ТИПИЧНЫЕ (КЛАССИЧЕСКИЕ) ФОРМЫ ЛЕГИТИМАЦИИ ОРГАНОВ ВЛАСТИ И ПУБЛИЧНО-ПРАВОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

С.С. Стародубцев

аспирант каф. теории и истории государства и права

Таганрогский институт управления и экономики г. Таганрог

Классические или типичные формы легитимации органов власти в юридической литературе только в первом приближении являются очевидным аналитическим концептом.

Другой подход предлагает иной взгляд на типичность и нетипичность форм легитимации публично-правовой деятельности, который основывается не на научной классике, а на выделении традиционных (устоявшихся, авторитетных и проч.) и современных форм социального оправдания самой власти и её активности. В этом случае религиозный авторитет, правовые традиции и обычаи, правовые доктрины, общий интерес, общее благо, общественное согласие и иные, разные по своей сути и содержанию, формы и способы оправдания публично-правовой организации и властной деятельности рассматриваются в качестве классических, традиционных. В свою очередь, в качестве нетрадиционных, неклассических рассматриваются современные формы публично-властного взаимодействия, которые легитимируются не на одном традиционном источнике (авторитет священных книг, суверенность монарха, общие правовые основы, общественное благосостояние, социальный порядок и т.п.), а представляют собой сложную сеть легитимирующих друг друга элементов, источников, оснований.

В данном случае речь идёт о сложных, нетипичных, уникальных ситуациях, «в которых появляются целые сети доверия и недоверия», где доверие/недоверие выступает базовым элементом длительных общественных отношений и социального порядка в целом: «утрата доверия равноценна утрате общего смысла во всем происходящем в кругу повседневности и на всех иных уровнях социальной структуры общества» [2].

В ряде случаев исследователи вообще отходят от концептов «типичности» и «нетипичности» указывая на формальные и фактические основания легитимации государственной власти. В первом случае речь идёт об универсальных формах легитимации власти - официальные нормативно-правовые, традиционные (традиции, обычаи, устойчивые верования) или харизматические источники авторитета и доверия к власти, должностным лицам и их публично-правовой активности. Во втором случае о реальных механизмах легитимирования, задействующие различные источники и смешенные основания оправдания власти, её деятельности и результатов [3].

А.-Н.З. Дибиров вообще старается отойти от дихотомии классические и современные (нетипичные, смешанные) формы и основания легитимации институтов власти посредством формирования синтетической модели - многоуровневой модели легитимации власти. Т ак, он выделяет: базовый уровень легитимации государственной власти - основанный на универсальных формах легитимирования - традиции, рационально-легальный или авторитарно-харизматических источник; второй этаж (уровень) легитимация конкретных политико-правовых институтов и структур - опирающийся на базовый уровень, смешивая в зависимости от общества и конкретно-исторической ситуации указанные источники, основания легитимации власти; третий уровень - персоналистский уровень, легитимация конкретных деятелей, их деятельности и способов «вхождения во власть», на котором могут привлекаться целая серия разнообразных источников и механизмов [4].

Сложную структуру феномена «легитимации» предлагают и авторы недавно вышедшего монографического исследования, которые рассматривают последний легитимность как качественную характеристику политико-правовой организации всего общества, а легитимацию как сложный многоуровневый процесс достижения этого состояния. При этом исследователи обосновывают, что в современном государственно-правовом процессе невозможно чётко идентифицировать типичные (классические) и нетипичные (смешенные) основания легитимации, а сам процесс легитимирования вряд ли, с точки зрения исследователей, универсальную и жёсткую структуру. В монографии авторы также снимают вопрос о типичных и нетипичных формах легитимации государственной власти через формирования архектонического строения процесса легитимации власти, политического и правового порядка, где классические и неклассические формы и основания легитимации располагаются в различных уровнях, срезах «общей архитектоники легитимности» [5].

С позиции других исследователей, например, придерживающихся социологического направления в юриспруденции, напротив, выделение классических (типичных) оснований легитимации государственной власти и неклассических (нетипичных, современных) форм и инновационных технологий оправдания её назначения и деятельности представляется достаточно важным аналитическим инструментарием [6]. Важность последнего обусловлено тем, что позволяет описать динамизм социально-правового развития, выделить источники и их развитие, описать направления трансформации юридической мысли, опирающихся или реинтерпретирующие классические концепты, формы и механизмы. Кроме того, типичные формы легитимации выступают универсальной «матрицей познания» различных смешенных форм и неклассических вариантов оправдания деятельности и социальной значимости органов и структур власти.

Итак, с учётом вышеизложенного представляется целесообразным, с точки зрения настоящего исследования, более подробно рассмотреть классические (типичные) формы легитимации органов государственной власти.

Согласно М. Веберу можно выделить несколько типичных социально-властных практик, в ходе которых различным явлениям и процессам государственно-правовой реальности приписывается легитимная значимость. Используя формулировки М. Вебера, в данном случае речь идёт о типичных (чистых, универсальных, классических) или идеальных «мотивах подчинения» и «внутренних оснований оправдания» власти [7][27].

В выделяемых идеальных типах такового социального признания согласно М. Веберу важным является не только внутренняя мотивационная структура социального действия, но и общественный контекст, который выражается в соотношении субъективного поведения с поведением других людей. Данный контекст описывает типичные сложившиеся модели поведения в обществе, устойчивые практики взаимодействия, а также возможные (также типичные) реакции со стороны окружающих. Этот общественный контекст или межчеловеческое пространство «складывается из контактов, встреч, взаимодействий и кристаллизуется в виде более продолжительных общественных отношений множеств организаций, режимов, систем, вплоть до онтологической границы, очерчивающей все население» [2. С. 30].

К таковым типичным социальным практикам, в контексте которых общественно оформляется легитимная значимость действующих властных институтов и структур, публично-властных решений и результатов деятельности М. Вебер относит: целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное, традиционное действия [8]. Подчеркнём, что в формировании этих классических (типичных) моделей легитимации придаётся значению, которое люди придают действиям своим собственным, действиям других людей и социальному окружению в целом.

Традиционное действие основано на существующих устойчивых общественных традициях, обычаях, привычках и т.п. Здесь легитимность приписывается всему, что соответствует исконному образу порядка, справедливости, гармонии, а всякое действие значимо в соотношении с вечно существующим, “вечного вчерашнего” [9]. При этом традиционные основы общественного взаимодействия воспринимаются как базовый ориентир, как образец подлинной и адекватной социальной, правовой, политической организации общественных отношений.

Данный классический тип мотивационной структуры поведения и придания значимости социального взаимодействия встречается достаточно часть в публично-правовом взаимодействии и в легитимации властной деятельности. Например, в современных отечественных исследованиях показывается, что «в российской политике действуют закономерности, парадоксальным образом приводящие к становлению демократических ценностей и институтов через традиционные психологические механизмы» [10]. Следовательно, в рамках традиционного типа социально-властных практик значимость (легитимность) тем или иным явлениям и процессам придаётся через их соответствие, включение в традицию, в обычные формы и модели взаимодействия. В этом плане следует согласиться с К. Чистовым который отмечал, что любая социальная «новация может существовать только как инновация, т.е. когда она уже втянута в традицию, адаптирована ею, функционирует в её составе» [11].

Это устойчивый общественный механизм превращения «незнакомого в знакомое», т.е. процесс превращения социально-властной новации в привычное. Суть этого процесса, с точки зрения С. Мосови- чи, это «постановка на якорь» (анкоринг) новых идей, социально-властных практик, нормативных моделей поведения и проч., т.е. их сведение к привычным категориям и образцам поведения, помещения их в знакомый контекст. «Заякорить», по теории С. Московичи, предполагает: «во-первых, произвести наименование неизвестного явления (идеи, практики, образца поведения - С.С.), а тем самым описать его, наделив определёнными характеристиками (известными, понимаемыми - С.С.); во-вторых, произвести отграничение его от других (сложившихся, устойчивых, понятных - С.С.) явлений; в-третьих, превратить его в объект конвенции тех, кто имеет к этому явлению непосредственное отношение».

Аффективный тип социального действия и наделения легитимности общественных явлений и процессов основан на эмоциональной вере в значимость (легитимность) отдельных властных действий персонифицированного или деперсонифицированного (институционального) характеров. Данный тип отражает иррациональную подоплёку социального поведения, формируемого на основе определённого эмоциональнопсихологического состояния, которое складывается под воздействием реально существующей обстановки (межличностное пространство, контекст социального взаимодействия) и миром бессознательных структур.

Очевидно, что социальное взаимодействие осознается и рационализируется только выборочно, «пятнами», связывает высокорационализированные формы сознания (правовую идеологию, политику и т. п.) с миром бессознательных структур, с неосознанными культурными кодами (архетипами), психологическими состояниями и направленностями, определяя тем самым отношение личности к праву, государству и иным явлениям социально-юридической действительности, поведенческо-правовую и психологоправовую самореализацию индивида [13]. Поэтому обращение исследовательского внимания к иррациональным основам процесса легитимации является вполне востребованным и оправданным [14][28].

Целерациональный тип основан на наделении легитимности (значимости) тем действиям и структурам, которые способствуют достижению индивидуализированных целей. Другими словами все окружающее приобретает смысл и значение только сквозь призму индивидуального, частного блага. Г лавным в содержании легитимности является категория «эффективности» - «все легитимно, что способствует эффективному достижению поставленных целей и задач индивидуального существования».

Это область негативной свободы, где институционально и нормативно обеспечиваются, по заключению И. Берлина, публично-правовые рамки в которых «разрешено делать то, что способен делать человек, или быть тем кем он способен быть, не подвергаясь вмешательству» [15]. «В этой сфере все дело в моем понимании и намерении, моей цели, поскольку внешнее полагается как безличное... Субъективная воля требует, чтобы то, что пребывает внутри её, т.е. её цель, получило внешнее наличное бытие» [16].

Следовательно любая публично-властная деятельность легитимируется в том случае, если она направлена на эффективное обеспечение режима свободного, ничем не связанного (ни моралью, ни традициями, ни апелляцией к коллективным идеалам и т.д.) существования индивидов, реализующих свои утилитарные интересы и потребности, а также сформировать условия для изолированного и самодостаточного функционирования различных социальных единиц.

Ценностно-рациональный тип исходит из того, что легитимность основана на вере в безусловную ценность самого действия, воспринимаемого как должного, соответствующего определённой рационализированной ценностной и нормативной системе. В данном аспекте социальным значением обладают те институту, структуры и собственно деятельность, которые выражают общеразделяемую систему базовых ценностей и норм, ведут к их повседневной реализации. Именно благодаря этим аксиологическим основаниям социального взаимодействия направляется и легитимируется институционализация иных, инструментальных (вторичных) ценностей, таких как юридических, политических и других общественных институтов. Именно вторичный характер последних определяет их социальное назначение и процесс их легитимации. Их целью, социальным назначением является воплощения посредством институциональных механизмов первичных, базовых общественных ценностей и потребностей.

Однако если вышеназванные типы социального действия гарантируют, согласно М. Веберу, легитимность чисто внутренне, т.е. разные типы оправдания власти в повседневной деятельности, частной жизни, то существуют и идеальные внешние типы оправдания власти, властных отношений в публичной сфере. К таковым классическим (типичным) основаниям внешней легитимации относятся: традиционная, харизматическая и легальная типы легитимного господства. Данные классические типы легитимного господства, определяют доминирующие стратегии обоснования существующих институтов и применяемых способов управления общественными процессами [17].

Традиционная легитимность опирается на сложную систему обычаев и традиций, которые воспроизводятся с незапамятных времён, и поддерживается укоренённой в человеке социальной привычки придерживаться устоявшихся форм и моделей взаимодействия. В этом плане легитимными становятся те та институционально-властная структура, которая наиболее адекватным образом воплощают издревле сложившийся порядок вещей, репрезентирует и поддерживает национальную идентичность. В свою очередь, легитимируются та публично-властная активность и результаты юридической деятельности органов власти и должностных лиц, которые соответствуют устоявшимся социально-культурным формам и моделям властного взаимодействия в системе личность-общество-государство.

При этом традиционная легитимация является достаточно сложной и многоуровневой, её нельзя сводить к простому копированию или производству традиций. Сама по себе традиционность (традиции, обычаи) не тождественна историческому наследию, поскольку именно преемственно воспроизводящее отношение современников к объектам, институтам, идеям прошлого «позволяет ту или иную часть исторического наследия включить в содержание категории “традиция”». Это отражает идею о том, что «сумма событий за время существования человечества - не традиция, а скорее генеалогия общества. И сумма воздействий прошлых состояний также не есть традиция, она лишь современное состояние общества» [18].

В традиции, прежде всего, обнаруживаются, с одной стороны, такие элементы, которые являются типоформирующими факторами конкретных социальных явлений, (государства, права, власти, справедливости и т.д.), с другой - в ней присутствуют механизмы контроля и трансляции уникального социально-правового и этнополитического опыта, обуславливающие специфический культурцивилизационный тип конкретного общества, государства, права.

Безусловно, правы и современные социологи П. Бергер и Т. Лукман отмечая, что каждый институт в свою очередь «всегда имеет историю, продуктом которой он является» [19], невозможно понять тот или иной институт, не понимая как исторического процесса, в контексте которого он был создан, так и специфику институциональной преемственности, в рамках которой эти институты становятся частью общей исторической традицией. Следовательно, институциональная структура общества формируется и развивается, как с опорой на традиционную специфику общества, так и с учётом возникающих новых социальных потребностей и интересов. Причём, государственно-правовые институты становятся именно теми консервативными национальными элементами, которые сохраняют стабильность общества и идентичность граждан в постоянно изменяющемся мире.

В тоже время традиционную легитимность необходимо рассматривать в двух плоскостях, т.е. различать техническую и экзистенциональную институциональную преемственность. Так, если первая, по утверждению В.В. Волкова, отражает преданность, обязательство «играть по сложившимся правилам», то вторая представляет собой принятие некоего образа жизни, готовность стать и быть исторически обусловленными социальными субъектами [20]. Причём последние основано на определённом образе политикоправовой мыследеятельности, которая в значительной степени предопределяет уникальность правового и политического бытия нации на различных этапах эволюции государства и права.

Таким образом, каждый социально-властный субъект переживает традиционный опыт и ведёт себя консервативным образом, поскольку «включается в одну из фаз развития этой объективной мыслительной структуры (обычно в современную им фазу), и ведёт себя в соответствии с этой структурой или просто воспроизводя её целиком или частично, или развивая её далее через приспособление к конкретным жизненным ситуациям» [21].

Второй тип господства это харизматическая легитимность, характеризуется личной преданностью социально-политических субъектов делу какого-либо человека и их верой, доверием только к его личным качества и достоинствам, отличающиеся героизмом, образцовыми качествами, сакральным характером и другими необычайными характеристиками. «В случае харизматического господства - отмечает М. Вебер - подчиняются харизматическому вождю как таковому в силу личной веры в его откровение, доблесть или образцовость, т.е. в его харизму» [22].

Данный тип легитимного господства по мысли М. Вебера является предельно персонифицированным. Здесь властное подчинение, институциональное развитие обуславливаются личностно, вождизм и элитаризм являются одним из наиболее ведущих факторов, обусловливающих специфику функционирования всех сфер общественной жизнедеятельности. Харизматическая легитимация не связана напрямую с рациональными суждениями, а опирается на гамму чувств, эмоций это сенсорная по своей природе легитимация, хотя, безусловно, имеет рациональную интерпретацию, но уже как вторичный феномен [21]. При этом легитимность тех или иных политических и юридических институтов напрямую зависит от «воли» харизматического лидера, поскольку лишь созданные, равно как и поддерживаемые, личной харизмой институциональные структуры будут являться оправданными в данной социальной ситуации.

Кроме того, «вторичной» легитимностью будут наделяться и те институты, которые способствуют осуществлению великой идеи сформулированной лидером или продолжающие начатое им великое дело.

Третьим типом легитимного господства является - легальная (рациональная) легитимность - это, наоборот, предельная форма деперсонифицированного господства, в раках которой социальнополитические субъекты подчиняются деперсонифицированным институтам и структурам, их должностным лицам, от лица которых в данный момент на основании легальных процедур они осуществляют управление обществом. «В случае легального господства люди подчиняются законно установленному объективному безличному порядку (и установленным этим порядкам начальникам) в силу формальной законности его распоряжений и в их рамках» [22].

Сущность этого типа господства сущность заключается в соответствии институтов государственной власти рационально-легальному принципу, с помощью которого установлен политико-правовой порядок. На практике такая легитимность выражается через соответствие, адекватность действующих политических и юридических институтов требованиям рационально сконструированного порядка, закреплённого в тех или иных нормативно-правовых актах (прежде всего в конституции страны). Следовательно, данная модель легитимации государственной власти основана на рациональной оценке и связана, в первую очередь, с формированием убеждённости в разумности существующего порядка, законов, привил.

Рациональная легитимация предполагает, что население поддерживает (или отвергает) государственную власть, исходя, прежде всего, из собственной оценки действий этой власти. Не лозунги и обещания (они имеют сравнительно кратковременный эффект), не имидж мудрого правителя, часто даже не справедливые законы, а практическая деятельность органов государственной власти, должностных лиц, особенно высших, служит основой рациональной оценки. Рациональная легитимность (или легальная легитимность) в своём законченном виде, - отмечает Ж.-Л. Кермон, - сформирована ныне в декларациях и преамбулах всех существующих демократических конституциях, а с недавних времён такая легитимность санкционирована запретом на пересмотр основных правовых текстов [23].

Однако, очевидно, что эти типы господства представляют идеализацию (идеальные типы) существующих политико-правовых процессов в том или ином государстве, поскольку в реальной государственной практике формируются смешенные (нетипичные) формы и основания легитимности публичновластных институтов и их деятельности. Так, например, нередко традиционная, харизматическая и рациональная легитимности сочетаются и взаимно усиливают друг друга, обеспечивая стабильность и преемство государственно-правовой организации. Следует подчеркнуть, и на это уже обращалось внимание выше, что сам М. Вебер в своих работах постоянно оговаривал идеалистический характер своей классификации и использовал понятие легитимности в различных контекстах, то предельно сужая, то, напротив, предельно расширяя его содержание.

1. Хук ван М. Право как коммуникация / Ван М. Хук. - СПб., 2012. - С. 255-257.

2. Штомпка, П. Доверие - основа общества / П. Штомпка. - М., 2012. - С. 28, 20.

3. Дроздова, А.М. Легитимация и ответственность государственной власти во взаимоотношениях государства и личности / А.М. Дроздова, С.А. Комаров. - СПб., 2011. - С. 75-116.

4. Дибиров, А.-Н.З. Теория политической легитимности / А.-Н.З. Дибиров. - М., 2007. - С. 100102.

5. Любашиц, В.Я. Государственная власть: парадигма, методология и типология: монография.

Ч. I / В.Я. Любашиц, А.Ю. Мордовцев, А.Ю. Мамычев. - М., 2013. - С. 241-260.

6. Социология права: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч-информ. исслед. Отд. правоведение; отв. ред. Е.В. Алферова. - М., 2008.

7. Weber M. The Methodology of the Social Sciences. - New York: Free Press, 1949. - P. 164-170.

8. Филиппов, А.Ф. Политическая социология. Фундаментальные проблемы и основные понятия / А.Ф. Филиппов // Полития. - 2002. - № 2. - С. 98.

9. Вебер, М. Избранные произведения / М. Вебер. - М., 1990. - С. 646.

10. Шестопал, Е.Б. Взаимоотношения граждан и власти в ходе демократического транзита в России. Теоретические проблемы / Е.Б. Шестопал // Логос. - 2003. - № 4-5.

11. Чистов, К.В. Народные традиции и фольклор / К.В. Чистов. - М., 1986. - С. 110.

12. Честнов, И.Л. Постклассическая теория права: монография /И.Л. Честнов. - СПб., 2012. -

С. 177.

13. Мордовцев, А.Ю. Российский правовой менталитет: монография / А.Ю. Мордовцев, В.В. Попов. - Ростов н/Д, 2006.

14. Исаев, И.А. Власть и закон в контексте иррационального / И.А. Исаев. - М., 2006. - С. 8

15 Берлин, И. Две концепции свободы [Электронный ресурс] / И. Берлин. Режим доступа: http://kant.narod.ru/berlin.htm

16. Гегель, Г.В.Ф. Философия права / Г.В.Ф. Гегель. - М., 1990. - С. 95.

17. Любашиц В.Я. Государственная власть: теоретико-методологический и правокультурный аспекты: монография / В.Я. Любашиц, А.Ю. Мордовцев, А.Ю. Мамычев, О.И. Мирошкина. - М., 2012.

18. Бергер, П. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. - М., 1995. - С. 92-93.

19. Волков, В.В. «Следование правилу» как социологическая проблема / В.В. Волков // Социологический журнал. - 1998. - № 3/4. - С. 165-169.

20. Манхейм, К. Диагноз нашего времени / К.Манхейм. - М., 1994. - С. 596.

21. Вебер, М. Хозяйство и общество. Ч. 1. «Экономика. Общественное устройство и власть» [Элекронный ресурс] / М. Вебер. Режм доступаЖ http://www.soc.pu.ru:8101/persons

/golovin/r_weber2.htmta

22. Чиркин, В.Е. Основы государственной власти / В.Е. Чиркин. - М., 1996.

23. Quermonne J.-L. Les regimes politigues occidentaux. - P., 1986.