Иммунитетные пожалования тяглым людям. Сло­боды в В. Новгороде, в эпоху его независимости, в удельной Руси и в Московском государстве.

Нет сомнения, что иммунитетные пожалования тяглым людям заслуживают гораздо большего внимания, чем то, которое им уделяли до сих пор. B исторических моногра­фиях и общих курсах эти пожалования появляются как-то сразу, когда речь доходит до реформ середины XVI века Ивана IV и, в частности, до земских уставных грамот.

Позволю себе начать несколько издалека. История удельной Руси есть история страны в процессе колони­зации, история народа, который далеко еще не овладел территорией экономически, которой владел политически. B перемежку с заселенными местами лежали огромные пространства диких лесов, непроходимых болот тт удобпых для земледелия, но труднодоступных пустырей. Известно, что монастыри имели большое значение в заселении и раз­работке пустых земель. Ho как бы мы ни оценивали эту деятельность монастырей, несомненно, что в ней лежит один пз главных мотивов, по которым князья давали пм землю ті тарханно-нссудпмые грамоты. Каждый князь заботился о заселении своей вотчины тт, давая жалованные льготные грамоты, приглашал грамотчпков называть вольных людей „пзъ лныхъ княжений" и „окупать" таких людей, которые сами не могли покинуть землю, на которой сиделп. Иногда и служилые люди получалп такие же льготные тарханные грамоты 101!, но недостаток капиталов и служебные обязан­ности не позволяли пм равняться с монастырями.

B настоящее время для нас интересно отметить участие в процессе заселения страны представителей низших слоев общества. У них не было, конечно, таких средств, как у монастырей, но у них были руки и инициатива. Князья не упускали случая использовать эти силы ii давали этим пионерам культуры такие же жалованные грамоты, как монастырям.

Особенно интересна та форма поселений, которая назы­валась „свободами" пли позже испорченным словом „сло­бодами".

Слободские поселения удельного времени значительно отличаются от слобод Московского государства. B XVII в. слобода это посадский поселок, обособленный тяглом и служ­бой от посадского мира. Государевы слободы населены людьми, которые своей профессией и службой отличаются от черных посадскпх людей и не тянут с ними черного тягла. Таковы слободы ямщиков, стрельцов, пушкарей и воротников, рыболовов, каменьщпков н кирпичников II т. п. Власти, монастыри п служилые люди устраивали посадские поселки с другими целями — использовать выгоды город­ской жизни, прикрывая своими ітммунптетными правами слобожап и не неся тягла наравне с посадскпми людьми. Под покровом владельческого иммунитета слобожане отби­вали торги и промыслы у посадских людей и потому вызы­вали с их стороны горячую вражду. Известно, что вековая борьба посадов с этими слободами закончилась отпиской их в 1649 г. на государя п присоединением к посадам. Существенная черта слобод XVII в. та, что это поселкіт, прежде всего, городские, — земледелием они не занимались совсем, или оно занимало в их хозяйстве совершенно вто­ростепенное место. Другая черта — та, что свопм происхо­ждением и существованием они были обязаны, главным образом, инициативе государственной властп и привилеги­рованных землевладельцев.

Слободы удельного времени тоже были обособлены тяглом ii службой от черных людей и представляли пз себя замкнутые в себе мирки, но происхождение пх большею частыо иное. Были, конечно, слободы, основанные по ини­циативе князей, слободы специальных служб, напр., слободы людей, которые должны были принимать, содержать и про­вожать татарских послов, слободы ремесленников, слободы холопов, посаженных на пашню, наконец, земледельческие слободы, собранные и устроенные, „посаженные" княжескими писцами, но наряду с такими слободами важно отметить существование слобод, возникавших по инициативе частных лиц, самих слобожан.

Эти слободы занимались или исключительно земледе­лием или земледелием и другими промыслами, связанными с землей. B этом их большое отличие от посадских слобод Московского царства. Это—слободы колонизаторов и пионе­ров земледельческой культуры. B XVII в. такой тип слобод не известен, так как с прикреплением людей к тяглу уже не было прежнего простора для инициативы, а условия тягла и заселения новых земель изменились вместе с пере­менами в строе местного управления. Есть много указаний на то, что такие „свободы" были распространенным и очень древним явлением.

Почти во всех договорах Новгорода с князьями мы видим ряд статей, в которых новгородцы, ограждая свою независимост-ь, ставили князьям условия не покупать, не держать в закладе, не принимать даром и вообще не приобретать сел и земель в Новгородской области. B связи с этими условиями стоят другие: не выводить людей, не принимать закладней с землей и без земли, и не давать в Новгородской области жалованных грамот. B контексте этих статей всегда стоит и условие „не ставить свободъ". Мы видим его в одном из древнейших договоров — в дого­воре 1265 г. с в. кн. Тверским Ярославом Ярославичем.. „А закладниковъ ти, княже, не приимати, ни твоей кня- гыни, ни твоимъ бояромъ; ни селъ ти держати по Новго- родъской волости, ни твоей княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни дворяномъ; ни свободъ ставити по Новгородской волости". B другом договоре (1270 г.) того же князя ска­зано: „А свободъ ти, ни мытъ на Новгородьской волости

не ставити" 107. B большинстве других договоров условие о слободах стоит в контексте с запрещением приобретать села.

Легко понять эти условия не ставить слобод и почему они помещались в контексте с условиями не приобретать сел, не принимать закладчиков и не давать жалованных грамот. Постановка слобод на пустых, никем не занятых и никому не принадлежащих землях являлась, с точки зрения новгородцев, обходом основного условия — не при­обретать сел и земель. Понятно, поэтому, и условие не давать грамот — без иммунитетных грамот князя эти слободы не могли существовать и пользоваться независимостью от местных властей н черного тягла.

Московские памятники свидетельствуют, ЧТО ИММуНИг тетные слободы вовсе не были особенностью Новгородской жизни и были весьма распространены уже в XIV в. и в северовосточной удельной Руси. Ha это указывает постоянное упоминание слобод в духовных грамотах князей, начиная с духовной 1328 г. кн. Ивапа Калиты. Тесная связь вопроса о слободах с вопросом о жалованных грамо­тах видна в договоре 1433 г. в. кн. Василия с кн. Юрьем Галицким: „А Бѣжицкой ми Верхъ вѣдати по старинѣ, потому какъ былъ за тобою, за великимъ княземъ. A у кого будутъ въ Бѣжецкомъ Версѣ грамоты жаловальныи твои у бояръ или на слободы, или у иного у кого, и въ тѣхъ грамотахъ воленъ язъ, киязь Юрьи Дмитрьевичъ, — кого какъ хочу жаловатп" 10э.

Указаиия источников на слободы были бы многочислен­нее, если бы слободы не теряли с течением времени своих привилегий и не входили в состав окружающих их черных земель. Иногда в самой слободской грамоте (см. ниже) было определенно сказано, что после льготных лет слободка должна потянуть судом и даныо к волости, т.-е. лишиться своего иммунитета. Ho чаще, вероятно, это слияние про­исходило современем само собой, постепенно или сразу, под влиянием княжеских указов и практики.

Даже по скудным и случайным указаниям наших источников мы можем ипогда наблюдать, как уездные сло­бодки с течением времени растворяются в окружающей их среде и входят в состав уездных тягло-административных делений п°.

Рассмотрим сначала слободы, которые возникают на наших, так сказать, глазах.

B 15ll г. белозерский писец дал какому-то Косте Голо­вину грамоту на черный лес между Арбулгевесыо и Чере- повесыо (на границе Пошехонского уезда) — копить на государя слободу. Ему было дано право созывать безвыт- пьтх, т.-е. вольных, не тяглых людей и давать им льготу на 20 лет. Ha это время созванные им люди были освобо­ждены от суда паместников, опричь душегубства и татьбы с поличным (вероятно н разбоя; текст испорчен) и были подсудны К. Головину или его приказчику. Далее ему было дано право сместного суда и исключительная подсуд­ность вел. князю. После льготных лет крестьяне, посажен­ные Головиным, должны были потянуть к Арбужевской волости, т.-е. их тягловые и судебные привилегии прекра­щались ш.

B 1517 году четыре устюжанина, Лукины и Фролов, получили от в. кн. Василия грамоту на дикий лес в Вондо- курской волости(Устюжского уезда) — ставить дворы, рас­пахивать землю и называть вольных людей. Им была дана льгота во всяких податях на 15 лет и несудимость от устюжских наместников и вондокурских волостелей, „опричь душегубства и разбоя с поличнымъ". Далее им было дано право судить „своихъ людей", лично или кому прикажут, право сместного суда и исключительная подсудность, вместе с приказчиками, самому вел. князю ш. B общем, в этой грамоте мы видим совершенно такие же судебные права, как в любой грамоте монастырям или другим грамотчикам.

B 1524 г. получили грамоту пятеро двинян — Наум Кобель с товарищами — на соляные ключи, найденные ими на р.

Очень интересно пожалование сокольнику Ив. Новго- родову. Неизвестно, когда он получил первую грамоту, но в 1545 г. ему была дана новая грамота, с некоторыми доба­влениями сравнительно с первой 1и. Ему были пожало­ваны огромные пустыри, пески, кочки и сокольи садбища и рыбные ловли по реке ГІечере, от устья Усы до Усть- Цыльмы (более, чем на 200 верст), и по притокам Печеры— Ижме и Пижме. Ha эти земли ему была дана „грамота слободская — копити ему на великого князя слободу", а за все про все он должен был платить по соколу или кречету пером, или по рублю деньгами в год. Ив. Новгородов имел право ставить, где найдет нужным, дворы и созывать людей. Он сам и его слобожане были освобождены от кормов и суда наместника „опричь душегубства и татьбы съ поличнымъ",... „авѣдаетъ и судитъ тѣхъ своихъ слобожанъ Ивашко самъ во всемъ, а съ суда у нихъ емлетъ съ виноватого 5 денегъ новгородскую". Сместные дела судят Пинежские намест­ники, „а Ивашко Дмитріевъ сидитъ туто жъ, а бережетъ въ судѣ своего; а присудомъ дѣлятся наполы". Сам Ив. Новгородов подсуден в. князю, или его сокольничему.

Среди других привилегий следует отметить право сло- бодчика брать явку (явочную пошлину) со всех, кто будет приезжать в его владения, право которое искони и чуть не повсеместно принадлежало наместникам и волостелям.

Такими же слободчиками, но в более крупных разме­рах, были братья Григорий и Яков Строгановы, получившие в середине XVI века грамоты на земли в Перми. Их отли­чие от Ив. Новгородова то, что они, очевидно, с самого начала имели значительные капиталы и могли поставить .дело на широкую ногу, а во-вторых, что они копили и ста­вили слободы не столько иа государя, сколько на себя. IIx успех и последующее богатство Строгановых как-то заслонили от взоров историков тот факт, что с юридической точкп зрения грамоты ітм разнятся от грамот Науму Кобелю тг Ив. Новгородову только в несущественных подробностях. Слободы Строгановых исключительны по размерам и исто­рической роли, которую они сыграли, но грамоты им, с юридической точки зрения, являются обыкновенным имму­нитетом того времени.

Укажу еще на грамоты 1541 и 1548 г.г. вологодским сокольникам Блазновым. B 1541 г. вологодский писец Т. Карамышев дал им на 10-летнюю льготу починок и зай­мища на черном лесу в Авнежской волости. Затем они получили от вел. князя грамоту — расчищать пашни, ставить дворы, призывать к себе нетяШшх людейиловить по мхам п болотам соколов. После льготы они должны были платить оброк — по 3 сокола пером пли по полтине за сокола день­гами. Сами они и их люди получили несудимость в обычном размере, свободу от кормов местных волостелей и непосред­ственную подсудность в. князю или его сокольнику.

B 1548 г. они получили новую грамоту с некоторыми .іобавленііями и изменениями. Между прочим, им был дан для охраны от сторонних людей пристав, и было дано право отвечать на один срок в году — на Петров день п5.

B других известных иам подобных пожалованиях на первый план выступают не колонизационные цели, а дру­гой мотив — обособление в судебном и административном отношениях людей, выделяющихся из общей массы черных тяглецов сцоей профессией и особой службой.

K таким пожалованиям я отношу грамоту в. кн. Ивана Калиты печерским сокольникам, Жиле с товарищами. Она

на 200 с лишним лет старше грамот Ив. Новгородову її Блазновым и потому, естественно, не имеет таких разви­тых формул, какие мы видтім в грамотах XVI века, но •основные элементы иммунитета выступают в ней совершенно определенно: Свобода от общих податей — „ненадобѣ имъ

никоторая дань“ „ни кормъ, ни подвода"; независимость •от тяглого мира—„ни ко старостѣ пмъ не тянути"; судеб­ная независимость — „не бирнчь ихъ непоторгыватъ", т.-е. местные власти не могут посылать по них своих приставов- биричей, а, следовательно — и судить. Быть может, вслед­ствие отдаленности от Москвы сокольники, вместо подсуд­ности самому князю, получили охрану в другой форме — в. кн. поручил их какому-то Меркурью:— „а прнказалъ есми ихъ блюсти Меркурыо. A ты, Меркурей, по моей грамотѣ блюдтг ихч>, а въ обиду ихт> не выдавай никому" п6.

Известные грамоты Старорусским тонникам предста­вляют как бы переход от архаических формул грамоты Жиле к более развитым грамотам северо-восточных кня­жеств. Первая грамота была дана в. кн. Дмитрием Донским и затем была переписываема, повпдимому дословно, на имя его сына Василия, внука — Василия Темного и правнука — Ивана III 117. Тонникп были свободны от всех податей и повинностей и нзоброченымедом: „даватннмъмнѣ, вели­кому князю, по 3 берковски меду черезъ годъ>, а не будетъ меду, ино по 3 рубли". IIx независимость от тяглого мира и местных властей выражена так: „А въ виру имъ съ py- шаны не тянути",... „а съ рушаны пмъ въ ихъ потугъ не тянути, ни подвойскимъ Русьскимъ ихъ не позывати, ни посаднику Русьскому ихъ не судитп, ни съ поличнымъ". „А дворяномъ моимъ зъ Городища, ни подвойскимъ Новго- родскимъ, ни биричемъ, ни софьяномъ владычнимъ моихъ тонниковъ Русьскихч> не позывати ни вгь каковѣ дѣлѣ". Далее, им дана исключительная подсудность самому вел. князю или его наместнику, при чем приставом мог быть только ловчий вел. князя (это — прототип позднейших „дан- ныхъ приставовъ"), а оТвечать они имели право только в зим­нее, свободное от работ время, — с Нпколпна дня осеннею до Середокрестья.

Интересно сопоставить два пожалования по Переясла­влю—грамоту рыболовам 1506 г. и грамоту сокольникам 1507 г. Посадские сокольники составляли небольшую группу (в грамоте поименовано 20 человек) и потому получили судебные привилегии в сокращенном, если можно так выразиться, виде. Так, права сместного суда они не полу­чили. Несудимость от наместников была им дана „опричь одного душегубства и вобчихч> дѣлъ", т. e. в сместных делах судил наместник. Однако, не все сместные дела были подсудны наместникам, а только иски сокольников к посадским людям; все же иски посторонних лиц к со­кольникам были подсудны только вел. князю или его сокольничему. Вместе с этим, как полагалось, они по­лучили свободу от тягла с посадским миром, но с огра­ничением — „опричь яму и городового дѣла и ПОСОІПНЫЯ службы" 118.

Более многочисленную ячейку составляли рыболовы. Грамота им представляет как бы переход от тарханно- несудимых грамот к уставным. C одной стороны, им дана несудимость от паместников, как сокольникам, свобода от тягла с черными людьми и ряд других привилегий, обычных в тарханно-несудимых и уставных грамотах, с другой сто­роны, они не получили права суда в своей среде, а судить их должен был особо для них назначенный волостель столь- нича пути 1І9.

Еще более интересный образец переходного типа представляет грамота 1530 г. соловарам Моревы Слободы Новгородского уезда. K сожалению, грамота сильно ис­порчена переписчиками, а, сверх того, в ней большие пробелы. Bo главе слободы стоят слободчики, повидимому, выборные. Им принадлежит право суда и управления. Наместники не судят слобожан ни в чем, кроме душегубства и разбоя с поличным. Сместные дела судят наместники с слободчи- ками. Затем в грамоте мы видим целый ряд статей, взятых из тархапно-несудимых грамот, а рядом такие статьи, которые позже входят в состав земских уставных грамот. B общем грамота такова, что цредставляет соединение пожалований тарханных грамот и уставных 12°.

Каменьщики и кирпичники жили на посадах особыми слободами и были обособлены от посадского мира судом, тяглом и службами. Грамот им XVI века до нас не дошло (или, быть может, они еще не пайдены), но в грамотах 1622 и 1624 г. г., данных им из Сыскного приказа для пересмотра жалованных грамот, есть указания на более ранние пожалования. Так, в грамоте Костромским кирпич­никам сказано, что она дана по грамоте царя Ивана „про- тивъиныхъкаменьщиковъ и кирпичниковъ"121. ГрамотаТуль- ским кирпичникам дана по грамоте царя Федора, образцом для которой послужили иавериое грамоты более раннего времени. Ilo этим грамотам кирпичники были песудимы на местах опричь душегубства, разбоя и татьбы с поличным. Bo всех других делах опи были судимы в Камепиом при­казе, без грамот которого „суда па нихъ и уяравы... .никому ии вт> чемъ не давати" 122.

Известно, что в XVII веке различные разряды служи­лых людей были ведомы судом и управой и в других отно­шениях в различных, иногда специально для них устроенных приказах: ямщики — в Ямском, пушкари, затиищики

и воротпики (в большинстве городов) — в Пушкарском, стрельцы—в Стрелецком, казаки — сначала в Казачьем, а после уничтожения этого приказа в Стрелецком, и т. д. B форму приказов такой порядок подсудности сложился только во второй половине XVI века, ио несудимость на местах и подсудность в центре, тем или ииым боярам и дьякам, существовали гораздо раньше. Указания па это мы имеем в первом Судебнике и в современных ему актах. Для нашей темы существенно отметить, что эта ведомствен­ная чересполосица лиц, а позже учреждений, развилась из практики тарханно-судебных пожалований, корни и преце­денты которой уходят далеко в глубь удельных времен 123.

Изложу в заключение тархаппо-несудимую и одно­временно земско-уставную грамоту 1567 г. Ямскойслободе в Касимове, которая в литературе осталась незамеченной, хотя напечатана уже давно. Bo главе слободы стоят — прикащик, может быть назначенный, и староста, ііесомпеішо, выборный. Им принадлежит суд и управление. Слобода освобождена от податей иповинностей счернымилюдьми— „а иожаловалъ есми своихъ слобожанъ въ тарханѣхъ отъ всякихъ своихъ податей, и ихъ дворы и пашни, за то, что имъ въ Касимовѣ городѣ на посадѣ па яму подводы дер­жати, по трое лошадей съ выти". Суд организован и рас­пределен сложнее, чем в обыкновенных песудимых грамотах. Сместные дела, в том числе и в душегубстве, судят на­местники, „а прикащикъ слободской съ пими жъ судитъ, а старосты слободскіе у нихъ на судѣ сидятъ для береженья". B делах слобожан между собой, в том числе и в душегубствс, но опричь разбоя, судят прикащик и староста, а наместникам, волостелям и городовым при- кащикам „до того душегубства и во всякихъ дѣлѣхъ до нихъ дѣла нѣтъ“. Разбои с поличным судят губиые старосты — „а прикащикъ слободской и старосты съ ними же сидятъ для береженья".. .. „а губные старосты безъ прикащика не судятъ". B этих статьях видио заботливое стремление всячески оградить в судебном отношении слобожан и дать им полную независимость от местных наместников и других судей. To же стремление проведено и в других статьях. Если кому будет дело до слобожан и в иных городах, то и там наместники их не судят „нигдѣ ни въ какихъ дѣлахъ", а только дают на поруки и отсылают для суда в Касимов к слободскому прикащику. Затем, ни­какие пристава не могут их давать на поруки и назначать им сроки к суду Вызывать к суду слобожан можпо было, только по царевым именным зазывным грамотам, а судит их в таком случае сам царь, или казначей, „или кому будутъ приказаны ямскія дѣла судити". Далее им дан целый ряд привилегий, частыо таких, которые часто встречаются в тарханных грамотах монастырям (напр., право высылать с пиров незванных, свобода от постоя и от кон­ского пятна), а частыо — в уставных земских грамотах (напр., право варить брагу про свой обиход). B общем, грамота представляет сложное и очень интересное сочетание норм земской автономии с нуждами управления ямской службы 12L

Из приведенного выше обзора учреждений, лиц и групп лиц можно видеть, что иммунитет был универсальным средством, которое князья употребляли с самыми различными целями. B одних случаях онн руководились религиозными мотивами, в других — пмелп в виду заселение иразработку пустых земель, в третыіх — обеспечение различных специ­альных служб.адмгпшстратпвныхихозяйственных. Нередко разные мотивы соединялись и сплетались так тесно, что трудно сказать, какой из них был первым и главным, напр., относительно некоторых пожалований монастырям или пожалований Толшемскпм попам очень трудно сказать, какой мотив занимал первое место, — религиозный или колонизационный. B зависимости от различных целей и обстоятельств, иммунитет употребляется в различных дозах, приспособлялся к обстоятельствам и изменялся в подробностях, но важно то, что сущность иммунитета, сводившаяся к нескольким основным положениям, всегда остается одна и та яге. Самая существенная черта иммуни­тета это — теснейшая в нем связь между пожалованиями судебными н пожалованиями в области тягла и управления. Совершенно не существенно, получал ли их грамотчик в одной тарханно-несудимой грамоте илн в нескольких особых грамотах. B общем все сводилось к выделению владения грамотчика, его самого и его людей, из общей массы черных земель и людей князя. Оно выраягалось в том, что грамотчик получал независимость от суда и административной власти общих органов местной власти князей (наместников и волостелей) и свободу от черного тягла с черными людьми. Bce подати и повинности, от которых грамотчики и их владения не были свободны, они несли самостоятельно, особо от черных людей.

C этой точки зрения, иммунитет был в руках кпязей такой же нормальной формой управления (в широком смы­сле слова) одной частыо своих владений, как управление при помощи кормленщиков, дворских и сотских черно­тяглыми людьми было нормальной формой для другой части удела. Управление первой частыо было основано на свободе личности, конечно, относительной и только для грамотчиков, и на автономии, а управление другой частыо — па началах тягла и судебной, административной и хозяй­ственной зависимости. Поэтому, взгляд на иммунитет как на исключительную милость князей мне представляется очень поверхностным и неправильным.

Правильная оценка иммунитетных пожалований бро­сает яркий свет на социальную структуру общества удель­ного времени. Пичуть не будет преувеличением сказать, что все общество удельного времени, а отчасти и Москов­ского государства, состояло из больших или меньших ячеек. Очень часто эти ячейки были небольших размеров: это какой-нибудь служилый человек с 5—6 дворами в своей боярщине, небольшая монастырская вотчина, пожертвованная монастырю благочестивым вкладчиком, сокольник, бортник или рыболов с своиміг детьми, родственниками и людьми, сельский поп, стоящий во главе немногочисленного причта, с несколькими половниками на церковной земле, и т. п. Некоторые монастыри имели большие вотчины, но в боль­шинстве случаев они состояли из отдельных владений разбросанных в уезде черезполоено с другими землями’ а иногда во многих уездах. При этом на каждое владение’ монастырь имел особую жалованную грамоту, иногда не одинаковую с грамотами на другие владения. Если иногда иммунитетные владения митрополитов, владык и частных нетитулованных и титулованных вотчинников имели боль­шие размеры, то они, как мы увидим ниже, в свою очередь, распадались на большие или меньшие подч.ячейки.

Каждая ячейка представляла из себя самостоятельную, то более, то менее полно обособленную хозяйственную, податную и судебно-административную единицу. Несуди­мость и независимость от наместников, волостелей и других представителей власти давали этим ячейкам необходимые для жизни и ведения хозяйства свободу и самостоятель­ность. Право сместного суда давало грамотчику возможность защищать своих людей от посторонних лиц. ІІравосуда внутри ячейки давало грамотчику большую власть над своими людьми и позволяло поддерживать суровую дисциплину. Наконец, подсудность грамотчикаиего прикащика самомукнязюста- вила их под непосредственное покровительство высшей власти. B тесной связи с этими правами стояли тягловая особность и независимость от соседних тяглых миров.

Это строение общества мне представляется существен­нейшей и важнейшей чертой удельной, а отчасти и Мо­сковской Руси. He видеть и не понимать ее равносильна непониманию всего уклада тогдашней жизни.