§ 1. Уголовный процесс как форма применения уголовного закона

На ранней стадии своего развития уголовное право не делилось на материальное, т. е. относящееся к существу вещей (субстанционное, статутное) и уголовно-процессуальное (формальное).

от статутного уголовного права происходило постепенно^[11], в результа­те обобщения однородных приемов расследования и разрешения дел о преступлениях^[12].

С той поры, как уголовное право и процесс приобрели в положи­тельном праве известную автономность, «они пошли не по параллель­ным тропинкам, а по удаляющейся друг от друга траектории. Их раз­дельное изучение стало ординарным явлением в науке»^[13]. Несмотря на это, в учебной литературе и в научных исследованиях, связанных с ха­рактеристикой места уголовно-процессуального права в системе отече­ственного права, при отражении целей (задач, назначения) уголовного процесса, так или иначе затрагивается вопрос о взаимоотношении с ма­териальным уголовным правом.

Первые попытки определить такое соотношение были предприняты в трудах известных русских юристов еще в середине XIX в., т. е. когда ма­териальные и процедурные нормы только начали свое отделение друг от друга. Так, Я. И. Баршев в первом в России учебнике, изданном в 1841 г., «Основания уголовного судопроизводства с применением к российско­

му уголовному судопроизводству» отмечал, что «главная цель уголовно­го судопроизводства заключается в том, чтобы исследовать и открывать учиняемые преступления и преступников подвергать заслуженному наказанию»; при этом «высшее и коренное начало уголовного судопро­изводства должно состоять в правдивом осуществлении и приведении в действие законов уголовных»^[14].

Позиция о том, что уголовный процесс от уголовного права неотде­лим и призван «привести его к жизни», получила развитие в советский период^[17]. При этом в работах П. С. Элькинд^[18], Я. О. Мотовиловкера^[19], М. С. Строговича^[20] и других ученых обращалось внимание на то, что оба феномена стоят на страже одних и тех же отношений, но именно мате­риальное уголовное право определяет процесс, а не наоборот. Н. Н. По­

лянский в частности отмечал: «Не уголовные законы существуют для того, чтобы людей судили, а судят для того, чтобы обеспечить надле­жащее применение уголовного закона» ^[21]. По мнению В. М. Горшенева, правильное решение вопроса об их соотношении возможно только с по­зиции абсолютного признания производности процессуального права от материального через такое промежуточное звено, как правоприме­нительный процесс (правоприменительная деятельность)^[22].

Подход о возможности применения уголовного материального права исключительно в процессуальной форме мы можем найти и в ра­ботах, сыскавших заслуженное уважение юристов-современников. Так, В. П. Божьев отмечает, что «уголовный процесс, как и уголовно­процессуальное право, детерминирован уголовным правом... налицо его производный характер», «применить нормы уголовного права мож­но лишь одновременно с применением норм уголовно-процессуального права, причем сделать это вправе лишь субъекты уголовно­процессуальных отношений» ^[23].

В суждениях представителей уголовно-правовой и уголовно­процессуальной науки (В. К. Бобров, В. Г. Даев, Д. Ю. Гончаров, Ю. С. Жа­риков, П. А. Лупинская и др.) нередко содержатся утверждения о том, что в рамках уголовного процесса происходит не только применение, но и реализация уголовного закона. Категории «применение» и «реализа­ция» не разграничиваются, используются как равнозначные^[27]. Напри­мер, Т. Н. Добровольская, П. С. Элькинд, Д. Р. Гимазетдинов отмечают, что уголовный процесс является необходимой и притом единственной формой реализации норм уголовного права^[28]. С. Б. Российский пишет, что материальные нормы неспособны самореализовываться, т. е. автома­тически применяться к лицам, совершившим преступление. Такая реа­лизация возможна только в процессе специальной юрисдикционной де-

ятельности, позволяющей установить все имеющие уголовно-правовое значение обстоятельства, правильно квалифицировать содеянное и на основании этого вынести законный, обоснованный и справедливый правоприменительный акт государственно-властного характера^[29].

Отождествление категорий «применение» и «реализация» имеет объяснение. В русском языке слово «применить» означает «осуществить на деле, на практике» ^[30]. В свою очередь «осуществить» значит «привести в исполнение, воплотить в действительность»^[31], а «исполнить» — «то же, что выполнить», «осуществить, провести в жизнь»^[32].

Вместе с тем в общей теории права применение рассматривает­ся лишь в качестве специфической, особой формы реализации право­вых норм, комплексной властной деятельности, существующей наряду с такими формами, как соблюдение, исполнение и использование^[35].

П. Е. Недбайло отмечал, что «применение» в практике осуществления права обособилось и приобрело специфический смысл по сравнению с другими способами их реализации^[36]. Но даже если «реализацию» и рассматривать в качестве родового признака «применения уголовного закона», то необходимо учитывать, что такая форма имеет индивиду­альные отличительные особенности.

Раскрывая содержание категории «реализация», изначально следу­ет отметить, что принятие УК, как и любых иных законов, предполагает достижение необходимого результата. Правотворческий орган рассчи­тывает, что предписания юридических норм будут воплощены в обще­ственных отношениях, претворены в жизнь. Следовательно, главная задача установления государством правовых норм состоит в практи­ческом осуществлении заложенных в них требований. Речь идет о реа­лизации государственной воли, выраженной в правовой форме^[37]. Как конечный результат реализация права означает достижение полного соответствия между требованиями норм совершить или воздержаться от совершения определенных поступков и суммой фактически выпол­ненных действий^[38]. Наличие такого тождества означает достижение по­лезной цели, которую преследовал законодатель.

Результат реализации права достигается посредством деятельности субъектов, которым адресованы уголовно-правовые нормы.

процессе — скрупулезное следование правовому образу действий, усло­виям места и времени их совершения. Таким образом, субъективно реа­лизация права состоит в повиновении требованиям нормативных пред­писаний. Иначе говоря, реализация права с внутренней стороны всегда предстает как правомерное поведение^[39].

В форме соблюдения гражданами реализуются запрещающие нормы УК. Устанавливая, какое общественное деяние является преступлени­ем, государство ставит под уголовно-правовую охрану общественные отношения и одновременно определяет необходимый образ действий их субъектов, следование которому позволяет исключить совершение противоправного деяния.

Реализация управомочивающих норм УК осуществляется в форме использования. Она также основана на правомерном поведении субъек­тов (физических лиц), которым адресованы уголовно-правовые нормы, когда они действуют при обстоятельствах, исключающих преступность деяния (ст. ст. 37-42 УК). Определяя рамки (границы) дозволенно­го поведения, критерии общественной полезности, уголовный закон предоставляет гражданам возможность не только соблюдать запреты, но и использовать его положения в собственных интересах и интересах третьих лиц^[40].

При реализации уголовного закона в форме соблюдения или ис­пользования участия компетентных правоохранительных органов госу­дарства для реализации норм УК не требуется.

Уголовный закон оказывает не только предупредительное и регу­лятивное воздействие.

ливости и недопущения или минимизации подобных негативных про­явлений в будущем^[43].

Совершение общественно опасного деяния свидетельствует о том, что добровольной реализации уголовного закона в форме соблюдения или использования не произошло. Исчезновение воли к повиновению правовым требованиям прекращает процесс реализации права, ведет к негативным социальным последствиям: правонарушениям, измене­нию в правовой системе и т. п. Поскольку неправомерное поведение пре­пятствует достижению конечных целей права, оно является основани­ем к возбуждению процесса по реализации карательных норм права^[44]. Нарушение содержащегося в уголовной норме запрета, неправильное распоряжение предусмотренными УК возможностями требуют реа­лизации уголовно-правовых норм (в том числе и их санкций) в форме исполнения. Причем такая форма включает в себя как поведение лица, совершившего преступление, так и деятельность учреждений и органов, исполняющих наказание, по поводу реализации взаимных прав и обя­занностей^[45]. Нарушившие закон граждане не в состоянии добровольно, и, главное, самостоятельно реализовать уголовно-правовые санкции: назначить и применить меру воздействия в отношении самих себя они не могут. Для уплаты штрафа, отбытия исправительных работ, лишения свободы и т. п. одних лишь действий субъекта, совершившего престу­пление, недостаточно. Реализация санкции уголовно-правовой нормы обязательно требует особой процедуры и применения легального наси­лия со стороны государства в отношении преступника^[46]. Еще Ю. Глазер отмечал, что праву государственной власти наказывать соответствует обязанность нарушителя уголовного закона подчиниться, дать себя на­казать. Но ни обязанности приводить в исполнение заслуженное нака­зание, ни права присвоить себе принадлежащее государству и требовать наказания — как своего — за ним нельзя признать^[47].

Итак, реализация уголовного закона в форме исполнения, пре­творение в жизнь санкций норм УК осуществляются только при не­

посредственном участии государства в лице его специализированных (уголовно-исполнительных) учреждений и органов. Последние и полу­чили свое наименование в связи с тем, что их обязанностью является ре­ализация уголовно-правовых норм в форме исполнения. При этом необ­ходимо, чтобы материальный факт наказания строго сохранял свойства противодействия преступному деянию. Цель наказания достигается только тогда, когда оно применяется при условиях, не оставляющих воз­можности сомнения в том, что является правомерным осуществление права наказывать, когда в решении судьи и в способе его постановления заключается ручательство связи между наказанием и виной^[48]. Следова­тельно, в правоустанавливающем акте требуется точное указание на то, какое именно преступление совершено (ст. 8 УК), и на установленную вину нарушившего закон (ст. 5 УК).

Кроме того, на правонарушителя требуется оказать индивиду­альное правовое воздействие. В связи с этим наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к правонарушителю, должны быть справедливыми, т. е. соответствовать характеру и степени опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного (ст. 6 УК). Наконец, применение положений уголовного за­кона, оказание уголовно-правового воздействия на нарушителей долж­ны соответствовать потребностям общества и государства, быть целе­сообразными^[49]-. По этой причине законодатель допускает освобождение от уголовной ответственности и наказания (раздел IV УК)^[50]. Все это означает, что для реализации (исполнения) уголовно-правовых санкций недостаточно общего правового регулирования в виде норм УК. В си­туации совершения общественно опасного посягательства реализация уголовного закона дополнительно требует наличия индивидуального правового акта суда, в котором удостоверяются законность и целесоо­бразность последующего исполнения уголовного закона, а также справед­ливость меры уголовно-правового воздействия.

Вынесению данного документа, как правило, предшествует деятель­ность иных уполномоченных государством органов, подготавливающих уголовное дело к судебному рассмотрению. Уголовно-процессуальный закон предусматривает принятие ряда обязательных индивидуально­правовых предписаний, связанных с нормами УК (например, о воз­буждении уголовного дела, постановке лица в статус привлекаемого к уголовной ответственности). Без них принятие судебного решения, служащего основанием для реализации санкции уголовно-правовой нормы, невозможно. Таким образом, по отношению к реализации уго­ловного закона в форме исполнения справедливо (высказанное в об­щей теории права и не конкретизированное к его отдельным отраслям) утверждение В. В. Лазарева, что целью применения закона органами, вы­ступающими от имени и в интересах государства, является содействие претворению в жизнь норм, обращенных к другим субъектам права^[51].

Исходя из изложенного, следует признать правильность позиций авторов, указывающих на различие категорий «применение» и «реали­зация»^[52]. Например, С. С. Алексеев, И. Я. Дюрягин, Л. Б. Зусь пишут, что если соблюдение, исполнение и использование представляют собой непосредственные формы реализации права, которые касаются итогов воплощения юридических норм в поведении субъектов, материальных и духовных результатов этого поведения, то применение права относит­ся к процессу реализации, его «ходу». Компетентный орган, наделенный государственно-властными полномочиями, включается, «вклинивает­ся» в процесс реализации, принимает необходимые меры для претво­рения правовых предписаний в жизнь. Применение предполагает, как правило, дальнейшую реализацию предписаний правоприменительно­го акта, а следовательно, и правовых норм, что и приводит к наступле­нию необходимых результатов^[53].

В общей теории права высказано мнение, что правоприменитель­ную деятельность следует рассматривать не как форму реализации пра­ва, а как деятельность предреализационную или организационную, т. е. предшествующую воплощению предписаний в правомерном поведе­

нии^[54]. Поддерживаем авторов в том, что применение не следует отно­сить к формам реализации. Однако следует отметить, что приведенная теоретико-правовая позиция не является абсолютно точной по отноше­нию к уголовно-правовым нормам. Применение — это необходимый, обязательный элемент процесса реализации уголовного закона в форме исполнения. Соблюдение физическим лицом запретов и использование им субъективных прав, предоставленных уголовным законом, не требу­ет решений, актов государства (его правоприменительных органов), на что указывалось ранее. «Может даже сложиться впечатление», — пишет А. Д. Прошляков, — «что без уголовно-процессуального права можно обойтись, если никто не будет нарушать закон. Вот только как, какими средствами и способами проверить — нарушен уголовный закон или нет? Очевидно, уголовно-процессуальными»^[55].

Таким образом, деятельность по применению УК требуется при воз­никновении сомнений в правомерности действий (бездействия) граж­дан. Результатом применения уголовного закона может стать констата­ция состоявшейся ранее реализации норм (соблюдения запретительных или использования управомочивающих норм) либо необходимость дальнейшей их реализации в форме исполнения. Уголовно-правовая оценка поведения человека может быть положительной либо отрица­тельной (является деяние преступлением или нет). В любом случае в ней проявляется констатирующая функция применения уголовного права, без которой оно было бы беспредметным^[56]. Установление состоявшейся реализации норм УК в форме соблюдения или использования исклю­чает возможность их реализации в форме исполнения. Таким образом, применение уголовного права в одних случаях является условием, ис­ключающим его реализацию, в других — ее следствием, в третьих — предпосылкой, но никогда не может быть и не должно рассматриваться формой либо стадией реализации права^[57].

Исходя из изложенного, правильным представляется подход, в со­ответствии с которым уголовный процесс является формой примене­ния уголовного закона. По отношению к принудительной реализации материального права (в форме исполнения) уголовный процесс можно

также рассматривать в качестве средства^[58] или способа^[59] реализации^[60]. Акцентируем внимание на терминологическом различии: средство — это прием, способ действия для достижения чего-нибудь^[61]. То есть в рамках процесса уголовный закон находит свое применение, но это не означает, что в рамках процессуальной деятельности происходит и его реализация. Она произойдет после применения посредством ис­полнения уголовно-правовой нормы (исполнения предусмотренной в ее санкции меры уголовно-правового воздействия) либо будет конста­тирован вывод о состоявшейся реализации уголовного закона в форме соблюдения или использования, произошедшей до начала уголовного процесса (об этом, например, будет свидетельствовать постановление о прекращении уголовного дела, которое содержит вывод об отсутствии в деянии состава преступления). В любом случае реализация норм УК происходит вне уголовного процесса^[62]. Таким образом, цель процесса как формы применения уголовного закона состоит не только в способ­ствовании претворению в жизнь соответствующих карательных норм, но и в удостоверении, констатации состоявшейся реализации норм УК, в подтверждении ее правомерности.

В этой связи обратим внимание, что еще ученые дореволюционной России (С. И. Викторский, М. В. Духовской, П. И. Люблинский и др.) признавали, что уголовный процесс служит не только для того, чтобы государство могло осуществить свою карательную власть, но также и для того, чтобы оградить невиновного от произвольного преследо­вания и несправедливого обвинения. Более того, отмечалось, что УУС является прежде всего сводом прав граждан, предоставляемых по от­

ношению к деятельности судебной власти; а уголовный суд отстаивает интересы тех лиц, которые попали на скамью подсудимых, поскольку он ставит себе задачей гарантировать невиновных от наложения на них уголовной кары и оградить виновного от наложения кары сверх той, которая необходима за содеянное^{[63] [64]. Позднее Н. Н. Полянский писал: «Если бы процесс имел своею единственной целью (выделено мной. — М. К.) осуществление права государства на наказание, то законодатель и ограничился бы тем, что наделял бы суд и его вспомогательные ор­ганы всеми полномочиями, нужными для энергичного осуществления репрессии. Этого не может быть, ибо до тех пор пока государственная власть, преследуя виновных, не знает никаких сдержек, пока обвиняе­мый не пользуется никакими формальными гарантиями, до тех пор во­обще нет процесса, хотя государство и осуществляет свою карательную власть» 5s.}

Идея о том, что уголовный процесс, являясь формой применения уголовного закона, защищает права личности и ограждает невиновного от наказания, имела поддержку в советское время^[65]. Она нашла норма­тивное закрепление в ст. 2 УПК РСФСР: к задачам уголовного судопро­изводства причислялось обеспечение правильного применения закона, с тем чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут спра­ведливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Такая формулировка, на наш взгляд, пра­вильно отражала цели применения уголовного закона, не связывая их лишь со способствованием реализации карательных норм УК.

Однако идеологи проводимой на рубеже XX-XXI вв. судебно­правовой реформы истолковали реализацию уголовного закона только в смысле государственного воздействия в связи с совершением пре­ступления. В Концепции судебной реформы в Российской Федерации отмечается, что новой целью уголовной юстиции должна стать защита

общества от преступлений путем реализации уголовного закона и за­щита прав и законных интересов граждан, попавших в сферу юстиции (обвиняемых, потерпевших и др.) ^6θ. С введением УПК РФ 2001 г., в кото­ром назначение уголовного судопроизводства представлено как защита потерпевших от преступлений и защита личности от незаконного и не­обоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод (ч. 1 ст. 6 УПК), категории «применение» и «реализация» вовсе исключены из нормативного оборота. Так, Е. Б. Мизулина, комментируя «назначе­ние», отметила, что существование уголовного процесса наряду с уго­ловным правом можно объяснить только тем, что данная социальная технология необходима для недопущения «нежелательного результата», т. е. осуждения невиновного^{[66] [67]. Тем самым обозначена приверженность составителей УПК к «охранительному» типу уголовного процесса, кото­рый для реализации карательных норм материального права и не тре­буется. И. Б. Михайловская отмечала, что «уголовное право — это меч, разящий правонарушителей, а уголовный процесс — щит, оберегающий личность от государственной репрессии»[68], используемый в УПК «тер­мин „защита" как бы противостоит „карательным угрозам" уголовного закона»[69].}

Обозначенная реформаторами УПК нравственная характеристика уголовного и уголовно-процессуального права, соответствующая пред­ставлению итальянского криминолога Энрико Ферри (1856-1929 гг.) о том, что «уголовный кодекс пишется для негодяев, а уголовно­процессуальный — для честных людей»^[70], не отвечает позитивной роли современного уголовного права. Помимо определения уголовно­правовых деяний и мер воздействия за их совершение УК устанавли­вает обязанность не совершать данные деяния, которые реализуются

как раз «честными людьми» в форме добровольного соблюдения пра­вил. Кроме того, именно уголовный закон закрепляет субъективное право лица требовать неприменения к нему мер уголовно-правового воздействия в ситуации, когда основания для применения таких мер отсутствуют.

Как указывает Н. М. Кропачев, четкое законодательное определение всех признаков преступления (возраст ответственности, вменяемость, вина и т. д.), обстоятельств, исключающих уголовную ответственность, закрепление правила «уголовный закон обратной силы не имеет», отказ от аналогии и провозглашение принципа «нет преступления без указа­ния о том в законе» — это те условия, при выполнении которых уго­ловный закон перестает быть оружием в руках государства, занесенным над любым и каждым, и превращается в свод правил поведения, кото­рые обязаны выполнять не только каждый гражданин, подданный, но и правоприменитель, а в конечном счете и законодатель. Таким образом, само уголовное законодательство способно гарантировать право каждо­го на свободу и неприкосновенность от необоснованного (незаконного) применения мер уголовно-правового воздействия^[71].

Если же основания для назначения наказания или иных мер уголовно-правового характера имеются, то именно УК требует, чтобы они были справедливыми, т. е. соответствовали характеру и степени об­щественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного. В уголовном законе содержатся положения о на­значении наказания при смягчающих обстоятельствах и о других случа­ях назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление, регламентированы основания освобождения от уголов­ной ответственности и наказания и др. Разве нужен «щит» от такого уголовного закона?

Считаем, что защита необходима не от закона, а от беззакония, про­извола со стороны кого бы то ни было. Причем следует учитывать, что материальное уголовное право в основном построено на убеждении и угрозе применения мер уголовно-правового воздействия. И напро­тив, уголовному процессу априори присущи институты принуждения, они занимают в нем ведущее место и имеют решающее значение в пла­не достижения стоящих перед ним целей^[72]. И только там и тогда, ког­

да появляется возможность ограничиться убеждением, принуждение становится излишним^[73]. При этом меры процессуального принужде­ния применяются к лицу, официально презюмируемому невиновным. Следовательно, возможность нарушений и неосновательное ограниче­ние прав и свобод личности в большей степени характерны уголовному процессу, а не уголовному праву. Именно здесь проявляется конфликт общественных и индивидуальных интересов. Поэтому и спор о допу­стимых средствах и методах ограничения прав личности для обеспече­ния публичных интересов становится более острым. На уровне юри­дической техники его подчас разрешить невозможно — он решается только путем достижения временного консенсуса на уровне уголовно­процессуальной ПОЛИТИКИ^[74].

Еще в 60-е гг. прошлого столетия профессор Стэнфордского уни­верситета (США) Герберт Пэккер (1925-1972 гг.) выделил две модели уголовно-процессуальной политики: «надлежащая правовая процедура» (с приоритетом защиты прав личности) и «контроль над преступностью» (допускающая во имя достижения максимальной эффективности су­щественное ограничение индивидуальных прав и свобод), при этом по­казал невозможность абсолютной монополии одного из направлений^[75]. Закрепление в главе 2 УПК назначения и принципов уголовного судопро­изводства в редакции, которая подчеркивает исключительную важность надлежащей правовой процедуры, показывает приверженность идеоло­гов УПК к стратегии, в соответствии с которой основным приоритетом государственной деятельности является защита индивидуальных прав и свобод, обеспечиваемая предоставлением максимального числа гаран­тий лицу, защищающемуся от уголовного преследования. Однако такой юридико-технический подход не означает, что процессуальная деятель­ность лишена принудительного воздействия. Уголовный процесс про­должает являться формой применения уголовного закона, обеспеченной средствами, которые при наличии оснований и иных условий могут су­щественно ограничивать права и свободы вовлекаемых в него лиц, в том числе до признания лица виновным и назначения ему наказания.

В случаях, когда в рамках уголовного процесса индивидуальным актом удостоверены законность и целесообразность последующего исполнения санкций УК, а также справедливость средств уголовно­правового воздействия, начинается деятельность учреждений и ор­ганов государства, регламентированная УИК. В соответствии со ст. 7 УИК основанием исполнения наказаний и применения иных мер уголовно-правового характера являются приговор либо изменяющие его определение или постановление суда, вступившие в законную силу, а также акт помилования или акт об амнистии. Следовательно, исполнению в порядке, предусмотренном УИК, подлежат не собствен­но нормы УК, а выносимые в уголовном судопроизводстве индиви­дуальные акты применения уголовного закона. Можно рассуждать о некоем «опосредованном» через процессуальные акты исполнении норм уголовного права^[76]. А. Д. Прошляков справедливо указывает, что уголовно-исполнительное право — это своего рода процессуальное право «в квадрате», имея в виду математическую степень, так как осно­ваниями исполнения наказаний и применения иных мер уголовно­правового характера являются различной формы процессуальные решения^[77]. Н. В. Генрих отмечает, что уголовно-процессуальные и уголовно-исполнительные отношения выступают «двумя фазами» жизни одного уголовно-правового отношения. Предметом уголовно­процессуального отношения следует признать применение нормы УК к фактическому отношению. Предметом уголовно-исполнительного отношения выступает установленное судом содержание конкретного уголовно-правового отношения, именно здесь осуществляется непо­средственная реализация прав и обязанностей участников уголовно­го правоотношения. Следовательно, материальное право определяет, какой должна быть связь между государством и лицом, совершившим преступление, процессуальное право — каким образом эту связь уста­новить, а исполнительное — как ее реализовать^[78].

В ходе реализации уголовного закона в форме исполнения может стать востребованным и дополнительное применение уголовно-правовых норм. Цель применения здесь состоит не в установлении условий, при на­личии которых возникают юридические обязанности и субъективные права адресатов нормы, и не в определении этих обязанностей и прав (все отмеченное уже сделано при применении уголовного закона до начала его исполнения), а в изменении или прекращении уже определенных или, чаще всего, уже осуществляемых обязанностей и прав в соответствии с санкциями уголовно-правовых норм. Применение выступает условием для изменения характера или прекращения их реализации^[79].

Для рассмотрения и разрешения вопросов, связанных с исполне­нием приговора, требуется возвращение к уголовно-процессуальному производству. Анализ статистических данных свидетельствует о ши­роком «масштабе» применения уголовно-правовых норм в связи с не­обходимостью корректировки конкретных наказаний^[80]. В порядке, предусмотренном гл. 47 УПК, подлежат рассмотрению и иные вопросы, связанные с исполнением приговора, указанные в УК или УИК, но не названные в ст. 397 УПК^[81]. Кроме того, в УИК располагаются отдельные нормы, регламентирующие порядок применения уголовного закона при возникновении вопросов исполнения приговора. Они нередко всту­пают в коллизию с положениями УПК. В частности, имеет место кон­куренция норм о задержании и заключении под стражу осужденных, злостно уклоняющихся от отбывания наказания^[82].

Данные обстоятельства указывают на правильность позиции В. В. Николюка, отмечающего, что с развитием уголовного, уголовно­процессуального и уголовно-исполнительного законодательства в на­шем праве сформировалось самостоятельное и комплексное по своей юридической природе уголовно-исполнительное судопроизводство^[83]. Объективно существуют предпосылки к тому, чтобы считать его с по­зиций системного построения уголовного процесса дополнительным производством, осуществляемым в рамках специальной процедуры, ре­гламентированной в ст. 399 УПК^[84].

Необходимость в дополнительном применении норм уголовного закона в связи с исполнением одного и того же приговора может воз­никать неоднократно. Следовательно, справедливо вести речь о «до­полнительных, факультативных производствах». Кроме того, они являются «полистадийными»: у них «отсутствуют досудебные уголовно­процессуальные стадии, но каждое из них может пройти все судебные стадии, начиная со стадии назначения дела к слушанию вплоть до пере­смотра его кассационной и надзорной инстанциями»^[85]. Наконец, такие производства предусмотрены, в числе прочего, для разрешения во­просов о возмещении вреда реабилитированному, восстановлении его трудовых, пенсионных, жилищных и иных прав, а также о назначении, продлении, изменении или прекращении применения принудительных мер медицинского характера (пп. 1 и 12 ст. 397 УПК), т. е. вопросов, которые могут возникнуть в связи с констатацией состоявшегося со­блюдения или использования уголовного закона, а также в связи с ис­полнением иных мер уголовно-правового характера. Следовательно, дополнительные производства могут стать востребованными при реа­

лизации норм УК в любой из форм, если этому предшествовало приме­нение уголовного закона (в рамках основного производства).

Учитывая изложенное, считаем, что уголовный процесс представля­ет собой форму применения уголовного закона, т. е. деятельность упол­номоченных государственных органов, связанную с вынесением индиви­дуальных актов, удостоверяющих либо соблюдение, либо правомерность использования, либо законность и целесообразность дальнейшего ис­полнения уголовно-правовых норм и справедливость уголовно-правового воздействия (основное производство), а также индивидуальных актов, в которых разрешаются правовые вопросы, возникающие в связи с удо­стоверением соблюдения, использования либо в связи с исполнением уго­ловного закона (дополнительные производства).

Уголовно-процессуальная форма, являясь неотъемлемой стороной всего уголовного судопроизводства, предполагает отдельные формы актов применения уголовного закона^[86]. В связи с этим уместными ви­дятся суждения авторов о правоприменительном процессе (уголовном процессе), когда категория «форма» употребляется во множественном числе^[87]. Так, по мнению И. Я. Дюрягина, правоприменительный про­цесс представляет собой осуществляемую в специально установленных законом формах деятельность компетентных органов государства, за­ключающуюся в вынесении на основе норм права и соответствующих фактических обстоятельств индивидуально-конкретных правовых предписаний (индивидуальных правоприменительных актов). Приме­нение права имеет место там, где есть властное решение компетентного органа по поводу конкретного жизненного случая^[88].

Уголовный процесс в большинстве случаев не может сводиться к вынесению одного индивидуально-правого акта. Он предполагает принятие ряда решений, отражающих последовательное примене­ние уголовного закона. В задачу уголовного процесса входит не толь­ко применение санкций, но и предшествующее этому решение во­проса о характере имеющихся правоотношений, а также принятие мер по предупреждению правонарушений^[89]. О применении санкции

уголовно-правовой нормы следует вести речь как о компоненте при­менения, осуществляемом после применения диспозиций (и гипотез) уголовно-правовых норм^[90].

Правоохранительная деятельность государственных органов как форма применения права находит свое выражение в двух группах актов индивидуального значения. Первую группу составляют акты вспомога­тельного характера. Они указывают на предварительные правоохрани­тельные действия и издаются органами государства при исследовании обстоятельств каждого деяния, в котором обнаружены признаки не­правомерности, а также при надзоре за соблюдением законности. Вто­рая группа — акты основного характера, они отражают завершающие правоохранительные действия, содержат окончательную оценку того или иного деяния и определяют вид и меру правовой санкции, пред­усмотренной нормой права за нарушение содержащихся в ней пред­писаний, либо определяют отказ от применения правовой санкции^[91]. К актам вспомогательного характера следует относить: постановление о возбуждении уголовного дела; уведомление о подозрении в совер­шении преступления; постановление о применении меры пресечения (и отдельных иных мер процессуального принуждения); постановле­

ние о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительное заключение (акт, постановление) и др.

Отличительная особенность актов применения уголовного закона (как основного, так и вспомогательного характера) состоит в том, что при­нятие процессуальных решений, оформляемых данными актами, предпо­лагает наличие материально-правовых условий. Последние закрепляются в УПК посредством бланкетных норм УК или через использование общих формулировок уголовного закона. Например, для возбуждения уголов­ного дела требуется наличие достаточных данных, указывающих на при­знаки преступления (ч. 2 ст. 146 УПК), задержание подозреваемого пред­полагает, что совершено преступление, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы (ч. 1 ст. 91 УПК), и т. п.

Нормы УПК, регламентирующие процессуальные документы, не требуют, чтобы решение о применении уголовного закона обязательно отражалось в резолютивной части постановлений (определений). В дан­ной части документа фиксируется собственно процессуальное решение (о возбуждении уголовного дела, о привлечении в качестве обвиняемого и т. п.). Поскольку наличие нормы УК выступает условием для приня­тия решения, имеющего уголовно-процессуальные последствия, то оно находит отражение в описательно-мотивировочной части процессуаль­ного документа. Например, в акте об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, в числе прочего, может быть указано, что в деле имеются достаточные доказательства обоснованно подозревать лицо в совершении преступления, за которое уголовным законом предусмо­трено наказание в виде лишения свободы на срок свыше трех лет (ч. 1 ст. 108 УПК), в постановлении о наложении ареста на имущество — что инкриминируемое обвиняемому преступление предполагает взыскание штрафа или конфискацию имущества (ч. 1 ст. 115 УПК) и т. п.

Рассуждая о номенклатуре процессуальных актов применения уголовного закона, А. В. Наумов, а также Ю. В. Грачева указывают, что применение норм УК происходит только в тех актах, которые отражают решение вопроса об уголовной ответственности в ее возможных аспек­тах: о привлечении к ней и освобождении от нее, о назначении наказа­ния, снятии судимости и т. д.^[92] В. И. Цыганов отмечает, что все эти акты направлены на установление, изменение или прекращение правоотно­шений, определение точного объема субъективных прав, юридических

обязанностей их участников^{[93] [94]. По мнению П. Е. Недбайло, «применени­ем правовых норм» должна называться лишь такая деятельность, кото­рая «сопряжена с организацией осуществления этих норм в правоотно­шениях и воздействием на обязанных лиц в этих отношениях» ss. Между обозначенными подходами исследователей отсутствует «китайская сте­на», поскольку категории «уголовное правоотношение», «уголовная от­ветственность», «уголовно-правовое воздействие» тесно связаны меж­ду собой. Обратимся к содержанию этих феноменов, их соотношению и определим место актов о применении мер процессуального принуж­дения в системе актов применения уголовного закона.}