Концепции доктрины об источниках международного права, вводящие в круг традиционных источников новые виды форм

Как отмечалось ранее, для науки международного права вопрос о международных юридических источниках вечен, поскольку связан с эффективностью и возможностью использования норм международного права, объективированных в этих источниках.

Безусловно, существуют устоявшиеся и выверенные временем концепции относительно традиционных источников международного права международного договора и международного обычая, которые давно приняты субъектами международного права, хорошо изучены доктриной и, на первый взгляд, неизменны.’⁹⁴ Однако, нам представляется, это не устраняет необходимости выяснить, существуют в настоящее время лишь некоторые тенденции развития формы международного права, требующие осмысления, или уже следует констатировать возникновение новых видов источников международного права.

Кроме того, отслеживать в доктрине любые концепции в связи с тенденциями развития формы объективирования международного права совершенно необходимо, чтобы, как это сформулировал в своём выступлении на сессии Генеральной Ассамблеи ООН председатель Международного Суда ООН М. Ляхе, “...не оказаться в положении отвергающего будущее”’⁹⁵.

Отечественная и зарубежная литература, хотя и уделяют внимание вопросам перспектив развития международного права, в том числе, и концепциям о развитии формы объективирования юридических норм международного права, но недостаточно. Так, в связи с потребностями 30-х годов прошлого столетия (первые попытки кодификации международного

права в рамках Лиги Наций) к жизни было вызвано много монографических

196

трудов , но позднее интерес исследователей к вопросу развития международного права и форм объективирования его норм явно ослаб.^{[142] [143] [144] [145]}

Рассмотрению наиболее разработанных доктриной и значимых для практики концепций, имеющих цель ввести в круг традиционных форм объективирования норм международного права новые виды источников: а) концепции относительно придания качества самостоятельного источника международного права общим принципам права; б) концепции относительно придания качества источника международного права актам нормотворчества международных межправительственных организаций; - уделит внимание автор исследования в настоящем параграфе.

а) Оценка концепции придания качества самостоятельного источника международного права общим принципам права

В науке международного права существует концепция, сторонники

„ 108

которой в качестве отдельного и самостоятельного источника международного права воспринимают общие принципы права.

Эта концепция появилась в связи со специфическим толкованием ст. 38 Статута Постоянной палаты международного правосудия Лиги Наций (1919 год); а затем, ст. 38 Статута Международного Суда ООН (1945 год) аналогичного содержания, которая объективирует следующее правило: “Суд, который обязан решать переданные ему споры на основании международного права, применяет: а) международные конвенции, как общие, так и специальные, устанавливающие правила, определённо признанные спорящими государствами; Ь) международный обычай как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы; с) общие принципы права, признанные цивилизованными нациями, d) ...судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций, в качестве вспомогательного средства при определении норм права...”.В ^{[146] [147] [148]} системы”, так как эти принципы являются общими действительно для всех субъектов всех систем права. Термин “главные принципы” более адекватен понятию “jus cogens generalis” (основные принципы международного права). Однако, в любом случае, если сравнить термины “общие принципы” и “главные принципы”, бесспорно ясно, что разница обозначаемых ими явлений а) в месте, занимаемом в иерархии норм (обозначают нормы разного вина) и б) в правовой сфере (поле) действия норм, но не в форме (объективируются либо в писаной, либо в неписаной форме). Кроме того, в англоязычной доктрине последней четверти XX в. (Rosalyn Higgins^[149], например) основные принципы международного права обозначают термином “jus cogens generalis”, где “generalis”, по, всей вероятности, употребляется в смысле “основные”, так как “cogens” (когентность) означает “убедительность с уклоном в неопровержимость”, то есть императивность.

Таким образом, прежде всего, перед учёными стоит вопрос: что именно подразумевается под общими принципами права - принципы права международного, внутригосударственного или общецивилизационного, то есть глобальной юридической системы?

Сторонники концепции признания общих принципов права принципами только международного права^{[150] [151] в защиту своей позиции приводят следующие аргументы: 1) в ст. 38 Статута Международного Суда конкретно сказано, что Суд обязан решать дела на основании международного права; 2) во время обсуждения ст. 38 Статута Международного Суда в Первом комитете Четвёртой комиссии на Сан*францисской конференции в 1945 году было внесено предложение дополнить пункт “с” словами: “в частности, принципы международного права”. Однако это предложение не было принято, так как некоторые делегаты заявили, что ст. 38 всегда рассматривалась как предполагающая обязанность применять международное право, и что поэтому предложенное дополнение представляется бесполезным.20’}

6 противовес концепции признания принципов международного права автономными источниками международного права можно заметить, что пункты “а” и “Ь” ст. 38 Статута классифицируют именно источники международного права в соответствии со способом закрепления норм международного права - письменным (конвенции) и обычным (всеобщая практика, признанная в качестве правовой нормы). Соответственно, принципы международного права, как и другие виды норм международного права (содержание), охватываются пунктами “а” и “Ь” ст. 38 Статута, поскольку могут быть закреплены только в двух формах: обычной или писаной (договорной). Более того, как правильно отмечает И.И. Лукашук, в то время, когда появилось понятие “общие принципы права”, об основных принципах международного права ещё не было и речи, соответственно, их не могли подразумевать в формулировке ст. 38 Статута МС ООН.^[152] Таким образом, мы пришли к выводу, что в ст. 38 Статута Международного Суда ООН не может идти речь о принципах именно международного права.^[153]

Существует концепция, что под общими принципами права подразумеваются принципы национальных правовых систем.

Применительно к критике концепции о принципах национальных правовых систем как источниках международного, помимо рассмотренного ранее тезиса о том, что принципы права (международного или внутригосударственного) представляют собой вид норм, которые могут быть объективированы в двух основных формах: письменной (в формулировке ст. 38 Статута - “международная конвенция”) или неписаной (в формулировке ст. 38 Статута - “международный обычай”); но не вид источника международного права, существуют и другие возражения.

Известно, что содержание правового регулирования конкретного государства определяется экономическими отношениями, в соответствии с которыми создаётся конкретная система права. Иными словами, материальные отношения определяют то, что должно быть закреплено в праве, предопределяют характер и содержание норм права конкретной правовой системы. В основу наиболее эффективного регулирования общественных отношений конкретного государства ложатся определённые идеи (начала), которые и представляют собой принципы национальной системы права.

В то же время, принципы национальных систем права с точки зрения иерархии норм глобальной юридической системы подчинены как общим принципам глобальной юридической системы, так и основным принципам международного права, но никак не наоборот.

Оценивая применительно к теме форму существования принципов национальных систем права, можно руководствоваться концепцией Г.И. Тункина, который считал что принципы национальных систем

^1MAkehurst М.А. Modern Introduction to International Law . L., 1978. P. 52; Viralli M. The Sources of International Law. Malual of Public International Law. L., 1968. P. 144, 147.; Лукин П.И. Источники международного права. М., I960. С. 95.; Herzegh G. General Principles of Law and the International Legal Order. Budapest, 1968. P. 19*20.; Bogdan M. General Principles of Law and the Problem of Lacunae in the Law of Nations. // Nordisk tidsskrift for international ret. V. 46. 1977. P. 42

права“...даже в тех случаях, когда они внешне представляются одинаковыми, в корне отличны по своей природе, роли в обществе, целенаправленности”²⁰⁷.

Таким образом, очевидно, что в пункте “с” ст. 38 Статута Международного Суда ООН закреплены не принципы международного права (охватываемые с точки зрения формы п.п. “а” и “Ь” этой ст.) и не принципы национальных правовых систем (которым не подчинена система международного права), а об общие принципы того права, которое “...по самой своей природе ...приуготовлено к восприятию всепланетного движения к свободе, общечеловеческих ценностей, прав человека, к тому, чтобы быть их выражением и носителем...”^[154], то есть права, охватывающего всю глобальную юридическую систему.

Автор исследования согласен с концепцией учёных, полагающих, что общие принципы права - это основные начала, которые определяют наиболее существенные черты права в целом как исторического явления, его содержание и особенности как регулятора всей массы общественных отношений. Общие принципы права, являясь вершиной всей глобальной юридической системы, распространяются на все нормы права, с одинаковой силой действуют во всех системах права, независимо от характера и специфики регулируемых ими отношений. Также общие принципы права представляют собой общие принципы юридической техники, пронизывая все нормы права и являясь стержнем глобальной нормативной системы.

В этом смысле автор исследования согласен также и с тем, что общие принципы права - это не тс идеи (руководящие начала), которые являются

нкнн Г.И.Теорня международного права. М., 1970. С. 226.

лишь частью правосознания (оценки и пожелания относительно

существующего права), а те, которые уже нашли отражение в нормах права и в

силу этого характеризуют содержание права. С одной стороны, они выражают

закономерности права, а с другой стороны, представляют собой наиболее

общие нормы, которые действуют во всей сфере правового регулирования и

распространяются на все субъекты.

юридических источниках, либо выводятся из общего смысла юридических 209

ИСТОЧНИКОВ.

При этом форма закрепления общих принципов права соответствует формам объективирования норм соответствующей системы права: так, для системы международного права это две формы - международный договор или международный обычай.

На взгляд автора диссертационного труда, общие принципы права представляют собой генеральную сущностную и содержательную категорию, которая отражает юридические завоевания цивилизации на конкретном этапе её развития; это нормы, схожие с принципами любой системы права (в рамках глобальной юридической системы), но самого высокого уровня (что видно, в частности, на модели международного права).^{208 [155] [156]}

Итак, для подведения итогов, ещё раз обратимся к обзору пунктов ст. 38 Статута МС ООН.

Как нам представляется, п. “а” и п. “Ь” ст. 38 Статута Международного Суда ООН резко разграничены между собой в соответствии с критерием формы закрепления норм права (писаным или неписаным). Именно эти два пункта отражают формы, в которых могут быть отражены общие принципы права в системе международного права - международный обычай и международный договор.

Пункт “d”, в отличие от всех предыдущих пунктов, содержит прямую ссылку на вспомогательный²” характер судебных решений и доктрин “...наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций...”, указанных в данном пункте “...в качестве средства для определения правовых норм”. То есть, речь идёт о возможности использования указанного вспомогательного средства при судебном рассмотрении спора, поскольку это согласовано государствами при принятии Статута Международного Суда ООН.

Неясным остаётся только указание на общие принципы права в пункте “с”. Нами уже отмечалось, что под общими принципами права, понимаются основные начала, которые определяют наиболее существенные черты права в целом, его содержание и особенности как регулятора всей массы общественных отношений, независимо от конкретных правовых систем. Международно-

исполнению), perpetua lex, cst, nullam ligem humanam ac positivum perpetuam esse; et clausula quae abrogationem excludit ab Initio non valet (вечный закон в том состоит, что никакой человеческий или позитивный закон не должен быть вечным; н положение, которое исключает отмену закона, является ничтожным с самого начала), privatis pactionibus non dudium est non laedi jus cactcrorum (частные соглашения не затрагивают права других лиц), quae praeter consuetudinem et vorem majonim fiunt neque recta videntur (те веши, которые делаются против обычая и нравов наших предков, неприняты и кажутся неправильными), quia impotentia excusat legem (ввиду невозможности исполнения закон освобождает от обязательства), quod alias bonum ct justum cst, si per vim vel fraudem petatus, malum ct ingustum effcctitus (то, что при иных условиях хорошо и справедливо, становится дурным и несправедливым, если достигается путем насилия или обмана), quod cst inconvcnicnts, aut contra rationim non permissum cst in lege (то, «по неподобающе или неразумно, нс разрешается законом), etc.

правовая и национальная системы права, судя по работам представителей доктрины различных стран, не предлагают иной формы объективирования общих принципов права, как писаная норма и opinio juris. Наши рассуждения опять вернулись вопросу о форме, то есть к пунктам “а” и “в” ст. 38 Статута Международного Суда ООН.

Относительно пункта “с” построим рассуждения от противного. Поскольку, как нами уже подчёркивалось, содержание норм вида “общие принципы права” охватывается с точки зрения их формы закрепления понятиями “писаная норма права” и “обычай”, стоило ли вводить в статью Статута ещё один пункт с целью обозначить общие принципы права именно как отдельный источник международного права? Поскольку это было бы некорректно, видимо, категория общих принципов права указана в п. “с” с иной целью.

Кроме того, если даже предположить, что в каждом из пунктов “а”, “Ь” и “с” речь идёт действительно именно о самостоятельных источниках международного права, как согласовать этот ряд пунктов, учитывая, что пункт “d” прерывает этот ряд и повествует о судебных решениях и доктрине, которые однозначно (общепризнанно) самостоятельным источником международного права не являются.

В свете сказанного можно предположить, что в целом в ст. 38 Статута Международного Суда ООН только перечислены механизмы и средства, которыми может пользоваться Суд при согласии на это сторон-государств, и отнюдь не осуществлена классификация источников международного права в узком смысле этого слова.

По всей видимости, существует проблема недостаточно чёткой и корректной формулировки ст. 38 Статута МС ООН, которая, как уже нами подчёркивалось, “перекочевала” в этот документ из гораздо более раннего документа - Статута Постоянной палаты международного правосудия Лиги

^П|Даже по смыслу английского глагола “subside” - вспомогательный, дополнительный.

Наций. К моменту образования ООН (1945 год) вопросы общих принципов права, как и институт основных принципов международного права, ещё нс были достаточно освоены доктриной международного права и практикой. В связи с этим проблема формулировки ст. 38 Статута МС ООН не была своевременно обозначена в науке международного права, не постарались сё решить и сами государства.

Тем не менее, несмотря на кажущуюся ясность и простоту, обозначенная проблема, по мнению автора настоящего исследования, ещё требует теоретического разрешения, поскольку может привести к последствиям следующего характера: а) создавать помехи в осознаваемости концепции единства глобальной юридической системы, б) вносить путаницу в проблему иерархии норм глобальной юридической системы, в) ограничивать проблему разрешения пробелов в праве, уничтожая одну из важнейших ступеней применения права в целом.

Автор исследования полагает, что проблема должна иметь следующее решение: общие принципы права следует рассматривать не в качестве отдельного источника международного права (формы), а в качестве особого рода норм (содержания), которые могут быть объективированы как в писаной, так и в неписаной форме, норм высшего порядка, которым подчиняются и принципы международного права, и принципы национальных правовых систем, и, соответственно, все иные виды юридических норм.

На основании сделанных выводов диссертантом предлагается полностью отказаться в доктрине об источниках международного права от концепции относительно придания качества источников международного права общим принципам права.

б) Оценка концепции придания качества источника международного права и значения актов нормотворчества международных межправительственных организаций

Выход в нормотворческое попе в рамках международных отношений большого ряда международных межправительственных организаций на первый взгляд способен поколебать надёжный консервативный взгляд на существование в международном праве двух основных форм объективирования юридических норм - международного договора и международного обычая, создаваемых преимущественно государствами.

Последнюю четверть XX в. одной из важных черт статуса международных организаций в доктрине называют их способность участвовать в создании норм международного права.^{[157] [158]}

О нормотворческой деятельности международных организаций говорят в

следующих смыслах: а) подразумевая, что нормы международного права

создаются международными межправительственными организациями

совместно с другими субъектами международного права путём заключения

международных соглашений, б) между самими международными

межправительственными организациями, в) подразумевая, что международная 213

организация может создавать нормы международного права единолично.

Нормотворчество международных организаций совместно с другими субъектами международного права (главным образом государствами и международными организациями) путём заключения международных соглашений на сегодняшний момент признано полноправным источником международного права.^[159]

Этот вид нормотворчества имеет свои особенности в сравнении с нормотворчеством государств: а) ограничена правосубъектность ряда участников; б) у ряда субъектов отсутствует качество суверенитета; в) иным является порядок оформления согласия участия субъектов в процессе создания источника международного права.

С известным допуском и в связи с функциональной потребностью государства решили также признать правосубъектность международных межправительственных организаций в совместном правотворчестве (заключении международных соглашений) с другими субъектами международного права. Сегодня подобный источник права, получивший на основании Венской конвенции о праве международных договоров между государствами и международными организациями или между международными организациями 1986 года^[160] соответствующее название - “международный договор”, органично вливается в общий ряд источников международного права и признаётся доктриной, хотя и имеет свои особенности, связанные как с особенностями участия международных межгосударственных организаций в правотворческом процессе, так и с возможностью такового только в случае согласия первичных субъектов международного права - государств.

Также в доктрине устоялась концепция, в соответствии с которой международные межгосударственные организации могут косвенно участвовать и в процессе создания обычных (неписаных) норм международного права. А именно: акты (решения и резолюции) органов международных

межгосударственных организаций могут стать начальным звеном в процессе правообразования; хотя эти акты и не ведут непосредственно к появлению норм международного права, но, в случае молчаливого признания и выполнения государствами объективированных в этих документах норм, последние обретают качество обычно-правовых.

В связи с этим вопросом справедлива концепция И.И. Лукашука, который в зависимости от способа “зарождения” правовой идеи до признания её государствами разграничил два вида обычных норм: первый - традиционный (то есть обычаи, сформированные в результате последовательной практики и молчаливого признания государств); и второй - нормы, которые “...сначала формулируются либо в договорах, либо в таких неправовых актах, как резолюции международных организаций и совещаний, а в дальнейшем за ними признают статус норм общего международного нрава”^[161].

Несколько иначе видится этот вопрос в концепции, предложенной Ю.М. Колосовым. Он считал, что, действуя в рамках международных организаций, создают нормы всё же сами государства, поскольку “...воля международных организаций во всех случаях является кумулятивной волей входящих в неё государств. Она нс может возникнуть иначе, чем через компромисс между намерениями государств-членов. В этом смысле коллективная воля государств, оформленная в виде решения международной организации, есть разновидность международного договора”^[162]. Однако, несмотря на нестандартный подход к оценке совместного правотворчества государств и международных межправительственных организаций, Ю.М. Колосов не отрицал известную роль последних в процессе создания источников международного права. Полагаем также, что разновидностью международного договора резолюции быть не могут в силу того, что процедура создания этих документов иная, чем при создании источников международного права.

Что же касается непосредственного (единоличного) правотворчества международных организаций, то по этому вопросу доктрина высказывается не столь однозначно.

6.1. критика концепций относительно придания качества источника международного права некоторым актам из области “внутреннего права” международных межгосударственных организаций

Одна из концепций в этой сфере - концепция относительно признания правомочия международных межгосударственных организаций на собственную (уставную, статутную) правотворческую деятельность,^[163] результаты которой называют “внутренним правом” международных организаций. Поскольку чаще всего государства стараются чётко следовать предписаниям актов “внутреннего права” международных межправительственных организаций (что похоже на соблюдение юридических норм), может создаваться впечатление, будто именно актами “внутреннего права” завершается процесс международного правотворчества (означающий создание источника международного права и более узкий, чем процесс нормотворчества).. Тем самым на фоне кажущейся беспрекословной обязательности актов “внутреннего права” для государств, выполняющих эти акты в силу собственной доброй воли, возникает иллюзия юридической обязательности рассматриваемых актов, как будто бы уже и не зависящей от дальнейшего волеизъявления столь значимых субъектов международного права, как государства.

Некоторое сходство с нормами международного права нормам “внутреннего права” международных межправительственных организаций придают результаты реализации последних: например, создание или ликвидация комитета международной межправительственной организации на основании ей собственной резолюции и др. Однако считать, что такого рода последствия возможны только в случае действия юридических норм, означало бы отрицать какую-либо практику за любыми иными, чем юридические, социальными нормами.

Сторонники концепции “внутреннего права” международных межправительственных организаций стремятся придать некоторым видам актов из этой области форму источника международного права и в качестве обоснования своей позиции группируют вопросы внутреннего функционирования международных межгосударственных организаций следующим образом:

1) Индивидуальные решения. Эти решения не создают норм права, так как персонифицированы и направлены на разрешение конкретной ситуации. Они носят характер актов применения норм права (исполнительных, регламентарных). Совершенно справедливо доктрина обозначенные акты в качестве источников международного права не воспринимает.

2) Ряд учёных (Малинин С.А., Шибаева Е.А., Ковалёва Т.М., Маргиев В.И.) предлагают концепцию относительно того, что нормы международного права могут создаваться международными межгосударственными организациями в одностороннем порядке, путем принятия соответствующих нормоустановительных решений, таких, как правила процедуры, финансовые и бюджетные правила, правила персонала, статуты вспомогательных органов.

В обоснование авторы, придерживающиеся обозначенной концепции, как правило, приводят следующие аргументы: международные организации а) осуществляют указанные акты нормотворчества окончательно (то есть целиком и полностью), б) осуществляют на основании собственной компетенции, предоставленной им государствами, в) наряду с явной (активно

организаций. М., 1986.; Маргиев В.И. Внутреннее право международных организаций.

выраженной) формой принятия регламентов международных межгосударственных организаций самими государствами существует форма молчаливого принятия их государствами (когда пассивное молчание означает согласие).^[164]

Также сторонниками концепции придания качества источников международного права нсперсонифицированным актам международных межгосударственных организаций из области так называемого “внутреннего права” подчёркивается специфический характер участия международных межгосударственных организаций в рассматриваемой форме нормотворчества: 1) учредительные акты такого вида международных межгосударственных организаций как специализированные учреждения предусматривают для введения регламентов в действие упрощённый порядок; 2) тексты регламентов после их принятия органами специализированных учреждений уже не могут быть изменены государствами-членами.

Таким образом, перечисленные обоснования позволяют сторонникам концепции сделать общий вывод о способности международных межгосударственных организаций самостоятельно создавать нормы международного права.

Так, например, К. Скубижевским указывалось, что роль международных организаций “...колеблется от вспомогательных функций при формировании норм государствами до выработки самой организацией обязательных правил, в том числе таких, которые носят характер правовых норм”^[165].

Однако, следует указать на то, что эта позиция нс совсем корректна: исследуемые акты не содержат норм международного права и являются по своей сути актами корпоративными (рсгламентарными) по следующим причинам. Нормы регламентарных актов отличаются от норм международного права по ряду критериев: по процедуре создания (простое голосование без дополняющей его процедуры - подписания, ратификации и др.); по объекту регулирования (регулируют нс межгосударственные, а внутриорганизационные отношения); по способу обеспечения (обеспечиваются силами самой организации, а не мирового сообщества); для регламентарных актов в большинстве случаев присуща не вертикаль, а горизонталь в решении вопросов от равного к равному (от производного к производному) в отличие от органов международного права, где существует строгая иерархия.

Многие учёные (И.И. Лукашук, Ф. Дюрантэ, Г.И. Морозов, М.В. Митрофанов, Г.М. Вельяминов) согласны с тем, что в данном случае речь идёт об особых нормах, о нормах, присущих внутренней жизнедеятельности самих международных межправительственных организаций, стоящих на втором, собственно, месте в табели о рангах субъектов международного права; но акты, объективирующие эти нормы, не могут рассматриваться в качестве источника международного права как права, прежде всего, межгосударственного.

Так, Г.М. Вельяминов, например, справедливо указывал, что “...нормы международного права возникают только в результате согласования воль государств...”, то есть правообразующая воля принадлежит только государствам, и, следовательно, “...межправительственная организация в принципе не может обладать правообразующей волей”^[166].

Также и И.И. Лукашук совершенно обоснованно соглашался с тем, что “...происходит расширение выполняемых организационными (регламентарнылш - курсив наш О.Л.) нормами функций, в том числе и таких, которые считаются прерогативой международного права...”, но подчёркивал при этом, что “...трудно согласиться...” с характеристикой указанных норм, как юридических норм, при этом ещё и являющихся частью международного права.

Автор диссертационного исследования полагает, что в настоящем случае одними только доктринальными выкладками невозможно “произвести” международные организации в полноценные создатели источников международного права.^[167] Безусловно, для решения этого вопроса необходимы не только теоретические разработки, но и конкретные правоустановительные действия со стороны основных субъектов международного права - государств.^[168]

Подведём итог: сегодня в связи с обзором предлагаемых концепций говорить о появлении нового источника международного права в виде актов “внутреннего права” международных межправительственных организаций преждевременно. Различия между требованиями, предъявляемыми к источнику международного права, и реальными условиями создания социальных норм в рассматриваемой области международными межгосударственными организациями однозначны и достаточно велики. Мы полагаем, можно говорить только о наметившейся тенденции, или, даже менее того, нового явления, которое активно развивается в международной жизни и должно находиться под пристальным вниманием доктрины и практики.

К сожалению, сложившаяся межгосударственная практика недооценки неюридических норм и их роли в регламентации международных отношений привели к желанию придать этим нормам больший импульс и включить в состав международно-правовых норм, что, как видно из ранее рассмотренного, вносит путаницу в иерархию норм глобальной нормативной системы.

Таким образом, нельзя не видеть, с одной стороны, что нормы, принятые международными межгосударственными организациями — существенный способ регламентации международных отношений, но приравнивание их к юридическим нормам приводит к умалению значения юридических норм и нисколько при этом не повышает авторитет самих морально-политических норм.

6.2. критика концепции относительно придания качества источника международного права актам из области “внешнего права” некоторых международных межправительственных организаций

Ещё одна научная проблема, имеющая отношение к единоличному нормотворчеству международных межгосударственных организаций, связана с областью так называемого “внешнего права” международных межправительственных организаций и попыткой признания в той или иной мере юридической силы за обращёнными к государствам актами “внешнего права” международных межправительственных организаций - декларациями и резолюциями. Возникшая на этой основе научная дискуссия в первую очередь обращена к нормотворчеству ООН как универсальной международной межгосударственной организации, её специализированных учреждений, региональных международных организаций, как наиболее значимых для современного мирового сообщества инструментов сотрудничества государств.

Оценивая ситуацию, учёные предлагают следующие концепции для сё разрешения: а) концепцию безоговорочного признания юридической силы за резолюциями и рекомендациями; б) концепцию “мягкого права” (относительного признания юридической силы за резолюциями и декларациями); в) концепцию придания резолюциям и декларациям качества “вспомогательных” источников международного права.

Так, в соответствии с концепцией безоговорочного признания юридической силы за резолюциями и декларациями, исследователи смело относят декларации и резолюции главных органов и специализированных учреждений ООН, а также региональных международных организаций именно

224

к источникам международного права .

Так, например, одним из авторов написано: “В 1993 году Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию о ликвидации насилия против женщин — универсальный правовой документ”^{[169] [170]. Как видно, автором цитаты нормы Декларации ГА ООН наделены не только юридической силой, но также и качеством универсализма.}

Не представляется возможным согласиться с указанным суждением, поскольку, как нами уже отмечалось, нормы международных организаций - нормы регламентарного характера. Они отличаются от юридических норм рядом критериев: процедурой создания (простое голосование без дополняющей его процедуры - подписания, ратификации и др.); последствиями несоблюдения норм (в случае несоблюдения юридических норм в действие вступают специально разработанные юридические механизмы).

Именно в связи с этим авторам, разделяющими концепцию о юридической силе обращённых к государствам актов единоличного нормотворчества ООН, сё специализированных учреждений и региональных международных организаций, исследуя содержащиеся в этих документах нормы, всё же приходится делать оговорки о том, что эти нормы “...не служат самостоятельной нормативной основой возникновения межгосударственных правоотношений...”, поскольку “...модель правового поведения в этих нормах неконкретна, не содержит ни прав, ни обязанностей. Содержание этой разновидности норм включает в себя лишь компоненты из области целей, задач, намерений, мотивов и т.п.”^[171].

Несколько иную концепцию признания юридической силы за актами “внутреннего права” международных межгосударственных организаций предлагали некоторые авторы (например, Е.А. Шибаева), подразумевая, что в случае, если в резолюции (декларации) есть ссылка на нормы общего международного права (обычаи или универсальные международные договоры), то, по крайней мере, в этой части резолюция (декларация) имеет силу, равную силе источника международного права.

Однако, по мнению автора настоящего исследования, решение обозначенной ситуации должно выглядеть следующим образом: поведение производных субъектов международного права (международных межправительственных организаций, в данном случае) не может быть иным, чем предписано первичными субъектами (государствами), поэтому ссылки в резолюциях и декларациях международных межправительственных организаций на нормы источников международного права - естественный порядок вещей, не влияющий на оценку самих резолюций и деклараций применительно к формам международного права.

В соответствии с другой (более умеренно сориентированной) концепцией учёные, признавая недостаточность аргументации в пользу признания резолюций и деклараций таких значимых международных межгосударственных организаций, как ООН и её специализированные учреждения, региональные международные межгосударственные организации, источниками международного права, тем не менее, стремятся придать соответствующей категории документов и содержащихся в них норм статус очень близких к юридическим. При этом авторы апеллируют к высокому моральному и политическому значению содержащих такие нормы документов, к стремлению государств придерживаться предписаний, содержащихся в этих документах, в своей практике. Для обозначения статуса указанных документов и содержащихся в них норм сторонники рассматриваемой концепции используют термин “мягкое право” (soft law)^[172].

Концепция “мягкого права”^[173] не кажется нам убедительной по следующим основаниям:

во-первых, некорректен сам термин “мягкое право”: или право или не право, поскольку каких-то особых признаков, отличающих обозначаемую этим термином группу норм от других неюридических норм, создаваемых международными межправительственными организациями, нс существует (их нс приводят и сторонники концепции);

во-вторых, рассматриваемая концепция не выдерживает критики по форме нормотворчества, так же, как и концепция о наличии у резолюций и

деклараций международных межгосударственных организаций юридической

. 229 СИЛЫ.

Приведённые аргументы, по мнению автора настоящего исследования, демонстрируют несостоятельность концепции “мягкого права”.

Ещё одна концепция, связанная с попыткой определить место актов “внешнего права” международных межгосударственных организаций самого высокого уровня - концепция “вспомогательных источников” международного права.²’⁰

Критика концепции “вспомогательных источников” международного права в виде резолюций и деклараций международных межгосударственных организаций, не представляющейся нам достаточно взвешенной, адресована как к самому термину “вспомогательный источник”, так и к процедуре нормотворчества в рассматриваемом случае.

Во-первых, может ли источник права быть вспомогательным? Источник права - способ объективирования нормативного материала и придания ему именно юридической силы. В соответствии с таким определением неюридичсская норма просто не может содержаться в источнике права. Поэтому термин “вспомогательный источник” является некорректным и более уместно, как нам представляется, пользоваться термином “вспомогательное средство”, как это и сформулировано в ст. 38 Статута Международного Суда ООН. Представляется необходимым обратить внимание на то, что в ст. 38 Статута Международного Суда ООН, в связи с ошибочным толкованием которой и возникла концепция вспомогательных источников международного права, не термин “вспомогательный источник” используется, а в п. “d” используется именно термин “вспомогательные средства” (“...as subsidiary means for determination of rules of law...”).

Во-вторых, процедура создания резолюций и деклараций международных межгосударственных организаций, как уже отмечалось ранее, не соответствует процедуре создания источников международного права, что нс позволяет считать содержащиеся в них нормы юридическими.

Таким образом, приходится констатировать несостоятельность концепции “вспомогательных источников” международного права, равно как и ранее рассмотренных концепций относительно придания юридической силы актам “внешнего нормотворчества” международных межгосударственных

см.: Международное право. Словарь-справочннк. Инфра-М, 1997. С. 91. О необходимости уточнения термина “вспомогательный источник¹’ применительно к резолюциям и декларациям международных межправительственных организаций см.: Ковалёв А.А. Ещё один добротный учебник. //МЖМП. 1999. № 1. С. 188-189.

организаций (ООН, её специализированных учреждений, региональных международных межгосударственных организаций).

В связи с изложенным, представляется логичным сделать вывод о невозможности признания за обращёнными к государствам резолюциями и декларациями международных межгосударственных организаций (даже со столь высоким статусом, как у ООН, её специализированных учреждений, региональных международных межгосударственных организаций) не только силы, равной источникам международного права, но также качества источников, сильно приближенных к международным юридическим, поскольку процедура создания этих норм (и объективирующих их неюридических источников) не отвечает требованиям, предъявляемым к процессу создания и существования норм международного права.

Таким образом, автор настоящего исследования предлагает отказаться в доктрине международного права от следующих концепций,- концепции безоговорочного признания юридической силы за резолюциями и декларациями международных межправительственных организаций, концепции “мягкого права” (относительного признания юридической силы за резолюциями и декларациями), концепции придания резолюциям и декларациям качества “вспомогательных” источников международного права,- сторонники которых отстаивают точку зрения о признании качества источников международного права за актами так называемого “внешнего права” некоторых (наиболее значимых для мирового сообщества) международных межгосударственных организаций.

б.З. концепции, относительно возможностей морально-политических

норм

Концепцию, принципиально противоположную ранее рассмотренным концепциям о придании резолюциям и декларациям международных межгосударственных организаций статуса источников международного права, предлагают учёные, признающие за исследуемой категорией документов характер исключительно рекомендаций.

Так, например, С.Ю. Колосова ссылалась в своей научной статье на ряд деклараций (о правах ребёнка 1959 года, о правах умственно отсталых лиц 1971 года, о правах инвалидов 1975 года и др.), которые назвала документами, содержащими рекомендации государствам.^[174] Также МЛ. Энтин указывал, что “... резолюции Парламентской Ассамблеи Совета Европы имеют рекомендательный характер... ”^[175].

Приведённые в пример авторы под термином “рекомендательные”, по всей вероятности, подразумевают отсутствие обязательности у рассматриваемой категории документов и содержащихся в них норм. Однако, представляется, следует уточнить, каково качество нормы, называемой рекомендательной; является ли её соблюдение необходимым на каком-либо уровне или ею можно совершенно безболезненно поступиться?

На эту тему, применительно к актам СБСЕ, А. Крайкемайер рассуждала следующим образом: “Закономерна постановка вопроса о правовой природе договорённостей в рамках СБСЕ^[176]. С точки зрения международного права эти документы не носят обязательного характера: здесь речь идёт о заявлениях и намерениях”^[177]. Как видно, автор изначально сделал упор на необязательности рассматриваемой категории норм, однако, при этом, сетовал что “...такой подход в области прав человека часто имел негативную правовую оценку. Именно в данной области особенно важно стремиться к обязательному характеру документов, так как в противном случае такое положение может привести к несоблюдению прав человека”^[178]. В результате рассуждений этот же автор неожиданно пришёл к противоположному предыдущему тезису выводу: “К договорённостям в рамках СБСЕ относятся, как правило, как к международным договорам. Они приобрели в какой-то мере обязательный характер... Договорённости в рамках СБСЕ оказывают стимулирующее воздействие.^[179] Они способны регулировать поведение государств наравне с нормами международного права (везде в абзаце курсив наш — О.Л.), их можно рассматривать в качестве индикатора возникновения новых международно­правовых стандартов”.^[180]

Концепция А. Крайкемайср о рекомендательном значении рассматриваемой категории норм не кажется автору настоящего исследования убедительной по следующим основаниям: резолюции и декларации — это правила, содержащие права и обязанности, которые сами государства обязались соблюдать (что отражено в учредительных документах ООН, её специализированных учреждений, региональных международных межгосударственных организаций); на основании учредительных документов соответствующей организации за несоблюдение норм, создаваемых организацией, предусмотрены санкции.

Напротив, обязательность рассматриваемых документов и содержащихся в них норм отражена в концепции А.В. Торкунова, который, обращаясь к примеру Всеобщей декларации прав и свобод человека 1948 года, подчёркивал, что существуют: “...базовые принципы и ценности, утверждаемые Всеобщей декларацией в качестве нормативной и практической целевой задачи, к выполнению которых должны стремиться все (курсив нам - О.Л.) народы и государства”^[181]. Подчеркнём только, что народы и государства должны стремиться к соблюдению норм, объективированных не только во Всеобщей декларации прав и свобод человека, но во всех источниках как юридического, так и морально-политического характера.

Похожей является концепция И.П. Блищенко, также подчёркивавшего значимость и обязательность рассматриваемой категории актов: “...Ряд резолюций Генеральной Ассамблеи признают всё чаще в качестве обязательных... Факт остаётся фактом, что государства обязаны соблюдать ряд решений (курсив наш - О.Л). Например, Всеобщую декларацию прав человека, Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам или другие документы Генеральной Ассамблеи, принимаемые единогласно”^[182].

Однако, также необходимо конкретизировать, что признавать обязательными для исполнения следует не “ряд резолюций”, как сформулировал это И.П. Блищнко, а все резолюции, а также декларации ООН, её специализированных учреждений, региональных международных межгосударственных организаций, поскольку обязательность этих документов бесспорна, хотя это обязательность не в юридическом, а в ином (морально- политическом) поле деятельности. Подтверждением этому служит также и то, что Уставы упоминавшихся международных межправительственных организаций не требуют единогласного волеизъявления государств-членов для принятия резолюций и деклараций, - для них существует свой порядок установления обязательности, - закреплённые таким образом нормы являются иным, чем юридические, видом норм и действуют на другом (не юридическом) уровне.

Ещё один пример: М.Л. Энтин, классифицируя нормы, содержащиеся в Заключении Парламентской Ассамблеи Совета Европы по российской заявке (далее, Заключение), которые назвал “рекомендациями”, разделил их на несколько групп.

К одной из групп автор отнёс те нормы Заключения “... в которых даётся перечень важнейших конвенций Совета Европы, без участия в которых полноправное членство всё равно остаётся неполным...”^[183]. Очевидно, что “рекомендации” (как называет их М.Л. Энтин), если бы они не предполагали обязательности соблюдения, нс смогли бы влиять на объём прав члена международной организации, что ещё раз подчёркивает необходимость соблюдения норм резолюций и рекомендаций международных межгосударственных организаций, которые, хотя и на ином, чем юридический, уровне, но являются всё же видом норм.

Ещё одну группу норм, по мнению М.Л. Энтина, “...образуют рекомендации, касающиеся продолжения уже существующих в России преобразований... Эти рекомендации идентифицируют области внутренней жизни нашей страны, которые вызывают наибольшую озабоченность (курсив наш - О.Л.) с точки зрения европейских стандартов”^[184].

Необходимо заметить, что как член Совета Европы, Россия обязана (уже на юридическом уровне, поскольку это закреплено в Учредительном договоре, являющемся также международным договором - источником международного права) соблюдать, в том числе, относящиеся к европейским стандартам решения СЕ (в форме резолюций и деклараций); и поэтому обозначать рассматриваемые виды актов и содержащиеся в них нормы всего лишь как рекомендации, как нам представляется, некорректно.

На основании оценки доктрины и практики можно сделать вывод: нормы, содержащиеся в решениях и резолюциях международных межправительственных организаций, не являясь юридическими, являются, тем не менее, правилами, нормами, хотя и иного, чем юридический, уровня; нельзя подменять их содержание термином “рекомендация”, относящимся скорее к семантическому способу формулирования прав и обязанностей.

То, что рассматриваемые нормы обязательны на морально-политическом уровне, что за их неисполнение государства несут соответствующую (морально-политическую) ответственность, подчеркнул, в частности, И.И. Лукашук: “...Отсутствие у резолюций Генеральной Ассамблеи юридической силы ни в коем случае не означает, что их можно считать вообще ни к чему нс обязывающими. Они обязывают морально-политически и имеют свой механизм воздействия на международные отношения”^[185]. Эта же мысль была ещё раз подчеркнута И.И. Лукашуком, когда он предлагал дополнить название зарождающейся отрасли международного права “Ответственность государств” словосочетанием “по международному праву”. И.И. Лукашук обосновал своё предложение, в частности, тем, что “...ответственность может быть не только юридической, но также моральной или политической ”^[186].

В связи с изложенным автору исследования представляется, что употреблять термин “рекомендательная норма” по отношению к нормам, содержащимся в резолюциях и декларациях международных межгосударственных организаций (ООН, её специализированных учреждений, региональных межгосударственных организаций), некорректно. Этот термин с позиций восприятия ослабляет силу норм резолюций и деклараций, может провоцировать пренебрежительное отношение к ним на практике, а также, приводит к тому, что, желая отстоять высокое значение морально- политических норм, некоторые исследователи прибегают к другой опасной

крайности: приравнивают их к юридическим нормам, содержащимся в источниках международного права, ослабляя значение последних.

Думается, стоит отказаться от термина “рекомендательная норма”, заменив его термином “морально-политическая норма”. Это представляется оправданным, тем более что многие авторы, не используя термин “морально- политическая норма” непосредственно, отмечают именно это качество за нормами деклараций, резолюций и в целом актов так называемого “внешнего права” международных межгосударственных организаций.

Так, например, М.Л. Энтин, рассуждая об основной цели межпарламентского сотрудничества в рамках Совета Европы, отражающейся в документах Парламентской Ассамблеи, счёл, что эта цель состоит в “...утверждении своего рода политической и культурной принадлежности, формировании некой европейской общности всех тех, кто участвует в работе Ассамблеи и имеет к ней отношение”^[187]. Как представляется, автор цитаты подчеркнул именно морально-политический характере рассматриваемой категории документов.

Морально-политические нормы и объективирующие их источники действуют в международной системе нормативного регулирования рядом с юридическими, а в некоторых случаях при отсутствии правовых механизмов могут надолго оставаться единственными регуляторами международных отношений. Достоинством морально-политических норм и, соответственно, объективирующих их морально-политических источников, является простота создания (поскольку не нужна многоступенчатая система согласования воль, как это предусмотрено для процесса создания юридических норм и источников), и, в силу этого, максимально незамедлительная готовность к применению.

Морально-политическую норму в известном смысле можно назвать и вспомогательным механизмом развития всей системы международных юридических норм, поскольку зачастую она выступает “пробной” перед принятием юридической нормы аналогичного содержания: государствам в некоторых ситуациях может быть легче начать урегулирование какого-либо вопроса с нормы именно морально-политического характера.

Это явление подчеркнул на пятидесятой сессии Комиссии по международному праву ООН в 1999 году австралийский профессор Дж. Кроуфорд, когда, рассуждая о становлении права международной ответственности как отрасли международного права, сказал: “Правительства относятся к кодификации права ответственности весьма осторожно. Поэтому на первом этапе целесообразно кодифицировать лишь обшиє принципы и оформить их в виде декларации Генеральной Ассамблеи ООН. Результаты первого этапа будут учтены в последующей работе. Такой подход даст возможность ускорить принятие основных принципов ответственности, что имеет серьёзное практическое значение”^{244 [188].}

К преимуществам в определённых ситуациях актов морально- политического характера наиболее значимых международных межгосударственных организаций перед источниками международного права, как это ни покажется парадоксально, можно отнести само отсутствие юридической силы норм, объективированных в такой форме. В этой связи А. Крайкемайер, анализируя характер актов СБСЕ, заметила, что именно “...необязательный {видимо, юридически необязательный — курсив наш, О.Л.) характер договорённостей может облегчить общее развитие процесса СБСЕ, так как обеспечивает институтам СБСЕ необходимую гибкость”^[189].

Практика показывает, что разработке очень многих универсальных источников международного права предшествовало принятие морально­политических документов аналогичного содержания. Например, Конвенции о правах ребёнка 1989 года предшествовала Декларация о правах ребёнка 1959 года; Пактам о правах человека 1966 года предшествовала Всеобщая декларация о правах человека 1948 года. Этот перечень можно продолжать, что, в свою очередь, ещё раз подтверждает, что юридическая норма и морально* политическая норма - не одно и то же.

Следует отметить отдельно, что среди норм (морально-политических), принимаемых международными организациями, выделяется ещё одна группа норм, требующая осмысления с точки зрения доктрины источниковедения. Имеются в виду унифицированные технические стандарты, которые создаются ежегодно путём международного санкционирования технических правил.

Необходимо подчеркнуть, что речь идёт именно о документах, имеющих форму актов международных межправительственных организаций, а не о Конвенциях и Дополнительных протоколах к ним, являющихся международными договорами и в соответствии с Венской Конвенцией о праве международных договоров 1969 года имеющих также юридическую силу^[190].

Нормы в области технических стандартов, принятые международными организациями, называют “прозелитнымн”, отталкиваясь от греческого слова “прозелит”, означающего переход в новое качество. Похожий, но более узкий, перевод имеет слово “прозелит” и с других языков: с английского - “новообращённый” (обращать в свою веру)^[191], с немецкого - также “новообращённый” (в учение, веру, новый приверженец^[192], стремление вербовать, привлекать на свою сторону^[193]). Итальянский и латинский словари перевода нс предлагают.

Различны концепции учёных по вопросу о месте прозелитных норм в

нормотворчестве международных межправительственных организаций. Так,

Е.А. Шибаева, разграничивая нормотворческую деятельность международных

межправительственных организаций на 1) заключение договоров с участием

международных организаций и 2) участие международных организаций в

нормотворческом процессе государств, выделяла в рамках второго пункта

следующие два вида участия: а) принятие текстов многосторонних конвенций в

рамках и под эгидой международных организаций; б) принятие международных

административных и технических регламентов.^{[194] [195] В рамках нормотворчества,}

обозначенного в п. “б”, названный автор выделяла принятие собственно

международных административных регламентов, а также подготовку

“технических норм (правилї*. Причём, несмотря на то, что Е.А. Шибаева

относила технические правила и административные регламенты к одному виду

нормотворчества международных организаций, она разделяла между собой эти

виды документов, усматривая главное различие между ними в порядке w 252

подготовки, принятия, и, видимо, прекращения действия.

Иная концепция предложена Т.М. Ковалёвой, которая также выделяла “...административно-регламентационные акты, издаваемые международными организациями...”, как проявление нормотворчества международных межправительственных организаций, однако, не разделяла регламенты и стандарты, подчёркивая, что “...для названия данной категории решений будет использоваться общее понятие “регламенты” или “стандарты”^[196]. Очевидно, что ею признавалось лишь терминологическое различие между регламентами и стандартами, объясняемое традицией, сложившейся в конкретной международной межгосударственной организации.

Не все авторы разделяют концепцию о необходимости выделения технических стандартов в качестве особого вида нормотворчества международных организаций. Так, Т.Н. Нешатаева обобщила все акты так называемого “внешнего” нормотворчества международных

межгосударственных организаций под общим понятием “резолюции- рекомендации”^[197]. Вместе с тем известно, что в рамках одной и той же международной межгосударственной организации принимаются резолюции (высшим или пленарным органом), а также вырабатываются и издаются административные или технические регламенты, правила или стандарты, которые имеют отличную от резолюций процедуру разработки^[198].

Автору настоящего исследования представляется важным отграничивать технические стандарты от других актов единоличного нормотворчества международных организаций, поскольку эти акты отличаются от остальных как процедурой принятия, так и функциональным назначением: это, прежде всего, технические нормативы, которые устанавливают уровень требований к профессионализму специалистов, использующих и эксплуатирующих технические устройства; также эти нормы запрещают использование тех технических средств, которые признаны мировым сообществом государств вредными или небезопасными.

Технические стандарты не являются автоматически обязательными для государств-членов (например, стандарты МАГАТЭ обязательны для применения только самим Агентством в его собственной деятельности) и суть этих документов такова, что, будучи обращены именно к государствам-членам конкретной международной межгосударственной организации как субъекту международного права, их конечными адресатами являются физические и юридические лица государств-членов как участники международных экономических отношений. В частности, именно коммерческое соперничество предопределяет заинтересованность в прозслитных нормах и высокий уровень их соблюдения.

Таким образом, разработка международными межгосударственными организациями закреплённых в стандартах и технических правилах прозелитных норм оправдана, поскольку эта категория норм быстро создаётся, практически немедленно вступает в действие и также быстро может быть заменена новой группой стандартов.

Заинтересованность в нормах стандартов (технических правил), внимательное отношение и выполнение государствами (а, главным образом, их физическими и юридическими лицами) этих норм в условиях экономической конкурентной борьбы может провоцировать видимость близости прозелитных норм к юридическим, что и вводит некоторых авторов в заблуждение.

В качестве примера такой ошибки приведём следующее суждение: “По сути своей прозелитная норма есть симбиоз технических стандартов и правовых установлений, в результате которого образуется сложная юридико- техническая конструкция”²⁵⁶.

Не представляется возможным согласиться с автором цитаты. На практике прозелитная норма по способу нормотворчества ничем не отличается от нормы морально-политического характера и является её разновидностью. Этот вид неюридичсских норм, создаваемых международными межгосударственными организациями, выделяется лишь содержательной составляющей: прозелитная норма отражает требования к техническим стандартам и предполагаемый уровень конкурентноспособности.

Таким образом, автор исследования полагает ошибочным относить к категории прозелитных нормы, отражающие какие-либо технические требования, но содержащиеся в юридических международных документах: как в самих международных договорах, так и в приложениях к ним, и других составных частях. Например, Международная конвенция об охране человеческой жизни на море включает ряд норм, закрепляющих требования к корпусу морского судна и его устройству; Конвенция о подготовке и дипломировании моряков и несении вахты 1978/95 года устанавливает требования к знаниям членов судовой команды, в том числе в области техники. Эти, содержащиеся в конвенциях, нормы отличаются от прозелитных и субъектами нормотворчества, и процедурой принятия, и последствиями несоблюдения, а также порядком их (норм) изменения или отмены, поскольку являются юридическими.

На основании изложенного можно с определённостью говорить о необходимости применять термин “прозелитная норма” только к техническим стандартам, разработанным международными межгосударственными организациями, и не применять этот термин к нормам с техническим содержанием, но закреплённым в юридических документах.

Тем не менее, отсутствие силы источника международного права у прозелитных норм никоим образом не умаляет их значения. Эти нормы удобны, нужны и даже выгодны государствам (главным образом, их хозяйствующим субъектам), поэтому, как правило, добросовестно соблюдаются последними; так, в области международного морского права актуальна регламентация вопросов морской навигации, в области международного космического права - вопросов дистанционного зондирования земли, в области международного воздушного права - вопросов системы воздушного движения.

Обобщая всё рассмотренное в связи с возможностями норм единоличного нормотворчества международных межгосударственных организаций, следует отметить, что эти нормы представляют важную, хотя и отличную от юридических предписаний, категорию и обладают следующими качествами; а) участвуют в регулировании международных отношений (часто наравне с юридическими нормами); б) проще воспринимаются государствами в качестве

^гиНомоконова E.I1. Международно-правовое регулирование навигационной

обязательств (именно по причине отсутствия юридической силы); в) могут выступать “пробным” вариантом перед закреплением юридической нормы аналогичного содержания; в) создают единообразные (хотя и неюридические) правила для регулирования отношений государств в специальных областях.

В связи с этим, автор исследования полагает, что стоит отказаться в доктрине международного права от концепции обозначения “рекомендательными” норм, содержащихся в резолюциях и декларациях международных межгосударственных организаций (ООН, её специализированных учреждений, региональных международных межгосударственных организаций), оставив в употреблении термин “морально- политические нормы”.

Кроме того, среди морально-политических норм обособлена группа прозелитных норм, которые выделяются в связи с особыми качествами: помимо уже обозначенных качеств, присущих всем морально-политическим нормам, первые обладают дополнительными характеристиками в силу того, что создаются специально для урегулирования экономической конкурентной борьбы между государствами (в широком смысле): а) они востребованы, будучи в тесном взаимодействии с экономикой, и обусловлены ею; б) они быстро создаются и практически сразу начинают действовать, но также быстро и заменяются новыми стандартами; в) они добросовестно выполняются государствами (и их хозяйствующими субъектами) по причине нежелания упускать выгоду (например, коммерческую, в ситуации статутов ИКАО, ИМО);

г) они отражают тенденции возникновения новых международных стандартов;

д) они отличаются упрощённым (темпоральным) принципом изменения: поздняя норма меняет раннюю без дополнительных процедур, только по требованию конкурентной борьбы.

На основании исследования доктрины и практики, автор диссертационного труда полагает также, что в науке международного права

безопасности: комплексный подход. // МЖМП. 2000. № 3. С. б.

стоит отказаться от концепции восприятия в качестве прозелитных норм правил технического содержания, закрепленных в источниках международного права; и стоит отдать должное справедливости концепции относительно того, что прозелитнымн нормами являются только нормы технических правил и стандартов, разработанные единолично международными

межгосударственны ми орган изация ми.

Завершая параграф, необходимо также отметить, что в настоящее время явно прослеживается тенденция проникновения международных организаций в процесс международного правотворчества. Однако сегодня, как представляется автору настоящего исследования, это явление можно рассматривать только как тенденцию, требующую тщательного анализа и отслеживания, поскольку нормы, создаваемые в результате нормотворчества международных межгосударственных организаций, не набирают всех необходимых характеристик, которые позволили бы приравнять их к юридическим.

в) вопросы, возникающие в доктрине об источниках международного права, в связи с нормотворчеством межгосударственных интегративных образований (на примере ЕС)

Межгосударственные интегративные образования, такие как Европейский Союз, Северный Совет, Содружество независимых государств, в целом новые для системы международного права явления, относительно вопроса о природе и о специфике нормотворчества которых существуют противоположные по своей сути концепции.

Для анализа концепций автор настоящего исследования выбрал Европейский Союз как структуру наиболее развитую, поставив перед собой вопрос, в какой мере (на сегодняшней стадии развития ЕС) могут быть обнаружены тенденции возникновения новых видов источников международного права и каковы особенности нормотворчества ЕС, в первую очередь, применительно к доктрине об источниках международного права.

Для того, чтобы классифицировать акты правотворчества ЕС, в доктрине на дискуссионном уровне введены термины “первичное право” и “вторичное право” Европейского Союза. Под источниками “первичного права” ЕС понимают документы учредительного характера - договоры, на основании которых созданы и функционируют организации Европейского сообщества и Европейский Союз, то есть бесспорные источники международного права (международные межгосударственные договоры).^[199]

Под источниками “вторичного права” понимаются документы, издаваемые органами ЕС на основании и в соответствии с актами более высокой юридической силы, - источниками “первичного права” ЕС, которым они не могут противоречить, а, в случае противоречия, заменяются последними.

Одна из проблем, возникающих в доктрине об источниках международного права, касается вопроса относительно того, могут ли акты “вторичного права” ЕС рассматриваться в качестве источников международного права.

Дело в том, что на первый взгляд создаётся впечатление, будто “законодательство” Европейского Союза имеет по отношению к государствам- членам тот же механизм действия, что и объективированные в источниках международного права нормы международного права в целом по отношению государствам, на которые распространяются.

Существуют следующие основания для вывода о таком сходстве: акты правотворчества Европейского Союза чаще всего распространяются на все суверенные государства-члены ЕС; в ряде случаев являются обязательными даже для тех участников Европейского Союза, которые не выразили на это согласия; неподчинение предписаниям этих актов приводит к применению в отношении государств-нарушителей санкций.

Другими словами, ряд актов Европейского Сообщества обладает на территории каждой страны-участницы высшей юридической силой, уничтожая противоречащие им нормы соответствующего национального законодательства, даже если определённая страна голосовала против принятия конкретного документа ЕС:^[200] действительно, высший, но не представительный орган Европейского Союза (Комиссия) законодательствует по вопросам своей компетенции таким образом, что его решения действуют на территории государств-членов ЕС без дополнительного согласия последних^[201]. Особого осмысления требует тот факт, что коллизии между правом ЕС и национальным правом решаются в пользу европейского права^[202].

Представляется целесообразным обратиться к рассмотрению правовых актов ЕС, которые издаются в форме регламентов, директив, постановлений, рамочных решений, решений, ориентиров. Из перечисленных документов в связи с целями настоящего исследования наибольший интерес представляют регламенты и директивы.

Так, регламент, имеет обязательную силу и прямое действие на территории ЕС²⁶’; при этом не требует ратификации для вступления в действие, поскольку именно так договорились государства-члены ЕС, принимая учредительные документы; государства-члены не могут подменить нормы регламента своим внутренним законодательством^{[203] [204]. При помощи регламента как инструмента унификации ЕС единообразно регулирует общественные отношения на всей территории.}

Издание же Сообществом директивы порождает обязанность государств- членов привести действующее законодательство в соответствие с её правилами (принять новый закон, отменить или внести поправки в существующие законы и иные правовые и правоприменительные акты), при этом самостоятельно определяя способ включения в национальную правовую систему гармонизированных норм. Директива обязательна “для каждого государства- члена, которому она адресована, в отношении ожидаемого результата, но сохраняет за национальными властями свободу выбора форм и методов действий” (ст. 249 Договора о ЕС). Однако, для случая, когда государства- члены не инкорпорировали положение директивы в указанный срок в национальное законодательство, Европейский Суд, обязанный “...обеспечивать сохранение единообразия права при толковании...” (ст. 164 Договора о ЕС), расширительно истолковал документы Сообщества и постановил, что правила, содержащиеся в директивах, могут иметь силу прямого действия, если истёк срок их инкорпорации; если они (директивы) безусловны и достаточно точны; если они наделяют граждан и юридических лиц правами в отношении органов публичной власти. В связи с этим, видимо, можно говорить о ещё одном институте прямого действия “вторичного права” ЕС.

К источникам “вторичного права” Европейского союза принято также относить международные договоры, заключаемые Европейскими сообществами или Союзом в целом с “третьими странами” (странами, нс входящими в ЕС) и международными организациями.^[205]

Для того, чтобы рассматривать “вторичное право” ЕС в качестве источника международного права, следовало бы доказать, что “вторичное право” ЕС регулирует тот же предмет (межгосударственные межвластные отношения), что и международное право, методом, присущим международно­правовому (исключительно индивидуально-согласительным).

Существенную роль в решении этого вопроса сыграло бы отнесение Европейского союза к конкретной форме устройства - федеративному государству, международной организации или конфедерации.

Например, такие учёные, как К. Хартли, К.Х. Курт и другие справедливо соглашаются, что черт федеративного государства у Европейского Союза в настоящий момент гораздо больше^[206], чем черт международной организации.^[207]

Однако, существует также концепция относительно того, что Европейский Союз пока не может претендовать на статус федеративного государства (Б.Н. Топорнин, А.Я. Капустин) по ряду существенных признаков.^[208]

Также в науке выдвигались концепции (А. Спинелли) о том, что ЕС - международная “...политическая организация с собственным статусом...”^[209]

Действительно, Европейский Союз был организован первоначально как три международных организации на основе международных договоров, хотя с тех пор многое изменилось, чему подтверждение - приведённые ранее факты.

Однако, как справедливо отметил Б.Н. Топорнин, “...Европейский Союз не получил реквизитов, позволяющих рассматривать его как самостоятельную международную организацию...”^[210]. Нет “...даже намёка на то, что в государствах-членах Союзу предоставляется правоспособность, признаваемая национальными законодательствами за юридическими лицами. Европейскому Союзу тем самым отказано в праве приобретать и отчуждать движимое и недвижимое имущество и выступать стороной в судопроизводстве...”^[211].

Таким образом, нам представляется, чрезвычайно проблематично рассматривать ЕС в качестве международной организации в полном смысле этого слова.

Сущность природы Европейского Союза не подпадает и под признаки конфедерации.

Высказываются также мнения о том, что ЕС - особая автономная политическая система, отличная как от системы международного права, так й от систем национального права стран-членов (Д. Оппермсн, Р.А. Мюллерсон, С.Ю. Кашкин, А.Я. Капустин).^[212]

Кроме перечисленных черт, совпадающих с чертами традиционных политических структур, эта система имеет свои совершенно особые черты. Так, особенность актов “вторичного права” ЕС выражается в “...известной рассогласованности между иерархичностью этих источников, с одной стороны, и, по существу, горизонтальным соотношением издающих их правотворческих органов Сообщества...Акты различной юридической силы издаются одними и теми же органами”^[213].

Зачастую и в документах самого ЕС проводится идея о ЕС как особой правовой системе. Например, в решении Европейского Суда по делу Фар Хент энд Лу 6/64 указано, что “...в отличие от обычных международных договоров Договор о Европейском Сообществе создал свою собственную правовую систему”.

Б.Н. Топорник так справедливо прокомментировал эту проблему: “Хотя правовая природа Союза отлична от сообществ, “не дотягивает” до них, Союз в то же время выходит за рамки традиционного межгосударственного Союза. По ряду параметров ЕС продолжает развивать принципы Союза особого типа”^[214].

В то же время, многие учёные считают современное состояние Европейского Союза переходным от международной организации к федерации (Т.К. Хартли, С.Ю. Кашкин, А.Я. Капустин^[215], и отмечают подвижность права ЕС, “...поскольку, возникнув как международное, право ЕС всё более эволюционирует в направлении права национального”^[216].

Делая подобные прогнозы, учёные, как правило, отмечают (и автор настоящего исследования согласен с подобной осторожностью), что неизвестно (на данном этапе развития ЕС), приведёт ли этот “переходный период” Сообщество к федерализму, или к какой-либо другой политической структуре. По справедливому мнению Б.Н. Топорнина “...Европейский Союз в его настоящем облике рассматривается не как застывшая, окончательно сформированная структура, а в качестве динамичного, развивающегося феномена...”^[217].

Необходимо согласиться, что интегративные объединения, подобные ЕС (СНГ, Северному Совету), представляют собой довольно новые для науки международного права явления. Проблема их правовой природы и, в частности, статуса их актов правотворчества сегодня не разрешена наукой международного права и нуждается в серьёзном доктринальном исследовании.

Таким образом, возвращаясь к вопросу о специфике нормотворчества ЕС, представляется необходимым отмстить, что наблюдается неединообразная картина видов актов, адресатов актов и принимающих органов, способов принятия и механизмов. Поэтому, автор исследования полагает, что в настоящее время, следует говорить только о позитивной тенденции развития нормо- и правотворчества в рамках ЕС, ио нс свидетельствующей непременно о возникновении нового вида источников международного права (речь идёт о традиционно писаных нормах), а скорее о тенденции, подтверждающей готовность государств приспособиться к новому порядку нормотворчества в связи со спецификой самого ЕС как особого интергативного объединения.

Возвращаясь к вопросу о возможности рассматривать акты “вторичного права” ЕС в качестве источников международного права, важно заметить следующее. Быть может, стоило бы отказаться от консервативных взглядов (если они превратились в догмы) на то, что источники международного права могут создаваться лишь при участии государств и включить в круг субъектов правотворчества и интегративные объединения именно в отношениях с государствами-членами по модели ЕС.^[218] В конечном итоге, критерий обязательного участия именно государств в международном правотворчестве (не умаляя его важности) является искусственным, то есть выработанным цивилизацией с учётом тех технических средств, которые доступны цивилизации на определённом этапе её развития (когда-то, например, и международные организации не признавались субъектом международного права).

Вместе с тем представляется, что этот вопрос требует не только теоретического осмысления, но и длительной практической проверки с тем, чтобы увидеть, какова реакция государств-членов ЕС (в частности) на происходящие явления. Ведь известно, например, что государства неоднозначно отнеслись к введению евро, да и сам процесс создания ЕС вызвал непонимание и даже несогласие значительной части населения вошедших в него государств.^[219]

Представляется также, что однозначный ответ на проблему возможности отнесения европейского права (“вторичного права”, как уже отмечалось) к числу источников международного права можно дать только с оговоркой, что на сегодняшний момент и на этой стадии развития Европейского Союза, на наш взгляд, “вторичное право” (относительно тех источников права ЕС, которые не являются классическими международными межгосударственными договорами, как договоры государств-членов ЕС с третьими странами) Европейского союза не может считаться источником международного права.

276

С. 149

Подведём итоги второй главы исследования.

На первый взгляд, может показаться, что в настоящее время тема источников в доктрине международного права является далеко не такой монолитной и однозначной, как это было раньше. Однако при рассмотрении существующих концепций относительно развития формы объективирования норм международного права, утверждается мнение, что табель о рангах в доктрине источниковедения ещё не поколеблена.

Рассмотренные концепции относительно развития формы объективирования норм международного права автору диссертационного исследования показалось целесообразным разграничить на два самостоятельных “пласта”: концепции относительно совершенствования классических форм международного права и концепции относительно попыток ввести в круг традиционных источников международного права новые формы.

Исследовав первую группу концепций (относительно совершенствования классических форм международного права), автор пришёл к выводу, что правы тс представители доктрины международного права, которые отследили новые черты у классических форм международного права, отражающие объективный процесс эволюции последних: во-первых, возникновение универсального договора и его подвидов как особой формы международного договора; во- вторых, становление нового (дополнительного) способа формирования международного обычая (минуя этап длительной практики применения).

Эти выводы доктрины важны в связи с тем, что усовершенствованные виды классических источников международного права должны занять своё место в доктрине и адекватно восприниматься на практике.

Относительно иной рассмотренной группы научных концепций (концепции относительно попыток ввести в круг традиционных источников

международного права новые формы) автор диссертационного исследования пришёл к следующему заключению.

Представляется, что от концепции относительно восприятия общих принципов международного права в качестве источников международного права в доктрине следует окончательно отказаться, поскольку общие принципы права являются юридическими нормами (содержательная часть), а не особым видом источников международного права (форма). Кроме того, положения этой концепции нарушают иерархию норм глобальной юридической системы.

Переходя к концепциям, сторонники которых утверждают, что в результате развития тенденций, связанных с нормотворчеством международных межгосударственных организаций (как из области “внутреннего права”, так и из области “внешнего права”) и нормотворчеством межгосударственных интегративных объединений (подобных Европейскому Союзу) могут возникнуть новые виды источников международного права, следует подытожить, что на сегодняшний день такой вывод не следует с необходимостью, поскольку процедура создания рассматриваемых документов (за исключением международных договоров государств-членов ЕС с “третьими” государствами, которые безусловно являются источниками международного права) кардинально отличается от процедуры создания юридических международных источников.

Однако, безусловно, тенденции развития нормотворчества международных межгосударственных организаций и межгосударственных интегративных образований необходимо отслеживать и осмысливать в рамках доктрины с тем, чтобы наука международного права не отставала от практики. На взгляд автора исследования, допустимым для доктрины критерием обнаружения новых тенденций развития формы объективирования норм международного права в известной мере может выступать именно практика судебных и арбитражных органов, исключительно тщательно относящаяся к отбору применяемого нормативного материала.

В связи обозначенным диссертантом различием в процедурах создания юридических и неюридических международных источников, а также в связи с некорректностью терминов, на которые опираются соответствующие концепции, предлагается отказаться в доктрине международного права от концепций: “мягкого права” (поскольку юридическая норма не может быть более лояльной, чем от неё требуется), и “вспомогательных источников” международного права (поскольку в п. “d” ст. 38 Статута Международного Суда ООН, в связи с некорректным толкованием которой возникла эта концепция, закреплён термин вспомогательное средство”, но не “вспомогательный источник”).

Возвращаясь к нормам, зафиксированным в неюридических международных источниках, разработанных единолично международными межгосударственными организациями, следует отметить, что они не должны рассматриваться как всего лишь рекомендации государствам, поскольку такие нормы важны и обязательны для государств и всего мирового сообщества, но на ином, нежели юридический, уровне. Представляется целесообразным в доктрине международного права обозначать такие нормы термином “морально- политические”.

Разновидность же морально-политических норм - прозелитные нормы, по мнению автора настоящего труда, следует рассматривать как нормы, которые могут* содержаться только в актах единоличного нормотворчества международных межгосударственных организаций (технических стандартах) и никак не в формах международного права, поскольку являются неюридическими и обязательны на ином уровне, даже если по своему текстуальному выражению идентичны юридическим нормам.

По мнению диссертанта, тенденция возможного “перерастания” морально-политических (в том числе, прозелитных) норм в юридически обязательные, даже в случае её положительного завершения, будет реализовываться достаточно долго, и, что важнее, на другой процессуальной основе. Занимаясь проблемами доктрины об источниках международного права, автор диссертационного исследования обнаружил, что каждую четверть века с необходимостью возникает вопрос о приближении к источникам международного права какой-либо группы норм, участвующих в регулировании международных отношений в целом.

Тем не менее, доктрина об источниках, как это видится, на данный момент не поколеблена, и потому с оценкой обозначенных тенденций необходимо быть крайне осторожными, поскольку любой дисбаланс с повышением роли того, что источником международного права не является, или, наоборот, с занижением роли того, что является источником, неизбежно отразится на снижении роли и умалении значения подлинных источников международного права.