§ 2. Классификация форм и субъектов применения специальных познаний в сфере уголовного судопроизводства

В процессе возбуждения, расследования и судебного рассмотрения уголовных дел специальные знания могут использоваться в разных формах. Существует немало близких по содержанию определений этого понятия.

Анализ специальной литературы показывает, что относительно форм использования специальных познаний до сих пор не выработано единого мнения^[42]. Авторы обычно классифицируют их по степени регламентации уголовно-процессуальным законодательством (В.Д. Арсеньев, А.М. Гольдман, В.Н. Махов, В.Ю. Стеценко и др.), реже – в зависимости от характера их использования (О.В. Евстигнеева). Однако, ставя во главу угла одну и ту же основу классификации, ученые в условиях действия одного и того же законодательства выделяют разные формы использования специальных познаний.

Так, в зависимости от характера использования специальных знаний, О.В. Евстигнеева разделяет все формы на используемые: в рамках следственных действий (привлечение к производству по делу специалистов, экспертов, допрос «сведущих лиц»), в рамках иных процессуальных действий (ревизии, документальные проверки, восстановление бухгалтерского учета за счет собственных средств); в непроцессуальных формах (ведомственные обследования, предварительные исследования, консультации специалистов)^[43].

Если в основе классификации лежит степень регламентации использования специальных познаний уголовно-процессуальным законодательством, то В.Д. Арсеньев и А.М. Гольдман выделяют только две их формы – для производства экспертизы и при привлечении специалиста^[44]. Одновременно В.Н. Махов выделяет три группы форм использования специальных знаний сведущих лиц: формы, прямо предусмотренные законом (производство судебных экспертиз, привлечение специалистов к участию в следственных действиях, участие переводчика в производстве по уголовному делу); формы, прямо не регламентируемые уголовно-процессуальным законодательством, но о которых упомянуто в законе (ревизия, восстановление бухгалтерского учета за счет средств предприятий и др.); формы, связанные с использованием следователем документов, содержащих справочные и другие сведения, имеющие отношение к делу, подготовленные с использованием знаний сведущих лиц, но не подменяющие заключений экспертов и других документов, составляемых в установленном порядке^[45]. Отдельно В.Н. Махов выделяет формы использования специальных знаний, которые «даже и косвенно не предусмотрены уголовно-процессуальным законодательством. Это – консультации сведущих лиц, их участие в подготовке к назначению судебных экспертиз, выступления с лекциями на занятиях по повышению квалификации следователей, производство ими доэкспертных исследований»^[46].

В.Ю. Стеценко в зависимости от степени регламентации уголовно-процессуальным законодательством выделяет следующие формы участия в уголовном процессе лиц, обладающих специальными познаниями: процессуальные (прямо регламентированы законом – специалист и эксперт) и непроцессуальные (порядок производства которых прямо не предусмотрен УПК РФ, а установлен в положениях подзаконных актов: а) ведомственные (межведомственные экспертизы и расследования и др., например, экспертиза качества медицинской помощи); б) справочно-информационная деятельность (например, консультирование следователей по вопросам судебной медицины, выдача справок, предоставление медицинской информации и т.п.)^[47].

При этом в классификации, предложенной В.М. Шикановым, выделяется уже «восемь форм использования специальных познаний в уголовном судопроизводстве: 1) непосредственное применение специальных знаний следователем, прокурором, составом суда, т.е. функционерами процессуальной деятельности, на кого возложена обязанность по собиранию и оценке судебных доказательств; 2) использование специальных познаний сведущих лиц без привлечения их к участию в следственных действиях (консультации, получение различного рода справок по специальным вопросам); 3) использование результатов несудебных (ведомственных, административных) расследований, а также результатов исследований отдельных объектов, проводившихся в процессе указанных расследований или при иных условиях; 4) использование специальных познаний сведущих лиц, призванных к выполнению процессуальных функций специалиста; 5) использование специальных познаний сведущих лиц, призванных к выполнению процессуальных функций судебного эксперта; 6) использование специальных познаний переводчиков и лиц, понимающих знаки немого или глухого; 7) назначение ревизий; 8) производство по заданию следователя и суда технических или иных обследований»^[48]. Анализ классификации, предложенной В.И. Шикановым, показал, что в ней смешаны процессуальные формы применения специальных познаний с использованием данных, полученных из непроцессуальных источников. Такое «отклонение» в сторону непроцессуальных форм использования специальных познаний в уголовном судопроизводстве не случайно и подчеркивает необходимость рассмотрения возможности их применения в сфере судопроизводства, захватывая и процессуальную, и сопутствующую ей деятельность, например, оперативно-розыскную.

Исходя из анализа существующих точек зрения, нормативных и правовых актов, представляется, что наиболее рациональным является деление всех форм применения специальных знаний в уголовно-процес-суальном законе по степени регламентации порядка их использования. Такой подход позволяет предусмотреть все законные случаи использования специальных познаний, выявить недостатки законодательства, а также определить пути его совершенствования.

При этом автор поддерживает точку зрения Т.В. Аверьяновой и Р.С. Белкина, Ю.Г. Корухова, Е.Р. Россинской о необходимости выделения принципиально двух видов использования специальных познаний в уголовном судопроизводстве – процессуального и непроцессуального^[49].

Непроцессуальные формы участия сведущих лиц в расследовании преступлений не регламентируются нормами УПК РФ. По мнению Т.Д. Касымова, наиболее характерно непроцессуальное использование специальных познаний в оперативно-розыскной деятельности^[50].

Исходя из положения, что любая форма использования специальных знаний, оговоренная уголовно-процессуальным законодательством, уже является процессуальной, рассмотрим, какие формы предусматриваются законодательством России и ряда иных стран.

Уголовно-процессуальный кодекс Китайской Народной Республики (УПК КНР)^[51] предполагает две формы использования специальных познаний – экспертиза и привлечение специалиста для участия в осмотре и освидетельствовании (ст. 42, 101, 119, 120, 121, 122). Согласно ст. 101 УПК КНР, «в случае необходимости могут быть назначены либо приглашены обладающие специальными познаниями специалисты для проведения осмотра и освидетельствования под руководством следователя»^[52]. Согласно ст. 119 и 120, «в целях выяснения обстоятельств дела, разрешения вопросов по делу, требующих специальных познаний, необходимо назначить, пригласить лиц, обладающих специальными познаниями, для проведения экспертизы»^[53].

Уголовно-процессуальный кодекс Республики Молдова (УПК РМ) предполагает следующие формы использования специальных познаний: научно-техническое и судебно-медицинское исследования (ст.

Уголовно-процессуальный кодекс Республики Казахстан (УПК РК) предполагает более широкий спектр форм использования специальных познаний: производство экспертизы (ст. 83, 240 – 255); участие специалиста в следственных и судебных действиях (ст. 84); участие педагога в следственных и иных процессуальных действиях с участием несовершеннолетнего (ст. 84); участие врача в следственных и иных процессуальных действиях, за исключением случаев назначения его экспертом (ст. 84); устные пояснения эксперта (ст. 120)^[55].

В уголовно-процессуальном кодексе Кыргызской Республики (УПК КР) предусматривается: производство экспертизы (ст. 63, 84, 199 – 212); оказание содействия специалистом следователю и суду в производстве следственных и других процессуальных действий (ст. 64); участие педагога в допросе несовершеннолетних потерпевшего, подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, свидетеля (ст. 64 УПК КР); допрос эксперта (ст. 210)^[56].

Исходя из анализа УПК РФ, можно выделить следующие процессуальные формы: производство судебной экспертизы и дача заключения (ст. 57); привлечение специалиста к участию в процессуальных действиях для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств в исследовании материалов уголовного дела, для постановки вопросов эксперту (ст. 58); показания эксперта – сведения, сообщенные им на допросе, проведенном после получения его заключения, в целях разъяснения или уточнения данного заключения в соответствии с требованиями ст. 205 и 282; заключение специалиста – представленное в письменном виде суждение по вопросам, поставленным перед специалистом сторонами; показания специалиста – сведения, сообщенные им на допросе об обстоятельствах, требующих специальных познаний, а также разъяснения своего мнения в соответствии с требованиями ст.

Очевидно, что УПК РФ, по сравнению с законодательством КНР и ряда стран СНГ, предполагает значительное число форм использования специальных познаний. Однако для их систематизации необходима разработка научной классификации, для чего целесообразно исследовать каждую из этих форм, выделив степень их регламентации в УПК РФ и целесообразность ее изменения.

Вполне очевидны такие формы, как привлечение специалиста к участию в процессуальных действиях; показания специалиста – сведения, сообщенные им на допросе об обстоятельствах, требующих специальных познаний, а также разъяснения своего мнения.

Однако, исходя из анализа результатов проведенного исследования, следует отметить, что иные формы применения специальных познаний требуют дополнительного обсуждения. Так, производство документальных проверок, ревизий (ст. 144 УПК РФ) никак не регламентировано, оговаривается лишь то, что при проверке сообщения о преступлении орган дознания, дознаватель, следователь вправе требовать их производства и привлекать к их участию специалистов.

При этом следует отметить и то, что в специальной литературе нет единого мнения о толковании понятия «документальных проверок». Так, в качестве документальных проверок В.В. Шадрин выделяет аудиторскую проверку, ревизию и судебно-бухгалтерскую экспертизу; Е.В. Селина – ревизию, аудит, экспертизу и обследование, которое рассматривается как один из ревизионных методов; А.А. Хмыров дополнительно выделяет инвентаризацию, как отдельное действие, проводимое инвентаризационной комиссией^[57]. Аудиторская проверка, инвентаризация и ревизия могут проводиться как по решению самого экономического субъекта (инициативная проверка), так и по требованию органа дознания, дознавателя, следователя (обязательная проверка). При этом, как отмечает В.В. Шадрин, «ревизор при выполнении проверки по требованию правоохранительных органов использует в основном методы документального контроля»^[58]. Таким образом, учитывая особенности проведения, ревизию, аудиторскую проверку и инвентаризацию можно считать разновидностями документальных проверок. Однако, на основании того, что ревизия, аудиторская проверка и инвентаризация являются при этом самостоятельными действиями, имеющими свой порядок проведения, все остальные акции, связанные с проверкой документов, можно считать собственно «документальными проверками». В этой связи, по нашему мнению, представляется достаточно обоснованным предложение о возможности при проверке сообщения о преступлении требования о производстве не только документальных проверок и ревизий, но и аудиторских проверок и инвентаризации. Оговаривать сам порядок их проведения в УПК РФ нецелесообразно, так как он уже существует в соответствующих нормативных правовых актах и проистекает из самого вида проверки.

Относительно такой формы применения специальных познаний, как судебная экспертиза, следует отметить, что Уголовно-процес-суальный кодекс РФ не дает ее точного определения. Оно встречается в Федеральном законе от 31 мая 2001 г. № 73 «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Согласно ст. 9 указанного Закона «судебная экспертиза – процессуальное действие, состоящее из проведения исследований и дачи заключения экспертом по вопросам, разрешение которых требует специальных знаний в области науки, техники, искусства или ремесла и которые поставлены перед экспертом судом, судьей, органом дознания, лицом, производящим дознание, следователем или прокурором, в целях установления обстоятельств, подлежащих доказыванию по конкретному делу». При этом заключением эксперта считается письменный документ, отражающий ход и результаты исследований, проведенных экспертом.

По мнению Е.Р. Россинской, отличие судебной экспертизы от иных ее форм заключается в трех основных моментах: «подготовка материалов на экспертизу, назначение и проведение ее с соблюдением специального правового регламента, определяющего (наряду с соответствующей процедурой) права и обязанности эксперта, субъекта, назначившего экспертизу, участников уголовного, гражданского и арбитражного процесса; проведение исследования, основанного на использовании специальных знаний в различных областях науки, техники, искусства или ремесла; дача заключения, имеющего статус источника доказательств»^[59]. Применительно к судебной экспертизе в уголовном судопроизводстве основное отличие можно сформулировать гораздо короче. Оно заключается в том, что судебная экспертиза сама по себе уже есть процессуальное действие, проводимое в рамках уголовного судопроизводства. Несудебные же экспертизы, хотя и проводятся лицами, обладающими специальными познаниями, но вне уголовного процесса, т.е. без соответствующей обязательной процессуальной регламентации. Соответственно, заключения несудебных экспертиз, если они отвечают всем требованиям, предъявляемым к доказательствам, могут быть приняты доказательствами по делу, но не в качестве такого вида доказательств как «заключение эксперта». Одновременно это не исключает возможности проведения судебной экспертизы по вопросам, затронутым в них^[60]. Получается, что судебная и несудебная экспертизы – это разные виды доказательств.

Несмотря на достаточно устоявшуюся форму, анализ специальной литературы показал, что до сих пор остается спорной возможность использования в форме судебной экспертизы специальных правовых познаний.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 августа 1971 г. «О судебной экспертизе по уголовным делам» указывалось, что «суды не должны допускать постановку перед экспертом правовых вопросов как не входящих в его компетенцию (например, имело ли место хищение либо недостача, убийство или самоубийство)». Однако, как уже отмечалось ранее, УПК РФ не дает определения специальных знаний и не ставит запрет на правовые исследования. При этом никто не возражает, что знания в области права являются специальными. Впервые юридические познания были отнесены к специальным в практике рассмотрения дел в Конституционном Суде^[61]. Статья 63 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» гласит, что в заседание этого суда может быть вызвано в качестве эксперта лицо, обладающее специальными познаниями по вопросам, касающимся рассматриваемого дела.

Помимо этого современные способы совершения преступлений иногда настолько сложны, что для ответов на возникающие у суда и органов расследования вопросы порой недостаточно найти нужный нормативный акт и изучить его. Во многих случаях необходимо провести исследование, основанное на специальных правовых познаниях, причем применительно к сложившейся ситуации. Эта точка зрения находит подтверждение и в специальной литературе^[62].

Ряд авторов отмечал, что «введение правовых экспертиз в уголовный процесс таит в себе опасность того, что следователи и судьи могут переложить обязанность доказывания всех обстоятельств дела и квалификацию деяния на экспертов в области права, что недопустимо в силу общей конструкции российского уголовного процесса. При этом нельзя отвергать рожденную практикой форму консультирования учеными правоприменителей. Представляется, что заключение ученых о квалификации деяния является информацией непроцессуального характера, которая подлежит оценке наравне с другой информацией. Суд при квалификации деяния может принять, а может отвергнуть доводы ученого. Но ссылаться на это мнение в приговоре, безусловно, нельзя, так как в этом случае произойдет перекладывание обязанности обоснования решения по делу на лицо, которое субъектом доказывания не является»^[63].

Эта позиция вызывает ряд вопросов. Во-первых, «оценке наравне с другой информацией» подлежат в судопроизводстве и все процессуальные доказательства, в том числе и заключения экспертов. Во-вторых, «непроцессуальная информация», за которую ратуют авторы цитируемого выше высказывания, также может повлиять на мнение судьи и следователя, как и официальное заключение эксперта. В-третьих, нельзя согласиться как с тем, что «суд при квалификации деяния может принять…доводы ученого. Но ссылаться на это мнение в приговоре, безусловно, нельзя…», так и с тем, что, если на это мнение сослаться, то «произойдет перекладывание обязанности обоснования решения по делу на лицо, которое субъектом доказывания не является». И, наконец, в-четвертых, правовые науки, методы и подходы к квалификации деяний отработаны веками, и никто не сомневается в их достоверности. Поэтому не логично ратовать за признания статуса исследований и консультаций такого рода и отказа в возможности проведения экспертиз. В применении специальных познаний, неважно каких, в сфере судопроизводства должен быть единый подход. В этой связи представляется совершенно справедливым замечание Е.Р. Россинской, что «указанные исследования уже обладают двумя необходимыми чертами судебной экспертизы: исследование основано на использовании специальных знаний; дается заключение, имеющее статус источника доказательств. Остается только оговорить возможность назначения таких экспертиз, однако … в законе нет запрета на их производство»^[64].

Следует обратить внимание и на то, что в уголовно-процес-суальном законодательстве ряда стран существует прямой запрет на привлечение лица к производству по уголовному делу в качестве эксперта или специалиста по правовым вопросам. Так, согласно ст. 62 УПК Кыргызской Республики, «лицо не может назначаться или иным образом привлекаться к производству по уголовному делу в качестве эксперта по правовым вопросам»; согласно ст. 87, 88 УПК Республики Молдова специалист (эксперт) не может назначаться или иным образом привлекаться к производству по уголовному делу в качестве специалиста (эксперта) по юридическим вопросам.

В этой связи автору представляется необходимым законодательное урегулирование возможности проведения правовых экспертиз, например, путем внесения в УПК РФ положения «Специалист (эксперт) может назначаться или иным образом привлекаться к производству по уголовному делу в качестве специалиста (эксперта) по юридическим вопросам».

Особого обсуждения в силу своей неоднозначности заслуживает и такая форма применения специальных познаний, как заключение специалиста.

Федеральным законом от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ в ст. 74 УПК РФ введен п. 3.1 – заключение и показания специалиста. Согласно ст. 74 теперь они являются одним из видов доказательств.

Очевидно, что законодатель говорит о процессуальном «специалисте», так как «заключение специалиста – представленное в письменном виде суждение по вопросам, поставленным перед специалистом сторонами» (ст. 80). Согласно ст. 58 УПК РФ, специалист – лицо, привлекаемое к участию в процессуальных действиях для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию. При этом порядок его участия в уголовном судопроизводстве определяется ст. 168 и 270, посвященными привлечению специалиста к участию в следственных действиях и в ходе судебного разбирательства.

Таким образом, получается, что напрямую действие, результатом которого будет написание «заключения специалиста», в УПК РФ вообще не предусмотрено. Исходя из определения «специалиста», данного законодателем в ст. 58, можно предположить, что речь здесь видимо все же идет о «заключениях специалистов», которые могут быть написаны ими для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в их профессиональную компетенцию, например, при оценке заключения судебного эксперта. Причем анализ текста показывает, что имеется в виду справочная, а не исследовательская деятельность, так как предполагается именно «разъяснение сторонам и суду вопросов», входящих в профессиональную компетенцию специалиста.

Справочная деятельность, оформленная в виде «заключения специалиста», не является принципиально новым для теории уголовного процесса, хотя крайне редко встречается на практике^[65]. Например, Ю.К. Орлов специально подчеркивал, что следует выделять два вида справок: во-первых, справки по вопросам, по которым соответствующей организацией исследование уже проведено и интересующие следствие и суд факты установлены; во-вторых, справки по общим вопросам какой-либо отрасли знаний, которые известны только специалистам^[66]. Еще Л.Е. Владимиров среди участвующих в уголовном судопроизводстве сведущих лиц выделял «справочных свидетелей», т.е. тех, кто «дают из области своего опыта сведения, освещающие некоторые стороны уголовных дел … Призывается, например, бухгалтер, для объяснения порядка счетоводства в каком-нибудь торговом заведении»^[67]. По сути такое же понимание значения «заключения специалиста», с некоторой корректировкой, встречается в литературе и поныне, только ученые говорят уже не о справочном свидетеле, а о сведущем лице, осуществляющем справочную деятельность^[68].

При этом обращает на себя внимание, что вопросы, которые ставят в этих случаях перед специалистом (любая из сторон), должны носить не оценочный, а проверочный характер. Например, какое воздействие указывает конкретный препарат, каковы его побочные эффекты; отвечали ли использованные методы и методики требованиям достоверности получаемых с их помощью результатов.

Таким образом, исходя из анализа нормативных правовых актов, изложенных выше, и других точек зрения, можно полагать, что «заключение специалиста», предусмотренное УПК РФ, не связано с проведением исследований, а является результатом справочной деятельности. По сути, оно представляет собой письменную консультацию по вопросам, входящим в компетенцию специалиста, и поставленным перед специалистом сторонами.

В этой связи представляется недостаточно обоснованной позиция С.И. Зернова, считающего, что «в заключении специалиста могут быть проанализированы результаты осмотра места происшествия, выдвинуты и обсуждены версии о причине пожара, сформулированы соответствующие выводы…»^[69]. По его мнению, если специалист не проводит исследования, то он может высказать лишь свое суждение, пользы от которого не много. Автор разделяет точку зрения Е.Р. Россинской, отмечающей, что «именно о суждении и говорит закон»^[70]. Это становится очевидным, если проанализировать ст. 58 и 80 УПК РФ.

Для однозначного соотнесения понятия и соответствующего определения, по нашему мнению, следует термин «заключение» сохранить за документом, отражающим процесс и результаты исследования, а письменный документ специалиста, который является результатом справочной деятельности и используется какой-либо стороной, например, для обоснования своего ходатайства перед следователем или судом, назвать «справкой».

Еще сложнее обстоит дело с процессуальными формами применения специальных знаний при возбуждении уголовного дела, так как результаты специальных исследований часто являются основанием, содержащим данные, указывающие на признаки преступления. Все их процессуальные формы должны быть, по мнению автора, оговорены в Уголовно-процессуальном кодексе. Однако УПК РФ не только не снял указанную проблему, а напротив, осложнил ее решение, поскольку ч. 1 ст. 144 говорит о том, что дознаватель, орган дознания, следователь и прокурор обязаны принимать и проверять сообщения о любом совершенном или готовящемся преступлении, однако конкретных проверочных действий в законе не указывается. Как справедливо отмечает В.Ю. Стеценко, «предусмотренная законом обязанность указанных должностных лиц проверить сообщение о преступлении побуждает их к осуществлению в стадии возбуждения традиционных проверочных действий, в том числе и предварительных исследований»^[71], которые, следует добавить, не упоминаются в УПК РФ и, уже в силу этого не могут считаться процессуальными.

Традиционность так называемых «предварительных исследований», без упоминания о них в УПК РФ заставила автора более пристально рассмотреть их в проводимом исследовании. Исходя из результатов анализа изложенных в специальной литературе точек зрения, можно придти к выводу, что понятие предварительных исследований весьма расплывчато. Так, предварительные исследования, по мнению И.Л. Петрухина, представляют собой «суррогат», заменяющий экспертизу, поскольку только с ее помощью можно получить доказательства^[72]. А.А. Леви считает, что предварительное исследование может быть проведено достаточно квалифицированным следователем, иным лицом, производящим предварительное следствие или дознание, специалистом с оперативными целями – для суждения о возможном характере экспертного заключения, оперативного выдвижения достаточно обоснованной версии и организации ее незамедлительной проверки^[73]. Е.В. Селина в монографическом исследовании, посвященном применению специальных познаний в уголовном процессе, вообще не упоминает о предварительных исследованиях^[74]. Т.В. Аверьянова отмечает, что «предварительные исследования не должны подменять собой экспертизу в стадии возбуждения уголовного дела. В процессе же оперативно-розыскной деятельности производство предварительных исследований не должно вызывать сомнений: это одно из оперативных мероприятий, результаты которого имеют ориентирующий характер»^[75]. В другой работе Т.В. Аверьянова рассматривала предварительные исследования только как полученные в процессе оперативно-розыскной деятельности^[76]. В.Н. Григорьев считает, что предварительные исследования – это специальные исследования, проводимые в экспертно-криминалистических учреждениях^[77]. Т.В. Боголюбская и Б.В. Коваленко относят к этой категории специальные исследования, которые выполняются в стадии возбуждения уголовного дела, проводимые в экспертно-кримина-листических учреждениях, а также ведомственные исследования, осуществляемые по поручению органов расследования до возбуждения уголовного дела и отвечающие на те же вопросы, что и соответствующая судебная экспертиза^[78]. Таким образом, мы видим весь спектр мнений, начиная от полного отрицания существования предварительных исследований (Е.В. Селина), до приравнивания их к экспертным исследованиям (Т.В. Боголюбская, Б.В. Коваленко и др.).

Одновременно анализ ведомственных нормативных правовых актов показывает, что термин «предварительное исследование» употребляется в ограниченном количестве приказов, в остальных речь идет просто об исследованиях. Так, приказ Генеральной прокуратуры РФ от 21 октября 2003 г. № 45 «Об утверждении Инструкции о порядке приема, регистрации и рассмотрения в органах прокуратуры Российской Федерации сообщений о преступлениях» предполагал, что должностными лицами, осуществляющими проверку по зарегистрированным сообщениям о преступлениях, в соответствии с УПК РФ могут быть получены объяснения, истребованы и изучены необходимые документы и материалы, назначено по ним исследование специалистов^[79].

Приказ МВД России от 31 июля 1995 г. № 293 «Об утверждении Положения о следственной и экспертно-криминалистической группах ГУОШ МВД России» предполагает только производство экспертиз по уголовным делам, а также исследований по заданиям оперативных работников ГУОШ МВД России.

Приказ МВД России от 20 июня 1996 г. № 334 «Об утверждении Инструкции по организации взаимодействия подразделений и служб внутренних дел в расследовании и раскрытии преступлений» (с изменениями от 13 февраля 1997 г., 18 января 1999 г.) предполагает, что по указанию следователя специалист осуществляет предварительное исследование следов и иных вещественных доказательств на месте происшествия для получения розыскной информации о лицах, совершивших преступление и других фактах, подлежащих установлению. В течение дежурных суток специалист-криминалист результаты предварительного исследования оформляет справкой и доводит до сведения следователя, оперативного работника и фиксирует в журнале учета выездов на место происшествия.

Таким образом, в целом, исходя из анализа изложенных выше и других точек зрения, а также нормативных правовых актов, можно предположить, что понятие предварительных исследований не определено и сводится к трем типам взглядов, каждый из которых базируется на определенном ведомственном распоряжении, нередко противоречащим положениям УПК РФ.

Первая точка зрения: предварительное исследование – процессуальное действие, традиционно назначаемое следователем на стадии возбуждения уголовного дела в рамках проверки по зарегистрированным сообщениям о преступлениях (Т.В. Боголюбская, Б.В. Коваленко и др.).

Вторая точка зрения: предварительные исследования возможны только в рамках оперативно-розыскной деятельности, где они попадают под регламентацию такого оперативно-розыскного мероприятия, как предварительное исследование предметов и документов (Т.В. Аверьянова и др.).

Третья точка зрения носит компромиссный характер – допускается возможность существования предварительных исследований, проводимых как по назначению следователя, так и в рамках оперативно-розыскной деятельности (А.А. Леви, В.Н. Григорьев и др.).

Однако все сходятся на том, что в настоящее время УПК РФ не предполагает назначения следователями предварительных исследований. Поэтому юридически их не существует, так как их проведение не предполагается федеральным законодательством. Нельзя бесконечно ссылаться на сложившейся уклад жизни, который необходимо приводить в правовые рамки. Во главу угла следует ставить существующие реалии законодательства. Поэтому сегодня, по мнению автора, предварительным исследованием следует считать непроцессуальное криминалистическое исследование объектов, проводимое как до, так и после возбуждения уголовного дела с целью выявления признаков преступной деятельности и причастности к ней конкретных проверяемых лиц, а также для получения быстрой ориентирующей информации по делу. По сути, предварительные исследования – это всегда результат оперативно-розыскного мероприятия «исследование предметов и документов» и относиться к его доказательственному значению нужно так же, как и к иным материалам оперативно-розыскной деятельности. Таким образом, законодательных оснований для утверждения о возможности существования такой формы использования специальных познаний, как «предварительное исследование», не существует ни в рамках уголовного судопроизводства, ни в рамках оперативно-розыскной деятельности.

В итоге, выделяя процессуальные и непроцессуальные формы использования специальных знаний в уголовном судопроизводстве, исходя из того, что все формы, которые предполагает УПК РФ, уже являются процессуальными, проведя анализ степени их регламентации в УПК РФ, можно предложить следующую классификацию.

Процессуальные формы применения специальных знаний по степени регламентации в уголовно-процессуальном законе порядка их использования можно разделить на:

производство судебной экспертизы и дача заключения; привлечение специалиста к участию в процессуальных действиях для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств в исследовании материалов уголовного дела, для постановки вопросов эксперту; показания эксперта; показания специалиста – как наиболее регламентированные;

производство документальных проверок, ревизий при проверке сообщения о преступлении – являясь одними из форм применения специальных познаний в уголовном судопроизводстве, их проведение регламентируется не процессуальными, а другими законами и подзаконными актами;

заключение специалиста – декларированное, но нерегламентированное действие.

Наиболее характерно непроцессуальное использование специальных познаний в оперативно-розыскной деятельности.

Приведенная классификация демонстрирует отсутствие в УПК РФ единого подхода и единой системы регламентации процессуальных форм применения специальных познаний. Мы видим весь спектр регламентации – от полностью регламентированных (судебная экспертиза и др.) до всего лишь декларированных (заключение специалиста) форм.

Такое положение вещей, включая недостаточную регламентацию форм применения специальных познаний в УПК РФ и организации их проведения, мешает эффективности судопроизводства, особенно на стадии возбуждения уголовного дела. Некоторые частные предложения были даны автором в ходе рассмотрения особенностей регламентации форм применения специальных познаний в уголовном судопроизводстве. Однако все они носят частный характер и не оптимизируют саму систему форм применения специальных познаний. Для решения указанной задачи автором была проанализирована международная практика и предпринята попытка найти наиболее эффективный путь совершенствования форм применения специальных познаний с учетом сложившихся в российском уголовном судопроизводстве реалий и традиций.

Анализ международной практики показал, что существует два варианта решения этого вопроса.

Первый путь реализован, например, в законодательстве Республики Молдова. Основным здесь является то, что предполагается назначение экспертизы только после возбуждения уголовного дела, при этом проведение научно-технического и судебно-медицинских исследований возможно как до, так и после возбуждения уголовного дела. Соответственно, научно-технические и судебно-медицинские исследования становятся процессуальными действиями, регламентируемыми уголовно-процессуальным законодательством. Так, согласно ст. 139 УПК РМ, «в случае существования угрозы исчезновения некоторых средств доказывания или изменения обстоятельств и необходимости срочного выяснения некоторых фактов и обстоятельств по делу орган уголовного преследования по ходатайству сторон или по своей инициативе, а судебная инстанция только по ходатайству сторон может воспользоваться знаниями специалиста для проведения научно-технического или судебно-медицинского исследования»^[80]. При этом согласно ст. 141 «Выводы научно-технического или судебно-медицинского исследования излагаются в заключении. Орган уголовного преследования по своей инициативе или по ходатайству сторон или судебная инстанция по ходатайству любой из сторон назначает проведение экспертизы, если устанавливает, что заключение научно-технического или судебно-медицинского исследования является неполным или его выводы не точны. В случае участия специалиста в производстве органом уголовного преследования действий по доказыванию выводы научно-технического или судебно-медицинского исследования включаются в протокол соответствующего действия»^[81].

В России этот подход нашел поддержку в научном мире. Так, А.В. Кудрявцева полагает, что «разрешение этой проблемы лежит в плоскости расширения перечня проверочных действий в стадии возбуждения уголовного дела», а именно включением в него предварительных экспертных исследований (или предварительных исследований на основе специальных познаний), осуществляемых только на диагностическом уровне решения экспертных задач^[82]. При этом, по ее мнению, «акт-справка устанавливает или опровергает основания к возбуждению уголовного дела, но не может быть использована в качестве заключения эксперта как источник доказательств в процессе расследования и судебного разбирательства»^[83]. В то же время А.В. Белоусов предлагает закрепить в уголовно-процессуальном законе возможность производства предварительных исследований до возбуждения уголовного дела в целях проверки оснований к возбуждению последнего, придав им статус «иных документов»^[84].

Другой подход реализован, например, в законодательствах Республики Казахстан и Кыргызской Республики. Уголовно-процес-суальный кодекс Республики Казахстан делает акцент на производстве экспертизы – допускает ее производство как до, так и после возбуждения уголовного дела. Согласно ст. 242 УПК РК «в случае, когда принятие решения о возбуждении уголовного дела невозможно без производства экспертизы, она может быть назначена до возбуждения уголовного дела»^[85]. Тот же принцип производства экспертизы до возбуждения уголовного дела при отсутствии иных форм процессуальных исследований реализуется в УПК Кыргызской Республики. Так, согласно ст. 165 УПК КР, «производство таких следственных действий, как осмотр места происшествия и назначение экспертизы возможно и до возбуждения угололвного дела». При этом, «не допускается замена экспертизы исследованиями, проводимыми вне установленной законом процессуальной формы» (ст. 199 УПК КР)^[86].

В России ряд авторов высказывают мнение о разрешении проведения судебных экспертных исследований в целях поверки оснований к возбуждению уголовного дела. Так, Ю. Францифоров, В. Николайченко, Н. Громов считают, что целью назначения и производства экспертизы до возбуждения уголовного дела является проверка имеющихся данных о признаках преступления с помощью научного исследования вещественных доказательств, чтобы получить прочную доказательственную базу для возбуждения либо для принятия аргументированного решения об отказе в возбуждении уголовного дела, что поможет избежать возможных нарушений прав и гарантий личности^[87].

А.Г. Смородинова и К.К. Абакиров отмечают, что правовые ограничения, связанные с производством экспертизы, нецелесообразны, так как в стадии возбуждения уголовного дела не используется мощный научно-технический потенциал экспертизы для более полного и всестороннего исследования обстоятельств совершения преступлений^[88].

В этой связи представляется интересным более подробно рассмотреть регламентацию проведения экспертиз до возбуждения уголовного дела и перспективы их применения в практике российского судопроизводства. Сам факт возможности такого исследования, имеющего статус экспертизы, именно до возбуждения уголовного дела является абсолютно новым в российском процессе. В УПК РФ об этом было только одно упоминание – в ст. 146 «Возбуждение уголовного дела публичного обвинения» говорится, что к постановлению следователя, дознавателя о возбуждении уголовного дела, направляемого прокурору для получения его согласия, «прилагаются материалы проверки сообщения о преступлении, а в случае производства отдельных следственных действий по закреплению следов преступления и установлению лица, его совершившего (осмотр места происшествия, освидетельствование, назначение судебной экспертизы), – соответствующие протоколы и постановления». К сожалению, законодатель, декларировав это, не дал подробных разъяснений. А они были необходимы, так как регламентация назначения и проведения судебного экспертного исследования ориентирована на отношения участников, возникающих только после факта возбуждения уголовного дела. Например, согласно ст. 195 УПК РФ следователь должен, признав необходимым назначение судебной экспертизы, вынести об этом постановление, а затем ознакомить с ним подозреваемого, обвиняемого, его защитника и разъяснить им их права. Возникает серия вопросов: кого знакомить с постановлением, если до возбуждения уголовного дела указанных лиц процессуально быть не может; не скажется ли это на соблюдении законных прав и интересов заинтересованных в исходе дела лиц; не может ли факт неознакомления указанных лиц с постановлением послужить достаточным основанием для юридического непризнания результатов экспертного исследования?

Исходя из результатов проведенного исследования, автор предполагает, что назначение и производство экспертизы до возбуждения уголовного дела не может затронуть ничьих прав и интересов, так как юридически еще нет ни подозреваемого, ни обвиняемого, ни защитника. Эти субъекты в процессе появляются только после возбуждения уголовного дела. На стадии его возбуждения никаких сторон еще не существует, так как на этом этапе идет проверка самого факта совершения противоправного деяния, которое подразумевает уголовное преследование. Принятие решения о возбуждении или об отказе в возбуждении уголовного дела является лишь логическим завершением этой стадии.

Автор разделяет мнение А.Л. Зуевой и В.Г. Самарского о том, что не является препятствием к назначению экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела и то обстоятельство, что иногда для производства экспертизы могут потребоваться сравнительные образцы, процессуальное получение которых возможно только после возбуждения уголовного дела^[89]. Действия по получению образцов могут затрагивать гражданские права и интересы граждан, но проведение экспертиз, для которых нужны такие образцы, до возбуждения уголовного дела практически не требуется, так как без получения сравнительных образцов невозможно обойтись только в тех случаях, если ставится вопрос о причастности определенного лица к событию преступления. Естественно, что на этом этапе сам факт преступления сомнений не вызывает, это уже известно. Следовательно, уголовное дело на этот момент уже должно быть возбуждено.

Казалось бы, ничто не препятствует назначению экспертизы на любом этапе досудебного производства. Как отмечает В.Ю. Стеценко, положения уголовно-процессуального закона, а также «отсутствие в нем прямого запрета на производство следственных действий до возбуждения уголовного дела, дают некоторые основания полагать, что законодатель разрешил проведение указанных следственных действий до возбуждения уголовного дела»^[90]. Однако, отметим, что ученые^[91], которые впервые, задолго до принятия УПК РФ, подняли вопрос о разрешении производства судебных экспертиз до возбуждения уголовного дела, говорили не о всеобщем законодательном разрешении, а лишь при необходимости или в определенных случаях. Только такой подход сохранит целостность системы уголовного судопроизводства и одновременно расширит возможности установления истины. Он присутствует и в научных работах последних лет^[92].

По сути, российское законодательство в начале XXI в. пошло именно по этому пути – выборочного проведения экспертизы до возбуждения уголовного дела. К сожалению, законодатель не совсем четко оговорил это, но все же ст. 146 УПК РФ упоминала о производстве экспертизы (так же как и осмотра места происшествия и освидетельствования) на этапе возбуждения уголовного дела только в случае, когда она необходима для закрепления следов преступления и установления лица, его совершившего. По смыслу статьи было понятно, что проводится она исключительно для того, чтобы понять, есть ли основание для возбуждения уголовного дела. Об этом говорил даже сам факт расположения упоминания об этом – в ст. 146 УПК РФ «Возбуждение уголовного дела публичного обвинения» гл. 20 «Порядок возбуждения уголовного дела». Такую экспертизу по сути следовало рассматривать как неотложное следственное действие, которое необходимо «в целях обнаружения и фиксации следов преступления, а также доказательств, требующих незамедлительного закрепления, изъятия и исследования» (ст. 5 УПК РФ), хотя по форме они и не схожи – неотложные следственные действия осуществляются органом дознания после возбуждения уголовного дела, по которому производство предварительного следствия обязательно.

К сожалению, Федеральным законом от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ в ст. 146 УПК РФ были внесены изменения, исключившие всякое упоминание о возможности назначения и проведения судебных экспертиз до возбуждения уголовного дела. Поэтому в настоящее время можно утверждать, что такие экспертизы не имеют правовых основ для существования. Однако приведенные выше рассуждения дают основания автору утверждать о необходимости их законодательного закрепления. При этом назначение экспертиз до возбуждения уголовного дела целесообразно, только когда промедление может привести к невосполнимой утрате доказательств и информации об изучаемом деянии. К таким экспертизам можно отнести пожарно-техническую, при решении ею вопроса о причине пожара, взрывотехническую – о причине взрыва (так как места происшествий быстро «приводятся в порядок», невозвратно уничтожая обстановку), а также ряд судебно-медицинских экспертиз – о причине смерти и т.п. (так как они связаны с биологическими объектами, быстро меняющими свое состояние)^[93]. По сути именно так интерпретировано назначение судебной экспертизы в приказе Генеральной прокуратуры РФ от 16 марта 2006 г. № 12 «О совершенствовании системы приема, регистрации и проверки сообщений о преступлениях в органах прокуратуры Российской Федерации» (вместе с «Инструкцией о едином порядке приема, регистрации и проверки сообщений о преступлениях в органах прокуратуры Российской Федерации»), где оно отнесено к «следственным дейтвиям по закреплению следов преступления» и «мерам неотложного реагирования».

Для законодательного закрепления возможности назначения судебных экспертиз до возбуждения уголовного дела достаточно дополнить ст. 195 УПК РФ положением, что «в случае, когда принятие решения о возбуждении уголовного дела невозможно без производства экспертизы или промедление может привести к невосполнимой утрате доказательств, она может быть назначена до возбуждения уголовного дела». Одновременно с вопросом назначения судебных экспертиз до возбуждения уголовного дела как альтернативный вариант периодически возрождается и вопрос процессуального разрешения производства специальных исследований в стадии возбуждения уголовного дела. Однако анализ международной практики и современного состояния российского уголовно-процессуального законодательства показывает, что реализация у нас подхода, продемонстрированного, например, законодательством Республики Молдова – процессуальное разрешение и регламентация проведения специальных исследований как до, так и после возбуждения уголовного дела – проблемна. В любом случае специальное исследование должно быть оценено на наличие свойств доказательств^[94]. Не случайно все в том же законодательстве Республики Молдова оговаривается, что орган уголовного преследования по своей инициативе или по ходатайству сторон, или судебная инстанция по ходатайству любой из сторон назначает проведение экспертизы, если устанавливает, что заключение научно-технического или судебно-медицинского исследования является неполным или его выводы не точны^[95]. При этом объективных критериев оценки не существует.

Можно поддержать мнение Т.В. Аверьяновой, что практика замены экспертизы неким специальным исследованием (например, «предварительным исследованием»), в сущности, без всякой к тому необходимости, только в силу несовершенства закона – порочна, так как в большинстве случаев на практике следователь довольствуется результатом исследования, и судебная экспертиза уже не назначается^[96]. Продолжая данное рассуждение, следует отметить, что отсутствие в специальном исследовании описательной части и логики исследования не дают следователю самостоятельно оценить аргументированность выводов сведущего лица. Достаточно распространенна практика подписания справок с выводами специальных исследований руководителями подразделений, где данные работы были произведены. В этом случае руководитель подписывает чужие выводы, всего лишь подтверждая, что данная работа была выполнена в возглавляемом им подразделении. При этом теряется информация об исполнителе (служебное положение, стаж работы в должности, ученая степень, звание и т.п.), на основании которой следователь, хотя бы косвенно, мог бы судить о его профессионализме и достоверности выводов.

На этот факт указывала Н.А. Власова, отмечая, что «заключение специалиста, приобщаемое к материалам, также порой не отвечает требованиям допустимости. В нем нередко отсутствуют сведения о лице, производившем исследование, о предметах, подвергавшихся исследованию, о способах исследования»^[97]. Как решение проблемы она предлагала «определить порядок направления материалов и обязательные реквизиты заключения специалиста, закрепить гарантии достоверности выводов, например, требование о компетентности и незаинтересованности лица, производившего исследование, в исходе дела»^[98]. Но тогда специальное (предварительное) исследование теряет свой первоначальный смысл и превращается в полноценное экспертное исследование, только производимое до возбуждения уголовного дела.

Следует отметить, что в настоящее время такие исследования (с реквизитами, гарантиями достоверности выводов и т.п.) часто проводятся, к примеру, по делам, имеющим отношение к компьютерной информации. Например, из 20 проанализированных автором уголовных дел^[99], возбужденных по факту совершения преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 273 УК РФ, где речь идет о распространении модифицированных игровых приставок «Sony Play Station 2», во всех в обвинении учитывались данные, полученные при проведении исследований, осуществленных сотрудниками «Ассоциации по противодействию компьютерным преступлениям»^[100].

Если проанализировать указанные исследования, то выясняется, что проводятся они по поручениям начальников органов дознания лицами, хоть и находящимися на экспертных должностях, но выступающими в качестве специалистов. По сути это результат оперативно-розыскного мероприятия – исследование предметов и документов, особенностью которого является присутствие расширенной исследовательской части, позволяющей оценить достоверность выводов. Такое построение исследования дает возможность следователю и суду оценить его на предмет присутствия свойств, являющихся обязательными для доказательств, и в случае их наличия признать его таковым. Но если такое пространное заключение (например, результаты исследования № И-8:08/07-04 Иn 1 от 8 июля 2004 г., проведенного экспертом «Ассоциации по противодействию компьютерным преступлениям» М.А. Черновым) составляет 18 листов текста и 12 листов приложений, оформленное по правилам написания судебного экспертного заключения, помогает более эффективно использовать результаты оперативно-розыскной деятельности в уголовном судопроизводстве, то его выполнение в рамках уголовного процесса лишено смысла, так как полностью имитирует написание экспертного заключения и приводит к дублированию действий.

Одновременно, процессуальное закрепление некого «предварительного исследования», как самостоятельного процессуального действия, сразу приводит к необходимости реализации требования обеспечения незаинтересованности лица, производившего исследование. В результате это может привести к ряду проблем при назначении экспертиз.

Так, найти элемент заинтересованности в исходе дела только на основании того, что человек выступал в качестве специалиста при производстве следственного действия, т.е. был процессуальным субъектом – «специалистом», невозможно. Его интересы нигде не пересекаются с интересами иных участников судопроизводства. Более того, запрет на его участие в деле в качестве эксперта способствует потере информации. Так, например, для производства взрывотехнической или пожарно-технической экспертизы максимум информации можно почерпнуть именно на месте происшествия^[101]. Поэтому снятие УПК РФ запрета на участие в деле в качестве эксперта лица, выступающего ранее по нему в качестве специалиста, можно только приветствовать.

Однако, если лицо, обладающее специальными познаниями, провело «предварительное исследование», признанное процессуальным действием, а назначенная позднее экспертиза опровергла его выводы, то это может повредить профессиональной репутации специалиста. Поэтому назначение проведения экспертизы тому же лицу, что проводило предварительное исследование, нельзя считать правильным. Это нарушает принцип личной незаинтересованности эксперта и не способствует торжеству правосудия. Проведение такого исследования лицом, обладающим специальными познаниями, будет достаточным основанием для его отвода в качестве судебного эксперта, если на экспертизу поставлены те же вопросы, что были исследованы в рамках процессуального «предварительного исследования». Таким образом, процессуальное закрепление «предварительных исследований» по образцу, реализованному в УПК Республики Молдова, для российского уголовного судопроизводства связано со слишком большими проблемами, которые превышают положительные стороны такого нововведения.

В результате, проанализировав перспективы и возможные трудности совершенствования системы форм использования специальных познаний в уголовном судопроизводстве России, автор предлагает следующую схему:

в случае, когда принятие решения о возбуждении уголовного дела невозможно без производства экспертизы или промедление с назначением судебной экспертизы может привести к невосполнимой утрате доказательств, она может быть назначена до возбуждения уголовного дела;

исследование предметов и документов остается непроцессуальным действием, проводимым в рамках оперативно-розыскной деятельности, и относиться к его результатам следует так же, как и к иным результатам оперативно-розыскной деятельности.

При этом следователь в полной мере может реализовать свое право давать органу дознания обязательные для исполнения письменные поручения, указания о проведении оперативно-розыскных мероприятий, в том числе и производстве исследований предметов и документов (ст. 38 УПК РФ). Несмотря на то, что в этой статье не говорится о присутствии у следователя указанных прав только в ходе производства по уголовному делу, по мнению автора, для исключения двузначного толкования указанную статью следует дополнить положением, прямо указывающим на присутствие такого права в ходе всего досудебного производства, включая возбуждение уголовного дела. Данный подход был реализован применительно к прокурорам, их заместителям, начальникам следственных подразделений и их заместителям в названном выше приказе Генеральной прокуратуры РФ от 16 марта 2006 г. № 12, который предусматривает при проведении проверки сообщения о преступлении организацию указанными лицами проведения необходимых оперативно-розыскных мероприятий именно путем дачи поручений (п. 32).

Соответственно будет логично расширить права дознавателя, дополнив ст. 41 УПК РФ следующим положением: «давать органу дознания обязательные для исполнения письменные поручения о проведении оперативно-розыскных мероприятий», что позволит полноценно использовать такое оперативно-розыскное мероприятие, как «исследование предметов и документов», например, для решения вопроса о возбуждении уголовного дела.

При этом обращает на себя внимание, что помимо следователя, обязанность принятия, проверки сообщений о любом совершенном или готовящемся преступлении, а также право возбуждения уголовного дела в пределах существующей компетенции возлагается и на дознавателя (ст. 20, 21, 144, 156 УПК РФ). Выше была обоснована позиция автора о целесообразности разрешения назначения судебных экспертиз до возбуждения уголовного дела, в случае, когда принятие решения о возбуждении уголовного дела невозможно без производства судебной экспертизы или промедление с ее назначением может привести к невосполнимой утрате доказательств. К тому же законодатель не только разрешил назначение судебных экспертиз при производстве предварительного расследования в форме дознания, но и посчитал их производство достаточным основанием для продления срока дознания до 6 месяцев (ст. 223 УПК РФ). Отсюда целесообразно разрешить дознавателю, также как и следователю, назначать производство судебной экспертизы и при возбуждении уголовного дела^[102]. Однако необходимо учитывать тот факт, что дознаватель, орган дознания, следователь обязаны принять, проверить сообщение о любом совершенном или готовящемся преступлении и в пределах компетенции принять по нему решение в срок не позднее 3 суток со дня поступления указанного сообщения. Руководитель следственного органа, начальник органа дознания вправе по ходатайству соответственно следователя, дознавателя продлить указанный срок до 10 суток, а при необходимости проведения документальных проверок или ревизий руководитель следственного органа по ходатайству следователя, а прокурор по ходатайству дознавателя вправе продлить этот срок до 30 суток (ст. 144 УПК РФ). Вряд ли за три дня можно провести полноценную сложную экспертизу. В некоторых случаях может не хватить и десяти дней. Поэтому разрешение назначения экспертиз до возбуждения уголовного дела требует внесения изменений и в ст. 144 УПК РФ, предполагающих в случае назначения экспертизы продление срока принятия решения по сообщению о любом совершенном или готовящемся преступлении до 30 суток^[103].

Такой подход позволит с наименьшими изменениями уголовно-процессуального законодательства России мобилизовать его потенциал за счет снятия пробелов и некоторых коллизий и повысить эффективность судопроизводства.

В сфере уголовного судопроизводства форма применения специальных познаний тесно связана с процессуальным положением участника уголовного судопроизводства. Поэтому целесообразно соизмерить формы применения специальных познаний с субъектами их применения^[104]. Это позволит реально оценить профессиональные познания указанных лиц и соотнести их со специальными, с точки зрения уголовного судопроизводства, познаниями.

По мнению автора, любой субъект, оговоренный УПК РФ, уже является процессуальным субъектом и находится в прямых или опосредованных отношениях с иными участниками уголовного судопроизводства. Эту же позицию разделял еще в 70-х годах XX в. В.П. Божьев, который писал: «Нельзя быть носителем прав и обязанностей, реализуемых в уголовно-процессуальных правоотношениях, не будучи участником уголовного процесса»^[105]. В настоящее время эту точку зрения разделяют большинство авторов, которые считают участниками процесса всех участвующих в деле лиц, независимо от заинтересованности, характера предоставляемых законом полномочий, юридической значимости выполняемых действий и принимаемых решений^[106]. Соответственно, понятия «субъекты уголовного процесса», «участники уголовно-процессуальной деятельности», «субъекты уголовно-процессуальной деятельности», «участники (субъекты) уголовного судопроизводства», «участники (субъекты) уголовно-процессуальных отношений» рассматриваются ими как тождественные^[107]. Хотя другие авторы к участникам уголовного процесса относят только лиц, прямо указанных в соответствующем разделе Уголовно-процессуального кодекса^[108].

Касательно субъектов применения специальных познаний систематизированной информации не так много. Считается, что в науке уголовно-процессуального права до сих пор нет даже единства мнений относительно круга и классификации участников процесса, критериев, их определяющих, и даже самого понятия «участник процесса»^[109]. Так, В.Н. Шпилев среди участников уголовного процесса выделяет: сообщающих о наличии доказательственных фактов (свидетели, эксперты); помогающих в производстве процессуальных действий и закреплении получаемых результатов (специалисты, переводчики и т.д.); возбуждающих ходатайства и представляющих обоснования по поводу разрешения процессуальных вопросов по вступившим в законную силу приговорам (специальные службы, обеспечивающие исполнение приговоров и определений, врачебные комиссии и др.) и т.д.^[110] В.П. Божьев же предлагает всех субъектов процессуальных правоотношений дифференцировать с учетом интересов и задач, обуславливающих их участие в уголовном судопроизводстве^[111]. Последняя точка зрения нашла отражение в УПК РФ, где законодатель в разделе II предложил соответствующую классификацию участников уголовного судопроизводства.

Очевидно, что специальными знаниями пользуются как стороны обвинения и защиты, так и суд и иные участники уголовного судопроизводства. Автор солидарен с позицией А.С. Лазари, что «положение сведущих лиц как участников процесса отличается некоторой неопределенностью, результаты их деятельности могут быть использованы как судом, так и стороной обвинения или защиты»^[112].

В свое время Е.И. Зуев предложил положить в основу создания единой классификации субъектов, применяющих специальные познания, разработанную им структуру специальных знаний. Это позволило бы регламентировать права и обязанности участников уголовного судопроизводства и определить их четкое место в его системе, включая роль их заключений в доказывании. Е.И. Зуев выделяет два свойства, которые наиболее полно характеризуют структуру специальных знаний – это функциональная направленность и содержание специальных познаний^[113]. При этом анализ его работы позволяет утверждать, что он предлагал подразделять их «по функциональной направленности на:

справочные познания (например, об определении дистанции выстрела, если на месте происшествия производилась стрельба…; о правилах получения образцов для сравнительного исследования и хранения быстроразрушающихся вещественных доказательств; о возможностях криминалистических и иных судебных экспертиз; об учреждениях, где могут быть произведены те или иные виды экспертиз, и т.д.);

познания, с помощью которых объясняются или устанавливаются доказательственные факты. Они, как правило, недостаточно известны оперативному работнику или следователю и реализуются в форме исследования, которое производится по делу оперативного учета, либо экспертизы, производимой по уголовному делу, т.е. речь идет о предварительных исследованиях и судебных экспертизах;

познания пограничного плана. Они могут быть достоянием, как сведущего лица, так и оперативного работника, следователя, судьи и т.д. К ним, например, относятся навыки и приемы владения техническими средствами для прочтения невидимых текстов, выявления бесцветных следов рук, фотографирования места происшествия… Иногда уровень познаний оперативного работника или следователя может быть достаточным, а иногда им необходима помощь сведущего лица;

познания, лежащие в основе создания и функционирования различных информационно-справочных картотек и коллекций, которые имеют вспомогательное значение;

познания, используемые при разработке научно-технических и иных средств обнаружения и исследования доказательств, фиксации признаков лиц, совершающих преступления…; маркирования предметов, представляющих оперативный интерес; охранной сигнализации и т.д. Ими владеют только сведущие лица;

познания, применяемые при выявлении причин и условий, способствующих совершению преступлений, и формулировании предложений по их устранению. Использование этих познаний может иметь место при производстве экспертиз, разрешающих профилактические вопросы, либо при обсуждении оперативным работником или следователем конкретных предложений со сведущим лицом и получении от последнего нужных сведений (например, экономического обоснования, технического разъяснения и т. д.)»^[114].

В результате Е.И. Зуев предлагал представить субъектов применения специальных познаний в виде трех групп: лица, осуществляющие функции уголовного судопроизводства; лица, называемые сведущими и привлекаемые к участию по делу в качестве специалистов или экспертов; лица, служебные занятия которых непосредственно или опосредовано содействуют органам, ведущим борьбу с преступностью^[115]. Уровень владения специальными познаниями для субъектов названных групп неодинаков и соответствует направленности их деятельности и месту в уголовном судопроизводстве.

Т.Д. Касымов выделяет трех участников уголовного судопроизводства, использующих специальные познания – специалист, эксперт, следователь^[116]. В.Д. Арсеньев, А.М. Гольдман и И.А. Цховребова выделяют только двух участников уголовного судопроизводства, использующих собственные специальные познания – эксперт и специалист^[117].

В связи с разнообразием мнений представляется необходимым подробнее рассмотреть осуществление разработки классификации, которая сможет дать представление обо всех современных возможностях применения специальных знаний и участниках уголовного судопроизводства, их применяющих.

Прежде всего, попытаемся разобраться, только ли физическое лицо может быть участником уголовного судопроизводства, обладающим специальными знаниями, или пора передать такие полномочия и юридическим лицам.

Традиционно субъектами, применяющими специальные знания, считаются физические лица. Но встречаются и иные точки зрения. Так, А.И. Винберг предлагал оформлять экспертные заключения, выполненные в экспертных учреждениях, от имени соответствующих юридических лиц. По его мнению, «…заключение, исходящее от экспертного государственного учреждения, определяют марку данного учреждения в целом, знак качества его продукции, а не функцию эксперта, как физического лица»^[118]. М.С. Брайнин и С.С. Остроумов разделяли эту позицию^[119].

Такие теоретические разногласия являются источником возникновения проблем на практике. Так, нередко руководители экспертных учреждений, подписывая сопроводительное письмо к экспертному заключению, считают, что тем самым они берут всю ответственность за выводы эксперта на себя или на руководимое ими учреждение. Как следствие – они пытаются оказать административное воздействие на эксперта, объясняя ему, какие выводы он должен сделать.

Другим вариантом является подписание справок с выводами исследований руководителями подразделений, где данные работы были произведены. В этом случае руководитель подписывает чужие выводы, всего лишь подтверждая, что работа была выполнена в возглавляемом им подразделении. В этой ситуации возникает вопрос, кто должен нести, например, уголовную ответственность за дачу заведомо ложного заключения в соответствии со ст. 307 УК РФ или за разглашение данных предварительного расследования?

В ст. 19 УК РФ законодательно закреплено, что подлежать уголовной ответственности может только физическое лицо, т.е. лишь оно может быть субъектом преступления. Под физическим лицом понимается человек, т. е. гражданин, причем как Российской Федерации, так и иностранного государства, а равно и лицо без гражданства или с двойным гражданством (ст. 11, 12 УК РФ). То есть, положения ст. 19 УК РФ исключают возможность возложения уголовной ответственности на юридическое лицо, в том числе и на экспертное учреждение.

Однако дискуссии о целесообразности признания субъектом преступления и юридических лиц периодически возрождаются^[120]. Обычно используются следующие аргументы: в ряде случаев применение уголовно-правовых мер к юридическим лицам может быть более эффективным, чем к отдельным их представителям (физическим лицам); иные виды ответственности (гражданско-правовая, административная и т.д.) применимы и к физическим, и к юриди-ческим лицам; и др. Важен и тот факт, что, как правило, во главе организации – юридического лица стоят органы юридического лица (ч. 1 ст. 53 ГК РФ), которые осуществляют внутреннее управление юридическим лицом и действуют от его имени вовне. Порядок назначения или избрания органов юридического лица определяется законом и учредительными документами. Поэтому, когда решение, влекущее уголовно-правовые последствия, принимается коллективным органом, очень трудно выделить лиц, непосредственно подлежащих уголовной ответственности.

Тем не менее, законодатель не признает юридических лиц субъектами преступлений. Согласно ст. 19 УК РФ, когда преступление связано с деятельностью юридических лиц, субъектами преступления признаются работники соответствующих организаций (должностные лица, служащие и др.). Российское уголовное право никогда не декларировало уголовной ответственности юридических лиц. Все принципы, институты, система норм уголовного права ориентированы именно на физических лиц, как субъектов уголовной ответственности, так же как и в уголовно-процессуальном праве.

На практике специальные познания применяются персонально физическим лицом. И хотя в ст. 5 УПК РФ, определяющей основные понятия, используемые в УПК РФ, говорится, что «экспертное учреждение – государственное судебно-экспертное или иное учреждение, которому поручено производство судебной экспертизы в порядке, установленном настоящим Кодексом», то сам упомянутый порядок, оговоренный ст. 57; 195 – 207, 269, 282 и 283 УПК РФ, предполагает производство судебной экспертизы именно экспертом, а не неким экспертным учреждением. Как отмечал еще в 70-х годах прошлого века М. Треутников, «персонификация использования специальных познаний наблюдается и при производстве экспертиз в экспертных учреждениях, где их поручают конкретным сотрудникам, как физическим лицам»^[121]. Автор солидарен и с его позицией о том, что «руководитель учреждения, выделяя для производства экспертиз сотрудника или поручая ее лицу, не состоящему в штате экспертного учреждения, тем самым не вступает в процессуальные правоотношения с судом, назначившим экспертизу. В таких отношениях с судом всегда находится эксперт».

Исключительно персональное применение специальных знаний в уголовном судопроизводстве заложено даже в регламентацию проведения комиссионной и комплексной экспертиз, которые по своей сути являются совместными. Еще в 60-х годах XX в. М.С. Строгович акцентировал внимание на том, что каждый эксперт, участвуя в таких экспертизах, должен давать и подписывать заключение только по тем вопросам, которые входят в его компетенцию и были им исследованы, так что эксперт несет полностью ответственность за свое заключение^[122]. Позднее Е.И. Зуев уточнил данное положение, отметив, что оно подчеркивает также индивидуальную, а не «равную» ответственность экспертов^[123].

Таким образом, субъектом, применяющим в уголовном судопроизводстве собственные специальные знания, может быть только физическое лицо.

Следующим этапом на пути формирования системного подхода к применению специальных знаний в сфере уголовного судопроизводства, по мнению автора, следует разобраться с реально существующими полномочиями лиц, в той или иной степени использующих специальные знания в сфере уголовного судопроизводства.

Не вникая во все нюансы деятельности участников уголовного судопроизводства, рассмотрим ее и права лишь бегло и только касательно отношения к специальным познаниям.

Для ряда участников уголовного судопроизводства отношение к специальным познаниям вполне ясно. Так, специалист должен иметь специальные знания, именно обладание ими и представляет его ценность для уголовного судопроизводства. Такая же ситуация наблюдается и с судебным экспертом. Совершенно справедливо, применительно к ним, А.С. Лазари отмечал, что «процессуальный статус – одно из важных условий деятельности этих фигур в уголовном процессе, но не менее важным составляющим элементом их характеристики являются специальные знания, отличающие их от других участников и относящиеся к любой отрасли знаний»^[124].

Одновременно с этим участие переводчика не все ученые относят к формам применения специальных познаний. Основным аргументом является то, что от переводчика не требуется научных знаний, а нужен лишь правильный перевод^[125]. С этим нельзя согласиться, так как действительно, закон ничего не говорит о специальных познаниях и компетентности переводчика. Однако все предусмотренные законодателем права переводчика направлены исключительно на повышение качества перевода. Иных знаний, кроме филологических, переводчику не надо, более того, обладание знаниями в области, например, уголовного процесса может повлиять на объективность перевода, создать предвзятость. При этом филологические знания относительно уголовного судопроизводства можно признать специальными. В связи с эти нет оснований сомневаться, что в рамках уголовного судопроизводства знания переводчика (согласно ст. 59 УПК РФ, свободное владение языком, знание которого необходимо для перевода, включая сурдоперевод) являются специальными.

Более сложным является вопрос, относится ли деятельность переводчика к самостоятельной форме использования специальных познаний или представляет собой разновидность деятельности специалиста?

Переводчик является самостоятельным субъектом, привлекаемым к расследованию (ст. 59 УПК РФ). Как и специалист, он вправе задавать вопросы участникам уголовного судопроизводства в целях уточнения перевода и, в отличие от специалиста, без разрешения дознавателя, следователя, прокурора и суда; знакомиться с протоколом следственного действия, в котором он участвовал, а также с протоколом судебного заседания и делать замечания по поводу правильности записи перевода, подлежащие занесению в протокол; приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда, ограничивающие его права.

Отсутствие права переводчика, в отличие от специалиста, отказаться от участия в производстве по уголовному делу, если он не обладает соответствующими специальными знаниями, можно рассматривать как пробел законодательства.

Таким образом, несмотря на формальное сходство процессуальной деятельности специалиста и переводчика, нельзя согласиться с тем, что переводчик представляет собой своего рода специалиста^[126]. Автор в принципе поддерживает мнение С.А. Шейфера, что функция переводчика в определенном отношении шире функции специалиста: его деятельность представляет собой важнейшую гарантию осуществления принципов государственного языка судопроизводства, права обвиняемого на защиту и служит эффективным средством охраны законных интересов допрашиваемого^[127], однако, считает, что функции переводчика, скорее всего, лишь иные, чем функции специалиста. Частично эту мысль затронул и В.Н. Махов, отметив, что в случаях, когда участие специалиста в следственном действии не обязательно, следователь может сам выполнить определенные виды работ, но переводчика следователь заменить не может, даже если он владеет языками, необходимыми для перевода^[128].

В этой связи можно обоснованно полагать, что деятельность переводчика относится к самостоятельной форме использования специальных познаний.

При этом автор разделяет высказанное в научной литературе мнение В.Н. Махова, что «участие педагога в допросе несовершеннолетних свидетелей и обвиняемых – не самостоятельная форма использования специальных знаний сведущих лиц, а разновидность участия специалистов в следственных действиях». То же самое относится и к участию психолога в допросе несовершеннолетнего подозреваемого, обвиняемого (ст. 425 УПК РФ). Участие педагога и психолога, прежде всего, имеет целью способствовать обеспечению прав и законных интересов несовершеннолетнего. Но, в конечном счете, этот аспект деятельности педагога и психолога помогает следователю полно, всесторонне и объективно провести расследование.

О том, что педагог и психолог – разновидности специалиста, свидетельствует и то обстоятельство, что они не указаны в разделе II (Участники уголовного судопроизводства) УПК РФ. Если обратиться к зарубежному законодательству, то УПК Кыргызской Республики прямо указывает, что «педагог, участвующий в допросе несовершеннолетних потерпевшего, подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, свидетеля, также является специалистом» (ст. 64)^[129].

Отдельного рассмотрения заслуживает наличие специальных знаний у понятого. УПК РФ это не предусматривается, однако иногда в литературе возникают предположения о необходимости привлекать понятых, владеющих специальными знаниями, например, если речь идет об обыске или следственном осмотре, связанном с переносом информации с компьютерной техники на носители^[130]. По мнению автора, это нарушает представление о понятом, как о «незаинтересованном свидетеле». У практиков (по результатам опросов, проведенных среди сотрудников УВД по Калужской области, МВД по Республике Бурятия, ГУВД по г. Москве, ГУВД по Московской области, ГУВД по Костромской области и др.) также не возникает сомнений в ненужности у понятых специальных знаний.

Более остро в специальной литературе стоит вопрос участия в уголовном судопроизводстве сведущего потерпевшего и (или) свидетеля. Так, Е.В. Селина отмечает, что «институт показаний, включающий выводы на основе специальных познаний, в теории именуется институтом сведущего свидетеля, хотя такие показания могут давать и потерпевший, и подозреваемый, и обвиняемый»^[131].

Обладание специальными знаниями, так же как и знаниями в области расследования преступлений, не может помешать лицу, выступающему в качестве потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого хотя бы потому, что среди прочего они вправе: представлять доказательства; заявлять ходатайства и отводы и т.д. (ст. 42, 46, 47 УПК РФ). При этом процессуальный статус потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого, в отличие от специалиста и эксперта, никак не связан с обладанием специальными знаниями.

Касательно «сведущих свидетелей» следует отметить, что Л.Е. Владимиров одним из первых отграничил экспертов от сведущих свидетелей: «Мнение эксперта, потому что оно исходит от специалиста, составляет доказательство. Однако когда эксперт свидетельствует о каких-либо факторах, им виденных, он является свидетелем»^[132]. При этом Е.В. Селина называет «четыре разновидности свидетельских показаний: 1) предметные показания свидетелей, не основанные на использовании специальных познаний; 2) предметные показания сведущих свидетелей; 3) вспомогательные показания свидетелей, не основанные на специальных познаниях; 4) вспомогательные показания сведущих свидетелей»^[133].

Однако, по мнению автора, можно говорить лишь о двух группах свидетелей: лица, которые восприняли имеющие значение для дела обстоятельства вне производства по делу, на основе общедоступных, не имеющих специального характера представлений; и лица, воспринявшие указанные обстоятельства вне производства по делу на основе имеющихся у них познаний в науке, технике, ремесле, искусстве (сведущие свидетели). Именно в этом, на наш взгляд, и заключается отличие сведущих свидетелей от всех иных – они стали свидетелями только в силу обладания специальными познаниями. Не будь у них специальных познаний, им не стали бы известны какие-либо обстоятельства, имеющие значение для расследования и разрешения уголовного дела (ст. 56 УПК РФ), соответственно, они не стали бы свидетелями. В этой связи представляется недостаточно обоснованной позиция Е.В. Селиной, считающей, что «главное отличие сведущих свидетелей от всех остальных: в структуре их показаний доказательственное значение имеют равно и сведения о конкретных обстоятельствах, и мнения, суждения, выводы, диагнозы». Одновременно наша позиция совпадает с мнением В.М. Галкина, что «специальные познания сведущего свидетеля используются им только для выявления признаков. Если же выявленные признаки нуждаются еще в специальных анализе и оценке, следствие и суд не вправе удовлетворяться допросом сведущего свидетеля и должны назначить экспертизу»^[134].

Исходя из приведенных выше аргументов, автор считает нецелесообразным выделять на законодательном уровне особую категорию участников уголовного судопроизводства – сведущих свидетелей, как это предлагалось, например, Е.В. Селиной^[135].

Помимо этого существует ряд участников уголовного судопроизводства, отношение которых к специальным познаниям достаточно спорно. Так, И.Л. Петрухин, В.И. Шиканов, А.В. Втюрин считают, что следователь (также работник дознания) применяет специальные знания в ходе следственных действий, изучения собранных по делу доказательств, получения образцов для сравнительного исследования^[136]. При этом они считают непосредственное их использование следователем с целью выявления, фиксации и изучения фактических данных о событии преступления и лицах, которые его совершили, в процессуальном порядке производства следственных действий, в соответствии со своими процессуальными функциями, одной из наиболее важных процессуальных форм применения специальных знаний на предварительном следствии.

Такая позиция вряд ли правильна, поскольку не учитывает различия между специальными знаниями и знаниями, присущими профессии следователя. Поэтому существует проблема разграничения специальных знаний, которые получает любой следователь, обучаясь своей специальности – расследованию преступлений (например, в области криминалистической техники, судебной экспертизы и т.п.) и собственно специальных знаний, полученных следователем в результате иной его деятельности (службы в армии, обучению другой специальности, например, врача и т.п.). По мнению Р.С. Белкина, отнесение познаний к специальным не должно находиться в зависимости от того, обладает ими или нет следователь или судья, от профессионального и жизненного опыта (последний может включать элементы необходимых познаний) названных субъектов, и что речь должна идти о том, какими познаниями они могут пользоваться непосредственно и какими – нет, даже если владеют ими^[137].

Следователь может профессионально владеть любыми малораспространенными знаниями. Как справедливо отмечал Е.И. Зуев, «из-за самостоятельного применения их следователем для разрешения вспомогательных или организационных вопросов они отнюдь не перестают быть специальными»^[138]. Например, многие следователи имеют еще одну профессию или знания, приобретенные за годы службы в армии. Естественно, что они уже стали частью личности самого следователя и абстрагироваться от них невозможно. Эти знания помогают при выдвижении версий, выработке тактических задач и их решений, контроле над работой специалиста. Автор разделяет позицию В.Н. Махова, что «наличие у следователя таких знаний, даже удостоверенное дипломом об окончании соответствующего вуза, не освобождает его от назначения экспертизы, если она необходима, а результаты проведенных им самим доэкспертных исследований не имеют доказательственного значения»^[139]. Нельзя не согласиться и с мнением А.А. Эйсмана о том, что «следователь не может использовать специальные познания не потому, что он ими не располагает, а в силу общего построения уголовного процесса: одно и то же лицо не может сообщать сведения о фактах и их же оценивать»^[140]. Эту точку зрения подкрепляет и В.Н. Махов: «запрещено совмещение функций субъектами доказывания и субъектами, привлекаемыми к доказыванию. … следователь не может исполнять «по совместительству» функцию эксперта или переводчика, даже если он обладает знаниями, необходимыми соответственно для экспертного исследования, перевода. … следователь не может совмещать свою функцию с функцией специалиста»^[141].

Следователь, как процессуальное лицо, не может обладать специальными познаниями. Конечно же, сам следователь является специалистом в своей профессиональной области – расследовании преступления, но не в процессуальном смысле. Причем, продолжая данную логику, следователь, решив не прибегать к содействию специалиста, пользуется своими профессиональными, а не какими-либо посторонними для его профессии специальными знаниями.

Однако существует еще одна проблема. Знания из области криминалистики принято считать профессиональными знаниями следователя. И это верно, если исходить из самого определения криминалистики, как науки о закономерностях механизма преступления, возникновения информации о преступлении и его участниках, а также закономерностях собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей средствах и методах раскрытия, расследования и предотвращения преступлений^[142]. Отсюда возникает вопрос, где грань между криминалистическими знаниями следователя и необходимостью вызова лица, обладающего специальными знаниями, например, специалиста-криминалиста?

В профессиональные знания следователя, бесспорно, входят тактика проведения следственных действий, знания о методиках расследования и т.п. Однако такой раздел криминалистики, как криминалистическая техника относится, скорее, к профессиональным знаниям специалиста-криминалиста. Следователям же нужны знания из этой области только в объеме, дающем представление о видах и возможностях экспертиз, а также о способах работы и возможностях специалистов-криминалистов, обычно привлекаемых к участию в следственных действиях. Хотя, где заканчиваются криминалистические познания следователя и начинаются криминалистические познания специалиста, нигде не оговорено. Это подчеркивается и тем фактом, что вызов специалиста законодатель оставляет на усмотрение следователя, за исключением обязательного участия врача или специалиста в области судебной медицины при осмотре трупа. Однако, несмотря на трудность разграничения специальных познаний и познаний следователя, вряд ли правильна позиция В.Н. Махова, считающего, что «при накоплении опыта расследования уголовных дел и повышении своей квалификации объем профессиональных знаний следователя становится глубже и шире, захватывая некоторую часть знаний (в первую очередь, из области криминалистики, судебной медицины, бухгалтерского учета), считающихся специальными для начинающих следователей», поскольку она не отражает характера специальных познаний, привязывая их к квалификации следователя. Такие знания (из области судебной медицины, бухгалтерского учета и т.д.) для следователя всегда являются специальными, так как его профессия – следователь предполагает свой круг профессиональных знаний. В.Н. Махов в цитируемой ранее работе сам отмечал, что «никто не может поставить в вину следователю то, что он не обладает теми или иными знаниями, являющимися профессиональными для врача, биолога, экономиста. Следователь … несет ответственность за полное и правильное использование своих профессиональных знаний»^[143].

С течением времени следователь, естественно, расширяет свои познания в криминалистике, в том числе и в криминалистической технике, приобретается опыт поиска сокрытых следов преступления. Нередко на практике встречаются случаи, когда следователь может более грамотно, чем специалист-криминалист, обнаружить и зафиксировать следы преступления. В таких случаях решающую роль должно играть разумное сочетание двух факторов: во-первых, он должен быть твердо уверен, что его знаний достаточно для обнаружения всех следов преступления, не нарушив и не повредив их; во-вторых, что поиск и фиксация им следов преступления не пойдет в ущерб решения главной задачи – организации и проведения расследования. Соответственно не стоит неэффективно следователю делать то, что может лучше может выполнить специалист, привлеченный для участия в следственном действии.

Учитывая процессуальное положение дознавателя и защитника, можно полагать, что приведенные выше суждения, касающиеся следователя, в полной мере можно применить и к ним.

Сходная логика может быть применена и к такому участнику судопроизводства, как судья. По мнению Е.И. Зуева, «судья применяет специальные познания при подготовке дела к слушанию и его разбирательстве, при принятии решения о вызове в судебное заседание эксперта или специалиста, назначении экспертизы, при исследовании и осмотре вещественных доказательств и документов, имеющихся в деле… Самостоятельное применение судьей специальных познаний не приводит к появлению доказательств, но способствует их установлению»^[144]. Это мнение разделяют А. Гусев и В. Колдин, сетуя, что «при получении судом экспертного заключения возникает ситуация его оценки. Она осложняется отсутствием у судей специальных познаний и вызывает особые трудности при наличии сомнений в обоснованности выводов эксперта или правильности и достаточности использованных им методов»^[145]. По мнению автора, с этим утверждением нельзя согласиться. Основная задача судьи – осуществление правосудия. Так, согласно ст. 118 Конституции Российской Федерации, «Правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом». При этом, согласно ст. 49 Конституции Российской Федерации, «каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда». То есть, осуществляя правосудие, в том числе устанавливая виновность или невиновность лица, судье не надо иметь специальных познаний, он должен иметь знания в уголовном праве, уголовном процессе, т.е. в том, что входит в область знаний, присущих его деятельности. Не случайно в ст. 119 Конституции Российской Федерации подчеркивается, что «Судьями могут быть граждане Российской Федерации, достигшие 25 лет, имеющие высшее юридическое образование и стаж работы по юридической профессии не менее пяти лет».

Уголовное судопроизводство дает судье множество рычагов для использования в случае надобности специальных познаний. Так, возможен допрос эксперта (ст. 282 УПК РФ), назначение судебной экспертизы (ст. 283 УПК РФ), участие специалиста в судебном разбирательстве (ст. 251 УПК РФ), например, для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию (ст. 58 УПК РФ).

Следует заметить, что в последнее время из-за обилия информации о различных достижениях научно-технических знаний, активного обсуждения в прессе и специальной литературе некоторых этапов расследования, в том числе и проведения экспертиз, идет процесс размывания границ специальных познаний. Обладание некоторыми общими представлениями о тех или иных направлениях в науке и экспертной практике нередко создает у лиц, проводящих следственное или судебное разбирательство, ложное представление о себе, как о специалисте в этих областях. Это приводит к тому, что необходимые экспертизы не назначаются, теряются важные доказательства, отменяются постановления суда и т.д. Например, по одному из дел суд, прослушав звук записей на аудиокассетах в судебном заседании, пришел к выводу, что никаких следов монтирования не выявлено. «В данном случае суд выступил в роли экспертного учреждения, каковым он не является, и сам разрешил вопрос, бесспорно, требующий использования специальных технических средств и знаний»^[146].

В последнее время часто рассматриваются варианты создания в судах электронных справочных систем, которые, например, содержат сведения, помогающие судьям обоснованно оценить использованную экспертом методику и сделанные выводы^[147]. Но это не означает, что судьям нужно обладать именно специальными знаниями, выходящими за их профессиональные знания.

К сходному выводу можно придти, анализируя возможность обладания и применения собственных специальных познаний у такого участника уголовного судопроизводства, как прокурор. Прокурор применяет свои профессиональные знания, в том числе в области криминалистики, оценивая предстоящий объем работы и принимая решение о проведении процессуальных действий и оценивая результаты следствия. То есть, его профессиональные познания необходимы ему для правильной оценки и принятия правильных решений в рамках уголовного преследования и надзора. Обладание им специальными знаниями, выходящими за рамки профессиональных знаний прокурора, возможно, но он не может их использовать из-за того, что одно и тоже лицо не может сообщать сведения о фактах и их же оценивать.

На фоне вышесказанного, на первый взгляд, особым субъектом применения специальных знаний является прокурор-криминалист. В системе органов прокуратуры данное лицо действует с 1954 г. Однако если детально изучить положения УПК РФ, Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации» и ряда нормативных правовых актов Генеральной прокуратуры РФ^[148], получается, что прокурор-криминалист не является самостоятельным участником уголовного судопроизводства. Эта должность носит лишь внутриведомственный характер и призвана осуществлять внутриведомственный контроль за качеством работы своих сотрудников, в том числе путем повышения их квалификации. В этом заинтересовано каждое ведомство, также как это связано с его репутацией и возможностью выполнять поставленные перед ним задачи. В целом его деятельность, также, как и в случае судьи, прокурора, следователя, не требует специальных познаний, выходящих за рамки профессиональных познаний прокурора и следователя.

Таким образом, анализируя степень использования в уголовном судопроизводстве специальных познаний участниками уголовного судопроизводства с учетом их процессуального статуса, по степени использования ими специальных познаний и роли в уголовном судопроизводстве можно выделить следующие группы субъектов:

обладающие специальными познаниями и использующие их в рамках своего процессуального статуса. В группу отнесены лица, которых привлекают для нужд судопроизводства именно из-за обладания специальными знаниями – специалист, эксперт, переводчик;

имеющие право в той или иной форме привлекать для решения задач судопроизводства лиц, имеющих специальные познания (например: следователь, суд, прокурор, дознаватель, защитник). В рамках процессуального статуса они пользуются своими профессиональными знаниями, а не какими-либо посторонними для них специальными знаниями. Обладание ими специальными знаниями, выходящими за рамки профессиональных знаний, возможно, но они не могут официально их использовать из-за того, что одно и тоже лицо не может сообщать сведения о фактах и их же оценивать. Однако в случае надобности они имеют процессуальные возможности привлечения лиц, обладающих специальными познаниями;

не имеющие процессуального права в той или иной форме прямо привлекать для решения задач судопроизводства лиц, имеющих специальные познания. К их числу относятся: потерпевший; частный обвинитель; гражданский истец; представители потерпевшего, гражданского истца и частного обвинителя; подозреваемый; обвиняемый; законные представители несовершеннолетнего подозреваемого и обвиняемого; гражданский ответчик; представитель гражданского ответчика; свидетель; понятой;

не упомянутые в УПК РФ, служебные занятия которых непосредственно или опосредованно содействуют органам, ведущим борьбу с преступностью – лица, ведущие системы учетов, и т.п.

____________