§ 1. Possessio на ager publicus

Частное владение на общественном поле (ager publicus) является древнейшей владельческой ситуацией, и обозначение именно этого вида присутствия частных лиц на общественной земле стало названием института.

Ager publicus — это завоеванная у врагов земля, становившаяся таким образом землей Римского народа — populus Romanus (Quiritium). Та часть этой земли, которая не была размежевана и ассигнована в собственность отдельных (privatus) лиц (ager di- visus et assignatus)[378], становилась объектом захвата (occupaiio) со стороны власть имущих. Схема принадлежности, реализовавшаяся в этом случае, была неправовой и характеризовалась как «Іпіигіа», т. е. чуждая ius civile[379].

Захваченная земля оставалась ager publicus и могла быть в любой момент изъята у частных владельцев[380]. В источниках зафиксированы два случая изгнания владельцев с общественных земель в доклассический период. Древнейший из них относится к 456 г. до н. э. По инициативе плебейского трибуна Ицилия был принят закон lex Icilia de Aventino publicando, по которому земли, захваченные патрициями на Авентинском холме, были ассигнованы плебеям под жилищное строительство (Dyonis., 10, 32). Согласно господствующему мнению, само название закона показывает, что его основным содержанием было восстановление публичного статуса этой земли: publicatio (конфискация). Возможность утраты такого статуса в результате недозволенной occupatio, следующей нз такого понимания содержания закона, снимается признанием того, что не все земли на Авентине были публичными, и только те из них, которые были ager publicus, изымались у владельцев и передавались плебеям[381].

Другой случай — ассигнация ager Gallicus et Picenus в 232 г. до н. э. по закону трибуна Фламиния. Закон предусматривал конфискацию частных владений на землях, захваченных у галльского народа сенонов в 283 г. до н. э. (Polyb., 2, 13) и пиценов в 268 г.

Ю. Белоха, более 0,5 млн. га[382]) было выведено лишь три колонии: Sena Gallica (Polyb., 2, 19, 12; Uv., ер. 11), Aesinum (Veil., 1, 14, 8) и Ariminum (Veil., 1, 14, 7; Liv., ep. 15), очевидно, по 300 колонистов каждая[383]; на территорию пиценов — две: Firmum и Castrum Novum (Veil., 1, 14)[384]. Прочие земли на этих территориях остались доступными для самовольной occupatio[385].

Очевидно, конфискации были бы невозможны, если бы occupatio предусматривалась законодательно. Первоначальное отстранение плебеев от occupatio согласуется с политической монополией патрициата[386]. Когда высшие магистратуры становятся доступными и плебеям, среди оккупантов появляется и плебейская знать. Так, автор первого аграрного закона (lex Licinia de modo agrorum), принятого в 367 г. до н. э. и ограничивавшего размер частных владений максимумом в 500 югеров[387], плебей Лициний Столон (ставший первым консулом из плебеев) был осужден на основании собственного закона через несколько лет после его принятия (Liv., 7, 16, 9; Dion., 14, 12 (22); Veil., 2, 6, 3; Plut., Cam., 33, 5; Val. Max., 8, 6, 3). Ливий (7, 16, 9) сообщает, что Лициний владел 1000 югеров и пытался обойти закон, эмансипировав собственного сына.

Само ограничение максимального размера возможного захвата общественной земли легитимировало occupatio. Это косвенное признание possessio происходит в то время, когда политическая монополия патрициата уже утрачена (источники говорят о пакете законов 367 г. до н. э., когда наряду с аграрным законом было законодательно установлено, что один из консулов должен был непременно избираться из плебеев)[388]. Формирование патрицианско-плебейского нобилитета предполагает и материальную базу господства элиты — обширные владения на ager publicus. Законодательное оформление привилегий знати в предшествующую эпоху отрицает именно тот факт, что possessiones характеризуются как «іпіигіа».

Плебейская агитация по аграрному вопросу ограничивалась требованием assignatio неподеленных общественных земель в частную собственность (Ілѵ., 4, 51, 6; 6, 5, 4) и остается в правовом плане конформной принципам ius civile.

Конфликт должен рассматриваться не в экономическом плане— будто у плебеев не было сил освоить обширные целинные земли[390] (такая постановка вопроса a priori исходит из экономической природы сословного дуализма), а в правовом: только политическая монополия патрициата, установленная после изгнания царей, допускает применение древней схемы землепользования, которая с установлением народного суверенитета стала считаться неправомерной. В царскую эпоху завоеванные земли не могли рассматриваться как ager publicus — в смысле принадлежности populus, так как все принадлежало царю[391]. Наряду с землями, захваченными войском под руководством царя, существовали земли, отвоеванные у врагов отрядами знатп. Эти земли по праву войны принадлежали главам аристократических дружин -— principes[392]. Государственное размежевание таких земель, естественно, не производилось; размер землепользования определялся потребностями и возможностью их обработать (соіеге). Эта схема, восходящая к практике захвата у врагов[393], не вписывалась в парадигму цивильной принадлежности.

Термин «publicus» представляет собой странное образование: этимологически он не имеет ничего общего с «populus»[394] [395]: прилагательное от «populus» в принципе должно звучать как «роріі- cus»1Й. «Publicus» — это производное от «pubes» (мужчины), но оно употребляется только в значении прилагательного от «рори- lus». Итак, «publicus» — это гибрид между *publicus < pubes и poplicus < populus[396].

Присутствие pubes необходимо в древнейших ритуалах, восходящих к царской эпохе: в обряде фециалов должно участвовать не менее трех зрелых мужей («поп minus tribus puberibus praesenti- bus» — Liv., 1, 32, 12), при заключении сделки per aes'et librarn — не менее пяти («поп minus quam quinque testibus civibus Romanis puberibus» — Gai., 1, 113; 119; 2, 104).

Эти термины, однако, отнюдь не эквиваленты, хотя в социально-политической лексике взаимозаменяемы. Так, Ливий (Liv., 1, 16, 2; ср.: Ibid., 1, 9, 6) говорит о pubes Romana (в другом месте — «АІЬапа pubes»: Liv., 1, 28, 2) на народной сходке (contio); Плавт — тоже (Plaut., Pseud., 126—128):

А чтобы не говорили, что не

слышали,

объявляю всем,

как на собрании,

всему народу, всем друзьям,

знакомым...

Nunc, ne quis dictum sibi neget,

dico omnibus, pube praesenti in contione, omni poplo, omnibus amicis notisque edico meis...

Здесь выражение «pube praesenti in contione» указывает на торжественность и публичность ситуации, в которую вписывается «edico», —- «торжественно объявляю», «постановляю» (ср.: «edic- tum», «эдикт магистрата»). Однако здесь же употреблен и термин «populus»: два термина сосуществуют. С этой точки зрения вторичным является объяснение Феста (Веррия Флакка): «...pube рга- esente est populo praesente» (Paul, ex Fest., p. 301 L).

Сказанное позволяет считать «publicus» в выражении «ager publicus» производным от «pubes», которое получило новое значение после изгнания царей, когда утвердилось представление о populus как о собирательном субъекте эпохи народного суверенитета, и дает возможность различить две фазы в утверждении публичного статуса ager publicus: завоевание войском (а не отрядами частных лиц) и введение публичного контроля за использованием земель.

Значение «publication в данном смысле предстает не конфискацией, а утверждением публичного порядка на земельных владениях посредством lex publica.

«АЬ arcendis hostibus» в этом рассуждении относится к границам между соседними владениями внутри territorium. Известно, что слово «hostis» в древности имело значение «чужеземец», а не «военный противник», как в классической латыни (Fest., р. 102: «Hostis apud antiquos peregrinus dicebatur, et qui nunc hostis, per- duellio»). Из свидетельства Феста нельзя, однако, выводить, что «hostis» — это только чужеземец, тем более во времена Баррона* который, объясняя значение слова, не стал бы прибегать к архаизирующему словоупотреблению. Отправляясь от общего значения «враг», увидим, что контекст судебного разбирательства («interventu iitium») не предполагает контакта владельца с побежденным в войне населением.

Другие агрименсоры следуют этой же схеме: начиная рассказ с occupatio вражеской земли народом-победителем (victor popu- lus), они говорят об occupatio завоеванной земли частными лицами и затем переходят к описанию борьбы между частными владельцами. Никакой логической связи между первой и второй occupatio не прослеживается. Ager arcifinalis в отличие от ager divisus et adsignatus представляет собой особый, произвольный режим землепользования — «qui nulla mensura continetur», что никак не связано с происхождением этих земель. Другое название этога

вида земель — «ager occupatorius» — несет в себе идею частной occupatio и предполагает борьбу с соседями из-за неопределенности границ, поскольку владельцы захватывали не сколько могли, а сколько надеялись обработать — «in spem collendi».

Оккупированные же поля — это те, которые также называются arcifinales. Этим полям дал название народ-победитель, оккупируя их. Ведь закончив войну, народы-победители конфисковали все земли, из которых изгнали побежденных; их также называют общим термином «территория», в пределах которой устанавливалась их юрисдикция. После того как кто-либо оккупировал поле, желая его возделывать, он называл его «arcifinalis», устраняя соседа.

Occupatorii autem dicuntur ag- ri quos quidem artifinales vo- cant I...L quibus agris victor populus occupando nomen de- dit. bellis enim gestis victores populi terras omnes ex quibus victos eiecerunt publicavere, atque universaliter territorium dixerunt, intra quos fines iuris dicendi ius esset. deinde ut quisque virtute colendi quid occupavit, arcendo vicinum ar- cifinalem dixit.

Publicatio, которая устанавливала на завоеванных территориях ius iuris dicendi, очевидно, отразилась на словах Аппнана об управомочении на occupatio[403]. Введение публичного контроля за владельцами соответствует отсутствию иных, частноправовых критериев регулирования отношений: практика неограниченного захвата приводила к тому, что владелец не всегда присутствовал на земле, обрабатывая ее. Споры о владении — controversia agrorum — становились неизбежными.

Восстановленная таким образом логика рассуждения агримен- соров, которая воспроизводится в разных сочинениях, позволяет предполагать авторитетную текстовую основу, которой не могла служить даже сочинение Фронтина (конец I в. н. э.), где возведение рвов и древесных заграждений описывается менее подробно, чем у компилятора Агенния Урбика (III в. н. з.), и ставится в один ряд с естественными границами участков. Аппиан (сер. II в. н. э.) пользовался пересказом этого предполагаемого оригинального' текста, уже испорченным дополнениями о victor populus, представленными в сочинениях Гигина и Сикула Флака (нач. II в. и. э.). Объединив идею occupatio с vectigal, он поступил не более неграмотно, чем агрименсоры, спутавшие завоевание с occupatio.

Publicatio, которая определяла публичный статус этих земель и позволяла административной власти регулировать конфликты между possessores, предстает в тексте Аппиана событием, связывающим завоевание с частной occupatio, и оказывается здесь на своем месте.

Распространение юрисдикции Римского народа на территории, отнятые у врагов, не имело смысла в отношении брошенных и пустующих земель. Publicatio делала возможным изъятие захваченных владений у оккупантов, но прежде всего служила установлению административного контроля за территорией, позволяя пресекать самоуправство и насильственные конфликты между possessores.