§ 1. Элементы правосубъектности юридического лица

Правосубъектность есть категория, которая прочно установилась в цивилистической теории, хотя законодательство не использует этот тер­мин. В российской науке категория правосубъектности глубоко и всесто­ронне разрабатывалась в основном применительно к гражданам^[301], тогда как сущность гражданской правосубъектности юридического лица редко ста­новилась предметом самостоятельного исследования^[302].

Большинство ученых полагают, что в качестве обобщающего понятия «правосубъектность» базируется на категориях «правоспособность» и «дееспособность»^[304].

По мнению Я. Р. Веберса, правоспособность и дееспособность явля­ются основой правообладания, возникновения и существования право­субъектности в любом правоотношении. Однако во многих правоотноше­ниях лицу достаточно обладать только правоспособностью, если отсутст­вующую дееспособность можно восполнить^{[305] [306] [307] [308] [309] [310].}

Ряд ученых полагают, что для признания лица субъектом гражданско­го права достаточно наделения его гражданской правоспособностью^[311].

Вместе с тем, как справедливо замечает О. А. Красавчиков, правоспо­собность выступает в виде общей основы, определяющей характер и объ­ем прав, которые могут находиться в обладании данного субъекта, однако юридическое понятие правосубъектности складывается из двух основных элементов: правоспособности и дееспособности^[312].

Высказано мнение, что правосубъектность личности есть единство ее правоспособности и дееспособности^[313], ее «праводееспособность»⁹.

Я, Р. Вебере замечает, что помимо наличия правоспособности и дее­способности, в ряде случаев закон предусматривает специальные требова­ния к субъектам права. Правосубъектность выражает признание лица в ка­честве субъекта правоотношений вообще, а также квалификацию его в ка­честве субъекта или возможного субъекта конкретных субъективных прав и обязанностей. Иными словами, она обозначает субъектный состав в пра-

вовых институтах и возможность быть как субъектом права вообще, так и конкретных субъективных прав и обязанностей^{[314] [315].}

Большинство цивилистов считают, что по своей природе, как граж­данская правоспособность, так и дееспособность есть самостоятельные субъективные права, содержанием которых является юридическая воз­можность иметь любые допускаемые законом права и обязанности, а так­же способность собственными действиями приобретать и осуществлять эти права. Правоспособность как субъективное право нельзя смешивать с конкретными субъективными правами, возникшими в результате ее реали­зации, в соответствии с законом и на основании конкретных юридических фактов^[316]. Эти конкретные субъективные права именуют правомочиями^[317].

В связи с этим представляется спорным утверждение О. А. Красавчи­кова, что правоспособность является не правом, а именно способностью, возможностью обладать субъективными правами и обязанностями. При­чем автор указывает, что правоспособность представляет собой суммарное выражение прав, носителем которых может быть субъект. В то же время следует согласиться с мнением ученого, что категория правоспособности, в частности, юридически определяет круг прав, которые могут быть в об­ладании данного субъекта. Отсутствие (ограничение) правоспособности означает невозможность приобретения прав вообще (частично). Отсутст­вие дееспособности влечет невозможность приобретения прав своими действиями^[318].

Как замечает В. М. Кротов, в этом смысле правосубъектность имеет не обобщающий, а индивидуализирующий характер. Правосубъектность

понимается не как набор качеств, которыми должны обладать субъекты гражданского права в целом, а как признак, которым согласно закону на­деляется отдельный субъект для признания его участником гражданских правоотношений^{13 [319]}.

По мнению некоторых ученых, содержание понятия «правосубъект­ность» или «правовой статус» составляют не только правоспособность и дееспособность, но также иные субъективные права и обязанности. Это комплексная категория, охватывающая все юридические элементы, закре­пляющие отношения между государством и лицом в соответствии с его местом в обществе^[320].

Современная цивилистическая наука определяет правосубъектность как социально-правовую возможность лица быть участником гражданских правоотношений. Как справедливо указывает В. С. Ем, по своей сути пра­восубъектность представляет собой право общего типа, обеспеченное го­сударством материальными и юридическими гарантиями. Наделение субъ­екта правосубъектностью есть следствие существования длящейся связи субъекта и государства. Именно в силу наличия такой связи на всякое пра­восубъектное лицо возлагаются обязанности принципиального характера - соблюдать законы и нравственные нормы, осуществлять субъективные гражданские права в соответствии с их социальным назначением. Данные обязанности корреспондируют правосубъектности как субъективному праву общего типа. Правоспособность и дееспособность являются предпо­сылками и составными частями гражданской правосубъектности лица. Правоспособность есть способность субъекта иметь гражданские права и обязанности. Дееспособность - это способность субъекта своими дейст-

виями приобретать для себя права и создавать для себя обязанности. Кро­ме того, дееспособность охватывает и деликтоспособность субъекта, т.е. способность самостоятельно нести ответственность за совершенные граж­данские правонарушения^{15 [321].}

Будучи наделенным гражданской правосубъектностью, юридическое лицо обладает правоспособностью. Однако характер и содержание право­способности юридического лица, как искусственного субъекта права, от­личается от правоспособности физического лица (гражданина).

Согласно п. 1 ст. 17 ГК РФ правоспособность гражданина есть спо­собность «иметь гражданские права и нести обязанности», которая в рав­ной мере признается за всеми гражданами. В цивилистике правоспособ­ность гражданина - это принадлежащее каждому гражданину и неотъем­лемое от него право, содержание которого заключается в способности (возможности) иметь любые допускаемые законом права и обязанности^[322].

Между тем участие в правоотношениях юридических лиц имеет оп­ределенные пределы. Как подчеркивает Е. А. Суханов, правоспособность юридических лиц предполагается целевой (специальной, ограниченной), допускающей их участие лишь в определенном, ограниченном круге гра­жданских правоотношений, ибо юридическое лицо по общему правилу может иметь только такие гражданские права, которые соответствуют оп­ределенным законом или учредительными документами целям его дея­тельности, и соответственно, может нести лишь связанные с этой деятель­ностью обязанности^[323].

Принцип специальной правоспособности закреплен в п. 1 ст. 49 ГК РФ, согласно которому юридическое лицо может «иметь гражданские пра­ва, соответствующие целям деятельности, предусмотренным в его учреди­тельных документах, и нести связанные с этой целью обязанности».

Исторические корни специальной правоспособности или доктрины ultra vires («сверх силы»), как ее именуют в зарубежных правопорядках, кроются в том, что на ранних этапах развития капитализма первые корпо­рации создавались в разрешительном порядке и, тем не менее, нередко ис­пользовались для различных махинаций^[324]. Кроме того, ограничения в пра­вах объясняются искусственной природой юридического лица. Большин­ство российских и зарубежных правоведов XIX века поддерживали уста­новление определенных границ правоспособности юридического лица.

По мнению О. Гирке, всякая корпорация способна действовать, вызы­вая последствия только в пределах жизненной сферы, отведенной ей пра­вопорядком, и должна иметь особую жизненную цель. Цели отдельных корпораций и их видов определяются законами и уставами корпораций^[325].

Как отмечает Г. Ф. Шершеневич, физические и юридические лица есть продукты объективного права, но задачи творчества являются разны­ми. Если живому человеку нужна широкая правоспособность, поскольку своей единичной волей он может ставить себе различные цели и перехо­дить от одной к другой, то юридическое лицо создается волей нескольких лиц, поставивших себе определенную цель. В корпорации меньшинство может быть увлечено большинством далеко за пределы цели, ради которой они предоставили в общее распоряжение свои средства. В учреждении на-

рушение воли учредителя, даже умершего, также привело бы к пренебре-

- 21 жению целью, ради которой осуществлялось пожертвование .

В. И. Синайский пишет, что правоспособность юридического лица всегда носит специальный характер, т.е. юридическое лицо правоспособно лишь в пределах той цели, для достижения которой оно установлено. Юридическое лицо должно иметь специальную правоспособность, дабы не господствовать над человеком. Это особенно опасно для учреждений, т.к. в союзах, созданных людьми, они могут господствовать над целью и даже прекращать существование юридического лица, тогда как в учрежде­ниях цель господствует над людьми, и они не могут ее изменять^{[326] [327].}

Аналогичная позиция поддерживалась судебной практикой. Как ука­зал в 1882 г. Правительствующий Сенат, в сфере правовых отношений положение юридического лица, как субъекта права, отличается от положе­ния лица физического только тем, что деятельность юридического лица ограничивается теми задачами, которые имелись в виду при его учрежде­нии, а также прямо выраженными изъятиями из общих законов^[328].

Специальная правоспособность государственных предприятий была установлена ст.

Принцип специальной правоспособности юридического лица жестко сформулирован в ст. 26 ГК РСФСР 1964 г. Сделки, совершенные юриди­ческим лицом в противоречии с целями, указанными в его уставе, положе­нии о нем или в общем положении об организациях данного вида, призна­вались недействительными, как не соответствующие требованиям закона (ст. 50 ГК РСФСР). Правовая наука квалифицировала такие сделки как ни­чтожные, поскольку к ним применялись правила, установленные ст, 48, 49 ГК РСФСР 1964 г.

По мнению С. Н. Братуся, юридическое лицо как субъект права есть социальная реальность, необходимый продукт развития общества. Однако жизнь общества и само право немыслимы вне волевой деятельности. Цель, ради которой объединяется группа людей, или поставленная перед ними государством, является общественно-необходимой и обособляется от других целей. Будучи объективно обусловлена и воспринята сознанием людей, эта цель становится фактором, определяющим их деятельность, поскольку ее достижение требует волевых усилий. Поэтому не только воля данной группы людей или отдельного человека определяет цель юридиче­ского лица, но и сама существующая цель определяет и направляет дея-

_u 25

тельность этой воли .

Современный российский законодатель смягчил правила о специаль­ном характере правоспособности для многих видов юридических лиц. Со­гласно ч. 2 п. 1 ст. 49 ГК РФ коммерческие юридические лица, за исклю­чением унитарных предприятий и иных видов организаций, предусмот­ренных законом, могут иметь гражданские права и нести гражданские обя­занности, необходимые для осуществления любых видов деятельности, не запрещенных законом, т.е. наделены общей (универсальной) правоспособ­ностью, что дает им возможность участвовать в любых гражданских пра­воотношениях.

Тенденция к отказу от принципа специальной правоспособности (доктрины ultra vires), особенно в отношении коммерческих юридических лиц, прослеживается во многих правопорядках.

В Швейцарском гражданском кодексе ( ст. 51) прямо установлено, что юридическое лицо обладает неограниченной правоспособностью.

В Германии для изменения цели союза, образованного в разреши­тельном порядке, требуется согласие всех членов союза, а также разреше- ^*

ниє компетентного государственного органа (абз. З § 33 ГГУ). Однако правовая доктрина и судебная практика исходят из того, что предусмот­ренная уставом цель имеет значение лишь для внутренних отношений в союзе. Этот принцип был воспринят законодательством о торговых това­риществах. Сделки, совершенные органом юридического лица с превыше­нием полномочий, предусмотренных уставом или товарищеским догово­ром, а также выходящие за рамки указанных в уставе целей, считаются действительными по отношению к третьим лицам.

В Англии юридические лица, созданные актами короны, всегда имели общую правоспособность, тогда как юридические лица, созданные общим или специальным актом Парламента, имели только права и обязанности, необходимые для достижения цели, указанной в уставе. Сделки, выходя­щие за пределы указанный в уставе цели, являются недействительными и могут быть оспорены в суде самим юридическим лицом либо его контр­агентами. Законом о компаниях 1989 г. принцип ultra vires был отменен^{[330] [331].}

В США законы большинства штатов прямо устанавливают принцип общей правоспособности корпораций. Как отмечается в литературе, тре­бование об обязательном определении в уставе корпорации даже общих видов деятельности мешало развитию деловой активности, затрудняло реагирование на изменения конъюнктуры рынка и переливы капиталов в перспективные отрасли, ставило под сомнение законность многих опера­ций, что не способствовало стабильности хозяйственных отношений. Даже если согласно закону и уставу правоспособность корпорации является специальной, сделки, совершенные с превышением полномочий, не явля­ются ничтожными. В этом случае иск к корпорации о запрещении совер­шения определенных действий по исполнению сделки или решения, выхо-

дящих за рамки предоставленных корпорации правомочий, может предъя­вить акционер, если сделка (решение) еще не была исполнена, а третьи ли­ца - участники сделки не знали о превышении полномочий. Корпорация или выступающее от ее имени и в ее интересах лицо также вправе предъя­вить иск к настоящим или бывшим ее управляющим о возмещении убыт­ков, возникших в результате действий должностных лиц, совершенных с превышением полномочий. Если корпорация постоянно превышает пре­доставленные законом полномочия, прокурор может предъявить иск об ее ликвидации^{[332] [333].}

Думается, что приведенные правила весьма целесообразны как с тео­ретической, так и с практической точки зрения, и могут быть заимствова­ны российским законодательством.

В современном российском праве принцип целевой (специальной) правоспособности сохраняется для некоммерческих юридических лиц, для государственных (муниципальных) унитарных и казенных предприятий, хотя они являются коммерческими организациями, а также для указанных в законе отдельных видов коммерческих юридических лиц.

По мнению ряда исследователей, в российском гражданском праве наряду с принципами общей и специальной правоспособности юридиче­ских лиц объективно присутствует принцип исключительной правоспо­собности юридических лиц, который означает, что разрешение осуществ­лять определенный вид деятельности одновременно является запрещением

28

на осуществление иных видов предпринимательской деятельности .

С этим утверждением трудно согласиться, поскольку речь здесь идет об установленной законом специальной правоспособности отдельных ви­дов юридических лиц. Допустим, кредитная организация, которая может

создаваться только как хозяйственное общество, на основании лицензии, выдаваемой Центральным Банком РФ (Банком России), имеет исключи­тельное право осуществлять банковские операции, однако ей запрещается заниматься производственной, торговой и страховой деятельностью (ст. 1, 5 Федерального закона от 2 декабря 1990 г. «О банках и банковской дея- тельности» ).

Страховщиками могут выступать юридические лица любой организа­ционно - правовой формы, предусмотренной законодательством РФ, соз­данные для осуществления страховой деятельности (страховые организа­ции и общества взаимного страхования) и получившие в установленном порядке лицензию на осуществление страховой деятельности на террито­рии РФ. Предметом непосредственной деятельности страховщиков не мо­гут быть производственная, торгово-посредническая и банковская дея­тельность (ст. 6 Федерального закона от 27 ноября 1992 г.^[334] «Об организа­ции страхового дела в Российской Федерации»).

Вероятно, установление специальной правоспособности для этих ор­ганизаций, помимо общественно-значимого характера их деятельности, вызвано необходимостью осуществления эффективного государственного контроля за целевым использованием значительных финансовых ресурсов, которые они аккумулируют в своих руках, и которые принадлежат другим юридическим лицам и гражданам либо предназначаются для выплаты третьим лицам, в частности, по договорам страхования.

Сохранение специальной правоспособности для государственных (муниципальных) унитарных и казенных предприятий, являющихся ком­мерческими организациями, а также учреждений, объясняется отсутствием у них права собственности на имущество, переданное им собственниками- ^[335]

учредителями, в качестве которых выступают соответствующие публично­правовые образования (п. 1 ст. 49, 295-297 ГК РФ; п. 1 ст, 3 Федерального закона от 11 октября 2002 г. «О государственных и муниципальных уни­тарных предприятиях»^{30 [336]).}

В соответствии с нормой ст. 173 ГК РФ, даже если орган управления юридического лица, обладающего специальной правоспособностью, со­вершает сделку, выходящую за ее пределы, такая сделка уже не является абсолютно недействительной (ничтожной). Она может быть признана не­действительной судом только по иску самого юридического лица, его уч­редителя (участника) или государственного органа, осуществляющего контроль или надзор за деятельностью юридического лица, при условии, что будет доказано, что другая сторона в сделке знала или должна была знать о ее незаконности.

По мнению С. Н. Ландкофа, признание «внеуставных» сделок дейст­вительными диктуется потребностями торгового оборота, ибо немыслимо требовать от лица, совершающего сделку, чтобы оно предварительно убеждалось в праве контрагента на совершение данной сделки^[337].

Нормы ст. 173 ГК РФ были сформулированы под влиянием правил, содержащихся в ст. 9 Первой Директивы по праву компаний, принятой Советом ЕС (Council of the European Union) 9 марта 1968 г. № 68/151/EEC, согласно которым за действия, совершенные органами компании, ответст­венность несет компания, даже если эти действия не соответствуют целям ее деятельности, если только при совершении таких действий орган ком­пании не превысил установленные законом полномочия. Как указано в ст. 9 Директивы, государства могут установить, что в этом случае компания не несет ответственности, если докажет, что контрагент знал или должен

был знать о внеуставном характере сделки. Учредительные документы компании сами по себе не являются достаточным доказательством^{32 [338].}

Согласно Закону о Европейских сообществах 1972 г. сделка, заклю­ченная по решению директоров компании, считается совершенной в пре­делах полномочий компании, а директора не считаются связанными каки­ми-либо ограничениями, которые содержатся в меморандуме или во внут­реннем регламенте компании. При этом закон исходит из презумпции добросовестности контрагента. Доказательство того, что третье лицо знало о содержании устава, не опровергает эту презумпцию^[339].

Как отмечает М. И. Кулагин, недобросовестность контрагента дока­зать трудно, ибо регистрация компании и публикация ее устава сами по себе еще не доказывают, что контрагент знал или должен был знать о цели деятельности компании, с которой он вступает в договорные отношения^[340].

В п. 18 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»^[341] разъясняется, что унитарные предприятия, а также другие коммерческие организации, в отношении которых законом предусмотрена специальная правоспособность (банки, страховые органи­зации и некоторые другие), не вправе совершать сделки, противоречащие целям и предмету их деятельности, определенным законом или иными правовыми актами. Такие сделки являются ничтожными на основании ст. 168 ГК РФ.

Представляется, что такая практика не вполне соответствует букваль­ному и смысловому толкованию ст. 173 ГК РФ, направленной на обеспе­чение стабильности имущественного оборота и защиту более слабых партнеров, вступающих в договорные отношения с юридическими лица­ми, обладающими специальной правоспособностью.

Более того, жесткий подход к признанию недействительными сделок, выходящих за пределы специальной правоспособности юридического ли­ца, не соответствует самой природе этой правоспособности. Как справед­ливо указывает И. А. Покровский, уставная цель корпорации не должна рассматриваться в качестве определенного законом естественного предела его правоспособности, когда всякий акт, выходящий за этот предел, счита­ется ничтожным, даже если само юридическое лицо в лице своих органов желало совершения этого акта. Напротив, целью ограничений следует считать не соблюдение естественных пределов правоспособности, а защи­ту интересов меньшинства участников корпорации, которые не были со­гласны с постановлением ее органа. При таком подходе акт, выходящий за пределы уставной цели юридического лица, нельзя рассматривать как ни­чтожный, а следует признать оспоримым, причем только в размере, в ка­ком он наносит ущерб корпоративным интересам оспаривающего^[342].

Дабы избежать недоразумений, связанных с возможным признанием недействительными «внеуставных» сделок, в уставы даже коммерческих организаций, обладающих общей правоспособностью, обычно включают­ся практически все возможные виды деятельности. Наглядным примером является Устав открытого акционерного общества «Российские железные дороги»^[343], главными целями деятельности общества названы не только обеспечение потребностей государства, юридических и физических лиц в

железнодорожных перевозках, работах и услугах, оказываемых железно­дорожным транспортом, но также извлечение прибыли (п. 9). В числе ви­дов деятельности указаны: производство и реализация продовольственных и промышленных товаров, медицинская, образовательная и т.п. деятель­ность (п.п. 1-51 п. 11). Более того, п. 12 Устава гласит, что общество впра­ве осуществлять и другие виды деятельности.

Как сказано в п. 18 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8 «О не­которых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», при разрешении споров судам необхо­димо учитывать, что коммерческие организации, за исключением унитар­ных предприятий и иных организаций, предусмотренных законом, наде­лены общей правоспособностью и могут осуществлять любые виды пред­принимательской деятельности, не запрещенные законом, если в учреди­тельных документах таких коммерческих организаций не содержится ис­черпывающий (законченный) перечень видов деятельности, которыми со­ответствующая организация вправе заниматься^[344].

На практике данное разъяснение нередко трактуется как возможность установления специальной правоспособности для конкретного юридиче­ского лица не только законом, то также его учредительными документами. При этом забывают, что правоспособность субъекта есть не совокупность прав в абстрактном виде, а лишь юридическая возможность иметь права^[345].

Кроме того, в п. 2 ст. 49 ГК РФ указано, что юридическое лицо может быть ограничено в правах лишь в случаях и порядке, предусмотренных за­коном. Действующим законодательством не предусмотрена возможность установления учредителями либо самим юридическим лицом, обладаю-

щим общей правоспособностью, каких-то ограничений этой правоспособ­ности. Следовательно, специальная правоспособность может быть уста­новлена только законом, а также принятыми в соответствии с законом иными нормативными актами, но не уставом юридического лица^[346].

Поэтому если учредители коммерческого юридического лица, обла­дающего общей правоспособностью, произвольно устанавливают в его уч­редительных документах какие-либо ограничения на осуществление опре­деленных видов деятельности либо указывают их исчерпывающий пере­чень, такие самоограничения не превращают общую правоспособность этой организации в специальную.

В связи с этим вызывает серьезные сомнения обоснованность утвер­ждения, что участники юридического лица могут самостоятельно изме­нить универсальную правоспособность юридического лица на специаль­ную посредством установления в его учредительных документах исчерпы­вающего перечня разрешенных видов деятельности либо запрета на осу­ществление каких-либо ее видов^[347].

Представляется, что всякие самоограничения, содержащиеся в уставе юридического лица, имеющего общую правоспособность, можно рассмат­ривать как его отказ от реализации субъективного права, предусмотренно­го законом и составляющего один из элементов содержания его правоспо­собности. Сделки, совершенные такими организациями в противоречии с целями деятельности, определенно ограниченными в их учредительных документах, могут быть признаны судом недействительными только в случаях, прямо предусмотренных ст. 173 ГК РФ, т. е. являются оспоримы-

ми (п, 1 ст. 166 ГК РФ)^[348]. Более того, на основании п. 2 ст. 49 ГК РФ ре­шение учредителей об ограничении прав может быть обжаловано юриди­ческим лицом в суд.

Законом может быть установлен перечень видов деятельности, кото­рыми юридическое лицо вправе заниматься только на основании специ­ального разрешения - лицензии (ч. З п. 1 ст. 49 ГК РФ)^[349]. Право на осуще­ствление лицензируемой деятельности возникает с момента получения ли­цензии либо указанного в ней срока и прекращается по его истечении, ес­ли правовыми актами не установлено иное (ч. 2 п. 3 ст. 49 ГК РФ).

Как отмечается в правовой литературе, лицензирование предприни­мательской деятельности есть правовое средство государственного регу­лирования рыночных отношений, элемент легитимации определенных ви­дов деятельности предпринимателя^[350]. Лицензируемые виды деятельности обычно требуют специальных знаний, направлены на обеспечение обще­ственных интересов или требуют более тщательного контроля со стороны государства в целях защиты интересов граждан^[351].

По мнению большинства правоведов, получение лицензии расширяет гражданскую правоспособность^[352] или даже дееспособность юридического лица, тогда как приостановление, аннулирование либо отзыв лицензии, напротив, является ограничением его правоспособности или дееспособ­ности. Некоторые исследователи прямо предлагают считать подтвержден­ную лицензией специальную правосубъектность дополнительной право-

субъектностъю, поскольку она расширяет деятельность юридического ли­ца по сравнению с общей правосубъектностью^[353].

Анализ положений Федерального закона от 13 июля 2001 г. «О лицен­зировании отдельных видов деятельности»^[354] позволяет усомниться в без­условной справедливости этого утверждения. Лицензия есть специальное разрешение на осуществление конкретного вида деятельности при обяза­тельном соблюдении лицензионных требований и условий, выданное ли­цензирующим органом юридическому лицу или индивидуальному пред­принимателю, как правило, на определенный срок (ст. 2, 8 Закона). Вид деятельности, на осуществление которого предоставлена лицензия, может выполняться только получившим лицензию юридическим лицом или ин­дивидуальным предпринимателем (п, 1 ст. 7). В случаях, предусмотренных законом, лицензирующие органы вправе приостановить и даже аннулиро­вать действие лицензии (ст. 13 Закона).

Можно согласиться с мнением С. Камоликовой, что основной целью лицензирования отдельных видов деятельности является контроль за ее осуществлением для обеспечения защиты жизненно важных интересов личности, общества и государства. В гражданско-правовом смысле лицен­зия на осуществление отдельных видов деятельности есть не право, а офи­циальное разрешение^[355].

Представляется, что выдача или приостановление (аннулирование) лицензии на осуществление видов деятельности, предусмотренных ст. 17 Закона «О лицензировании отдельных видов деятельности», являются ак­тами административного права, которые влекут за собой возникновение (прекращение) у обладающего общей правоспособностью конкретного

юридического лица субъективного права, которое дает ему возможность в дальнейшем совершать сделки, иные юридически значимые либо фактиче­ские действия в определенной сфере.

Требование закона о необходимости получения разрешения для осу­ществления отдельных видов деятельности есть способ установления фис­кального контроля со стороны государства за видами деятельности, осу­ществление которых, как указано в ст. 4 Закона «О лицензировании от­дельных видов деятельности», может повлечь за собой нанесение ущерба правам, законным интересам, здоровью граждан, обороне и безопасности государства, культурному наследию народов России, и регулирование ко­торых не может осуществляться иными методами, кроме как лицензирова­нием. Выдача лицензии не превращает общую правоспособность коммер­ческого юридического лица (индивидуального предпринимателя) в специ­альную. Строго говоря, получение либо утрата (приостановление, аннули­рование) лицензии вообще не влияет на их правоспособность или дееспо­собность, установленную законом (иными правовыми актами).

По общему правилу, сделка, совершенная юридическим лицом, не имеющим лицензию на занятие определенной деятельностью, не соответ­ствует требованиям закона (ст, 168 ГК РФ). Согласно ст. 173 ГК РФ такая сделка является оспоримой, т.е. может быть признана недействительной по иску самого юридического лица, его учредителя (участника) или госу­дарственного органа, осуществляющего контроль или надзор за деятель­ностью юридического лица, если доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о ее незаконности.

Вместе с тем для некоторых видов юридических лиц, обладающих ус­тановленной законом специальной правоспособностью, выдача лицензии означает приобретение субъективного права на осуществление их основ­ной деятельности в рамках специальной правоспособности. Следователь-

но, правовые последствия выдачи либо утраты лицензии на осуществление деятельности, соответствующей специальной правоспособности данного субъекта, будут несколько иными. Аннулирование (отзыв) лицензии у та­кого юридического лица равносильны лишению его специальной право­субъектности, а потому неизбежно влечет его ликвидацию. Прежде всего, это касается кредитных организаций, страховщиков, образовательных уч­реждений, и некоторых других юридических лиц, имеющих специальную правоспособность.

Как гласит п. 1 ст. 1 Закона «О лицензировании отдельных видов дея­тельности», данный закон не распространяется на некоторые виды дея­тельности, в частности, на деятельность кредитных организаций. Согласно ст. 1,5, 12, 13, 20, 23.1 Закона «О банках и банковской деятельности» кре­дитная организация имеет право осуществлять банковские операции с мо­мента получения лицензии, выданной Банком России после государствен­ной регистрации кредитной организации в установленном порядке. Реше­ние о государственной регистрации кредитной организации принимается Банком России. Внесение в Единый государственный реестр юридических лиц сведений о создании, реорганизации и ликвидации кредитных органи­заций осуществляется уполномоченным регистрирующим органом на ос­новании решения Банка России о соответствующей регистрации. Срок действия лицензии на осуществление банковских операций не ограничен, однако Банк России может отозвать у кредитной организации лицензию, после чего кредитная организация подлежит ликвидации.

Если в течение 30 дней с даты публикации в «Вестнике Банка России» сообщения об отзыве у кредитной организации лицензии на осуществле­ние банковских операций не создана ликвидационная комиссия, Банк Рос­сии обязан обратиться в арбитражный суд с требованием о ликвидации кредитной организации, за исключением случая, когда к моменту отзыва

указанной лицензии у кредитной организации имеются признаки несо­стоятельности (банкротства), предусмотренные Федеральным законом от 18 сентября 1998 г. «О несостоятельности (банкротстве) кредитных орга­низаций»^[356]. В соответствии с п. 4 ч. 4 ст. 20 Закона о банках и банковской деятельности с момента отзыва у кредитной организации лицензии на осуществление банковских операций до момента создания ликвидацион­ной комиссии (ликвидатора) или до назначения арбитражным судом кон­курсного управляющего, кредитной организации запрещено совершать сделки и исполнять обязательства по сделкам, за исключением сделок, связанных с текущими коммунальными и эксплуатационными платежами кредитной организации, а также с выплатой выходных пособий и оплатой труда лиц, работающих по трудовому договору, в пределах сметы расхо­дов, согласуемой с Банком России либо с его уполномоченным представи­телем, если таковой был назначен.

Как разъяснил Конституционный Суд Российской Федерации^[357], в силу особенностей правового положения кредитных организаций отзыв лицензии является начальным этапом процедуры банкротства или ликвидации банка. После отзыва у банка лицензии расчеты с вклад­чиками возможны только в ходе его ликвидации, для чего в целях защиты интересов кредиторов и самого банка необходимо зафиксировать всю его кредиторскую задолженность. Запрет на совершение сделок и ис­полнение обязательств по сделкам, содержащийся в п. 4 ч. 4 ст. 20 Закона о банках и банковской деятельности, до создания в установленном поряд­ке ликвидационной комиссии или назначения конкурсного управляющего обусловлен необходимостью сохранения денежных средств и имущества кредитной организации для их надлежащего распределения между креди-

торами, и направлен на реализацию конституционного принципа равенст­ва всех перед законом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ). Таким образом, п. 4 ч. 4 статьи 20 Закона о банках и банковской деятельности устанавливает обеспечительные меры, направленные на сохранение денежных средств и имущества кредитной организации до решения вопроса о расчетах с кре­диторами. Эти меры носят процессуальный характер, ограничивая в определенной мере право собственника владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом.

В правовой литературе приостановление действия банковской лицен­зии трактуется как временное ограничение правоспособности кредитной организации, которое выражается в запрете на определенное время осуще­ствлять все банковские операции, указанные в ранее выданной лицензии^{* [358].}

Между тем представляется, что даже в отношении кредитной органи­зации, обладающей специальной правоспособностью, справедливо утвер­ждение, что ни предоставление лицензии на осуществление банковских операций, ни ее отзыв сами по себе не влияют на правоспособность или дееспособность данной организации. Однако отзыв лицензии, который фактически лишает кредитную организацию субъективного права на осу­ществление своей основной деятельности, неизбежно влечет за собой ее ликвидацию в соответствии с нормами действующего законодательства.

Рассматривая конституционность полномочий Центрального Банка РФ по внесудебному порядку отзыва банковской лицензии, Конституци­онный Суд РФ прямо указал, что регистрация, лицензирование кредитных организаций, а также отзыв у них лицензий на осуществление банковских операций, по существу, представляют собой законодательную реализацию

конституционной функции Банка России в виде банковского регулирова­ния, надзора и контроля посредством принятия нормативных правовых ак­тов и индивидуально-правовых (ненормативных) актов на основе опера­тивной информации как о состоянии экономики в целом, так и в области денежно-кредитной политики. Право осуществлять государственную ре­гистрацию, выдачу и отзыв лицензий кредитных организаций, установ­ленное п. 6 ст. 4 Федерального закона от 2 декабря 1990 г. «О Централь­ном банке Российской Федерации (Банке России)»^[359], есть одно из полно­мочий ЦБ РФ, через которое реализуется его надзорная деятельность и достигаются цели, установленные ст. 3 данного закона в соответствии с ч. 2 ст. 75 Конституции РФ. Поэтому сам по себе отзыв лицензии Банком России у кредитной организации не затрагивает установленное ч. 1 ст. 34 Конституции РФ право каждого на свободное использование своих спо­собностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности, а является средством государствен­ной защиты прав и свобод, гарантируемой ч. 1 ст. 45 Конституции РФ^[360].

В то же время, как справедливо отмечает Д. А. УзоЙкин, необходимо различать лицензии на осуществление определенных видов деятельности (ст. 49 ГК РФ) и специальные разрешения на совершение отдельных сде­лок с ограниченно оборотоспособными объектами (ст. 129 ГК РФ). Лицен­зия на осуществление определенных видов деятельности служит целям го­сударственного контроля за соблюдением прав и законных интересов уча­стников оборота, вступающих в гражданско-правовые отношения с лица­ми, осуществляющими лицензированные виды деятельности, требующие особых навыков. Поэтому такого рода безлицензионные сделки являются

оспоримыми (ст. 173 ГК РФ). Напротив, безлицензионные сделки с огра­ниченно оборотоспособными объектами являются ничтожными, как со­вершенные с нарушением требований закона (ст. 168 ГК РФ), поскольку специальное разрешение на введение в оборот ограниченно оборотоспо­собного объекта путем совершения сделок преследует цели защиты публичных государственных интересов: обеспечения

обороноспособности, безопасности и др.^[361]

Таким образом, даже банковские сделки, совершенные юридическим лицом, не имеющим лицензии на осуществление банковской деятельно­сти, на основании ст. 168, 173 ГК РФ следует признавать оспоримыми.

Однако нарушение физическими и юридическими лиц установленных законом правил о лицензировании отдельных видов деятельности влечет за собой не только гражданскую, но также административную и даже уго­ловную ответственность.

Согласно ч. 3 п. 2 ст. 61 ГК РФ в случае осуществления деятельности без лицензии либо деятельности, запрещенной законом, либо с иными не­однократными или грубыми нарушениями закона или иных правовых ак­тов, либо при систематическом осуществлении общественной или религи­озной организацией (объединением), благотворительным или иным фон­дом деятельности, противоречащей его уставным целям, юридическое ли­цо может быть ликвидировано по решению суда.

Как разъяснил Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в Инфор­мационном письме от 13 января 2000 г. X» 50 «Обзор практики разрешения споров, связанных с ликвидацией юридических лиц (коммерческих орга­низаций)»^[362], согласно ч. 3 п. 2 ст. 61 ГК РФ осуществление коммерческой организацией деятельности, подлежащей лицензированию, после аннули-

рования лицензии может являться основанием для ее ликвидации. Однако в случаях, когда юридическое лицо осуществляет несколько видов дея­тельности, лишение его лицензии на ведение какого-либо одного вида деятельности не может рассматриваться как основание для его ликвида­ции, если после аннулирования лицензии оно прекратило этот вид дея­тельности и не допускает неоднократных или грубых нарушений закона или иных правовых актов (п. 1).

В соответствии со ст. 13 Закона «О банках и банковской деятельно­сти» осуществление юридическим лицом банковских операций без лицен­зии влечет за собой взыскание с такого юридического лица всей суммы, полученной в результате осуществления данных операций, а также взы­скание штрафа в двукратном размере этой суммы в федеральный бюджет. Взыскание производится в судебном порядке по иску прокурора, соответ­ствующего федерального органа исполнительной власти, уполномоченно­го на то федеральным законом, или Банка России. Банк России вправе предъявить в арбитражный суд иск о ликвидации юридического лица, осуществляющего без лицензии банковские операции. Граждане, незакон­но осуществляющие банковские операции, несут в установленном законом порядке гражданско-правовую, административную или уголовную ответ­ственность.

Субъектом уголовной ответственности за незаконное предпринима­тельство (ст. 171 УК РФ) и незаконную банковскую деятельность (ст. 172 УК РФ), в том числе за осуществление предпринимательской или банков­ской деятельности без регистрации либо без специального разрешения (лицензии) в случаях, когда оно обязательно, или с нарушением условий лицензирования, является достигшее шестнадцатилетнего возраста физи-

ческое лицо, которое осуществляет незаконную предпринимательскую деятельность^[363].

Когда для осуществления определенной деятельности требуется по­лучение лицензии, то коммерческая организация, в учредительных доку­ментах которой не содержится исчерпывающий перечень видов деятель­ности, и нет никаких запретов, вправе требовать предоставления соответ­ствующей лицензии, и ей не может быть отказано на том основании, что

~ 59

данный вид деятельности не упомянут в ее уставе .

Между тем, если в учредительных документах коммерческого юриди­ческого лица содержатся самоограничения на осуществление каких-либо видов деятельности, и при этом оно обращается в компетентные государ­ственные органы за получением лицензии на ведение указанной деятель­ности, в выдаче лицензии должно быть отказано до внесения необходи­мых изменений в учредительные документы юридического лица.

Особый случай изменения характера правоспособности субъекта со­ставляет приобретение гражданином статуса индивидуального предпри­нимателя. С момента государственной регистрации гражданина в качестве предпринимателя его правоспособность в сфере предпринимательской деятельности приравнивается к правоспособности коммерческих органи­заций, если иное не вытекает из закона, иных правовых актов или сущест­ва правоотношения (п. 1, 2, 3 ст. 23 ГК РФ).

Определяя правовые основания общей и специальной правоспособ­ность юридического лица, многие авторы упускают из виду, что содержа­ние правоспособности составляет не фактическое обладание правами и обязанностями, а лишь способность к такому обладанию. Как известно, правоспособность есть лишь необходимое условие для правообладания,

принадлежащая каждому субъекту права абстрактная возможность иметь любые признанные законом права и обязанности, необходимая предпо­сылка субъективного права^[364].

По этой причине является некорректным определение правоспособ­ности юридического лица, предложенное В. Ю. Мольковым, по мнению которого правоспособность есть совокупность прав и обязанностей, кото­рыми оно обладает и которые использует в соответствии с законом при осуществлении предпринимательской деятельности^[365].

Сходную ошибку допускает К. Тотьев, указывая, что «приобретаемая после получения лицензии правоспособность является не специальной, а дополнительной», поскольку предприниматель дополняет свою общую правоспособность новыми для него возможностями^[366].

Представляется небесспорной позиция В. Кудашкина, который пи­шет, что в процессе регулирования тех или иных правоотношений субъек­тов гражданского права, имеющих специальную правоспособность, следу­ет определять юридическую природу их правоспособности и ее правовое основание, т.е. выяснять, регулируется ли она общедозволительным по­рядком в сфере действия общего дозволения или же разрешительным по­рядком в сфере действия общего запрета.

В. Кудашкин полагает, что если отдельные виды деятельности, осу­ществление которых разрешается выдаваемой лицензией, не запрещены законом, то с получением лицензии на осуществление такой деятельности юридическое лицо в данной сфере легитимирует в установленном порядке уже имеющуюся правоспособность, то есть получает государственное

подтверждение своего участия в хозяйственном обороте. В этом случае сделки, не соответствующие содержанию специальной правоспособности, установленной лицензией, могут быть признаны недействительными только судом (ст. 173 ГК РФ).

Иная ситуация, по мнению В. Кудашкина, складывается в случае, ко­гда закон запрещает любые юридические действия, кроме прямо разре­шенных. Юридическую природу и содержание специальной правоспособ­ности в этой сфере определяет установленный законом общий запрет на осуществление любых юридических действий. Здесь юридическое лицо не легитимирует свою правоспособность, как это происходит в сфере дейст­вия общего дозволения, а наделяется специальной правоспособностью на осуществление только тех действий, которые определены в установленном порядке рамками соответствующего разрешения. Поэтому сделки, проти­воречащие содержанию специальной правоспособности в сфере действия общего запрета, являются ничтожными вследствие несоответствия закону или иному нормативному правовому акту (ст. 168 ГК РФ). Из сказанного автор делает вывод, что в сферах действия локальных и общих запретов правоспособность юридического лица может быть только специальной, тогда как в сферах действия общих дозволений правоспособность может быть только общей (универсальной)^[367].

Представляется, что в приведенных рассуждениях необоснованно смешиваются разные правовые явления.

Во-первых, категория правоспособности трактуется автором не как юридически закрепленная способность (возможность) обладать граждан­скими правами и обязанностями, а как совокупность субъективных прав, которыми оно персонально наделяется в определенной сфере деятельно­сти. В. Кудашкин прямо пишет, что «правовым основанием специальной

правоспособности в сфере общего запрета является... наделение право­способностью вследствие отсутствия каких-либо прав на юридически зна­чимые действия в данной сфере». В приведенном примере предоставление акционерному обществу, обладающему общей правоспособностью, права осуществлять внешнеторговую деятельность в отношении производимых им боевых вертолетов, есть наделение его не специальной правоспособно­стью, а конкретным субъективным правом, предоставленным персонально юридическому лицу на основании определенного юридического факта - распоряжения Правительства РФ от 19 февраля 1996 г. № 205-р^{63 [368].}

Во-вторых, понятие специальной правоспособности субъекта подме­няется общим понятием законности сделки, которое предполагает соблю­дение содержащихся в законе конкретных предписаний, касающихся не только субъекта сделки, но также ее объекта, формы, порядка совершения, условий и т.д. Правила, установленные действующим законодательством в отношении конкретных сделок с объектами, оборотоспособность кото­рых ограничена (п. 2 ст. 129 ГК РФ), касаются всех участников правоот­ношений, имеющих как общую, так и специальную правоспособность. Сделка, не соответствующая требования закона или иных правовых актов, ничтожна, если закон не устанавливает, что такая сделка оспорима, или не предусматривает иных последствий нарушения (ст. 168 ГК РФ).

Как разъясняет М. М. Агарков, обладание полной гражданской пра­воспособностью означает возможность иметь любые основанные на зако­не права и обязанности, но не обозначает фактического обладания кон­кретными субъективными правами^[369].

Соглашаясь с К. Тотьевым^[370], А. А. Слугин предлагает именовать пра­воспособность, которую могут иметь коммерческие организации в соот­ветствии с определенным законом исключительным видом дея­тельности, «исключительной правоспособностью». Правоспособность не­коммерческих организаций, которые могут иметь гражданские права и обязанности только в соответствии с исключительным видом деятельно­сти, определенным законом и некоммерческим характером цели, А. А. Слугин называет «специально-исключительной» правоспособностью. По мнению ученого, общая, специальная и исключительная правоспособность являются самостоятельными видами гражданской правоспособности юри­дического лица. В свою очередь, исключительная правоспособность име­ет два подвида: исключительную и специально-исключительную»^[371].

Предложение весьма любопытное, хотя данная классификация видов правоспособности не вполне удачна. Во-первых, неясно, чем исключи­тельная правоспособность как вид отличается от исключительной право­способности как ее же подвида. Во-вторых, автор не разъясняет, в чем за­ключаются существенные различия между понятиями «исключительная» и «специально-исключительная» правоспособность, и каковы преимущества их практического внедрения. На наш взгляд, введение в гражданское пра­во понятий «дополнительная», «исключительная», «специально­исключительная» правоспособность, не вполне ясных с теоретической точки зрения, запутает правоприменительную практику, создаст благопри­ятное поле для произвола и злоупотреблений.

Думается, что правоспособность юридического лица может быть только двух видов: общая и специальная. Вместе с тем желательно, чтобы законодатель прямо указывал, какие виды юридических лиц обладают об­щей, а какие - специальной правоспособностью.

Представляется, что общую правоспособность можно определить как принадлежащее юридическому лицу субъективное право, содер­жание которого заключается в способности иметь любые гражданские права и обязанности имущественного характера, не запрещенные за­коном и соответствующие природе юридического лица.

Конкретизировать понятие специальной правоспособности весьма за­труднительно без уточнения используемой законодателем терминологии. Гражданский кодекс РФ оперирует терминами: «цель деятельности», «це­ли деятельности» и «виды деятельности» юридического лица (п. 1 ст. 49), «предмет и цели деятельности», «предмет и определенные цели деятель­ности» (п. 2 ст. 52), которые весьма неоднозначно трактуются теоретиками и судебной практикой.

«Основной целью деятельности» коммерческих организаций названо «извлечение прибыли» (п. 1 ст, 50 ГК РФ). Далее сказано, что коммерче­ская организация, обладающая общей правоспособностью, вправе осуще­ствлять любые «виды деятельности», не запрещенные законом (абз. 2 п. 1 ст. 49 ГК РФ). Очевидно, что цели деятельности коммерческих организа­ций, имеющих специальную правоспособность, не исчерпываются стрем­лением получить прибыль, а должны обеспечивать общественные потреб­ности, для осуществления которых они созданы.

Некоммерческие организации могут создаваться для достижения со­циальных, благотворительных, культурных, образовательных, научных и управленческих целей, в целях развития физической культуры и спорта, охраны здоровья, удовлетворения духовных и иных нематериальных по­требностей граждан, защиты прав и законных интересов граждан и орга­низаций, разрешения споров и конфликтов, оказания юридической помо­ ^*

щи, в иных целях, направленных на достижение общественных благ (п. 2 ст. 2 Федерального закона от 8 декабря 1995 г. «О некоммерческих органи- зациях» ).

Учредители некоммерческих организаций, государственных (муни­ципальных) унитарных и казенных предприятий обязаны определять в уч­редительных документах данных юридических лиц не только цели, но и предмет их деятельности (п. 2 ст. 52 ГК РФ). Однако понятие «предмет деятельности» в законе не раскрывается.

Как пишет В. В. Лаптев, специальная правоспособность дает возмож­ность осуществлять лишь такие виды деятельности и приобретать такие права, которые соответствуют предмету деятельности данного субъекта^{[372] [373].}

К. П. Кряжевских считает, что предметом деятельности юридического лица следует считать конкретизированный уставом перечень видов деятельности, которыми оно вправе заниматься^[374].

По мнению А. А. Слугина, предмет деятельности коммерческого юридического лица есть сфера извлечения прибыли^[375].

Как замечает Д. А. Медведев, важно разграничивать предмет устав­ной деятельности юридического лица и конкретные правомочия по осуще­ствлению этой деятельности. К примеру, торговля не входит в предмет ус­тавной деятельности религиозной организации, однако она имеет право совершать сделки купли-продажи, если это необходимо для ведения ее ос­новной деятельности. Получается, что в сфере гражданского оборота кон-

кретные правомочия организации со специальной правоспособностью мо­гут быть шире предмета ее уставной деятельности^[376].

Думается, что понятие «цель (цели) создания (деятельности)» являет­ся весьма расплывчатым. Напротив, критерий «виды деятельности» слиш­ком узкий, что непригодно для практического применения, особенно с учетом позиции, выработанной судебной практикой по отношению к «внеуставным» сделкам. С одной стороны, установление исчерпывающего перечня видов деятельности не отвечает потребностям оборота, поскольку лишает юридическое лицо всякой маневренности, даже в реализации це­лей и задач чисто некоммерческого характера. С другой стороны, очень широкий список видов деятельности вообще лишает принцип специаль­ной правоспособности всякого смысла.

Анализируя ст. 49 ГК РФ, Д. А. Медведев пишет, что «специальная правоспособность предполагает наличие у юридического лица лишь таких прав и обязанностей, которые соответствуют целям его деятельности и прямо зафиксированы в его учредительных документах»^[377]. Тем самым ав­тор призывает учредителей юридического лица, обладающего специаль­ной правоспособностью, указывать в его учредительных документах не только цели его деятельности, но также все права и обязанности, которы­ми оно может обладать как субъект гражданского права. Очевидно, что выполнить данное требование в принципе нереально из-за обилия и разно­образия прав и обязанностей, которые может иметь юридическое лицо.

Представляется, что если в законодательных актах будут прямо на­званы юридические лица, правоспособность которых является специаль­ной, то п. 1 ст. 49 ГК РФ можно было бы сформулировать следующим об­разом: «Юридическое лицо, обладающее специальной правоспособно-

стью, может иметь гражданские права, соответствующие предмету и целям деятельности, предусмотренным в его учредительных докумен­тах, и нести связанные с этой деятельностью обязанности».

С теоретической точки зрения, понятие «предмет деятельности» мож­но трактовать как возможную «сферу деятельности» юридического лица. Однако, помня об опасности юридических определений, в законе или иных правовых актах не следует расшифровывать это понятие, оставив раскрытие его содержания на усмотрение учредителей.

Сторонники теории «фикции» сомневаются в наличии у юридическо­го лица реальной воли, следовательно, в его дееспособности, которая тес­но связана с волей. Вместе с тем, коль скоро юридическое лицо признается законом субъектом права, оно должно обладать не только правоспособно­стью, но и дееспособностью^[378].

Напротив, приверженцы теории «реального субъекта» полагают, что юридическое лицо может формировать и выражать вовне свою волю. Как отмечает Гирке, субъект права, будь то индивид или союз людей, всегда имеет в своей основе волю как пружину внешних движений^[379].

По мнению большинства ученых, существенным признаком юридиче­ского лица являются наличие не только цели, но и собственной воли.

С точки зрения материалистической философии воля понимается как способность принимать решения со знанием дела^[380]; способность созна­тельно производить целесообразные действия^[381]; способность к выбору це­ли деятельности и внутренним усилиям, необходимым для ее осуществле-

ния^{[382] [383]; сознательная целеустремленность на выполнение каких-либо дейст-}

-79 ВИИ .

Как отмечает Бернатцик, волевой и целевой моменты одинаково су­щественны для понятия субъекта права и взаимно обусловлены, ибо без воли не может быть достигнута цель, а без цели нельзя определить на­правление воли. Юридическое лицо есть носитель человеческой цели, ко­торую правопорядок признает самоцелью через предоставление юридиче­ской силы воле, необходимой для достижения цели^[384].

Строго говоря, волей, в ее биологическом, психологическом понима­нии может обладать только человек, но не юридическое лицо, имеющее искусственную природу. Понятие «воля юридического лица» есть исклю­чительно правовое явление, как и сама категория юридического лица. Нельзя игнорировать тот факт, что в деятельности юридического лица должен принимать участие хотя бы один человек. Волей обладают люди, способные оказывать влияние на деятельность юридического лица. В ко­нечном счете, именно воля этих людей преобразуется в собственно волю юридического лица.

Говоря о волеспособности юридического лица, Буркгард указывает, что воля индивида может утратить свой индивидуалистический отпечаток, стать волей не индивидуалистического волевого центра, вступая в преде­лы, смежные с другими индивидуальными волями, отказываясь от изоли­рованной независимости, связывая себя с ними и взаимодействуя. В ре­зультате из отдельных взаимодействующих воль получается нечто такое, что, возможно, не соответствует полностью ни одной из них, но именно поэтому и не есть индивидуальная воля отдельного человека, а есть соци-

альная воля собирательного множества и выразитель тех интересов, на служение которым поставило себя это множество^[385].

С. Н. Братусь указывает, что юридическое лицо есть общественное образование, основой или «субстратом» которого являются люди, находя­щиеся в определенных отношениях между собой. Будучи субъектом права, юридическое лицо способно формировать и изъявлять волю, составляю­щую необходимую предпосылку механизма действия права. Эта воля оп­ределяется и направляется целью, ради которой создано юридическое ли­цо. Психологическая воля в данном случае является той предпосылкой, без которой немыслима юридическая воля общественного образования как объективированной и независимой от отдельных волений сферы возмож­ного и осуществляемого поведения человеческого коллектива. Единство поведения этой группы людей является следствием общих для них усло­вий материальной и духовной жизни, определяется общей целью, постав­ленной перед ними государством и т.д.⁸²

Следовательно, будучи волеспособным субъектом, юридическое лицо обладает дееспособностью⁸³.

Дееспособность гражданина определяется как способность «своими действиями приобретать и осуществлять гражданские права, создавать для себя гражданские обязанности и исполнять их» (п. 1 ст. 21 ГК РФ). Ле­гальное определение дееспособности юридического лица в действующем российском законодательстве отсутствует, возможно, потому, что в силу искусственной природы юридического лица его дееспособность реализу­ется посредством органов управления, образованных из людей. Как сказа­но в п. 1 ст. 53 ГК РФ, «юридическое лицо приобретает гражданские права

и принимает на себя гражданские обязанности через свои органы, дейст­вующие в соответствии с законом, иными правовыми актами и учреди­тельными документами». В предусмотренных законом случаях юридиче­ское лицо может приобретать гражданские права и обязанности через сво­их участников (п. 2 ст. 53 ГК РФ).

В настоящее время законодательство и практика большинства зару­бежных стран также исходят из признания дееспособности юридического лица. Наиболее отчетливо дееспособность юридических лиц признается законодательством Швейцарии (ст. 54 ШГК), согласно которому юридиче­ские лица считаются дееспособными с момента образования органов, пре­дусмотренных законом или уставом. Англо-американское право, где до недавнего времени господствовала теория «фикции», исходит из того, что юридическое лицо как искусственный субъект является недееспособным^{[386] [387].}

Содержание дееспособности юридического лица, как и дееспособно­сти гражданина, включают в себя три основных элемента: 1) сделкоспо- собность, т.е. возможность своими действиями приобретать гражданские права и создавать гражданские обязанности; 2) способность самостоятель­но осуществлять гражданские права и исполнять обязанности; 3) деликто- способность, т.е. способность нести ответственность за гражданские пра­вонарушения (ст. 56 ГК РФ)^[388].

Иногда в качестве элемента содержания дееспособности указывают на возможность защиты данного субъективного права от нарушений. Как пишет Я. Р. Вебере, дееспособность означает способность к осуществле­нию правоспособности собственными действиями в широком смысле сло-

ва, т.е. не только как способность к приобретению конкретных субъектив­ных прав и обязанностей, но также к их осуществлению. Поскольку право на защиту является одним из правомочий материального права, дееспо­собность охватывает и способность к защите права^[389].

По мнению С. М. Корнеева, возможность защиты от нарушений ха­рактерна для любого субъективного права и не может индивидуализиро­вать содержание дееспособности^[390].

В отличие от граждан, дееспособность которых зависит от возраста, состояния здоровья и других факторов (ст. 26, 28, 30 ГК РФ), все юриди­ческие лица, невзирая на различия в характере и объеме их правоспособ­ности, по общему правилу, имеют равную дееспособность.

Как пишет В. А. Плотников, юридическое лицо не может иметь не­полную дееспособность, не может быть ограничено в дееспособности или признано недееспособным^[391].

В настоящее время дееспособность юридического лица может быть ограничена в случаях, предусмотренных законом (п. 2 ст. 49 ГК РФ)^[392].

Согласно п. 2 ст. 64 Закона о банкротстве на стадии наблюдения сделки, связанные с приобретением, отчуждением или возможностью от­чуждения прямо либо косвенно имущества должника, балансовая стои­мость которого составляет более пяти процентов балансовой стоимости активов должника на дату введения наблюдения; связанные с получением и выдачей займов (кредитов), выдачей поручительств и гарантий, уступ­кой прав требования, переводом долга, а также с учреждением довери­тельного управления имуществом должника, органы управления юридиче-

ского лица - должника могут совершать исключительно с согласия вре­менного управляющего, выраженного в письменной форме, за исключени­ем случаев, прямо предусмотренных законом.

Как отмечается в постановлении Конституционного Суда РФ от 12 марта 2001 г. № 4-П последствия введения наблюдения представляют со­бой существенные ограничения дееспособности должника^[393].

Нет сомнений, что нормы п. 2 ст. 295, 296, 297 ГК РФ, а также Феде­рального закона от 11 октября 2002 г. «О государственных и муниципаль­ных унитарных предприятиях»^[394], ограничивающие право государственных (муниципальных) унитарных предприятий и федеральных (муниципаль­ных) казенных предприятий распоряжаться имуществом, находящимся у них на праве хозяйственного ведения или оперативного управления, есть не что иное, как ограничение их дееспособности.

Достаточно указать, что согласно п. 2 ст. 18 Закона о государственных предприятиях государственное или муниципальное предприятие, обла­дающее имуществом на праве хозяйственного ведения, не вправе прода­вать принадлежащее ему недвижимое имущество, сдавать его в аренду, отдавать в залог, вносить в качестве вклада в уставный (складочный) капи­тал хозяйственного общества или товарищества или иным способом рас­поряжаться таким имуществом без согласия собственника имущества го­сударственного или муниципального предприятия.

Движимым и недвижимым имуществом государственное или муни­ципальное предприятие распоряжается только в пределах, не лишающих

его возможности осуществлять деятельность, цели, предмет, виды которой определены уставом такого предприятия. Сделки, совершенные государ­ственным или муниципальным предприятием с нарушением этого требо­вания, являются ничтожными (п. 3 ст. 18 Закона).

Государственное или муниципальное предприятие не вправе без со­гласия собственника совершать сделки, связанные с предоставлением зай­мов, поручительств, получением банковских гарантий, с иными обремене­ниями, уступкой требований, переводом долга, а также заключать догово­ры простого товарищества. Более того, уставом государственного или му­ниципального предприятия могут быть предусмотрены виды и (или) раз­мер иных сделок, совершение которых не может осуществляться без со­гласия собственника имущества такого предприятия (п. 4 ст. 18 Закона).

Содержание дееспособности федеральных (муниципальных) казенных предприятий, обладающих имуществом на праве оперативного управления является еще более узким. В соответствии сп. 1 ст. 19 Закона о государст­венных предприятиях федеральное казенное предприятие вправе отчуж­дать или иным способом распоряжаться принадлежащим ему имуществом только с согласия Правительства РФ или уполномоченного им федераль­ного органа исполнительной власти. Казенное предприятие субъекта Рос­сийской Федерации вправе отчуждать или иным способом распоряжаться принадлежащим ему имуществом только с согласия уполномоченного ор­гана государственной власти субъекта РФ. Муниципальное казенное пред­приятие вправе отчуждать или иным способом распоряжаться принадле­жащим ему имуществом только с согласия уполномоченного органа мест­ного самоуправления. Уставом казенного предприятия могут быть преду­смотрены виды и (или) размер иных сделок, совершение которых не мо­жет осуществляться без согласия собственника имущества такого пред­приятия. Казенное предприятие самостоятельно реализует произведенную

им продукцию (работы, услуги), если иное не установлено федеральными законами или иными нормативными правовыми актами РФ,

Казенное предприятие вправе распоряжаться принадлежащим ему имуществом, в том числе с согласия собственника такого имущества, только в пределах, не лишающих его возможности осуществлять деятель­ность, предмет и цели которой определены уставом такого предприятия. Деятельность казенного предприятия осуществляется в соответствии со сметой доходов и расходов, утверждаемой собственником имущества ка­зенного предприятия (п. 2 ст. 19 Закона о государственных предприятиях).

Практически полное исключение правомочия распоряжения для уч­реждения, имеющего имущество на праве оперативного управления (ст,

298 ГК РФ), является существенным ограничением его дееспособности^[395].

По мнению исследователей, правоспособность и дееспособность юридического лица возникают одновременно, в момент возникновения самого юридического лица^[396]. Поскольку правоспособность и дееспособ­ность юридического лица неразрывно связаны, возникают и прекращаются одновременно, то различие между ними лишается смысла^[397].

Действительно, по российскому гражданскому праву юридические лица приобретают свою правоспособность и дееспособность одновремен­но, в момент государственной регистрации. Согласно п. 3 ст. 49 ГК РФ правоспособность юридического лица возникает в момент его создания (п. 2 ст. 51 ГК РФ) и прекращается в момент завершения его ликвидации (п. 8 ст. 63 ГК РФ). Это означает, что юридическое лицо считается созданным со дня внесения соответствующей записи в единый государственный ре-

естр юридических лиц (п. 2 ст. 51 ГК РФ) и прекращает свое существова­ние после внесения об этом записи в единый государственный реестр юридических лиц (п. 8 ст. 63 ГК РФ).

Между тем с точки зрения цивилистической теории все не так одно­значно. Например, по законодательству ФРГ, Финляндии момент возник­новения правоспособности и момент возникновения дееспособности юри­дического лица могут не совпадать во времени. В ФРГ общества с ограни­ченной ответственностью и акционерные общества признаются ограни­ченно правоспособными с момента государственной регистрации предва­рительного общества и становятся дееспособными с момента их регистра­ции в качестве юридических лиц^[398]. Аналогичная ситуация наблюдается в Финляндии^[399].

Юридическое лицо нельзя признать недееспособным, как это воз­можно в отношении гражданина (ст. 29 ГК РФ). Вместе с тем согласно норме п. 1 ст. 94 Закона о банкротстве, с даты введения внешнего управ­ления полномочия руководителя должника прекращаются. Как отмечают некоторые авторы, это означает фактическое прекращение правоспособ­ности юридического лица^[400].

По нашему мнению, введение внешнего управления означает лише­ние юридического лица дееспособности. Правоспособность должника со­храняется, хотя и в усеченном виде, поскольку он по-прежнему может об­ладать гражданскими правами и обязанностями (право собственности и пр.), однако не может приобретать и осуществлять их своими действиями.

Думается, что правоспособность любого юридического лица прекра­щается, согласно п. 3 ст. 49, п. 8 ст. 63 ГК РФ с момента внесения записи о его ликвидации в единый государственный реестр юридических лиц.

Представляется правильным высказанное в литературе мнение, что на разных этапах существования юридического лица его правоспособность и дееспособность могут расширяться, сужаться, видоизменяться в соответ­ствии с действующим законодательством^[401].

Таким образом, правоспособность и дееспособность юридического лица, как и гражданина, являются не совпадающими по содержанию само­стоятельными цивилистическими понятиями, которые могут возникать и прекращаться не одновременно. Общую правоспособность надлежит оп­ределить как принадлежащее юридическому лицу субъективное право, со­держание которого заключается в способности иметь любые гражданские права и обязанности имущественного характера, не запрещенные законом и соответствующие природе юридического лица. Юридическое лицо, об­ладающее специальной правоспособностью, может иметь гражданские права, соответствующие предмету и целям деятельности, предусмотрен­ным его учредительными документами и правовыми актами, и нести свя­занные с этой деятельностью обязанности. Объем правоспособности юридического лица (общая или специальная) может быть установлен только законом. Если учредители коммерческой организации, обла­дающей в силу закона общей правоспособностью, самостоятельно ус­танавливают в ее учредительных документах ограничения на осуще­ствление отдельных видов деятельности либо указывают их исчерпы­вающий перечень, подобные самоограничения не изменяют общий характер правоспособности данного юридического лица.