постулатом, на котором историк основывал свои представления о всемирно-историческом развитии, являлась убежденность в том, что все наро­ды проходят идентичные стадии развития. Более того, эта мысль была услож­нена идеей так называемого «круговорота истории». По ней исторические стадии развития общества неизбежно повторяются при появлении нового общественного организма в новом временном континууме. Так, феодализм, следуя этой теории, можно найти, например, в древнем Египте. Данная идея, имеющая своими истоками философию истории Вико, была достаточно попу­лярной в свое время, особенно среди специалистов по всемирной истории, ее придерживался, в частности, Р.Ю. Виппер207.

В понимании Сыромятникова, общество проходит различные стадии своей эволюции. На первом этапе исторического развития, в период так называе­мого древнего общества, социум представляет собой однородную систему, в которой человеческая личность растворяется в основной массе людей. Это общество характеризуется экономической и социальной однородностью. В то же время, данная однородность способствует утверждению такого положения вещей, при котором каждый член участвует в управлении и принятии обще­значимых решений.

В дальнейшем, по Сыромятникову, происходит «процесс социальной интеграции и социальной дифференциации». По его мнению, развитие про­ходит по пути постепенного перехода от простых форм к более сложным, «от однородного к разнородному»208. По сути, он рассматривал историю как эволюцию от гомогенного патриархального общества к более сложным об­щественным образованиям. Трудность этого процесса заключается в том, что более сложные общественные образования внутри однородного общества не только формируются и эмансипируются друг от друга, но и интегрируются, все более усложняя социальную структуру. Вот как этот процесс виделся Сыро- мятникову: «Сущность процесса интеграции заключается в том, что в недрах первоначально однородной социальной среды образуют центры средоточия общественных сил путем накопления однородных признаков. Это-то посте­пенное накопление определенной общественной группой типических черт и признаков и составляет процесс интеграции или внутреннего усвоения орга­нической средой только для него характерных социальных признаков. Если процесс интеграции локализуется в нескольких точках однородной среды, мы видим, что он логически, в конце концов, должен привести к общественному расчленению, т.е. дифференциации, образованию сложной социальной среды, которая представляет из себя совокупность комплексов сил, образовавшихся путем накопления специфических признаков. В сфере социальных отношений этот процесс дифференциации, процесс социального расчленения, мы назы­ваем процессом постепенного образования классов (социальное разделение труда)»209.

Итак, социальная дифференциация происходит в результате общественного разделения труда. Неизбежным следствием такого процесса является появле­ние классов. Сыромятников давал следующую дефиницию понятию «класс»: « это есть такая общественная группа, которую мы можем характери­зовать каким-либо социальным признаком, приобретенным в историческом процессе»210. Можно отметить, что определение «класса» у автора крайне расплывчато. По сути, под «классом» историк имел в виду любую обществен­ную группу. Предложенная трактовка совпадала с пониманием значения этого термина В.О. Ключевским211, от концепции и понятийного аппарата которого, в данном случае, и отталкивался Сыромятников.

В общеисторических взглядах Сыромятникова важное место занимала про­блема революций в истории. В особенности, злободневный оттенок этот вопрос приобрел во время Первой русской революции. Будучи убежденным сторонником эволюционного подхода, он считал, что революция, какой бы неожиданной она не казалась, есть следствие длительных исторических про­цессов. Революция - лишь логическое завершение развития, а не радикальная 212

ломка212.

Сыромятников предлагал периодизацию отечественной истории, основы­ваясь на своих представлениях о мировом прогрессе. Он демонстративно подчеркивал схожесть русской истории с прошлым любых других народов: «Исторические этапы для русской истории намечаются в той же последова­тельности, что и для истории любого народа»213. Только в эволюции России историк признавал некоторую замедленность по сравнению с Западом. В ос­нову периодизации исследователь ставил понятие «социальное хозяйство», под которым подразумевал «совокупность материальных средств, при помо­щи которых человек может удовлетворить свои жизненные потребности»214. Фактически, под «социальным хозяйством» имеется в виду комбинация об­щественно-политических сил и ведущего способа «удовлетворения матери­альных потребностей», присущих той или иной эпохе.

В соответствии с этим тезисом, автор выделял следующие периоды русской ис­тории: 1) эпоху примитивной демократии; 2) эпоху господства политического феодализма; 3) сословно-феодальную монархию; 4) полицейское государство и 5) народно-правовое государство215.

На первом этапе общество представляло собой однородную систему, в кото­рой отсутствовала классовая дифференциация. Общественные отношения строились на основе кровных связей, которые служили фундаментом для меж­племенных отношений. Господствующей формой экономических отношений были простейшие формы удовлетворения материальных потребностей. «Это эпоха господства хищнического или кочевого хозяйства»216, - замечал автор. В этих условиях производитель является одновременно и главным потребите­лем продукции.

Политической формой организации древнего общества является, по мнению Сыромятникова, «непосредственная демократия», где каждый имеет равные

217

права по отношению к другим217.

Следующий период, феодальное общество, исследователь дробил на три этапа: политический феодализм, сословно-представительную монархию и полицейс­кое государство. Феодализм, в понимании историка, следует квалифицировать, в первую очередь, как период, «когда земля является основной политической и хозяйственной ценностью»218.

Феодальное общество появляется на основе «разложения примитивных по­литических союзов» и приводит к первому общественному разделению тру­да. Разделение труда происходит в результате перехода к землевладению. С появлением земледельцев, господствующих производителей, появилась не­обходимость защиты мирного населения. Таким образом, появились профес­сиональные воины, «военный класс», и произошло первое разделение труда в обществе. На основе данной дифференциации выросли две формы земель­ного хозяйства: мелкое, принадлежащее свободному земледельцу, и крупное, направленное на удовлетворение нужд воина-феодала. На землях знати рабо­тали пленные рабы. По словам Сыромятникова, «закладывается новая форма рабовладельческого землевладения»219. Постепенно крупные землевладельцы поглощали владения мелких производителей. Начиналась усиленная конку­ренция за землю и рабочие руки.

В условиях натурализации хозяйственных связей произошло ослабление госу­дарственной власти, что, в свою очередь, привело к господству «политическо­го феодализма». В правовом смысле общество строилось на договоре между феодалом и вассалом. На основе экономического неравенства выросла обще­ственная дифференциация, появляется социальная иерархия.

Следующим этапом стал период феодального государства или эпохи сослов­но-представительной монархии. Главной его чертой являлся процесс склады­вания единого государства в результате конкуренции различных феодальных центров. В результате борьбы произошло падение политического феодализма, ему на смену пришел феодализм социально-экономический220. В ходе форми­рования единого государства на смену договорным отношениям между влас­тителем и вассалами пришли отношения подданства, то есть был совершен переход к государственной системе.

С точки зрения Сыромятникова, сословное представительство, характерное для Московского царства, формировалось на почве пережитков политическо­го феодализма: «Участие в политической власти высшего класса, феодальной аристократии, было, так сказать, логическим выводом из самой струк­туры феодального государства, когда каждый землевладелец был вместе с тем «государем». С объединением феодального мира, понятно, те политические

функции, которые выполнялись ранее владетельным классом, обратились в его

221

политические привилегии»221.

В процессе эволюции представительной системы на историческую арену вышел новый класс - буржуазия. Усиление общественной значимости пред­ставителей этого социального слоя было обусловлено несостоятельностью натуральной экономики феодального государства. Экономическая слабость вынуждала царя брать займы у купечества, что приводило к усилению купе­ческого влияния на все остальное общество. Со временем положение буржу­азии упрочилось настолько, что она могла конкурировать с феодальной зна­тью, вследствие чего возник очередной острый социально-экономический конфликт. В результате конкуренции двух сил в обществе сложилась ситуация социального равновесия, когда ни буржуазия, ни феодальная знать не могли за­нять главенствующее положение. На этом фундаменте зародилась абсолютная монархия, реализовавшаяся в форме полицейского государства. Такая система характеризовалась установлением всеобъемлющего контроля государства над обществом. Но эта форма, неизбежно, по мысли Сыромятникова, сменится буржуазно-правовым обществом.

Более подробно содержание предложенных периодов истории будет рассмот­рено в параграфах следующей главы, но здесь необходимо остановиться на отдельных спорных вопросах. В своих работах В.А. Муравьёв пишет о заимс­твовании Сыромятниковым исторической схемы у Ключевского. Подобное мнение не подтверждается фактами. Да и сама периодизация русской истории, нашедшая место в историографических работах В.А. Муравьёва об историке- правоведе, вызывает сомнения в принадлежности Сыромятникову, во всяком случае, она не отражает существа взглядов историка. Так, В.А. Муравьёв счи­тал: «В своих историко-правовых и исторических курсах Б.И. сформировал схему русской истории как последовательной смены пяти крупных периодов: 1. Эпоха «непосредственной демократии»; 2. Земский период; 3. Удельный период; 4. Московская монархия; 5. Петербургская империя. В этой схеме, где на первое место выведен характер и масштаб власти, без труда узнается по­пытка варьировать историческую схему В.О. Ключевского, которая пополнена первым периодом («непосредственная демократия»); название же второго («земский») скорее навеяно «Обзором» М.Ф. Владимирского-Буданова, где этим понятием объединено время IX-XIII вв. В целом эта историко-правовая и историко-государственная - не собственно историческая - схема транспо­нировала последовательность: «Русь Днепровская - Русь Верхневолжская - Русь Московская - Всероссийский период» 222.

Процитированный выше пространный отрывок вызывает большое коли­чество вопросов. Во-первых, к сожалению, автор не указал работ, в которых Сыромятников применил именно эту историческую схему, поэтому трудно судить о ее принадлежности Сыромятникову, во всяком случае, в таком виде она не присутствует ни в одном из известных нам исследований; во-вторых, Сыромятников, как это было указано выше, положил в основу историческо­го процесса отнюдь не «характер и масштаб власти», а развитие общества и экономики. Особенно важно сказать о том, что тезис о заимствовании пери­одизации именно у В.О. Ключевского встречает множество контраргументов. Достаточно отметить, что В.О. Ключевский строил, так сказать, локально-ис­торическую схему, отталкиваясь от своей концепции «местной истории», по которой «народы рассматриваются не как последовательные моменты цивилизации, не как фазы человеческого развития, а рассматриваются сами в себе, как отдельные этнографические особи»223. Таким образом, В.О. Ключев­ский предлагал периодизацию, применимую к истории России. Совершенно иной подход у Сыромятникова. Он изначально выбрал всемирно-историчес­кий принцип периодизации русской истории, как страны, прошедшей те же стадии, что и другие общества. Отсюда исторические этапы, выделенные ис­следователем, очевидно, корреспондируются с общеевропейским развитием.

В.О. Ключевский указывает на специфичность русской истории, Сыромятни­ков - на ее типичность.

Откуда же позаимствовал историк-правовед указанную выше схему? Указан­ное разделение русской истории на периоды очень напоминает этапы исто­рического развития, предложенные Н.П. Павловым-Сильванским. Послед­ний выделял следующие периоды: 1) «от доисторической древности до XII

в.» - господство общины; 2) XIII - XVI вв. - господство боярской вотчины - эпоха феодализма; 3) Московская сословная монархия; 4) Петербургская

224

империя224.

Итак, периодизации Сыромятникова и Н.П. Павлова-Сильванского в значи­тельной мере совпадали. Причиной этого может быть не только прямое заимс­твование, но и схожесть принципов и методов исследования обоих ученых. Здесь также необходимо отметить, что, несмотря на сходство, в указанных пе­риодизациях были и важные отличия. Н.П. Павлов-Сильванский в выделении последних двух этапов во многом использовал формальный признак, а именно смену столиц и характер власти. Сыромятников же сделал упор на сущност­ные характеристики: так, «Московская сословная монархия» превращается в «сословно-феодальную», а «Петербургская империя» в «полицейское го­сударство».

Эволюция России в объяснении историка-юриста происходила «снизу вверх», то есть импульс развития шел от состояния общества и экономики. Сыромятников предлагал последовательную картину истории России, в кото­рой определяющую роль играет не государство, а общество, частью которого и является правительственный аппарат. Такая постановка вопроса объектив­но противоречила сложившимся представлениям в русской историографии. Практически, общим местом было признание государства в качестве демиурга русского исторического процесса. Большинство историков прямо причисляли себя к государственной школе. Даже В.О. Ключевский, которого Сыромятни­ков называл ученым, разрушившим традиционные представления об истории России, также отдал дань концептуальным построениям историков-государс- твенников. Сыромятников сознательно пытался отказаться от такого взгляда. Он последовательно описывал русскую историю как историю общественных отношений, а не государственного строительства. Нередко его построения носили умозрительный характер, нередко он, как сын своего времени, вынуж­ден был повторять «расхожие истины» государственной школы, но в науч­ном творчестве историка можно четко проследить наметившуюся тенденцию предреволюционной исторической науки - тотальную ревизию исторического знания, отход от схем историко-юридического направления.

Предложенная Сыромятниковым схема развития общества несла и значитель­ную идеологическую нагрузку. По ней Россия как страна, эволюционирующая по тем же законам, что и другие страны, в частности, в Западной Европе, не­избежно должна прийти к правовому государству с парламентской формой правления. Этап народно-правового государства, по мысли ученого, не будет последним в развитии, но в том, что он будет необходимым, историк не сом­невался.

Таковы представления ученого о методах и приемах исторического исследова­ния и всемирно-историческом процессе. Проведенный анализ позволит более объективно решить проблемы принадлежности Сыромятникова к тем или иным историографическим школам.

Указанные выше точки зрения В.А. Муравьёва и А.С. Попова, так или иначе, приводят нас к проблеме школы Ключевского, споры о существовании кото­рой не утихают до сих пор.

Изучение научного творчества Ключевского началось еще при его жизни. Как признанный классик и властитель дум целого поколения он стал символом новейших достижений исторической науки. О высокой оценке его деятель­ности свидетельствует и то, что сразу после его смерти появилось большое количество воспоминаний и научных изданий, посвященных историку. В них нередко затрагивался и интересующий нас вопрос о школе Ключевского. Так, не только о новаторстве творчества покойного ученого, но и о наличие целого направления, которому он дал жизнь, говорили Б.И. Сыромятников, а также М.М. Богословский225 и П.Н. Милюков226.

После революции это утверждение было подвергнуто сомнению лидером пер­вого поколения историков-марксистов, и некогда одним из студентов Ключев­ского, М.Н. Покровским. «Принято говорить о «школе» Ключевского. Если какой-нибудь ученый органически не мог иметь школы, то это именно автор «Боярской думы», единственный метод которого заключался в том, что в ста­рое время называли «дивинацией». Благодаря своей художественной фанта­зии Ключевский по нескольким строкам старой грамоты мог воскресить целую картину быта, по одному образчику восстановить целую систему отношений. Но научить, как это делается, он мог столь же мало, сколь мало Шаляпин мо­жет выучить петь так, как сам поет. Для этого нужно иметь голос Шаляпина, а для того нужно было иметь художественное воображение Ключевского»227. Это суждение впоследствии развила в своих трудах другой выдающийся совет­ский историк, академик М.В. Нечкина, написавшая капитальный труд, посвя­щенный жизни и научной деятельности Ключевского228. С ее точки зрения, Ключевский не мог оставить после себя научную школу, так как, якобы, не смог предложить целостной методологии, а встал на позиции «эклектизма», многофакторности в объяснении исторического процесса, что автоматически не позволяло создать прочный фундамент для нового направления229. Подоб­ная позиция, освященная авторитетом вышеназванных ученых, стала господс­твующей в советской историографии.

Иного мнения придерживался Т. Эммонс. В его понимании, отказывать в существовании школе Ключевского нет оснований. На широком материале Эммонс проследил преемственность между Ключевским и его учениками. К школе Ключевского ученый причислил всех студентов Ключевского, защитив­ших под его руководством диссертации. Всего их насчитывалось шесть чело­век: П.Н. Милюков, М.К. Любавский, Н.А. Рожков, М.М. Богословский, А.А. Кизеветтер и Ю.В. Готье. По мнению Эммонса, школе Ключевского присущи следующие отличительные черты: применение многофакторного подхода в объяснении истории; критическое отношение к бюрократически-абсолютист- скому государству и его способности проводить преобразования; интерес к изучению проблем децентрализации и самоуправления в русской истории230.

Последние десятилетия позволили по-новому оценить вклад Ключевского в русскую историографию, скорректировать и пересмотреть некоторые оценки его творчества и деятельности его учеников. Так, при объяснении феномена Ключевского и значения его наследия для историографии, В.А. Муравьёв, как уже упоминалось выше, оперирует понятием «новой волны» истори­ков, которые пришли в науку в конце XIX - начале XX вв. Их научно-иссле­довательский почерк формировался под непосредственным влиянием работ Ключевского. «”Новая волна” включала в себя ученых двух типов: тех, кто продолжил творчество в русле концепций Ключевского (М.М. Богословский, М.А. Дьяконов, Б.И. Сыромятников и др.) и тех, кто критически подошел к его методологическим принципам, выработав новое понимание истории как науки (П.Н. Милюков, Н.П. Павлов-Сильванский)»231. Несмотря на некото­рую неопределенность термина «новая волна», предложенный подход заслу­живает внимания, поскольку ставится проблема тесной связи не только между Ключевским и его непосредственными учениками, но и влияния историка на целое поколение ученых.

Наиболее обстоятельный труд, посвященный школе Ключевского, был под­готовлен А.С. Поповым. Значительная часть работы посвящена доказатель­ству существования школы Ключевского. Опираясь на мнения историков и специалистов по истории науки, в частности на Г.П. Мягкова, А.С. Попов выделяет следующие критерии, которые позволяют судить о наличии школы. Школа должна трактоваться, во-первых, в аспекте своих коммуникативных ха­рактеристик (т.е. связей членов, структуры школы, психологических взаимо­отношений в школе, наличия лидера, наличия институтов и т.д.); во-вторых, в аспектах идейных характеристик философско-методологических и политичес­ких ориентации школы); в-третьих, в аспекте непосредственных конкретных разработок школы в исторической науке232.

Сопоставление характеристик школы Ключевского и предложенной иде­альной модели привело исследователя к выводу о существовании феномена школы Ключевского: «школа Ключевского в основном отвечала указанным критериям, что позволяет признать ее легитимность. Она имела признанного руководителя - В.О. Ключевского, научный авторитет которого был непре­рекаем, институциональную форму в виде кафедры русской истории исто­рико-филологического факультета Московского университета. Большинство представителей школы Ключевского, которая, как и любая другая научная школа, прежде всего, предполагает систему взаимоотношений «учитель - уче­ники», непосредственно являлись учениками В.О. Ключевского. Многие при­надлежащие к ней историки сами идентифицировали себя как членов школы. Школа была признана со стороны научного сообщества, в том числе другими историографическими школами, например, петербургской. Наконец, школа имела общие базовые теоретические и методологические позиции и принци­пы, инициированные ее главой Ключевским. В то же время не связанные пу­тами ортодоксии, представители школы были свободны в своем творчестве, продемонстрировав порой отличное от него понимание тех или иных проблем русской истории»233.

При идентификации состава школы А.С. Попов приходит к выводу, что мы вправе причислить к школе Ключевского: П.Н. Милюкова, М.К. Любавско- го, Н.А. Рожкова, М.М. Богословского, А.А. Кизеветтера, Ю.В. Готье. Также есть основания отнести к данному направлению и таких историков, как Я.Л. Барсков, С.В. Бахрушин, С.К. Богоявленский, С.В. Веселовский, В.И. Пичета, Б.И. Сыромятников, А.И. Яковлев и некоторых других.

Итак, несмотря на то, что многие вопросы требуют дальнейшего изучения, и то, что остаются исследователи, не принимающие подобных взглядов, мнение о существовании школы Ключевского находит все больше подтверждения в работах специалистов в области истории исторической науки.

Для решения вопроса о причислении исследователей к какому-либо истори­ографическому направлению в последнее время наибольшей популярностью пользуется следующая модель: 1) коммуникативные характеристики, то есть связь «учитель-ученик»; 2) единство методологических и политических взглядов; 3) конкретные разработки по проблемам истории.

Попробуем применить указанные положения к Сыромятникову. Мы сразу же сталкиваемся с определенной проблемой, поскольку Сыромятников не был непосредственно учеником Ключевского. Но тот факт, что он являлся неиз­менным участником всех сборников, посвященных Ключевскому, наравне с его учениками, свидетельствует о его принадлежности к этому кругу. Кроме того, влияние Ключевского шло скорее от его книг и идей, нежели от работы с учениками, которой он, по воспоминаниям, пренебрегал.

Что касается методологических и политических взглядов Сыромятникова, то они, очевидно, корреспондируются как со взглядами Ключевского, так и его учеников. О своей приверженности методологическим приемам выдающегося историка неоднократно заявлял сам Сыромятников, а либерализм, которого он придерживался в различных вариантах, был практически общим мировоз­зрением для школы Ключевского.

И наконец, конкретные разработки по истории. Здесь также многие темы были подсказаны В.О. Ключевским. Главная проблематика исследований Сы- ромятникова до революции, проблема феодализма, появилась и разрабатыва­лась под сильным влиянием Ключевского, о чем прямо говорит сам ученый: «Мы рассмотрим при этом удельную Русь как феодальную организацию, ос­новная характерная черта которой давно уже вскрыта мастерским анализом проф. Ключевского. Маститый историк по справедливости должен считаться самым глубоким обоснователем русского феодализма, хотя сам он и стоит в оппозиции к русским федистам»234.

Казалось бы, после всего сказанного, мы смело можем причислить Сыромят- никова к школе Ключевского, но вопрос, на самом деле, несколько сложнее, чем это кажется на первый взгляд.

Кроме подходов, рассмотренных выше, есть мнение, согласно которому мы вправе говорить не столько о школе Ключевского, сколько о московской шко­ле в целом. Наиболее отчетливо такая точка зрения выражена Д.А. Гутно- вым235. Автор обоснованно подчеркивает большое влияние на формирование исторических взглядов и методологии исследования историков-выпускников Московского университета не только В.О. Ключевского, но выдающегося спе­циалиста по средневековой истории Западной Европы, П.Г. Виноградова. В рамках московской школы Гутновым выделяется два направления: первое, занимавшееся изучением отечественной истории - во главе с Ключевским; второе, специализировавшееся на проблемах всеобщей истории - во главе с Виноградовым. Гутнов выделяет следующие точки соприкосновения, по кото­рым мы можем судить о наличии единой московской школы: общие методо­логические установки (позитивизм); внимательное отношение к историчес­кому источнику; социальная направленность исследования и как отражение этого - преимущественное внимание к изучению социально-политических процессов развития общества и его взаимодействия с властью, политической эволюции государства и эпохам реформ, изучение социальных катаклизмов и их последствий. Во многом похожей точки зрения придерживаются А.Н. Ша- ханов236 и немецкий исследователь Томас Бон237.

Т. Бон предложил развернутую систему отличительных признаков-критериев, присущих московской школе: «1) Институциональной основой являлся ис­торико-филологический факультет Московского университета. 2) В то время как В.О. Ключевский, являясь интеллектуальной харизматической личностью, вдохновлял подрастающее поколение историков к самостоятельным исследо­ваниям, университетский историк П.Г. Виноградов направлял свои усилия на групповую деятельность в рамках совместных проектов. 3) Манифестом послужило опубликование в 1880 г. в журнале «Русская мысль» введения Ключевского к работе «Боярская Дума древней Руси», где прокламировалось сочетание институциональной истории учреждений с социальной историей.

4) Докторская диссертация Ключевского, полностью опубликованная в 1882 г. была образцовым примером для всех его учеников. 5) Разработанной впос­ледствии научной парадигмой была «историческая социология», находив­шаяся под влиянием западного позитивизма. 6) В связи с экзаменационными условиями в России, научная степень присуждалась только узкому элитарному кругу. Публичная защита диссертации фактически являлась предпосылкой для вступления в научное сообщество. 7) В России работа над диссертацией была практически реальна в случае подготовки конкретного лица к научной карьере»238.

Итак, начнем по порядку. Автор выделяет историко-филологический факуль­тет в качестве основы школы, но, в связи с проведенным анализом научной биографии Сыромятникова, необходимо сделать важное замечание. Дело в том, что В.О. Ключевский и П.Г. Виноградов оказывали большое влияние не только на собственно историков, но и на представителей других гуманитар­ных дисциплин, в частности юристов. Более того, влияние исходило не только от их работ, но и оттого, что оба читали курсы как для историков, так и для правоведов.

О влиянии как В.О. Ключевского, так и П.Г. Виноградова на генерацию ис­ториков Московского университета, говорилось неоднократно, но испытывал ли это влияние Сыромятников, не будучи студентом историко-филологичес­кого факультета? Зависимость методологических взглядов историка-правоведа от В.О. Ключевского нами уже отмечалась, сложнее вопрос с П.Г. Виноградо­вым. Мы не знаем, слушал ли курсы П.Г. Виноградова Сыромятников, хотя тот читал и на юридическом факультете, но можно отметить хорошее знакомство последнего с работами историка-медиевиста. Более того, Сыромятников знал П.Г. Виноградова лично, встречаясь с ним на различных мероприятиях, таких как Экономические беседы или Академический союз. Сыромятников при­нимал участие и в учебных изданиях, создание которых было инициативой П.Г. Виноградова. Также выше было показано, что подходы, предложенные обоими для решения проблем, связанных с изучением истории права, во мно­гом совпадают. Вряд ли это является случайностью, и, как минимум, свидетель­ствует о схожести принципов исследования ученых, вышедших из Московско­го университета.

Следующие три критерия, предложенные Т. Боном, мы также вправе отнести к Сыромятникову. Диссертацию «Боярская дума древней Руси» Сыромятни­ков считал образцовым историческим сочинением и равнялся на нее в методо­логическом плане. «Историческая социология» В.О. Ключевского трансфор­мируется у историка-правоведа в социологическую интерпретацию истории права, а позитивизм был для исследователя основой мировоззрения. Послед­ние два пункта, нашедшие место в концепции Бона, выглядят несколько стран­но и свидетельствуют скорее не о специфических чертах московской школы, а о системе подготовки кадров в России в целом, поэтому мы их опустим.

Кто же прав: те, кто говорил о школе Ключевского или те, кто придерживался мнения о существовании московской школы? Думается, что научное творчес­тво историка-правоведа, методологические принципы исследования которого находят свои истоки в работах московских историков, является ярким сви­детельством того, что, скорее всего, надо говорить не о школе Ключевского, а о школе Московского университета в целом. Не будучи учеником автора «Боярской Думы» и даже выпускником историко-филологического факуль­тета, Сыромятников воспринял методологические приемы, присущие именно историкам-ученикам Ключевского и Виноградова. Надо отметить, что случай Сыромятникова не единичен. Под влиянием Ключевского были написаны труды таких историков-юристов, как П.Н. Мрочек-Дроздовский, С.А. Пет­ровский, А.Н. Филиппов и М.А. Дьяконов239. Подобные факты свидетельству­ют о тесных связях (которые требуют дальнейшего изучения) между различ­ными подразделениями университета, а также о том, что университет являлся центром, в котором культивировался именно рассмотренный выше подход для решения исторических проблем. Ключевский и его ученики - лишь част­ный, хотя и самый яркий, случай, одно из направлений в огромной генерации гуманитариев-историков, воспитанных в стенах университета, среди которых был и Сыромятников. Благодаря ориентации на принципы исследования мос­ковской школы, историко-правовые работы Сыромятникова фактически пре­вращаются в классические исторические труды с выявлением всех элементов общественных связей конкретной эпохи для реконструкции правовых отно­шений различных исторических периодов.

Итак, рассмотрев различные точки зрения, и подводя итоги, думается, мы име­ем право говорить о принадлежности Сыромятникова к Московской школе.

Кроме методологических принципов, присущих историкам Московского уни­верситета, на Сыромятникова, очевидно, оказала огромное влияние и отечес­твенная школа исторического правоведения. Среди историков права заметно влияние М.М. Ковалевского, М.Ф. Владимирского-Буданова. Несмотря на отрицательное отношение к государственной школе, Сыромятников унас­ледовал, как и многие историки его эпохи, многие принципы исследования, присущие историкам-государственникам. Повышенный интерес ученого к истории государственных учреждений, что, например, отчетливо проявилось в его книге « “Регулярное государство” Петра Великого и его идеология», был продолжением традиций Б.Н. Чичерина и К.Д. Кавелина.

Не мог не оказывать влияние на научные взгляды историка-юриста и один из наиболее ярких представителей исторического сообщества на рубеже XIX - XX вв. - Н.П. Павлов-Сильванский. Совпадение проблематики и определен­ное первенство автора «Феодализма в древней Руси» заставляли Сыромятни- кова с пристальным вниманием наблюдать за исследовательской деятельнос­тью первого, что привело к некоторой схожести картин феодального строя, нарисованных обоими учеными.

Существует также мнение, что большое влияние на историка-правоведа оказа-

240

ли последние достижения современной ему западной исторической науки240. С подобным суждением трудно поспорить. Сыромятников пристально сле­дил за достижениями западной историографии. В его работах можно найти анализ трудов ведущих европейских историков и философов, а заграничная командировка стала важной вехой развития ученого, познакомив его с евро­пейским сообществом ученых-гуманитариев. Русскую историческую науку он, безусловно, признавал частью общеевропейской.

После революции Сыромятников сохранил основные методологические при­нципы, характеризовавшие его дореволюционное творчество. В частности, он так и не отказался от своей периодизации русской истории241. Фактически, он, как и многие другие представители старой школы, являлся одной из свя­зующих нитей между разными эпохами в исторической и историко-правовой науках. Тем не менее, мы не можем говорить, что его взгляды остались без из­менений.

В двадцатые годы он вынужден был писать работы с оглядкой на лидера со­ветской исторической науки, М.Н. Покровского. Обязательным компонентом его работ стали цитаты из классиков марксизма-ленинизма. В связи с методо­логическим догматизмом и насаждением схематизма в истории в 20-30-е гг., когда приходилось доказывать состоятельность своих исследований при по­мощи «жонглирования» цитатами из Маркса, Ленина и Сталина (что, кстати, Сыромятников вполне успешно освоил), он также был вынужден изменить некоторые свои принципы исторического анализа. Если раньше главнейшим компонентом он рассматривал не документальную базу исследования, а мето­ды построения исторического синтеза, которые и позволяют, считал он тогда, адекватно интерпретировать факты, то в условиях единой, навязанной теории, историк признал огромное значение источников. Он убедился, что методоло­гия может оказаться заидеологизированной настолько, что какие-либо объек­тивные исследования будут весьма затруднительными без солидного докумен­тального фундамента. Поэтому он и выдвигает лозунг «Назад к источникам!» в своей работе о социально-экономических отношениях в Древней Руси. «При подобных условиях нам представляется в настоящий момент особенно важным обратиться к всестороннему анализу подлинных источников. В этом смысле лозунг - назад к источникам должен быть выдвинут, как актуальная за­дача в области исторических исследований», - писал исследователь242. Указан­ный принцип он попытался реализовать в целой серии работ, посвященных источниковедческому и историографическому анализу крупнейших докумен­тальных памятников отечественной истории.

Такая позиция свидетельствует не об изменении методологической базы ис­следований, а о существенной корректировке принципов научного поиска, произошедшей под давлением обстоятельств, не имеющих к науке прямого отношения.

В его последних исследованиях проявилось и определенное влияние неокан­тианства, впрочем, обрамленное цитатами из Маркса и Энгельса. В докладе о социально-экономическом строе Киевской Руси Сыромятников использует термины «идеальный тип», «идеографическое и номотетическое направле-

243

ние» .

Тем не менее основы теоретических представлений историка остались в об­щем неизменными и после революции.