Во время написания этой книги я постоянно задумывался над тем, какое грамматическое время использовать. Как правило, я использовал прошедшее время, но с изрядной долей опасения. Разве мусульманское право не принадлежит настоящему в той же степени, что и прошлому? Разве дух мусульманского права не продолжает жить и по сей день, как и прежде? Почему же я должен писать о нем так, как будто он был достоянием прошлого? Причина того, что я использовал прошедшее время, отчасти состояла в том, что великие мусульманские правоведческие работы классического периода — работы, которые даже в наше время пользуются авторитетом, — определенно, принадлежат прошлому, а самые авторитетные из них — глубокой древности. Тот, кто, подобно мне, работает исключительно с этими классическими трудами, скорее всего, будет относиться к мусульманскому праву, а также к духу, которым оно преисполнено, как к явлению Средневековья. Но необходимо учитывать и другие факторы. В прошедшие века мусульманское право, нормы которого были сформулированы в книгах по фикху и сборниках фатв, находилось в мусульманском обществе на почетном месте, которого теперь оно уже не занимает. Под прошедшими веками я подразумеваю века, предшествовавшие тому времени, когда мусульманский мир попал под политическое и культурное влияние Запада, время, предшествовавшее нашествию современной прозападной культуры. Это правда, что в древности и Средневековье закон правоведов не всегда выполнялся с безупречной точностью и последовательностью. Как было показано Шахтом и другими авторами, влияние этого закона на мусульманское общество всегда было неравномерным. Его влияние было наиболее сильным в области статуса отдельных людей, наследования и наследства. Законы правоведов, касающиеся собственности и договоров и обязательств, повсеместно уважались и имели влияние, но, как правило, соблюдались выборочно, особенно среди купцов, которые зачастую нуждались в большей гибкости правил, чем та, которая дозволялась большинством правоведов. Уголовное право, налоговое право и военное право в том виде, в каком они были разработаны правоведами, имели наименьшее влияние на мусульманское общество, вследствие того, что правительства все равно не соблюдали этих законов, свободно вырабатывая нормы и административные структуры и мероприятия, соответствующие их представлениям о собственных интересах и потребностях общества. В области принятия судебных решений влияние формальных норм, изложенных правоведами, зависело от того, насколько сильной была связь муфтий — кадий. Там, где роль муфтия была наделена законным статусом под покровительством государства, влияние этих правил, по-видимому, было сильнее. Но будучи чиновниками, назначенными властями, кадии были формально независимы от правоведческих кругов. Согласно теории правоведов, кадии должны были применять закон фикха; на практике же они зачастую действовали в соответствии с местными обычаями (урф). Более того, государственная власть обычно оставляла за собой право содержать собственные судебные органы, представленные так называемыми судами по правонарушениям (мазалим); эти суды, во главе которых мог стоять сам правитель или его наместник, вообще не были связаны законом фикха. Но несмотря на эти нарушения и ограниченности истинной сферы действия закона правоведов среди мусульман, для мусульман в целом этот закон был единственным подлинным законом мусульманского общества, поскольку только он один мог претендовать на роль закона, отражавшего священный закон Бога настолько верно, насколько это было в человеческих силах. На протяжении веков, начиная со времен Пророка Мухаммада и вплоть до зари современности, мусульмане не могли и помыслить о законе иначе, чем с позиций монотеизма, а с монотеистической точки зрения все эти особенности мусульманской правоведческой мысли, которые в этой книге были отнесены к категории «дух мусульманского права», логически выводились из исходной посылки. Средневековый мусульманский мир расточал огромные богатства и прибегал к услугам талантливых архитекторов для строительства учебных заведений, где преподавалось право (медресе), и в этих заведениях изучался закон правоведов — их фикх и фатвы, проистекавшие их этого фикха. Какую бы роль ни играл обычай или государственная политика в жизни мусульман, как бы они ни влияли на решения, принимавшиеся кадием, их спокойно игнорировали или воспринимали как периферийные явления, если речь шла о преподавании права или описании закона правоведами. Если в результате право было в какой-то степени скорее идеалом, нежели общественной реальностью, этот идеал обладал солидным законным статусом и был плотно вплетен в ткань мусульманской мысли. Но это был не простой идеал; право в большой степени было и общественной реальностью. Дух средневекового мусульманского права был духом монотеизма, так же тесно связанным с воздействием на общество, как и с истиной в законе. С вхождением мусульманского мира в прозападную современность ситуация радикально изменилась. Действительно на первый взгляд кажется, что некоторые вещи остались практически такими же, какими они были всегда. Например, традиционный закон правоведов продолжает оказывать серьезное влияние на семейные отношения; а в тех областях, где закон правоведов никогда не пользовался абсолютным влиянием в прежние времена, мы едва ли можем надеяться увидеть поворот в сторону большего следования ему в наше время. Таким образом, неравномерность влияния закона на мусульманское общество вполне очевидна, несмотря на то что факторы, способствующие этой неравномерности, и реальные примеры этой неравномерности в наше время совершенно другие; и, более того, даже те разделы закона, которые по- прежнему в силе, были глубоко затронуты законодательной реформой. Однако по-настоящему отличает современную ситуацию от той, что имела место в прошлом, тот факт, что почетное место, которое закон правоведов занимал в те времена, сейчас должно быть поставлено под вопрос, а вместе с ним и сила монотеистического духа, которым были преисполнены мысли правоведов и мусульман в целом о праве. Если в Средние века закон правоведов подвергался посягательствам, которые они могли игнорировать или не придавать им значения — и, возможно, даже до некоторой степени оправдывать их, ссылаясь на подлинные источники права, — в современный период этот закон подвергается нарушениям более серьезного рода, посягательствам со стороны западного права и западных политических идей. После многих лет колониального режима большинство мусульманских стран имеет правовые системы европейского происхождения. В большинстве регионов мусульманские законы о личном статусе остаются в действии только в силу законодательных актов и включения их в гражданские кодексы, созданные по европейским моделям и содержащие многочисленные модификации традиционного права. Уголовный, торговый и другие кодексы были практически полностью импортированы из Европы. Но самое далеко идущее изменение связано со способом понимания законотворчества и лежащей в его основе власти. Иозеф Шахт описывал это изменение следующим образом: В то время как мусульманский правитель по определению должен оставаться служителем священного Закона мусульманской религии, современное правительство и особенно парламент, основанный на современной идее суверенитета, может быть сам себе господином. Законодательная власть более не довольствуется тем, что шариат готов оставить ей официально или фактически; она хочет сама определять область применения мусульманского права и устанавливать ее границы, а также вносить изменения в оставшуюся область применения мусульманского права в соответствии со своими собственными требованиями. Это привело к возникновению беспрецедентных отношений между мусульманским и светским правом И все же, несмотря на то что дух монотеизма, которым был преисполнен закон мусульманских правоведов классического периода, в современном мире пребывает в упадке, он никоим образом не мертв. Идея предписанного свыше шариата занимает настолько высокое положение в мусульманской религии, что, вероятно, будет так или иначе продолжать свое существование, пока в мире остаются мусульмане. Но каким образом следует мусульманам понимать шариат и каким образом исполнять его в своей жизни? Согласно одному из подходов, который быстро набирает силу, к шариату следует относиться исключительно как к моральному кодексу, как к источнику правил морали, а не как к реальной правовой системе. Для мусульман, живущих в западных странах, этот подход кажется единственно возможным. Но он имеет смысл и для мусульман, живущих в исконно мусульманских странах, которые рассматривают свои собственные правовые системы как абсолютно светские и которые хотели бы принять светское демократическое понимание суверенитета и законодательного процесса, на котором, судя по всему, основываются эти системы. Подобная точка зрения предполагает, что отныне мусульманская религия будет осуществлять руководство в области морали в таких условиях, в которых это руководство, какое бы влияние оно ни оказывало на мусульманскую семью и жизнь общины, более не может рассчитывать на поддержку закона. При отсутствии какого-либо законодательства, способного остановить существующую в целом ряде кругов современного общества тенденцию к отказу от традиционных норм, верность моральным принципам мусульманской религии неизбежно будет все больше и больше зависеть от силы воли каждого конкретного человека и внегосударственных общинных институтов. У многих мусульман, в особенности у общепризнанных фундаменталистов, как и в прошлом, дух монотеизма по- прежнему находит выражение в требовании построения монотеистического государства, в котором Божественное право будет иметь силу реального действующего права. Для этих мусульман их религия по-настоящему может быть всем тем, чем ей предполагается быть, только в контексте мусульманского государства; государства, в котором мусульманские законы проводятся в жизнь принудительно и до некоторой степени обеспечивают выполнение мусульманских моральных норм как в общественной, так и в частной жизни. Некоторые из тех, кто придерживается подобного образа мысли, могут быть довольны тем, в какой мере в их странах выполняются мусульманские законы, особенно если они живут в странах, принимающих участие в программе исламизации. Однако многие другие имеют более радикальные — а в некоторых случаях даже революционные — намерения, пытаясь оставаться верными своим идеалам мусульманской религии. Если кто-нибудь зайдет в книжный магазин практически в любой арабской или другой мусульманской стране или же у него будет возможность увидеть книги, выставленные на международной книжной ярмарке, ежегодно проводимой в Каире, — он не сможет не обратить внимания на то, какое огромное количество книг по мусульманскому праву продолжает публиковаться. Среди них немало современных изданий важнейших классических трудов, без которых работа ученых, подобных мне, была бы крайне затруднена. Остальные — современные исследования мусульманского права, основанные на изучении классических трудов. Общее количество подобных изданий говорит о том, насколько распространен во всем мусульманском мире интерес к традиционному закону правоведов. Этот интерес не является чисто академическим. Часто классические работы называют турас (наследие). Наследие — это то, из чего люди надеются извлечь выгоду. Миллионы мусульман в нашем мире не желают забывать, как о неподходящей к современной жизни, великой правовой традиции, которую разрабатывали поколения правоведов прошлого, кропотливо работая над интерпретацией текстов и искренне желая жить в соответствии с волей Бога. Поскольку закон правоведов действительно рассматривается как наследие, как ценность, дошедшая до нас из прежних веков, дух, которым были преисполнены эти законы, несомненно, в какой-то мере остается живым и сейчас.