ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

При всей новизне петровского законодательство оно яви­лось логическим развитием тех процессов, которые проходили в русском праве до Петра I.

Анализ предыдущих документов (Псковская Судная грамо­та, Судебник 1497 г., Соборное Уложение 1649 г.) свидетель­ствует о том, что общей тенденцией развития процессуального законодательства и судебной практики в XV—XVII вв.

Розыск до Петра I еще нельзя считать господствующей фор­муй процесса (Соборное Уложение 1649 г., глава X), но нельзя считать и исключением.

Тенденция к замене суда розыском определяется обостре­нием классовой борьбы, неизбежно вытекающим из общего раз­вития феодализма. Переход к высшей и последней стадии феода­лизма — абсолютизму, обусловленный в России в первую оче­редь громадным размахом крестьянских восстаний (Стрелецкое восстание в Москве, май 1682 г., Стрелецкий бунт в Москве, 1698 г., Восстание в Астрахани 1705—1706 гг., Волнения баш­кир и народов Поволжья 1705—1711 гг., Восстание на Дону под предводительством Кондратия Булавина, 1707—1708 годы), со­провождается стремлением господствующего класса к наиболее беспощадным, террористическим формам подавления сопротив­ления трудящихся масс: например, по делу об астраханском вос­стании из 365 подсудимых умерло от пыток 45 [116]. В этом деле не последнюю роль играет и судебная репрессия, основанная на стремлении не столько к уяснению истины, сколько к устраше­нию (Артикул воинский, артикул 137). Этим задачам и отвечало процессуальное законодательство Петра I.

Уже в начале своего царствования Петр I совершает реши­тельный поворот в сторону розыска. Именным указом от 21 фев­раля 1697 г. Об отмене в судных делах очных ставок, о бытии вместо оных распросу и розыску, о свидетелях, об отводе оных, о присяге, о наказании лжесвидетелей и о пошлинных деньгах [117] полностью отменяется состязательный процесс, вводится по всем делам (гражданским и уголовным) процесс следственный, инк­визиционный.

Закон очень краток (всего 14 статей), в нем записаны лишь основные, принципиальные положения. Следовательно, он не заменял предыдущее законодательство о розыске, а, наоборот, предполагал его использование в нужных пределах. Это хорошо видно из Указа 16 марта 1697 г., изданного в дополнение и развитие февральского закона. Мартовский указ гласит: «А кото­рые статьи в Уложенье (Соборное Уложение 1649 года) надле- жат к розыску и по тем статьям разыскивать по-прежнему»[118].

Указом 21 февраля 1697 г. прежде всего провозглашается отмена судов и очных ставок. Под судом здесь понимается форма процесса, носящая состязательный характер. Понятие «очная став­ка» имеет смысл, отличный от современного. Это не вид доказа­тельства, а особая форма процесса, промежуточная между судом и розыском, когда судья перестает быть пассивным арбитром (состязательный процесс) и свободный спор сторон превраща­ются в их допрос.

Слово розыск (и его синоним сыск) в XVII в. имело двоя­кий смысл. С одной стороны, оно означало установление исти­ны, расследование обстоятельств: сыщется до пряма (будет уста­новлено доподлинно), по сыску (по расследовании дела), сыс- кивати всякими сыски накрепко (расследовать дело всеми спо­собами) — Соборное Уложение 1649 года, глава X, статьи 5, 7,

10. С другой стороны, под розыском, или сыском, понималась особая форма судопроизводства, следственный процесс.

В Указе от 21 февраля 1697 г. имеется в виду второе значе­ние слова розыск. Розыскной процесс, как уже отмечалось выше, вводится для всех дел, как уголовных, так и гражданских. В соответствии с этим Указ (закон) от 21 февраля 1697 г. перечис­ляет примерный список правонарушений, разбираемых розыс­ком, а потом дается обобщение, распространяющее действие нор­мы на все дела: «А вместо судов и очных ставок по челобитью всяких чинов людей в обидах и в разореньях чинить розыск в брании и в бесчестье или в бою и в увечье и во всяких обидах и в разоренье» (статья 1).

Указ от 21 февраля 1697 г. устанавливал пределы действия закона по времени.

Указ от 21 февраля 1697 г. был дополнен и развит Кратким изображением процессов или судебных тяжеб 1. Этот документ, основываясь на принципах Указа 1697 г., развивает их примени­тельно к военной юстиции, военному судопроизводству (Арти­кул воинский), являясь, таким образом, специальным законом по отношению к общему закону. В апреле 1715 г. Краткое изобра­жение процессов или судебных тяжеб вышло одним томом вмес­те с Артикулом воинским. В этом издании оба закона выглядят как совершенно изолированные, даже со своей особой нумера­цией страниц. В принципе изолированность законов обнаружена и в издании 1719 г. и в Полном собрании законов Российской империи, напечатанном в 1830 году.

Будучи специальным законом, Краткое изображение про­цессов или судебных тяжеб вносит существенно новые формы и институты в процессуальное право России. Эти нововведения в определенной мере проистекают из западных источников, кото­рыми пользовались составители русских воинских законов, но отражают и уровень общественно-политического и правового раз­вития России, достигнутый ею к началу XVIII в., дальнейшее развитие абсолютизма: рукопись была написана обер-аудитором

Э.Ф. Кромпеном и подвергалась редакционной обработке самим Петром I.

Рассматриваемый документ обозначил весьма устойчивую тенденцию в том, что инициатива сторон сужается за счет рас­ширения прав суда; в то же время деятельность суда и оценка им обстоятельств дела все жестче регламентируются законом, для проявления собственного усмотрения и какой-либо инициативы судей почти не остается места (видимо, чистого следственного процесса не бывает). Воля сторон и воля суда поглощаются и заменяются волей законодателя. Таким образом, налицо укреп­ление абсолютизма с его стремлением сосредоточить все области жизни в руках одного лица — самодержавного монарха.

Краткое изображение процессов или судебных тяжеб по­священо почти целиком вопросам судоустройства и процесса. От­деление процессуального права от материального — большое до­стижение русской законодательной техники начала XVIII в., не­известное еще Соборному Уложению 1649 года.

Вместе с тем еще не разграничиваются уголовный и граж­данский процесс, хотя некоторые особенности уже намечаются (например, в порядке обнародования приговоров: Третия часть процесу. Глава I, статья 1). Общий ход процесса, названия про­цессуальных документов и действий, в принципе, одинаковы и для уголовных, и для гражданских дел.

В отличие от Соборного Уложения 1649 г. Краткое изобра­жение процессов или судебных тяжеб построено весьма четко. Вначале идут две главы, носящие как бы вводный характер. В них даются основная схема судоустройства и некоторые общие поло­жения процесса. Затем идет последовательное изложение хода процесса, своеобразно разделенное на три основные части: «Пер­вая часть процесу, Вторая часть процесу, Третия часть процесу».

Формулировки закона несравненно более четки, чем в Со­борном Уложении 1649 года. Пожалуй, впервые в русском праве часто даются общие (в отличие от казуальных) определения важ­нейших процессуальных институтов и понятий, хотя и не всегда совершенные. Законодатель нередко прибегает к четкому пере­числению, классификации отдельных явлений и действий. Не­которые статьи закона содержат в себе не только норму права, но и ее теоретическое обоснование.

Таким образом, по своей законодательной технике Краткое изображение процессов или судебных тяжеб стоит достаточно высоко. Вместе с тем закон имеет хотя и внешний, но достаточ­но уязвимый недостаток: пристрастие законодателя к иностран­ной терминологии, обычно совсем ненужной и не всегда грамот­ной. Закон действовал с изменениями до 1 января 1835 г. — вступления в силу Свода законов Российской империи.

Краткое изображение процессов или судебных тяжеб делит судебный процесс на три основные части, в соответствии с ко­торыми строится и структура закона.

Здесь же, в первой части процесса во второй главе, тракту­ется вопрос о специфическом институте процесса времени Петра I — салф-кондукт, или свободный отпуск. Термин «салф- кондукт» латинского происхождения и означает особый вид ох­ранной грамоты. На основании ее обвиняемый, скрывшийся от преследования, может свободно являться в суд и свободно отлу­чаться от него. Грамота давалась на определенный срок. Закон определяет необходимые элементы содержания охранной грамо­ты и гарантирует неприкосновенность ее обладателя весьма стро­гими санкциями вплоть до смертной казни (статья 5).

С точки зрения закона (первая часть процесса) первым про­цессуальным действием суда является извещение (повещание) ответчика или обвиняемого о возбужденном против него деле. Провозглашается право обвиняемого на защиту (глава I, ста­тья 1), вообще-то не свойственное розыскному процессу.

Регламентируются требования, предъявленные к содержа­нию извещения. Оно дается ответчику или обвиняемому на ос­новании поступившей на него челобитной — жалобы или иско­вого заявления. Обязанность эта возлагается на судью, который должен вызвать ответчика, ибо извещение может быть устным (Первая часть процесу, глава I, статья 2), что свидетельствует о повышении активности суда в процессе, характерном для абсо­лютизма и свойственного ему следственного процесса.

В законе дается определение челобитчика, в котором объе­диняются два понятия — истца и частного обвинителя (Первая часть процесу, глава III, статья 1). Это является следствием того, что закон не различает еще гражданского и уголовного процесса. В силу того обстоятельства под приговором здесь и далее понима­ется не только постановление суда по уголовному делу, но и решение по гражданскому делу. Подсудность дела определялась по челобитчику (Первая часть процесу, глава III, статья 2).

Закон регламентирует в общих чертах обязанности челобит­чика при разбирательстве дела по существу. Челобитчик повторя­ет устно свою жалобу, содержание которой уже известно судье и ответчику по заявлению, поданному до суда (Первая часть про­цесу, глава III, статья 3), то есть элементы устности не совсем изгнаны из процесса.

Дается и определение понятия ответчика. Под ним понимает­ся не только сторона в гражданском процессе, но и подсудимый (Первая часть процесу, глава IV, статья 1). В этом также проявля­ется неотделенность уголовного процесса от гражданского.

Следующее после изложения жалобы челобитчиком про­цессуальное действие — ответ противной стороны. И челобитье, и ответ могут излагаться письменно, а не устно, что отражает усиление письменного процесса и является особенностью Крат­кого изображения процессов или судебных тяжеб. Переход на письменную форму судебного разбирательства зависел от жела­ния сторон, притом обоюдного. Основаним для этого служил большой объем дела. В таком случае ответчику для письменного ответа давалось определенное время. На этот документ челобит­чик мог вновь написать свои возражения, а ответчик должен был еще раз ответить на них. Однако более чем дважды обмени­ваться процессуальными документами сторонам не разрешалось (Первая часть процесу, глава IV, статья 2). Здесь видны еще следы состязательного процесса.

Институт судебного представительства рассматривается в пятой главе первой части процесса: Об адвокатах и полномочных. Из названия главы видно, что закон вводит новый термин — адвокат. Однако последний (адвокат) выступает не наряду со стороной, а вместо нее. Он является не помощником челобитчи­ка, ответчика и суда, а лишь заместителем стороны. При этом представительство допускается при обстоятельствах, делающих невозможной явку стороны в суд лично.

Как и в XVII в. (Соборное Уложение 1649 года) закон раз­личает дела, рассматриваемые в порядке состязательного и след­ственного (инквизиционного) процесса. Это одно из свидетельств того, что ни Указу от 21 февраля 1697 г., ни Кратному изобра­жению процессов или судебных тяжеб не удалось полностью лик­видировать состязательные формы.

В розыскном процессе участие адвокатов, естественно, ис­ключается, поскольку при розыске ответчик, по существу, пе­рестает быть субъектом процесса, а становится его объектом.

Утверждение ответа (как и салф-кондукт, или свободный отпуск, относилось к специфическим институтам процесса вре­мен Петра I) — это, по существу, определение объема претен­зий челобитчика, объема возражений ответчика и основных до­водов, приводимых сторонами, это институт, характеризующий поворот законодательства к введению все большего формализма в процессе. Закон указывает на три возможных варианта поведе­ния ответчика:

1. Полное признание иска или обвинения.

2. Полное отрицание их.

3. Частичное или с оговорками признание претензий челобитчика.

В первом случае суд немедленно переходит к вынесению приговора, не занимаясь выяснением вопроса, соответствует ли признание ответчика истине. В остальных случаях судебное след­ствие продолжается дальше (Первая часть процесу, глава VI, ста­тьи 1 и 2).

После утверждения ответа сторона не вправе больше изме­нять объем своих требований или возражений, а также приво­дить новые доводы в их подтверждение или опровержение. Такое правило устанавливается впервые (Первая часть процесу, глава VI, статья 3).

Утвердив ответ, суд должен заниматься лишь исследовани­ем полученного материала. Эти действия суда и составляют осно­ву второй части процесса.

Главы, входящие во вторую часть процесса, призваны ос­ветить основную часть судебного следствия — исследование до­казательств. Первая глава второй части процесса представляет со­бой как бы общую часть учения о доказательствах, затем следу­ют четыре главы, посвященные отдельным видам доказательств, и кончается раздел главой о пытке как средстве получения дока­зательств. Наиболее ценным доказательством в соответствии с теорией формальных доказательств считалось собственное при­знание, наименее ценным — присяга.

Ценность каждого доказательства, при господствующей в рассматриваемый период формальной теории доказательств, оп­ределялась заранее и была неизменной. Показания мужчин счи­тались более основательными, чем показания женщин; показа­ния знатного человека оценивались выше, чем показания не­знатного; ученого — ценнее, чем неученого; показания духовно­го лица — доверительнее показаний светского человека.

Применение формальных доказательств имело место и в Соборном Уложении (ссылка из виноватых, общая ссылка, кре­стное целование) и даже в Русской правде (испытание водой, железом, рота). Историк права М.Ф. Владимирский-Буданов сле­дующим образом оценивает этот принцип: «Важнейшим недо­статком Петровского процесса обыкновенно считают введенное им учение о формальном значении доказательств (то есть зара­нее установленной оценки их законом, а не судьею). Но при исключительном господстве следственных начал в процессе, это скорее достоинство, чем недостаток: ибо произвол, данный су­дье, был столь велик, что без ограничения его теориею фор­мальной силы доказательств само понятие о суде утрачивалось бы: приговор являлся бы простым распоряжением судьи по его усмотрению»1. Такое суждение, видимо, строилось на том, что все судьи в XVIII в. были недобросовестны. Но недобросовест- ного судью не удержит от злоупотреблений никакой закон. Ос­новной же недостаток системы формальных доказательств со­стоит именно в том, что самый добросовестный судья так свя­зан ею, что иногда вынужден принимать решение вопреки здра­вому смыслу и своей совести.

Характеризуя далее главы, входящие во вторую часть про­цесса, следует констатировать, что система свидетельских пока­заний, с одной стороны, теперь упростилась: отпали такие сложные формы, как общая ссылка и ссылка из виноватых (Соборное Уложение 1649 года). С другой стороны, она стала еще более формалистичной: расширился круг отводимых свидетелей, цен­ность показаний оценивается в зависимости от личности свиде­теля. Показания одного свидетеля, даже самые исчерпывающие, не считаются совершенным доказательством.

Присяга теперь отходит как доказательство на последнее место. Ее применение весьма ограничено, а ценность невелика.

Четко систематизированы в разделе нормы о пытке, о прин­ципах ее назначения, условиях применения и последствиях.

Доказывание выдвинутых челобитчиком оснований для пре­тензий и опровержение их ответчиком также путем представле­ния доказательств составляют особый этап процесса (Вторая часть процесу, глава I, статья 1).

Бремя доказывания ложится в первую очередь на челобит­чика. Он должен доказать основательность своей жалобы под стра­хом проигрыша дела и даже наказания, если обвинение было особенно тяжелым (Вторая часть процесу, глава I, статья 2).

Законодатель, однако, не ограничивается требованием, что­бы челобитчик доказал свои претензии. Ответчик также должен активно доказывать безосновательность жалобы на него, то есть презумпция невиновности здесь не применяется (Вторая часть процесу, глава I, статья 3).

Присяга тоже считается доказательством, хотя применение ее, как указывалось выше, ограничивается. Если присягают обе стороны, сомнения истолковываются в пользу ответчика (Вто­рая часть процесу, глава I, статья 4).

Ответчик, доказывая безосновательность жалобы на него, обязывается законодателем опровергать не голословное утверж­дение челобитчика, а уже более или менее доказанные факты, о чем свидетельствует некоторый элемент состязательности. Опро­вергая утверждения челобитчика, ответчик мог основываться на таких видах доказательств, как собственное признание, показа­ния свидетелей, наличие письменных показаний, присяга (Вто­рая часть процесу, глава I, статьи 5 и 6). Такого четкого перечис­ления предшествующее законодательство не знало.

В соответствии с феодальной процессуальной концепцией собственное признание считалось лучшим доказательством, не требующим более каких-либо других действий для выяснения истины.

Однако закон устанавливал, что суд не должен слепо дове­рять признанию. Поэтому закон перечислял условия, при со­блюдении которых признание могло быть положено в основу приговора.

Первое условие — полнота и безоговорочность признания. Полупризнания (подсудимый не помнит тот или иной факт) недостаточно было для осуждения человека.

Второе условие — добровольность. Наличие пытки, види­мо, не считалось принуждением.

Третье условие — признание должно быть сделано перед судом.

Четвертое условие — ответчик должен не только признать факты, но и в какой-то мере доказать признаваемые положения в отличие от Соборного Уложения (глава X, статья 101), которое считало даже молчание ответчика за признание иска.

Считая, что при соблюдении указанных условий будет дос­тигнута истина, закон допускает прекращение на этом судебного следствия и переход к вынесению приговора (Вторая часть про­цесу, глава II, статьи 2 и 3). Специфика статей заключается в том, что судья связан формальными признаками, в которые не всегда могут уложиться обстоятельства, не говоря уже о том, что ценность признания, добытого пыткой, весьма сомнительна (фор­мальная теория доказательств).

Из этого же принципа, то есть из последовательно прово­димой теории формальных доказательств, закон исходит и в воп­росе свидетельских показаний, которые являются вторым видом доказательств. К свидетельству допускались люди обоего пола, но не все могли быть свидетелями: последним (свидетелем) мог быть лишь добрый и беспорочный человек, добропорядочность которого законом трактовалась достаточно широко.

К лицам, которые не могли быть свидетелями, так как не являлись добрыми и беспорочными, относились клятвопреступ­ники, отлученные от церкви, разбойники, которые безогово­рочно и навсегда лишались права быть свидетелями.

К лицам, которые не могли свидетельствовать только в дан­ном деле, относились люди, находящиеся во враждебных отно­шениях с одной из сторон, родственники и свойственники сто­рон, иждивенцы и служащие челобитчика или ответчика (после­дние могли быть призваны при отсутствии других свидетелей), сами стороны. Особую группу негодных свидетелей составляли лица, не принявшие еще причастия (Причащение, причастие — одно из семи христианских таинств. При совершении его верую­щие под видом вина и хлеба вкушают якобы тело и кровь Хри­ста. При исполнении причащения, причастия, как утверждают служители церкви, происходит таинственное пресуществление, то есть превращение хлеба и вина в тело и кровь господа. Таин­ство причащения, причастия, как утверждают служители церк­ви, установлено самим Христом в память о своих страданиях, как очистительную и умилостивительную жертву за грехи чело­веческие), и несовершеннолетние до 15 лет. Наконец, не могли быть свидетелями люди, которые не были очевидцами интересу­ющих суд фактов, а знали о них с чужих слов.

Закон, таким образом, расширяет круг отводимых свидете­лей по сравнению с Указом от 21 февраля 1697 г., по которому отвод свидетелей допускался при наличии враждебных отноше­ний между свидетелем и ответчиком, а потому отвод свидетелей был уделом только ответчика. Краткое изображение процессов или судебных тяжеб позволяло отводить свидетелей не только со стороны челобитчика, но и со стороны ответчика (Вторая часть процесу, глава III, статьи 1 и 2).

Вопрос об отводе свидетеля решался судом, но инициатива возлагалась на заинтересованную сторону. Отвод заявлялся до принесения присяги свидетелем. Отвод, заявленный позже, не принимался во внимание, за исключением случаев, когда сторо­на подтверждала присягой, что порочащие свидетеля обстоятель­ства не были известны ей. Дача свидетельских показаний явля­лась обязанностью. Отказ от нее был наказуем (Вторая часть про­цесу, глава III, статьи 3, 4, 5).

Закон регламентирует процедуру принесения присяги сви­детелем: принесение присяги устанавливалось до дачи показаний. Присяга приносилась в присутствии сторон. Присягать обязан был любой свидетель вне зависимости от его общественного по­ложения (Вторая часть процессу, глава III, статьи 6, 7, 8).

Свидетелей мог допрашивать только президент суда. Свиде­тели из высокопоставленных лиц в суд не вызывались, их доп­рашивали на дому асессоры (судебные заседатели), притом кол­легиально (Вторая часть процесу, глава III, статья 9).

Краткому изображению процессов или судебных тяжеб уже известен институт обеспечения доказательств применительно к свидетельским показанием. Основанием для обеспечения доказа­тельств служило выбытие или угроза смерти свидетеля. В этом случая стороны могли ходатайствовать о привлечении дополни­тельных свидетелей, но допустить их или нет зависело от суда (Вторая часть процесу, глава III, статьи 10, 11).

Стороны имели равные права в привлечении свидетелей. Однако дело решалось в зависимости не от того, насколько дос­товерны, по мнению суда, показания свидетелей, а от того, сколько этих свидетелей и кто они: негодные, лучшие, худшие. Порядок допроса свидетелей и вообще приведения доказательств зависел от суда, так же как и организация очной ставки. Указ 1697 г. отменил очные ставки в качестве особой формы процесса. Здесь очная ставка допускалась как вид доказательства (Вторая часть процесу, глава III, статьи 12—15).

В кратком изображении процессов или судебных тяжеб раз­вивается учение о письменных доказательствах. Истинность до­кумента как доказательства определялась не из него самого, а по определенному формальному признаку — присяге. Подтвержде­ние письменных доказательств присягой было дело новым. Если документ решал вопрос об основном предмете спора, достаточ­но, чтобы сторона, против которой было направленно содержа­ние этого документа, признала достоверность письменного до­казательства. Суд мог, не исследуя других доказательств, перехо­дить к вынесению приговора. Если документ не содержал доста­точно материала, но связан с другими, нужно было представить и эти бумаги. Торговые книги купцов рассматривались как поло­вина доказательств, хотя и являли собой особый вид доказатель­ства, не известный предшествующему законодательству. Полным доказательством являлся счет с подписью контрагента (каждая из сторон в договоре по отношению друг к другу), которая дела­ла документ двусторонним в отличие от торговых книг, обычно односторонних, почему и вера им была на половину (Вторая часть процесу, глава IV, статьи 1—6).

Четвертый и последний вид доказательства — присяга. За­кон подчеркивает ее очистительный характер, то есть освобож­дающий от обвинения, поскольку присягу давали, как правило, ответчик или подсудимый. Присяга — наименее ценный вид до­казательства. В эпоху петровского законодательства ей придава­лось значение второстепенное, то есть присяга выступала как дополнительное доказательство в тех случаях, когда сторона нахо­дилась в подозрении. Это означало, что сторона наполовину об­винена или наполовину очистилась от обвинения.

Закон дает примерный перечень обстоятельств, которые де­лают человека подозрительным, хотя и не доказывают еще его вины полностью. Таковыми обстоятельствами являются: а) на­мерение ответчика скрыться, б) соучастие в преступлении, в) на­личие ранее злостных преступлений, совершенных ответчиком,

г) угроза в адрес потерпевших, д) стремление ввести в заблуж­дение суд, е) бахвальство совершенными ранее преступления­ми, ж) наличие свидетелей о преступном прошлом ответчика. В данном случае и требовалась присяга. При этом провозглашался как бы гуманный принцип: лучше освободить десять виновных, чем наказать одного невиновного. Однако если вина ответчика до конца не доказана, а очиститься присягой он не может, то его все равно признают виновным, хотя и не приговаривают к смертной казни, заменяя ее другим наказанием.

Судья был не в праве без оснований отказать ответчику в присяге, даже если он не верил ему. Если же у суда было основа­ние для отказа в присяге, а доказательств для обвинения недо­статочно, то можно было эти доказательства изыскать путем пытки. Основанием отказа в присяге и перехода к пытке являлась, в частности, тяжесть преступления (Вторая часть процесу, глава V, статьи 1—10).

Краткое изображение процессов или судебных тяжеб дает весьма общее определение допроса с пристрастием. Институт этот сравнительно новый, хотя впервые был введен в судебную прак­тику новоуказанными статьями. Роспрос с пристрастием — это допрос с угрозой применения пытки, предшествующий ее при­менению. Условием для применения пытки было наличие суще­ственных причин (имеется в виду важность дела) и основание для подозрения, а также нежелание ответчика признаться в при­писываемых ему действиях. Одного свидетеля — очевидца пре­ступления — не хватало для обвинения подсудимого, но было достаточно для применения пытки. Одного свидетеля, дающего косвенные показания против подсудимого, мало и для примене­ния пытки. Нужно не менее двух свидетелей, чтобы подозрение было признано совершенным и вело к пытке. Суду давалась сво­бода регулировать тяжесть пытки по своему усмотрению. Пытка применялась не только в уголовных, но и гражданских делах. Пытке можно было подвергать и ответчика, и свидетеля, если правдивость его показаний вызвала сомнения (Вторая часть про­цесу, глава VI, статьи 1—6).

В Кратком изображении процессов или судебных тяжеб за­фиксирован институт оставления в подозрении. Оно было бес­срочным, но условным. Предусматривался только один выход из этого состояния: появление новых подозрений и новая пытка. Возможность освобождения от подозрений не предусматривалась. В законе упоминается поручительство, однако весьма редко, что связано с расширением следственного процесса и усилением уго­ловной репрессии.

Доказательством считались показания, данные не на пыт­ке, а повторенные после нее непосредственно перед судом. Пыт­ка, таким образом, рассматривалась как своего рода действие в порядке предварительного следствия. Признание, вызванное пыт­кой, но даваемое перед судом, рассматривалось уже как добро­вольное, ибо добровольность по закону являлась необходимым условием его действительности, то есть признания (Вторая часть процесу, глава II, статья 2). Весьма своеобразное понимание доб­ровольности. Оговор пытаемым другого лица мог служить осно­ванием для возложения подозрений на него. Однако такого ого­вора было недостаточно для назначения пытки, нужны и другие обстоятельства, усиливающие подозрения и доводящие их до необходимой степени достоверности. Закон ярко демонстрирует классовость феодального процесса. Однако по делам о государ­ственных преступлениях и об убийстве закон допускает приме­нение пытки к привилегированным сословиям (Вторая часть про­цесу, глава VI, статьи 7—10).

Третия часть процесу посвящена последней части процесса. В отличие от Соборного Уложения стадии процеса в Кратном изображении процессов или судебных тяжеб разграничены не так резко. Вершение дела не отделено столь решительно от пре­дыдущей стадии. Орган, ведущий судебное следствие и вынося­щий приговор, тоже один и тот же: в законе нет разделения на органы, которые засуживают суд и которые вершат дело.

В этом разделе (Третия часть процесу) рассматривается по­рядок составления и оглашения приговора, а также вопросы обжалования приговоров: поводы для этого, органы, являю­щиеся второй инстанцией, порядок обжалования. Сюда же при­мыкает глава (О оглавлении приговоров в наказаниях и каз- нех), носящая не процессуальный, а уголовно-правовой харак­тер. В ней перечисляются виды наказаний, которые вообще мо­гут быть применены.

В силу того, что гражданский процесс не отделен от уголов­ного, под приговором понималось всякое постановление, венча­ющее судебное разбирательство, в котором высказывалась реша­ющая воля суда по всему данному делу, то есть и уголовный приговор, и гражданское дело. К вынесению приговора суд пере­ходил непосредственно после окончания судебного следствия. Прений сторон и заключительного слова подсудимого закон не предусматривал. Под обретающимися в суде понимались члены суда, то есть президент и асессоры. При отсутствии единогласия дело решалось путем поименного голосования. В случае равенства голосов решающим считался голос президента. Приговор огла­шался сторонам в присутствии состава суда, но секретарем. Закон требовал обоснованности приговора. В приговоре должны были быть отражены все обстоятельства дела. Генеральный кригсрехт выступал в качестве суда второй инстанции только по гражданс­ким делам. Решение суда второй инстанции являлось оконча­тельным. Пересмотр дела в суде второй инстанции проходил в апелляционном порядке. Правом пересмотра уголовных дел пользо­вался фельдмаршал. Возможность апелляции на приговоры гене­рального кригсрехта, выступающего в качестве суда первый ин­станции, не предусматривалась (Третия часть процесу, глава I, статьи 1—6).

Закон перечисляет основания для отмены (уничтожения) приговора. Таковыми были:

1. Когда суд, не имея доказательств, выносил приговор.

2. Когда приговор выносился без разбирательства суда.

3. Когда дело не закончено, а приговор вынесен.

4. Когда судья вынес приговор до принесения присяги че­лобитчиком и ответчиком.

5. Когда приговор противоречив.

6. Когда приговор не соответствовал существующему зако­нодательству.

Приведенный перечень является исчерпывающим. Как вид­но, среди поводов для отмены приговора основное место зани­мают процессуальные нарушения, правда, весьма, серьезные. Противоправность как основание для пересмотра дела стоит на последнем месте, причем требуется явное, наглое нарушение за­кона. Право обжалования приговора принадлежало обеим сторо­нам (Третия часть процесу, глава II, статьи 1 и 2).

Являясь процессуальным кодексом, Краткое изображение процессов или судебных тяжеб не лишено некоторых материаль­ных норм. Закон перечисляет виды наказаний, которые вообще могут быть применены, однако считать их исчерпывающими нельзя. Здесь нет, например, имущественных наказаний, кото­рые предусматривались другими законами и применялись на прак­тике. Глава, перечисляющая меры наказаний, ненумерованная и называется «О оглавлении приговоров в наказаниях и казнех».

Статья 1 этой главы перечисляет простые телесные наказа­ния (битье батогами, заковывание в кандалы), список которых весьма пространен и в большей степени нов. Так, в качестве телесного наказания рассматривалось и питание только хлебом и водой. Статья предусматривает болезненные (ходьба по деревян­ным кольям) и даже безболезненные, но мучительные (дли­тельное ношение оружия, питание только хлебом и водой) на­казания. Тюремное заключение рассматривалось как телесное на­казание.

Статья 2 перечисляет жестокие телесные наказания, которые также многообразны (битье шпицрутенами и лозами, кнутом, об­резание ушей, отсечение руки или пальцев и т.д.). Каторга при­числяется к жестоким телесным наказаниям, а не рассматривается как лишение свободы в отличие от тюремного заключения.

Статья 3 перечисляет виды смертной казни как простые (расстрел, повешивание, отсечение головы), так и квалифици­рованные (колесование, четвертование, сожжение).

Статья 4 перечисляет легкие позорящие наказания, кото­рые, однако, не влекли за собой лишения чести (лишение офицер­ского чина, заслуженного вознаграждения, отчисление из армии без средств к существованию, высылка за пределы страны). Ука­занные виды наказания были в основном новыми, неизвестны­ми ранее законодательству.

Статья 5, наоборот: при тяжелом позорящем наказании (де­зертирство, злоупотребление властью в корыстных целях) чело­век лишается чести, подвергается шельмованию, что влечет за собой весьма серьезные последствия, предусмотренные в этой же статье: ошельмованный лишался возможности свидетельских показаний, подачи челобитной, общения с людьми своего круга (офицеры, дворяне, государственные чиновники и пр.). За об­щение с ошельмованным полагалось ссылка на галеры, а по Указу от 11 января 1722 г. шельмованию должны были подвер­гаться дворяне, уклоняющиеся от военной службы, не являю­щиеся на смотр 1.

Итак, Указ 21 февраля 1697 г. и Краткое изображение про­цессов или судебных тяжеб доминировали прежде всего актив­ную решающую роль суда в процессе. Далее — бесправное поло­жение участников процесса, которые являлись объектом дея­тельности суда и к которым весьма часто применялись пытки. В значительной степени процесс утратил устный характер и стал носить преимущественно письменный характер. В процессе гос­подствовала формальная система доказательств, значение и до­казательная сила которых определялись законом.

Однако рассмотрение гражданских и уголовных дел путем применения розыскного процесса (следственного, или инквизи­ционного) имело обратный результат. Вместо ожидаемого умень­шения числа злоупотреблений и волокиты они увеличились. Для рассмотрения всех дел требовался громоздкий судебный аппарат. Применять строго и последовательно правила розыскного про­цесса к гражданским делам было невозможно. Жизнь диктовала необходимость внести изменения в процессуальные нормы. С этой целью и был издан 5 ноября 1723 г. Именной указ «О форме суда»1, состоящий из восьми статей. Указ отменял розыск (или сыск — особая форма судопроизводства, следственный процесс) и делал суд (форма процесса, носящая состязательный характер) единственный формой процесса, хотя необходимо отметить, во- первых, недостаточную определенность самих понятий «суд» и «розыск», в силу чего законодатель не всегда резко противопос­тавлял их. Во-вторых, и это ярко демонстрирует Краткое изоб­ражение процессов или судебных тяжеб, в розыске сохранились некоторые элементы состязательности и, наоборот, в суде име­лись элементы формализма, свойственные следственному про­цессу. В-третьих, распространение розыска на все уголовные и тем более гражданские дела, согласно Указу 21 февраля 1697 г., в практической работе не состоялось: и после этого указа удер­живалось разделение на суд и розыск. «... Не надлежит различать (как прежде бывало) один суд, другой розыск» (О форме суда. Преамбула). И, наконец, в-четвертых, Указ «О форме суда» под­черкивает преемственность с предыдущим законодательством: «Понеже о форме суда многие указы прежде были сочинены, из которых ныне собрано, и как судить надлежит, тому форма яс­нее изображена» (О форме суда, преамбула), то есть изменения, внесенные данным указом, не были настолько принципиальны­ми, чтобы поменять контекст существующей правовой системы. Указ был издан не во изменение, а в развитие предыдущего законодательства.

Указу «О форме суда» предпослана вводная часть (преамбу­ла). В ней даны обоснование закона, его отношение к предыдуще­му законодательству и основные направления изменений, вноси­мых этим актом в процессуальное право. Главное нововведение, и это уже отмечалось, — отмена розыскной формы процесса.

Поэтому указ предъявляет новые требования к челобитной, подчеркивая с особой силой необходимость ее краткости и чет­кости, известные еще Краткому изображению процессов или судебных тяжеб. При этом закон различает два вида челобитчи­ков: истец — в гражданском процессе и доноситель — в уголов­ном. Но, как и в предыдущем законодательстве, противная сто­рона носила прежнее общее для тех и других дел название — ответчик. К протоколу предъявлялись определенные формальные требования, ранее отсутствовавшие в законодательстве. Требова­лось «изготовить две тетради, прошивные шнуром, и оной запе­чатать, и закрепить секретарю по листам, из которых на одной писать ответчиков ответ, на другой истцовы или доносителевы улики» (О форме суда, статьи 1 и 2).

Регламентируется порядок судебного следствия. В отличие от Краткого изображения процессов или судебных тяжеб Указ «О форме суда» запрещает ответ на челобитную давать в пись­менном виде и еще один обмен процессуальными бумагами. Зап­рещалось возбуждать встречный иск или встречное обвинение до окончания следствия по основному делу. Возможна передача встреч­ной жалобы в другой суд, если она неподсудна данному суду (О форме суда, статья 3).

Судебное следствие по новому кодексу велось по отдель­ным пунктам челобитной. Ответчик в отличие от Краткого изоб­ражения процессов или судебных тяжеб имел право в любой момент судебного следствия ходатайствовать о приобщении к делу новых документов. Для этого давалось время, так называе­мый поверстный срок (О форме суда, статья 4).

Наряду с состязательностью в процессе судебного следствия принцип состязательности проводится и в стадии досудебной подготовки. Ответчику не позже чем за неделю давалась копия (список) челобитной, чтобы он мог подготовиться к защите. Вво­дились определенные канцелярские формальности для обеспече­ния явки ответчика в срок в суд: пометка о дате судебного раз­бирательства, расписка в получении (реверс). Эти формальности дополнялись более существенными мерами: возможностью нало­жения ареста на имущество, поручительством, арестом ответчи­ка, который, кстати, содержался за счет истца, что было до­вольно обременительно.

Закон защищал и ответчика от возможных злонамеренных действий истца, почему-либо заинтересованного в волоките. За­кон предусматривал обеспечение явки в суд истца, вплоть до его задержания.

Челобитчик обязан был собрать все необходимые доказа­тельства до начала судебного разбирательства. Лишь если ответ­чик выдвигал неожиданные возражения, истцу давалась возмож­ность представить новые материалы — документы, а не доказа­тельства (О форме суда, статья 5).

Лицо по разным делам могло быть подсудно разным орга­нам. Закон расценивал как преступление случай грубого воспре­пятствования стороне явиться в суд. Что касалось уважительных причин неявки в суд, то они перечислялись:

1. Участие в военных действиях.

2. Болезнь.

3. Стихийное бедствие.

4. Смерть близких родственников.

Отсутствие на судебном разбирательстве без уважительных причин влекло проигрыш дела. Взыскание по судебному реше­нию обращалось на имущество проигравшей стороны и ее пору­чителей (О форме суда, статья 6).

Судебное представительство существенно расширяется. Если раньше оно допускалось главным образом при болезни стороны, то, согласно Указу «О форме суда», теперь не ставится никаких ограничивающих условий. Вводится институт доверенности (пис- ма верющие). При этом права поверенного предполагаются рав­ными по объему правам доверителя (О форме суда, статья 7).

Провозгласив устность в качестве процессуального принци­па, Указ «О форме суда» (статья 8) вместе с тем предписывает довольно сложную систему письменного оформления дела: «А ког­да дело изследовано все будет, тогда зделать выписки пунктами ж, и прочесть каждому и велеть подписать по пунктам челобит­чику и ответчику каждому на свое, для того все ли выписано. И буде будут спорить, что не все, или инако выписано, то те пункты подписанные от них предложить им, и буде что неисп­равно, исправить».

Указ «О форме суда», подобно предыдущим процессуаль­ным законам, не предусматривает еще таких этапов процесса, как прения сторон и заключительное слово подсудимого. Закон требует, чтобы приговор выносился по отдельным пунктам об­винения, а не общий для всего дела, как было раньше. Впервые требуется, чтобы приговор основывался на соответствующих (при­личных) статьях материального закона. За применение ненадле­жащего закона (решение дела по неприличным пунктам) судьи подвергались наказанию. Однако об отмене приговора в этом случае ничего не говорилось (О форме суда, статья 8).

В Указе «О форме суда» приводится форма челобитной — нововведение, которого раньше не было в процессуальных законах. Под титулом, открывающим челобитную, помещалось обращение к судье. Содержание дела должно было излагаться предельно крат­ко и четко. Челобитные, как и некоторые другие процессуальные документы, писались только на гербовой бумаге.

Подчеркивалось распространение настоящего Указа на все виды судов и запрещалось под страхом наказания применять дру­гую форму процесса, хотя данный Указ не мог полностью заме­нить ни Краткое изображение процессов или судебных тяжеб, ни даже Соборное Уложение в области регламентации судопро­изводства, ибо он (Указ) намного беднее этих законов с точки зрения полноты освещения процесса. Вот почему отмену Указом «О форме суда» розыскного процесса, о чем говорится в вводной части закона, следует понимать не как отмену целых актов, а лишь как отмену противоречивых ему отдельных норм, заклю­ченных в этих законах.

Необходимо отменить новое достижение в области законо­дательной техники — специальное указание в законе на время введения его в действие: с 1 января 1724 года. Отсутствие такого указания в Кратном изображении процессов или судебных тяжб до сих пор порождает сомнения, касающиеся времени введения его в действие.

Система правоохранительных органов существенно измени­лась при приемниках Петра Великого, изменились, естественно, и процессуальные нормы. Однако коренные изменения в судоус­тройстве и процессе были произведены лишь судебной реформой 1864 года.