§ 2. Правовое взаимодействие в системе категорий общей теории права

Заявленный аспект научного исследования предполагает обращение к сущности категории «правовое взаимодействие», которая может быть выявлена только в результате анализа ее места и роли в системе категорий общей теории права.

Под категориями традиционно понимают фундаментальные понятия, формы мысли, типы связи субъекта и предиката в суждении, устойчивые способы предицирования, существующие в языке, составляющие условия возможности опытного знания и имеющие априорное значение в качестве универсалий и предельных понятий^[109]. При этом категории не только являются формами мышления (наиболее общими, фундаментальными понятиями), но и выступают устойчивыми организующими принципами мышления^[110].

Критикуя распространенное определение «категория» через «понятие» с добавлением признаков «предельно широкое», «предельно общее», «фундаментальное», А. С. Автономов называет последние неточными и весьма расплывчатыми, «поскольку нигде не говорится, чем измерить “фундаментальность”, “широту” или “общность” понятий», а введение «термина “категория” наряду с термином “понятие” без четкого их разграничения усложняет и затемняет проблему, не привнося никакого эвристического момента».

Под «категорией» А. С. Автономов понимает совокупность мыслей, отражающих в обобщенном виде некоторый способ существования в постоянном взаимодействии и развитии явлений бытия, что дает возможность познания движения таких явлений. Категории не сводимы к понятиям, хотя и те, и другие

«являются орудиями познания, - но функции у них различны. Понятие фиксирует наиболее существенные отличительные признаки объекта (как общие, так и специфические), категория же нацелена главным образом на организацию процесса познания, в ней раскрытие содержания объекта не является самоцелью, а подчинено решению задачи выявления и исследования законов существования конкретной действительности.

Первой из правовых категорий, во взаимосвязи с которой раскрывается категория правового взаимодействия, выступает относительно новая для юриспруденции категория «правовая жизнь», которая возникла и развивается, с одной стороны, как иной уровень исследований в цепочке «право - правовая система - правовая жизнь», а с другой - как результат применения в области правовой науки разработок так называемой «философии жизни», складывающейся в качестве особого направления философских изысканий со второй половины XIX в. и по настоящее время. Правовая жизнь - «форма социальной жизни, выражающаяся преимущественно в правовых актах и правоотношениях, характеризующая специфику и уровень правового развития данного общества, отношение субъектов к праву и степень удовлетворения их интересов». Она призвана «отражать сложноразвивающуюся и противоречивую юридическую действительность, неразрывную связь многообразных правовых явлений со всеми другими сферами жизнедеятельности общества - экономической, политической, нравственной, религиозной и т. и.» и

«используется для обобщенной оценки правовой обстановки в конкретно­исторических условиях, правового поведения социальных групп, слоев и отдельной личности»^[113].

А. В. Малько верно отмечает, что «до сих пор не существовало категории, которая охватывала бы всю сферу бытия права со всеми позитивными и негативными его проявлениями. И те, и другие различаются по природе и направленности, как например, правомерное и противоправное поведение.

Рассматривая аспекты взаимосвязи правового взаимодействия с категорией правовой жизни, необходимо отметить, что в отечественной теории и философии права нет единства мнений о статусе понятия «правовая жизнь». Так, М. И. Пантыкина полагает, что понятию «правовая жизнь» в большей степени соответствует статус не юридической категории, а философского концепта. Аргументация сводится к тому, что концепт (от лат. «conceptus» - мысль, представление), в отличие от научного понятия, не ограничивает исследователя предметными рамками той или иной науки, а связывает его с замыслом интегративного познания. В отличие от научного понятия концепт имеет более

широкий «диапазон» применения, охватывая не только логически релевантные формы мышления, но и предрассудочные формы в виде воображения, интуиции, представления^[115].

Концепт выражает процессуальную сторону познания, акцентируя внимание на его динамизме и непрерывном развивающемся самоосмыслении субъекта познания^[116]. C этим трудно не согласиться, поскольку «правовая жизнь» как концепт определяет общую мировоззренческую позицию ученого- исследователя, практикующего юриста, ориентируя их на рассмотрение всех правовых явлений не как абстракций, а как реально функционирующих в социальной и правовой среде, испытывающих воздействие иных явлений и процессов и воздействующих на последние (то есть взаимодействующих) в единстве рациональных и иррациональных, объясненных и необъясненных наукой составляющих.

Однако в то же время М. И. Пантыкина критикует подходы к пониманию правовой жизни, в том числе приведенную выше позицию А. В. Малько, за «очевидную односторонность», указывая что «в них преобладают позитивистские трактовки и стремление обнаружить в нем понятийную определенность». Признавая существенный вклад в разработку концепта правовой жизни И. Д. Невважая, который, основываясь на учении о «жизненном мире» Э. Гуссерля, понимает правовую жизнь как «неотрефлексированный слой человечного опыта, имманентно содержащего правовые феномены, «фундирующие» теоретически осмысленные, юридически оформленные структуры», и предлагает использовать для ее познания герменевтический инструментарий, М. И. Пантыкина усматривает недостатки такого понимания в стремлении «подчеркнуть укорененность жизни права в опыте повседневной жизни» и элиминировании таких признаков правовой жизни, как нормативность и рациональность^[117].

На наш взгляд, понятие «правовая жизнь» способно выполнять в научном познании роль как концепта, так и категории.

Как верно замечено Л. А. Микешиной, «в гуманитарных текстах понятие «жизнь» приобрело культурно-историческое и философское значения, в которых на первый план выходят интуитивно постигаемые первичность жизненной реальности, ее темпоральность, событийность и непрерывность течения. Всех, кто размышлял над феноменом жизни, относят к представителям философии жизни (Ницше, Дильтей, Зиммель, Бергсон, Шпенглер, Клагес, Ортега-и-Гассет), и весьма искусственно возводят его в ранг самостоятельного философского направления «иррационалистического» толка. В действительности для названных философов понятие жизни, хотя значимое и необходимое, не являлось самоцелью и скорее служило другим, различным для каждого из этих философов задачам. Искусственное конституирование некоего самостоятельного философского направления и дальнейшая оценка его как «иррационального» помешали по существу познать феномен жизни. В то же время «жизнь» как философская категория предполагает внимание к переходам иррационального в рациональное и осознание недостаточности формально-логического дискурса для постижения этого явления без привлечения таких приемов, как интуиция, вживание, вчувствование и т.

Как правовая категория, выполняющая функцию организации научного познания, правовая жизнь предполагает следующие требования к познанию юридических явлений.

Во-первых, все правовые явления должны изучаться во всем многообразии своих проявлений. Категория «правовая жизнь» дополняет методологические требования диалектики, как универсального метода познания, объектно­предметной направленностью, расширяет горизонты правового познания, включает в предметную область общей теории права типичные и нетипичные, организованные и неорганизованные, закономерные и случайные, рациональные

и иррациональные, правомерные и противоправные, явные и скрытые стороны юридических явлений и их взаимопереходы, указывает на недопустимость ограничения познавательного процесса какими-либо сторонами. Еще на рубеже XIX-XX вв. А. Бергсон верно отмечал, что основная ошибка социальных наук состоит «во взгляде на растительную жизнь, на жизнь инстинктивную и на жизнь разумную как на три последовательных ступени одной и той же развивающейся тенденции, тогда как это три расходящихся направления одной активности, разделившейся по мере своего роста. Между ними различие лежит не в интенсивности вообще, не в степени, а в сущности» ^[119].

Во-вторых, категория «правовая жизнь», применяемая для анализа связанных с правом явлений на уровне общества в целом или отдельных его сфер, обусловливает необходимость в использовании категории «правовое взаимодействие». По мнению Г. Зиммеля, «всякая социальная жизнь есть взаимодействие, она именно вследствие этого и есть единство», в котором «судьба всякого элемента не оставляет незатронутым ни одного из остальных»^[120]. «Жизнь, - писал В. Дильтей, - это взаимодействие, существующее между личностями в определенных внешних условиях; жизнь заключается во взаимодействии живых существ», «жизнь - это взаимосвязь, в которой находятся эти взаимодействия при определенных условиях взаимосвязи объектов природы, подчиняющихся закону причинности и охватывающих также и область психических процессов, присущих живым телам»^[121].

Отсюда между правовой жизнью и правовым взаимодействием как явлениями существуют отношения общего и единичного. Правовая жизнь есть процесс взаимодействия множества видов и типов субъектов права^[122]. Правовые взаимодействия выступают в качестве элементов правовой жизни в реальности, а

в познании - в качестве моделей процессов, происходящих в правовой жизни. Различные идеальные типы правовых взаимодействий и их сочетания в реальной правовой жизни выступают инструментами, средствами для познания закономерностей последней.

В-третьих, правовая жизнь как научная категория ориентирует исследователей на поиск рациональных средств, технологий воздействия на реальную правовую жизнь, в том числе на основе изучения закономерностей иррациональных процессов, происходящих в ней. Безусловно, в предмет правового познания должно включаться «разум и неразумное, несозерцаемое и созерцаемое», он должен охватывать всю сферу предикативных и допредикативных суждений, различные акты веры и пр.^[123]

И. Л. Честнов справедливо критикует подход к анализу юридической практики, исходящий из ее данности (или заданности) как объективной действительности, поскольку такая трактовка ничего не говорит о том, как именно осуществляются юридически значимые действия - практики конкретных, персонифицированных субъектов. В результате человек превращается в обезличенный субъект права, а все правовые институты - в самодостаточную, самодетерминированную и самостоятельно действующую данность - силу. Отсюда - такие проникающие в подсознание и юристов, и широких слоев населения клише-метафоры, как: «закон охраняет наши права»; «право действует с момента вступления в силу нормативного правового акта» и т. д. Однако право «создается людьми, в том числе в значительной степени профессионалами, реализуется ими в интересах той или иной группы людей. Разумеется, оно предстает отдельному лицу как нечто внешнее, регулятор, с которым нужно считаться. Но все же право, правовая система, правовая практика - это продукты преобразовательной, творческой деятельности человека»^[124].

При этом критика рационализирующего подхода к пониманию правовой жизни, на наш взгляд, лишена оснований, ибо «задача [позитивной науки] состоит в указании возможно лучших способов воздействия на [вещи]»^[125]. Именно в попытке при помощи категории «правовая жизнь» найти способы рационального воздействия на иррациональные явления правовой действительности с учетом познания их закономерностей и определяется ценность правовой жизни для правовой науки и, наоборот, - правовой науки для правовой жизни. Иной подход, который доводит «критику разума до признания приоритета всего иррационального инстинктивно-бессознательного в познании, противопоставив разум самой жизни, как чуждой, не способной ее понять силы»^[126] в корне противоречит назначению науки. Правовую реальность следует воспринимать как опредмеченность душевных, физических и духовных сил человека, как то, что сродни человеку, подвластно ему и потому только становящееся вполне понятным^[127]. И. В. Левакин совершенно прав, называя опасной тенденцией «отрицание законов и закономерностей развития государства и права или отрицание возможности их постижения»^[128].

Принятие «предданности» и «созерцания»^[129] правовой жизни снимает многие вопросы, но мало способствует прогрессивному развитию личности, общества и государства. Рассуждения с таких позиций приводят, например, к такому ошибочному, на наш взгляд, выводу о том, что «бессмысленным представляется затянувшийся научный и публицистический спор о приоритетных средствах формирования правовой культуры. Например, совершенно неважно, что явилось условием воспитания у конкретного человека способностей сосуществовать, владеть и действовать сообразно своим правам и обязанностям. Это может быть

моральное по своему происхождению чувство собственного достоинства, религиозная вера во всемирную отзывчивость, правовое образование или консультации юристов»^[130].

В-четвертых, категория «правовая жизнь» нацеливает юридическую науку в целом и общую теорию права в частности:

-на особое внимание к анализу формализованных и неформализованных сторон правовых явлений, их взаимопереходам, в том числе в аспекте официальной и теневой сторон^[131];

-на преодоление формализма юридических конструкций, вовлечение в научный оборот не только уже устоявшихся правовых понятий, отражающих правовые явления «в чистом виде», но и влияющих на них неправовых по своей природе разнообразных внешних и внутренних факторов общественной жизни;

- на рассмотрение правовых явлений в единстве прошлого (правовой опыт), настоящего (необходимость использования правовых средств) и будущего (постановка правовых целей и ожидание их достижения).

Понятия, которыми традиционно оперирует юриспруденция (юридический факт, правоотношение, правоприменение и др.) пригодны для формально- юридического анализа конкретного правового вопроса (дела), но оказываются недостаточными для получения целостного представления о происходящих в реальности правовых процессах, а за конкретными юридическими делами правоведам необходимо видеть тенденции и закономерности. Например, по наблюдениям практических работников решение об аресте до суда фактически предопределяет будущее решение судьи, хотя формально юридически эти решения никак не связаны. Вероятность прекращения дела по нереабилитирующим основаниям при прочих равных обстоятельствах в 3,5-4 раза ниже для тех подозреваемых, которые были под стражей, чем для тех, кто под стражей не был, а осуждения к реальному лишению свободы при прочих равных выше в 2,5-4,5 раза для различных преступлений; при прочих равных

безработный имеет в 1,1-1,5 раза больше шансов оказаться под стражей, чем имеющий работу, судимый (вне зависимости от того, образует ли судимость рецидив) - в 1,5-2,3 раза большую, чем несудимый, и т. д.^[132]. Для понимания этих и подобных тенденций значение категорий правовой жизни и правового взаимодействия трудно переоценить.

Наконец, в-пятых, категория «правовая жизнь», отвечая вызовам современности, ставит в центр права действующего субъекта - человека, поскольку правовое взаимодействие как единичное по отношению к правовой жизни как общему есть правовая жизнь в ее субъектном или субъективном смысле, «это категория, которая характеризует право со стороны активности субъекта, а именно отражает его видение реального положения дел»^[133].

Не случайно правовую жизнь определяют как мир взаимодействий между социальными субъектами, мир социальных действий, центральной фигурой которого оказывается субъект как исполнитель нормы в его отношении к другим людям, его действия и решения в конкретной ситуации^[134]. «За формально­правовыми атрибутами субъектности надо видеть человека как такового во всей совокупности его признаков, которые и определяют его правовое поведение в современном мире»^[135], ведь именно «человек с его психологическим складом, интересами, потребностями, волеизъявлением должен находиться в центре внимания общей теории права»^[136]. По меткому замечанию Б. С. Эбзеева, «в современном понимании правовая личность - не оторванная от реалий

общественной жизни цель и не совершенное воплощение в человеке определенных качеств. В основе «правовости» личности - конституированные правом индивидуальные и социальные интересы и вытекающие из них требования и соответствие этим требованиям поведения личности»^[137].

Категория «правовая жизнь», отражающая макроуровневое явление, конкретизируется и развивается на микроуровне в категории «правовое взаимодействие» (на промежуточном уровне (мезауровне) можно вести речь о категориях «сфера правовых взаимодействий» или «область (сегмент) правовой жизни»), В свою очередь, категория «правовое взаимодействие» выполняет ряд самостоятельных методологических функций, открывая новые аспекты рассмотрения правовых явлений и процессов.

Во-первых, категория «правовое взаимодействие» представляет собой взгляд на действие права, его реализацию с точки зрения взаимного влияния правовой деятельности одних субъектов на правовую деятельность других. Она позволяет увидеть цели, средства и результаты обменов правовыми деятельностями, их эффективность, а также рассматривать различные варианты отношений между правовыми деятельностями субъектов по направленности (нейтралитет, содействие, противодействие и т. д.), по силе (сильные, слабые и т. д.).

Во-вторых, категория правовое взаимодействие предполагает рассмотрение правового регулирования, всех правовых явлений в единстве различных аспектов их бытия: возникновения (правообразования и правотворчества) и функционирования (правореализации), институциональном (статическом) и деятельностном (динамическом).

Как верно отмечает В. В. Трофимов, «истоки правообразования связаны с природой социального взаимодействия»^[138]. Взаимодействие, связанное с отношениями борьбы, соперничества или конфликта, порождает особый тип

правового регулирования - конфликтное право, а противоположные отношения (выражаемые терминами «согласие», «сотрудничество», «кооперация», «солидарность» и др.) - рождают свои правовые формы, юридические конструкции, правовые средства и пр., которые в своей совокупности условно могут быть названы - «право сотрудничества» или «солидарное право». Солидарность (сотрудничество) между субъектами права обусловливает правила юридического характера, большая часть которых направлена на предоставление возможностей действовать свободно, без принуждения, строить свое поведение на началах «доброй совести», в том числе ожидая в ответ на свои действия предоставления блага (преимущества) со стороны партнера (контрагента по ситуации положительного взаимодействия)^[139]. Нельзя не согласиться и с общим выводом В. В. Трофимова о том, что «результаты правообразовательного процесса определяются типом социального взаимодействия. Социальная биполярность правовой жизни (конфликт и сотрудничество) влияет на характер (тип) правового регулирования. «Разрешительный» тип правового регулирования, императивный метод есть закономерное следствие конфликтных отношений в социуме, «общедозволительная направленность» правового воздействия, диспозитивный метод - это правовые формы, объективно выражающие тип отношений социального сотрудничества, солидарности и партнерства»^[140].

Кроме того, на уровне правотворчества категория «правовое взаимодействие» позволяет более четко определить объект правового регулирования. Не отрицая распространенного в юридической науке понимания в качестве объектов правового регулирования общественных отношений, поведения, деятельности, заметим, что правовое взаимодействие наиболее точно фиксирует, что правовому регулированию могут подвергаться:

- только такие социальные связи, которые выражены внешне в актах человеческой деятельности;

- только в тех случаях, если они предполагают деятельное участие других лиц, затрагивают внешнюю деятельность другого субъекта, вызывают взаимные правовые действия, деятельную реакцию. Так, право на смерть как «право человека решать свою судьбу самостоятельно и достойно» находится вне сферы правового регулирования, но попадает в нее и становится источником разногласий, когда смерть «может наступить только с чьим-то активным вмешательством»^[141]. Реакции же психические, эмоциональные выступают исключениями из этого общего правила и обладают чертами юридических фикций^[142].

На уровне правореализации категория «правовое взаимодействие» позволяет глубже исследовать закономерности правовой деятельности, возможности и пределы использования правовых средств через изучение сил, приводящих в движение любую социальную систему - ими выступают сотрудничество и конфликт^[143]. Важно подчеркнуть, что категория «правовое взаимодействие» способна быть инструментом познания правовых явлений в рамках различных типов правопонимания. Позитивисты вынуждены обращаться к реальным правовым взаимодействиям, желая критически осмыслить и усовершенствовать действующее позитивное право. Приверженцы естественно­правовой концепции посредством данной категории выявляют содержание естественного права, его корни. Для представителей социологической юриспруденции правовые взаимодействия, живая юридическая практика - основной предмет научного осмысления.

В-третьих, категория «правовое взаимодействие» позволяет глубже, основательнее и комплекснеє познать правовую реальность, состоящую не только

из позитивных юридических начал, но и из негативных правовых проявлений - правонарушений, бесправия, различного рода злоупотреблений и деформаций^[144] на микроуровне правовой жизни.

При исследовании конкретных видов различных правовых взаимодействий необходимо движение в направлении решения, как минимум, следующих вопросов: от каких факторов (не только нормативного, но и деятельностного характера) зависит развитие взаимодействия в правомерной или противоправной форме; каковы закономерности взаимопереходов этих форм; каким образом, в каких формах использовать ресурсы теневой формы правовых взаимодействий для достижения правомерных целей.

Прав В. М. Сырых в том, что индивид самостоятельно формирует собственное индивидуальное право, чтобы в процессе предметно-практической деятельности действовать в своем интересе и одновременно правомерно, не посягать на права других лиц, равно как и не позволять другим посягать на его собственные права. Индивид к нормативным положениям государства относится предосудительно и испытывает готовность их исполнять в той мере, в какой они позволяют удовлетворить его потребности и интересы. В пределах свободы, предоставленной политическим режимом, либо вступая с ним в конфликт, индивид весьма успешно находит пути реализации своих экономических интересов в обход государства, используя в этих целях обычаи, деловые обыкновения, иные социальные нормы, либо создавая собственные оригинальные нормы права, поскольку естественные права человека ни при каких условиях не могут узурпироваться современным государством^[145].

Не последняя роль в направлении правовых взаимодействий в правомерные формы принадлежит и условиям, в которых взаимодействуют субъекты права. Например, спрос на теневые медицинские услуги во многом обусловлен недостаточностью правового информирования пациентов о том, что

70 внедоговорные отношения в вопросах платной медицинской помощи нередко являются фактором препятствующим, а не способствующим качеству медицинской помощи^[146].

Теневые (нелегальные, противоправные) правовые взаимодействия аналогично теневым экономическим механизмам играют в правовой жизни общества троякую роль: они являются одновременно механизмом «нащупывания» институциональных инноваций, дубликатом господствующих правовых институтов и механизмом «отбраковки» старых институтов (их утилизации). В каждой из этих ипостасей теневые правовые взаимодействия выполняют по отношению к легальным как конструктивные, так и деструктивные функции^[147]. Так, на начальных этапах рыночной модернизации теневая экономика сыграла в 1990-е годы главную роль в создании институтов защиты прав собственности предпринимателей - защиты их имущества и гарантий выполнения заключаемых контрактов, когда роль защитников теневых прав собственности взяли на себя структуры организованной преступности, занимающейся рэкет- бизнесом. Затем стала превалировать деструктивная составляющая теневых экономических отношений, ставших постепенно главной угрозой национальной экономической безопасности^[148].

Ю. А. Тихомиров справедливо обращает внимание на стихийную регуляцию в правовой сфере, на сосуществование как урегулированных правом, так и неправовых фактических (неформальных) отношений, среди которых есть позитивные неформальные отношения (они служат источником правообразования, способствуют выбору вариантов правомерного поведения, обеспечивают достижение договоренностей и т. д. и могут признаваться правом) и негативные неформальные отношения (они коррупциогенны, отражают

корыстно-субъективные противоправные ценности и мотивы деятельности граждан, должностных лиц, предпринимателей и их нужно тщательно изучать, заблаговременно предотвращать и решительно преодолевать^[149]). О. И. Чепунов верно полагает, что проникновение неформальных регуляторов в формальные правила становится все более глубоким, при этом формальные и неформальные институты либо действуют параллельно, либо происходит функциональная замена одних другими^[150].

Ресурсы теневой стороны правовых взаимодействий могут и должны использоваться для достижения правомерных целей. Например, в таком элементе оперативно-розыскной деятельности как работа с агентурой, взаимодействие оперативного сотрудника с агентом - это партнерские отношения, в рамках которых субъекты вынуждены заключать «сепаратный мир» и «временно дружить» против соперника, представляющего для каждого из партнеров непосредственную угрозу, по степени опасности превышающую их взаимную неприязнь. В данном случае, как верно отмечает Р. А. Ромашов, партнерские отношения представляют собой временное средство, использование которого со стороны государства подчинено основной цели уголовной политики: оказанию эффективного противодействия преступности как объективному социальному злу. При этом сама возможность переговорного процесса, направленного на поддержание взаимоприемлемого баланса интересов государства и преступного мира, исключает саму возможность их окончательного «примирения»^[151] и обусловливает необходимость «нормирования преступности»^[152], обеспечивая ее социально допустимый или терпимый уровень.

Следующей правовой категорией, во взаимосвязи с которой раскрывается категория «правовое взаимодействие», выступает категория «правовое отношение». По данному вопросу позиции ученых разделились: от признания правового взаимодействия альтернативой правоотношениям^[153] до утверждения о том, что такая конструкция не дает «никакого прироста научного знания»^[154].

Методологически верным представляется проведение соотношения понятий «правовое взаимодействие» и «правовое отношение» только после предварительного очерчивания «границ анализа», устанавливаемых «системой координат, с которой работает исследователь»^[155], то есть определения соотносимых понятий и масштаба, в которых они используются.

На всеобщем уровне рассмотрения общественные отношения неотделимы от человеческой деятельности, всякий обмен деятельностей протекает в рамках общественных отношений^[156]. Исходя из такого понимания, представляется, что понятие «правовое отношение» выражает универсальные связи между субъектами права; правоотношениями в таком широком значении можно, вслед за социологами, назвать упорядоченные и устойчивые правовые взаимодействия^[157].

Именно в них выражается принцип взаимозависимости, который, как верно отмечает В. М. Сырых, характеризует исходные, первичные условия организации и функционирования права - закрепление правом такой модели отношений между двумя и более лицами, обеспечивающей удовлетворение их личных интересов без посягательства на права и интересы других лиц, когда удовлетворение какой-либо потребности становится возможным лишь посредством исполнения юридической обязанности в пользу другого лица.

Правовая взаимозависимость в современном праве имеет три способа (модели): взаимный, реализуемый в частном праве в целях максимально полного встречного удовлетворения личных интересов граждан и иных лиц; императивный, реализуемый в правоотношениях, возникающих и действующих между субъектами публичного права в целях удовлетворения интересов государственных органов (должностных лиц), граждан и иных субъектов публичного права; тотальный, используемый для закрепления взаимосвязи гражданского общества (народа) с государством^[158].

Отражение взаимосвязи правовых взаимодействий и правовых отношений на всеобщем уровне рассмотрения наиболее ярко проявляется в конструкции общих (общерегулятивных) правоотношений, фиксирующих взаимозависимость индивидов в правовой форме бытия, существующую до каких-либо их конкретных действий и взаимодействий. Отсюда можно заключить, что правовые взаимодействия всегда возникают и реализуются в правовых отношениях.

На специально-юридическом уровне рассмотрения (исходя из устоявшегося в юриспруденции понимания правоотношений как связей между конкретными субъектами в конкретной ситуации через субъективные юридические права и обязанности^[159]) конструкции «правоотношение», «состав правоотношения», «содержание правоотношения» и др. указывают на правовые условия возникновения конкретных субъективных юридических прав и обязанностей (наличие право дееспособности, юридических фактов и т. д.) либо фиксируют наличие или возможность возникновения конкретных субъективных юридических прав и обязанностей в заданный момент времени прошлого, настоящего и будущего.

При этом тот факт, что правоотношение выступает формой правового взаимодействия, не вызывает сомнений, однако не снимает вопроса о том, существует ли юридическое взаимодействие в иных, чем правоотношение, формах^[160]. Эта проблема представляет собой конкретизацию более общего вопроса о типах связей, существующих между правоотношением и правовым взаимодействием, помимо зависимости «форма-содержание».

Из положения о том, что «правовое отношение есть специфическая форма социального взаимодействия субъектов права с целью реализации интересов и достижения результата, предусмотренного законом или же не противоречащего закону, а также иным источникам права»^[161], следует, что возможны и иные, кроме правоотношения, формы социального взаимодействия для удовлетворения интересов, достижения целей и получения результатов, не противоречащих праву. Например, неправовые действия, которые не облекаются самими участниками взаимодействия в правовую форму (например, дача в долг на доверии, без оформления соответствующих документов - расписок и пр., возведение самовольной постройки), а также весь спектр противоправных деяний, направленных на достижение правомерного результата (например, нарушение процедуры реализации и защиты прав и законных интересов - взыскание реального, не вымышленного долга не путем обращения к государственно­правовым институтам, а самоуправными действиями по возврату и т. и.).

C точки зрения деятельностного подхода к правовым явлениям (который включает и инструментальный подход, сосредоточивающий внимание на правовых средствах достижения правовых целей) при рассмотрении правовой деятельности одного субъекта права не изолированно, а во взаимосвязи с правовыми деятельностями других участников общественных отношений правоотношения способны выступать в различных качествах.

Во-первых, правоотношение (а точнее его установление) может являться целью правового взаимодействия субъектов (заключение договора на

определенных условиях, получение гражданства конкретного государства и т. д.). Значительная часть правовых взаимодействий (согласования воль, сотрудничества и противоборства по поводу условий договора), которые имеют место в правовой деятельности субъектов (например, в преддоговорной работе), оказывается неохваченной понятием «правоотношение», последнее выступает целью правового взаимодействия.

Интересным примером в этом плане выступает трансформация процедуры преддоговорных переговоров. Сами по себе преддоговорные переговоры, непосредственно не порождали правовых последствий и в силу этого могли не признаваться правовым взаимодействием. Однако преддоговорным переговорам присущ юридический характер или, по терминологии А. Э. Жалинского, «юридичность», то есть преимущественное использование правовых аргументов для достижения целей, а также принципиальная конечная направленность на установление, изменение и прекращение правовых отношений, на получение правового результата^[162], которые - правовая цель и правовой результат - могут наступить, а могут и не наступить в каждом конкретном случае. Правовые взаимодействия, имевшие место до установления правоотношений, порождали правовые последствия через правоинтерпретационную практику (ст. 431 Гражданского Кодекса Российской Федерации)^[163]. Федеральным законом от 8 марта 2015 г. № 42-ФЗ в Гражданский кодекс Российской Федерации была введена ст. 434.1 «Переговоры о заключении договора», которая исключила сомнения в признании правовым взаимодействием преддоговорных переговоров и позволяет в некоторых случаях взыскать убытки (при недобросовестном поведении - например, при внезапном и неоправданном прекращении переговоров и т. д.).

Итак, правовые взаимодействия могут осуществляться не только в форме правовых отношений, но и в форме обменов правовыми деятельностями, предшествующими правоотношению.

Установление (изменение, прекращение) правового отношения, то есть субъективных юридических прав и обязанностей у конкретных лиц в конкретной ситуации, в качестве цели (с точки зрения способности удовлетворить потребности и интересы субъектов), как правило, носит промежуточный характер, поскольку: а) конечной правовой целью участников взаимодействия правовое отношение не может быть потому, что субъективные юридические права и обязанности должны пройти еще стадию реализации, воплотиться в фактических действиях (за исключением случаев, когда само правоотношение является тем социальным благом, к которому стремятся субъекты: например, правоотношение гражданства); б) конечной социальной (выходящей за рамки права как инструмента удовлетворения интересов) целью всегда выступают возможности пользоваться конкретными социальными благами, поэтому, даже если правоотношение представляет ценность само по себе, оно всегда есть способ обеспечения доступа к социальным благам, выходящим за рамки правового модуса человеческого бытия. Пользование социальными благами является той целью, которая оправдывает существование самой категории субъективных прав, наполняет эту категорию реальным общественным содержанием^[164].

Правовое взаимодействие может иметь в качестве своей цели и избежание вступления в конкретное правоотношение: например, в результате общения гражданина с адвокатом последний находит способ уклониться от заключения договора.

Во-вторых, правоотношения способны выступать в качестве результатов правового взаимодействия. Так, для судебного процесса материально-правовое отношение участников не является данным заранее, оно устанавливается в результате совместной деятельности суда и участников процесса средствами

процессуальной познавательной деятельности при помощи юридической аргументации, то есть сопродуцирования (при котором, безусловно, может иметь место и противодействие, например, ответчика истцу). В диалоге, дискуссии участники юридического процесса исследуют, устанавливают фактическую основу правоотношения, выдвигая для суда и убеждая в юридической прочности версии, адекватные собственной правовой позиции по делу, критикуя позиции оппонентов и т. д., а также его нормативно-правовую основу, предлагая суду правовую оценку обстоятельств, интерпретируя правовые нормы и т. д. Целью участников судебного процесса является подтверждение существования именно данного, конкретного, а не иного правового отношения судебным актом. При этом каждая сторона рассчитывает на воплощение в судебном акте своей позиции - созданной ей модели правоотношения. Для сторон как участников правового взаимодействия важно именно то содержание правоотношения, которое будет установлено судом, поскольку их представления о правоотношении, основанные, например, на ранее заключенном договоре после в силу вступления изменяющего их судебного акта утратят юридическое значение. В этой связи обоснованным является принятие участниками правового взаимодействия заблаговременных мер по усилению своих правовых позиций, снижению вероятности оспаривания их правоотношений за счет, например, нотариального удостоверения своих юридически значимых действий^[165].

Безусловно, «как бы мы ни трактовали формулу «разрешение по существу», все понимают, что этому предшествует рассмотрение дела, что предполагает выявление предмета процесса и его субъектов, а также определенное правовое взаимодействие субъектов в ходе процесса»^[166]. C этих позиций нельзя признать

правильной имеющую место на практике тенденцию, когда судьи отрицательно относятся к объяснениям, пояснениям по вопросам права, даваемым адвокатами как профессионалами в области права, имеющими фактически то же юридическое образование, что и судьи. Такой подход идет вразрез с идеей о правовом взаимодействии и кооперации специалистов в области права в рамках процесса установления фактической и правовой сторон дела, в то время как право принятия итогового решения вне всяких сомнений принадлежит исключительно судье^[167].

Несмотря на нераспространенность в юриспруденции употребления понятия «продукт» (больше используется понятие «результат»), продукт правового взаимодействия не сводим к его результату, поскольку он «может быть выражением адекватного достижения цели, ее невыполнения, недовыполнения либо перевыполнения»^[168]. Правовое отношение может быть и продуктом, и результатом правового взаимодействия.

В-третьих, правоотношение в связи с правовым взаимодействием способно выступать средством по отношению к двум видам правовых целей: целей в праве и целей субъектов права (понятием «юридическая цель» охватывается как цель в праве - официальный ориентир законодателя, отраженный в юридических нормах, так и цель в юридической практике - субъективные ориентиры конкретных участников правореализационного процесса)^[169].

Правоотношения выступают средством воздействия на правовое взаимодействие, придания социальному взаимодействию правовой формы, юридического характера, то есть достижения целей, зафиксированных в норме права. Ведь право регулирует поведение через внедрение в социальную структуру особых общественных отношений - правовых, которые во взаимодействии с иными общественными отношениями формируют фактическое поведение

субъекта: всякий конкретный акт поведения человека является результатом воздействия на него всего комплекса социальных связей, в которых он находится. Однако законодатель рассчитывает, что в определенных нормами права ситуациях преобладающее значение для выбора варианта поведения будет иметь правовое отношение, в чем и состоит «принцип действия» права^[170].

Правоотношения - это средства и для достижения целей правового взаимодействия (правовых целей субъектов). Установление (изменение, прекращение) правоотношений с точки зрения теории правовых средств представляет собой правовое средство-технологию^[171], используемое для достижения определенных правовых целей (промежуточных, конечных), и в итоге - для удовлетворения субъектами своих потребностей и интересов. Так, стремление потерпевшего компенсировать причиненный ему вред C позиций права выступает в качестве его правовой цели, которая заключается в установлении судом субъективной юридической обязанности причинителя вреда возместить ущерб и в приобретении потерпевшим соответствующего субъективного юридического права, то есть в установлении правоотношения, но и предполагает целый комплекс уголовно-процессуальных, гражданских процессуальных правоотношений, которые выступают правовыми средствами в движении к этой цели - установлению основного правоотношения.

Рассмотрение правовых отношений как средств правового взаимодействия имеет в качестве своей методологической основы механизм связи общественных отношений и социальной деятельности, который В. Н. Протасов описывает следующим образом: «Наличие и существование общественных отношений возможно прежде всего в силу того обстоятельства, что существует человеческое множество, что позволяет свойствам одного человека проявиться через социальные качества другого. Однако сама актуализация свойств людей происходит с возникновением в какой-либо социальной сфере необходимости в

определенной деятельности, в результате чего из всей совокупности социальных свойств выделяются нужные, и эти актуализированные свойства связывают людей в отношения, характер которых зависит уже от фактического наличия и состояния у людей данных качеств, свойств, способностей к данной деятельности. Сфера же необходимой деятельности определяется надобностью в конкретных благах. Коротко этот процесс выглядит так: потребность в определенных благах - необходимость соответствующей деятельности - актуализация нужных для данной деятельности свойств людей - общественные отношения - деятельность фактическая - достигнутые блага»^[172]. Такое представление о механизме связи социальных взаимодействий и общественных отношений указывает на роль общественных отношений как средств для социальной деятельности, социального взаимодействия, а перед правоведами ставит вопрос о том, какие факторы влияют на избрание в качестве таковых именно правоотношений, а не каких-либо других видов общественных отношений.

Вряд ли категория «правоотношение» является достаточной для объяснения, например, активности адвоката в судебном процессе по донесению до суда своей позиции, интерпретации обстоятельств дела, толкованию правовых норм и иной активной юридической аргументации в пользу своего доверителя. Можно, конечно, рассматривать всю деятельность юриста как судебного представителя в рамках процессуальных отношений между ним, судом, противоположной стороной и иными участниками процесса, однако с помощью категории «правоотношение» можно раскрыть форму, но не содержание деятельности судебного представителя, ее влияние на деятельность суда. Думается, здесь мы имеем дело, в первую очередь, не с правоотношениями, а именно с юридическим взаимодействием - обменом юридически значимой деятельностью между сторонами и судом, их взаимовлиянием, диалогом, который, безусловно, носит юридический характер, фиксируется предусмотренными способами (протокол судебного заседания, аудиозапись, видеозапись) и может вызвать правовые последствия в будущем (в виде отмены или изменения судебного акта вышестоящим судом). Возникающие

же процессуальные правоотношения выступают средствами для достижения правовых целей участников судебного процесса.

Итак, правоотношения могут выступать как целями (результатами, продуктами), так и средствами правового взаимодействия, в зависимости от того, какие цели брать в качестве точки отсчета во взаимосвязи «цель - средство», поскольку промежуточные цели есть средства для достижения конечных.

Если взять в качестве точки построения системы координат удовлетворение интересов, достижение целей участников правового взаимодействия, связанных с реальной возможностью пользоваться тем или иным социальным благом, то правоотношения будут являться одним из ключевых правовых средств для такового.

Конкретные правоотношения как правовые средства могут устанавливаться (изменяться, прекращаться) двумя способами:

1) осуществление нормативно запрограммированных моделей правовых отношений, характерное для правоотношений с публично-правовым началом, когда юридические факты непосредственно предусмотрены в нормах права, которыми субъекты правового взаимодействия вынуждены руководствоваться в конкретной правовой ситуации;

2) самостоятельное конструирование правоотношений, свойственное правовым отношениям, основанным на автономии воли, когда субъекты сами вправе определить, какие правовые нормы будут ими использоваться, а также самостоятельно создавать юридические факты (например, заключать тот или иной договор, даже не предусмотренный законом).

Первый способ может, в свою очередь, быть подразделен еще на два, в зависимости от предусмотренного нормами права порядка возникновения: правоотношение может возникнуть между субъектами напрямую из нормы, когда при наличии фактических обстоятельств достаточно активности одного из субъектов, либо в конструировании правоотношения (или в подтверждении его юридического значения для субъектов, его проверки на юридическую жизнеспособность - законность, обоснованность, что с точки зрения пригодности

правоотношения в качестве правового средства, по сути, одно и то же) принимают участие третьи лица (суд, иные компетентные органы, а также посредник, медиатор, третейский суд и т. д.).

Эти способы возникновения правоотношений не являются исключающими друг друга, поскольку самостоятельно сконструированное субъектами правоотношение может быть предметом проверки на соответствие нормативно запрограммированной модели со стороны компетентных субъектов, а в случае установления несоответствия - подвергнуться корректировке и, затем, в уже скорректированном виде, использоваться как правовое средство или потерять пригодность к использованию для достижения конкретных правовых целей, стать негодным средством.

Правовые отношения по характеру влияния на правовую деятельность, правовые интересы и цели конкретного субъекта в конкретной правовой ситуации могут выступать в качестве правовых средств, способных им юридически содействовать либо юридически противодействовать.

Правоотношение как результат правового взаимодействия оформляет различные по направленности усилия его участников, их правовую активность по достижению своих целей и должно быть хотя бы для одного субъекта правоотношения содействующим удовлетворению его правовых интересов (достижению правовых целей). В противном случае правоотношение не может возникнуть, и, хотя в процессе установления правоотношения есть элементы (начала) и юридического содействия, и юридического противодействия различной интенсивности^[173], в конечном счете, сила юридического содействия оказывает решающее воздействие на формирование правоотношения в том или ином виде. Правоотношение приобретает характер взаимно-содействующего (без этого, как

правило, не возникают частноправовые отношения, построенные на автономии воли сторон) или односторонне-содействующего (с позиции другого участника последнее является противодействующим реализации его интересов и целей).

Степень выраженности юридического содействия в правовом отношении определяется тем, насколько его конструкция на этапе установления и в процессе развития позволяет учитывать, наряду с субъективными юридическими правами и обязанностями, законные интересы управомоченного или обязанного лица.

Законные интересы, пишет В. В. Субочев, как стремления субъектов пользоваться определенными социальными благами и в некоторых случаях обращаться за защитой к компетентным органам, обладают доказательственной формой реализации, то есть для воплощения в действительность субъекту необходимо: а) обосновать правомерность и законность своих интересов и выдвигаемых в соответствии с ними требований; б) суметь найти защиту, которая способна исходить от компетентных органов в случае признания ими значимости и правомерности выдвигаемых субъектом притязаний, и суметь воспользоваться ею^[174]. Второе сформулированное автором условие реализации законных интересов «суметь найти защиту», на наш взгляд, распространяется не только на случаи, когда законный интерес нарушен (иначе нечего защищать) и может охватывать не только защиту, но и реализацию законных интересов.

Приведем пример. В отношении всех видов публичных услуг административными регламентами устанавливается максимальный, предельный срок их исполнения. Предположим, гражданин письменно обращается за предоставлением выписки из реестра муниципального имущества (максимальный срок предоставления такой выписки - 21 день после поступления

соответствующего заявления и необходимых документов^[175]), указав при этом на

причины, по которым получение этой выписки необходимо ему в течение 5 дней, позже ее получение в силу личных обстоятельств для гражданина не имеет смысла.

В описанной ситуации мы имеем правоотношение, содержанием которого выступает субъективное юридическое право гражданина на рассмотрение его обращения в срок до 21 дня и субъективная юридическая обязанность муниципального органа такое рассмотрение осуществить и выдать выписку. Оба участника имеют и реализуют в данном случае свои правовые статусы. Однако в действительности правовое взаимодействие, обмен результатами юридически значимой деятельности может приобретать прямо противоположный характер. В одном случае, когда орган, его должностное лицо, в рамках своих полномочий рассмотрит обращение и выдаст выписку в срок менее 5 дней, правовое взаимодействие приобретет характер юридического содействия осуществлению прав гражданина, в другом - фактически противодействия.

В обоих случаях гражданин реализовал свое субъективное юридическое право, но в первом случае, в отличие от второго, был осуществлен еще и законный интерес в получении выписки ранее максимального срока. Должностное лицо же в обоих случаях надлежащим образом реализовало свою субъективную юридическую обязанность, но во втором случае такая реализация пользы гражданину не принесла (нет нужды говорить, что таких примеров масса во всех сферах общественной жизни).

В первом случае, когда правоотношение (и правовое взаимодействие гражданина и органа власти) стало средством юридического содействия реализации законного интереса, оно de facto трансформировалось по воле органа власти и инициативе гражданина в правоотношение, в котором законный интерес «как бы» (опять же фактически) «перешел» в субъективное юридическое право и был таким образом реализован. Во втором такого «перехода» не произошло, и законный интерес реализован не был. Не требует доказательств тот факт, что в первом случае эффективность правореализационного процесса для гражданина выше, чем во втором. Однако сам момент фактической «трансформации

правоотношения» - перехода законного интереса в субъективное юридическое право (о котором, еще раз подчеркнем, говорить можно лишь условно, так как юридически действия, конечно, были совершены в рамках правоотношения, в котором право требовать выдачи справки было только по истечении 21 дня) - целиком зависел от осуществления в конкретном случае дискреционного полномочия органа власти по сокращению срока выдачи выписки, от правоприменительного усмотрения. И на вопрос о том, возникло ли право требования выдачи выписки в 5-дневный срок именно как субъективное юридическое право, следует дать отрицательный ответ, поскольку оно не предусмотрено нормой права. Однако интерес гражданина и выдвигаемое в соответствии с ним требование были обоснованы как правомерные, законные, целесообразные, справедливые и сумели найти реализацию только в данном случае.

Значительное число воздействующих на реализацию законных интересов факторов, которые к тому же нелинейно зависят друг от друга, позволяет прийти к выводу о стохастичном характере связей участников правоотношения посредством законных интересов и действий по их удовлетворению (в отличие от связей через субъективные юридические права и обязанности), большей или меньшей вероятности реализации законных интересов. C позиций повышения гарантированности прав и свобод граждан, в соответствии с принципом юридического равенства, из которого вытекает требование о том, что однородные по своей юридической природе отношения должны регулироваться одинаковым образом^[176], должны создаваться условия для того, чтобы в массе случаев тенденцией была реализация законных интересов, а исключениями - случаи их неосуществления, то есть законные интересы должны иметь каналы реализации.

В аспекте нормативного регулирования подобных ситуаций возможны два пути.

Первый заключается в максимально возможном ограничении правоприменительного усмотрения (в приведенном примере, используя этот путь, надо императивного устанавливать сроки - не «до 21 дня», а «21 день», «10 дней», «5 дней» и т. д. с исчерпывающим перечнем оснований для применения того и иного срока без каких-либо изъятий). Однако, как известно, исключить правоприменительное усмотрение в принципе объективно невозможно, фактически границы усмотрения остаются у правоприменителя даже при детальнейшей заурегулированности; более того, это и не всегда целесообразно, поскольку в качестве предельного основания исключение усмотрения имеет презумпцию недобросовестности правоприменителя, которая подрывает всю правоприменительную деятельность.

Второй путь видится более сбалансированным и разумным и заключается в том, чтобы нормативно программировать каналы реализации законных интересов - закреплять юридическую обязанность органов брать во внимание законные интересы участников правового взаимодействия, принимать правоприменительное решение только с учетом законных интересов. Нормы права должны, насколько это возможно, конкретизировать, какие именно законные интересы необходимо учитывать, но без установления их исчерпывающих перечней.

Позитивный пример такого правового регулирования, учитывающего законные интересы, дает семейное законодательство, оперирующее, например, при установлении алиментных обязательств, требованием учета «заслуживающих внимания интересов сторон» (ст. 85-88, 91, 95, 98 Семейного кодекса Российской Федерации).

Здесь возможны отчасти обоснованные возражения о достаточности в системе права нормативно-регулятивных средств и неумении (нежелании) правоприменителей руководствоваться нормативными обобщениями, однако на основе последних нельзя привлекать недобросовестных правоприменителей к юридической ответственности, прежде всего дисциплинарной, за правоприменительные действия, совершенные без учета законных интересов.

Возложение на правоприменителей юридических обязанностей учитывать законные интересы, конкретизированные в большей или меньшей степени, дает основания для конструирования соответствующих составов дисциплинарных правонарушений, аналогично нормам Уголовного кодекса Российской Федерации, оперирующим понятием «существенное нарушение законных интересов».

Представляется, что при установлении нормативных требований учета законных интересов с определенной степенью конкретизации, эффективность удовлетворения законных интересов граждан станет выше, нежели от их реализации или нереализации случайным образом, в зависимости от усмотрения правоприменителя^[177].

Итак, правоотношения при реализации законных интересов не возникают, поскольку суть правоотношения - наличие права требовать, не просить, не убеждать, а именно требовать, чего нет в реализации законного интереса. Тот факт, что в силу правоприменительного решения (как результата правового взаимодействия, убеждения правоприменителя в законности, целесообразности, справедливости интереса) законные интересы в одном случае осуществляются, а в другом - не осуществляются, дает основание утверждать, что законные интересы реализуются в правовых взаимодействиях, не охватываемых конструкцией «правовое отношение», в силу чего правильнее выделять реализацию законных интересов как особую форму правового взаимодействия, отличную от правоотношения, включающую две стадии: признание интереса и основанных на нем притязаний законными, целесообразными и фактическое воплощение их в жизнь.

Возвращаясь к приведенному выше примеру с обращением гражданина, отметим, что объяснительных возможностей понятия «правоотношение» оказывается недостаточно для оценки содержания ответа на обращение, который формируется в результате профессиональной юридической деятельности органа,

должностного лица, обладающего здесь усмотрением. В результате осуществления одинаковых по своей правовой форме правоотношений в одном случае гражданин может получить «формальную отписку», в другом - максимально полное правовое информирование, консультирование с приведением юридической аргументации. В рамках одних и тех же правоотношений реализуются разные по своему характеру и направленности правовые взаимодействия как обмены юридически значимыми деятельностями и (или) их результатами, «стиль реализации права»: от юридического нейтралитета (который в случае «формальной отписки» правильнее именовать пассивным юридическим противодействием) до содержательного юридического содействия реализации прав и законных интересов.

Для реализации законных интересов огромную роль играет уровень правовой культуры участников правового взаимодействия, поскольку нормативное регулирование, хотя бы и в максимальной степени конкретности, имеет свои пределы, облечь весь процесс правовых взаимодействий в детальные правовые формы, зарегулировать, заинструктировать его - задача невыполнимая и малоэффективная. Здесь требуют решения «профессионально-личностные проблемы, в том числе проблема значимости стиля реализации права, манер профессионального поведения. Любая юридическая деятельность включает в себя состояние подготовленности субъектов к реализации права, мотивы, отношения, готовность к труду как к затрате усилий и сами эти усилия, а не «безличностное исполнение всеми обязанными к тому лицами установленных законом процедур»^[178].

Поэтому вторым направлением обеспечения реализации законных интересов выступают меры по усилению ориентации правоприменителей именно на юридическое содействие реализации прав и законных интересов, а не на «механически-нейтральное» осуществление нормативно-правовых предписаний. Типы правового взаимодействия, реально преобладающие (а) во внешней по отношению к конкретному правореализационному процессу среде (усвоенный

субъектами опыт участия в подобных правоотношениях, сложившаяся судебная и иная правоприменительная практика и пр.) и (б) внутри конкретного правореализационного процесса, протекающего в рамках конкретного правоотношения, содержание которого предполагается осуществить, задают условия реализации права (в виде взаимно ожидаемого юридически значимого поведения его участников), а иногда и предопределяют тот или иной вариант деятельности управомоченного и (или) обязанного лица: юридический или фактический отказ от реализации субъективных прав на каком-либо этапе, неисполнение или ненадлежащее исполнение юридических обязанностей и т. д. могут выступать благодатной почвой для замещения правомерных взаимодействий противоправными коррупционными проявлениями^[179] и иных злоупотреблений.

Научный анализ соотношения категории правового взаимодействия с категориями правовая жизнь и правовое отношение продемонстрировал, что рассматриваемая категория охватывает явления правовой действительности деятельностного порядка. Однако научная гипотеза об универсальности категории «правовое взаимодействие» требует подтверждения во взаимосвязях с категориями не только деятельностного уровня, но и с понятиями, отражающими весь процесс нормативно-правового регулирования общественных отношений.

В связи с этим рассмотрим соотношение правового взаимодействия со следующими правовыми категориями.

1. Правовое взаимодействие и правовое регулирование. Правовое регулирование, понимаемое как «осуществляемое всей системой юридических средств воздействие на общественные отношения с целью их упорядочения»^[180], олицетворяет динамику права в диалектическом процессе перехода закрепленного на бумаге нормативного текста в живую материю, идеального - в реальное, желаемого - в действительное.

При этом ни одна из стадий правового регулирования не может протекать за рамками коммуникации субъектов права: исключительно в процессе совместной

юридической деятельности становится возможным получение определенного результата, заключающегося в формировании тех элементов механизма правового регулирования, которые потребуются для дальнейшей его работы, обусловливая переход к последующим стадиям в каждом конкретном случае.

Традиционно в структуре правового регулирования выделяются правотворчество, правоконкретизация и правореализация^[181], которые так или иначе опосредуются сложным комплексом устойчивых и переменных правовых связей.

На стадии правотворчества правовое взаимодействие проявляет себя, во- первых, в том, что само по себе правило поведения нормативного характера, формулируемое на данном этапе, получает юридическое оформление по итогам скрупулезного предварительного анализа уже существующих правовых взаимодействий, выявления ключевых тенденций их преобразования, определения направленности социально-правовой практики и фиксации социальной потребности в ее корректировке^[182]. Как бы активно не функционировала законодательная деятельность, она не в состоянии угнаться за всеми течениями жизни, субъекты часто сами вырабатывают наиболее целесообразную норму, которая затем формулируется в законе^[183].

Тем самым нормы права и нормативные обобщения как итог правотворческого процесса не должны быть инородными устоявшимся связям в обществе, рискуя в обратном случае оказаться «мертвыми», тогда как « право по самому своему существу нацелено на реализацию в практической деятельности. Право (объективное и субъективное) имеет незначительную общественную ценность, если не находит реализации в деятельности людей и их

организаций»^[184]. Кроме того, нормативно-регулятивные средства должны устанавливаться или изменяться с учетом всего многообразия коммуникации в правовой сфере, в которых выражаются интересы личности, общества и государства, подлежащие обязательному учету при какой бы то ни было трансформации нормативной правовой регламентации общественных отношений. Однако следует избегать и другой крайности, имея в виду, что «чем дальше социологическая юриспруденция уходит от права в сторону социологии, тем больше внимания уделяется процессу формирования нормы, а не ее правовым характеристикам»^[185].

Во-вторых, когда речь идет о деятельности коллегиального правотворческого органа, необходимо принимать во внимание правовые взаимодействия, складывающиеся в ходе работы над тем или иным формальным источником права, согласование его текста участвующими в процессе его принятия лицами (в создании проекта, голосовании, внесении правок в исходный текст и пр.)^[186].

Как верно отмечает С. А. Дробышевский, «чтобы отделить общеобязательные нормы от иных правил поведения, целесообразно, прежде всего, сосредоточить внимание на являющихся плодами труда общеполитийных органов управления официальных бумагах, помня, разумеется, что сами по себе общеобязательные нормы присутствуют не на бумаге, а в сознании людей, реализующих их в своих действиях. В официальных же актах общеполитийных органов управления лишь фиксируется информация об обязательных для граждан государства правилах»^[187], и эти результаты правотворчества являются результатами правовых взаимодействий субъектов права, которые, как будет обосновано ниже,

в параграфе об их типологии, могут быть правотворческими

(правообразовательными) и правореализационными.

Правовое регулирование переходит в стадию конкретизации в правоотношении лишь при наличии необходимого для этого условия - определенного юридического факта. Однако не любое обстоятельство способно повлечь за собой правовые последствия, то есть обусловить возникновение, изменение или прекращение прав и обязанностей конкретных субъектов. Из самого определения юридического факта как именно жизненного (то есть вовлеченного в коммуникацию, во взаимодействие, в жизнь людей) обстоятельства следует, что факт объективной действительности должен быть признан юридически значимым, то есть он не является таковым априори, а приобретает этот статус лишь по результатам его оценки уполномоченным субъектом (правоприменителем) в процессе юридического познания (которое должно соответствовать определенным установленным правом требованиям) или, иными словами, доказывания, протекающего при участии множества лиц, юридически значимая деятельность которых оказывает взаимное воздействие на такую же деятельность других. Следовательно, юридический факт как ключевой элемент механизма правового регулирования представляет собой не что иное, как продукт правовых взаимодействий.

Установление же на основе нормативно-регулятивных средств общего характера и конкретного жизненного обстоятельства, признанного юридически значимым, правовой связи между конкретными субъектами в виде правоотношения, как было обосновано выше, может выступать целью, средством или результатом правового взаимодействия, которые воплощаются в реальную действительность на стадии правореализации опять же путем правовых взаимодействий.

2. Правовое взаимодействие и правосознание. Несмотря на тот факт, что правовое взаимодействие и правовое сознание^[188] относятся к разным срезам правовой жизни - деятельностному и идейно-психологическому соответственно - абсолютизация их разграничения и вывод об их несопоставимости будет явным упрощением неоднозначного в реальности соотношения рассматриваемых категорий, приведет к упущению из вида специфики их корреляции, которая проявляется в следующем.

Во-первых, психологические особенности субъекта права, отражаемые правосознанием, могут существенным образом повлиять на его вступление в те или иные виды правовых взаимодействий, становясь тем самым предпосылкой для их установления. Иррациональные компоненты правосознания способны, по сути, подчинять себе развитие правовых взаимодействий^[189], направлять их движение по тому или иному вектору, нередко не прогнозируемому заранее, не соответствующему привычным стереотипным ожиданиям и не поддающемуся стандартному, рациональному объяснению: « социальная эволюция, развитие индивидов и сообществ определяются в значительной мере биологическими и психологическими детерминантами, которые проявляют себя как под контролем человеческого сознания, так и в обход его, образуют параллельные либо пересекающиеся линии регуляции индивидуального и коллективного поведения»^[190].

Во-вторых, уровень правосознания определяет специфику индивидуального восприятия и оценки правовых ситуаций, выступающих объектом и средой правового взаимодействия. Тогда как профессиональное правосознание позволяет субъекту быстро ориентироваться в конкретных обстоятельствах, выявлять среди них юридически значимые и, отталкиваясь от этого, оценивать перспективы тех или иных вариантов своих действий, изначально выстраивая нужную для себя стратегию, носителям обыденного правосознания бывает сложно даже

идентифицировать ситуацию как правовую, не говоря о том, чтобы самостоятельно ее разрешить.

В-третьих, именно готовность лиц к активности в правовой сфере, формируемая на уровне как правовой идеологии^[191], так и правовой психологии, закладывает фундамент для конструктивных правовых взаимодействий, совершенствования юридической практики и накопления соответствующего опыта, необходимого для обеспечения дальнейшего развития правовой системы, ее модернизации в соответствии с осознаваемыми самими субъектами социально- правовыми потребностями.

Наконец, в-четвертых, как будет показано ниже, правосознание одних субъектов может выступать предметом правового воздействия со стороны других лиц в рамках правового взаимодействия. Это наиболее ярко проявляется, во- первых, при установлении правового взаимодействия в будущем, когда, например, стороны договора, пытаются взаимно влиять на свои исходные правовые позиции, используя не только рациональные аргументы, но и оказывая психологическое воздействие на компоненты правосознания друг друга; а, во- вторых, когда в процессе установления содержания спорного правового взаимодействия, его предполагаемые участники, вступая в коммуникацию с третьим лицом (судьей, следователем и т. д.), прилагают все усилия к тому, чтобы косвенно, через конкурирующее воздействие на его внутреннее убеждение (формируемого как раз на уровне правосознания), добиться принятия того или иного решения, констатирующего существование правового взаимодействия в требуемом им виде.

3. Правовое взаимодействие и правовая культура. Правовая культура личности как определенный уровень знаний и представлений конкретного субъекта о праве, а также сформированных у него навыков и умений практической правовой деятельности^[192], с одной стороны, сохраняет в себе следы

различных правовых взаимодействий, в процессе которых указанные знания, умения и навыки лицом приобретались и осваивались. В процессе участия в правовых взаимодействиях правовая культура отдельного индивида может подвергаться как созидательному, так и разрушительному влиянию, которое способно накладывать отпечаток на будущую правовую деятельность субъекта - выбор средств достижения юридически значимых целей (правомерных, противоправных либо вовсе неправовых).

C другой стороны, сам характер правовых взаимодействий, в которых участвует конкретное лицо, обусловливается степенью развитости его правовой культуры, определяемой осведомленностью по правовым вопросам, наличием или отсутствием специального юридического образования и способностью использования своих правовых знаний в реальной жизни.

Индивидуальной правовой культурой участников во многом обусловливается эффективность конкретного правового взаимодействия. В частности, определенный уровень правовой культуры способен обеспечить осознание субъектом необходимости обращения за юридическим содействием к компетентному специалисту при возникновении каких бы то ни было препятствий на пути реализации его прав и законных интересов для своевременного преодоления таких затруднений и минимизации вытекающих из них вредных последствий.

В свою очередь, правовая культура общества является продуктом многообразных опредмеченных и неопредмеченных форм правовых

взаимодействий в конкретно-исторических условиях^[193]. Коэффициент соотношения правомерных и противоправных опосредуемых правом взаимодействий социальных субъектов отражает качественный уровень развития правовой культуры общества, давая определенное представление том, что необходимо учитывать и подвергать корректировке при помощи всего спектра средств государственного воздействия на общество.

4. Правовое взаимодействие и правовое состояние. В юридической науке правовое состояние понимается как известная характеристика свойств человека, сообщенная или отраженная абстрактными моделями норм права, существование (возникновение, изменение, прекращение) которых является условием наступления тех или иных правовых последствий^[194]. В то же время человек, наделенный этими юридически значимыми свойствами, выступает ключевым участником правового взаимодействия. Тем самым указанные правовые явления и отражающие их категории определенным образом коррелируют друг с другом.

Во-первых, правовое состояние может выступать предпосылкой возникновения того или иного правового взаимодействия, определяя наличие у

лица возможности принять в нем непосредственное участие. Как верно указывает В. Б. Исаков, «состояния обусловливаются определенными юридическими фактами. Например, гражданство, родство - состояния, которые имеют истоком некоторые юридические факты. Но в своем дальнейшем существовании состояние как бы отрывается от своей фактической основы. Оно приобретает самостоятельность и как юридический факт входит в фактические составы различных правовых отношений»^[195].

Во-вторых, установление, изменение или прекращение правового состояния обусловливается определенными правовыми взаимодействиями, посредством которых отдельному свойству личности придается юридическое значение. Например, психическое заболевание (даже при явной его выраженности) само по себе не свидетельствует о недееспособности лица: данная характеристика приобретает правовую форму лишь в результате правовых взаимодействий в рамках судебного процесса в порядке особого производства.

Тем самым, в-третьих, правовому взаимодействию присуща динамичность, изменчивость, влияющая, в том числе, на отличающееся большей стабильностью правовое состояние лица, носящему длящийся характер. К аналогичному выводу приходит и О. В. Мартышин, подчеркивающий, что «различие между правовым «состоянием» и «взаимодействием», видимо, не столько в объекте, сколько в длительности правовой связи»: в правовом состоянии «больше постоянства, статики», во «взаимодействии» - больше динамики»^[196].

В-четвертых, правовое состояние не может рассматриваться как универсальный набор свойств лица, релевантный для всех без исключения правовых взаимодействий с его участием. По верному мнению С. Л. Сергевнина, «заслуживает внимания постановка количественного критерия в обоснование

различения понятий правовое состояние и правовое взаимодействие. При таком подходе, по сути, оценка правового состояния связывается с отношением, в котором персонифицируется участие лишь одного субъекта. Соответственно, правовое взаимодействие символизирует юридическую связь двух и более субъектов»^[197]. В этом смысле категория правового состояния в контексте правового взаимодействия приобретает функциональное значение, наполнение которой (набор отдельных свойств личности) зависит от конкретной правовой ситуации и разворачивающихся в ее рамках обменов правовых деятельностей, поставленных целей и избранных для их достижения средств (например, родство как правовое состояние имеет юридическое значение далеко не для всех правовых взаимодействий).

Рассмотренные аспекты позволяют обобщить ряд положений в контексте решения исследовательских задач.

Во-первых, проведенное исследование показало, что понятие «правовое взаимодействие» обоснованно может претендовать на самостоятельное место научной категории в понятийном аппарате общей теории права, отличаясь универсальностью, способностью не только «на равных» выстраивать взаимные связи с другими общеправовыми категориями, но и задавать новые ракурсы для научного исследования и практического использования последних.

Во-вторых, научное изучение места категории правового взаимодействия в системе общеправовых категорий подтвердило верность суждения о том, что теория правовых взаимодействий должна «разрабатываться не в качестве противовеса учению о правоотношениях, а в качестве его дополнения»^[198], соотношение этих категорий может быть различным в зависимости от уровня и масштаба рассмотрения: а) понятием «правоотношение» фиксируется

сложившаяся правовая связь субъектов права посредством субъективных юридических прав и обязанностей, тогда как понятием «правовое взаимодействие» охватываются еще и процессы установления изменения или прекращения этой связи в конкретных правовых ситуациях; б) категория «правоотношение» отражает статику, состояние связей субъектов права в данный момент времени, места и т. д., а «правовое взаимодействие» - динамику их развития, взаимное влияние правовых деятельностей, вступающих в обмен, правовые действия по установлению того или иного правоотношения как средства удовлетворения интересов и достижения целей участников; в) с позиций деятельностного подхода правовые отношения, их установление (изменение, прекращение) в обмене юридически значимых деятельностей способны выполнять роли целей, средств и результатов правовых взаимодействий; г) правовое взаимодействие охватывает не только связь субъективных юридических прав и субъективных юридических обязанностей, но и реализацию возникающих в связи с ней законных интересов, при этом последняя носит стохастический (случайный) характер; д) в рамках одного и того же правоотношения возможны разные типы правового взаимодействия (юридическое содействие, юридическое противодействие); е) отношение участников к законным интересам друг друга, готовность способствовать либо препятствовать их осуществлению выступает одним из критериев выделения типов правового взаимодействия - при учете законных интересов управомоченного, признании другой стороной правового взаимодействия значимости и правомерности выдвигаемых субъектом притязаний, речь можно вести о правовом взаимодействии между ними по типу юридического содействия.

В-третьих, правовое взаимодействие как явление присутствует на всех стадиях правового регулирования: норма права и иные нормативно-регулятивные средства как итог правотворческого процесса является опредмеченным продуктом социально-правовых взаимодействий субъектов; юридический факт становится таковым лишь в результате вовлеченности во взаимодействие и познавательной

IOO

деятельности субъектов; конкретизация и реализация права непосредственно состоят из правовых взаимодействий.

В-четвертых, категория «правовое взаимодействие» тесно связана с категорией «правосознание», поскольку идейно-психологические особенности субъектов права выступают предпосылкой установления правовых взаимодействий; правосознание определяет особенности индивидуального восприятия и оценки правовых ситуаций, готовность лиц к проявлению активности в правовой сфере; правосознание может выступать предметом воздействия в рамках правовых взаимодействий.

В-пятых, универсальность явлений, отражаемых категорией «правовое взаимодействие», предопределяет значимость их конструктивного или деструктивного воздействия на формирование правовой культуры личности, а соотношение в социальной практике правомерных и противоправных юридически значимых взаимодействий свидетельствует о качественном уровне развития правовой культуры общества в целом.

В-шестых, правовые взаимодействия тесно связаны с правовыми состояниями, последние выступают предпосылкой возникновения первых.

Определение места категории «правовое взаимодействие» в системе категорий общей теории права позволяет перейти к исследованию онтологического аспекта правового взаимодействия как реального явления.

IOl