§2. Содержание уголовно-процессуальных привилегий отдельных категорий лиц

Очевидным представляется, что данные предписания предназначены для регулирования достаточно широкого круга уголовно-процессуальных отношений, имеющих сложный субъектный состав и содержание.

Согласно устоявшейся в науке уголовного процесса теории, содержанием уголовно-процессуальных отношений являются действия их участников. Масштабы этих действий, то есть внутреннюю форму правоотношений, определяют субъективные права и обязанности их участников. Внешнюю же форму составляют порядок и последовательность производства процессуальных действий, В свою очередь уголовно- процессуальные права и обязанности, реализуя которые субъекты вступают в правоотношения, будучи зафиксированными в норме закона, представляют

г " -138 собой содержание последней - в данном случае, являются содержанием уголовно-процессуальных привилегий, под которыми нами понимаются специальные нормы права, обеспечивающие преимущественное правовое положение субъектов уголовно-процессуальных отношений.

В силу публично-правового начала уголовного судопроизводства специфической особенностью каждого уголовно-процессуального отношения является участие в нем представителя органа государственной власти. Только при реализации властных полномочий субъектов уголовно-процессуальных правоотношений представляется возможной реализация субъективных прав и обязанностей иных участников и решение общих задач уголовного судопроизводства. В полной мере это относится и к регулированию отношений с участием привилегированных субъектов. Возможность реализации дополнительных прав в обязательном порядке должна быть гарантирована соответствующими полномочиями должностных лиц органов государственной власти. Без этого привилегии утрачивают свою роль в обеспечении социально значимой деятельности.

Учитывая изложенное, анализ содержания уголовно-процессуальных привилегий должен строится на исследовании исключительных полномочий должностных лиц органов государственной власти, рассматриваемых во взаимосвязи со статутными правами и обязанностями привилегированных субъектов, выступающих в данном случае в качестве дополнительных адресатов специальных уголовно-процессуальных норм.

Классификация полномочий, входящих в компетенцию властных субъектов рассматриваемого круга правоотношений, на наш взгляд, должна основываться на их ведомственной принадлежности.

Во-первых, это исключительные полномочия высших должностных лиц органов прокуратуры соответствующего уровня.

Во-вторых, полномочия суда.

В-третьих, специальные полномочия «административных» органов соответствующей ветви государственной власти. Формирование системы специальных процессуальных гарантий законности при производстве по уголовному делу, сущность которых составляют властные полномочия призванные служить барьером на пути возможного произвола со стороны должностных лиц, осуществляющих досудебное производство, оградить граждан от необоснованного обвинения, осуждения, от незаконного ограничения прав и свобод, как уже было отмечено, в первую очередь обусловлено публично-правовым характером уголовно-процессуальной деятельности.

Очевидным представляется, что наделение высших должностных лиц органов прокуратуры исключительными полномочиями по непосредственному принятию процессуальных решений, ограничивающих права и свободы, либо изменяющих процессуальный статус лиц указанных в ч.

145

этапах производства по делу.

В этой связи следует, безусловно, согласиться с В.А.

Термин «судебный контроль», как отмечает Н.А. Колоколов, появился в научном обороте сразу после введения в УПК РСФСР ст.ст. 22022О2 регламентирующих осуществление судом проверки законности и обоснованности ареста, продления срока содержания обвиняемых под стражей.89 В современной юридической литературе существуют различные определения судебного контроля: а) как самостоятельной судебной функции;90 б) формы реализации судебной власти наравне с правосудием;91

в) особой формы осуществления правосудия по уголовным делам;ьо

г) составной части правосудия92 или его элемента.93

На первый взгляд вопрос о сущности судебного контроля, осуществляемого в досудебном производстве, принципиального значения не имеет: полномочия суда определены в ст. 29 УПК и не важно как обозначить деятельность, осуществляемую им на том или ином этапе судопроизводства. Однако, как совершенно справедливо отмечает О.В. Хитрова, его решение непосредственно «...связано с концепцией построения уголовного судопроизводства и определением уголовно-процессуальных форм, а в конечном итоге обеспечение защиты прав и законных интересов личности, вовлеченной в уголовное судопроизводство (независимо от ее процессуального статуса)».'33 Особую остроту данный вопрос приобретает при рассмотрении полномочий суда по принятию процессуально значимых решений д;ри возбуждении уголовного дела в отношении лица, указанного в ч.

Аналитическое исследование судебного контроля на стадиях возбуждения уголовного дела и предварительного расследования как основанной на законе уголовно-процессуальной деятельности специально уполномоченного субъекта - суда (судьи), осуществляемой путем рассмотрения и разрешения ходатайств (представлений) и жалоб заинтересованных лиц, в рамках судебного заседания, в установленные законом сроки с вынесением судебного решения (заключения), с целью защиты гарантированных конституционных прав и свобод человека и гражданина и достижения назначения уголовного судопроизводства, совершенно очевидно указывает, что его сущностные признаки, в целом, тождественны имманентным признакам деятельности суда по рассмотрению и разрешению в судебных заседаниях споров о праве, т. е. правосудию.97Тождество (в сути) судебного контроля и правосудия, в первую очередь, определяется общим объектом деятельности суда, в качестве которого выступают признаваемые данным государством конституционные права

158

личности, неприкосновенность которых нормативно гарантирована. Предметом же деятельности суда при отправлении правосудия, так же как при осуществлении судебного контроля, является конкретное процессуальное решение публичных процессуальных органов, нарушающее или ограничивающее то или иное конституционного право личности. Однако специфика решений, принимаемых компетентными органами на различных этапах производства по уголовному делу, позволяет выделить относительно самостоятельные направления деятельности суда в уголовном судопроизводстве и, в частности, рассматривать судебный контроль как самостоятельную уголовно-процессуальную функцию, осуществляемую посредством реализации комплекса полномочий суда по судебному контролю за законностью решений, действий (бездействия) должностных лиц в досудебных стадиях процесса, в число которых входят судебный контроль по жалобам граждан, участвующих в процессе и предварительный судебный контроль при даче разрешения на производство отдельных следственных действий.15'

Правовая природа деятельности суда на стадии возбуждения уголовного дела и при привлечении в качестве обвиняемого лица, указанного в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, если уголовное дело было возбуждено в отношении других лиц или по факту совершения деяния, содержащего признаки преступления, становится вполне очевидна при сравнительном анализе ее значимых (сущностных) признаков с рассмотренными выше признаками, позволяющими отождествлять судебный контроль с деятельностью по отправлению правосудия.

В целом, указанные признаки сводятся к следующему: суть судебного контроля (как^и_правосудия в целом) состоит в проверке и оценке законности и'обоснованности действий и решений публичных органов государственной власти, ограничивающих конституционные права и свободы личности. Эта деятельность направлена на судебную защиту конституционных прав и свобод личности в социально-правовом споре сторон, инициатива к ней исходит не от суда, а от заинтересованных субъектов и ее результатом является вынесение общеобязательного, обеспеченного принудительной силой государства судебного акта.

В общем виде права человека «являются нормативной формой взаимодействия людей, упорядочения их связей, координации их поступков и деятельности, предотвращения противоречий, противоборства, конфликтов на основе сочетания свободы индивида со свободой других людей, с нормальным функционированием общества и государства».98 В свою очередь, под конституционными правами и свободами принято понимать наиболее важные права и свободы человека и гражданина, раскрывающие естественное состояние свободы и получающие высшую юридическую защиту.99 При этом закрепленные Конституцией РФ дополнительные гарантии неприкосновенности представителей высших органов государственной власти, целым рядом ученых признаются конституционными правами более высокого уровня, по сравнению с общими конституционными гарантиями неприкосновенности личности.100 Таким образом, основываясь на концепции уголовно-процессуального статуса

t

личности, предложенной В.М. Корнуковым, 1 можно сделать вывод, что специальный конституционно-правовой статус лица является ключевым для правового статуса любого участника уголовного судопроизводства, в каком бы процессуальном качестве он ни выступал, и требует дополнительных гарантий со стороны властных субъектов правовых отношений. Другими словами, специальный правовой статус отдельных категорий лиц, указанных в ч. 1 ст. 447 УПК РФ может и должен являться объектом судебного контроля как средства обеспечения законности при производстве по уголовному делу.

Предметом судебного контроля, в свою очередь, является конкретное процессуальное решение публичных процессуальных органов, нарушающее (ограничивающее) то или иное конституционного право личности. При этом реальным предметом проверки и оценки суда являются не сами процессуальные документы, а сведения, на основе которых устанавливается наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. К примеру, на стадии возбуждения уголовного дела и при привлечении в качестве обвиняемого лица, указанного в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, в предмет судебного контроля входит совокупность сведений (данных) о наличии в его действиях признаков конкретного преступления, предусмотренного УК РФ.

В этой связи возникает закономерный вопрос: нарушает ли решение о возбуждении уголовного дела исключительные конституционные права привилегированных лиц.

Ответ, на наш взгляд, представляется очевидным. На существенные ограничения прав лица, в отношении которого возбуждается уголовное дело, и обусловленную этим необходимость особого контроля за деятельностью процессуальных органов, обращали свое внимание как виднейшие правоведы прошлого, так и современные ученые. В связи с этим А.Ф. Кони, например, отмечал: «Уголовное преследование слишком серьезная вещь, чтобы не вызывать самой тщательной обдуманности; ни последующее оправдание судом, ни даже прекращение дела до предания суду очень часто не могут изгладить материального и нравственного вреда, причиненного человеку поспешным и необоснованным привлечением его к уголовному делу».101 На то, что возбуждение уголовного дела должно стать предметом судебной проверки, ибо оно легализует всю дальнейшую процессуальную деятельность, являясь процессуально-правовым основанием расследования, позволяющим совершать все последующие следственные действия и применять процессуальные меры, в том числе принудительного характера, указывают Т.Г. Морщакова и И.Л. Петрухин.102 Категоричен в этом вопросе и судья конституционного суда РФ А.Л. Кононов, прямо указывающий на то, что возбуждение уголовного дела в отношении конкретного лица само по себе затрагивает основные права человека и гражданина - достоинство, честь, репутацию, доброе имя, ставит его в положение подозреваемого, делает реальной угрозу дальнейшего ограничения его прав.103

Некоторые ученые ставят под сомнение наличие спора сторон при принятии решения о возбуждении уголовного дела, привлечении в качестве обвиняемого и производстве отдельных следственных действий, ограничивающих права и свободы граждан. Ввиду этого, участие суда в принятии указанных решений они рассматривают исключительно как санкционирование, т. е. придание необходимой юридической силы.104 Представляется, что в данном случае не совсем точно указывается суть социально-правового спора сторон, понимаемая лишь как активное противостояние их интересов. Данные авторы упускают из вида, что правовым конфликтом следует признать и такой конфликт, в котором спор непосредственно связан с принудительно изменяющимися правовыми отношениями сторон, их юридически значимыми действиями или состояниями.168 Именно конфликт интересов вызывает к жизни саму необходимость судебной проверки, требуя разрешения (оценки) судом законности и обоснованности имеющегося или потенциально-возможного ограничения прав и свобод. Поэтому необходимость законного и обоснованного разрешения спора сторон как специфической формы защиты нарушенных или оспариваемых прав является существенным признаком как правосудия в целом и судебного контроля в частности, так и деятельности суда на стадии возбуждения уголовного дела, при привлечении лица, указанного в ч. 1 ст. 447 УПК РФ в качестве обвиняемого и при рассмотрении ходатайств о производстве следственных действий, ограничивающих конституционные права и свободы граждан.

Принимая во внимание вышеизложенное, а так же учитывая, что деятельность суда, направленная на установление наличия в действиях привилегированных субъектов признаков конкретного преступления, возможна только в связи с заявлением ходатайства прокурора соответствующего уровня и ее результатом является формализованное общеобязательное процессуальное решение (судебный акт), обеспеченное принудительной силой закона, такую деятельность можно вполне обоснованно считать специфическим видом судебного контроля, а, следовательно, особой формой деятельности суда по отправлению правосудия. Вместе с тем, рассматривая правосудие в качестве самостоятельной уголовно-процессуальной функции, в рамках которой судом рассматривается и разрешается по существу уголовное дело в целом, следует согласиться с определением судебного контроля, осуществляющегося на досудебных стадиях уголовного процесса как особой уголовно-процессуальной функции. В качестве подтверждения такой позиции можно рассматривать мнение Конституционного Суда Российской Федерации, высказанное им в определении от 14 декабря 2004 г. N 384-0 «По жалобе гражданина Григорянца Р.А. на нарушение его конституционных прав положениями частей третьей и четвертой статьи 448 Уголовно- процессуального кодекса Российской Федерации», в котором, в частности, указывается, что проверка судом достаточности представленных прокурором данных, необходимых для возбуждения уголовного дела, правомерности выводов о наличии для этого оснований и вынесение соответствующего заключения обусловлена контрольной функцией суда на данной стадии уголовного процесса и в силу части второй статьи 140, части четвертой статьи 146, статей 147 и 148 УПК Российской Федерации. При этом Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 23 марта 1999 года по делу о проверке конституционности положений статей 133, 218 и 220 УПК РСФСР указал на недопустимость предрешения судом в ходе проверки законности и обоснованности промежуточных решений, принимаемых на досудебных стадиях уголовного судопроизводства, тех вопросов, которые могут стать предметом судебной оценки последующих решений органов предварительного расследования и прокурора, либо предметом судебного разбирательства по существу уголовного дела; иное противоречило бы конституционным принципам, закрепленным в статьях 10, 120 и 123 (часть 3) Конституции Российской Федерации.105 Иными словами суд не вправе в заключении делать выводы, которые могут быть установлены только приговором (статья 302 УПК Российской Федерации) или иным итоговым решением, постановляемым по результатам непосредственного исследования в ходе судебного разбирательства собранных по уголовному делу доказательств, в том числе - о виновности привлекаемого к уголовной ответственности лица. Представляется, что пределы законной деятельности суда, направленной на проверку и оценку процессуальных действий и решений органов расследования, в данном случае, определяются непосредственным предметом судебного контроля - совокупностью сведений о наличии признаков преступления в действиях привилегированного лица. Очевидно, что объем исследуемых судом данных должен в полной мере обеспечивать возможность судить о законности и обоснованности принятых процессуальных решений. Вместе с тем, предмет судебного контроля должен определяться в самих решениях органов, осуществляющих уголовное преследование. В противном случае будет существенно нарушаться принцип разделения уголовно-процессуальных функций. Кроме того, судебный контроль, не должен превращаться в руководство предварительным следствием, воля суда не должна подменять собой волю следователя прокуратуры и нарушать сложившуюся систему стадий уголовного процесса, его единства.

В соответствии с требованиями ст. 448 УПК РФ непосредственный предмет судебного контроля на стадии возбуждения уголовного дела и при привлечении отдельных категорий лиц в качестве обвиняемых, если уголовное дело было возбуждено в отношении других лиц или по факту совершения деяния, содержащего признаки преступления, составляют сведения (данные) о наличии признаков преступления именно в действиях привилегированных субъектов. Фактически суд проверяет и оценивает основания для возбуждения уголовного дела, установленные в ходе предварительной проверки соответствующего сообщения. Указанные основания должны отвечать двум неразрывно связанным требованиям: в событии, ставшем известным органу или должностному лицу, компетентному решить вопрос о возбуждении уголовного дела должно быть установлено наличие признаков преступления; эти признаки должны быть установлены в достаточном объеме. В этой связи возникают как минимум две существенные теоретические проблемы, имеющие важное значение для решения практических задач уголовного судопроизводства.

Во-первых, уголовно-процессуальный Кодекс не определяет, что следует понимать под признаками преступления. В теории уголовного процесса не выработано единой позиции относительно того, что именно необходимо установить для принятия решения о возбуждении уголовного дела: состав преступления; признаки состава преступления; признаки преступления, относящиеся к объективной стороне; признаки объекта и объективной стороны состава преступления; общественную опасность деяния; совокупность объективных и субъективных признаков; данные о совершении общественно опасного, уголовно наказуемого деяния, предусмотренного определенной нормой уголовного закона; признаки

I 70

деяния и наступивших последствий и т. д. Нет ясности в отношении

понятия «признаки преступления» и в теории уголовного права. Поскольку

ст. 14 УК РФ преступлением признает виновно совершенное общественно

опасное деяние, запрещенное Уголовным кодексом под угрозой наказания, к

признакам преступления правильно было бы отнести общественную

опасность деяния, его противоправность, виновность и наказуемость. Вместе

с тем, применительно к уголовному судопроизводству, на наш взгляд нет

необходимости устанавливать все указанные признаки преступления в

полном объеме непосредственно на стадии возбуждения уголовного дела.

Для решения вопроса о возбуждении уголовного дела достаточно

A- Z.

достоверное знание об общественной опасности и противоправности^аяния.

Форма вины конкретного лица и вопрос о целесообразности его наказания в

соответствии с законом устанавливаются и разрешаются, как правило, на

стадии предварительного расследования, хотя данные, позволяющие судить,

например, о наличии или отсутствии умысла могут быть получены и на

начальной стадии уголовного процесса.

Необходимость установления противоправности деяния на стадии возбуждения уголовного дела, в принципе, сомнений не вызывает. Учитывая, что в постановлении о возбуждении уголовного дела должны быть указаны пункт, часть и статья уголовного закона, на основании которых возбуждается уголовное дело (ч. 2 ст. 146 УПК РФ), данное условие представляется очевидным.

Общественная опасность - материальный признак преступления, раскрывающий его социальную сущность и позволяющий отграничить

170

См, например: Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. - М, 1962. - С. 233; Степанов В.В. Предварительная проверка первичных материалов о преступлении. - Саратов, 1972. - С. 54; Павлов Н.Е. Обнаружение преступлений (уголовно-процессуальный аспект). ~ М, 1995. - С. 9; Николюк В.В, Кальницкий В.В, Марфицин П.Г. Стадия возбуждения уголовного дела (В вопросах и ответах): Учебное пособие. - Омск, 1995. - С. 16.

преступление от иных правонарушений. Она проявляется в том, что общественно опасное деяние причиняет вред или создает угрозу причинения вреда личности, обществу или государству. На общественную опасность конкретного деяния вполне определенно указывает объект преступного посягательства - охраняемые уголовным законом права и интересы. Следовательно, при решении вопроса о возбуждении уголовного дела должно быть достоверно установлено, что имело место посягательство на конкретные, охраняемые уголовным законом права и интересы личности, общества и государства.

Обязательным требованием при возбуждении уголовного дела является установление объективной стороны преступления, под которой понимаются предусмотренные уголовным законом внешние признаки, характеризующие преступное деяние (общественно опасное действие или бездействие), преступный результат, причинную связь между ними (действием или бездействием и наступившим последствием), место, время, обстановка, способ, орудия и средства совершения преступления.

По мнению некоторых исследователей, субъективную сторону, как и сам субъект преступления, на стадии возбуждения уголовного дела

| 7 j устанавливать не требуется. Однако при решении вопроса о возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица наличие данных о нем как о надлежащем субъекте преступления является необходимым условием, позволяющим вынести обоснованное и законное процессуальное решение. Кроме того, следует учитывать, что характеристика общественной опасности деяния может включать в себя и признаки, относящиеся к форме вины субъекта. Изложенное свидетельствует о том, что установление признака общественной опасности при принятии решения о возбуждении уголовного дела может включать исследование как объективной, так и субъективной стороны преступления. Вместе с тем необходимо учитывать, что на данной стадии уголовного процесса перед компетентным органом, включая суд при решении вопроса о возбуждении уголовного дела в отношении лиц, указанных в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, не должен ставиться вопрос об обязательном установлении состава преступления. Законным основанием для проведения предварительного расследования является наличие достаточных данных, указывающих на признаки преступления. В связи с этим возникает второй немаловажный вопрос: что же понимается под достаточностью данных? В УПК РФ ответ на этот вопрос отсутствует, различны мнения и в процессуальной литературе. Одни авторы считают, что решение задач возбуждения уголовного дела возможно лишь при условии достоверного вывода о событии, содержащем признаки преступления,106 другие полагают, что необходима наибольшая степень вероятности знания о событии

173

преступления. На наш взгляд, заслуживает поддержки позиция Н.Г. Шурухнова обосновывающего право должностного лица самостоятельно, по своему внутреннему убеждению и с учетом совокупности всего имеющегося материала предварительной проверки, принимать решение о достаточности фактических данных в каждом конкретном случае.107 Очевидно, что для предположительного вывода о наличии или отсутствии каких-либо фактов необходимо меньшее количество данных, чем для их достоверного установления. При возбуждении уголовного дела многие обстоятельства совершения преступления не известны, что не позволяет сделать достоверного вывода о признаках преступления. Поэтому справедливо утверждение Л.М. Карнеевой и Г.М. Миньковского о том, что «в момент возбуждения уголовного дела необходимо и достаточно достоверное наличие признаков, указывающих на возможность того, что преступление имело

175

место». Иными словами, речь идет об обоснованном предположении, а не о достоверном знании.

Изложенное позволяет утверждать, что в качестве основания для возбуждения уголовного дела следует рассматривать установленные компетентным должностным лицом данные, позволяющие достоверно утверждать о: противоправности имевшего место деяния; нарушении яйцом его совершившим охраняемых уголовным законом прав и интересов личности, общества или государства; наличии внешних признаков, характеризующих преступное деяние - его результат и причинную связь между ними, а так же место, время, обстановку, способ, орудия и средства совершения преступления. Кроме того, при принятии решения о возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица должны быть собраны, исследованы и зафиксированы данные, характеризующие это лицо как надлежащий субъект преступления и определяющие форму его вины. По нашему мнению именно эти данные должны определять и ограничивать предмет судебного контроля за решениями должностных лиц органов прокуратуры о возбуждении уголовных дел и привлечении в качестве обвиняемых лиц, указанных в ч. 1 ст. 447 УПК! РФ. При этом, как уже подчеркивалось выше, следует обратить внимание на недопустимость предрешения судом в ходе проверки законности и обоснованности промежуточных решений, принимаемых на досудебных стадиях уголовного судопроизводства, тех вопросов, которые могут стать предметом судебной оценки последующих решений органов предварительного расследования и прокурора либо предметом судебного разбирательства по существу уголовного дела.

Необходимо подчеркнуть, что наряду с данными, свидетельствующими о наличии признаков преступления, для возбуждения уголовного дела требуется установить отсутствие оснований для отказа в возбуждении уголовного дела. Очевидно, что отсутствие основания для возбуждения уголовного дела, означает отсутствие события преступления или отсутствие состава преступления (п. 1 и 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ). Однако, даже при наличии оснований для возбуждения уголовного дела, в ходе проверки сообщения о преступлении могут быть выявлены обстоятельства, предусмотренные п. 3 - 5 ч. 1 ст. 24 УПК РФ (истечение сроков давности уголовного преследования, смерть подозреваемого или обвиняемого либо отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных частью четвертой статьи 20 УПК РФ), влекущие отказ в возбуждении уголовного дела. Согласно ст. 5 УПК РСФСР 1960 года аналогичные обстоятельства именовались обстоятельствами, исключающими производство по уголовному делу. В юридической литературе были высказаны различные точки зрения относительно сущности этих обстоятельств: одни авторы считали их отсутствие неотъемлемой частью понятия основания к возбуждению уголовного дела,108 другие - четко разграничивали обстоятельства, исключающие производство по делу и

I H-J

основания к возбуждению уголовного дела. В связи с этим представляется продуманной конструкция УПК РФ, четко разграничивающая основание для возбуждения уголовного дела (ч. 2 ст. 140) и основания для отказа в возбуждении уголовного дела (ч. 1 ст. 24). Указанные положения определяют необходимость включения в предмет судебного контроля за решениями о возбуждении уголовного дела в отношении отдельных категорий лиц и их привлечении в качестве обвиняемых сведений об обстоятельствах, дающих основания для отказа в возбуждении уголовного дела в соответствии с п.п. 3, 4, 5 ч. 1 ст. 24 УПК РФ. На наш взгляд, данное замечание требует внесения соответствующих изменений в нормы, регламентирующие основания для принятия решения о возбуждении уголовного дела в отношении члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы Федерального Собрания РФ, Генерального прокурора РФ, судьи Конституционного Суда Российской Федерации, судьи Верховного Суда Российской Федерации, Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации, верховного суда республики, краевого или областного суда, суда города федерального значения, суда автономной области и суда автономного округа, федерального арбитражного суда, окружного (флотского) военного суда и иных судей, либо о привлечении этих лиц в качестве обвиняемых, если уголовное дело было возбуждено в отношении других лиц или по факту совершения деяния, содержащего признаки преступления. Основанием для принятия данных решений должно являться заключение соответствующей коллегии суда (судьи) о наличии в действиях привилегированного субъекта признаков преступления и отсутствии оснований для отказа в возбуждении уголовного дела, преду?мот|^ннь1Х..п.пЛ 3 - 5 ч. 1 ст. 24 УПК РФ.

Кроме того, представление прокурора о ДаЧе Заключения о наличии признаков преступления в действиях депутатов (членов) законодательных органов власти и судей всех рангов должно быть исследовано судом на предмет проверки и оценки обоснованности и законности ограничения права указанных лиц свободно и независимо высказывать свое мнение или позицию. Установив, что в качестве оснований к возбуждению уголовного дела в отношении депутата или судьи приводятся данные, свидетельствующие о наличии признаков преступления в деяниях, связанных с высказыванием мнения, выражением позиции или иных действиях, соответствующих их статусу, суд, как нам представляется, вправе в своем заключении указать на невозможность возбуждения уголовного дела по данным основаниям,

Отдельным и, на наш взгляд, весьма существенным аспектом в анализе уголовно-процессуальных отношений, связанных с реализацией полномочий суда по контролю за законностью и обоснованностью решений о возбуждении уголовного дела и привлечении отдельных категорий лиц в качестве обвиняемых, является правовое положение участников судопроизводства, пострадавших от преступления. В этой связи следует отметить, что разработка и нормативное закрепление в международных правовых актах принципов и стандартов защиты всех участников уголовного судопроизводства является предметом пристального внимания со стороны Организации Объединенных Наций. Принятая с целью оказания помощи правительствам и международному сообществу в их усилиях, направленных на обеспечение справедливости и предоставления доступа к правосудию лиц, потерпевших от преступлений, Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью,109 закрепила принцип обеспечения жертве преступления доступа к механизмам правовой и административной защиты. В рассматриваемом правовом акте говорится о том, что все без исключения участники уголовного судопроизводства имеют право на доступ к правосудию, для реализации которого необходимо создавать и укреплять судебные и административные механизмы. Эти механизмы должны носить оперативный характер, являться недорогими и доступными, в большей степени отвечать потребностям и интересам жертв. Участники процесса вправе изложить свои мнения и пожелания на любом этапе судебного разбирательства, когда затрагиваются их личные интересы.

Признавая положения общепризнанных международно-правовых актов частью национальной правовой системы, Конституция Российской Федерации в качестве высшей ценности и главного объекта защиты признает и закрепляет права и свободы человека и гражданина. Конституционные установления, гарантирующие их государственную и судебную защиту в Российской Федерации и обеспечивающие потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (ч. 1 ст. 45; ч. 1 ст. 46; ст. 52 Конституции РФ), обладая высшей юридической силой и прямым действием на территории России, представляют собой средство практической реализации основополагающих принципов и норм международного права в рассматриваемой сфере социальных отношений. Конкретизация указанных положений находит свое отражение в требованиях Закона «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан» и ряде иных нормативно-правовых актах Российской Федерации, призванных обеспечить реальную возможность обжалования в суд действий и решений государственных органов, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц, в результате которых нарушены права и свободы гражданина или созданы препятствия осуществления гражданином его прав и свобод. Однако следует констатировать, что декларированная государственная защита конституционных прав и свобод человека и гражданина не всегда обеспечивается эффективным механизмом реализации, закрепленным в положениях отраслевого (в данном случае уголовно- процессуального) законодательства. Так, в соответствии с п. 6 ч. 1 ст. 24 УПК РФ основанием для отказа в возбуждении уголовного дела является отсутствие заключения суда о наличии в действиях лиц, указанных в п.п. 1, 3 - 5, 9 и 10 ч. 1 ст. 448 УПК РФ признаков преступления. На наш взгляд, возможность результативно обжаловать решение, например, Генерального прокурора РФ об отказе в возбуждении уголовного дела, основанное на отрицательном заключении судебной коллегии, состоящей из трех судей

Верховного Суда РФ о наличии признаков преступления в действиях депутата Государственной Думы РФ, представляется достаточно призрачной, что, несомненно, существенно ограничивает доступ к справедливому правосудию для лиц, потерпевших от действий (или бездействий) народного избранника.

Стремление России создать правовое государство и развитое гражданское общество нашло свое позитивное отражение в конституционных нормах, прямо указывающих на то, что отныне именно человек, его права и свободы являются высшей социальной ценностью, а признание, соблюдение и защита этих прав и свобод - приоритетная обязанность государства (ст.2, 18). Именно права и свободы человека и гражданина всецело определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти и обеспечиваются правосудием. В силу названных конституционных положений Россия не только признает права человека и гражданина в качестве приоритета защиты для всех ветвей государственной власти, но и считает это направление деятельности одним из основных, то есть конституционной функцией.110Последовательно реализуя конституционное право граждан на судебную защиту, законодатель в течение последних лет предпринял ряд весомых шагов по претворению безусловно продуктивной идеи о невозможности ограничении права граждан на судебную защиту в повседневную практику правоприменительных органов. По новому уголовно-процессуальному закону суд наделен широкими полномочиями по осуществлению судебного контроля за законностью и обоснованностью ограничения конституционных прав и свобод граждан в связи с необходимостью производства следственных действий и применения мер уголовно-процессуального принуждения в ходе (ч. 2 ст. 29 УПК РФ).

Вместе с тем следует, конечно, согласиться с авторами,111отмечающими, что реализации этих полномочий вызывает ряд вопросов. Так, справедливое недоумение вызывает наделение судьи правом по собственной инициативе при отказе в удовлетворении ходатайства органа, осуществляющего уголовное преследование, об избрании в отношении подозреваемого или обвиняемого меры пресечения в виде заключения под стражу избрать в отношении этого лица меру пресечения в виде залога или домашнего ареста (ч. 7.1 ст. 108 УГЖ РФ введена Федеральным законом от 8 декабря 2003 г.). Учитывая значение, которое придается обеспечению прав и свобод лиц, перечисленных в ч. 1 ст. 447 УПК РФ в сфере уголовного судопроизводства, характер домашнего ареста как одной из наиболее строгих мер процессуального пресечения и необходимость четкого разграничения уголовно-процессуальных функций и ограничения предмета судебного контроля рамками соответствующего процессуального решения должностных лиц органов прокуратуры, принятие судом по собственной инициативе решения об избрании меры пресечения в виде домашнего ареста представляется не соответствующим нормам и принципам уголовно- процессуального права.

Одним из наиболее острых дискуссионных вопросов, не потерявших своей актуальности до настоящего времени, является вопрос об «административном» участии соответствующих органов законодательной и судебной власти, а также органов судейского сообщества в принятии решения о привлечении к уголовной ответственности, возбуждении уголовного дела, избрании некоторых мер пресечения и производстве отдельных следственных действий в отношении своих привилегированных представителей.

В российской правовой науке начала прошлого века данный вопрос рассматривался в рамках проблемы соотношения начал удобства и законности в должностном обвинении.

Исходя из «начала удобства», власти, учрежденной для уголовного

преследования, в каждом отдельном случае предоставляется право решить,

находит ли она удобным, уместным и целесообразным вчинить уголовное

обвинение или полагает удобнее от него воздержаться.112 Другое,

совершенно противоположное, - начало законности. Обвинение - не право, а

служебная обязанность обличать перед судом всякое произошедшее

нарушение уголовного закона. Сторона обвинения выступает не как

политическая власть, а как правительственный орган. «Он не задает и не

должен задавать себе вопроса о практических результатах, могущих

произойти от возбуждения обвинения перед судом, определяясь в своей

деятельности исключительно твердыми правилами закона. Его взор должен

быть обращен не на будущее, а на прошедшее. Он обязан вчинять уголовное

преследование во всех случаях, когда таковое может и должно иметь место 182

по закону». Российское законодательство дореволюционного периода, подчиняя прокуратуру, как орган государственного обвинения, началу законности, тем не менее, устанавливало целый ряд исключений из обязанности предъявления обвинения по каждому ставшему известным преступлению. В силу так называемой «пассивной зависимости» прокуратуры обвинение в преступлении могло быть предъявлено не ранее требования или согласия на это со стороны иных органов и лиц. Иными словами «прокуратура хотя и действует во имя закона, но почин ее стеснен

183

усмотрением... начальства или административного ведомства».

В современной юридической науке институты, нормы которых призваны регулировать аналогичные, по своей сути, социальные отношения, принято относить к правовым иммунитетам. В этой связи важно еще раз подчеркнуть общую природу иммунитетов и привилегий, рассматриваемых нами в качестве специальных норм права, регулирующих правоотношения лиц, априори обладающих возможностью в полном объеме приобретать и осуществлять субъективные права в правоотношении, урегулированном общими требованиями, а, следовательно, с точки зрения социальной справедливости и правового равенства, не нуждающихся в дополнительных гарантиях общей правосубъектности. В этой связи следует еще раз обратить внимание, что различие между иммунитетами и привилегиями, на наш взгляд, заключается в объеме (или пределах) их действия. Реализация иммунитета, как правило, означает изъятие конкретного лица из сферы действия целой отрасли права - качественно однородной области общественных отношений. Реализация же привилегии исключает только специальную правосубъектность лица - его способность быть субъектом определенной группы социальных отношений в рамках конкретной отрасли права.

Кроме того, принято проводить границу между привилегиями и иммунитетами основываясь на различии методов правового регулирования, преобладающих при реализации этих правовых преимуществ. Специальные юридические нормы, регламентирующие наделение отдельных категорий лиц привилегиями, как правило, содержат предписания, предоставляющие субъектам правоотношений дополнительные права. Напротив, реализация правовых иммунитетов связана, как правило, с освобождением субъекта от юридических обязанностей и ответственности. Например, А.В. Наумов предложил определить иммунитет как «нераспространение общих правил об ответственности за правонарушение на определенных лиц, включая освобождение их от ответственности».113 И.И. Лукашук также считает, что под иммунитетом «на практике чаще всего имеется в виду освобождение от ответственности».114 Такого же мнения придерживаются и западные юристы, понимая под иммунитетом освобождение от правовой обязанности (duty), предусмотренной в уголовном законе, данное индивиду или группе людей по причине их специального статуса,115 либо освобождение от ответственности (liability).116

В широком философском понимании, ответственность означает определенное взаимоотношение между личностью, коллективом и обществом. Характер этих связей проявляется в сознательном и добровольном осуществлении субъектами предъявляемых друг другу взаимных требований, стремлении в наибольшем объеме выполнить свои обязанности перед другой стороной. Ответственность конкретного лица состоит в его способности и возможности сознательно выполнять определенные требования и осуществлять поставленные перед ним задачи, совершать правильный выбор в достижении определенного результата,

предвидеть последствия своих действий, сопряженные с их одобрением или

188

осуждением. В этом определении акцент делается на субъективном аспекте ответственности, представленном в виде определенного качества субъекта взаимоотношений. Чувство ответственности - это морально- психологическое, внутреннее состояние личности, которое характеризует образ ее мыслей, играет важную мотивационную роль, однако оно может иметь юридическое значение только тогда, когда проявится через объективно

189

выраженное поведение. По мнению М.Д. Шаргородского, ответственность с объективной точки зрения, это «мера государственного принуждения, основанная на юридическом и общественном осуждении правонарушителя и выражающаяся в установлении для него определенных отрицательных последствий в форме ограничений личного и имущественного характера».117С позиции субъекта-нарушителя, «ответственность - обязанность претерпевать меры государственного принуждения в форме лишений личного и имущественного характера».118

Признавая юридическую ответственность одним из видов ответственности общесоциальной, ее также можно рассматривать как с субъективной, так и с объективной стороны. Большинство авторов определяют субъективную сторону юридической ответственности как обязанность лица дать ответ управомоченным на то органам государства по поводу совершения им нарушения закона и подвергнуться действию тех санкций, которые предусмотрены законом или иным нормативным актом за данное правонарушение.119 При этом особо отмечается, что обязанность понести ответственность за совершение правонарушения имеет принудительный характер и этим юридическая ответственность отличается от всякой иной ответственности, например моральной.

Объективная же сторона юридической ответственности состоит в применении мер государственного принуждения к правонарушителю за совершенное им противоправное деяние.

Обобщая изложенное, можно согласиться с А.А. Магомедовым, определяющим уголовную ответственность как «реализацию в форме охранительного уголовного правоотношения уголовно-правовой нормы (диспозиции и санкции), при которой один из субъектов этого отношения становится лицом, обязанным претерпеть меры осуждения, порицания, государственного принуждения (наказания), определяемые в приговоре суда, а другой - в лице специального органа государства (суда) - истребовать объяснения у лица, совершившего преступление, и применить к нему меры осуждения, порицания, государственного принуждения (наказания)».120Другими словами уголовную ответственность можно рассматривать как одну из форм разрешения конфликта между государством и лицом, совершившим преступление.

Думается, что регламентация общих условий и оснований уголовной ответственности, так же как и оснований освобождения от нее, исходя из материального характера самого правового отношения уголовной ответственности и иерархии нормативно-правовых актов в зависимости от специального предмета регулирования, является прерогативой УК РФ. При этом сама структура уголовного закона России подразумевает определенную классификацию оснований освобождения от уголовной ответственности. Так общими основаниями освобождения от уголовной ответственности являются условия, предусмотренные ст. 75, 76, ч. 2 ст. 78, ст. 84 и 90 УК РФ. Специальными же основаниями освобождения от уголовной ответственности следует признать те, которые закреплены в Особенной части УК применительно к конкретным составам преступлений (в примечаниях к соответствующим статьям). Всего в действующем уголовном законодательстве РФ насчитывается пятнадцать специальных оснований освобождения от уголовной ответственности (ст. ст. 126, 204, 205 и т.д.).

Анализ уголовно-правовых и уголовно-процессуальных норм, регулирующих отношения, связанные с реализацией уголовной ответственности, позволяет сделать вывод, что в ряде случаев, даже при наличии всех необходимых формальных предпосылок для освобождения от уголовной ответственности и прекращения уголовного дела, принятие такого решения является лишь правом компетентных органов. Возможность и целесообразность освобождения лица от уголовного преследования и от уголовной ответственности в этом случае оценивается, прежде всего, с точки зрения публичных интересов, В других случаях законодатель обязывает лицо, осуществляющее расследование, применить институт освобождения от уголовной ответственности, если для этого возникает предусмотренное законом основание. Здесь уже нет места усмотрению следователя, органа дознания, прокурора либо суда. В соответствии с таким подходом все основания освобождения от уголовной ответственности можно классифицировать на дискреционные (факультативные) и императивные (обязательные).

Общими дискреционными основаниями являются освобождение в связи с деятельным раскаянием (ст. 75 УК РФ), в связи с примирением с потерпевшим (ст. 76 УК РФ), в связи с изменением обстановки (ст. 77 УК РФ), а также освобождение от уголовной ответственности несовершеннолетних с применением принудительных мер воспитательного воздействия (ст. 90 УК РФ). К специальным дискреционным основаниям следует отнести случаи освобождения, предусмотренные в примечаниях к ст. ст. 337 и 338 УК, где речь идет о том, что впервые совершивший самовольное оставление службы или части либо дезертирство военнослужащий может быть освобожден от уголовной ответственности, если его деяние «явилось следствием стечения тяжелых обстоятельств».

Однако не все основания освобождения от уголовной ответственности нашли свое позитивное закрепление в уголовном законе Российской Федерации. Необходимость установления дополнительных гарантий независимой профессиональной деятельности отдельных категорий лиц, в том числе в сфере уголовного судопроизводства, предопределила установление целого ряда требований определяющих особые условия их привлечения к уголовной ответственности. Следует признать, что в настоящее время, регулируя правовые отношения уголовной ответственности (фактически устанавливая особые основания освобождения от нее), статусное законодательство в ряде случаев необоснованно вторгается в сферу действия уголовного закона.121 Отсутствие материально-правовых норм регламентирующих основания освобождения от уголовной ответственности отдельных категорий лиц в уголовном законе Российской Федерации, на наш взгляд, является основанием для признания незаконного характера требований статусного и уголовно-процессуального законодательства, регулирующих особый порядок судопроизводства, предусматривающий возможность освобождения от уголовной ответственности по решению административного органа. В качестве практической рекомендации, позволяющей разрешить рассматриваемую правовую коллизию, нами предлагается внести изменения в перечень общих условий освобождения от уголовной ответственности, определенных в Общей части УК РФ. В частности, гл. 11 УК РФ предлагается дополнить нормой, в соответствии с которой лицо, указанное в пп. 1, 3 - 5, 9 и 10 ч. 1 ст. 448 УПК РФ, при определенных условиях может быть освобождено от уголовной ответственности по решению соответственно Совета Федерации, Государственной Думы, Конституционного Суда Российской Федерации, квалификационной коллегии судей. Думается, что законодательное закрепление уголовно-правового парламентского и судейского иммунитета позволит согласовать требования процессуального и уголовного законодательства в части, касающейся реализации отношений уголовной ответственности отдельных категорий привилегированных субъектов.

Специфика уголовно-правового иммунитета, нарушающего, по мнению многих юристов, равенство всех перед законом и судом, обусловливает необходимость оценки общих факультативных оснований освобождения от уголовной ответственности лиц, указанных в пп. 1, 3 - 5, 9 и 10 ч. 1 ст. 448 УПК РФ, с точки зрения их соответствия объективным предпосылкам установления специальных норм, обеспечивающих преимущественное правового положение отдельных категорий лиц, вопреки принципам формального правового равенства и справедливости. На наш взгляд, необходимость установления парламентского и судейского иммунитета в сфере уголовно-правовых отношений обусловлена исторически сформировавшимися и признанными международным правом принципами реализации уголовной ответственности лиц, осуществляющих наиболее значимые в общесоциальном плане государственные функции. Однако исключительные основания освобождения от уголовной ответственности обязательно должны найти свое отражение в общественном правосознании и морали как единственно возможные средства обеспечения реальной возможности эффективно, качественно и независимо исполнять полномочия должностных лиц органов законодательной и судебной власти. Представляется, что на современном этапе социального развития указанным требованиям в полной мере отвечает лишь уголовно-правовой иммунитет депутата от ответственности за высказывание мнения или выражение позиции при голосовании в соответствующем органе законодательной власти и иммунитет судьи от уголовной ответственности за выраженное им при осуществлении правосудия мнение и принятое судом решение. Исходя из этого, предлагаемые нами дополнения в положения уголовного Кодекса, регулирующие общие условия освобождения от уголовной ответственности, могут быть сформулированы в следующей редакции:

«Член Совета Федерации, депутат Государственной Думы Федерального Собрания РФ, судья Конституционного Суда РФ и иные судьи могут быть освобождены от уголовной ответственности за деяния, связанные с высказыванием мнения или выражением позиции при голосовании в палате Федерального Собрания РФ либо при осуществлении правосудия».

Однако и такого рода иммунитет должен носить альтернативный характер, т.е. может быть преодолен в ходе соответствующей процедуры. Если в связи с указанными действиями депутат допустил публичные оскорбления, клевету или иные нарушения, ответственность за которые предусмотрена федеральным законом, либо если вступившим в законную силу приговором суда будет установлена виновность судьи в преступном злоупотреблении либо вынесении заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта соответствующим административным органом должно быть принято решение о лишении указанных лиц уголовно- правового иммунитета и согласии на их привлечение к уголовной ответственности.

Относительно самостоятельным элементом специального правового статуса отдельных категорий лиц является, установленная Конституцией РФ и закрепленная в положениях статусного законодательствам, система гарантий их неприкосновенности. С объективной точки зрения неприкосновенность можно рассматривать как особую форму социальных отношений, нормативно закрепленный специальный порядок и последовательность действий, ограничивающих конституционные права и свободы оговоренных в законе субъектов. Масштабы этих действий, то есть внутреннюю форму правоотношений и субъективную сторону неприкосновенности определяют субъективные права и обязанности их участников. Нормативно закрепленное право на неприкосновенность, гарантированное исключительными полномочиями властных субъектов правоотношений, составляет содержание специальных процессуальных норм, установленных государством в целях обеспечения преимущественного правового положения отдельных категорий лиц, в том числе в сфере уголовно-процессуальных отношений. В этой связи следует подчеркнуть, что статусное законодательство существенно расширяет пределы неприкосновенности, закрепленные Конституцией РФ. Так, если конституционная норма (ст. 98), раскрывая содержание неприкосновенности членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы РФ, устанавливает запрет на их задержание, арест, обыск и личный досмотр, то норма ФЗ «О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы РФ» в содержание неприкосновенности включает также запрет на привлечение парламентария к уголовной и административной ответственности и даже запрет на его допрос без согласия соответствующей палаты Федерального Собрания РФ (ст. 19). Следует отметить, что правомерность этого требования статусного нормативного акта подтвердил Конституционный Суд РФ, указав в своем решении, что особый порядок привлечения депутата к уголовной ответственности является «одним

195

из существенных элементов депутатской неприкосновенности».

Учитывая признанную большинством процессуалистов позицию Пленума Верховного Суда РСФСР, высказанную в Постановлении от 25 сентября 1979 года № 4 «О практике рассмотрения судами жалоб и дел о преступлениях, предусмотренных ст. ст. 112 ч. 1; 130; 131 УК РСФСР»,122относительно того, что «...процессуальным актом привлечения к уголовной ответственности является предъявление обвинения», можно констатировать следующее: в сфере уголовно-процессуальных отношений российское законодательство трактует личную неприкосновенность членов (депутатов) парламента как запрет на их обыск и личный досмотр, предъявление им обвинения, их задержание по подозрению в совершении преступления в порядке ст. 91 УПК РФ и избрание в отношении парламентария заключения под стражу в качестве меры пресечения без согласия соответствующей палаты Федерального Собрания РФ. Кроме того, неприкосновенность распространяется на занимаемые членом Совета Федерации и депутатом Государственной Думы жилые и служебные помещения, используемые ими личные и служебные транспортные средства, средства связи, принадлежащие им документы и багаж, на их переписку.

Аналогичные гарантии неприкосновенности установлены нормами соответствующих статусных федеральных законов в отношении сотрудников Счетной палаты РФ, Уполномоченного по правам человека в РФ и

Президента Российской Федерации, прекратившего исполнение своих полномочий.

В качестве основной конституционной гарантии неприкосновенности судей, согласно ч. 2 ст. 122 Основного закона Российской Федерации, следует рассматривать требование о соблюдении установленного федеральным законом порядка привлечения судьи к уголовной ответственности. Содержание неприкосновенности раскрывается в ст. 16 ФЗ «О статусе судей в РФ». В соответствии с нормой статусного закона неприкосновенность судьи включает в себя неприкосновенность личности, неприкосновенность занимаемых им жилых и служебных помещений, используемых им личных и служебных транспортных средств, принадлежащих ему документов, багажа и иного имущества, тайну переписки и иной корреспонденции (телефонных переговоров, почтовых, телеграфных, других электрических и иных принимаемых и отправляемых судьей сообщений). Кроме того, ч. 3 названной статьи в качестве дополнительной гарантии неприкосновенности устанавливает особый порядок принятия решения о возбуждении уголовного дела в отношении судьи либо о привлечении его в качестве обвиняемого по другому уголовному делу.

Гарантии личной неприкосновенности установлены также для некоторых должностных лиц органов прокуратуры. Весьма характерно, что они содержаться в статье ФЗ «О прокуратуре Российской Федерации», регламентирующей порядок привлечения прокуроров и следователей к уголовной и административной ответственности (ст. 42). В соответствии с этими требованиями не допускаются задержание, привод, личный досмотр прокурора и следователя, досмотр их вещей и используемого ими транспорта, за исключением случаев, когда это предусмотрено федеральным законом для обеспечения безопасности других лиц, а также задержания при совершении преступления.

Изложенное позволяет рассматривать неприкосновенность отдельных категорий лиц в сфере уголовно-процессуальных отношений как систему взаимосвязанных требований, обращенных к органам государственной власти и их должностным лицам, участвующим в уголовном судопроизводстве и наделенных соответствующими властными полномочиями. Пределы неприкосновенности и условия ее реализации определяют специальные уголовно-процессуальные нормы, регламентирующие: -

порядок принятия решения о возбуждении уголовного дела; -

порядок принятия решения о производстве обыска и личного досмотра; -

порядок предъявление обвинения; -

порядок и условия задержания по подозрению в совершении преступления в порядке ст. 91 УПК РФ; -

порядок избрания в качестве меры пресечения заключения под стражу.

Анализ механизма правового регулирования уголовно-процессуальных отношений, участниками которых являются лица, указанные в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, позволяет сделать вывод, что содержание уголовно- процессуальных привилегий, обеспечивающих преимущественное правовое положение последних, составляют:

- статутное право привилегированных субъектов на гарантированную Конституцией РФ и федеральным законом неприкосновенность в сфере уголовно-процессуальных отношений;

полномочия высших должностных лиц органов прокуратуры по осуществлению процессуального контроля за законностью и обоснованностью действий и решений подчиненных им прокуроров и следователей прокуратуры;

полномочия суда по осуществлению судебного контроля за законностью и обоснованностью решений должностных лиц органов прокуратуры, ограничивающих конституционные права отдельных категорий лиц;

полномочия Совета Федерации, Государственной Думы Федерального Собрания РФ, Конституционного Суда РФ и квалификационной коллегии судей по принятию решения о лишении членов парламента Российской Федерации, судей Конституционного Суда РФ и иных судей неприкосновенности в сфере уголовно- процессуальных отношений.

Уголовно-правовой иммунитет члена Совета Федерации, депутата Государственной Думы Российской Федерации и судей, понимаемый как изъятие из-под общих правил реализации уголовной ответственности, обеспеченный процессуальными полномочиями административных органов (соответствующей палаты Федерального Собрания РФ, Конституционного Суда РФ либо квалификационной коллегии судей) может и должен распространяться исключительно на ответственность за высказывание мнения, выражение позиции и принятие решения при голосовании или осуществлении правосудия.