ИОАНН СОЛСБЕРИЙСКИЙ — ОСНОВАТЕЛЬ ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Первым западным трактатом о правлении, вышедшем за пределы стоических и патриотических схем, стал “Policraticus” Иоанна Солсберийского, написанный в 1159 г.1 и немедленно ставший сенсацией в Европе.

Написанный на вершине Папской революции, “Norman Anonymous” защищал сакральность королевской власти и выступал против притязаний партии папы. Автор его заявлял, что и королевское достоинство Христа, и его святость прямо передаются королям через таинство коронации. Как викарий, то есть наместник, Христа, король сам божествен и является священником своего народа. Он даже может совершать таинства, после коронации — такова была традиция в Византии, у франков и англосаксов — император

или король входил в алтарь и готовил хлеб и вино для своего собственного причащения3. Король также благодетель и спаситель своего народа, поэтому он может прощать грехи.

Согласно “Norman Anonymous” священство Христа передается также всем епископам через Св.Петра. Автор критикует узурпацию папой права епископов контролировать монастыри в своих диоцезах. Уникальность Рима, говорит автор трактата, заключается всего лишь в его древней политической и военной власти, Св.Петр наградил Рим ничуть не большим отличием, чем Иерусалим и Антиохию. Критикуется также и легализм канонистов: автор говорит, что каноническое право всегда следует толковать в духе Нового Завета. Автор защищает и брак духовенства: не все священники призваны к воздержанию. Он также выступает сторонником большей роли мирян в церкви. Автор утверждает, что таинство крещения лежит в основе всех других, включая и причащение. Таким образом, во всех этих вопросах трактат был старорежимным и принадлежал тому дореволюционному строю, который восходил к Каролингам и еще более древним временам.

Особенный интерес представляет стиль рассуждений автора. “Norman Anonymous” отнюдь не трезвая оценка “за” и “против” альтернативных позиций; напротив, это страстный призыв догматика и пророка. Главный его вывод — христоцентрическое качество королевской власти — основан не на практическом опыте, а на символике Писания, не на логике целей и средств, а на литургии, не на правовых обоснованиях и аналогиях, а на церковной традиции.

В значительной степени стилистические качества и способ анализа “Norman Anonymous” соответствуют той фундаментальной политико-церковной позиции, которой придерживается автор. Однако похожие стилистические и методологические черты можно обнаружить во многих полемических произведениях партии папы конца XI — начала XII в. И только с окончанием великой борьбы, после великих компромиссов с обеих сторон появился новый стиль и новый способ анализа, а впоследствии и новая наука о природе правления. Начала этой науки можно найти в произведениях юристов — и канонистов и романистов — конца XI — начала XII в. Однако первым систематическим трактатом был “Polycraticus” Иоанна Солсберийского, он опирался на предшествующие юридические сочинения, но пошел дальше их.

Конечно, “Policraticus” был написан не в том стиле, что нынешние западные научные сочинения, и даже не в стиле Джона Локка или Томаса Гоббса. Гоббса, отвергавшего схоластику вообще, вывел бы из себя повествовательный характер анализа у Иоанна Солсберийского, его явное перескакивание с одного предмета на другой, избыток библейских примеров, морализаторские тенденции, а всего больше — его явная непоследовательность. В трактате поддержаны многие теории правления, иногда почти мимоходом. Более того, совершенно отсутствует господствующая теория ближайших столетий западной политики, согласно которой, говоря словами Джона Дикинсона, “общество может самоорганизоваться для достижения своих общих целей путем создания институтов для аккумуляции идей и согласования целей его членов”'*.

И тем не менее “Policraticus” “все же являет в сочетании ряд самостоятельных линий рассуждения.

главные течения противоположного учения на многие века”5. До Реформации эти линии рассуждения оставались преимущественно в сочетании, впоследствии они разъединились, и именно это больше всего отличает послереформа- ционную мысль от дореформационной. Так, возведение у Иоанна Солсберий- ского звания государя непосредственно к Богу предвосхитило теорию XVI в. о божественных правах королей, а его патриархальная теория монархии предвосхитила возникшую в XVII в. концепцию личного абсолютизма, в своей концепции связующего государя высшего права он предвосхитил доктрину сэра Эдуарда Кука о верховенстве суда. Учение Иоанна Солсберийского о том, что люди не нуждаются в правительстве, если они свободны от греха и могут жить по благодати, предшествовало, как отмечает Дикинсон, христианскому коммунизму радикальных сект протестантской Реформации и современным доктринам философского анархизма.

Итак, в “Policraticus” Иоанн “выдвигает более или менее перемешанную массу противоречивых идей, из которых произросли [позднейшие политические теории] и которые служили средством ограничения и исправления их”6. В этом смысле книга на первый взгляд выглядит эклектичной и синкретичной. Но при ближайшем рассмотрении становится ясно, что эта смесь отнюдь не в идеях Иоанна Солсберийского, а в самих политических условиях того времени, сложных и противоречивых, и заслуга Иоанна в том, что он описал сложную структуру этих политических условий и осмыслил их противоречия, Именно поэтому “Policraticus” — сочинение научное, а не только утопическое или программное. В противоположность классической политической мысли, которая рассматривала различные типы политической власти (монархию, аристократию, демократию) как взаимоисключающие альтернативы, западная политическая мысль, начиная с Иоанна Солсберийского, рассматривала их как сосуществующие в сочетании друг с другом.

Свыше столетия “Policraticus” на всем Западе считался самым авторитетным трудом по природе правления.

Хотя “Политика” Аристотеля еще не была доступна на Западе, когда Иоанн писал свой “Policraticus”, сочинение последнего испытывает сильное аристотелевское влияние отчасти благодаря хорошему знакомству автора с теми сочинениями Аристотеля, которые к тому времени были переведены^. Были и неаристотелевские влияния. В трактате Иоанна прослеживаются стоические и патристические влияния, подкрепленные ссылками на естественное право, правосудие, справедливость и разум из Кодификации Юстиниана. Кроме того, “Policraticus” многое почерпнул из Ветхого и Нового Заветов, равно как и из истории церкви и Римской империи, а также ее византийской и франко-германской наследниц. Однако ни один из этих источников и факторов влияния не стал решающим. Решающее значение имело то, как все они были соединены, а способ соединения был характерен для западной мысли после Папской революции.

Этот последний пункт требует уточнения. Ведь историки любят рассматривать все новое с точки зрения его истоков. Однако при этом часто

они забывают объяснить нам смысл этого нового. Некоторые говорят, что средневековая политическая мысль, включая и мысль Иоанна Солсберийского, в принципе лежит в русле традиции стоиков и отцов церкви, дополненной римскими юристами; что Аристотель имел мало влияния или вообще не имел влияния до сочинений Фомы Аквинского и что даже после Фомы аристоте- лизм не особенно принимался всерьез в политической теории^. Другие, возражая, считают, что вся средневековая мысль, включая политическую, есть история переводов Аристотеля и что политическая теория Иоанна Солсберийского есть, по сути, приложение аристотелевской логики к политическим реалиям эпохи1**. Третьи заявляют, что изложенная в “Policraticus” теория правления, по сути, платоновская .

сти священству .

Однако говорят также, что “Policraticus” Иоанна Солсберийского — нечто новое, что он “содержит первую политическую теорию, порвавшую с концепциями раннего средневековья, и прокладывает путь в эпоху, когда обсуждение прав и свобод государей занимает место старой теории двух мечей”13.

Новым в “Policraticus” в первую очередь было стремление автора во всей полноте соединить теории, тексты и примеры из самых разнообразных и противоречивых источников: Платона, Аристотеля, Цицерона, Сенеки, Вергилия, Овидия, Ветхого Завета, Нового Завета, отцов церкви, римских юристов Кодификации Юстиниана в глоссах современников Иоанна, канонистов и прочих — и синтезировать их. Все они в определенном смысле являлись авторитетами, однако в ином смысле каждый мог быть подвергнут критике в свете других. Это было первое приложение к политике того метода (позже его назвали “схоластическим”), который уже был применен, и гораздо более строго, к римскому праву Ирнерием и его последователями, к теологии Абеляром (у которого учился Иоанн) и к каноническому праву Грацианом (с “Decretum” которого Иоанн был знаком).

Во-вторых, Иоанн не только пытался добиться синтеза, но и нашел метод реального его достижения при помощи использования понятий, сочетающих противоречивые нормы путем выделения их общих свойств. Быть может, важнейший пример такого рода — использование латинского слова “prmceps” (“государь”) для обозначения не только конкретного правителя или конкретной должности, но и любого правителя, то есть правителя вообще. В римских сочинениях классического и послеклассического периода это слово обозначало римского императора.

пой и императором каждой стороне важно было присвоить себе титул прин- цепса, то есть государя, и прилагающиеся к нему тексты римского права. Кроме того, политическая власть принцепса до Папской революции считалась не территориальной, а скорее, как выразился Герхарт Ладнер, функциональной1^, то есть полномочия и обязанности государя рассматривались как отношения сеньора с его вассалами, хозяина со слугами или священника с паствой — или Христа со своими учениками — независимо от природы политической единицы как сообщества людей, привязанного к данной территории и данной стране.

Напротив, Иоанн Солсберийский поставил перед собой задачу проанализировать общий предмет политических и правовых отношений между правителем и его подданными в территориальной системе. Государь мог быть императором, королем, герцогом или графом или каким-нибудь другим правителем. Подданные государя составляли “res publica” (“республику” или “сообщество” — англ. “commonwealth”) на той территории, которой он правил. Таким образом, термин “государь” в “Policraticus” означал нечто очень близкое, хотя и не идентичное, тому, что писатели последующих веков называли государством. Он подразумевал “форму публичной власти... заключающую высшие политические полномочия в рамках определенной территории”1^. Действительно, в “Policraticus” государь, правитель четко определен как “публичная власть”1**. Но понятие публичной власти не включало значение “форма публичной власти, отдельная от правителя и управляемых”1^. Это понятие государства сложилось только в XVI в. В “Policraticus” “прин- цепс” было общим понятием, но еще не абстрактным: государь как публичная власть все еще рассматривался как “глава”, чьей задачей было поддерживать “статус” (“status”, англ. “state” — “государство”) сообщества “res publica”, которое рассматривалось как “организм”. Важная языковая перемена XVI в. заключалась в том, что “состояние сообщества” (англ. “state of the commonwealth”), которое до тех пор правитель обязан был направлять и обслуживать, было отождествлено с высшей политической властью, с самой формой публичной власти1**.

Сделав термин “государь” общим понятием, Иоанн Солсберийский смог разработать теорию правления, основанную на различении между двумя общими типами государей, которые противоречили друг другу, хотя оба были видами одного рода. Государи первого вида правили согласно закону, праву справедливости и “принципу общего блага”. Государи второго вида правили силой, преследуя только свои порочные цели, они были “тираны... [которые] превратили законы в ничто, а людей в рабов”

Аналогичное различение между законопослушным королем и тираном можно найти в сочинениях отцов церкви и в древнегреческой политической мысли. Но теория Иоанна Солсберийского была гораздо сложнее этих более древних теорий, так как она признавала и единство и противоречивый характер двух типов правления и делала из этого выводы. Как и законопослушный король, тиран наделен властью от Бога, так как “вся власть от Господа Бога”. “Когда воля правителя оборачивается жестокостью к его подданным... то это Богу угодно наказывать или исправлять их... ибо добрые люди тогда смотрят на власть как достойную почитания, даже если она становится как чума для избранных”2**. Законам тирана нужно подчиняться. Даже если эти законы порочны, через них тем не менее претворяется Божья воля. Бог

“использует наше зло для Своих благих целей. Поэтому и правление тирана благо, хотя ничего нет хуже тирании”21.

Но этот более или менее традиционный аргумент постепенно меняется. Говорится, что дурной правитель может избежать Божьего суда не больше, чем дурные люди, если люди терпеливы и отвращаются от порока, то Бог наконец освободит их от угнетателя. История угнетения показывает, что дурные правители обычно бывают наказаны. Но более того, если тиран приказывает подданному поступить противно вере, подданный должен ослушаться. “Некоторые вещи... столь отвратительны, что ни один приказ не может оправдать их или сделать их позволительными”22. Например, если военный командир приказывает солдату отрицать Бога или совершить прелюбодеяние, солдат должен отказаться . В общей форме, “если [государь] сопротивляется и противостоит Божьим заповедям и желает заставить меня участвовать в его войне против Господа, тогда в полный голос я должен возразить, что Бога следует предпочесть любому человеку на земле” .

Таким образом, читатель ставится перед двумя противоположными нормами: тирану следует подчиняться, потому что тиран правит по соизволению Бога, однако следует ослушаться законов тирана, когда они противоречат законам Бога. Сначала вторая норма кажется исключением из первой и применимой только в случае наиболее дурных приказов. Однако тирания сама по себе может противоречить законам Бога. Противоречия все нарастают, и наконец читатель ставится перед поразительным выводом, что человек может иметь право и даже обязанность не только не подчиниться тирану, но даже убить его — это то самое знаменитое право и обязанность тираноубийства, которые Иоанн Солсберийский первым из западных авторов разработал как доктрину и обосновал с помощью продуманных аргументов. Он начинает с пассивного сопротивления: “Даже если государи и отошли понемногу от пути истинного, все же нехорошо сразу свергать

их, а следует осуждать несправедливость терпеливым порицанием, пока,

'У я

наконец, не станет очевидно, что они упорствуют во зле . В конечном счете, однако, каждый человек обязан привести право в исполнение путем убийства тирана, поставившего себя вне его:

“Убить тирана не только законно, но и правильно и справедливо. Ибо всякий, кто поднимает меч, заслуживает от меча и погибнуть. А кто же поднимает меч, как не тот, кто узурпирует его по собственному безрассудству и не получает власть пользоваться им от Бога. Поэтому закон справедливо вооружается против того, кто обезоруживает законы, и публичная власть яростно обрушивается на того, кто хочет ее свести на нет. И хотя есть много проступков, равносильных lese majeste, нет преступления более тяжкого, чем преступление против самой Справедливости. Поэтому тирания — не просто общественное преступление, а, если такое возможно, преступление более чем общественное. И если в преступлении lese majeste все люди допускаются быть обвинителями, насколько же это более верно в отношении преступления, состоящего в подрыве законов, которые должны управлять даже императорами? Поистине никто не будет отмщать врага общества, но, напротив, тот, кто не стремится заставить его понести наказание, совершает преступление против самого себя и всего земного сообщества”26.

Признание Иоанном Солсберийским фундаментального единства двух противоположных норм — правления с опорой на закон и правления с опорой на силу, причем и то и другое приписывалось Божьей воле, — стало основой позднейших теорий западной политической науки. Комплексность и новизна таких теорий были усилены тем, что постулированные Иоанном противоположные нормы соответствовали политическим реалиям эпохи. Однако он так и не определил конкретно эти современные реалии и даже нигде не ссылался на них. Несмотря на то — или, что более вероятно, из-за того что он был близко знаком с крупнейшими деятелями своего времени, включая пап и антипап, королей и тиранов, Иоанн избегал имен и оставлял своим читателям возможность применить этот анализ к современным героям и злодеям. Несомненно, поступить иначе было бы для него политическим риском. Это также отвлекло бы его от главной цели, а она заключалась в том, чтобы исследовать основные теоретические дилеммы власти и справедливости, стоявшие перед возникавшими светскими государствами. Но как же можно было проанализировать политические и конституционные нормы, не приводя конкретных примеров?

Этот вопрос был решен в “Policraticus” методом, характерным для нового научного мышления XII столетия. Реальных примеров было приведено много, но все они были взяты из древней греческой и римской истории, Ветхого Завета, истории Римской империи и т. д. Однако проблемы, определявшие выбор этих примеров, вовсе не волновали древних греков и римлян, евреев и прочих предшественников Иоанна и его современников. Это были фундаментальные политические проблемы XII в., которые вызывали споры в университетах, в римской курии и в центрах политической и культурной жизни в Англии, Нормандии, Южной Италии, Ломбардии, Саксонии, Швабии, Франции, Фландрии, Венгрии, Польше, Испании и других странах Европы. Конечно, все эти многочисленные примеры, то есть фактические ситуации, анализировавшиеся (часто подробно) Иоанном, были взяты из литературных описаний древних цивилизаций. Однако Иоанн внес в них эмпирически-индук- тивный подход, проявил интерес к реальному опыту, казуистике, пусть даже “казусы” были облачены в одежды библейских или греко-римских времен. Результатом всего этого стала книга, которая, с одной стороны, не изображала утопическую или идеальную республику, а с другой — не была хроникой загнивающей эпохи, хотя в ней были элементы того и другого. Смесь эмпи- рически-индуктивного и этически-нормативного фактически составила третье новшество стиля и метода, введенное “Policraticus”.

В качестве примера того, как в трактате соединялись этически-нор- мативный и эмпирически-индуктлвный подходы, можно привести рассмотрение основополагающей проблемы выбора нового государя, когда трон освобождается. Вообще говоря, и племенная, и феодальная, и имперская традиции — все подчеркивали два основных принципа преемственности: наследование и выборность. Идеальным решением являлась ситуация, когда ведущие деятели государства избирали на трон старшего сына покойного правителя. Однако проблемы возникали сразу же, если старший сын не пользовался достаточной поддержкой наиболее влиятельных людей. Некоторые из них могли поддержать другого сына, брата, кузена или другого родственника покойного короля. Чем теснее кандидат был связан с ним родством или свойством, тем

легче ему было получить поддержку людей, имеющих право выбирать, за исключением тех случаев, когда подданные восставали против всей династии.

До Папской революции роль руководителей церкви в выборе преемника не особенно отличалась от роли светских магнатов. Епископы и другие крупные церковники сами были императорскими или королевскими советниками, феодальными баронами и даже важными фигурами в родовых и династических связях. Однако с сосредоточением управления церковью в руках папы и с разделением церковной и светской властей церковь стала играть явную и независимую роль в выборах короля. Так к большой неопределенности, которая всегда сопутствовала выбору преемника государя, добавился еще один осложняющий фактор.

В 1159 г., когда Иоанн Солсберийский написал “Policraticus”, в норманнской Англии только что появилась новая династия. Основатель ее, Генрих II, был могущественным монархом, который очень хотел обеспечить переход трона к своим потомкам. В 1170 г. он заранее короновал своего старшего сына Генриха, а в 1172 г. короновал его снова, теперь уже вместе с женой. Иоанн отлично знал о сходных тенденциях к укреплению принципа наследования в других государствах, включая норманнское Сицилийское королевство (на юге Италии) и Францию Капетингов. Знал он и о проблемах, связанных с избранием императора: в то время, особенно начиная с 1125 г., складывалась система выборов, по которой преемник императора определялся в основном голосованием определенного числа князей разных (в основном германских) княжеств, в конце концов число выборщиков остановилось на семи, причем в их состав входили три архиепископа: Майнцский, Кельнский и Трирский. Однако обычно выборы склонялись в пользу правящей императорской династии, на практике корона чаще всего переходила к старшему сыну или другому близкому родственнику покойного императора.

Начиная с XII в. юристы, романисты и канонисты одинаково много

занимались вопросами передачи власти. Они склонны были анализировать их

сквозь призму множества довольно узких тем, например: норм наследования

по мужской и женской линиям, вопроса об источнике полномочий выбирать

короля или императора, действительности избирательных процедур, влияния

папского отлучения на законность правителя. Такие вопросы обсуждались

юристами в свете разных авторитетных текстов и правовых доктрин, обычаев

27

и установлении, а также реальных исторических примеров .

“Policraticus” не входил глубоко в правовые аспекты вопроса о наследовании королевской власти. Вместо этого он стремился найти теоретическое решение конфликта между принципом наследования и принципом выборности и обосновать вмешательство церкви. Избранные для иллюстрации “примеры” были взяты не из европейской истории. Например, обсуждалось избрание Иисуса Навина как преемника Моисея: “Моисей созвал всю синагогу, чтобы он мог быть избран в присутствии народа и чтобы никто не омрачил потом его звание”. С другой стороны, сам Господь велел Моисею сделать Иисуса правителем. Иоанн комментирует: “Ясно, что здесь нет ни шумного одобрения народа, ни притязаний по праву кровного родства, ни доводов семейных связей”2**. Затем упоминается другой библейский сюжет: дочери Салпаадовы явились к Моисею, заявляя права на наследство отца. Их притязание “было справедливо, ибо наследование зем

ли и имущества человека, а насколько возможно и его публичная должность, должны принадлежать его родственникам. Но руководство народом должно быть передано тому, кого избрал Господь, то есть такому, в котором есть дух Бога... [и который] сведущ в законах Господа”29.

Таким образом, Иоанн Солсберийский делает вывод, что, чтобы стать государем, надо быть избранным Богом, а это означало получить одобрение церковной власти. Так как государь подвластен Богу, он подвластен также и духовенству, “которое представляет Бога на земле”30. Он — “инструмент священнической власти”, которая передает ему мирской меч, “меч крови”, которым само духовенство не может непосредственно владеть по причине своей чистоты31.

Иоанн не отрицает, что наследственность — важный фактор в переходе государственной власти: “Неправильно обходить в пользу новых людей кровь государей, которым по праву божьего обещания и семьи должны наследовать их дети”32. Выборы — тоже важный фактор: Иоанн ссылается на знаменитое место в Юстиниановых Дигестах, относящееся к передаче власти императору римским народом, и утверждает, что государь поэтому является “представителем” или “наместником” своего народа . Однако оба этих принципа как абсолютные он отвергает. Наследственные права создают презюмируемое право на трон, которое следует подтвердить выборами, но духовенство, то есть папский престол, имеет право решающего голоса, когда использовать его в интересах церкви. Исходная теория состоит в том, что королевский титул проистекает от Бога либо через наследственность, либо через выборы, либо через иные средства, которые Бог выбирает в данном случае3^.

Этот пример иллюстрирует синтез противоположностей, характерный для схоластической мысли XII в. Точнее говоря, он демонстрирует сочетание этико-нормативного подхода с эмпирически-индуктивным. Этико-нормативный аспект очевиден: во-первых, государь должен следовать законам Бога и пытаться соблюдать заповеди; во-вторых, если папа, облеченный высшей ответственностью в истолковании божьей воли, решит, что кандидат на трон — еретик, раскольник или другой враг церкви, то такой кандидат не пройдет невзирая на любые притязания по праву наследования или выборов. Эмпирический и индуктивный аспекты не столь очевидны, но они присутствуют. Во-первых, все изложение связано с реальностями, которые определяли переход тронов Европы начиная с XII в.: наследованием, выборами, вмешательством папы35. Во вторую очередь, обращение Иоанна к Библии, греческой и римской литературе в поисках конкретных примеров придало трактату широкую эмпирическую основу для выводов. Примеры из тогдашней жизни Европы были слишком близко к дому, чтобы их можно было объективно проанализировать с точки зрения политической теории; объективный их анализ был возможен только с точки зрения правовой теории, потому что ее категории анализа были уже и обычно ограничены авторитетными текстами. Современные дела были также слишком запутанны, то есть слишком много было о них известно, а поэтому их гораздо труднее было упрощать. Примеры из античности были для Иоанна Солсберийского и его современников вроде примеров из других культур, используемых нынешними политическими теоретиками. Они обеспечивали некий вселенский антропологический контекст.

Тесно связанной с: 1) попыткой синтезировать противоположные нормы, 2) путем использования общих понятий, 3) которые соответствовали эмпирическим реальностям, была четвертая новация в схоластическом методе, который Иоанн Солсберийский первый применил к исследованию светских политических институтов. Это была попытка осмыслить весь предмет анализа как единое целое, интегрированную систему и, что характерно, отразить целое в органических категориях, как некое тело.

“Policraticus” впервые ввел в европейскую мысль органическую теорию светского политического строя: это был первый в Европе труд, разрабатывавший метафору каждого княжества (то есть отдельной территориальной по- литии) как организма, а правителя как его главы. Государь уподоблялся голове, сенат — сердцу, судьи и правители провинций — глазам, ушам и языку, солдаты — рукам, земледельцы — ногам. Аналогия эта доводится до того, что финансовые чиновники и хранители королевской казны уподобляются желудку и кишкам, “которые, если они переполнены из-за чрезмерной жадности и слишком цепко удерживают свои накопления, порождают бесчисленные и неизлечимые болезни, так что через их недуг гибель грозит всему организму”*^. Подобные метафоры можно найти в античной политической мысли, и Иоанн Солсберийский был знаком по меньшей мере с их использованием у Плутарха и черпал их из его сочинений. Однако органические метафоры в “Policraticus” имеют отличительные черты. Они напоминают современную теорию систем, с ее понятиями потоков информации, подчинения, иерархии, обратной связи, контролера и программы.

Органическая метафора подразумевает, что правительство, то есть политическое управление, естественно для человека. Политическое управление — это не то, что обязательно навязано обществу силой, и оно не возникает из договора или соглашения. Эти две альтернативы — теория принуждения и теория договора — разрабатывались стоиками и отцами церкви и господствовали в политической мысли Запада вплоть до XI—XII вв.*^ Обе опирались по существу на статическое представление о человеческой природе. Стоическая и патристическая философия постулировали, что первоначально человек жил в состоянии добродетели, будь то в раю или в Израиле при патриархах, Моисее и судьях. Однако из-за своей врожденной греховности человек лишился управления на основе милосердия или высшего права. Принудительное монархическое правление силой навязало ему позитивные правила либо же гражданские раздоры побудили его добровольно согласиться (на основе некоего общественного договора) на монархическое правление. Независимо от того, установлены ли политические рычаги силой или договором, они рассматривались как ответ на человеческую испорченность, а не на глубокое желание человека жить в мире и согласии.

Органическая концепция политического управления“В~мысль о его естественности, содержащиеся в “Policraticus”, больше сродни аристотелевской философии, чем стоической или патристической. Хотя “Политика” Арщ^готеля не была доступна Иоанну Солсберийскому, он разделял его представление о том, что политическое сообщество подвластно закону природы, т.е. разуму, и что природа разума требует от короля править согласно праву и справедливости. Этот взгляд ярко выражен в “Policraticus”, он также присутствует в метафоре “политического организма”.

Метафора “политического организма” поддерживала и территориальное представление о политическом сообществе. Это тоже совпадало с классическими греческими концепциями органического единства и естественного разделения труда между правителями и управляемыми. Такие представления становились все более релевантны, по мере того как западное общество стремительно двигалось от племенных, местных, феодальных и сакрально-импер- ских способов упорядочения к крупным, сплоченным территориальным поли- тиям с довольно сильными центральными правительствами.

Однако ошибкой было бы полагать, что аристотелевские и другие античные концепции имели для Иоанна Солсберийского и его современников тот же смысл, что и для древних греков. Сама исходная посылка политической теории Аристотеля, выраженная в первом параграфе “Политики”, а именно, что высшей целью человеческой жизни является благо политического сообщества***1, была приемлема для средневековой христианской мысли только после целого ряда перетолкований, которые Аристотелю показались бы весьма странными. “Policraticus” принимает как должное, что политическое сообщество подчинено спасению душ человеческих по Божьему суду. Иоанн Солсберийский понимает Аристотелеву “природу” как инструмент божьей воли. “Разум” он понимает как способ обеспечить божественное откровение. И только не без значительных трудностей, только на довольно высоком уровне абстракции можно примирить эти взгляды с аристотелевской философией.

Чуть более столетия после Иоанна Фома Аквинский трудился над тем, чтобы показать, что светский натурализм и религиозный натурализм, поскольку оба они имеют дело с человеческой натурой, особенно с его нравственной и рациональной природой, все-таки ведут к одинаковым выводам с разных отправных точек. Но различие отправных посылок никак нельзя стереть, и оно упорно возвращается, не желая покидать этот спор.

Был и еще один аспект теории Иоанна Солсберийского, который было не просто трудно, а прямо-таки невозможно примирить с греческой мыслью, ибо этот аспект был ей во всех отношениях противен. Он заключается в том, что Бог проявляет себя в двух противоположных сообществах в одно и то же время и в одном и том же месте и что каждый христианин живет в обоих — ив сообществе, управляемом мирской преходящей властью, и в сообществе, управляемом священством. Это два различных политических сообщества. Однако мирское сообщество — государь и все его подданные — и являются членами церковного сообщества, то есть церкви, и находятся под ее властью. Более того, церковь, хотя она и обладает качеством духовного сообщества не от мира сего, имеет и политическое измерение: она тоже организм, управляемый главой, государем (папой), и, преследуя свои духовные интересы, неизбежно принимает участие в преходящих, то есть светских, делах.

Таким образом, классическая греческая метафора политического организма и аристотелевская концепция источника правления в природе и разуме были использованы Иоанном Солсберийским в историческом контексте, который не имел никакого отношения ни к древним грекам, ни к Аристотелю. Само политическое сообщество, которое для Аристотеля означало всю целиком социальную жизнь народа в определенном месте, было расколото на два организма: организм церкви и организм светской политии, будь то королев

ство, герцогство, город или империя. Да и вообще западные мыслители смогли представить себе светское сообщество как организм только после того, как Папская революция разделила Запад на церковную и светскую политические сферы39. До того политическое сообщество, возглавляемое сакральными императорами и королями, было совершенно смешано с церковью, ни одно из них не было телом или организмом в греческом смысле, зато оба вместе как христианское сообщество назывались телом в другом, мистическом, смысле — духовным телом Христа. Так, для Св.Августина священники и епископы жили в тех же градах — земном и небесном, — что и другие святые и грешники, и ни один из этих градов не был органичным политическим образованием. И только с разделением западного христианского мира на церковную политию и светскую в конце XI—XII в. впервые стало возможно применить греческую органическую теорию к западной политике, но только к одной ее половине, светской.

Фактически обстоятельства, к которым Иоанн Солсберийский и другие писатели его эпохи приложили греческие способы мышления, столь разительно отличались от тех обстоятельств, в которых эти способы возникли, что можно только удивляться, как Иоанн и другие вообще умудрились их применить. Иоанн стремился повлиять на ситуацию, которую Аристотель счел бы совершенно нелепой: сосуществование ряда королевств, княжеств, феодальных территорий, городов и других автономных светских политий внутри централизованного церковного государства. Гений Иоанна и заключался в том, что он создал такую теорию из разных элементов: частью из аристотелевских, частью из стоических, частью из других (римских, древнееврейских, патристических, византийских, франкских), и эта теория интрепретировала эту ситуацию и в нормативных, и в эмпирических категориях.