Права человека: метаморфозы, наслоения, суть

ТО ОБСТОЯТЕЛЬСТВО, что в нынешнюю эпоху естественное право («право по природе») нашло свое высокое и непосредственное выражение в особой категории – «права человека», оказало и оказывает сейчас глубокое воздействие на всю общественную жизнь, в том числе на преодоление пороков и бед промышленного капитализма, на формирование и развитие современного гражданского общества, высокоэффективной частноправовой постиндустриальной (рыночной) экономики.

В то же время надо видеть, что до середины XX века, даже в условиях «возрожденного» естественного права, только наметилось решающее звено реального воздействия культуры прав человека на жизнь общества, его прямое юридическое действие. В целом же, и во многом до настоящего времени, права человека остаются неким общим принципом, престижной декларацией, общепризнанным лозунгом.

Это тоже неплохо. Даже в виде общего принципа права человека – немалая ценность, и они уже «сработали» в нашем историческом развитии и в таком виде имеют существенное значение поныне.

Но есть здесь и сложности, явления противоречивого характера. Наряду с отмеченными положительными современными тенденци-

ями существуют и негативные факты, свидетельствующие о нарастающей утрате этой основополагающей гуманитарной и демократической («исторически знаковой») категорией своего истинного и высокого социального значения и тем более перспективы обрести реальное юридическое действие.

Один из самых горьких фактов подобного рода заключается в том, что ныне, на пороге XXI века, идеи прав человека, не так давно столь величественные во всех своих гранях и по своей сути столь возвысившиеся в наше время, в последние годы фактически все более теряют свой престиж и влияние на умы и дела людей.

Повторяющиеся изо дня в день во всех секторах социальной жизни стереотипные положения, цитаты и заклинания по поводу «прав

118

Глава третья.

человека» в представлениях все большего числа людей постепенно, особенно в обстановке бывших социалистических стран, переходят на уровень тех лозунгов, которые были в ходу, например, в условиях господства коммунистической идеологии. Кажется, теперь уже никто, вплоть до деятелей откровенно авторитарной политической ориентации, не страшится произносить подобные лозунги и заклинания, вносить их в свои декларации и даже юридические документы, представлять себя в качестве «поборника», а то и «гаранта» прав и свобод человека. Заметна и тревожная тенденция перехвата властью правозащитных организационных форм – попыток власти, порой небезуспешных, создавать под своей эгидой и своим контролем учреждения

«по защите прав человека», что призвано создавать властителям, нередко весьма авторитарного типа, ореол поборников высших гуманитарных ценностей.

Другой горький факт нынешнего состояния идеологии прав человека заключается в обескровливании, размывании данной категории в лозунговой политической жизни и, увы, в науке и в общественном мнении.

Основание для такого «размывания» – как это нередко бывает – дали реальные процессы, происходящие в XIX–XX веках в человеческом обществе в связи с гигантским научно-техническим, общественным прогрессом и с расширяющимся переходом общества от традиционных к либеральным цивилизациям.

Эти процессы потребовали совершенствования и углубления демократических воззрений и в этом отношении – развития начал солидаризма, обеспечения достойного уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том числе государственной, деятельности, направленной на «общественное служение». С достаточной полнотой такого рода тенденции и линии общественного развития нашли отражение в ряде теорий неолиберализма, в теории солидаризма Л. Дюги1 и – что весьма примечательно – в разработках русских правоведовфилософов о социальной солидарности2. В настоящее время это про-

1 См.: Дюги Л.

2 Весьма радикальные идеи солидарности, существенно отступающие от канонов

либерализма Л. Дюги, высказывал П. Новгородцев, который считал, что здесь вообще происходят коренные изменения в государственно-правовой жизни – такие, когда государство становится органом «общественного служения» (см.: Новгородцев П. Кризис современного правосознания. М., 1909). Автор утверждает, что современный либера-

119

Право – надежда наша

блема становится, пожалуй, еще более острой в связи с необходимостью все большего учета в нашем юридическом бытии начал социальной ответственности.

Но, спрашивается, каким образом, через какой категориальный юридический аппарат можно перевести указанные тенденции в плоскость прав людей?

Казалось бы, данный вопрос уже находит весьма конструктивное решение в концепции социальной солидарности. Но, как это ни покажется неожиданным, а на деле в полном согласии с марксистской тактикой «перехвата идей», решение указанного вопроса было дано на принципиально иной, чем либерально-гуманистическая, философско-политической основе, на основе марксистской доктрины, причем в ее большевистской, сталинской интерпретации. В советской Конституции 1936 года, призванной по замыслу ее отцов-разработчиков (сначала Бухарина, затем Сталина) возвестить о торжестве «социалистической демократии», были закреплены «великие социально-экономические права трудящихся»: «право на труд», «право на отдых», «право на образование», «право на социальное обеспечение» и т.д.

Эти социально-экономические права были сразу же объявлены коммунистической пропагандой «социалистическими», намного превосходящими некие абстрактные права человека, формальные политические и гражданские права, служащие интересам эксплуататорских классов (хотя они частично тоже были закреплены в сталинской Конституции, но в марксистской обработке – как второстепенные и в своем применении непременно увязываемые с «интересами социализма»).

А теперь коренной вопрос: что же представляют собой такого рода социально-экономические права (в том виде, в каком они были закреплены в сталинской Конституции) со строго юридической стороны? И, мне представляется, если руководствоваться общепринятыми научными критериями, наиболее корректный, научно строгий ответ на поставленный вопрос таков: перед нами не субъективные права, имеющие непосредственно юридическое значение, действие и охра-

лизм означает «целый переворот понятий, который знаменует новую стадию в развитии правового государства» (с. 340). Еще более основательно, с развернутых философских позиций раскрыл суть принципа солидарности в современном его понимании И.А. Покровский – этому в последующем будут посвящены особые страницы данной работы.

120

Глава третья. Право человека

ну, а идеолого-политические категории, которые представляют собой идеалы, намерения, лозунги-задачи и которые в их реальном смысле могут обозначаться как принципы деятельности государства, выступающего в качестве института «общественного служения». В отношении граждан они под известным углом зрения могут быть обозначены как общие публичные права1 – права именно в политическом ракурсе, т.е. как возможности требовать от государства через политико-правовые институты его действий в области «общественного служения» в соответствии с принципами социальной солидарности: по обеспечению граждан достойным уровнем существования (на самом деле – прожиточным минимумом), по охране здоровья, по созданию условий для обучения, по другим реальным компонентам «права на существование».

При этом чтобы эти принципы, идеалы, публичные права получили реальное, не общеполитическое, а непосредственно юридическое значение, действие и охрану в отношении граждан, необходимо по крайней мере наличие двух непременных условий:

во-первых, само общество должно достигнуть достаточно высокого уровня материального и духовного развития, богатства2;

и во-вторых, принципы, идеалы, общепубличные права должны быть, по выражению Л.

1 О категории публичных прав см.: Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 579–581. Характерно, что автор придавал категории публичных прав социалистический характер.

Не случайно позиция Б.А. Кистяковского на этот счет была подвергнута основательному сомнению со стороны И.А. Покровского, который со ссылкой на литературные источники отметил, что оправдана их оценка в качестве «просто рефлекса объек-

тивной нормы» (Покровский И.А. Указ. соч. С. 320).

2 Как убедительно показала Е.А. Лукашева, «накопление народного богатства» – непременное условие реальности осуществления социальной функции государства», и такого рода функция «в западном мире осуществляется в развитом гражданском обществе...» (Общая теория прав человека / Под ред. Е.А. Лукашевой. М.: Норма, 1996. С. 121–122).

Примечательно, что еще в начале нынешнего века П. Новгородцев писал, что, объявив себя органом общественного служения, государство «встречается с необходимостью реформ, которые лишь частично осуществимы немедленно, а в остальном либо вовсе неосуществимы или осуществимы лишь в отдаленном будущем, вообще говоря, необозримы в своем дальнейшем развитии и осложнении» (Новгородцев П. Указ. соч. С. 340).

121

Право – надежда наша

Этих условий, особенно в обстановке конца 1930-х годов, в Советском Союзе не существовало. Реальность по всем этим двум пунктам была негативная, со знаком минус. Лишь на очень ограниченных участках жизни они были переведены на уровень конкретных прав и обязанностей (например, при приеме на работу беременных женщин).

А дальше с категорией социально-экономических прав случилось нечто странное, с гуманитарной и юридической сторон невообразимое и, если угодно, печальное и трагическое для всей проблематики неотъемлемых прав человека, до сих пор ни в науке, ни в общественном мнении до конца, на мой взгляд, не оцененное. С конца 1940-х годов гордость социализма – социально-экономические права внезапно, сказочным образом превратились в «неотъемлемые права человека», их «второе поколение».

Как и почему это случилось?

На первый взгляд во второй половине 1940-х годов произошло, казалось бы, закономерное высокозначимое явление – международноправовое признание социально-экономических прав. Во Всеобщую декларацию прав человека 1948 года, в ряд последующих ооновских документов в состав прав человека были включены, с известными коррективами, без ограничений «социалистического» порядка и с большими – нежели в советской Конституции – акцентами юридического характера (насколько это вообще оказалось возможным) социальноэкономические права, которые и были обозначены правами человека «второго поколения».

Надо прямо сказать – это было, так сказать, легкое, неадекватное, в основном пропагандистское решение, связанное с указанными ранее требованиями времени, не учитывающее сложность соответствующих проблем, тех упомянутых ранее социальных и юридических условий их конституирования и действительной реализации.

И плюс к тому мало кто при этом принял во внимание то обстоятельство, что подобное расширение общепризнанной гуманитарной категории имело политизированный характер – произошло в ООН

122

Глава третья. Право человека

в результате прямого и настойчивого идеологического и дипломатического воздействия советского государства, руководящие инстанции которого преследовали цель лишить категорию прав человека «буржуазной» трактовки и, напротив, сообщить ей «социалистический» характер, «обогатить» ее достижениями сталинской Конституции, постулатами марксистской идеологии.

В обстановке почтительной эйфории, которая была характерна для отношения к Советскому Союзу после его победы над гитлеровским фашизмом в первые послевоенные годы (а также благодаря настойчивости и ухищрениям советских дипломатов и идеологов, перетянувших на свою сторону многих представителей стран «третьего мира»), и возникли предпосылки, на основе которых, наряду с причинами объективного порядка, и было достигнуто включение в состав неотъемлемых прав человека при записи соответствующих положений в ооновских документах социально-экономических прав «второго», а потом и «третьего» поколений1.

Такого рода нарастающий, идущий волна за волной процесс «обогащения» и расширения категории неотъемлемых прав человека и вызывает тревогу в интеллектуально-мировоззренческом, гуманитарном, строго правовом и практическом отношениях.

Ведь социально-экономические, трудовые, пенсионные и аналогичные им права, действительно имеющие все более возрастающую значимость в жизни людей, в своем реальном (а не фразеологическом) обозначении – принципиально иные явления, и даже при наличии указанных ранее условий, в том числе – экономических2, а также при переводе рассматриваемых явлений в систему реальных юриди-

1 К правам «третьего» поколения обычно относят коллективные и солидарные права – права народов (право на мир, на здоровую окружающую среду, право на коммуникацию и др.), а также, по мнению отдельных авторов, такие экстравагантные «права человека», как право не быть убитым во время войны, право на сон, право на самообразование и т.д.

А.П. Семитко высказал предположение о возможности «четвертой волны» в понимании прав человека, когда этой категорией могут быть охвачены права, связанные с запретом абортов, и право на эвтаназию (Семитко А.П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996. С. 193).

2 Е.А. Лукашева, придавая существенное значение группе социально-экономичес-

ких прав, пишет вместе с тем: «Далеко не все государства могут уже сегодня реально защитить все важнейшие права этой группы. Основная причина – состояние экономики страны. Ведь социальная функция может осуществляться в полном объеме лишь при высоком уровне экономического развития, позволяющего разумно перераспределять средства и ресурсы, сохраняя свободу рыночных отношений и предпринимательства» (Общая теория прав человека. С. 108).

123

Право – надежда наша

ческих отношений, представляют собой принципиально другие правовые феномены, нежели неотъемлемые права человека.

Почему? Не только потому, что они являются в основном декларациями, идеалами, принципами, в лучшем случае – особыми, и притом юридически «слабыми», правами публичного порядка, требующими правовой конкретизации, перевода на уровень конкретных гражданских прав и в этом отношении – развернутой юридической регламентации, во многом к тому же зависимой от переменных величин – уровня развития экономики, социальной сферы, культуры данного общества, политики государства. И не только потому, что в этой связи они как таковые не могут быть предметом непосредственной судебной защиты и государственного обеспечения (плюс к тому, выступая в политической сфере как общие публичные права и политические обязанности государства, они в практическом применении – коль скоро не выражены в конкретных юридических отношениях, защищаемых судом, – ставят человека в зависимость от органов власти, должностных лиц, чиновников, их усмотрения). И в силу всего этого они изначально лишены тех необходимых свойств, которые бы позволили рассматривать их в качестве неотъемлемых прав человека.

Главное здесь – соображения принципиального порядка, относящиеся к самой сути прав человека, их исконной природе, выражающей свободу, самостоятельность и независимость человека, его защищенность от произвола власти, ее стремления господствовать над личностью. Те же социально-экономические и иные «права», которые относятся ко «второму» и «третьему» поколениям, при всей их политической, «лозунговой» значимости, не только сами по себе не имеют основательного юридического значения и как таковые не могут обрести прямого юридического действия, но и во многих случаях ставят человека, напротив, в зависимость от власти, от ее состояния и от усмотрения чиновников.

Замечу при этом, что конституирование социально-экономических прав в качестве «неотъемлемых прав человека», наряду с другими, уже отмеченными несообразностями, трудностями и потерями, предполагает усиление императивной государственной деятельности, пусть терминологически облагораживаемой при помощи категории «социальное государство».

Так что, казалось бы, благое дело – расширение каталога прав человека на деле обескровливает эту основополагающую гуманитарную категорию. Приводит, если угодно, к устойчивому настрою на дискредитацию самой категории прав человека – процесс, происходящий

124

Глава третья. Право человека

в результате включения в нее с помощью международно-правовых документов и научных деклараций все новых «поколений», вплоть до «права на самообразование», «права на сон» и др.

И если у советских идеологических стратегов был в конце 1940-х годов расчет на то, чтобы лишить категорию прав человека их истинной, первородной духовной и юридической силы, то этот расчет (увы, с помощью истинных правозащитников, нас, юристов, в том числе либеральной ориентации) в немалой степени практически осуществился. Впрочем, как свидетельствует исторический опыт, несообразности подобного рода в конечном счете неизбежно «мстят за себя» – как только общество из состояния всеохватной государственной собственности, позволяющей концентрировать в руках власти неограниченные богатства (и потому давшей возможность установить равное для всех

«пособие на детей»), переходит на путь нормального экономического развития, то упомянутые несообразности, в частности «пособия», легли – как это случилось в последнее время в российском обществе – непомерным бременем на государство, породили тяжелые социальные трудности, непреходящие конфликты.

Итак, представляется принципиально важным строго разграничить основные неотъемлемые права человека, направленные на обеспечение свободы, самостоятельности и достоинства каждого человека (они имеют основополагающее и абсолютное значение в обществе, ставшем на путь демократического развития), и весь обширный комплекс прав гражданина данного государства. С этой точки зрения вполне оправдано первую из указанных группу прав так и именовать – «права человека», а вторую (весь обширный комплекс гражданских прав) именовать по-иному – «права гражданина данного государства». Или (как это делает ряд современных европейских конституций, в том числе Германии, Испании) обозначить общепризнанные неотъемлемые права человека термином «основные права».

ВМЕСТЕ С ТЕМ, не упуская из поля зрения отмеченные негативные факты, необходимо все же сделать ударение на том, что в условиях формирования и развития современного гражданского общества,

«возрожденного» естественного права в самой культуре (идеологии) прав человека происходили и продолжаются в настоящее время основательные процессы, в основном позитивные.

Важнейший из таких позитивных процессов – это углубление самой категории прав человека, развертывание его истинной сущности. Причем – и это в высшей степени важно! – такое «развертывание»

125

Право – надежда наша

с 1950–1960-х годов в демократически развитых странах происходит реально, фактически.

Обратим внимание – происходит реально, фактически! Но, увы, углубление категории прав человека далеко не всегда получает надлежащее осмысление и даже фиксацию в науке, в общественном мнении. Вот почему и по данному вопросу, наряду с характеристикой самих «фактов», придется вновь опереться на мысли И.А. Покровского, который и по данной группе проблем высказал суждения, намного опередившие время.

Три положения, существенно углубляющие понятие о правах человека, представляются здесь наиболее значительными.

В о п е р в ы х, это положение о соотнесении неотъемлемых прав человека не с «органами власти», а с государством в целом.

И вот слова И.А. Покровского, сказанные в самый канун октябрьского переворота 1917 года. Отметив, что «абсолютизм отжил свой век, и в естественном праве взяло верх то течение, которое провозгласило верховным сувереном волю народа... а системе правительственной опеки противопоставило декларацию свобод, декларацию прав человека и гражданина», И.А. Покровский вместе с тем замечает, что это вовсе не означает, что государственная власть при таких декларациях

«п р и н ц и п и а л ь н о в чем-либо ограничена». «Все декларации прав, – пишет автор, – были направлены против о р г а н о в в л а с т и, но не против самой власти, не против власти народа; все они имели своей целью гарантировать свободу политическую, а не свободу индивидуальную»1 (мысль, кстати сказать, весьма существенная для строгого различения, казалось бы, совпадающих понятий «право государства» и «право гражданского общества – гуманистическое право»). А дальше, отстаивая последовательно взгляд о верховенстве личности в обществе, он формулирует общий вывод: «...есть такие «неотъемлемые права человека», которые никаким законом уничтожены быть не могут, которые даже для государства в целом недосягаемы. Если всякое субъективное право обеспечивает личность от произвола в л а с т е й, то идея «неотъемлемых прав» направляется против г о с у д а р с т в а к а к т а к о в о г о». «Самоутверждение личности, – пишет И.А. Покровский, – достигает здесь в юридическом отношении своего кульминационного пункта. Некогда безгласная овца в человеческом стаде, она заявляет теперь претензию на роль равноправной с государством державы с правом суверенитета на некоторой

126

1 Покровский И.А. Указ. соч. С. 81.

Глава третья. Право человека

собственной территории»1. «В противоположность этой идее милости, – отмечает он, – все определеннее и ярче выдвигается идея права по отношению к государству»2.

Такое понимание неотъемлемых прав человека даже в передовом европейском и североамериканском политическом и правовом мышлении стало, как мы видели, утверждаться только после чудовищных потрясений, вызванных гитлеровской и коммунистической тираническими диктатурами в 1950–1960-х годах. С этой точки зрения становятся понятными те основания, которые приводят к отрицанию некоторыми режимами и деятелями универсального характера самой категории неотъемлемых прав человека. Сюда можно отнести настойчивые усилия деятелей ряда стран, особенно восточных, представить категорию прав человека в числе явлений сугубо «западных цивилизаций», будто бы не согласующихся с национальными культурами тех или иных стран. Прискорбно, хотя и в чем-то знаменательно, что подобные утверждения начинают звучать и в России, когда отвергается абсолютный характер прав и свобод человека и на первое место среди социальных ценностей, будто бы согласующихся с российской историей и культурой, выдвигаются идеи «государственности», «державности», «соборности» и др.

В практической же жизни таких стран, как Россия, указанный выше подход к правам человека, пробивавший себе дорогу при подготовке проекта Конституции, вновь уступил «государственническим» и «державным» тенденциям, а категория неотъемлемых прав человека в этой связи осталась в основном уделом неких, будто бы второстепенных, законодательных формул, пропагандистских штампов и академических рассуждений. И если порой на практике возникает вопрос о правах человека, то по большей части он связывается не с общим положением личности – «равноправной с государством державы», а со взаимоотношением отдельного человека, во многом остающегося «безгласной овцой в человеческом стаде», с отдельными «органами власти», которые «кое-где» «порой» «нарушают».

В о в т о р ы х – это положение (соответствующее отмеченной ранее интеллектуально-духовной природе современного научно-технического прогресса) о духовной, «трансцендентной» стороне неотъемлемых прав человека.

И вновь приходится обращаться к мыслям русского правоведа. Выраженный в позиции И.А. Покровского основательный подход к пра-

1 Покровский И.А. Указ. соч. С.309–310.

2 Там же. С. 151.

127

Право – надежда наша

вам человека, выводящий правовое положение личности на уровень ее взаимоотношений с государством в целом, взаимоувязан с другой существенной проблемой. С тем, что неотъемлемые права человека потому и касаются «государства как такового» и потому и ограждают личность от произвола власти, что они по своему источнику и важнейшей стороне своей сути обращены к человеку как духовной личности и в этом отношении затрагивают не политику (и даже не только

«политические права», как замечает автор), а прежде всего духовные, нравственные начала людей.

И.А. Покровский обращает внимание на то, что тот соответствующий духу Просвещения вариант естественного права, который «отрицает неограниченность государства по отношению к индивиду», зародился «прежде всего в борьбе за религиозную независимость, и первым правом, которое стали провозглашать неотъемлемым, было право на свободу религиозного исповедания»1, а отсюда «первое отчетливое формулирование идеи о пределах государственного вмешательства произошло на почве вопроса о свободе религиозного исповедания, т.е. именно в той области, которая является центром всего д у х о в н о г о бытия человеческой личности» (лишь потом, замечает автор, к этому был присоединен и вопрос о неприкосновенности собственности, а ныне – о положении личности по отношению к государству в целом)2.

Именно поэтому И.А. Покровский справедливо пишет, что по самой логике его исследований «борьба за гражданские «права личности» выставляется определенно лишь продолжением борьбы за свободу веры, мысли и т.д., за «большие и кульминационные интересы человеческого духа»»3.

Такой обоснованный И.А. Покровским угол зрения на неотъемлемые права человека исключительно важен потому, что он позволяет – при весьма существенной остроте проблематики, связанной с политикой и властью, – выделить во всей сумме прав человека центральное, определяющее звено, если угодно, их духовную сущность, относящу-

1 Покровский И.А. Указ. соч. С. 80–81.

2 Там же. С. 83–84. При этом автор отмечает, что «в огромном споре между личностью и обществом, думается, надо резко различать две совершенно несродные части спорной территории: с одной стороны, внутреннюю, д у х о в н у ю ж и з н ь человека, имеющую своим кульминационным пунктом его религиозное исповедание, а с другой стороны – отношения внешнего, главным образом экономического, порядка. Первые, духовные интересы составляют самое содержание, самую сущность человеческой личности...» (там же. С. 84).

3 Там же. С. 320.

128

Глава третья. Право человека

юся к свободе духа, началам высокой нравственности, основополагающим моральным принципам. А это в свою очередь открывает путь к тому, чтобы увидеть в развитом праве, где доминантой становятся неотъемлемые права человека, явление высшего духовного порядка, истоки которого коренятся не только в природе, но и в глубоких основах мироздания, что дает основание, по выражению Канта, рассматривать право в качестве «самого святого из того, что есть у Бога на земле». В этой связи хотелось бы еще раз сослаться на слова И.А. Покровского о том, что «нравственный прогресс может быть только делом индивидуальной свободы, и высшим назначением права может быть лишь создание такого социального порядка, в котором эта творческая свобода личности находила бы себе наилучшие условия для свое-

го осуществления»1.

В т р е т ь и х, это новая грань в понимании неотъемлемых прав человека. Категория прав человека начиная с эпохи Просвещения раскрыла свой глубокий философский и социальный смысл по той важной причине, что она обозначила в качестве центра в жизни людей отдельного, автономного человека. Не человечество в целом (и тем более ту или иную его часть – «трудящихся», «людей дела – предпринима-

телей», «ученых»), а именно каждого индивида как такового, «персону»

вообще, что и стало исходной предпосылкой для теории персонализма в ее последовательно демократических вариантах.

Казалось бы, это своего рода предел, потолок в высокой оценке личности; тем более что до настоящего времени подобная оценка порой рассматривается как некая «крайность», выражение «индивидуалистического эгоизма».

Между тем – как это ни покажется неожиданным – основанная на указанных персоналистических трактовках категория неотъемлемых прав человека может быть углублена (что, как мне представляется, по законам парадокса снимает с нее впечатление эгоистических крайностей).

И подобное углубление предложено с научной стороны опятьтаки И.А. Покровским. На его взгляд, гуманитарные воззрения, базирующиеся на возрожденческой культуре, могут достигнуть более высокой ступени развития. И тогда наряду с преобразованием объективного права, призванного давать надлежащее удовлетворение

«среднему, типичному человеку», на таких «более высоких ступенях развития усиливается сознание самобытности и особенности к а ж -

1 Покровский И.А. Указ. соч. С. 78.

129

Право – надежда наша

д о й о т д е л ь н о й л и ч н о с т и и вместе с тем начинает чувствоваться потребность в п р а в е на эту самобытность, в п р а в е н а и н д и в и д у а л ь н о с т ь»1. Вот это право каждого человека на свою всегда уникальную, неповторимую индивидуальность, на признание и защиту своей неповторимой самобытности и представляет собой то наиболее своеобразное, что вносит русский мыслитель в теорию, да и в само понимание прав человека.

В этой связи автор отмечает «целый ряд явлений, знаменующих собой дальнейший рост признания человеческой личности именно там, где так или иначе затрагиваются ее духовные, нравственные интересы. Ставится на новую почву охрана «прав личности», получает признание «право на индивидуальность», право на защиту конкретных особенностей человеческой личности»2.

Приходится сожалеть, что эта идея русского правоведа – сторонника последовательно либеральных, персоноцентристских воззрений – не привлекла внимание ни науки, ни практики, озабоченной проблемами прав человека (и никто, насколько мне известно, не высказал таких или аналогичных по содержанию идей – ни у нас в стране, ни за рубежом). Ибо есть вполне достаточные основания полагать, что п р а в о н а и н д и в и д у а л ь н о с т ь представляет собой новую, современную, быть может, наиболее возвышенную ступень истинной сути неотъемлемых прав человека.

Характерно при этом, что фактически, в реальном бытии развитых демократических стран с утвердившейся высокой правовой культурой именно так, в контексте «права на индивидуальность», трактуются, в особенности после 1950–1960-х годов, многие стороны проблематики человеческих прав. Именно в этой связи столь обостренным становится внимание к неприкосновенности личности, ее особых интересов и устремлений, неприкасаемости личной жизни, неприкосновенного права личности решать свою судьбу, строить сообразно своей индивидуальности всю свою жизнь.

И ВСЕ ЖЕ НАИБОЛЕЕ СУЩЕСТВЕННОЕ, что характеризует развитие культуры прав человека в современную эпоху, это перспектива обретения ими прямого юридического действия (в том числе – вынесение на основе одних лишь общепризнанных прав человека судебных

решений), а в более широком плане – определяющее влияние прав человека на позитивное право, которое выражается в существенном

130

1 Покровский И.А. Указ. соч. С. 121.

2 Там же. С. 120–121.

Глава третья. Право человека

преобразовании «правовой материи», самого содержания государственно-правовой действительности. Иначе говоря, обретение неотъемлемыми правами человека значения и функций действующей правовой реальности, да причем такой, когда она становится не только непосредственным основанием для совершения юридически обоснованных действий, но и правовым базисом, юридической основой национальных правовых систем в целом.

Можно высказать весьма серьезное предположение, что как раз в этом обстоятельстве следует видеть своеобразие того варианта прецедентного права, которое характерно для США и которое отличается – как и все прецедентное право – доминированием не закона, а непосредственно судебной деятельности, но все же в данном случае – с опорой последней на естественно-правовые категории. Невосприятие бурно развивающейся в конце XVIII века государственными образованиями Северной Америки (кроме штата Луизиана и территории Квебека) культуры европейской юриспруденции, которая в условиях Средневековья еще не раскрыла своего действительного интеллектуального и демократического значения, привело к тому, что ее «место» в осуществлении судебной деятельности в государственных образованиях Северной Америки заняли положения правосознания, вобравшие – во многом на интуитивном уровне – категории неотъемлемых прав человека. Отсюда – своеобразие, поистине уникальная самобытность понимания в североамериканском правовом мышлении самого понятия законности, в немалой степени сориентированного на судебные решения и судебный прецедент, которые в свою очередь опираются на судебные интерпретации прав человека. Впрочем, надо заметить, в настоящее время этот в своей основе закономерный процесс заходит, пожалуй, слишком далеко, когда теряются сами правовые начала правосудной деятельности, переключаемые на экономические и иные метаюридические категории1. Именно здесь, на мой взгляд, кроются истоки того, что принципы прав человека как таковые на самом пороге XXI века стали (минуя правосудные процедуры) некой предпосылкой для использования вооруженных сил в качестве средства воздействия на страну (Югославию), допустившую на своей территории практику геноцида, – но это использование вооруженных сил в свою очередь означает акты войны также с неизбежными грубыми нарушениями гуманитарных ценностей.

1 См.: Цвайгерт К., Кётц X. Указ. соч. С. 369–373.

131

Право – надежда наша

В значительно более позднее время, уже в середине XX века, неотъемлемые права человека стали пробивать себе дорогу в реальное юридическое бытие также и в европейских странах, при господстве основанной на римском праве догматической юриспруденции, опирающейся на принципы верховенства закона. Именно события XX века, унизившие людей бесчеловечной тиранией и поставившие человечество на край тотальной деградации и гибели, показали, что нет иного (кроме неотъемлемых прав человека) института, представляющего собой прямое выражение свободы личности, твердой основы ее суверенности, независимости, противостоящей произволу власти и насилию. И именно тогда, в 1950–1960-х годах, и начались глубокие преобразования в праве. И тогда же в странах с доминирующим значением европейской догматической юридической культуры общепризнанные права и свободы человека стали приобретать непосредственное юридическое значение.

При этом важно, что изначально, по самой своей первородной сути, неотъемлемые права человека стали символом и адекватным юридическим аналогом индивидуальной свободы человека, его твердой защищенности от произвола власти. И именно в таком изначальном («первородном») качестве права человека шаг за шагом получают юридическое закрепление в международном и во внутригосударственном праве демократических стран, обретают свою реальную государственно-правовую жизнь (увы, с уже упомянутыми издержками, о которых подробнее будет сказано дальше).

1.