Будучи самостоятельной отраслью международного права и обладая всеми его признаками, международное уголовное право базируется на принципах, которые имеет свою специфику, обусловленную характером уголовно наказуемых деяний. В 1950г. Комиссия Международного Права приняла и представила Генеральной Ассамблее ООН "Принципы международного права, признанные статутом Ньюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого трибунала". Особые принципы присущие этой отрасли международного права, сформулированные в Уставе и приговоре Нюрнбергского трибунала носят с тех пор императивный характер. Они заключаются в следующем: неотвратимость уголовного наказания за совершение любого деяния, которое по международному праву считается преступным; если государство не устанавливает наказание за действия, которые международным правом отнесены к категории преступлений против мира и человечества, то это не является обстоятельством, освобождающим виновное лицо от международной уголовной ответственности; должностное положение лица, совершившего международное преступление, не освобождает его от личной ответственности; исполнение лицом преступного приказа своего правительства или начальника не освобождает это лицо от ответственности, если сознательный выбор был фактически возможен; каждое лицо, обвиненное в международном преступлении или преступлении международного характера, имеет право на справедливое рассмотрение своего дела в суде; неприменение сроков давности к военным преступникам и преступлениям против человечества в соответствии с Конвенцией 1968г.; В 1973г. специальной резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН были приняты принципы международного сотрудничества в отношении обнаружения, ареста, выдачи и наказания лиц, виновных в военных преступлениях и преступлениях против человечества, которые в основном регламентируют стадию предварительного расследования указанных преступлений. Следует отметить, что признанные и одобренные принципы поддержания международного мира и безопасности, развития сотрудничества государств служат как общие нормативно-ориентирующие регуляторы. Таковы принципы, положенные в основу ООН согласно ее Уставу, - суверенное равенство всех членов, добросовестное выполнение принятых по Уставу обязательств, разрешение споров мирными средствами, взаимопомощь (ст.2). Они являются теми основными началами, которые пронизывают все иные разновидности международно-правовых норм и объединяют все "уровни" международной уголовно правовой системы. В этом смысле указанные принципы сближаются и даже сливаются с общими принципами внутреннего уголовного права. Другими словами, мы имеем дело со стратегической программой правового развития международного сообщества, которая служит целеполагающей для всех актов и действий государств и их объединений "внутри" и "вовне". Она не связывает жесткими рамками, а дает выбор правовых средств. Отступления же от них пагубно отражаются не только на состояние международных отношений, но и на развитие отдельных государств. С тем, чтобы не допустить негативные последствия международно-правовых отношений, государства стремятся неуклонно соблюдать принятые в рамках ООН правовые стандарты и модельные акты (например, нормы Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка, минимальных стандартов правил обращения с заключенными и т.д.). К тому же, действие государства обуславливается его волей изучать и разрешать совместно с другими государствами международно-правовые проблемы, влияющие на внутригосударственные правовые отношения и затрагивающие национальные интересы. При этом во главе угла каждого акта государства стоят обеспечение правильного и эффективного применения норм международного и национального уголовного права, получение полной правовой информации и обмена ею, использование средств правовой защиты жертв преступлений, представляющих угрозу миру и безопасности человечества. Но имеется и ряд других критериев взаимодействия международного и национального уголовного права, при помощи которых анализируются концептуальные вопросы о нарушениях законов и обычаев войны. Наиболее актуальными признаны: -взаимосвязь общеуголовных принципов, установленных в национальном законодательстве, с обычными международными уголовными нормами; -неизбежность уголовной ответственности на международном и национальном уровнях за преступления в виде нарушений законов и обычаев войны; -неотвратимость уголовной наказуемости тяжких военных преступлений, не вызванных военной необходимостью. Взаимосвязь общеуголовных принципов, установленных в законодательстве Республики Узбекистан, с обычными международными уголовными нормами, и их прикладная значимость Хотя общественная опасность есть свойство всякого правонарушения, международное преступление в виде нарушений законов и обычаев войны отличается особой степенью опасности. Высокая степень опасности данного преступления против мира и безопасности человечества обозначается тем, что его свойства определяются не только национальным уголовным правом как таковым, но и условиями сохранности международного порядка. А правовая норма лишь фиксирует их в конкретном законодательстве. Как закреплено в статье 15 Конвенции о гражданских и политических правах 1966г., 1 наказание лиц, совершивших международные преступления, осуществляется общими принципами права, которые признаны сообществом государств. Главное, чтобы эти принципы были в силе во время совершения тяжких военных преступлений. Международная опасность нарушений законов и обычаев войны, конечно, объективное свойство преступления. Это подтверждается тем, что из за такой степени опасности ни одно лицо, виновность которого доказано в судебном порядке, не подлежит амнистии. 2 Однако, отнести того, или иного опасного деяния к преступному зависит от воли и сознания учредителей договора или тех, которые создают национальные уголовные нормы. К тому же Женевские конвенции 1949 г. принимают более строгую позицию в отношении воли государства привести у себя в действие нормы международных актов. В соответствие со ст. 49 I Конвенции, ст. 50 II Конвенции, ст. 129 III Конвенции, ст. 146 IV Конвенции государства берут на себя обязательство привести в действие законодательство, необходимое для обеспечения эффективного уголовного наказания лиц, совершивших или приказавших совершить то или иное нарушение данных конвенций. Следовательно признание деяния противоправным представляет собой официальное признание государством международной опасности соответствующего поступка. Одновременно и запрещение его как национальным, так и международным правом есть признание значительной степени его общественной опасности. Таким образом, законодательное предписание поступка как уголовно наказуемый является политико-правовым актом нормотворческой воли государства как субъекта международного права. Не надо упускать с виду, что не все военные преступления могут считаться международным преступлением. В свою очередь, как пишет Теодор Мерон, нарушение общих конвенциональных норм таких как Общая статья 3 Женевских конвенций 1949г. также влекут за собой уголовную ответственность, даже хотя их нарушение не всегда является международным 3 преступлением.3 Для действующего национального уголовного законодательства такое рассуждение кажется не менее уместной, хотя общие конвенциональные статьи не предусматривают конкретные объекты преступного посягательства и субъективные стороны деяния. Они скорее всего указывают на противоправность действий, направленных против любого объекта, находящихся под защитой данной конвенции. Более того, общие статьи не приписывают сторонам каких либо специфических обязательств. Бывает также то, что в содержании предполагаемой общей конвенциональной нормы не возможно обнаружит концепцию "военные преступления" и принципы "индивидуальной уголовной ответственности", универсальной юрисдикции. Было бы верным заметить, что в силу правильного соотношения и согласованности общеуголовных принципов Общей части со статьей 152 Особенной части УК РУз. обеспечивается реализация даже общих конвенциональных норм, например вышеупомянутой общей статьи 3 Женевских конвенций 1949г. Такая национальная уголовная политика в отношении выполнения международных уголовных норм находит свое подтверждение в международной практике. Здесь можно отсылаться на решение Нюренбергского Военного трибунала, где говорится: "Индивидуальная уголовная ответственность не должна быть исключена из за отсутствия договорных положений об уголовной наказуемости нарушений." 4 Вся национальная уголовная система базируется на общие принципы уголовного права, которые широко признаны в действующем международном уголовном праве. В международном праве они называются нормами международного правового обычая. Норма международно-правового обычая, по определению Лукашука 5, это сложившееся в международной практике неписанное правило поведения, за которыми субъекты международного права признали юридическую обязательную силу. В нашем уголовном законодательстве эти нормы зафиксированы в виде принципов законности, равенства граждан перед законом, демократизма, гуманизма, справедливости, виновной ответственности и неотвратимости ответственности. Ст. 38 Статута Международного суда предусматривает эти нормы "доказательством всеобщей практики, призванной в качестве правовой нормы". В свете общности предмета международного уголовного и национального права в деле упреждения нарушений законов и обычаев войны, в частности, принцип гуманизма играет определенную роль в их соотношении. Созвучна с установившемся понятием принципа гуманизма в ст. 6 УК РУз.. данный принцип описан следующим образом: "Наказание и иные меры правового воздействия не имеют целью причинения физических страданий или унижение человеческого достоинства... Строгие меры наказания могут быть назначены лишь при условии, если цели наказания не могут быть достигнуты посредством применения более мягких мер, предусмотренных соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса." Рассматриваемый принцип находит широкое применение в практике. В судебном деле Tadic, судебная палата пришла к выводу, что принцип государственного суверенитета постепенно был дополнен принципом гуманизма. 6 Аппеляционная палата ссылаясь на особую позицию США, положения Военного справочника ФРГ и решению Датского Верховного суда от 25 ноября 1994 года, сделала заключение, что "изменение системы норм о "тяжких нарушениях [законов и обычаев войны]" может постепенно материализоваться". Несомненно суд имел ввиду, что общие принципы уголовного права помогут материальным нормам найти практическую применимость. В подтверждение широкого применения принципов гуманизма, справедливости ГА ООН приняла в 1970 году Резолюцию-2675 "Об основополагающих принципах защиты гражданского населения в период вооруженного конфликта". Среди принципов данной Резолюции следует указать следующие: фундаментальные права человека, применимые во времы вооруженных конфликтов как международные инстурменты [должны быть соблюдены]; гражданское население как таковое не должно стать объектом военных операций; среда обитания и сооружения, используемые гражданским населением, не должны подвергаться вооруженным нападениям. Принцип гуманизма, в частности, нашел также свое достойное место в Финской декларации о минимальных гуманитарных стандартах 1990г. Таким образом, взаимосвязь уголовной нормы о законах и обычаях войны с принципами Общей части УК РУз. заимствует от международной практики. Подобная согласованность международного и национального нормотворчества созвучна комментарием Международного суда по делу Прав граждан США в Марокко 7. В нем говорится: "Соответствующие действия должны не только подняться до уровня установившейся практики, но и быть также такими или осуществляться таким образом, чтобы служить доказательством убежденности, что эта практика стала обязательной в результате существования требующей этой нормы права." Видна несостоятельность мнения некоторых юристов, утверждающих, будто для возникновения обычая не имеет значения, является ли формулирующая его практика правомерной, справедливой, гуманной или нет. 8 Наоборот законность, справедливость, гуманность в наше время стали важными факторами, способствующими формированию обычая на базе уголовно-правовой практике. Едва ли сегодня может идти речь о создании универсального обычая без учета требований морали, гуманности и неотвратимости наказания за тяжкие военные преступления. Эти принципы в большей или меньшей мере связаны с международной уголовной практикой. Большая их часть относится к так называемым смешанным договорно-обычным нормам. 9 А для Республики Узбекистан они представляют договорные нормы, хотя их верховенство и непосредственное действие в внутреннем законодательстве открыто признано Конституцией Республики Узбекистан. При этом первостепенная роль в формировании обычных норм принадлежит международным договорам. Это констатируют и некоторые западные юристы. Дж. Шварценбергер пишет: "По своему происхождению даже существующее международное обычное право является продуктом договорного права в гораздо большей мере, чем это обычно представляется...". 10 Так, как подчеркивается многими видными юристами, особая роль принадлежит универсальным договорам, предназначенным для создания общих норм уголовного права. 11 В противовес данной позиции, как полагают некоторые ученые, договорные нормы являются не только разного рода, но и часто становятся взаимоисключающими. 12 Если согласится с этим подходом, то уголовная норма, признанная действительной между двумя странами, не должна быть одновременно как конвенциональной, так и обычной. Однако такое отношение к обычным международным уголовным нормам намного ослабить их место в национальном уголовном законодательстве, тогда как имеется общепринятое правило, что специальная норма при ее конкуренции с общей нормой призвана превалировать над последней. Учитывая вероятность возникновения судебно-правовых коллизий по данному вопросу, наше уголовное законодательство не разделяет общие нормы о защите жертв войны (например, оговорка Мартенса) от тех, которые имеют конкретный объект преступления и четко устанавливают, когда деяние становится преступным. Таким образом, благодаря внятности содержания ст. 152 УК РУз., уголовное законодательство нашей страны остается действенной даже вне участия в некоторых международных соглашениях. Это можно видеть и в примере других норм Уголовного кодекса. Например, в статьях 64 и 69 говорится о неприменении срока давности в отношении преступлений против мира и безопасности человечества, даже хотя наше государство не участвует в Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 года. Отсутствие некоторых обычных международных уголовно-правовых норм в виде конкретной национально-правовой нормы не подразумевает, что наше государство не будет придерживаться их соблюдения. Стремление обустроить взаимоотношения с другими странами в вопросах наказания военных преступников, исходя из обычных уголовных норм о нарушениях законов войны, является практическим свидетельством уважения общеуголовных норм. Что касается роли международных уголовных норм относительно наказуемости преступников за нарушения законов и обычаев войны, то она оценивается по разному. Например, О'Коннел 13 и Кунц 14 утверждают превосходство общих норм международного права над договорными (или специальными) нормами. Однако, в дополнение к вышеприведенным позициям можно утверждать, что в контексте нарушений законов и обычаев войны общие принципы уголовного права имеют вместе с договорными нормами один и тот же объект воздействия. Различие состоит лишь в средствах воздействия на объект. Общеуголовные принципы являются общепризнанными правовыми нормами и применяются даже на внеконвенциональной основе, а также их не соблюдение противоречит международному уголовному праву. А договорные нормы признаются государством в результате участия последнего в данном соглашении, тогда как государство сохраняет за собой право выхода из соглашения в установленном порядке, в силу чего договорные нормы могут быть не применены в национальном уголовном праве. Практике принадлежит большая роль в формировании и действии не только принципов гуманизма, законности и виновной ответственности как общеуголовные принципы, но и договорных норм. Не случайно ст. 31 Венской конвенции о праве международных договоров устанавливает, что при толковании договоров должна учитываться практика их применения. Поэтому международная судебная практика, например, Югославских и Руандийских международных трибуналов служит важнейшим фактором развития национальных уголовных норм. Российский юрист И. И. Лукашук справедливо отмечает: "Практика применения, а точнее, неприменения нормы может привести ее в замороженное состояние, при котором она существует формально. С другой стороны, практика способна наполнить норму реальным содержанием, выходящим за формальные рамки. Норма — это возможность, которая усилиями субъектов может быть превращена в действительность." 15 В практике издавна доминировала точка зрения, что обычные нормы, созданные большинством государств обязывают все государства, включая новообразованные. 16 На этом основании общеуголовные нормы, являющиеся универсальными для многих конвенций рассматриваются в качестве своеобразного международного законодательства. Поэтому для эффективного применения общепринятых норм международного уголовного права в национальном уголовном законодательстве РУз., как правило, необходима более или менее длительная практика. Однако ее длительность, как считают Кожевников 17, не является рещающим обстоятельством. По их мнению, важно, чтобы практика была достаточной и единообразной, а главное - ясно свидетельствующей о признании за нормой юридически обязательной силы. Далее, анализ содержания многосторонних договоров имеет первостепенное значение для выводов о практике, признанной в качестве правовой нормы 18, а также о содержании уголовной нормы о нарушениях законов и обычаев войны. Некоторые юристы такие как Эйкхёрст 19 утверждают, что Комиссия международного права ООН и иные органы, занимающиеся кодификацией, всегда рассматривают национальное право и судопроизводство как главное свидетельство практики государства. Но российский ученый Лукашук выступает против такого подхода в отношении значимости (в нашем случае для нарушений законов и обычаев войны) решений национальных судов. На его взгляд, государства в доказательство существования и применимости той или иной нормы обычного права иногда ссылаются на решения национальных судов, но такие случаи относительно редки и как общее правило касаются сравнительно незначительных вопросов, находящихся на стыке международного и национального права. 20 Тем не менее он не отрицает, что в некоторых случаях решения национальных судов являются доказательством существования и соблюдения важных обычных международно-правовых норм. В этом плане общеизвестна роль приговоров национальных военных трибуналов держав антигитлеровской коалиции в закреплении и развитии международноправового института ответственности военных преступников. Технико-юридические характеристики международных уголовных норм оказывают также определенное воздействие на соотношение международного и национального уголовного права. Следует отметить, что эти характеристики международных уголовных норм отличаются определенным своеобразием, вытекающим из особого способа международного уголовного нормотворчества, которое выражается в согласовании воли субъектов международного права. Международные уголовные нормы не образуются в классической конструкции уголовной нормы с гипотезой, диспозицией, санкцией в рамках одной статьи нормативного акта. Международно-правовые санкции формулируются в виде отдельных соглашений. Тем не менее, они весьма жестко связаны с правилом поведения (диспозицией), на защиту которого направлены. Поэтому обязательные для Республики Узбекистан общеуголовные нормы о гуманности, справедливости и виновной ответственности за нарушения законов и обычаев войны проистекают из ее свободной воли, выраженной в конвенциях или в практике, общепризнанной в качестве выражения принципов международного уголовного права. Международный суд ООН занял сходную позицию в деле Никарагуа и подчеркнул, что "в международном праве существуют только такие нормы, которые признаны соответствующими государствами, будь то в договоре или иным способом". 21 Что касается Республики Казахстан, в ее договорно-правовой практике выполнение международных обязательств обусловлено рамками принципов системности и результативности в свете взаимодействия национального и международного нормотворчества. Указанные соображения находятся в очевидном взаимодействии с принципом согласия. Принцип согласия все еще имеет сильную поддержку в основополагающем постулате международного сообщества, согласно которому государства независимы, суверенны и автономны. 22 Поэтому, по утверждению английского ученого Чарней, государство, не участвующее в практике применения нормы, менее связано этой нормой за исключением ситуаций, когда оно выражало свое согласие с самого начала ее становления. 23 Уголовное законодательство, карающее за нарушения законов и обычаев войны, позволяет обеспечить полную, всестороннюю и своевременную реализацию принимаемых государствами международных обязательств. От действенности национального законодательства во многом зависит имидж государства, эффективность его правовой системы, возможности по обеспечению защиты человека в условиях вооруженных конфликтов. Если не принимать никаких шагов по реализации норм международного уголовного права в мирное время, то нельзя ожидать, что в случае возникновения вооруженного конфликта его участники будут придерживаться вышеназванных норм. Именно поэтому в мирное время следует принимать всевозможные меры по имплементации норм Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов к ним 1977 г. Обеспечить решение этой задачи призван национальный механизм реализации международных договоров. Учитывая децентрализованный характер имплементации норм международного уголовного права, либеральные требования в отношении создания новых уголовных норм могут привести к возникновению правил поведения, которые будут постоянно нарушаться и которые, таким образом, не смогут эффективно реализоваться национальной правовой системой. С другой стороны, все более усложняющиеся уголовно-правовые отношения между Узбекистаном, Казахстаном и другими государствами как на двустороннем уровне, так и в рамках международных организаций, требуют значительного числа новых договорных норм. Слишком жесткие требования для создания уголовных норм о нарушениях законов и обычаев войны могут ограничить возможности развития международного уголовного права. Требования в отношении создания новых международных уголовных норм должны отражать указанные противоположные интересы. Как указано в статье 35 Венской конвенции 1969г. для преодоления противоречия между разными уголовно-правовыми системами участники договора должны выразить намерение сделать договорное положение средством создания обязательств и закрепить такое обязательство в письменной форме. Международное сотрудничество ясно показывает, что Республики Центральной Азии имеют определенное влияние на развитие основанных на договоре норм, посвященных защите мирного населения от тяжких последствий вооруженных конфликтов. Такое сотрудничество осуществляется также с неправительственными организациями, в частности, Международным Комитетом Красного Креста (МККК). Как результат длительных взаимоотношений с правительствами государств региона МККК разработал свои предложения по внесению изменений в их уголовные законодательства. В частности, в Докладе МККК об имплементации международного уголовного права в Республике Узбекистан говорится: "Необходимо, чтобы Уголовный кодекс Республики Узбекистан был исчерпывающим в вопросах пресечения на национальном уровне нарушений Женевских конвенций и Дополнительных протоколов к ним, и чтобы содержащиеся в нем нормы могли способствовать эффективному выполнению Республикой Узбекистан своих обязательств, вытекающих из этих международных обязательств" 24. Принципы универсальной юрисдикции и уголовной (виновной) ответственности лиц за исполнение незаконного приказа, а также "крайней необходимости", которые широко признаны международным уголовным правом, предусмотрены уголовным законодательством Республики Узбекистан. Согласно принципу универсальной юрисдикции государства должны разыскивать лиц, подозреваемых в совершении тех или иных серьезных нарушений и привлекать их к собственному суду независимо от их гражданской принадлежности, гражданской принадлежности жертвы и независимо от места совершения преступления. Данный принцип закреплен в статьях 11-12 Уголовного Кодекса Республики Узбекистан. В уголовном законодательстве Республики Казахстан не предусмотрены условия и не установлены виды преступлений, за совершение которых национальные суды Казахстана имеют право провести уголовное расследование. Однако участие Республики Казахстан во многих международных договорах ООН о борьбе с преступностью предполагает наличие у национальных судов Казахстана права применять универсальную юрисдикцию в отношении международных преступлений и преступлений международного характера. Что касается принципа "крайней необходимости", он регламентирован в статье 38 Уголовного Кодекса Республики Узбекистан таким образом: «Не является преступлением деяние, причинившее вред правам и охраняемым законом интересам, совершенное в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, угрожавшей личности или правам данного лица либо других граждан, интересам общества или государства, если опасность при этих обстоятельствах не могла быть устранена иными средствами и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный. Деяние, совершенное в состоянии крайней необходимости, является правомерным, если лицом не было допущено превышение ее пределов. Превышением пределов крайней необходимости является причинение вреда правам и охраняемым законом интересам, если опасность могла быть устранена другим средствами либо если причиненный вред является более значительным, чем предотвращенный. При оценке правомерности деяния, совершенного в состоянии крайней необходимости, учитываются характер и степень предотвращаемой опасности, реальность и близость ее наступления, фактическая возможность лица по ее предотвращению, его душевное состояние в сложившейся ситуации и другие обстоятельства дела. Вопрос об ответственности за причинение вреда правам и охраняемым законом интересам в результате физического или психического принуждения решается с учетом настоящей статьи». Вышеприведенное положение закона идентично с тем, которое дано в Уголовном кодексе Республики Казахстан (статья 34): «1. Не является преступлением причинение вреда охраняемым настоящим Кодексом интересам в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей жизни, здоровью, правам и законным интересам данного лица или иных лиц, интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не допущено превышения пределов крайней необходимости. 2. Превышением пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени угрожавшей опасности и обстановке, в которой опасность устранялась, когда правоохраняемым интересам был причинен вред, равный или более значительный, чем предотвращенный. Такое превышение влечет за собой ответственность лишь в случаях умышленного причинения вреда». Определение понятия «крайняя необходимость», предусмотренное в УК Республики Узбекистан кажется наиболее шире чем то, которое установлено в УК Республики Казахстан. Дело в том, что конкретизация в уголовном законе Узбекистана квалифицирующих обстоятельств даст суду руководствоваться ими при определении правомерности деяния. Однако, с другой стороны, УК Республики Казахстан предполагает возможность судебного усмотрения, тем самым не сужая рамки оценки деяния только определенными квалифицирующими обстоятельствами. Однако было бы ошибочным утверждать, что уголовные законы Казахстана и Узбекистана полностью обеспечивают прозрачность национального законодательства в отношении наказуемости преступлений в виде нарушений законов и обычаев войны. Одним из пробелов на этот счет следует признать взаимоотношение принципа обратной силы закона и уголовного наказания за тяжкие военные преступления. Правомерным было бы ссылаться на Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 года. Статья 15 данного Пакта гласит, что принцип отсутствия обратной силы уголовного закона не препятствует преданию суду или наказанию лица за деяния, которые в момент совершения являлись уголовным преступлением согласно общим принципам права, признанным международным сообществом. Однако статья 13 ("Действие закона во времени ") УК РУз. не предусматривает отступление от принципа обратной силы уголовного закона в отношении преступлений против мира и безопасности человечества. Поэтому, когда речь идет о грубых нарушениях законов и обычаев войны, действие уголовного закона во времени остается неопределенным. Это в свою очередь может стать помехой на пути эффективной реализации международного договора в национальной уголовном законодательстве. Неизбежность уголовной ответственности на международном и национальном уровнях за преступления в виде нарушений законов и обычаев войны. Она определяется как обязанность лица претерпевать меры государственно-принудительного воздействия за совершенное правонарушение. Относительно нарушения законов и обычаев войны такая ответственность есть не только государственное, но и международноправовое принуждение. Это отличает применимость института уголовной ответственности за рассматриваемое преступление в более широком смысле чем для общеуголовных преступлений. Объяснением этому доводу служит то, что нормы о международных преступлениях не ограничиваются рамками национальной уголовной нормы, а с помощью международных договоров принимают международно-правовой характер. Поэтому источником усовершенствования подобной уголовной нормы выступает не только внутригосударственное законодательство, а целый комплекс международных договоров и общепризнанные нормы международного права. Уголовная ответственность по национальному законодательству за данное преступление есть своего рода международно-правовая ответственность. Международное уголовное право предоставляет национальному праву определение методов и уровня наказуемости. В силу этого международный договор способен требовать применение принципов ответственности за преступление и виновной ответственности только при установлении наличия состава преступления в действиях обвиняемого. Что касается применения данных принципов для установления санкций то, здесь национальное судопроизводство опирается на собственные традиции. Это значит, что общепризнанные нормы международного уголовного права находят наибольшее применение в национальной юриспруденции, чем в международной. Существуют различные способы совершения военных преступлений. Их разграничение и классификация имеют практическое значение, что в понятийном плане позволяет сводит бесконечное многообразие незаконных действий к определенным категориям и разрабатывать на этой основе конкретные нормативные конструкции. Это дает возможность дифференцированного подхода к различным формам и способам нарушений законов и обычаев войны, образующих объективную сторону уголовноправового регулирования. Тяжесть военных преступлений проявляется в действиях или бездействии, которые порождают те или иные материальные или моральные последствия и совершаются в качестве самостоятельного акта или в связи с другими действиями. Данные элементы находят свое отражение в нормативном содержании уголовного законодательства Республики Узбекистан (статья 152 УК ). К тому же, они вызывают к жизни определенные правовые категории, воплощаются в принципах и нормах, устанавливающих уголовно наказуемый характер деяния. Более конкретно, вышеперечисленные элементы способствуют определению, ограничению или разграничению диспозиций и санкций уголовно-правовых норм. Таким образом, поскольку международные уголовные нормы находят свое место во внутренней правовой системе, так им придается национально правовой колорит. Такого подхода придерживается любая национальная система права, поскольку международное право дает общее начало, а национальное право адаптирует его в свои каноны. Подобным образом дело обстоит с применением уголовных норм Женевских конвенций 1949г. и иных международных договоров во внутренних уголовно-правовых системах. Для установления уголовной ответственности, например, в германском праве используется понятие "состав деяния" (Tatbestand) на подобие понятия "состав преступления", существующем в отечественном уголовном праве. К тому же, в германском уголовном праве, как и у нас, наряду с законодательным составом деяния 25 выделяют также фактический состав (то, что произошло в объективной реальности). Как утверждает Якубов, "только установление в процессе квалификации точного соответствия между совершенным деянием и признаками состава преступления, предусмотренным в законе, позволяет управомоченным органам государства реализовать свои права и обязанности на привлечение виновного лица к уголовной ответственности. 26 Состав деяния рассматривается немецкими специалистами в широком и узком смысле слова. В широком смысле она охватывает все основания наказуемости: противоправность, вину, объективные признаки. Такое широкое понимание обеспечивает реализацию гарантийной функции германского уголовного закона, так как включает в себя законодательно установленные основания уголовной наказуемости. В узком смысле состав деяния содержит описание отдельных признаков, которые определяют индивидуальные черты и составляют конкретное противоправное содержание деликта. Иными словами оно называется составом противоправного деяния. 27 Однако, относительно преступлений в виде нарушений законов и обычаев войны немецкое уголовное законодательство базируется на Нюренбергских принципах, от которых берет криминологическую целевую установку. Нюренбергские принципы широко признаются, в свою очередь, и нашим уголовным законодательством, когда речь идет о преступлениях против мира и безопасности человечества Итак, в результате участия в международных договорах вырабатывается общее с другими странами законодательные основы для борьбы с международными преступлениями. Однако одновременно узбекская правовая школа сохраняет свои особенности. Другими словами нормы международного договора и общепризнанные нормы международного уголовного права служат связывающим разные правовые системы звеном. Неотвратимость уголовной наказуемости тяжких военных преступлений Преступное действие, как любая разновидность человеческого поведения, хотя и детерминировано в том смысле, что имеет свою причину, лежащую вне его самого, совершается свободно, то есть под контролем сознания и воли. Именно с этих позиций можно объяснить разумность и обоснованность существования уголовно-правовых норм, нарушение которых служит обоснованием уголовной ответственности. В этом плане уголовное законодательство Узбекистана имеет много общего с международным уголовным правом. Однако перед отечественным законодателем встает вопрос, насколько эффективно устанавливается наказуемость на основе признаков деяния в виде нарушения законов и обычаев войны. Думается, что внятный ответ на эту дилемму надо искать в международных судебных прецедентах международных ad hoc трибуналов по Югославии и Руанде. Например, в судебном деле Tadic 28 было принято решение о том, что серьезное военное преступление вне зависимости от того, было ли совершено во время международного или немеждународного вооруженного конфликта, представляет международную опасность. Как говорится в приговоре по данному делу, это служит основанием для привлечения к уголовной ответственности нарушителей законов войны. Здесь каждое доказательство преступного акта может квалифицироваться как фактический состав деяния, даже хотя юридический состав преступления не включает его в качестве отягчающего обстоятельства. Вышеприведенное дело говорит о весьма интересном аспекте уголовной наказуемости преступления. Безусловно, преступление совершается преступником, и, как бы не наказывали преступление, все тяготы, невзгоды и лишения, связанные с наказанием, адресованы преступнику. Но вместе с тем единственным мерилом справедливости является масштаб совершенного, ибо только он может составить представление о равном наказание за равное деяние для всех граждан. Поэтому наличие в законодательстве Республики Узбекистан Республики Казахстан принципов справедливости и равноправия граждан перед законом способствует отправлению эффективного и справедливого правосудия. Это доказательство тому, что общепринятые нормы международного уголовного права имеют свою прочную основу в национальном законодательстве. Следует сказать, что признание поведения человека противоправным, без признания в законе важности соблюдения международного права, нарушение которых влечет за собой уголовную ответственность, является произволом. Иначе подсудимый может отстаивать специфические действия как на международное преступление, хотя они относятся к нарушениям законов и обычаев войны и закреплены в международном акте как уголовно наказуемые. К тому же, общепризнанные нормы международного уголовного права призваны обеспечивать концептуальную основу для уголовной ответственности. Поводом такой ответственности должно служить деяние субъекта и только оно. В этом смысле принципы вменяемости и виновной ответственности за преступление взаимосвязаны с уголовной наказуемостью. Ясное объяснение данной позиции дает судебное дело генерала Ямашиты. 29 В данном судебном прецеденте японский генерал Ямашита был признан виновным в нарушениях законов и обычаев войны на территории Филиппин. Предполагаемые действия были совершены им в период с октября 1944 г. по сентябрь 1945 г., когда Япония находилась в состоянии войны с США и их союзником, Филиппином. Военная комиссия, расследовавшая дело Ямашиты, нашла, что тяжкие преступления были совершены членами личного состава японских вооруженных сил. Даже хотя генерал Ямашита не осуществлял эффективного контроля над своими войсками, они находились под его командованием. Верховный суд США рассмотрел вопрос о том, налагает ли право войны на командующего армией обязанность принимать в рамках его компетенции соответствующие меры контроля над действиями своих войск в целях воспрепятствовать совершению серьезных военных преступлений. Вторая часть вопроса заключалась в том, можно ли возлагать на компетентное лицо ответственность за непринятие такого рода мер, когда имеет место нарушение законов и обычаев войны. Очевидно, что обвинение инкриминировало ему нарушение его обязанности контролировать действия операции личного состава, что фактически разрешало им совершать упомянутые преступления. Комиссия, выслушав свидетельские показания, установила, что генерал Ямашита не выполнял свои обязанности, возлагаемые на него законами и обычаями войны. В конечном счете он был признан виновным. Думается, что неосмотрительное поведение само по себе не подразумевает вменение в совершении международного преступления. Так, мотивированность и целенаправленность преступного поведения в отрыве от последствий неравнозначны преступным мотивам и целям. Подобно вине, представляющей психическое отношение генерала Ямашита не только к бездействию, но и к последствиям, как полагает Грин 30, мотив преступления указывает на внутреннее побуждение, толкнувшее лицо не только на совершение определенного действия, но и на причинение этим действием определенного вредного последствия. А преступная цель указывает на тот конечный результат, которого виновный пытается достичь путем совершения описанного в законе действия и ценой причинения указанного в нем последствия. Преступное бездействие лица свидетельствовало об отклонении от общепринятых и специальных норм права войны. При всем этом тяжесть преступления, характер и размеры ущерба, которые оно причинял, оказывали немаловажное влияние на учет личности преступника. Рассуждая о тяжести преступления некоторые ученые, такие как Бассиони 31, допускают, что чем опаснее преступление, тем меньшее значение для построения санкции и индивидуализации преступления имеет личность преступника. Трудно согласиться с таким подходом, которое приводит к односторонней квалификации деяния. Согласно вышеприведенному доводу, объект и объективная сторона преступления становятся единственными определяющими размера санкции. Чтобы избежать подобной юридической ошибки, международные акты придают важное значение выявлению наличия преступного умысла в поступках виновного. Без выявления преступного умысла ошибочно будет инкриминировать лицо в совершении серьезных нарушений законов и обычаев войны. Это было закреплено в Уставе МУС. Ст. 30 данного Устава гласит: "1. Если не предусмотрено иного, лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за преступление, ... только в том, случае, если по признакам, характеризующим объективную сторону, оно совершено намеренно и сознательно. 2. Для целей настоящей статьи - лицо имеет намерение в тех случаях, когда: а) в отношении деяния - это лицо собирается совершить такое деяние; б) в отношении последствия - это лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий." Тем самым, особый интерес вызывают субъект и субъективная сторона преступлений в виде нарушений законов и обычаев войны. Следует заметить, для того, чтобы установить высшую меру наказания за тяжкие военные преступления по нашему уголовному законодательству должно быть доказано в судебном порядке наличие прямого умысла как субъективная сторона преступления. Иначе человеческая смерть, нанесение широкомасштабного ущерба окружающей среде и жертвы среди мирного населения могут считаться естественным результатом вооруженного конфликта. Поэтому установление только объекта и объективной стороны преступления не претендует на доказательство совершения преступления. Поэтому наличие преступного умысла в действиях виновного лица должно быть непременно выявлено, иначе деяние становится обычным военным преступлением. 32 В свете такой сложности доказательства степени тяжести военного преступления Женевские конвенции 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним 1977г. в своих положениях специально предусматривают элементы субъективной стороны преступления. Необходимость доказательства в порядке уголовного расследования всех элементов состава преступления, включая состояние умысла, проходит "красной нитью" в уголовном праве. Не доказав наличие преступного умысла в действиях виновного, привлечение его к уголовной ответсвенности за нарушения законов и обычаев войны и установление большого размера санкции противоречит принципу actus non facit reum nisi mens sit rea 33. К тому же, как утверждает Робинсон, для нарушений законов и обычаев войны, выявление наличия преступного умысла не представляет трудности при проведении расследования. 34 Представляется целесообразным анализировать, в чем же состоит суть преступного умысла, когда речь идет об уголовной наказуемости нарушений законов и обычаев войны. Поскольку международное преступление представляет с объективной стороны и действие и последствие, то под совершением тяжкого военного преступления подразумевается наступление описанного в международном договоре и национальном уголовном законе последствия. Создание условий для этого означает приготовление, а начало причиняющих действий - покушение на преступление в виде нарушений права войны. Если при сознании обусловленности последствий своими действиями виновный желает совершить эти действия, то желание распространяется и на предвидимые последствия, даже если они не являются целью субъекта. В подтверждении своего исходного положения сторонники допущения возможности косвенного умысла в нарушении законов и обычаев войны ссылаются на подобные примеры из судебной практики, хотя на протяжении нескольких десятилетий таких примеров - буквально единицы. Преступный умысел рассматривается как один из ключевых элементов доказательства вины обвиняемого лица. Это представляет важность, когда военачальники привлекаются к уголовной ответственности за нарушения законов и обычаев со стороны их подчиненных. Если брать на этот счет косвенный умысел, во многих судебных делах учитывались "конструктивное знание" и "обязанности командиров наказать правонарушителей". 35 Эти понятия закреплены в Женевских конвенциях 1949г. и Дополнительных протоколах 1977г.к ним. Согласно статьи 7(3) Международного уголовного трибунала по Югославии командиры привлекаются к уголовной ответственности за деяния своих подчиненных, если они действительно обладали информацией о противозаконных актах последних. Однако доказательство вины путем установления преступного умысла не ограничивается только таким подходом. Международные договоры предусматривают разные формы выявления преступного умысла. В этом смысле военачальники несут ответственность за поступки своих солдат, даже если они не обладали достаточной информацией о совершившихся нарушениях законов войны. Дело в том, что в таких случаях должностное положение командиров приписывает им конструктивное знание того, что их подчиненные могли нарушать правила войны. Комиссия экспертов ООН по бывшей Югославии установила, что 36 командиры "должны знать" о преступных актах своих солдат. 36 Комиссия учитывала то, что количество, формы, масштабность и способы совершения преступных актов являются доказательством знания командирами преступных актов своих подчиненных. В судебном деле Celebici 37 конструктивное знание командиров о преступных актах своих подчиненных было доказано на основе вышеприведенных параметров, и установлена уголовная наказуемость самих военачальников. Если умысел был направлен на лишение жизни, то речь идет безусловно о покушении на убийство, но с прямым умыслом. Если же такой направленности умысла не будет установлено, то покушение на убийство исключается, и ответственность должна наступать за причинение фактических последствий с косвенным умыслом. Сознательное допущение командирами совершения преступных актов своих подчиненных, по мнению суда, предполагало наличие косвенного преступного умысла у самих военачальников. Формулировка статьи 28 (1) (а) Статута МУС и комментарии МККК говорят о возможности конструктивного знания со стороны командира 38 преступных актов подчиненных и сознательного допущения их совершения. 38 Однако как подчеркивают некоторые ученые такие как Бантекас 39, "конструктивное знание" не способно стать нормообразующим элементом состава преступления. Оно служит лишь условием, способствующим совершению преступления. Такое условие преступлений прямо не вызывает, но его наличие может способствовать возникновению у лица намерения совершить преступление. Другой элемент преступного умысла военачальников исходит из не выполнения ими обязанности наказать правонарушителей из ряда своих войск. Как правило обязанности командира наказать правонарушителей появляется после совершения преступления. Обязанность наказать существует в отношении совершившего факта, а не потенциально возможного преступления. Оставлять преступление безнаказанным влечет за собой уголовную ответственность самих командиров в виде преступной небрежности. Преступная небрежность, в свою очередь, выступает доказательством наличия косвенного преступного умысла. Подводя итог анализу судебных решений, следует сделать вывод. Во- первых, таких решений буквально единицы. Во-вторых, они не имеют доказательственной силы, так как либо констатируют косвенный умысел там, где на самом деле умысел является прямым, либо ошибочно квалифицирует как покушение деяния, которые фактически покушением признать нельзя. Такие судебные дела вполне можно отнести к разряду судебных ошибок, считают Ву и Канг. 40 В целом же практика исходит из того, что нарушение законов и обычаев войны возможно только с прямым умыслом. Поэтому покушение на совершение преступления представляет собой целенаправленную деятельность лица и может совершаться лишь с прямым умыслом, так как, не желая достигнуть нарушения законов войны, лицо не может и покушаться на его достижение. Поэтому наличие только прямого умысла считается непременным условием уголовной наказуемости рассматриваемого вида международного преступления. Характеристика прямого умысла как целенаправленного действия вытекает из текстуального и логического анализа положений международных договоров и ст. 152 Уголовного кодекса Республики Узбекистан. Другими словами целенаправленные, запланированные поступки могут определятся только желанием совершить преступный акт. Следовательно, законодательная характеристика действий как непосредственно направленных на нарушение законов и обычаев войны указывает не только и не столько на их объективную направленность на определенный объект, сколько на их субъективную нацеленность, то есть на психическую настроенность субъекта на причинение вреда объекту. Таким образом, если лицо, действуя с прямым умыслом, не доводит преступление до конца по причинам, не зависящим от его воли, то для привлечения его к ответственности за не наступившие последствия имеются и объективные, и субъективные основания. Объективным основанием в этом случае служат общественно опасные действия, которые либо создают необходимые условия для совершения преступления, либо представляют собой начало непосредственного осуществления преступления. Не наступление преступных последствий компенсируется наличием реализованного в общественно опасных действиях намерения причинить такие последствия. При отсутствие же прямого умысла нет ни причинения вреда объекту, ни целенаправленных действий, посягающих на этот объект, как нет и стремления причинить этому объекту ущерб. Таким образом, при косвенном умысле отсутствуют как объективные, так и субъективные основания для вменения лицу посягательства на фактически не пострадавший объект. В этом случае юридически обоснованна ответственность лишь за реально наступившие общественно опасные последствия. Вся сложность доказательства преступного умысла наверняка подтолкнула отечественного законодателя не закрепить в ст.152 Уголовного кодекса Республики Узбекистан субъективных сторон преступления. При конструкции соответствующей уголовной нормы не была предпринята попытка усложнить состав преступления посредством включения туда большинства международных уголовных норм о нарушениях законов и обычаев войны. На практике подобная конструкция нормы вынуждает суд прибегать к прямому обращению нормам договоров, еще не закрепленным в национальном уголовном законодательстве. Далее суду предстоит установить преступный умысел оперируя в основном международными, а не национальными уголовными нормами. Это говорит о том, что универсальная юрисдикция национального суда по делам нарушений законов войны определяется не национальным уголовным законодательством, а международными договорами. Кроме преступного умысла, особую важность имеют также мотив и цель преступного поведения как важный аспект для установления размера уголовного наказания. При этом специфика тяжких военных преступлений заключается не только в тяжести ущерба, который они причиняют или могут причинять. Она, главным образом, скроется в субъективных свойствах деяния, определяющих отношение виновного к законам и обычаям войны. Уголовный закон отмечает особенности мотива и цели преступления прежде всего в тех случаях, если с этими особенностями непосредственно связано конвенциональные нормы о нарушениях законов и обычаев войны. Дело в том, что в международных конвенциях, регулирующих вооруженные конфликты, мотив указывается в качестве отягчающего обстоятельства. В Уголовном кодексе Республики Узбекистан отягчающее обстоятельство в отношении военных преступлений предполагается пунктом «л» статьи 56. Такая характеристика субъективной стороны, несомненно, имеет большое положительное значение. Уголовный кодекс Республики Узбекистан, на подобие уголовных законов Польши и ФРГ, непосредственно не упоминает о мотивах совершения тяжких военных преступлений. Но мотивы играют исключительно важную роль в определении субъективной стороны этих преступлений. По существу, чтобы сказать, преследовало ли лицо цель нарушения законов и обычаев войны, необходимо установить мотивы которыми оно руководствовалось. Отсутствие упоминания в нашем уголовном законе достаточного перечня мотивов и целей военных преступлений не всегда означает, что они не могут быть признаками состава преступления. Все признаки состава взаимосвязаны и взаимообусловлены. Каждый элемент деяния выступает в единстве объективных и субъективных свойств. Особенно тесная связь существует между способом совершения тяжкого военного преступления и целью, а через нее и мотивом. В конвенциональной характеристике способа совершения преступления может быть заключено требование наличия в преступном акте определенной цели. Но в большинстве действующих международных договоров, предусматривающих уголовную наказуемость нарушений законов и обычаев войны, цель не указывается в качестве обязательного признака состава преступления. Однако судебная практика и теория с полным основанием относят цель к обязательным признакам данного преступления. *** Таким образом, действующая система национального уголовного права находится во взаимодействии с международным уголовным правом. В этой связи обычные и конвенциональные нормы последнего (международного уголовного права) выступают системаобразующими норами для внутригосударственного права. В свою очередь нормы о нарушениях законов и обычаев войны, установленные в национальном законодательстве, берут свои истоки именно из международной договорной практики. Общепризнанные нормы международного уголовного права, наиболее часто включаемые в договора имеют обязательный для внутригосударственного исполнения характер. Поэтому в отношении преступлений в виде нарушений законов и обычаев войны уголовное законодательство рада стран, включая Республику Узбекистан, полностью придерживается современных тенденций развития международного уголовного права. В частности, формулировка семи принципов Общей части Уголовного кодекса Республики Узбекистан соответствует международно-правовым стандартам. Это делает национальное уголовное законодательство более гибким к любым переменам, происходящим в международном правопорядке в обозримом будущем. 1 16 декабря 1966г. 999 UNTS 171 2 Конвенция о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966г. 999 UNTS 171, ст. 2 (3); Конвенция о пытках и других видах жестокого, бесчеловечного и унижающего достоинство человека обращениях и наказании за них от 10 декабря 1984 г., 1465 UNTS 85, ст. 7; Американская конвенция о правах человека от 22 ноября 1969г., 1144 UNTS 123, ст. 1,2; Report of the Human Rights Committee [1992], 47 UN GAOR, Supp. No.40, Annex VI, UN Doc. A/47/40, general comment 20(44), para.15, p. 195; для подробного анализа см.: Diane F. Orentlicher, Settling Accounts: The Duty to Prosecute Human Rights Violations of a Prior Regime [1991], 100 Yale Law Journal 2537, 2551-2612; Naomi Roht-Arriaza [1995], Special Problems of a Duty to Prosecute: Derogation, Amnesties, Statutes of Limitation, and Superior Orders, in: Impunity and Human Rights in International Law and Practice, Naomi Roht- Arriaza ed., pp.57-65. 3 T. Meron [1984], Human Rights and Humanitarian Norms as Customary Law, Oxford: Clarendon Press, p.34; R. Muellerson, International Humanitarian Law in Internal Conflicts [1997], 2 Journal of Armed Conflict Law 109. 4 The Prjsecutor v. Dusco Tadic a/k/a "Dule" IT-94-1-AR72 [1995] para. 128. 5 И. Лукашук, Обычные нормы в современном международном правею СЕМП. 1978г. С.88 6 The Prjsecutor v. Dusco Tadic a/k/a "Dule" IT-94-1-AR72 [1995] para.97. 7 Rights of Nationals of the United States in Marocco [1952] I.C.J. Reports pp. 199, 200. 8 Kunz J. , The Nature of Customary International Law [1953], 47 AJIL 666. 9 Wolfke K. Custom in Present International Law. WrolHlaw, 1964, p. 104. 10 См. Schwarzenberger G. [1962], The Frontiers of International Law, London, 1962, p.36 11 См. Броунли Я. Международное право. М.: Прогресс, 1977г., кн.1, С.37; D'Amate A., Treaties as a Source of General Rules of International Law [1962], 3 Harvard International Law Club Bulletin; Shihata I., The Treaty as a Law-Declaring and Custom-Making Instrument [1966], 26 Revue Egyptienne de Droit International. 12 M. Bos [1984], Methodology of International Law, Amsterdam, p.91; R. Muellerson, On the Nature and Scope of Customary International Law [1997], 2 Austrian Review of International and European Law 341 13 O'Connel D.P. International Law. 1965, vol.1, p.22. 14 Kunz J. L. The Changing Law of Nations, Ohio, 1968, pp. 337, 352. 15 Лукашук И. И. Международное право: Общая часть: Учебник для вузов. М.: Изд-во Бек, 1997. С. 196. 16 Akehurst M. Custom as a source of International Law [1977], British Year-Book of International Law 1974-1975, Oxford, p. 53 17 Кожевников Ф. Источники международного права. -М.: "Международное право", 1972. С.72) и Бернард *(Bernhardt R. Ungeschriebenes Volkerrecht [1976], 36 Zeitschrift fur auslandishces offentliches Recht und Volkerrecht, p.76. 18 Baxter R. Multilateral Treaties as Evidence of Customary International Law [1968], 41 British Year-Book of International Law 1965-1966, Oxford. 19 Akehurst M. Custom as a source of International Law [1977], British Year-Book of International Law 1974-1975, Oxford. 20 Лукашук И. Обычные нормы в современном международном праве, ж. СЕМП 1978г. С. 91. 21 I.C.J. Reports [1986] p. 135. 22 Henkin L., International Law: Politics, Values and Functions [1989], 216 Recueil des cours 1. 23 Charney, The Persistent Objector Rule and the Development of Customary International Law [1985] 56 BYIL 1; Stein, The Approach of the Different Drummer: the Principle of the Persistent Objector in International Law [1986], 26 Harvard International Law Journal 457; Colson, How Persistent Must the Persistent Objector Be? [1986] 61 Washington Law Review 957. 24 Доклад МККК об уголовном преследовании серьезных нарушений международного гуманитарного права 1999г. 25 Законодательный состав деяния есть совокупность признаков преступления , представленных в уголовном законе и определяющих основания ответственности 26 См. Якубов А.С., Правовая основа учения о преступлении: предпосылки, реальность, перспективы. Автореферат диссертации на соискание ученей степени доктора юридических наук, академия МВД РУз. Ташкент. 1996. С.26. 27 Немецкая доктрина о составе деяния исходит из учения Э. Бейлинга. См. Beiling E. Die Lehre vom Tatbestand, -Tuebingen, 1930. 28 Tadic Interlocutory Appeal [1995], IT-94-1-AR-72. 29 И.П. Блищенеко, Ж. Дориа, Прецеденты в международном публичном и частном праве. -М.: изд. МНИМП, 1999, стр. 340-343. 30 См. Green L.C., Command Responsibility In International Humanitarian Law [1995], 5 Transnational Law and Contemporary Problems 319. 31 См. Bassiouni M. [1992], Crimes Against Humanity in International Criminal Law, New York, pp.368-369. 32 См. Robinson P.H., Imputed Criminal Liability [1984], 93 Yale Law Journal 609. 33 actus non facit reum nisi mens sit rea - от англ. "поступок человека не является преступным до того, как не выявлено в нем наличие преступного умысла" См. Black's Law Dictionary [1999], 7th ed., B. Garner ed. in Chief, St.Paul: West Group, p.1617. 34 Robinson D. Developments in International Criminal Law [1999], 93 AJIL 43, at p.52. 35 Обязанности командиров даны в ст.86 ДП I 1977г.; ст.6 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, также ILC Draft Code Commentary on Article 6, report of the ILC on the work of its 48th session, GAOR, 51 session Supp/ No/10, UN Doc. A/51/10 (1996); ст. 7(3) Статута Международного уголовного трибунала по Югославии UN Doc. S/25/704, annex (1993); ст. 28 (2) Статута МУС, UN Doc. A/CONF. 183/9 (1998) 36 Final Report of the Commission of Experts, Established Pursuant to Securty Council resolution 780 (1992), UN SCOR, Annex, UN Doc. S/1994/674, para. 58. 37 Prosecutor v. Delalic, Judgment No. IT-96-21-T, para. 386. 38 Cherif Bassiouni [1992], Crimes Against Humanity in International Criminal Law, New York, p.372. 39 Bantekas I., The Contemporary Law of Superior Responsibility [1999], 93 AJIL 573. 40 См.Wu T., Kang J., Criminal Liability For the Actions of Subordinates - the Doctrine of Command Responsibility and Its Analogues in United States' Law [1997], 38 Harvard International Law Journal 272, at p. 279.